Прошедший сквозь Ад. рассказ о войне
ПРОШЕДШИЙ СКВОЗЬ АД
Реальные истории, рассказанные моим дедушкой.
Светлой памяти моего любимого дедушки Лесихина Евгения Константиновича, посвящается.
Кенигсберг сорок пятого. Предчувствие весны и радостное ожидание скорого окончания войны. Здесь уже нет снега. Тепло. Хотя деревья еще стоят голые, не торопясь выпускать листву. Февраль, все-таки.
Лесихин Евгений Константинович прошел всю войну от и до, от рядового до старшего сержанта. Это после Ленинграда его повысили, вручили Медаль за Оборону Ленинграда, и доверили возить педантичного генерал майора. Машину дали еще ту - немецкую. Прежний погибший водитель механик даже мотор переставил. И все равно барахлит, жестянка - бензин наш не любит, контра немецкая.
Сегодня с утра наши войска отбили у фашистов грузовую железнодорожную станцию, и все товарные развязки. Да лихо так, что фрицы ничего с собой не увезти, ни взорвать не успели. Вот повезло то! Правда, все составы с продовольствием сразу оцепили – стратегический запас теперь.
Евгений тяжело вздохнул и снова полез под капот капризной машины. Эх, он тут в грязи копается, в солидоле по самые уши, а там ребята! В общем, на отбитой станции, кроме всего прочего, в стороне стояла цистерна – чистенькая такая. Ну, солдатики сунулись в нее – мать честная! Да это ж чистейший спирт! Пока командиры не хватились, начерпали фляжек, да в касках водой развели, чтобы желудки с непривычки не пожечь. А там – хоть на гауптвахту – зато душеньку отведешь, да расслабишься в конце то концов. Но, скорее всего офицеры посмотрят на неожиданное пьянство сквозь пальцы – солдатики за четыре года сквозь такой ад прошли! Ничего – проспятся и снова в строй – фашистов добивать.
И надо же, вот ведь невезуха бывает! Только все расселись – чин чинарем, в кружки даже разлили божественную жидкость, как – на тебе – подлетает рядовой:
- Лесихин! Мать твою! Генерал майор сейчас в штаб должен ехать. А у тебя машина на мази?
- Ладно, иду, - что и говорить, досада раздирала Евгения, ну почему именно сейчас приспичило – то?
- Во-во, иди, а я за тебя здесь "послужу" Родине, - и, выхватив кружку из рук Евгения, не зло хохотнул.
«Зараза», - психанул Евгений и понесся к машине – Генерал ждать не любит.
Да, машина что надо – умеют ведь делать фрицы. Не то, что его первые. С начала войны вообще грузовик с деревянной кабиной был. Грузы тогда возил, по разной надобности. И бои были. Ранение в руку получил – чуть-чуть и запястье бы отлетело – хорошо, что осколок между костями навылет прошел, только чуть одну кость перебил. А когда контузило во время одного из боев – совсем на полуторку перевели. Вот где под взрывами поездил, когда отступали. Страшно было. Но Евгений всегда чувствовал – ребята рядом. К тому же он Родину защищает. Свою! И умирать ему ну никак нельзя. Где-то далеко, под Великим Устюгом, в Кичм городке ждут его мама, любимая жена Катенька, две дочки, да крошечная сестренка. Как они там одни? Когда на войну уходил, Катерине всего двадцать четыре было. Как она одна там всю ораву тянет? Мама – дворянка бывшая, за годы советской власти так ничего делать и не научилась. Так барыня барыней и осталась. Ни один из братьев ее к себе жить не взял, кроме него. Как там жена Вениамина сказала? – «Да лучше я свиней кормить стану, чем контру вашу»… Ничего, сейчас хоть за детьми присматривает – и то дело. Мать умная – много знаний нужных девочкам дать может. Бедная Катенька – девчонка совсем. Евгений был на семь лет старше жены. Привез он ее из теплого Симферополя – сиротой девушка была, родители ее еще в гражданскую погибли, старший брат – репрессирован. Выучилась на повара. В рабочей столовой и познакомились. Как она тогда за наглость, на Евгения тарелку супа вылила – сейчас вспоминать смешно! Вот после этой тарелки Катенька и запала в душу Евгения – не успокоился, пока не завоевал ее сердце. Она и во время войны в рабочей столовой работала. Но Евгений знал, что жена на столько честна, что умирать будет, а из столовой ничего не принесет – характер не тот. Из писем знал, что выжила его семья во время войны исключительно благодаря умению Катерины плавать. Она и раньше часто рассказывала, как плавала с пацанами в бурлящей реке Дон, ловили плывущие яблоки… Пригодилось. Теперь брали ее с собой рыбаки – сети заводить. Никто так, как она, русалкой, по бурной реке Кичменге не плавал, даже мужики опасались студеной мощи воды. Часть улова честно ей отдавали.
- Старший сержант Лесихин, машина готова? Едем?
- Так точно, Генерал майор, - отвечал Евгений, заводя мотор.
До штаба – пол часа по раздолбанным дорогам. Какая же машина выдержит? Мост, кажется, стучит. Может, новую машину попытаться попросить? Вдруг выдадут снова из трофейного, что по новее? Сейчас фашисты много оставляют техники, спасая свои шкуры.
****************************************
Выжил, мать честная, ведь выжил же! Скоро конец войне. А сколько раз думал, что – все, крышка, смертушка пришла. Особенно в сорок первом и сорок втором, под Ленинградом. Когда Ладога застыла, начали возить продовольствие в осажденный Ленинград. Туда – хлеб, обратно – эвакуированных ленинградцев.
Первым напарником был Мишка из Таганрога. Вспомнив о нем, Евгений прерывисто вздохнул.
Страшный день тогда выдался. Разбомбили Пулковские продовольственные склады. И вся лавина крыс, обитавшая на складах, ринулась через застывшее озеро, на Ленинград. Но Евгений, да все остальные водители тогда еще ничего не знали. Рейс, как рейс – рутинный. Они с колонной спокойно добрались до блокадного города, разгрузились, посадили в кузова замотанных в теплые вещи, притихших женщин и детей. Причем, на этот раз набили пассажиров поплотнее – чтобы побольше вывезти из блокады. Медленно тронулись в обратный путь. Лед был крепкий – провалиться не боялись. А вот налета мессеров опасались, хотя, по расписанию – у них был перерыв. Немцы бомбили ровно в одно и то же время. Пунктуальные, сволочи. Ну, а русским это было на руку – главное во время проскочить. Где-то в середине пути машины неожиданно встали.
- Выйду, гляну, чего остановились. Запрещено ведь, - Мишка шустро выскочил из машины и Евгений увидел, как остолбенел его боевой друг.
Евгений тогда сам вышел из машины. Впереди, по всему горизонту, на сколько хватало глаз, на автоколонну, серой массой, неслись лавины крыс. Вот они, словно в кадрах замедленной пленки накрыли волной первую машину. Затем, волна за волной скрывали под собой все, что было на пути чудовищной голодной массы – бегущих людей и машину за машиной с воющими людьми.
- В машину, живо! – заорал Евгений и прежде, чем успел что-либо сообразить, каким-то образом уже оказался в кабине, словно кто-то рванул его на себя внутрь. Он видел, как Мишка замешкался, попытался снять с грузовика какого-то ребенка, но смертельная волна уже накрывала капот машины и взбиралась на тело Мишки. Евгений пулей закрыл правую дверцу. И вот тогда настала воющая, лязгающая чудовищная тьма. Крысы несметными полчищами все карабкались и карабкались по железу и стеклу машины, давя и пожирая друг друга. Сзади, в кузове верещал нечеловеческий вой заживо съедаемых ленинградцев…
Сколько времени прошло? Евгений уже не помнил. Крысы, сплошь покрывающие его ветровое стекло, прекратили шевеление. Тишина наступила такая, Что Евгений слышал, как кровь течет в его венах, подгоняемая толчками сердца. Выходить из машины он не решался. Неожиданно кто-то рванул ручку дверцы и Евгений увидел перед собой сержанта Ерошенко.
- Живой? – спросил тот.
- Вроде. – Ответил Евгений, чувствуя, что не может пошевелить ни рукой, ни ногой.
- Давай, вылезай, скидывай крыс со стекла и поехали.
Евгений кое-как выполз наружу и тут же упал, как подкошенный. Зрелище было не для слабо нервных. Все машины и снег вокруг них были забрызганы кровью. Кругом валялись розовые кости, обрывки одежды, видимо кто-то пытался убежать, и куски тел крыс, которые в стадном порыве поедали с людьми и своих сородичей…
Евгений сидел на окровавленном снегу и беззвучно шевелил губами.
- Да, браток, так-то, - сжал зубы Ерошенко. – Так-то… Давай ка за работу, нечего слюни распускать.
И Евгений, взяв ветошь, трясущимися руками принялся сбрасывать дохлых, полу съеденных крыс с машины, боясь заглянуть в кузов. Справа от машины, среди вороха разодранной одежды, лежали розоватые, начисто обглоданные кости Мишки.
Выяснилось, что несколько водителей тоже съели крысы, у некоторых выживших счастливчиков - только погрызли конечности, и часть машин пришлось на время оставить на Дороге Жизни.
Так и приехали тогда в расположение части: кровавая колонна машин, с обглоданными скелетами в кузовах. Сколько тогда погибло? Около двух тысяч человек.
Потом покусанные крысами водители какое-то время отлеживались в лазарете с инфекционными болячками. Кого-то домой комиссовали по инвалидности. А Евгений еще долго не мог спокойно спать – все чудились крысы, поедающие его плоть.
Но время шло, каждый день колонна выходила на Ладожский лед, продолжая свою спасательную миссию.
Ближе к весне лед истончился, и ездить стало все опаснее. Да и немцы оживились, все чаще барражируя над Ладожским озером. Грузов брали все меньше, ехали обычно медленно – по пол ночи – туда, по пол – обратно. Ехали непременно с открытыми дверцами, чтобы успеть выскочить, если что. Когда под тобой часами трещит лед, перестаешь обращать на это внимание. Так что, когда первый раз его машина, груженная хлебом, начала уходить под лед, безумно уставший Евгений, даже не сразу сообразил, что происходит. Тогда его вытащил сопровождающий рядовой Конюшин, шедший с его стороны. Спавший напарник Семен так и ушел под воду вместе с машиной. Следующие несколько раз Евгений уже сам лихо выпрыгивал в сторону, на ломающийся лед, чтобы тонущая машина не утянула его за собой в ледяную воду.
Последняя ходка по Дороге жизни в Ленинград едва не стоила ему и многим водителям жизни. Передвигались теперь только по ночам, когда был легкий морозец. Колонна, кое-как, с небольшими потерями, добралась до Ленинграда. Обратно решено было не брать беженцев – слишком велик был риск. И ведь как в воду глядели. Обратного следования растаявший лед уже не выдержал. Прошли только первые несколько машин. Вся остальная колонна одномоментно рухнула в воду, под раскрошившимся льдом. Вот тогда Евгений почти распрощался с жизнью, когда барахтаясь в сумерках утра, в ледяной воде,
Он пытался взобраться на кромку еще целого льда, но та сразу ломалась под тяжестью его тела. Вдобавок ко всему еще и ногу свело судорогой. И тут Евгения взяла злость. Его хрупкая Катенька сети заводит в ледяной северной реке, а он, здоровый мужик, что, не продержится? Подумаешь, окунулся разок! И как только вспомнил про любимую жену, откуда и силы то взялись! По телу жар прошел, ногу отпустило. Помнил, что даже кому-то помогал выбраться на лед. Доковыляли тогда до части еле-еле. Да еще выговор за потерянные машины получили. Хорошо, что не заболел тогда, а ведь многие ребята слегли с жестокой простудой. Дорогу Жизни тогда закрыли до будущей зимы. А часть Евгения осталась на подступах к Ленинграду – в обороне. Боев много было. Но все вялые такие. Похоже, что немцы основные бои в других местах ведут. К осени выдохлись и немцы, и наши.
***********************************************
Доехали до штаба. Генерал майора встретил адъютант, отвел в штаб. К Евгению подскочил молоденький Сержант:
- Товарищ старший сержант, лишнего бензину не будет? Сорвали с передовой – заправиться не успел.
- О чем речь, конечно.
***********************************************
Да, чего-чего вдоволь на войне было, так это бензину! Хоть залейся. Но он и спасал солдат.
Как тогда в сорок втором в землянках вши заели. Мыла то не было! Просыпаешься, а они тебя всего с головы до ног облепили. Руками сбросишь, а вши снова наползают копошащейся массой. Вот тогда и спасал бензинчик. Натрешься им, всю одежду в нем прополощешь, да высушив на себя, оденешь – тем от вшей и спасались. Именно с тех пор Евгений напрочь курить бросил. Чтобы не забыться как-нибудь, да не сгореть с дуру.
Осенью сорок второго начался голод и стой, и с другой стороны. Солдаты почти уже не выходили из землянок. Лежали на верхних нарах – нижние были уже сплошь залиты водой. Сгрызли все ремни, в общем, всю кожу, что была под руками. Иногда ползали в поля – там наросла одичавшая не собранная картошка. Выскребали ее потом и из-под выпавшего снега. Не пухнуть с голоду позволяла крошечная порция хлеба. Наведывались в землянки и тощие крысы, но на этот раз они не нагличали. Подползут, к лежащим на нарах солдатам, по прикусывают тихонько открытую часть тела, услышат стон человека и нехотя отползают – живые еще.
Евгений исхудал так, что при росте метр восемьдесят с лишним, весил всего сорок пять килограмм. Какое воевать? На ногах еле стояли. Совсем не брились – щетина расти перестала. Даже вонять перестали, над чем солдатики в бессилии посмеивались: «Мумии не пахнут».
Евгений снова начал прощаться с жизнью, когда почувствовал, что у него, скелетообразного воина, начал пухнуть живот.
- Лесихина на выход, к командиру, - сквозь сон забытья услышал Евгений. Еле встал, по стеночке добрался до выхода из землянки, затем, не пригибаясь – чего уж теперь пуль бояться, что ли? – по рву, цепляясь за деревянные укрепления, кое-как ввалился в землянку к командирам.
- Как звать, сержант?
- Лесихин.
- Женат?
- Так точно.
- Как жену звать? – С пристрастием допрашивал командир.
- Екатерина Петровна.
- Дети есть?
- Так точно – старшая – Томочка, младшая – Валенька. Еще мать есть – Ульяна, да сестренка малАя – Нина.
- Откуда ты?
- Вологодская область, Кичм Городецкий район, Село Кичм городок.
- Ну, значит это точно ты.
Командир отбросил со стола полотенце, и взгляду Евгения открылась такая картина, что у него началось сильное слюновыделение. На столе лежали куски сахара, несколько шматов соленого сала, махорка, по две пары носок и варежек.
- Вот, Сержант. Посылку тебе жена прислала – сегодня сбросили. Письмо еще, - он протянул мятый свернутый треугольник. – Забирай гостинцы.
Евгений, шатаясь, сглатывая хлынувшие слюни, подошел к столу, положил на него согнутую в локте руку и отодвинул большую половину с сахаром, махоркой и варежками – в сторону командира. Сам взял одну пару носок, сало и драгоценный треугольничек.
Потом, лежа на нарах и медленно посасывая пластиночки сала, Евгений читал и перечитывал ровные строчки его любимой, которая в очередной раз спасла его от неминуемой смерти.
*****************************************
- Поехали в расположение части, - Генерал майор вернулся в машину.
На этот раз, обратная дорога была короче – не надо было пропускать встречные войска, теперь машина двигалась в общем потоке грузовиков и пехоты, Направляющихся в сторону фронта.
Евгений без проблем довез Генерал майора до штаба на вокзале и, высадив его, поехал в свою дислокацию – поставить машину. Не понял, от чего в «гараже» такая тишина? Где все? Ну, да ладно. Евгений почти бегом бросился к товарным путям. Там ребята, небось, уже во всю «гуляют». Что такое? В том же направлении бежали и штабные офицеры, и даже его Генерал Майор. Да, влипли солдатики. А Евгений так и не отпробовал немецкого спирта. Эх, невезуха. Когда еще теперь придется?
Возле цистерны со спиртом стояла молчаливой стеной толпа солдат. Евгений с трудом пробрался сквозь нее, чтобы посмотреть – в чем сыр – бор… На рельсах, в неестественных позах лежало несколько десятков скрюченных предсмертной судорогой, солдат. Все те, с кем еще два часа назад он хотел выпить трофейного спирта… Те, с кем он прошел долгий путь войны. Те, кого не съели вши и крысы, кто не умер от голода и не утонул на Ладожской Дороге Жизни. Те, кто не подорвался на минах и не погиб в боях. Все они лежали сейчас на Кенигсбергской земле, трагически и нелепо отравившись спиртом.
Это потом выяснят, что и продовольствие в оставленных немцами составах в основном отравленное.
Тогда Евгению совсем дурно стало. А вот и солдатик, что отобрал у него кружку – ведь на месте этого солдатика должен был оказаться он, Евгений. Ноги у него подкосились и Евгений сел тут же на рельсы, трясущимися руками достал из нагрудного кармана фотографию жены с дочками. В оцепенении он смотрел на снимок и думал: «Вот как бывает, Катенька, чуть не распрощался я с тобой только что. Клянусь тебе, Куколка моя, домой живым вернусь. Увезу тебя назад, к Черному морю, дом построю, и будешь у меня там как принцесса жить. И все у нас с тобой теперь будет хорошо»…
ПОСЛЕСЛОВИЕ
И что вы думаете? Сдержал таки Евгений слово – выжил, дошел до самого Берлина. Там победу у Рейхстага праздновал. Два года потом еще мосты по стране восстанавливал и в сорок седьмом вернулся к своей Катерине. И увез ее впоследствии, как обещал, к Черному морю, в тихий городок Анапа. Купил ей там дом. И жили они долго и счастливо, до самой Золотой свадьбы.
И никто так не наслаждался жизнью, как он, восхищаясь красотой окружающего мира, смакуя каждый прожитый день, ибо прочувствовал цену этой жизни там, на дорогах войны.