1
- Канва… А, Канва…
- Чего тебе, Ктулху? – лениво ответила мертвецки бледная девушка, оторвавшись от яблока.
- А почему у Ёзефа такие волосы? – спросил юноша, отирая грязное лицо рукавами свитера.
- О! Это давняя, как мир, история, Ктулху! Тебя тогда ещё не было…
Однажды Ёзеф разжигал печь, как он это обычно делает: пять-шесть трупов и литр бензина… Но в те давние времена наша кремационная печь была на газу. Газ скопился в печи и та-а-ак рванул, когда Ёзеф поднёс зажжённую спичку! Пламя охватило всё помещение, одежда на Ёзефе мгновенно превратилась в негодность.
Всё вокруг горело, полыхало. Я кричала: «Ёзеф! Уходим! Чего ты стоишь, как истукан?». А он стоял и не двигался. Его глаза были стеклянные. Его заклинило, понимаешь?
С тех пор волосы Ёзефа посинели и, местами, даже позеленели. С тех пор его движения угловаты, и вообще он смахивает на паркенсонщика. И вообще – ходит, бредит наяву. Ясно?
Ты чего побледнел-то?
- Ясно-ясно. Просто, я опять почувствовал ЭТО…
- Что?
- Иногда мне кажется, что сзади меня кто-то стоит. Девушка. Вся в белом и с белыми крыльями, растущими из-под лопаток. Я чувствую, что она хочет меня убить! В этот момент меня пронзает острая боль в сердце. Вот и сейчас ЭТО со мной произошло…
- Кончай чушь пороть! Сходи лучше к врачу, подлечи нервы свои и сердце! Делов-то! – Канва вернулась к яблоку.
- Канва! Канва! Смотри – какая большая сколопендра бежит по стене! – Ктулху указал пальцем на стену.
- Ой! Убей её! – завизжала девушка.
Ктулху растерялся от этого визга.
Ему вспомнилось, как давным-давно точно так же кричала его сестра, которую покусала взбесившаяся дворняжка.
-Убей её! Убей! – ревёт сестра.
Кровь. Руки, ноги, платье – всё, всё в крови.
- Убей её! – кричит Канва.
Она роняет яблоко. На яблоке – следы укусов.
Словно-то, сирена завыла в голове у Ктулху.
Вот так же, наверное, и древние, - пронеслось у него в мыслях.
- Убей его! Убей! – кричит дама кроманьонца, изящным перстом указывая на мамонта, шерстистого носорога, большерогого оленя, врага племени, соплеменника, жреца, собственного отца, сына и даже духа.
Убей всех!
Ктулху всё ещё пребывал в замешательстве.
Тогда – он ударил собаку ногой.
Потом палкой. Снова и снова. Пока пёс не застыл в постмортальном экстазе саркофагом своей собачьей душонки.
А сестра всё визжала.
- Убей! Убей! Убей! Убей!
УБЕЙ!
И он бил и бил. Бил.
У – БЕЙ.
Любое слово можно разложить на слоги. Так прослеживается возникновение слов. Так мы возвращаемся в архаику. К корням. Back to roots.
Что смерть для древнего? Что для него убийство? Знает ли кто из нас – что это? Как это?
Не просто смерть. Но смерть – как таинство.
Worth dying.
Такие вот корни человечества. Bloody roots.
Ктулху пришёл в себя, снял с ноги башмак, подошёл к стене и трахнул каблуком по насекомому. Раздался характерный звук, как при давлении спелых, созревших ягод. Трупик сколопендры упал на пол.
Послышались отчётливые шаги – кто-то поднимался по лестнице. В помещение проникла тень, явно принадлежащая мужчине, о чём свидетельствовало одно неопровержимое доказательство, выступающее шишкой впереди всего тела, словно генерал, ведущий в бой своё войско. Вместе с тенью в помещение влетели обрывки чьей-то речи:
«Смерть – лишь, ещё одна ступенька на лестнице существования. Не последняя, надо признаться…»
Вслед за своей тенью вошёл Ёзеф…
2
- Ах, вот и пан Ёзеф! – воскликнула, приветствуя мастера кремации, Канва.
Содрогаясь в лёгкой трясучке, Ёзеф взглянул на девушку.
- Т – тебя… эх… этот полковник спрашивал.
- Он внизу? – поинтересовалась Канва.
- Тых… да.
- Я отлучусь?
- Хин…ди. Иди.
Девушка опрометью ринулась вниз по лестнице.
- Счастливая! – с улыбкой проговорил Ктулху, провожая девушку взглядом.
Ёзеф недоумённо посмотрел на юношу.
- Всего лишь осколки моего безумного, беснующегося сознания ли? Сто лет, а на деле – пара секунд… Или нет? Или я – пришелец из жизни? Недоушелец? Я или вы все?
- Что это вы там бормочите, пан Ёзеф? – спросил Ктулху.
- Разжигай печь, говорю! Хва-х-тит балбесничать!..
Привыкший к странностям мастера кремации, Ктулху послушно направился к печи, изредка бросая взгляд на луну. Все его думы были в тот момент о Канве, которая открывала входную дверь и делала шаг навстречу внешнему миру.
Яркий белый свет летнего полудня ударил ей в глаза. Привыкнув к свету, девушка увидела тёмную фигуру своего ухажёра, всё это время неподвижно стоявшую перед ней.
Заметив её взгляд, полковник заморгал, задышал, словом, ожил . «Буд-то только что включился, - подумала с лёгким испугом Канва. – От моего взгляда…»
Правда, она тут же отогнала от себя эту мысль, как глупую и малофункциональную.
- Дорогая! Здравствуй! – он протянул ей букет роз.
- Здравствуй, Мундир! – девушка улыбнулась, обняла полковника и чмокнула в гладковыбритую щёку.
- Прогуляемся? – предложил Мундир. – Такой ясный солнечный день!
- Меня ненадолго отпустили, - отнекивалась Канва, в душе, конечно же, желая принять предложение ухажёра.
- Да тут не далеко! В кафе посидим! Я выпью пива, ты – поешь мороженного! Идём?
- Ох, искуситель ты мой, - это значило, что Канва согласна.
Она взяла полковника под руку, и они направились в сторону кафе. Светило ясное летнее солнышко, однако ж, Ктулху, разводящий огонь в печи, в тот момент думающий о Канве, видел на его месте мрачноватую луну.
- Ну что там у тебя? – спросил его Ёзеф.
- Всё ништяк. Огонь горит, печь готова к употреблению.
- К использованию, олух деревенский! – на Ёзефа снова напала меланхолия, от чего он становился агрессивным и заносчивым.
Мастер кремации подошёл близко-близко к жерлу печи и сунул в огонь руку, пристально уставившись на языки пламени. «Что он творит, идиот?» - перепугался Ктулху. Юноша собирался подбежать к помешанному мастеру и оттащить его от огня, но вот незадача: он почувствовал позади себя чьё-то ЯВНОЕ присутствие.
Медленно, полный страха, словно кувшин, полный вина, Ктулху обернулся. Беловолосая девушка с белой кожей, глазами то красными, то чёрными попеременно, в белом одеянии и с большими белыми крыльями, растущими из-под лопаток, парящая в нескольких сантиметрах над полом и выдыхающая снежинки изо рта… Вот, что увидел Ктулху. Его сердце сжалось от страха.
Кольк! Кольк! Очень уж больно.
Он упал на пол, закрыл глаза, и из его рта брызнула струйка крови, правда, обернувшийся Ёзеф ничего этого не увидел, ведь всё помещение было объято огнём. Вполне естественно, что упавший юноша утонул в кустах огня, в чаще огня, в огненных волнах. Ёзеф посмотрел на свою руку, до мяса и костей обгоревшую в печи. « Трупов положено сжигать!» - прошептал он, и уже было собрался и сам залезть в печь, как вдруг вспомнил о юном подсобнике. « Где же этот малый?» - размышлял Ёзеф о Ктулху, лежащем прямо у его ног без сознания.
« Все вы – галлюцинации, которые я вижу,» - размышлял Ёзеф. Он указал пальцем в пустоту, указал наугад, даже не подозревая, что именно в том месте пребывала белая девица, выдыхающая снежинки. «Я смерть, - подумала она. – Меня может видеть лишь моя жертва. Откуда этот бессмертный старик способен меня видеть?». Она не на шутку перепугалась, приняв его за экзорциста, и опрометью ринулась в окно.
Будь на её месте Канва, во всём помещении послышался бы звон разбившегося стекла. Но для смерти никакого стекла не существовало – она видела лишь души людей и слабые, неясные очертания предметов, - поэтому она вылетела в окно совершенно ничего не разбив.
«Вернусь чуть позже,» - решила она. Смерть летела к себе домой пообедать. Она держала свой курс на планету Великого Чистилища, на месте которой полковник Мундир видел висевшую в небе атомную бомбу.
- Почему эта дрянь вам так нравится? – указал он на бомбу.
- Кому «вам»? – спросила Канва, оторвавшись от мороженного.
- Гражданским, - ответил Мундир.
- Солнце и солнце. Чего же необычного?! – удивилась девушка, покосившись на ярко сиявшее летнее солнце, на месте которого Мундир видел атомную бомбу, а, пришедший в себя, Ктулху – луну…
3
- Кажись, отпустило, - кряхтя, Ктулху встал с пола.
«И точно, они все – лишь мои галлюцинации, - решил про себя Ёзеф. – Не может живой так легко нырять и выныривать из огня!»
Никакого огня, конечно же, на самом деле не было. И даже того, что горел в печи?..
Вспомнив последние секунды до приступа, Ктулху бросил взгляд на руку Ёзефа. Рука была совершенно целой и невредимой!
Ктулху потряс головой, сильно помассировал веки, решив, что перед приступом его посетила галлюцинация.
- Тьфу ты! Галлюцинация! – чертыхнулся он.
- Сам ты галлюцинация, - проворчал в ответ Ёзеф. – Иди лучше к чёрному ходу и помогай носильщикам. Они, верно, уже приехали. Сегодня человек сто пятьдесят сжечь надобно. Война, сам понимаешь…
Ктулху послушно направился к чёрному ходу, в жестяную дверь которого уже весело барабанили прибывшие. Даже за работой Ктулху не мог забыться, мысленно он постоянно пребывал со своей любовницей Канвой.
Собственно говоря, его любовницей она стала час назад, когда Ёзеф ушёл к себе домой на обед, оставив её – подмастерье и его – подсобника наедине. Именно об этом эпизоде и размышляла прямо сейчас Канва, сидя в кафе напротив Мундира и поедая очередное мороженное.
Девушка пристально смотрела на своего ухажёра. Сомнения её уже не одолевали. Они одолевали её, когда она спускалась по ступенькам. Теперь же ей не в чем было сомневаться. Она точно знала, с кем хочет остаться. С кем же? – спросим мы её.
С обоими, - ответит нам Канва. И на то были веские причины. Полковник был богат и очень галантен в отношениях с ней. Ктулху же час назад пёр её так резво, что солнце в её глазах стало меркнуть, постепенно превращаясь в луну, а вокруг них будто даже всполохнуло пламя, охватившее всё помещение.
«Буду жить за счёт одного, - решила умная девушка. – А трахаться с другим.» Она была очень довольна тем, что приняла верное решение.
- Дорогой, - засветилась радостью Канва, чмокнув полковника в гладковыбритую щёку. – Купи мне ещё одно мороженное.
Полковник оторвался от кружки пива, ярко переливающегося на солнце. Купив Канве мороженное, он отлучился, как говорится «по малому делу». Зайдя в кусты, полковник достал свой помотавшийся по жизни, избитый судьбой член и напряг, порядочно отбитые некогда, почки. Пиво (теперь уже в прямом смысле) ПЕРЕЛИВАЛОСЬ на солнце. Блеск струи был подобен сверкающим языкам пламени, которые окружили сжавшегося от страха Ёзефа.
Забравшись под стол, пытаясь укрыться от иллюзий, мастер кремации наблюдал, как одни трупы («Они должны были сгореть! Не могут живые люди входить и выходить из огня!») несут к его печи другие.
Когда на полу выросла груда мертвецов, а Ктулху пошёл провожать весёлых грузчиков, Ёзеф осторожно вылез из-под стола и, вдруг, вспомнил о Канве – своей подмастерье. Он попытался вызвать её силой мысли, полагая, что его галлюцинации должны его слушаться. Но ничего из этой затеи не вышло.
«Видно, - решил он. – Эти предсмертные галлюцинации подобны снам. События, что творит внутри меня мозг – от меня не зависят».
- Побудь здесь, - велел он Ктулху. – А я схожу за этой дурочкой.
Ктулху остался один. Он сел у стены, уставившись на луну в окне. Расслабившись телом своим, он мыслями полностью погрузился в думы о Канве, которая уже доела своё последнее в жизни мороженное.
Девушка посмотрела на часы.
- Ну, мне, пожалуй, пора, Moon dear, - с улыбкой сказала она.
- Тебе было хорошо со мной? – спросил полковник.
- Чудесно! – ответила девушка, поцеловала его в гладковыбритую щёку и лёгкой походкой двинулась в сторону крематория.
- Счастливая! – присвистнул ей вдогонку ухажёр, наблюдая, как та виляет попой.
В дверях она столкнулась лицом к лицу с Ёзефом.
- Чё, работы нет? – рассердился он.
- Я уже иду, - ответила Канва.
- Я вернусь через часок или два. Сожги без меня хотя б половину.
- Хорошо, - ответила Канва, юркнув во тьму коридора.
Езеф направился в парк, туда же, куда направился и Мундир, вновь одолеваемый желанием облегчиться…
4
Узнав среди чуждых фигур своих предсмертных иллюзий до боли знакомую фигуру (точнее – бритый затылок, сутулую спину и дряблый тощий зад) Мундира, Ёзеф, сам не зная почему, последовал за ним.
Оказавшись в безлюдном уголке парка, полковник устремился поглубже в кусты, дабы дать волю своим душевным излияниям в виде отработанного пива. Так сказать, пива второго сорта.
Дай-ка проверю, - подумал Ёзеф, поняв, что никого постороннего поблизости нет. – Иллюзии это или нет.
Он забежал в кусты за полковником. Полковник к тому времени уже сжимал дрожащей, неуверенной ладонью выпростанный из ширинки и порядочно побитый жизнью член и сосредоточенно напрягал некогда исцелованные армейскими сапогами почки. В это-то самый момент, момент катарсиса и озарения, Ёзеф и подхватил с земли булыжник побольше и обрушил его на бритый затылок полковника. Э-эх! – только и успел крякнуть тот, прежде чем ударился лбом о толстый ствол дерева. Падая на землю, полковник в кровь истёрся гладковыбритой щекой о шершавую кору дерева. Он упал навзничь. Последнее, что он видел – это удивлённое лицо мастера кремации и, неожиданно взорвавшуюся, атомную бомбу, так долго висевшую в небе и уже порядком надоевшую ему.
На месте той самой бомбы Канва видела обычное банальное солнце. «Солнышко», - вот как ласково думала она о нём, входя в комнату. Ктулху сидел у окна, курил и пялился на свою луну, даже не подозревая о том, что девица в белом уже отобедала, выпила чашку кофе и на всех парусах летит к нему.
- Милый, - прошептала Канва, обняв Ктулху сзади.
Ктулху всего протрясло. Он ненавидел, когда девушки стоят позади него. Особенно – если тихо подкрадываются, обнимают и говорят «милый». Все они были для него подобны смерти. Все девушки на одно лицо, - вот как рассуждал он. Девушка – это смерть.
Поэтому-то Канва и не была нужна ему в качестве жены. Впрочем, как и он, грязный бедняк, Канве в качестве мужа. Такой вот у них установился консенсус. Просто, он её пёр. И это устраивало их обоих.
Испугавшись за Ктулху, вспомнив о его приступах, Канва поспешила успокоить его. Она погладила его по крепким мышцам груди и живота и поцеловала в гадковыбритую щёку. Ктулху успокоился. Луна, вообще-то, всегда его успокаивала.
- Ты моя луна! – сказал Ктулху, глядя на Канву, залитую сочным лунным сиянием.
- А ты – моё солнышко! – ответила ласково Канва, глядя на Ктулху, освещённого ярким солнечным светом.
- Главное – мы оба светимся! – подытожил Ктулху. – Этого-то, я полагаю, вполне достаточно!
- Да… - томно прошептала она, расстёгивая юбку. – Ёзеф опять ушёл. Полагаю, часа два его не будет. Приступим?
Ктулху покосился на печь. Огонь горел, пожирая очередную груду трупов. Он улыбнулся и принялся расстёгивать ремень. Полностью обнажившись, он вспомнил, что не запер жестяную дверь для весёлых грузчиков на засов. Я сейчас! – бросил он Канве на бегу, удаляясь. «Чего они огонь-то так и не развели! Холодрыга!» - подумало совершенно голая Канва. Она подошла к печи, распинала сухие куски навоза – растопку, наваленную целой горой возле печи, и разожгла огонь.
Ктулху вернулся и, с удивлением, отметил, что Канва погасила огонь в печи и разбросала трупы по всей комнате. «Придётся подбирать потом и вновь у печи складывать!» - огорчился он. Но огорчался Ктулху не долго. Увидев его абсолютно голый силуэт, его мощные плечи, грудь и кубики на животе, Канва бросилась перед ним на колени, схватила его член и засунула себе в рот.
«Мивый! Довогой! Как вэ я лювлю твой шлем!» - в исступлении шептала она, мечтая о той секунде катарсиса и озарения, когда этот елдак войдёт в неё.
Она велела Ктулху лечь на спину, а сама взобралась на него, уселась верхом. В тот момент смерть вернулась в комнату. Она обняла Ктулху сзади и прошептала: Милый! Она пощекотала пальчиком его сердце. Э-эх! – крикнул от нестерпимой боли Ктулху.
Кольк! Кольк! Стоп…
Ктулху закрыл глаза, запрокинул голову и попытался убрать Канву со своего члена. Но не тут-то было! Девица уже дошла до истерии наслаждения, хрен её снимешь с хрена!
Ухватившись двумя пальцами за основание члена, Ктулху умер.
Канва этого не заметила. Она подумала, что Ктулху настолько хорошо – что он даже закрыл глаза и запрокинул голову. Она скакала на нём, распаляясь сильнее и сильнее, она остервенело скакала на нём все отведённые на удовольствие два часа и успела дважды испытать оргазм. Бедняжка не знала, что стала некрофилом, и это в последний-то секс в её жизни!
Только лишь слезая с Ктулху, девушка в ужасе поняла, что тот мёртв. Да, он умер, сжимая свой член, прямо как полковник Мундир в нескольких километрах от крематория.
Одевшись, Канва увидела вошедшего в комнату Ёзефа…
5
- Недоушелец! – радостно прокричал он.
«Хорошо ещё, что у меня остался полковник. Любовника нет – ну и ладно! Правда, я любила его, - думала Канва. – Любила по-настоящему. Переживу. Мне ещё семью заводить. Буду жить припеваючи с богачом Мундиром. Любовника же всегда успею завести».
- У меня плохие вести, - Ёзеф переменился в лице. – Твой полковник мёртв.
А-А-А!!! – закричала Канва и выбросилась в окно. Во всём помещении послышался звон разбитого стекла. Тринадцатый этаж – это вам не шуточки.
Счастливая! – вздохнул мастер кремации, проводив девушку взглядом.
Ёзеф грустно побрёл к печи, распиннывая ногами куски золы и пепла. Огонь погас, погас навсегда…
(2007)
Сергей Грэй
из сборника ВЫХОД В СОЛНЦЕ