Попугай Юлий Цезарь был невместительно надут наружным взрывом «я», Юлий Цезарь корчил из себя Попугая и Попугай корчил из себя Юлия Цезаря все плавленно взаимопереходило. Будто бы нерожденная скотина, во грехе зачатая недотыкомка, невместительным водоизмещением кишечных газов была наполнена хилая фигурка Попугая.
Как-то раз Попугай был свидетелем душетрепательной сцены: в далеком и диком автобусе плывет дед, плывет мерно по волнам шоссе объятый салоном, к нему подходит кондуктор и говорит, плати-де дед за проезд, а он игнорирует её, видимо не хочет платить или находится вовсе не в том пространственно-временном континууме, чтоб видеть кондуктора и что-либо отвечать ему. В итоге деда заебали, выполз аж водитель автобуса и начал допекать его, - мужчина, заплатите или выходите. И рядосодержащие, иже присные сопроездцы орут: «Туда-сюда, тебе пенсию дают, куда деваешь»? Рассвирепели совсем гады, никчемные тетки за 40-к, мордами своими одутлыми поводят членами раздутыми… Дед такой древний, однако с выправкой оглоблей без глаза одного, а другой паволокой белой у него, вытащил из конвертика деньги какие-то, отдал бабе никчемной кондукторше и говорит: «Нет Родины у меня… дай вам бог такое же зрение как у меня… и за что я воевал… чтобы меня вот так…»
А Попугай воскликнул: «Ах, вы фрики ****ые, если б не дед, сжег бы вас Гитлер нахуй! Скажите спасибо, что живете вообще, уроды… он бы мигом очистил народонаселение от таких мелочных тварей!»
Ох, уж эти боговдохновленные жидами приволостни! Прикопаются ко всякой утробосодержащей могиле, человек – есть нечто неосуществленное, нужно не хватать всякую мелочь типа – «мир такой, бля, большой, а я пылинка, ничтоженка пред миром, и надо срочно что-нибудь выкинуть, дабы возвеличиться». Ах-ха-ха, запомните, - в обезьяньей стране только обезьяний король! В обезьяньей страна высокая обезьяна только способствует воспроизводству более умненьких и чистеньких особей. Высокая обезьяна нужна, чтобы поднять мнение низших о самих себе. Прямохождение - бич божий, смотрят будто ввысь, а сами стелются и жрут, будто листья и прочие червеногие.
Все великое сливается нераздельно в Величии. Величие частного в Величии общего, ибо оно Величие… а маленькие мышинки все хотят урвать себе кусок целого, будто кость псы голодные утащить самую малость и удовлетворенно грызть себе в конуре, в сторонке своей, частном, пошленько закравшись в соты пчелой маленькой. Большее уменьшить, сузить до размера себя мельчайшего всуе четырех комнатенок, углов с кошками теплыми… Раз ты мал бесконечно, то это только от твоего собственного различения – чувства малости, отделения мира от себя, мир велик, так всем миром стать… а себя позабыть, да и континуумы макрокосмы ногамиволосами оплетают всюду и внутри и вверху и внизу.
От мира никакого проку, мир – это только затычка в ванной Ничто, - глубокого известный факт и никакой поступок поступленный сознательно не убережет от сознания себя-обезьяной. Обезьяна в наивысшем пике осознания своего разума только осознает себя обезьяной - вот она правда!
От измышления разве убегнуть мыслей, разве мыслящий петух без перьев уже человек!? Разве собакообезьяна прошла крестное мгновение трансгрессии, мы может сколь угодно извиняться за свое существование (молитвами господу), но мы нихуя не изменяемся этим… остаемся такими же во избежании расстрела противоправными дыханиями жизни олицетворяем ветхость и ветшание глобальным процессом, надо помыться вводах Иордана, куда-то деться, да мыло не то, не героическое из “Figth club”.
Попугай Юлий Цезарь представлял зрелище самовыдвигающееся, рассеянное, разрушенное зрелище, будто свободно конвертирующиеся куча-шкафы, чудо-шкафы с картинки Дали и далее. Надо было выдвигать пустоту чем-то иным, иными глазами смотреть из тела, надутого, брюхатого витальными младенцами-фекалиями. С черт пойми чем, зритель в внутреннем зале, в белом одеянии пожирает поп-корм соответствия надутого образа и подобия бога жалкого, отряхнет сор с дланей, кучелопаток, лопотушек енота-полоскуна. Попугай Юлий Цезарь был отлично осведомлен о всепроницании лучей, звезд, всесторонних апейнонов. У него не было мыслей, а мысли пролетали сквозь его нагромождение хлама в пространстве безумными электронами, витают, кусаются, корпускулами мистики, весьмоглазыми приходами игл и верблюжьей стаи…
Попугай Юлий Цезарь в скучном зрительном зале собственной жизни, у входа стая орущих чикс кричащих: Караул, меня в собственную жизнь не пускают! Так не пускают коли вы еще не родились, не пришли посмотреть кучеоперу мыльную и спермную. Представление обещало быть интересным и все попугаи ждали развязки, развязка развязывалась петлей и попугаи улетали в Нордический Юг зимой, зимовать вечную ядерную зиму. Попугай, каждый организм призван сделать наблюдаемое представление интересным, тут как тут возникал вопрос – а как это сделать, с помощью sms-голосования? Представление-полосование, нужно было прожить интересную (для наблюдателя, эдакого В.В. Розанова планетарного масштаба) фашистскую жизнь, проигрывать, проигрывать – летит бобина, кружевятся кадры, № 6, № 8 и прочее…
Так перескоком с одного на второе тянулся фильм, как выражение взгляда Иного. Попугай говорил попугайчику: «Ты, бля не ****и тебя нет, ты сидишь в заблеванном зрительном зале старого совкового кинотеатра и наблюдаешь сцены, что разворачиваются пред твоими глазами, внутри них, сидишь и смотришь, тебя самое это никак не затрагивает, окстись! Скоро ты встанешь (ибо труп есть жизнь) станешь, отряхнешь шелуху семечек и пойдешь домой, домой в покой могильный… Что толку, вот признал ты так наз. жизнь иллюзорной, ну и хуле? Она такая же иллюзорная, как и субъект признания её иллюзорности… все ***та хует…
С кем вы, о лукавоглазые, с Дарвином или с обезьяной? Чем будет наш алхимический холокост, каким безумием?
С помощью Попугая Юлия Цезаря величественно шествовало Великие, сквозь кишки и взаимопутины-перипетии кишечной жизни, нави и явь изглазо смотрело Иное. Нужно глядеть, будто ты не в разглядываемом, не от мира сего с его объектом рассмотрения глядеть… хотя и все равно божественно все равно, в величественном автобусе South Park’е реализма, как он есть и чем мог бы быть, будь жив Сталин.
Будь жив Сталин, а он жив и вечно молодой Попугай не припоминал бы лучших времен, лучшие времена бы, как все сакральное длились вечно в ритуале, а пока – штаны, заволосы, мутнозерые недотыкомки. Все кричат: Давайте-ка подумаем новую мысль, да зачем? Мысли – мыльная пена, когда омываю труп перед погребением, мысли - это смешно и тленно и совершенно нечего признавать мыслительную работу субтильнее работ прочих, - один организм вырабатывает только говно, путем переработки пищи, другой еще и вонь, - пердит неумело словами, от слов никакой истины (что-то про слова) да и в истине колошматистой и черной, той что скрыта под покрывалом Изиды… никакой истины, пустота и тишины, я плюю на каждый день.
Каждый день упрямо начинался, выдавая себя за концептуального персонажа, не той оперы, что надо… каждый день заставал Попугая в ворохе простыней, вонючего говном Попугая Юлия Цезаря. С каждым днем Попугай вел бои целыми когортами бывало собирался и воевал, **** сам себя, потому как день представлялся именно в его глазах, потому и сказано «вырви глаз соблазняющий тебя». Мир – это антихристовы выдумки, со всеми его буржуазными институтами и беременными женщинами, со всем его согбенным под усталостью самоубийства Величием. Каждый день изживал себя. Надзирал и рождался, умирал и рождался снова в новом солнцепеке. Что мыслимо – то не водка. А водка - это водка, только и всего, как не примысливай ей какие-то атрибуты.
Приступом брали храмы и копи царя Соломона, Попугай с вершины холма своего мутненького сумасшествия шептал что-то о том, что лучше ему бы родиться ленточным червем, так проще… проще без всяких органов и мыслей, от смотрения в зеркало он стал бесконечно пуглив, убегал то ли от себя то ли от зеркал. В рождении червем хорошо, нет думы - о чем таком я сегодня думал? Никогда не думаешь, никогда не подумаешь что думал когда-нибудь, да и все эти словесные ворохи следует собрать в пучок и погрузить в некое Черное Солнце молчания внутри, как сходящиеся в Наоборот лучи, так можно собрать энергию и воссиять, воссиять, ****ь словно гнилушка Царя-Давида, водопаса, скоромысла жадного ко всяким дискурсивным излишествам. Разрушение – это как самовыдвигающиеся шкафчики из тумбочки с тысячей шкафчиков. Всякий шкафчик поет что-то своё в этой симфонии «самовыдвигающиеся шкафчики» и нет диссонанса, звука нет, только пролеты, фрейдистские комплексы и неполноценность, как верный признак принадлежности к роду обезьян, а не богов.
О, где вы сияющие аггелы, что в душах невинноубиенных младенцев, что в несъеденном, невысренном дерьме. Та что взмыла в полете, всякий князь не заразен, смысл всякой мысли так ясен без дополнительного пояснения в контексте языка.
Смешно и грешно, смешно нагрешить, как смеялся бы аггел над святотатством которое показывают на экране монитора за квадрильоны ментиметрий от него. Над поруганными смешными вещами, не вызывающими боле смеха во ртах обывателей, не стимулирующих боле откровений на устах средиземноморских пророков.
Мы *** запутавшиеся в лобковых волосах прочих…
Зрелище поруганных церквей, да мы коммунисты, мы сами храмы, оттого и ветхое бурным приливом всеразрушительной радости сокрушаем. К чему все о, мудр, умудренный вопросами к чему истинка каждого момента на каждый предмет времени, на каждую вещицу в бинарном пространстве? Для говна истинно только то, что оно – говно, равно так же и для всего прочего. Вертлявится изымает из вороха сует мгновенно стойкое, настоящее кровавыми слезами оплакивает заблудшие в лучших измерениях моменты другого времени, лишенный благодатно обезьяньей самости выживания среди обезьян подобен мучительному Иову, только в обезьяньей шкуре… это такая мистерия – Волк в обезьяньей шкуре. Поли-ка его разгляди, чего-того он сожрать хочет. Под грохот пушек, всякого разрыва игранаты поочередные выстрелы в спину спешно проведенными минутами.
- Вы думали о холокосте? - спросил Штирлиц Мюллера, - Нет? Так вот подумайте, что там добывал Гитлер из големов глиняных евреев низшие предметы самоорганизации эти обжигая в горниле? Золото добывал. Зубы их выкорчевывал и золото алхимическим путем… да много золота для Рейха из такого дерьма, которое даже хуже чем свинец… цыган, евреев и всякую прочу мразь бездельно слоняющуюся по планете. Это надо уметь, мастером быть из менее чем ничего сделать Великое из мглистой массы унтерменшей произвести такую трансмутацию и добыть Чистоту, Сияние Рейха Славы!...
Штирлиц говорил запинаясь был пьян и был всего-навсего персонажем выдуманным, им-то несчастным напиться очень радостно, ибо горе – их жизнь и никчемная страхолюдина.
Алхимическим путем не пытались добыть себе пропитания. Алхимическим путем добывают то, что выше всякого пропитания…
«Когда я иду по улице, люди смотрят на меня как на жулика... и сторонятся и оглядываются... и часто говорят мне - "Мерзавец! Шарлатан! Работай!" Работать? Для чего? Чтобы быть сытым? (Хохочет.) Я всегда презирал людей, которые слишком
заботятся о том, чтобы быть сытыми...». (Максим Горький «На дне»)
- Если бы ты заработал хоть копейку, не относился бы так к вещам «все пофиг».
- А к чему мне зарабатывать, чтобы покупать за копейки вещи на которые мне «пофиг»?
«Нужно, друг мой, ко всему относиться равнодушно, не портя себе жизни философией и не ставя никаких вопросов. Философствовать всегда глупо, философствовать с похмелья — невыразимо глупо. Похмелье требует водки, а не угрызения совести и скрежета зубовного...». (Максим Горький «Бывшие люди»)
- Вы только подумайте Мюллер, людишки работают только для того, чтобы содержать свой организм в «рабочем состоянии», - есть, пить, жрать, иметь досуг и жирную жену в постели для продолжения нанорепликации таких же работоспособных особей… а всем тут капитализм заправляет, этот Труп коего черви грызут… грызут все тело мiра, не унывают трупные копошатся…
Красивые черви бурным приплодом проходу не давали в общественном транспорте. Как только просыпаешься, к горлу подкатывает мистика. Изымает из окружающей обстановки, понты… это от обстановки, обстановка должна располагать к размышлению и трансгрессии, как Цезаря на пиратском корабле. Преодолевать надо себя ежедневно срущего, ежедневно диаложущегося с самим собой, ах вонючие свиньи и если у тебя нет «лексуса», то это не значит, что надо зарабатывать на «девятку». Да и все смешно: попали в обезьяний эдем, в котором на руси жить хорошо, в обезьяньей стране, да еще следуем каким-то обезьянье науськанным правилам… так-сяк, да похуй, что они там веками выдумывали, - родился не запылился – свидетельство попадания спермы отца в вагину матери… точно в цель, родился человек и пошел на *** через огонь и совесть и медные трубы, трупы собратьев обезьянцев доблестно падших, как падают скоты на выгоне в борьбе за выживание, за лишние гектолитры молока, - ученые, саблезубые тигры… о, принцесса Биология!
Люди-люди пропадают без зазрения совести… ведь что такое человек – уродец, человек – это неосуществленная мистерия. Мистерия завершается при посвящении, в приобщении его к чему-то Выше его. А эти ползают… такие же незавершенные, недалекие харчки спермы претерпевшие недалекое превращение в людей.
Блюдей! Всех надо мочить! Посвященные причастны к Иному порядку, а люди – кал земли, такая же земля и прах из праха… стелются поземкой разные уродливые и временно красивые, такая форма – сякая форма, все одно, коли содержание говно.
На всё нужно класть «все равно» и все можно будет так обложить и прикрыть как обоссанными матрацами.
Будь проклята реальность и апологеты её реалисты, реальные персонажи дымящегося месива именуемого в просторечии миром. Смотря в зеркало, сморкая нос: «Нос самого Цезаря был забит козявками, однако это не имело значения…». Спуская презерватив такой завязанный узелком спермы, под рев сливного бочка торжественно провозглашаю: «Куда уходит детство…». Детство смывает. Потенциальное актуальное покрывает и вздыбившиеся кони платоновской души несут, несут невозможно куда. От биологии воняет мочой всех существ некогда поссавших, некогда утвердившихся в НЕВЕРИИ ВСЕ Равно, Всё=Всему, Далее: Всё+Всё опять же = Всё… ах, это безумное уравнения не умещающееся ни во что, от некуда деться.
Наш алхимический холокост. «Сгорая – жги. Сомкнутый в гроб – живи». (М. Волошин). Сомкнутый в атанор способен при своей nigredo выделять много вони, сытого пердежа во славу господа, что нас создал опутанными сетями кишок. Пресмыкающихся в добыче пропитания, сумасшедших в такие тела бифидобактериями поселенных, одуревших от несовершенства.
«Я, знаете, рано и как-то незаметно для себя твёрдо усвоил самую простейшую и мудрую философию: как ни живи — а всё-таки умрёшь; зачем же ссориться с собой, зачем тащить себя за хвост влево, когда натура твоя во всю мочь прёт направо? И людей, которые рвут себя надвое, я терпеть не могу... Чего ради они стараются? Бывало, я разговаривал с такими юродивыми. Спрашиваешь его: «О чём ты, друг, ноешь, зачем ты, брат, скандалишь?» — «Стремлюсь, говорит, к самоусовершенствованию...» — «Чего же, мол, ради?» — «Как так — чего ради? В совершенствовании человека — смысл жизни...» — «Ну, я этого не понимаю; вот в совершенствовании дерева смысл ясен: оно усовершенствуется до пригодности в дело, и его употребят на оглоблю, на гроб или ещё на что-нибудь полезное для человека... Ну, хорошо! ты совершенствуешься — это твоё дело; но, скажи, зачем ты ко мне пристаёшь и меня в свою веру обратить хочешь?» — «А затем, говорит, что ты скот и не ищешь смысла в жизни». — «Да я же нашёл его, ежели сознание скотства моего не отягощает меня». (М. Горький «Проходимец»)
Ибо нет хуже свинства, чем свинство добровольное…
«По печени вашей буде дадено вам», скользкие говорящие злословие, памятное помяните, коли выдержит медвежья печень белого медведя, отравится и воспрянет духом, ведь всякое дерьмо возрождается в новой жратве.
Для нового Цезаря сморкающего нос в ванной, по замыслу папы Великие Йогины купались в целых ваннах мочи, оттого становились еще более великими, так и пёрли из всех закоулков пространственно-проявленной вселенной... и боги, элогимы, престолы, певчие отца нашего дрогли и расступались республиканскими мин. водами пред больным на кресте, на дионисовом осле въедущего, кидающего направленные члены из угла в сторону, из инь в янь, из зенита к надиру, торжественные богатые бурдой наполненные.
Без тени, без значения In hoc signo… молча и сурово побеждали переваривающих червей неверия, пищеварительного назначения ежеминутного выкапывания опять же мочи из сморщенного временем члена.
Ковчежцами чавкали гнусно, выплывали всякий раз, - «Атас у нас прорвало унитаз!» дерьмом, и поджечь не удается от-телевизионные визги громогласно гласного? Новогодние последыши вовсю дышащей весны.