Он приходил к ней (или прилетал? перевоплощался?) внезапно, являлся из небытия. Она не видела его ни разу, Она только чувствовала его. Ощущала парящее над ней тело, ныли кости от его объятий, чувст¬вовала вкус поцелуев… Она знала, что это Он, а кто — даже не хотела думать, он был с ней знаком, он был словно родной, но невидимый, непонятный... Она стонала, уплывая вместе с ним. Куда? Разум покидал ее, она не могла думать, она умирала от остроты ощущений...
- Я, кажется, схожу с ума, в моем возрасте, наверное, надо чаще заниматься сексом. Милый, пора бы тебе придти ко мне, — сказала она, гладя на себя в зеркало утром, еще не отойдя от сновидения. — Не могу же я каждую ночь отдаваться вампиру…
Неизвестность всегда мучительна, и Настя, не утерпев, рассказала на работе о своих ночных при¬ключениях. Жанна Петровна, дама в возрасте, много читавшая мистической и научной литературы, подтвер¬дила:
— Не смейся, это самый настоящий энергетический вампир. У тебя много нерастраченной сексу¬альной энергии, вот он и отнимает ее у тебя, подпитывается. В пятницу приехал Володя.
— Милый, тебя не было так долго, что я изменила тебе.
Он побледнел. И молча смотрел ей в глаза.
— С вампиром, дорогой, всего лишь с вампиром. — И в нескольких словах объяснила ситуацию с явным намеком на дефицит общения.
Он отреагировал на откровения как-то странно. Вопрос и испуг на его лице сменился то ли зага¬дочностью, то ли любопытством... Губы растянулись в улыбку:
— Ты прощена — измены не было.
— Как так? Я чувствовала его, я испытала...
— Да, конечно, верю, но, — он замялся на мгновение, словно подбирал слова, — но это был я! Теперь настала очередь удивляться ей.
— Знаешь, я так скучаю без тебя. И не могу приехать — ведь это будет пыткой: быть рядом с тобой, и без тебя. И я придумал игру. Лег вечером в постель — читать не могу, даже музыка не волнует — слышу только твой голос, проведу руками в темноте — и ощущаю твою кожу. Ощущение настолько реальное, что я ...немедля отправился к тебе. Мысленно. Я обсасывал каждую деталь пути к тебе, и все было, как наяву.
Я надел джинсы, рубашку, завязал шнурки на ботинках и закрыл дверь. Как всегда пришлось долго ждать трамвая. Потом метро, ожидание электрички. Я представлял, как ты встретишь меня, что скажешь, как закинешь руки мне на шею... Знаешь, я очень замерз, ожидая автобуса — как же ты далеко живешь, до¬рогая! Когда я подходил к дому, свет еще горел в твоем окне. Осторожно звоню, ведь ты боишься ночных звонков. Боже мой, каким теплом повеяло, едва ты открыла дверь. Теплом твоего тела... Была бы моя воля, я набросился бы на тебя здесь, в коридоре, прямо у входной двери, но знаю — нельзя. Ты любишь долгую прелюдию, любишь ощущать, как я любуюсь и наслаждаюсь тобой. "Сказка моя, шоколадка, — шепчу тебе на ухо, — как я скучал по тебе! Йо кьеро муче — как я хочу тебя, как я люблю тебя... И вот ты забрасываешь свои почти безвольные руки мне на шею и прижимаешься ко мне... Шаг за шагом по длинному коридору мы наконец приближаемся к твоей комнате. Татки, конечно, нет — она у бабушки. Я беру тебя на руки и не¬су на кровать. Помнишь, как тогда, после музея, когда я никак не мог понять, почему ты убегаешь от меня, не хочешь, чтобы я раздел тебя. А когда догадался, посмотрев на твои пылающие смущением щеки, под¬хватил на руки и понес на ложе любви: глупая, это все равно, это не имеет значения... Я встал на колени и начал тебя раздевать. Уж сколько лет я совершаю один и тот же ритуал: целую каждый кусочек обнажаемо¬го тела и любуюсь тобой...
— Знаешь, — он медленно возвращался из воспоминаний, — я грезил с открытыми глазами. Мне становилось страшно: пальцы и губы ощущали прикосновение к упругому бархату твоей кожи, я вдыхал аромат твоего тела, я был с тобой...
О боже мой, почему всегда, когда они вместе, у нее бывают провалы памяти, действительность ус¬кользает, время перестает существовать...
Так было и в первый раз, она никогда не забудет той ночи. Они целовались до одурения, она пони¬мала, что добром это не кончится и, тихонько оттолкнув его, прошептала:
— Если сейчас это произойдет, я не буду уважать ни тебя, ни себя. Он спрятал руки за спину и сказал:
— Видишь, взял себя в руки. Глупая, не бойся, мне с тобой и так хорошо. И она успокоилась, перестала дергаться и думать о том, что будет. Ведь он взял себя в руки. Потом они снова стали целоваться. А потом? Как ни старалась, она не могла вспомнить, как и когда он ее раздел. Когда сознание вернулось, она увидела себя лежащей на кровати в одних трусиках, а он стоял рядом на ко¬ленях и дрожал от холода:
— Можно я прилягу с тобой рядом, я так замерз...
И снова пустота, из которой ее опять вернул его голос:
— Открой глаза. Стыдно, когда случайно, а мы будем с тобой вместе всю жизнь...
Она была замужем четыре года, больше года после развода встречалась с молодым человеком, но ни тот, ни другой не сделали ее женщиной. Они даже не смогли пробудить в ней желания... Ее тянуло к мужчинам в поисках ласки, скорее дружеской, объятий, поцелуев. Никаких желаний более не возникало, так она ни разу не испытала наслаждения плоти. Она была целомудренна, и это заводило мужчин. И только она одна не понимала, почему ее, имеющую шестилетнюю дочь, мужчины называют девочкой...
И только Володя сумел добраться до так далеко спрятанного естества, растопить лед ее преду¬беждений, пробудить в ней женское начало...
Они поссорились. Это произошло так неожиданно... Он пришел на свидание такой радостный — ему отдали ключи от комнаты, и они могут там пробыть хоть до утра! Как она узнала потом, он перемыл по¬лы, купил новые простыни... Она же, войдя и увидев на трюмо тюбики помады и прочей косметики, резко по¬вернулась и вышла.
— Я хочу домой. Не провожай меня.
Он догнал ее на дороге, она не хотела говорить. Тогда он снял с себя свитер, надел ей прямо на пальто, без рукавов, как смирительную рубашку:
— А теперь пойдем и спокойно обо всем поговорим.
В комнате, попив чая, он все объяснил ей, успокоил. Был такой радостный, такой счастливый, как мальчишка, кувыркался на кровати, стараясь развеселить и ее. То ли ссора подействовала на нее, то ли просто настала пора материализоваться чувству, охватившему ее сердце, не знаю, но когда он любил ее, ей так хотелось закричать, громко, на всю вселенную: "Лю-би-мый!", но она не могла себе позволить этого, только закусила губу до крови, но разве можно остановить падающий с высоты водопад? Не сумев спра¬виться со своими чувствами, она потеряла сознание. И только потом осознала, что так бывает всегда, когда мужчина и женщина любят друг друга, когда они получают удовольствие от любви... В эту ночь она стала женщиной, вернее, его любовь сделала ее женщиной...
Потом, когда через шесть лет они мучительно долго расставались, она испытала и муки желания.
...Они не встречались четыре месяца. Он звонил, она не отвечала, потом он звоня, не мог произ¬нести ни слова, "душили спазмы", признался потом. Оба понимали, что вместе уже не быть, но расстаться совсем не было сил, так они подходили друг другу, так им было хорошо вместе, но не судьба. Об этом ска¬зала гадалка, когда они даже не были знакомы! Одиночество было предсказано им!
Потом она услышала о нем то, чему не могла поверить и позвонила ему. Он приехал вечером после работы. Поговорили, выяснили недоразумение. Он сидел на стуле напротив нее. Руки были обнажены. По¬смотрев на них, она потеряла голову. Так хотелось дотронуться до руки! Но как? Она дотронулась до ре¬мешка часов:
— Уже так поздно, куда ты поедешь! Оставайся, я дам тебе другое одеяло, Легли. Натянутые и неподвижные, как мумии. Каждый под своим одеялом. И вдруг ее охватила смертельная тоска: вот рядом лежит человек, с которым она была так счастлива, которому в минуты стра¬сти едва не выдирала волосы, сама того не ведая, которого царапала и кусала, писала стихи и мечтала о встрече, и он сейчас лежит рядом — и чужой. И ей так захотелось снова, чтобы он положил на нее руку, по¬гладил волосы... Она дотронулась пальчиком до его плеча. Он застыл, боясь пошевелиться. Она никогда сама не проявляла инициативы, могла только ответить на его страсть, а тут... Видя, что его одолевают сомне¬ния, она стала проводить рукой по его груди, прижиматься к нему бедром.
— Это хуже китайской пытки, зачем ты это делаешь, зачем? Все равно через неделю скажешь: "Уходи!", — шептал он, сопротивляясь из последних сил.
Но в этот момент она не думала о том, что будет через неделю. Он — такой родной, такой желан¬ный — был рядом, и она хотела, чтоб он обладал ею. Сейчас. Она и сама не понимала, что происходило с ней, но огонь страсти мутил рассудок, и она все крепче прижималась к нему...
— Нет, это выше моих сил, — почти кричал он, — что ты делаешь со мной!?
И едва их тела слились воедино, они, задыхаясь, то кричали, то бормотали о любви друг другу... Они были на вершине блаженства. Но это была их последняя ночь. Ночь прощания. Потом они встречались, но то была агония расставания, долгая и мучительная. Им не удалось переиграть судьбу. Случилось то, что должно было случилось, что было уготовано судьбой и предсказано...
И вот теперь, спустя двадцать лет, она поняла: он был единственный, уготованный ей судьбой, но не данный. И все равно это было счастье: она познала любовь. Как в невесомости, паря в ауре его нежно¬сти и страсти, она ощутила себя женщиной и сохранила это чувство на всю жизнь, благодаря ему... И это был еще один шаг к одиночеству. Она пыталась влюбляться и после, но всех поклонников сверяла по нему, и никто не смог заменить его. Никто не был даже хоть капель похожа на него... Один раз ей показалось, что похож, но мираж скоро рассеялся, и осталась только боль и пустота. Вот уже год как она совсем одна: на¬доело разочаровываться. И он почувствовал ее одиночество.
В окно смотрела огромная, как поздний арбуз, луна. Она была такая яркая, что неба вокруг нее словно и вовсе не существовало: луна — и больше ничего. Вселенская пустота, Ничто. Настя знала, что ког¬да луна подсматривает в окна, не к добру, по крайней мере спокойной ночки не ожидается.
Она лежала и смотрела в пустоту неба. Мыслей не было. Да и о чем мечтать, если все мираж, если в жизни все оказывается иначе, любая поэтическая мысль превращается в прозу, современную, опущенную до самого никуда. Она не заметила, как на небе откуда-то появилось белое курчавое облачко и словно струйка от костра проникло сквозь стекло и заполнило собой всю комнату. Потом облако сгустилось, и он наклонился над ней. И в тот же миг все тело охватила истома, и желание, словно поток божественной реки, побежало по обмякшим членам. Он не касался до нее своим телом, но она ощущала сладкие поцелуи, при¬косновения рук. И эти ласки были так сладостны, так желанны, что нестерпимо хотелось ощутить всю их глубину, испить этот восхитительный нектар до дна. Но он не торопился, он ласкал ее еще и еще, заставляя выгибаться тело дугой и тянуться ему навстречу... И в тот миг, когда блаженство было совсем рядом и она готова была принять парящего над ней в свое лоно, он приподнялся чуть наверх и исчез... Она поняла, он не забыл обиды, нанесенной ему. Он не сумел простить, что она сбежала от его любви тогда, двадцать лет назад.
И все-таки простил. И стал приходить к ней иногда. Однажды он даже показал свое лицо, но чаще приходил безликим, но любил ее как тогда, когда они были счастливы и верили, что не расстанутся никог¬да. И просыпаясь от судорог тела, она на мгновение тянула за собой из небытия шлейф его ласки и нежно¬сти и представляла, как он лежит в своей постели — далеко-далеко от нее — или идет к ней на свидание. Или летит через горы, через моря... Какая разница? Для любви нет расстояний. Надо только очень хотеть быть с тем, кто частица тебя. Пусть даже отнятая судьбой. И тогда будешь вместе, хотя бы во сне. И даже если это вампир, пользуясь ее одиночеством, надевает маску любимого, воруя у него жесты и прикоснове¬ния, ей все равно. Ей не дано различить одно от другого.