Глава 88
Вскоре Скарлетт поняла, что дать обещание было просто, а вот выполнить его…
Как оголодавшая собака, рыскала она по округе в поисках продовольствия. Прослышав о богатых запасах, она приезжала в какой-нибудь город, но оказывалось, что там нет ни муки, ни гороха, ни фасоли. Поначалу, обнаружив хоть что-то стоящее, она отчаянно торговалась, сбивала цену, но с каждым днем раздобыть съестное становилось все труднее, цены подскочили до небес, и вскоре Скарлетт была счастлива найти хоть какую завалящую снедь, и уже без колебаний платила что запрашивали.
«Прямо как в Джорджии в конце войны, нет, даже хуже, - думала она. – Тогда мы хоть знали, кто виноват – проклятые янки, которые грабили и жгли все, что попадалось им на пути. А здесь кого винить? Господа бога? За что проклятие легло на землю Ирландии?»
Сейчас она ощущала большую ответственность, чем тринадцать лет назад. В Баллихаре почти триста человек, и жизнь их зависела от того, найдет ли Скарлетт продукты, чтобы они могли продержаться до следующего урожая.
А жара между тем не ослабевала, на белесом небе не виднелось ни облачка. Отава, едва пробившись после покоса, пожухла, и скотина возвращалась с лугов голодная.
Первые полосы «Айриш Таймс» целиком посвящались климатическому катаклизму, постигшему Ирландию, а также разным гипотезам по поводу дальнейшего развития событий. На второй и третьей страницах все чаще и чаще появлялись короткие сообщения о нападениях на лендлордов и их управляющих, о случаях поджогов и нанесенном ущербе. Все это называлось аграрными преступлениями. Газеты писали, что уже сто лет в стране не было такого большого числа преступлений. Приведенная статистика их роста выглядела устрашающе: в первой половине десятилетия за год бывало двести пятьдесят, двести шестьдесят аграрных грабежей, нападений и убийств, а за один последний месяц уже зарегистрировано около двухсот случаев. Народные волнения вспыхивали то здесь, то там, но пока еще их удавалось сдерживать. Никогда прежде помещики не чувствовали себя столь неуютно, проезжая по своим деревням – арендаторы провожали их взглядами, полными ненависти. В народе поговаривали о возрождении банд «Белых ребят» и о том, что банды эти управляются из единого центра. Но журналисты «Айриш Таймс» опровергали эти слухи. «Отдельные террористические акты, - писали они, - не имеют никакого отношения к организованному движению, которое в последнее время все больше тяготеет к легальным деятелям за самоопределение Ирландии и проведение в парламенте закона о гомруле. Аграрные преступления не способны вызвать имеющее шансы на успех общее восстание, они приводят лишь к большей строгости властей в отношении причастных к этим преступлениям».
Просмотрев газеты, Скарлетт отбрасывала их в бешенстве. Поджоги! Пожалуй, ничего в жизни она не боялась так, как огня и голода. Она знала, что огонь способен превратить в руины прекрасное поместье, она сама едва спасла Тару, когда ее подожгли янки.
В бессилии перед стихией ирландские арендаторы направили свой гнев против землевладельцев! Это ужасно, но, слава богу, ее это не коснется. Скарлетт не стоит опасаться жителей Баллихары, она заботится о них, и они любят ее.
Когда в округе стало невозможно купить продукты, Скарлетт послала телеграмму в Голуэй своему поверенному, с распоряжением покупать муку на грузовых пристанях по любой цене. Она не допустит, чтобы ее народ голодал.
«Я всегда считала, что хорошо разбираюсь в земледелии, ведь я выросла на земле и люблю ее. Я думала, что достаточно хорошо работать и требовать того же от окружающих, и успех обеспечен. Три урожайных года подряд только укрепили меня в этой уверенности. Но, оказывается, не все зависит от умения хорошо трудиться. Кое-что зависит и от природы».
Скарлетт с ужасом вспоминала рассказы Колума о нескольких неурожайных годах тридцать лет назад, и молила бога, чтобы это знойное лето было последним.
Занятая закупками продуктов, Скарлетт недрогнувшей рукой писала отказы на половину приглашений в гости, которые ей присылали регулярно, но кое-какие все-таки принимала. Не только ради развлечений отправлялась она теперь на званые вечера, это была возможность потолковать с другими лендлордами о том, как они справляются с трудностями, узнать, что происходит в стране, какие шаги собирается предпринять правительство.
В Килбрайд Эбби она прибыла с опозданием на день.
- Простите Флоранс, я даже не предупредила, что задерживаюсь, - извинилась она перед леди Гиффорд. – На меня столько всего навалилось, я совсем потеряла счет дням. Только и делаю, что мечусь в поисках муки и съестного.
Леди Гиффорд не стала пенять гостье за опоздание. Посещение ее поместья звездой прошлого дублинского сезона миссис О’Хара было главной приманкой для большинства собравшихся. Поэтому она с видимым вниманием выслушивала, как Скарлетт пытается обеспечить продовольствием своих арендаторов. Возле женщин остановился почтенных лет джентльмен с седой растрепанной бородой и крупным носом в подозрительных красных прожилках. Флоранс представила его как лорда Тревена.
- Я давно ждал возможности познакомиться с вами и поблагодарить, миссис О’Хара, - горячо затряс руку Скарлетт Тревен.
Не понимая, чем вызван такой жар, она удивленно подняла брови, но ничего не сказала.
А лорд все продолжал изъявления восторга и непонятной благодарности, причем делал это очень громко, поскольку сам был туговат на ухо.
«Старый пьяница так орет, что нас услышат даже во дворе, - опасалась Скарлетт. – Он кончит когда-нибудь свои восторженные вопли? Пора бы уже перейти к сути».
- О, миссис О’Хара, вы сделали то, что должна была сделать Констанс в память об Артуре! Никогда ей этого не прощу, хотя бедняжка была не в себе после смерти мужа. А сейчас я узнаю, что вы сделали даже больше! Вы делаете то, что должен был сделать Артур тогда, тридцать лет назад! Мы были лучшими друзьями, и я умолял его не выбрасывать деньги на ветер, не покупать у мошенников эти посудины, но наш Артур был как дитя, он поверил негодяям, подсунувшим ему полусгнившие корабли. Безумец, он отдал за них половину состояния, доставшегося ему от отца! На эти деньги он мог скупить все земли графства Мит, он мог закупить за границей продовольствие и накормить несчастных, которые утонули по его вине. Бедняга! Как он плакал, вы бы видели! Как он страдал! И я плакал вместе с ним, ведь мы дружили с самого детства… О Боже! А как я рыдал, когда он повесился! Все мы знали, что Артур очень чувствительный и совестливый человек, но кто мог предположить, что у него хватит духу наложить на себя руки? Он любил Баллихару всем сердцем, и в ней он сошел в могилу.
До Скарлетт начало доходить, о чем толкует лорд Тревен.
- Вы возродили поместье, вы сделали то, что не сумела сделать Констанс, и за одно это достойны уважения. Но то, что я услышал сейчас, вызывает мое искреннее восхищение. Вы послужите примером для всех землевладельцев Ирландии, если не оставите своих арендаторов голодать, - прокричал Тревен, и, довольный, покинул Скарлетт, пребывавшую в недоумении.
«Что за бред нес этот старик? Молодой лорд сам покончил с собой, не вынеся чувства вины? Но ведь Колум говорил, будто его повесил в башне кто-то из жителей городка? Может, старик впал в маразм и все перепутал?.. А вдруг Колум сказал мне неправду?.. Что он мог знать, ведь он тогда был ребенком, просто слушал, что люди говорят, да его тогда и не было в Баллихаре, семья-то жила в Адамстауне… Но и лорда там не было, и он говорит с чужих слов… Да и откуда может быть известно, сам человек повесился или его вздернули… У покойника-то ведь не спросишь… Как все запутано, не знаешь, кому и верить».
- Здравствуйте, Скарлетт, - отвлек ее от раздумий голос над самым ухом.
Перед ней стоял Джон Морланд и улыбался своей немного застенчивой улыбкой.
- Рада видеть вас, Барт. Отчего вы не были в Дублине? Я искала вас на каждом балу.
- В нынешнем году я никуда не выезжал. Знаете, Скарлетт, мои лошади для меня важнее, чем бал в Дублинском замке. Вот недавно ожеребились еще две кобылы. А как дела в ваших чудесных конюшнях, похожих на храм?
- Прекрасно! Однако орган я там все-таки не поставила, - рассмеялась Скарлетт. - Помните ту лошадь, которую вы помогли мне купить, Комету? Она оказалась очень резвой, даже Луну обгоняет. У меня сложилось впечатление, что ее надо было готовить для скачек, а не для охоты…
- Теперь уже поздно переучивать. Вот в этом-то и состоит талант настоящего лошадника, уметь с самого начала определить, на что годится лошадь, в чем ее призвание…
Скарлетт улыбнулась: только Барт способен сказать, что у лошади может быть призвание. Он так обожает своих четвероногих питомцев, что за это ему можно простить все, даже то, что он слова не дает вставить собеседнику в свой монолог. Когда он наконец сделает паузу, и можно будет спросить, нет ли известий от Ретта?
Через некоторое время она узнала, что писем из Чарльстона не было уже давно. Они заговорили о погоде. Еще месяц назад радовавшиеся солнечным денькам помещики нынче выказывали серьезное беспокойство. Давно в Ирландии не видали подобной засухи, и не было никаких надежд, что погода может измениться. Все без исключения сельскохозяйственные угодья страны испытывали недостаток влаги, и многие пострадали от бури с градом, которая пронеслась над островом три недели назад.
- Что же будет осенью? – вопрошал Морланд. – Если мои арендаторы не смогут внести ренту – я разорюсь, мне нечем будет кормить своих лошадей. Земельная рента единственный источник моего дохода.
Сердце Скарлетт заныло от жалости к Джону. А кто пожалеет ее? Ведь она тоже понесет огромные убытки. Ей не приходится ожидать ренты, прибыли от продажи урожая, и все это надо будет покрывать из собственных средств, кроме того – закупка продовольствия… Ах, зачем она так опрометчиво продала все зерно прошлого года? Если бы она оставила хотя бы половину… Ну да что теперь сокрушаться – тут уж ничего не поделаешь, сейчас ей надо добыть побольше муки и картофеля, хотя бы муки и картофеля… На это уйдут все деньги, поступающие из Атланты, и, быть может, ей даже придется потратить намного больше. Похоже, ей не удастся сохранить в неприкосновенности золото в Маллингарском банке. Скарлетт даже зубами заскрипела – так ей не хотелось тратить деньги Ретта. Она не имеет права тратить их, они должны достаться ее дочери.
На следующий вечер хозяева Килбрайт Эбби устраивали костюмированный бал. Скарлетт вырядилась в свой ирландский костюм, чем произвела настоящий фурор. Она танцевала кадриль и все ее четыре разноцветных юбки развевались, показывая ножки в ярких полосатых чулках, когда очередным партнером неожиданно оказался Чарльз Рэгленд.
- Откуда вы? – удивилась Скарлетт.
- Я сожалею, что не появился тут раньше. Если бы я знал, что застану здесь вас… Я ведь был всего в пятидесяти милях отсюда…
- Всего?
- Я бы покрыл тысячи миль, лишь бы иметь счастье держать вас в объятьях…
- Надеюсь, вы имеете в виду танцы…
- О нет, Скарлетт, не только танцы…
Все-таки она разрешила ему поцеловать себя, когда они оказались в уединении под сенью старого сада.
Знакомое волнение охватило Скарлетт, едва ласковые губы прижались к ее губам. Как давно никто не целовал ее! Как давно мужские руки не заключали ее в объятья! В это мгновение она вновь ощутила себя прекрасной, молодой, желанной…
- Любимая… - голос Чарльза был хриплым от волнения.
- Т-ссс. Целуйте меня, Чарльз, пока у меня не закружится голова… - прошептала она.
Вскоре голова у Скарлетт и правда закружилась, она обхватила широкие плечи молодого человека, и только это не давало ей упасть… Она прижималась к Чарльзу и слышала, как взволнованно бухает сердце в его груди.
- Я приду к вам сегодня ночью…
В одно мгновение туман рассеялся, и голова Скарлетт обрела утраченную ясность.
- Нет! – она вырвалась и побежала прочь по тенистой тропинке.
Она не может этого сделать… Разве может она отдаться мужчине, вот так, запросто, потому что вдруг захотелось мужской ласки? Никогда, никогда не пойдет она на такое! Никогда не пойдет она на это без любви, ведь она не любит Чарльза. Он милый, красивый юноша, многие женщины на ее месте были бы счастливы, но только не она. Ей нужен Ретт, только Ретт…
Поздно вечером Чарльз Рэгленд подсунул ей под дверь записку со словами любви и раскаяния. Ничто не шевельнулось в душе Скарлетт, когда она поднесла кусочек бумаги к свече.
На рассвете, после бессонной ночи, она покинула Килбрайд Эбби.
Дети играли в старой башне – это было единственное относительно прохладное место во всей Баллихаре. Кэт помахала маме из высокого дверного проема, но отказалась спуститься, и к себе не позвала.
- Мы вернемся домой к чаю, мамочка. Не скучай без нас.
Скарлетт не пришлось скучать. Во дворе за домом, под сенью большого дерева, за накрытым к чаю столом ее ожидали Колум и миссис Фиц. Скарлетт была рада появлению кузена. В последнее время ей стало казаться, что он избегает ее, он все реже стал появляться в Биг Хаусе.
За чаем она вспомнила о странном рассказе лорда Тревена.
- Послушай, Колум, я тут услышала удивительную историю, ее рассказал мне друг прежнего владельца Баллихары. Он уверяет, что молодой лорд с ума сходил от горя, узнав, что жители деревни утонули. Скажи мне, может ли быть так, что он сам повесился в башне?
Лицо Колума окаменело, но Скарлетт не заметила этого, со смехом и ужимками, передразнивая вопли старого Тревена, она передала его рассказ. Затем высказала посетившее ее соображение, что старик впал в маразм, и сомнение в том, что рассказы, которые в детстве слышал Колум, были правдой.
Кузен аккуратно поставил чашку на блюдце и, выжимая из себя улыбку, произнес:
- Мне нечего сказать тебе, дорогая Скарлетт. Все возможно в Ирландии, где так любят легенды. Ты вольна думать, как хочешь, и я не буду спорить с тобой, напоминать, что десятки мужчин были повешены английскими солдатами… – Колум встал. – Мне пора, я и так слишком засиделся.
Колум ушел так стремительно, что Скарлетт разинула рот от изумления. Отчего он так близко принял все к сердцу?
Миссис Фиц, извинившись, кинулась вслед за ним.
Колум шагал так размашисто и быстро, что Розалин удалось нагнать его только в центре городка. Она схватила его за рукав, останавливая:
- Обиделся и бежишь к своей бутылке?
Колум медленно повернулся к ней и поднял опущенные в землю глаза:
- В мире не осталось больше правды, Розалин, и это разрывает мне сердце. Вот к чему привели поездки Скарлетт к англичанам, на которых ты так настаивала! Она спелась с ними, она верит им, она повторяет их лживые слова! Англичане способны обольстить кого угодно! Джон Девой и все остальные тоже поверили в красивые сказочки Парнелла… Я не могу больше, Розалин! Я едва сдержался, чтобы не ударить Скарлетт, чтобы не раздавить в кулаке ее тонкую фарфоровую чашку.
Боль и страдание застыли в глазах Колума, и миссис Фицпатрик сердцем ощутила его терзания. Более двадцати лет отдал он борьбе за свободу Ирландии, проповедовал, агитировал, собирал средства и закупал оружие, и вот теперь, когда ему удалось собрать целый арсенал в протестантской церкви Баллихары, ему говорят, что это оружие не нужно. Руководство Ирландского Республиканского Братства сочло политические методы Парнелла более приемлемыми. Колум же мечтал бороться, он готов был погибнуть за свободу Ирландии. Жизнь без активной борьбы теряла для него всякий смысл.
Розалин всегда считалась верным и дисциплинированным членом фенианского братства, до сих пор она беспрекословно выполняла все приказы руководства, но сейчас жажда личной мести перевесила. Она, также как Колум, была уязвлена тем, что их работа в Баллихаре не оценена по достоинству.
Видя бессильную ярость Колума, она решила сыграть на его честолюбии:
- Ты ирландец, Колум О’Хара? Так неужели ты позволишь Девою и всем остальным, сидящим в благополучном Нью-Йорке, поступать по-своему? Издалека они не понимают, что совершают непростительную ошибку, отказываясь от вооруженной борьбы. Но ты-то здесь, в Ирландии, и ты видишь, что происходит в стране! Люди борются неорганизованно, часто в одиночку, и жестоко расплачиваются за это… Нужен лидер, но не Парнелл, не предатель Девой, людям нужен ты! Ведь это ты принимал участие в организации отрядов в разных концах страны, и не твоя вина, что они развалились. Сплоти их вновь! Это ты собрал целый арсенал для восстания - так раздай это оружие борцам и поведи их за собой! В этом твое предназначение, а не в том, чтобы напиваться до бесчувствия и потешать своими пьяными разглагольствованиями завсегдатаев бара, как надравшийся до чертиков бездельник.
Пока она укоряла его, Колум стоял, понурив голову, но при последних словах Розалин он встрепенулся, в глазах его затеплилась надежда.
Миссис Фиц отвернулась. Она не хотела, чтобы он видел, как она взволнована, ведь она давно и безнадежно любила этого человека. Для нее страдания Колума были невыносимы даже более, чем страдания всего ирландского народа.
Глава 89
Гэрриэт скрывалась от палящего солнца под зонтиком, но все равно ее нежный лоб был усеян капельками пота. Вздыхая, она проговорила:
- Я завидую вам, Скарлетт, вы так легко переносите жару…
- Когда жарко, мне кажется, я в Джорджии.
- Это Юг Америки? Расскажите мне о нем.
Скарлетт поправила поля своей широкополой шляпы из белой соломки и начала рассказывать, мечтательно глядя вдаль, будто видела там родные просторы.
- Лето было моим любимым временем года. Порой за месяц не выпадало ни капли дождя, и было так весело устраивать пикники на лужайках. Плантаторы графства Клейтон любили повеселиться. То и дело мы катались друг к другу в гости через бескрайние хлопковые поля на пологих холмах. Это замечательное зрелище! Куда ни кинешь взгляд – всюду зеленое море, мили и мили хлопка. А ближе к осени, когда хлопковые коробочки раскрывались, плантации казались будто припорошенными снегом. И откуда-то издалека доносится пение рабов, собирающих хлопок… Мне нравилось слушать, как они поют…
Скарлетт почудилось, будто она слышит тягучие негритянские голоса и бас Большого Сэма, выводящего «Сойди с горы к нам, Моисей».
- Прямо у меня под окном росли магнолии и, просыпаясь, я ощущала аромат цветов. Бедняжка Гэрриэт, ты в жизни не видела магнолии… - улыбнулась Скарлетт, взглянув на нее.
- Наверное, они очень красивые… Как бы я хотела все это увидеть! Вы, должно быть, скучаете по дому, Скарлетт?
Скарлетт в недоумении посмотрела на нее. По дому? Ее дом здесь, в Ирландии… Но она только что назвала своим домом Тару в Джорджии… Она сама не могла понять, что с ней происходит, она ведь уже совсем перестала тосковать по Америке, по Таре, по Атланте… Даже по ненавистному ей Чарльстону… Даже про Ретта она старалась не думать.
«Это все жара, - решила она. – Меня разморило на солнце, и я представила себя на родине».
Встав с легкого плетеного стула, Скарлетт направилась к дому, бросив гувернантке через плечо:
- Мне надо посмотреть счета…
Обычно стройные колонки цифр поднимали ей настроение, но сегодня все было не так. Внимательное изучение конторских книг привело Скарлетт в уныние. Единственный стабильный доход приносила ей продажа домиков на окраине Атланты, Джо Коллтон все еще продолжал строить их, дешевое жилье в растущем городе пользовалось спросом. Может, написать Коллтону, чтобы он экономил на материалах? Если на трубы и фундаменты пустить низкосортный кирпич, они все равно останутся трубами и фундаментами. Можно было бы и на древесине сэкономить, вовсе необязательно строить из первосортных бревен и досок… Но тогда доходы Эшли Уилкса уменьшатся, да и не пойдет Джо Коллтон на то, чтобы надувать покупателей. Его кристальная честность имеет оборотную сторону, Скарлетт никогда не заставить его поступить вопреки совести. Тут они с Эшли совершенно одинаковы, ничем их не проймешь, будто не видят своей выгоды. Нет, нечего и надеяться, что с помощью Коллтона ей удастся увеличить доход из Атланты.
Скарлетт опять склонилась над счетами. Ее средств явно не хватит, чтобы покрыть непредвиденные расходы. Она ужаснулась, подсчитав, что за дублинский сезон промотала четыре тысячи фунтов, почти весь доход от Баллихары за прошлый год. «Как я могла настолько опрометчиво транжирить деньги? Я вела себя так, будто Ретт все еще оплачивает мои счета… Дурная привычка… Я должна придумать что-нибудь, чтобы сократить расходы. Я потратила чертову уйму денег на благоустройство поместья, но сейчас должна экономить. В ближайшее время я не собираюсь устраивать приемов, и мне ни к чему эта куча бездельников, которые якобы следят за домом».
Она вызвала к себе миссис Фицпатрик.
- Миссис Фиц, мы должны начать экономить. Это невозможно – кормить армию ненужных слуг, когда цены на муку подскочили до небес. Жаль, что в прошлом году не сделали достаточного запаса – я ведь не знала, что мне придется кормить такую уйму народа, да еще закупать продовольствие, чтобы помочь горожанам.
Для убедительности она потрясла расчетной книгой перед носом Розалин.
– Я решила, что если мы дадим расчет половине прислуги, жить мне будет значительно легче.
Миссис Фиц раскрыла было рот, но Скарлетт не дала ей сказать.
- Я знаю, что сейчас вы опять заведете свою песню о том, что в порядочном Биг Хаусе должно быть не менее полусотни прислуги, я уже сто раз это слышала. Я согласна, нужны кухарки, прачки, скотницы, конюхи и садовники. Но к чему мне десяток горничных? К чему эти бездельники лакеи и этот чертов мажордом? Я плачу им огромные деньги и кормлю их, в то время как мне нужно думать о том, чтобы жители моей деревни дотянули до следующего урожая.
Розалин поджала губы и медленно произнесла:
- Значит, вы готовы выбросить своих слуг на улицу, где у них полно товарищей по несчастью? Во многих поместьях Ирландии сейчас происходит как раз то, что вы собираетесь сделать – сокращение штатов. Не проходит и дня, чтобы десяток бедолаг не приплелись на кухню выклянчить хотя бы тарелку супа. Вы хотите, миссис О, чтобы в их полку прибыло?
- Нет, конечно, нет… - Скарлетт раздраженно кинула гроссбух на стол и в смятении стала мерить комнату шагами.
Конечно, она не хочет увеличивать армию нищих, шатающихся по стране и выклянчивающих кусок хлеба. Не такая она бессердечная, как думает миссис Фиц. Да она последним делилась, когда после окончания войны к ним в Тару забредали возвращающиеся с войны солдаты… Не слишком охотно, но все же делилась… Хотя, видит бог, им самим тогда почти нечего было есть. Да, рассчитать половину прислуги – не лучшее решение в такое трудное время…
Она остановилась перед Розалин.
– Но должен же быть какой-то выход, какой-то способ сократить расходы?
- Вы тратите слишком много на содержание своих лошадей, миссис О. Едва ли не столько же, сколько на слуг, - сухо заметила миссис Фиц.
- Довольно! – рявкнула Скарлетт. – Вы свободны, миссис Фиц.
Розалин не должна была говорить о лошадях. Скарлетт не желала расставаться ни с одной из них. В конце концов, лошади ее единственная слабость. Мысль о том, что с приходом осени начнется охотничий сезон, служила Скарлетт поддержкой в это трудное лето. Она мечтала о бешеных гонках среди утреннего тумана, когда звук рожка возвещает о начале охоты.
Хоть бы кончилась изнуряющая жара! Хоть бы скорей наступила осень и зима, с бодрящим морозцем, со звонким лаем охотничьих собак, бегущих где-то впереди, со свистящим в ушах ветром, когда твоя лошадь играючи перепрыгивает через ограды и овраги.
Скарлетт вздохнула и вновь вернулась к расходным книгам. Баланс получался неутешительным. Если в прошлом году она вернула на свой счет все средства, затраченные на восстановление Баллихары, то в этом опять вынуждена будет брать деньги из банка, чтобы содержать поместье и закупить продовольствие. Тратить собственные деньги, которые она копила из года в год, в течение долгих лет, было для Скарлетт как нож в сердце, но что поделать? У нее нет другого выхода. Она дала слово, что Баллихара не будет голодать.
Она пыталась успокоить себя:
«Я ненамного обеднею без ренты и денег от продажи урожая. По сравнению с деньгами, которые дал мне Ретт, это капля в море. Я все равно останусь очень богатой, даже если случатся три неурожая подряд. Золото за четыре года поднялось в цене, и в переводе на фунты в сейфах маллингарского банка у меня сто пять тысяч пятьсот шестьдесят фунтов, а на доллары это будет… пятьсот двадцать пять тысяч восемьсот. Ха! В итоге я ничего не потеряла! Если цена на золото и дальше будет расти, я вполне смогу выдержать не одну засуху и вести роскошную жизнь до конца своих дней».
Но почему-то эта мысль не принесла ей радости. Когда-то она думала, что деньги – самое главное в жизни, а сейчас понимала, что намного важнее для нее счастье дочери, ее улыбка, радость окружающих людей.
Покончив со счетами, Скарлетт придвинула к себе стопку личных писем. Большинство из них было приглашениями, почти на все следовало написать вежливые отказы. Пожалуй, можно поручить это Гэрриэт, та, в отличие от Скарлетт, обожала писать письма и всегда рада услужить.
Было еще два письма с предложением руки и сердца. С тех пор, как вернулась из Дублина, Скарлетт получала такие послания как минимум два раза в месяц, однако понимала, что не только ее прелести воодушевляют соискателей, но и ее богатство. На первое письмо она ответила общепринятыми фразами: «благодарю за оказанную честь», «в высшей степени ценю вашу дружбу и уважаю ваши чувства», «не смогу отплатить вам столь же страстной любовью» и тому подобное. С юных лет она помнила эти закругленные не роняющие чести мужчины формулировки, поэтому расправилась с первым письмом легко.
Со вторым вышло сложнее. Это было письмо от Чарльза Рэгленда, а из десятков мужчин, которых она узнала в Ирландии, он нравился ей больше всех. Его восхищение Скарлетт и любовь к ней были искренними, не то, что усердная лесть и галантная пылкость остальных поклонников. И она была уверена, что он не охотится за ее состоянием – Чарльз был старшим сыном богатых землевладельцев, и говорил ей, что офицерский мундир он надел не навсегда, военная карьера его не интересует. Как только получит титул, он расстанется с армией. Должно быть, и сейчас у него есть собственные средства – он содержит несколько отличных лошадей, ведет светский образ жизни. Одно то, что он был приглашен на закрытый танцевальный вечер в дублинский замок, говорит о многом.
Чарльз красив, его голубые глаза и правильные черты лица, несомненно, привлекают взоры многих женщин. Так почему же она не может влюбиться в него?
Скарлетт часто думала об этом. Ведь она хотела любить, хотела быть любимой. Но она хотела любить одного единственного человека на свете – Ретта Батлера. Никто другой ее не устраивал.
Внутренний голос шептал ей: «Ты никогда не получишь Ретта!»
Никогда! Какое страшное слово! И она не забывала об этом ни на минуту. Мысль эта настигала ее каждый раз, когда она замечала в Кэт сходство с отцом, его черты, его характер. Никогда! Никогда ей не быть с Реттом и никогда дочь не узнает своего отца!
Обдумывая свой отказ Рэгленду, Скарлетт вспомнила, как издевался Ретт над тем, что дважды она выходила замуж без любви и даже без привязанности, храня в своем сердце любовь к другому человеку. Так было и в третий раз. Или не так? Она уже не могла припомнить, какие чувства испытывала тогда к Ретту. Была симпатия, дружба, общение с Батлером всегда действовало на нее, как глоток коньяка, а его насмешливый взгляд бодрил, хотя порой его насмешки и приводили ее в бешенство. И еще ей до смерти хотелось покорить этого независимого мужчину, заставить его склонить перед ней свою черноволосую голову. А ведь покорить его так и не удалось… Она узнала о его многолетней любви, о его страданиях, но он остался непокоренным… Может, Скарлетт не в силах забыть его, не ощутив полностью чувства победы? Но ведь жизнь еще не кончена… А вдруг что-то изменится? Вдруг Ретт приедет за ней? Если это произойдет, она должна быть готовой, быть свободной…
Свой ответ Чарльзу Скарлетт писала долго, очень осторожно подбирая самые добрые слова.
«Вы не поверите, Чарльз, но именно искренняя симпатия к вам делает наш брак невозможным. Вы нравитесь мне, быть может, я чуточку люблю вас в благодарность за вашу любовь ко мне. Но этой тени любви недостаточно, чтобы сделать наш брак счастливым, я знаю это на личном опыте. Вы достойны лучшей участи, чем жизнь с женщиной, сердце которой принадлежит другому».
Последний прием, на котором Скарлетт согласилась присутствовать этим летом, должен был состояться под Килбрайдом, неподалеку от Трима. Расстояние было небольшим, и Скарлетт решила не брать с собой кучера. Со своим кабриолетом на ровной хорошо знакомой дороге она вполне управится самостоятельно. Служанку она тоже не взяла, во всех богатых домах к услугам гостей были хорошо вышколенные горничные.
Она выехала на рассвете, пока было прохладно – ей не хотелось мучить лошадей путешествием по самому пеклу. Слава Господу, уже август, и в соответствии с законами природы, жара скоро должна закончиться – если только природа не переменила свои законы. По этому поводу у Скарлетт возникли сомнения.
«Не дай бог, я неправильно рассчитала время, тогда доберусь до Килбрайда не раньше, чем солнце будет в зените. Я к тому времени вся взмокну от пота. Уже сейчас мне хочется принять холодную ванну и переодеться. Надеюсь, Элла Сатклифф предоставит мне комнату с собственной ванной… В моем доме десяток таких. Пожалуй, все-таки надо устроить большой прием и пригласить всех, кто оказывал мне гостеприимство этим летом. Только попозже, ближе к осени, кстати, и поохотиться. Мои охотничьи лошади застоялись в конюшне…»
Она так увлеклась мечтами об осенней охоте, что, когда неожиданно из тени живой изгороди выступил человек и схватил лошадь под уздцы, а второй мужчина направил ружье в ее сторону, чуть не умерла от страха. Сердце бешено забилось у Скарлетт в груди, а мысли в голове метались, как испуганные птицы.
«Это бандиты! Грабители с большой дороги! Только отчего они не в масках, как те разбойники, о которых пишут в газетах?.. Я поклянусь им, что забуду их лица, пусть берут мои платья и чемоданы, пусть берут лошадь с экипажем – я дойду пешком, только бы не тронули меня, только бы не изнасиловали или не убили… Ну почему мне не пришло в голову взять с собой револьвер, уж коли я путешествую в одиночку? Кретинка! Если они убьют меня, что станется с Кэт?»
И тут она, наконец заметила, что на грабителях одинаковая зеленая форма.
«Это ирландская королевская полиция, а не Белые Ребята, которые держат всех в страхе… - вздохнула она облегченно, и тут же разозлилась: - Чтоб им лопнуть! Эти идиоты меня до полусмерти напугали!»
- Извините, мэм, - сказал тот, что удерживал лошадь, - но нам придется проверить ваш багаж. Распоряжение начальника Тримского гарнизона, мэм. Кевин, открывай чемоданы…
- Не смейте прикасаться к моим вещам! Что вы себе позволяете? Я миссис О’Хара из Баллихары и еду в Сатклифф-Килбрайд, а, между прочим, мистер Сатклифф – судья, и я уверена, ему не понравится такое нарушение прав личности.
- Неужто вы и вправду миссис О’Хара? – тот, что собирался обыскивать кабриолет, подошел и снял шляпу. – А нам про вас рассказывали в казармах, мэм. Я вот даже предлагал Джонни заехать к вам и представиться.
Скарлетт не могла поверить своим ушам. Что за наглость? Простые констебли собрались к ней с визитом?
- Ходят слухи, мэм, будто вы из Америки, из штата Джорджия. Видать, это правда, я же слышу – говор-то у вас, как на американском Юге. Мы с Джоном питаем привязанность к этим местам, мы ведь сражались там в шестьдесят третьем.
- Не может быть! - Скарлетт уже улыбалась. – Подумать только! Так мы с вами вроде как земляки? Где именно вы были, в какой части Джорджии? Вы сражались под началом генерала Ли?
- Нет, мэм, - нисколько не смущаясь, ответил Кевин, - я был с ребятами Шермана, а вот Джонни воевал в пехоте Джонстона.
Скарлетт была поражена. Но, слушая полицейских, она уверилась, что так оно и есть. Эти два ирландца участвовали в кровавой войне по разные стороны фронта, а теперь, став лучшими друзьями, с удовольствием вспоминают былые битвы.
- Не понимаю, - призналась она, - как вы можете быть друзьями, если пятнадцать лет назад вы стреляли друг в друга? Неужто вы никогда не спорите, кто был прав, Юг или Север?
Джонни рассмеялся:
- Какое значение для солдата имеет правда? Солдат должен сражаться, вот и все. А уж с кем и за что ты воюешь – не важно, главное, чтобы была хорошая драка.
Когда только что прибывшая гостья потребовала рюмку бренди к кофе, дворецкий Сатклиффов внешне не выказал удивления, хоть и был шокирован столь необычным для раннего утра заказом. Встреча с полицейскими выбила Скарлетт из колеи, и она чувствовала, что без спиртного ей не обойтись. Затем она проследовала в отведенную ей комнату, приняла ванну, облачилась в свежее платье, и только тогда к ней вернулось самообладание. Но она опять едва не потеряла его, увидев в гостиной Чарльза Рэгленда. Его не должно было быть на этом приеме! Сделав вид, что не замечает его, Скарлетт с улыбкой направилась к хозяину.
- У вас чудесный дом, Эрни. Моя комната такая уютная, что я готова остаться в ней навсегда.
- Я был бы только рад, дорогая Скарлетт. Вы знакомы с Джоном Грэхэмом?
- К сожалению, нет, но давно мечтала, чтобы меня представили ему. Мистер Грэхэм?
- Миссис О’Хара, - высокий немолодой мужчина с атлетической фигурой склонился над ее рукой.
Мистер Грэхэм был хозяином Голуэй Блэйзерз, чьи псарни славились на всю Ирландию своими превосходными бервикширскими гончими. Каждый любитель лисьей охоты в Ирландии и на Британских островах мечтал хоть однажды быть приглашенным на охоту в Блейзерс.
- Мистер Грэхем, говорят, получить приглашение на охоту в ваше поместье чрезвычайно трудно. Скажите честно, вы берете взятки?
Скарлетт улыбалась Джону Грэхэму, но краем глаза наблюдала за Рэглендом. Зачем он так пялится на нее, и вообще, какого черта он здесь делает?
Грэхэм расхохотался, откинув назад голову с седой шевелюрой.
- Я слышал, что американцы народ прямолинейный, и теперь вижу, что это правда.
- А вам не говорили, мистер Грэхэм, что американец лезет через забор там, где ирландец пройдет в ворота, а англичанин отправится восвояси? – выпалив это, Скарлетт чуть не прикусила язык. А вдруг этот собачник обидится за англичан?
- Вы, кажется, говорили о взятке? – улыбаясь, спросил хозяин знаменитых гончих.
- Не думаю, что вас интересуют деньги, мистер Грэхэм. Я могла бы предложить вам одну из своих лошадей, но уверена, что вы не согласитесь, - глаза Скарлетт сверкнули, две лукавые ямочки обозначились на щеках. – Как насчет пари? Если я на охоте в Блэйзерс не добуду хотя бы одну лапку, то обещаю прилюдно съесть ворону, и даже без соли!
- Богом клянусь, никогда не слышал более интересного условия пари! Буду рад видеть вас в своем поместье, когда вы только пожелаете, миссис О’Хара.
- Ловлю вас на слове, мистер Грэхэм.
Скарлетт подставила руку ладонью вверх, Грэхэм с улыбкой дважды слегка ударил по ней своей рукой. Сказав друг другу еще несколько вежливых слов, они разошлись.
Скарлетт направилась к Чарльзу Рэгленду и с холодным непроницаемым лицом проговорила:
- Я ведь просила вас не появляться именно на этом приеме. Вы что, не читали моего письма?
- Читал, милая Скарлетт, и, уверяю вас, я в состоянии понять, что нет – значит, нет. Я приехал не для того, чтобы навязываться. Вскоре я вообще перестану докучать вам, дорогая. На следующей неделе мой полк переводят в Дингл, и это мой последний шанс увидеть вас, по крайней мере, в ближайшие полгода. Я обещаю не бросать на вас слишком жалобных взглядов, - печально улыбнулся Рэгленд.
Скарлетт смягчилась.
- А почему вас переводят? В Дингле что-то случилось?
- Банды Белых Ребят. Похоже, там их больше, чем в остальных графствах.
- По дороге сюда меня остановили два констебля, они собирались обыскать мой кабриолет.
- Вам не следует путешествовать в одиночку, Скарлетт. Патрули вас не тронут, но обстановка неспокойная, скоро наступит время собирать ренту, и бог знает, что может случиться на дороге. Обещайте мне соблюдать осторожность.
Она почувствовала искреннее беспокойство и заботу в его голосе, и кивнула:
- Я обещаю, Чарльз.
- А что такого смешного вы сказали Джону? Я давно не видел, чтобы он так хохотал.
- Вы с ним знакомы? – удивилась Скарлетт.
- Он мой дядя.
Тут пришел ее черед рассмеяться.
- Вот что такое скромность по-английски. Будь вы американцем, я бы давно знала имена всех ваших родственников, особенно влиятельных. Чарльз, если бы вы сказали мне об этом раньше, я бы не пообещала вашему дяде съесть ворону.
- Что? – не понял Чарльз.
- Мы заключили пари, что если я не добуду хотя бы одну лапку, то съем ворону в присутствии публики. На этом условии он пригласил меня в Блэйзерс.
Теперь они хохотали вместе, как два беззаботных ребенка.
- Пойдемте, Скарлетт, я представлю вас тетушке Летиции. Обожаю ее! Вот уж кто заткнет дядю за пояс и даже глазом не моргнет!
Весь день они провели рядом, и когда играли в волан, и во время партии в крокет. У Скарлетт не хватило сил гнать от себя мужчину, смотревшего на нее такими влюбленными глазами.
После ленча стало особенно душно и жарко. Где-то вдалеке погромыхивало, но было ясно, что гроза пройдет стороной. «В такую пору у нас в Джорджии все отправились бы на послеобеденный отдых, а здесь собираются продолжать веселиться, - думала Скарлетт, чувствуя, что под мышками у нее появились круги от пота, а по спине стекают противные струйки. – Я умру, если сейчас же хотя бы не вытрусь мокрой губкой».
Но тут хозяева предложили необычное развлечение своим гостям. Мистер Сатклифф говорил, несколько смущаясь и теребя свои роскошные рыжие усы:
- Э-э… это развлечение для самых э-э… смелых. Не знаю, все ли решатся, господа… Наша река довольно быстрая, и дно усыпано камнями… э-э… да и купальни нет… Короче, я предлагаю всем искупаться.
Его слова были встречены одобрительными криками и восторженным визгом женщин, большинство из которых все же не собиралось лезть в воду.
На берегу были установлены две большие палатки для переодевания, гостям выдали купальные костюмы. Пока Скарлетт переодевалась с помощью служанки, она заметила любопытные и завистливые взгляды женщин, и самодовольно усмехнулась в душе - ее фигура выглядит безупречной даже без платья.
В плотно прошитом лифе и широких панталонах до щиколоток она вышла из палатки и направилась к реке, заметив, каким голодным взглядом смотрит на нее Чарльз. Он был одет в обтягивающее трико до колен, и в этом чудном костюме выглядел неплохо.
«Когда я выйду из воды, ноги мои будут облеплены мокрой тканью, - мелькнула у Скарлетт мысль, - в Америке это сочли бы верхом неприличия, там мужчины и женщины никогда не купаются вместе».
Чарльз подал Скарлетт руку, и они ступили на скользкие камни. Вода была как парное молоко, но по спине у Скарлетт пробежал холодок страха – последний раз она плавала в водах Чарльстонского залива, и чуть не утонула. Река казалась быстрой и бурлила вокруг камней, кое-где крутились маленькие водовороты. Стайка повизгивающих женщин плескалась на мелководье, не решаясь пройти дальше. Несколько мужчин плыли вниз по реке, соревнуясь в скорости.
- Поплывем по течению? – предложил Чарльз, когда они, осторожно ступая по каменистому дну, оказались по пояс в воде.
- А нас не унесет слишком далеко, например, в море?
- Я успею вас спасти, - заверил ее Чарльз.
И они отдались во власть водной стихии. Течение подхватило их и небыстро понесло вперед. Скарлетт не составляло труда держаться на поверхности. Вода была теплая, ее струи, казалось, ласкали тело. Иногда ее касалась рука Чарльза, и каждый раз он смущенно извинялся, что задел ее. «Какой деликатный мальчик, - думала Скарлетт, - может, пожалеть его? Я отказалась выйти за него замуж, и в самом деле не хочу этого, но почему бы не подарить ему одну ночь любви, чтобы воспоминания о сладостных минутах близости согревали его сердце, когда он уедет далеко. Кажется, что-то подобное говорил мне Ретт на ночной дороге к Раф-энд-Редди. Ретт уходил воевать с янки, а Чарльз… Конечно, он уходит не на войну, но в схватках с бандитами тоже может случиться всякое… Чего я боюсь? Людской молвы? Но мне почти всегда было наплевать на это, да и в здешнем обществе не принято обсуждать тайные интрижки. Все так делают, говорила Шарлотта. Я свободная женщина, не связанная узами брака, Чарльз тоже даже не обручен, так почему бы… Может, когда это произойдет, я наконец-то перестану ощущать тоскливую пустоту внутри, которая изводит меня бессонными душными ночами?»
- Вы не устали? – прервал ее мысли голос Рэгленда.
Скарлетт обернулась – палаток на берегу было не видно из-за поворота реки.
- Да, мы заплыли слишком далеко, пожалуй, стоит выйти на берег, я не сумею доплыть обратно против течения.
Чарльз помог ей выйти из воды, поддерживая, когда она оскальзывалась на круглых камнях. По узкой песчаной полоске берега они возвращались молча. Скарлетт шла впереди и всей кожей чувствовала, как молодой мужчина пожирает ее глазами. Это вызывало отклик в ее сердце, какое-то странное возбуждение охватило ее, будто в предвкушении наслаждения.
Когда до палаток осталось не больше двадцати шагов, она замерла и, обернувшись к Чарльзу, сказала, пристально глядя в его голубые, полные невысказанной любви глаза:
- Я хочу угостить вас пирожными. Сегодня вечером. После партии в вист.
Скарлетт расчесывала волосы перед туалетным столиком. Она только что приняла ванну с ароматическими маслами и ощущала нежный запах собственной кожи. Без тени улыбки она глядела на свое отражение в зеркале.
«Я будто к жертвоприношению готовлюсь… А разве это жертва с моей стороны? Конечно, я не влюблена в Чарльза, но он милый, он нравится мне, и я надеюсь, что испытаю наслаждение в его объятьях. В конце концов, сколько можно хранить верность чужому мужу?»
Она положила серебряную щетку для волос на стол, задула свечу и медленно, словно на эшафот, пошла к кровати. Сквозь кружевные занавеси проглядывала почти полная луна, заливая комнату призрачным светом. Скарлетт легла в постель и положила руки поверх гладкой как шелк льняной простыни.
Ей вспомнилась их первая брачная ночь с Чарльзом Гамильтоном. И этого тоже зовут Чарльз, и он кажется ей таким же восторженно влюбленным, таким же наивным, как первый муж. Хотя, конечно, он не такой. Он старше, он уже капитан, ему должно быть, лет двадцать семь… «Какая я старая! Двадцатисемилетний мужчина кажется мне мальчишкой…».
«Бедный Чарльз… - думала она о первом муже. – Он просидел всю ночь после свадьбы в кресле, боясь приблизиться ко мне, а я дрожала от страха, натянув до подбородка одеяло, и обещала, что завизжу, если только он посмеет коснуться меня».
Грустная улыбка тронула ее губы, когда она вспомнила об этом. Как много лет прошло! Какая она была дурочка! И Чарльз, бедняга Чарльз, он ведь был не виноват, что она не любила его. Как он тыкался своими мокрыми губами, как неловко, неумело исполнял свой супружеский долг, и сколько мучений доставляло это Скарлетт… Она возблагодарила господа, что вскоре муж отправился в свой полк, и вовсе не горевала, когда он умер. Бедняга Чарльз! Он так и не снискал себе славы на полях сражений….
Затем она вспомнила второго мужа. Фрэнка она тоже не любила, лишь испытывала благодарность за то, что помог спасти Тару. Не заплати она тогда налог, имение выставили бы на торги. Она честно старалась быть Фрэнку Кеннеди хорошей женой, но один только Бог знает, скольких усилий ей стоило скрывать свое отвращение перед его супружескими ласками.
Ретт… К нему она не испытывала физического отвращения никогда. Никто не целовал ее так, как Ретт… Ей никогда не были противны его ласки, ведь Ретт мог быть таким разным… Он бывал нежным, бывал напористым, а порой и грубым, но в те времена сердце Скарлетт целиком принадлежало Эшли, и Ретт не сумел зажечь в ней огонь ответной страсти. Какой дурой она была, когда закрыла перед ним двери своей спальни! Не приди ей в голову идиотская мысль хранить верность своему платоническому возлюбленному, она, возможно, воспылала бы страстью к своему мужу задолго до той памятной ночи после приема у Мелли.
Если бы… Если бы… Все могло сложиться иначе, не будь она настолько глупой, не будь Ретт таким гордым и независимым. Ей вдруг пришла в голову удивительная мысль, что все в жизни зависит от малого – от того, сделал ли ты в какой-то момент то или иное, пошел направо или налево, отказался или согласился. Она всю жизнь считала, что поступает правильно, борясь со своей судьбой, делая по-своему, вопреки всему. Вышла замуж за Чарльза, пытаясь доказать, что ей безразлична свадьба Эшли и Мелани. Вышла за Фрэнка, наплевав, что он жених Сьюлин… Занималась лесопилками, хотя все осуждали ее. Понеслась за Реттом в Чарльстон, когда он не хотел этого… Уехала из Америки именно в тот момент, когда не должна была… За вечное самоуправство судьба отплатила ей одиночеством. А может, если бы она не сопротивлялась судьбе, если бы плыла по течению, как все, жизнь ее была бы другой, может, она была бы счастлива и не так одинока?
Дверь скрипнула и в неверном свете луны Скарлетт увидела входящего в комнату Чарльза Рэгленда. В своем длинном шелковом халате он присел на край постели и склонился над ней, шепча: «О, любовь моя…».
Поначалу его ласковые губы казались нежны, но постепенно становились все настойчивей. Скарлетт обвила руками его шею, прижимаясь к нему, всем существом желая пробудить в своей душе хотя бы искру страсти. Она закрыла глаза, отдаваясь во власть его пыла, трепеща от прикосновений его горячих рук. Этот мужчина любит ее, действительно любит, в его объятьях она вновь испытает наслаждение, тот экстаз, который испытывала с Реттом…
Ретт… Если представить, что это он целует меня, что это его твердые жадные руки ласкают мое тело, что это он смотрит на меня своими бездонными черными глазами…
Ей вдруг показалось, что она слышит его насмешливый тягучий бас: «Забавная это штука, не правда ли, Скарлетт? Только смахивает на игру в призраки… Будто в постели вдруг оказалось трое вместо двоих».
Она открыла глаза и увидела перед собой юное голубоглазое лицо с нежной кожей, гладкие плечи и грудь покрыты капельками пота от едва сдерживаемого напряжения, раскрытый рот молодого человека ищет ее губы… О, нет!
Скарлетт отвернула голову. Ей не нужны эти нежные губы, ей не нужны его руки, и эта мускулистая грудь без единого волоска. Ей нужен Ретт… Ретт, все тело которого покрыто густыми жесткими волосами, Ретт, со смуглыми руками, хищными, как птичьи когти, с жадным ртом, который умеет целовать так, что сердце в груди начинает колотиться, как бешеное.
Она яростно замотала головой и зашептала: «Нет, нет…» как раз в тот момент, когда из груди Чарльза исторгся вздох удовлетворения. Тихие слезы, полившиеся из ее глаз, постепенно переросли в рыдания.
- Что с тобой, дорогая моя, любимая? Что-то не так? Я причинил тебе боль?
Чарльз попытался погладить ее по голове, но она дернулась, как от ожога.
- Нет, вы ни в чем не виноваты… Это все я… Дело во мне… - всхлипывала она.
- Скарлетт, я не понимаю…
- И не поймете… Уйдите, Чарльз. Единственное, что вы можете сделать для меня, это оставить одну.
Такая горечь, такое отчаяние были в ее голосе, что Чарльз покорился. Через минуту его не было в комнате.
Глава 90
Всю ночь она провела без сна.
Самые противоречивые мысли и чувства одолевали ее. Впервые в жизни она разделила постель с мужчиной, который не был ей мужем. Зря она пошла на этот грех. Она только истерзала себе душу и обидела ни в чем неповинного Чарльза – нежного, влюбленного мальчика. Зачем она велела ему уйти? Могла притвориться, что все прекрасно и заснуть на его плече, а на рассвете выпроводить из спальни… Нет, не могла и не хотела Скарлетт притворяться, она искренне надеялась, что ночь с Чарльзом принесет ей радость, но только уверилась, что в сердце ее нет места ни для кого. Там до сих пор царит Ретт. Ретт, такой непредсказуемый, независимый, такой сильный и мужественный, веселый и жестокий. Видит бог, она старается забыть его, но не может, не может, не может…
Чертов Ретт Батлер… Что же такого особенного есть в нем, чего нет в остальных мужчинах? Его бесспорно мужественная внешность и мускулистая мощная фигура, говорящая о недюжинной силе? Грация хищника, готового к прыжку? Но все это внешнее, то, что видно всем. Но ведь было что-то еще, всегда притягивающее Скарлетт, даже тогда, когда она еще не любила его, даже когда ей казалось, что она ненавидит Батлера больше всех на свете.
Скарлетт пыталась найти те черты, которые отличают его от других, и ей показалось, что она поняла – цепкий, жестокий ум и воля, несгибаемая воля и гордость, непокорность этого мужчины. Он мог называть себя человеком без чести и совести, но собственный кодекс чести он не нарушил бы никогда. Он был способен иронически улыбаться, когда ханжи из старой гвардии в лицо называли его отступником за непатриотические речи, и пойти сражаться за права Юга, когда надежды на победу уже не было; мог, смеясь, уверять, что он не джентльмен, и, не задумываясь, пристрелить человека за неуважительное отношение к женщине. Ловко скрывая за насмешками свои истинные чувства, он почти всегда казался бесстрастным, и в то же время ни у кого не возникало сомнений в том, что лучше не выводить этого беззаботного на вид денди из себя. Всего несколько раз в жизни Скарлетт видела его всерьез разгневанным, а большинство не видело никогда, и все-таки у окружающих его людей сложилось мнение, что мистеру Батлеру лучше под горячую руку не попадаться.
Он никогда не позволял ей вертеть собой. Она могла закрыть перед ним двери своей спальни, теша себя мыслью, что хранит верность Эшли Уилксу, а он, в отместку, не скрываясь, дни и ночи проводил в публичном доме, выставив ее на посмешище всему городу. Как только ему надоело, что она ездит на лесопилки и встречается там с Эшли, он ловко устроил так, что лесопилок у нее не стало. Если б его волновало, что она много времени проводит в лавке, он бы и с этим сумел справиться. Придумал бы что-нибудь: отвадил от нее всех покупателей, или разорил, или вынудил продать магазин за тройную цену… Ретт всегда был изобретателен на такие штуки…
Но было в нем и еще что-то необъяснимо притягательное и странно волнующее, то, что заставляло ее замирать под беззастенчивым взглядом черных глаз, то, от чего сердце ее начинало биться быстрее, едва он появлялся…
Этот мужчина имел непонятную власть над ее душой и телом, и пока она не встретит другого человека, столь же сильного, столь же властного, один взор которого заставит ее трепетать - ей не избавиться от этой зависимости.
Утром под ее дверью оказалась записка:
«Я уезжаю в свой полк. Не знаю, чем обидел вас, Скарлетт, но прошу прощения. Я всегда буду любить вас. Чарльз Рэгленд».
Расстроенная, разбитая после бессонной ночи, в подавленном настроении спустилась она вниз. Когда в поместье собиралось так много гостей, определенного времени для завтрака не устанавливали. На длинном буфете в столовой под крышками стояло множество блюд, и дворецкий предлагал на выбор любое.
- Овсянку, мэм? Бекон, яичницу, горячие булочки? Может, фаршированные томаты?
- Благодарю. Только кофе.
- Может, добавить в него немного бренди?
Скарлетт так зыркнула на дворецкого, что тот попятился.
- Только кофе, - отчетливо повторила она.
Проходя мимо зеркала, она мельком взглянула в него: неужели даже дворецкому понятно, сколь тяжело у нее на сердце, как она нуждается в поддержке? Заметив утром темные круги у себя под глазами, у нее возникло ощущение, что за одну ночь она постарела на десять лет. Скарлетт тщательно запудрила синяки и тронула румянами щеки, но все равно вид у нее был неважный.
Она оглядывала длинный стол, губы ее улыбались знакомым, она кивала, отвечая на приветствия, и думала: есть ли здесь люди, страдающие, как она, чья душа умерла и осталась лишь внешняя оболочка - жующая, говорящая, улыбающаяся? Все они кажутся такими беззаботными и веселыми, вряд ли кто-нибудь из них носит в своем сердце незаживающие раны. В эту минуту она чувствовала себя несчастнее всех на свете и не желала ни с кем разговаривать, поэтому выбрала за столом место возле незнакомой дамы. Лакей поставил чашку на стол и отодвинул перед ней стул.
- Миссис Скарлетт О’Хара, если не ошибаюсь? – приветливо спросила дама.
Скарлетт кивнула, выдавив из себя улыбку.
- Давно хотела познакомиться с вами. Меня зовут Мэй Таплоу. Моя кузина Люси Фейн встречалась с вами у Барта Морланда, когда там гостил Парнелл. Он очарователен, не правда ли, и такой смелый – борется за гомруль! Как вы относитесь к самоопределению Ирландии?
- Мой кузен говорит, что гомруль вызывал бы у меня меньше симпатий, не будь Парнелл так очарователен, - заметила Скарлетт.
Собеседница рассмеялась.
- Боюсь, что ваш кузен прав, - леди Мэй доверительно наклонилась к Скарлетт. - Я стала сомневаться в правильности принципа правопреемства с тех пор, как Берти так безобразно располнел.
«Эти аристократы знают всех в своем кругу, и подразумевается, что и я должна знать. А я не стыжусь, что не знаю. В конце концов, я уроженка Джорджии, и в жизни не была в Лондоне. Вот возьму и спрошу».
- А кто такой Берти?
- Ах, да! Вы же не бываете в Лондоне. Я слышала, вы сами занимаетесь делами в своем поместье. Это восхитительно, ей богу! Не могу сказать, что я поддерживаю суфражисток, но считаю, что женщины ничем не хуже мужчин, и ваш пример прямое тому доказательство. Ведь больше половины мужчин не в состоянии справиться со своей собственностью без управляющих. А что касается Берти, - Мэй улыбнулась, - это Альберт, принц Уэльский. Он был таким милым, пока не растолстел… Немного капризным, но все равно милым. А его жена, Александра, датская принцесса – очаровательнейшая женщина, просто красавица, но глуха, как пробка. С ней совершенно невозможно разговаривать – надо или кричать ей в самое ухо, или писать на бумаге.
Скарлетт рассмеялась.
- Вы не поверите, Мэй, но там, где я росла, самым влиятельным человеком считался мировой судья. Могла ли я когда-нибудь представить себе, что буду сплетничать про будущего короля Великобритании?
- Бросьте, Скарлетт, и короли и аристократы такие же люди, как и все остальные. Вы мне нравитесь своей непосредственностью. Обещайте, что если приедете в Лондон, обязательно навестите меня. Расскажете мне все про мирового судью. Всю жизнь мечтала побывать в Америке!
Скарлетт кивнула. Английские аристократы вовсе не такие ужасные снобы, как их расписывают. Леди Мэй, определенно, очень милая дама.
- Знаете, после разговора с вами у меня появился аппетит, - заявила Скарлетт и сделала знак лакею. – Кэджери, фаршированные томаты, овсянку и чашку горячего шоколада. Не удивляйтесь, Мэй, я люблю покушать. Слава богу, это не отражается на моей фигуре.
«Жизнь продолжается, - подумала она. - Ни к чему терзать себя, когда вокруг такие милые люди. У меня есть все для счастья – любимая дочка, любимый дом, охота, друзья, и я буду счастлива, несмотря ни на что!»
Она уехала на следующий день и возвратилась домой незадолго до ужина. Взволнованная Гэрриэт встречала ее в холле. Глаза молодой женщины сияли. Впервые Скарлетт заметила, что ее гувернантка довольно миловидна.
- Скарлетт, дорогая, у меня чудесные новости! Сегодня пришло письмо от одного из моих кузенов. Реджинальд согласен приютить нас, и он уже договорился, чтобы Билли приняли в тамошнюю школу.
Скарлетт нахмурилась:
- Подожди, я не поняла, ты хочешь уехать? Тебе что, плохо здесь?
- Нет, что вы, Скарлетт… Я так вам благодарна…
- Я думала, что осенью Билли пойдет в школу Баллихары. Она тебя не устраивает?
- Нет, Скарлетт, - Гэрриэт ломала руки, не зная, как объяснить. – Это добрая деревенская ирландская школа. Но школа в Глазго намного лучше. Вы должны понять меня, я хочу большего для своего сына, чем образование, полученное в деревне.
Скарлетт сжала кулаки. Так бы и двинула ей! Как она смеет говорить так о прекрасной школе, которая год назад открылась в Баллихаре? Скарлетт сама заказала для нее добротные парты и грифельные доски, там есть глобус, и учебники, и книги… Чего там только нет! И все это куплено на деньги Скарлетт.
Она мрачно глядела на Гэрриэт.
- А что будет с Кэт, ты подумала? Если Билли уедет, это станет ударом для моей дочери. Ты знаешь, что когда пропала ее кошка, она целую неделю искала ее, и ходила сама не своя?
- Простите, Скарлетт, но я должна прежде всего думать о своем ребенке, – твердо проговорила Гэрриэт. Лицо ее больше не казалось мягким и беззащитным, она готова была сражаться за будущее своего сына.
Скарлетт вздохнула. «Я совсем не знала ее. А она вроде Мелани, с виду тихая и кроткая, но стоит задеть то, что ей дорого, и овечка тут же превратится в тигрицу».
Вдруг Скарлетт осенило: «А что, если отправить Гэрриэт Келли в Атланту? Они с Эшли могли бы стать чудесной парой. Оба не от мира сего, любят читать… Гэрриэт будет верной женой Эшли, она позаботится о нем и о Бо, да и Эшли нужна женщина рядом, сколько он может быть один? Бо станет старшим братом для Билли, мальчишки наверняка подружатся. И думаю, Мелли, там, на небесах, не обидится на меня. Я исполняю ее волю – забочусь о ее муже и сыне. Если они будут под присмотром Гэрриэт – считай, они будут под моим присмотром. Гэрриэт станет писать мне обо всем, и если понадобится помощь, она-то уж примет ее от меня так, что Эшли и не заметит».
- Этот твой брат, как его, Реджинальд? Он что, богат? – поинтересовалась Скарлетт.
- Нет, - отвечала Гэрриет. - Реджи работает клерком в конторе адвоката.
- У него наверняка не хватит денег содержать вас. Может пройти много времени, пока ты найдешь какой-нибудь заработок. Кроме того, ты ведь должна понимать, что в Англии к Билли всегда будут относиться, как к ирландцу, сыну конюха. Ты хочешь лучшего будущего для своего сына? Тогда я предлагаю тебе вот что. Поезжай в Америку, к моим родным, в Атланту. Там живет семья моего первого мужа. Собственно, половина их дома до сих пор принадлежит мне. Да и не будь этого, они все равно помогли бы тебе – это очень сердечные люди. Поверь, в Америке твой сын сможет стать тем, кем ты захочешь. Ну что, согласна?
Гэрриэт с сыном уехали в начале сентября. Скарлетт проводила их до Дублина, с недавнего времени из местного порта тоже стали ходить пароходы в Америку. Кэт на руках у Скарлетт хранила стоическое молчание, хотя брови ее были сердито насуплены, когда она смотрела на поднимающегося по трапу Билли. Мальчик плакал, оборачиваясь на провожающих, а на губах Гэрриэт блуждала мечтательная улыбка.
Скарлетт надеялась, что все у них будет хорошо. Она снабдила Гэрриэт письмом к Генри Гамильтону и Эшли, в котором описала ее трагическую историю и просила помочь ей найти жилье и место учительницы. По крайней мере, это они обязательно сделают. Остальное будет зависеть от самой Гэрриэт и от обстоятельств.
Чтобы отвлечь дочку, Скарлетт повела ее в зоопарк. Кэти очень понравились и жирафы, и слоны, и медведи, но особый восторг вызвал лев.
- Лев ведь самый главный зверь, мамочка?
- Да, котенок-Кэт, лев – царь зверей.
Они пробыли в Дублине целую неделю, и каждый день ходили в зоопарк. Кроме того, они дважды посетили цирк, были в кукольном театре и ежедневно ели пирожные в кафе Бьюли. Пирожные с миндальными орехами, со взбитыми сливками, заварные пирожные с кремом – все это Кэт, большая сластена, поглощала в огромных количествах и после этого еще съедала обед в номере «Шелбурна».
Скарлетт опасалась, что у дочки будет несварение желудка, но ничего такого не случилось.
Вернувшись в Баллихару, они занялись благоустройством башни, которую Кэт решила превратить в собственный уголок. Скарлетт предложила построить маленький домик где-нибудь в саду, но Кэт решительно отказалась - ее домик будет в башне.
Они вместе вымели сухую паутину и вековую пыль, потом вдвоем мыли и скребли каменный пол. Большая уборка заняла почти неделю, и Скарлетт была рада, что деревянные лестницы на верхние этажи давным-давно разрушились, иначе Кэт могло прийти в голову вымыть всю башню снизу доверху.
Затем она под руководством Кэт стала таскать в башню одеяла, подушки, коврики. Из них в глубокой нише они устроили альков.
- Я могу здесь спать, когда захочу. Но ночью я буду спать дома, в комнате со зверями, в своей постельке.
Это немного успокоило Скарлетт.
Может, Кэти и переживала отъезд друга, но не показывала виду. Скарлетт с затаенной гордостью наблюдала, как ее дочь строит свой собственный мир, в котором ей будет хорошо и без Билли. Девочка тащила в башню кукол, книжки с картинками, карандаши, краски. Для кисточек, которыми ее научил рисовать Билли, она взяла маленькую вазу севрского фарфора. Скарлетт вовсе не сожалела, что мраморный столик в гостиной оголился без этой дорогой вещицы – пусть Кэт берет все, что хочет, она не будет ее останавливать.
Послушавшись совета Колума, Скарлетт решила не отмечать День Урожая.
- Ты прав, Колум, праздновать нам нечего. Лучше давай раздадим мешки с мукой, сахар, соль, картофель и капусту. Мои кладовые заполнены снедью, их надо освободить, потому что скоро придут новые фургоны с продовольствием.
Колум помог ей раздать продукты. Он знал, какие семьи в Баллихаре нуждаются больше.
«Они даже не сказали мне «спасибо», - с горечью думала Скарлетт, возвращаясь домой с центральной площади. – А кто и сказал, так звучало это неискренне… Они что, до сих пор не понимают, что я тоже пострадала от засухи? Моя пшеница так же высохла, а потом ее выбило градом… Я потеряла доход, простила ренту, и при этом обеспечиваю их едой. А мне еще и о своей семье придется позаботиться. Десяткам О’Хара в Адамстауне потребуется моя помощь в этом году».
В глубине души она затаила обиду на жителей Баллихары. Она считала их друзьями, она заботилась о них… Ей не с кем было поделиться своей горечью: разве поймут ее Колум или миссис Фиц?
В эти дни она думала, что у нее осталась в целом свете одна только Кэт. Порой она жаловалась дочке, сколько денег потратила на продукты, что прибыли в этом году никакой. Ей казалось, что девочка ничего не может понять в этой арифметике, но Кэт внимательно слушала маму и кивала, а потом подходила, гладила по голове и говорила: «Не расстраивайся, мамочка».
Скарлетт подхватывала дочку на руки и кружила до тех пор, пока девочка не принималась визжать или пока у нее самой не начинала кружиться голова.
До дня рождения Кэт они занимались наведением уюта в башне, и там же вдвоем отпраздновали его целой горой пирожных, в самое большое из которых Скарлетт вставила четыре свечки.
- Почему ты не захотела пригласить детей к себе в гости, как в прошлом году?
- Я никого не пущу в башню. Она моя, – отвечала Кэт.
Больше Кэт не приглашала мать в свое убежище. Хотя Скарлетт было немного обидно, она не напрашивалась. Она вспоминала, какой докукой для нее были старшие дети, как они надоедали ей, как мешали. С Кэт все по-другому. Скарлетт была бы счастлива проводить с ней целые дни, однако, если дочке интереснее играть в башне одной, она не будет мешать ей. Хорошо уже то, что разлука с Билли расстроила девочку меньше, чем ожидала Скарлетт, по крайней мере, так казалось со стороны. Кэт все время была занята играми, которые сама для себя и выдумывала. Но девочке всего четыре года, и Скарлетт беспокоило, что Кэт так много гуляет одна. Уж лучше бы она не была такой подвижной, такой бесстрашной и такой независимой. Кэт бегала по полям и лесам, как дикарка, и чувствовала себя там как дома. Да и в самом Биг Хаусе ей было чем заняться. Конюшни, скотный двор и маслобойня, чердаки и чуланы, полные старых ящиков, сундуков с вещами, которые она потом волокла в башню. Подвалы, кладовые, помещения для слуг, прачечная, плотницкая мастерская – у Кэт было много мест, где поиграть.
Скарлетт вскоре поняла, что искать дочку бессмысленно. Пока с ней был Билли, мальчик придумывал какие-то определенные игры и рассказывал об этом своей матери, а теперь, предоставленная самой себе, Кэт носилась где угодно. Топот ее крепких ножек мог раздаваться под высокими сводами кухни, а уже через пять минут она, затаившись, сидела на чердаке, мастеря там шалаш из сломанной детской кроватки. Но она всегда возвращалась вовремя, чтобы поесть. Будто внутри у нее тикали часики, именно к тому времени, когда стол к обеду был накрыт, и вечером, когда ванна для нее была готова, Кэт появлялась на пороге своей комнаты. Она милостиво позволяла Скарлетт искупать себя, потом ужинала и ложилась в постельку. Иногда ей хотелось, чтобы Скарлетт почитала ей сказку, а иногда – нет, тогда Кэт просто говорила: «Спокойной ночи, мамочка», и закрывала зеленые глазки с длинными черными ресницами.
Обычно после завтрака Скарлетт и Кэт совершали прогулки верхом. Путь их пролегал мимо башни и через брод, в сторону Адамстауна. Они разворачивались, не доезжая до домика бабушки. С тех пор, как Кэтлин уехала в Дансан, Скарлетт не заглядывала туда, жена старшего кузена, Пиджин, была ей неприятна.
Ежедневные поездки вдвоем были очень дороги Скарлетт. Кэти уже твердо держалась на своем крошечном пони, и это были те редкие минуты, когда дочка охотно разговаривала с матерью: расспрашивала о деревьях, о птицах и животных, о том, откуда берется дождь и почему солнце каждый день падает в одно и то же место.
Скарлетт пообещала Кэти, что в начале января опять поедет с ней на неделю в Дублин. Примерки бальных платьев будут занимать какое-то время, но они обязательно сходят в зоопарк.
- А в цирк? – спрашивала Кэт.
- И в цирк, конечно, мое золотце.
Каждый раз, прежде чем отправиться на охоту, Скарлетт интересовалась у Кэт, не возражает ли она. Девочка в недоумении морщила смуглый лобик.
- Ты хочешь поехать, мамочка?
- Да, - отвечала Скарлетт.
- Я всегда делаю то, что хочу, - сообщала дочка.
В логике Кэт было не отказать. Будучи абсолютно независимой, обладая полной свободой с самого рождения, она даже не представляла, что надо считаться с чужими интересами, но при этом была очень добрым ребенком. Когда мама читала ей какую-нибудь сказку про бедную сироту-принцессу, которую злая мачеха выгнала из дома, Кэт, не дослушав до конца, предлагала взять сиротку к себе.
- У нас много пустых комнат, эта принцесса может жить у нас…
Она делилась своими пирожными с грумами, а крошки всегда относила птичкам. Кэт делала это по велению души, принудить ее поступить так, или иначе, было практически невозможно. Скарлетт опасалась, что ей не удастся уговорить дочку ходить в школу, если она не захочет.
Перед поездкой в Голуэй Блейзерс Скарлетт, как всегда, спросила разрешения у Кэти, предупредив, что собирается уехать на целую неделю.
Она многого ждала от этой поездки. В Блейзерс собирались самые заядлые охотники и великолепные наездники, и ей не хотелось опозориться перед ними. Она заблаговременно отправила лошадей по железной дороге, причем кружным путем, через Трим и Дублин, потому что от Маллингара до Баллихары двадцать с лишним миль по проселкам. Луна и Комета, ее любимые скакуны, должны быть в самой лучшей форме к началу охоты.
ПРОДОЛЖЕНИЕ
http://www.proza.ru/2009/01/31/796