Орлов В.В. «БУБНОВЫЙ ВАЛЕТ» - М.: ООО «Издательство АСТ»: ООО «Издательство Астрель»: ООО «АСТОЛ», 2003. – 541 с. Тираж 5000 экз.
Неделю тому назад увидел на прилавке книгу В.В. Орлова «Бубновый валет».
Так как во мне до сих пор живет память о впечатлении от «Альтиста Данилова» (того же автора), с любопытством прочитал аннотацию:
«Эта история началась летним днем 196… В холле редакционного здания журналист Ахметьев по прозвищу «барин» произносит туманную фразу: «Четырех уже убили!» Существует таинственная связь между четырьмя убиенными и странными фарфоровыми изделиями, которыми одаривает сотрудников всемогущий К.В… Именно такое фарфоровое изделие было подарено накануне описываемых событий прекраснодушному и романтизированному герою нашего романа… Публикуем новый роман признанного мастера сюрреализма Владимира Орлова «Бубновый валет».
После прочтения аннотации я уже не мог сдержать своего любопытства и купил эту книгу (стоимость – 110 ЕЕК).
Главная тема книги – история любви технического работника крупной союзной газеты (из весьма небогатой семьи) и дочери крупного советского дипломата. Детективная линия выражена слабо, хотя зловещие кагэбешники так и мелькают на страницах романа, играя роль своеобразного «Deus ex machine».
Профессионализм писателя заставляет дочитать книгу до самого конца. В построении сюжета постоянно присутствуют загадки для простодушного читателя: тут и история странного коллекционера Кочуй-Броделевича, таинственные солонки из этой коллекции, вполне явно выраженное сексуальное влечение главного героя ко всем женщинам одной (и только одной) семьи, пророческие гадания на картах (откуда и появилось название книги).
Помимо этого присутствуют пространные отступления в историю освоения Сибири и непосредственно города Тобольска.
А с Тобольском связаны многие известные имена: здесь жил автор «Конька-Горбунка» Ершов, был в ссылке гуляка и картежник Алябьев (известный голосистым соловьем), здесь бродят тени Кюхельбекера, протопопа Аввакума, Радищева, Менделеева, Григория Распутина и тобольского пленника Николая Романова.
А так же с Тобольском связано имя современника протопопа Аввакума - Юрая Крижанича, учившегося в Вене, в Болонье, в Риме, объехавшего многие столицы Европы, всюду имевшего в приятелях и собеседниках замечательных людей своего времени, делавшего прекрасную карьеру…
И Крижанич сам, на свою шею, поперся в дикую Москву, чтобы через полтора года оказаться в Сибири – о таком повороте судьбы он, человек здравого смысла, не мог не выстраивать предположения.
Ради чего?
Ради своей великой идеи.
Идеи всеславянства, то есть единения славян, признавая при этом Русь корнем всего славянства, а русский язык – корнем языков славянских («Я не могу читать киевских книг, - писал он опасные нынче слова, - без омерзения и тошноты. Только в Великой Руси сохранилась речь, пригодная и естественная нашему языку…», тут он, хоть и хорват, а рассуждает, как зловредный москаль).
Нет, Крижанич нисколько в мыслях не приукрашивал Россию, он ехал в страну грязи, невежества, где «не умеют письму и счету», несвободы, воровства, рожденного этой несвободой, дурья, державшего деньги во рту, мерзкого пьянства – в надежде (а может и полагая себя мессией? Нет, вряд ли) помочь положение дел в стране исправить, а Россию облагородить. Только сытая, свободная, просвещенная Россия, отказавшаяся при этом от желания верховодить братьями, с равной любовью относящаяся ко всем им, к их особенностям и причудам, и могла стать – без насильственного внутреннего сцепления – центром славянской взаимности. И язык русский («наш», опять же по Крижаничу), от которого все иные славянские языки («на них и можно-то говорить лишь о домашних делах») – отродки, богатейший в кладезях своих, но пока «убог, неприятен для уха, искажен, необработан, ко всему недостаточен…», язык русский требовалось превратить в «совершенное орудие мудрости, чтобы славяне перестали быть немыми на пиру народов».
И в грамматике своей Крижанич попытался создать язык всеобщеславянский на основе русского.
С именем Юрая Крижанича связаны многие эпизоды романа.
Бедняга хорват, одержимый идеей всеславянского братства, согласился прибыть в Москву не только ради царского жалования, по прельщавшим словам посланника Лихарева, «какого у него и на уме нет». Корысть его была в служении славянству, Россию же избрал сам Бог. Но натерпелся Крижанич в зловонии и неряшествах российских, а отказавшись вторично креститься, позволил отправить себя (не за вину, а по подозрению) в Тобольск.
Когда Крижанича доставили в Тобольск, ему было сорок три года.
Он был одним из образованнейших и разумнейших людей Европы. Знаток духовной, светской и гульбищной музыки, он и сам был отменным музыкантом и композитором. Полиглоту Крижаничу еще во время пребывания в Москве были предложены занятия языковедческие. И было создано им «Грамматично наказание».
Оно и теперь важно, а Крижанич признан отцом сравнительной славянской филологии.
«Что касается до этой грамматики, то пусть последующие трудолюбцы обличат, прибавят и исправят то, что я пропустил», - сказано им.
Философ, политик, филолог, историк (собирал в Тобольске материалы для своей «Истории Сибири»), композитор, картограф, астроном, знаток военного дела (ехидничал по поводу «журавлиного шага» немецких солдат), естествоиспытатель. Теперь бы его назвали ученым энциклопедистом. Универсальное приложение сил и знаний.
Н.И. Костомаров отмечал, что Крижанич «не был чужд предрассудков, свойственных своему кругу и веку: его увлечения переходят за пределы благоразумия и правды…» Но иные суждения Крижанича остаются ходячими и в нашем веке, и после нас не захромают, но я сними спорить не буду, до того они для меня нехороши.
Или просто не важны…
Провел он в Тобольске почти шестнадцать лет, написал здесь главные свои сочинения _ политические думы, называемые разными издателями по-своему: «Разговоры о владетельстве», «Политика», «Беседы о правлении». Каждый раздел в этом сочинении почти самостоятелен – «О мудрости», «О крутом владению» (исследован Иван Васильевич Грозный, «людодер»), «Об ширению господства» (ради каких пространств и целей России следует воевать), «О силе» (дела армейские), «О политических ересях и тайнах» и т.д.
Юрай Крижанич в «Разговорах о владетельстве» писал: «Какой промысел остается бедным людям на прожитье? Одно воровство. Правители областей, целовальники и всякие должностные лица привыкли продавать правду и заключать сделки с ворами для своей частной выгоды…»
В Москве его советы слушать не захотели. В Тобольске он был намерен давать советы государям будущим (в том, что государи народам необходимы, Крижанич не сомневался).
Его бы сочинения почитать молодому Петру. Но тот еще не родился.
И позже бумаги Крижанича в руки Петра вряд ли попадали (а в типографиях оказались лишь в середине девятнадцатого века). А если бы и попали, Петр Алексеевич наверняка не изменил бы свое отношение к иноземцам. Но некоторые советы Крижанича он мог бы и учесть. И теперь иные пассажи из политических дум Крижанича не лишним было бы почитать перед заседанием наших думских страдальцев, хотя бы и перед их дебатами о видах на урожай налогов.
Однако Крижанич-советчик был куда слабее Крижанича-обличителя. Александр Николаевич Радищев со своими недоумениями по поводу несоответствий России идеалам выглядит в сравнении с Крижаничем деликатным автором. Тишайше процветающего самодержца Алексея Михайловича в сочинении «О промысле», обращенном якобы к князю Репнину, «прозрачно» назвал тираном, притворяющимся милосердным, тот, мол, «под личиной милосердия мучит людей, сокрушает их и тем самым держит всех остальных в каком-то паническом страхе так, что никто не может не считать свое положение безопасным ни на один час; все ждут с часу на час громового удара над собой». И ведь он понимал, что в государстве, с коим он был готов обвенчаться, его могли и повесить, и четвертовать, и сжечь, и сослать куда Макар телят не гонял, и усадить в яму. Не сожгли, не повесили, не препроводили в Пустозерск, а даже платили государевы семь с полтиной, и вроде бы он имел право находиться у государевых дел, у каких пристойно. Не сожгли и в яму не толкнули, потому как умник жил в Тобольске и своими советами и обличениями никому не докучал. А может быть, до Москвы и не дошел смысл выведенных в Тобольске слов:
«Свобода есть единственный щит, которым подданные могут прикрывать себя против злобы чиновников, единственный способ, посредством которого может в государстве держаться правда. Никакие запрещения, никакие казни не в силах удержать чиновников от худых дел, а думных людей от алчных, разорительных для народа советов, если не будет свободы…»
В собрании материалов по истории Сибири Крижанич не разделял стремление русских людей и их правителей прирастать восточными землями («Об ширении господства»). Не манило его и Варяжское море. Иное дело – море Черное и Крым. Вот география государственных мечтаний Крижанича. Пора уничтожить наглость и разбой крымских татар. Крым богат, там превосходные пристани, там можно производить вино, хлеб, мясо, мед, годных к военному делу лошадей, каких мало на Ру3си. И еще одно убеждение-упование: «Если только от Бога суждено русскому народу когда-нибудь овладеть крымскою державою, то не без важных причин… мог бы преславный царь… перенести туда… царскую столицу…» Крижанича понять можно. И славянские народы живут не по дороге к Китаю, да и могли осточертеть южанину сибирские морозы.
Собеседниками Крижанича в Тобольске были поп Лазарь, Никола Спафарий, поддьяк Федор Трофимов, Семен Ремезов. Были, вероятно, и другие.
В Тобольске был написан «Трактат о музыке», где показал себя знатоком с богатейшим опытом слуховых впечатлений от живой музыки. Он знал органные концерты Фрескобальди, гайдуцкие песни южных славян, белорусский кант и украинскую лиру, ритмические построения дервишей, военную музыку Германии, Порты, Польши. Своевольным упрямцем он был не мягче Аввакума. Вот слова Крижанича: «Платон был прав, относя музыку к числу тех дел, которые требуют особой заботы при управлении народом, и считая, что правители должны тщательно рассматривать, какая музыка должна быть разрешена, а какая – запрещена. Он говорил: нельзя изменять формы музыки, не внося расстройства в нравы (и следовательно, в образ правления).
Например, если разрешить сумбурную или слишком вольную музыку…)
А ведь были трактаты и по архитектуре, и по живописи.
И даже об отношении к женщине.
В сорок седьмом томе энциклопедии (БСЭ) пятидесятых годов, раздел буквы «Э» имеет следующую дефиницию: такие авторитеты, как Тредиаковский, Ломоносов, Державин, Крылов, требовали убрать эту букву южнославянского происхождения из русского алфавита. Но победили доводы филолога семнадцатого века Ю. Крижанича (в его труде «Грамматично наказанiе об русском jезику») в пользу «э». И она русским людям пригодилась.
Из Тобольска Крижанич уехал в 1676-м году.
Вот моё главное впечатление от этой книги Владимира Орлова.
И вот такой из писателя Владимира Орлова «художник Сюрриков»…