Марии снился сон про любовь. У неё уже и наволочка стала влажной от испарины и слёз, и простыня скомканная оказалась где-то в ногах – а сон всё снился и снился. И хуже всего, что во сне ей и в голову не приходило, что это сон. Нет бы мирно сопящему рядом мужу проснуться самому и её разбудить. Но он спит всегда как бревно, хоть ты с него одеяло стащи, хоть на барабане играй под ухом... Так что неоткуда Марии было ждать избавления.
А снился ей, между тем, совсем не муж. И сон, собственно, был отнюдь не эротический, а гораздо хуже...
...Как-будто ей лет 13 или 14, и везут её родители вместе с братом и младшими сестрами на каникулы к морю. И снимают они там коттедж у самого пляжа. А соседний коттедж снимает семья Эдуардо... да. Ему тоже во сне лет четырнадцать, и его – вместе с братьями и сёстрами - тоже вывезли дышать морским воздухом.
Четырнадцатилетний Эдуардо тощ, костляв, вместо лысины у него на голове буйная шевелюра, а вот глаза – те же. Огромные карие глазищи под густыми, сросшимися на переносице бровями. Эти глазищи задумчиво и грустно смотрят на Марию, когда обе семьи с отпускной обстоятельностью раскладываются на пляже по утрам. Малышня бежит купаться и закапываться в песок, старшие оккупируют лежаки под «грибками» из пальмовых ветвей, а Мария вытягивается на соломенной циновке, впитывает нежной, персиковой кожей – тогда ещё – неопасное, нерадиактивное солнце и тоже смотрит на Эдуардо. Из-под согнутого локтя. Так, чтобы он не заметил. Но их взгляды часто встречаются, и тогда оба спешно отводят глаза, делая вид, что на самом деле разглядывают нечто... совсем в другой стороне. Иногда они, впрочем, забывают, что согласно правилам хорошего тона проявлять столь явный интерес не следует, и проваливаются друг в друга, пока рядом снуют братья и сёстры, родители пьют мате, другие отдыхающие играют в волейбол, а другие – посторонние – малыши приходят, чтобы высыпать песок из своих формочек и ведёрок прямо тебе на полотенце...
...Во сне Мария не помнит, что ей уже под сорок и у неё у самой дети. Она помнит только, что если долго смотреть Эдуардо в глаза, то изображение начинает мерцать и потрескивать по краям...
Ещё за коттеджами есть чахленькая лужайка и на ней – детская площадка с качелями. В сумерках перед ужином, когда малышей первыми загоняют мыться, Эдуардо и Мария ждут своей очереди в душ на этих самых качелях, где наконец-то оказываются одни и достаточно близко друг к другу.
...И тогда они уже могут рассматривать один другого не отводя глаз.
И Мария всхлипывает во сне, оттого что каждый раз, когда она или Эдуардо решаются заговорить, кто-нибудь приходит и кричит, что душ уже свободен и нужно скорей... И приходится тормозить мыском сандалеты о стриженый под полубокс жухлый газон, с залысинами от таких вот торможений, кивать на прощание и уходить.
...Одеваться, тщательно накладывать макияж перед маленьким, безучастным зеркалом в гостиничной ванной, сдавать ключи, едва касаться уставшими от ласк и эмоций губами губ другого, и хлопать дверью машины, надеясь, что этот хлопок станет тем завершающим аккордом, который позволит сменить пластинку, переключиться на совсем другие мысли и чувства... поехать домой, где ждут муж, размороженная курица, недошитое золушкино платье дочке на школьный утреник и «разбор полётов» относительно оплаченных и неоплаченных счетов.
Марии снится, что за открытыми окнами коттеджа у моря – ночь, шумит прибой и трещат цикады. Марии снится, что она спит и во сне видит Эдуардо, у которого в четырнадцать лет ещё не было жены, детей, пивного брюшка и не образовалась лысина. В том, другом сне он наконец решается заговорить, и даже церемонно встаёт с качелей, чтобы ломающимся баском озвучить приглашение в кафе-мороженное, что в городском парке...
...Хочет ли она? Конечно хочет... говорит, что с удовольствием, а сердце бьётся где-то в горле. А когда? После ужина? Прямо сейчас?
Они берутся за руки и идут по жухлому, и, тем не менее, педантично подстриженному газону. Идут метр, два, километр, вечность...
Крики начинают раздаваться неожиданно и с двух сторон. От обоих коттеджей. Младшие сёстры тянут Марию за подол платья и за руки, галдят и суетятся: мама с папой сказали, что немедленно... Ну, пойдём же, пойдём..! Мать Эдуардо – дородная сеньора в пончо – властно берёт его за плечо. Сынок, мы собираемся на рынок, нужна твоя помощь. Ну, ма... ведь уже поздно на рынок... мы хотели... Нет, Эдуардо, на рынок нужно идти именно сейчас.
Мария чувствует, как его пальцы выскальзывают из её руки, и теперь они держатся друг за друга только взгдядами. Сёстры продолжают галдеть и изо всех сил тянут её в сторону коттеджа. Сеньора в пончо энергично увлекает Эдуардо за собой, и тот, прежде чем изчезнуть за кустами акации, вполоборота к Марии, разводит руками в еле заметном извиняющемся жесте.
Мария чувствует, как ещё недавно прыгавшее в горле сердце застывает горячим комом, не давая дышать. Рыдания получаются сдавленными, зато слёзы прорываются вдруг сплошным потоком. Она рывком садится на постели и судрожно ловит ртом свежий воздух с запахом магнолий, который доносится через открытое окно пляжного коттеджа.
...Она рывком садится на постели, и лежащий рядом муж на мгновение выходит из своего анабиоза, недовольно бормочет что-то, натягивает на себя сбившуюся простыню и переворачивается на другой бок.
А Мария всё плачет и плачет.
4/11.2007 Vi;a del Mar