Туман опустился внезапно. Как сама смерть. В окно боязно взглянуть. Боюсь ослепнуть от непроглядной белизны. Будто кто-то размешал воздух вперемешку с молоком. Или со снегом…
Наверное, это ангелы. Целая стая. Они так маскируются. Но хотя…зачем им.
Это мне, босоногой, в ночной рубашке, стоит спрятаться на конце свечного фитиля. Скоро осень придет. Она с маниакальной страстью отдается год за годом этому городу. И ей бы уже и сбежать…но нет. Возвращается.
А потом вскрывает медленно вену за веной, отрывая листок за листком древесного календаря. Только кровь у нее белая и холодная – оседает изморозью на изорванных ветром ее дыхания деревах.
И звезд не видно. А мне бы сейчас даже Вифлеемская – и то за счастье.
Дышу на зеркало, пытаюсь дозваться домой свои блудные сны. Хотя и знаю, где они и с кем. Оттуда живыми не возвращаются. Разве что под утро в безжизненные окна постучаться замогильным дождиком…
Выплакать, выходить, выгореть…
На святки выклянчить мужа доброго…
А потом опять Бога выдумать. Про то, как жил-был, водку пил, серафимов бил.
Рваные раны у осени к весне заживут, она снова не сможет вымолить отпущения грехов и вернется, чтобы от ее взглядов белесых, туманных все птицы шарахнулись, в клинья склинились и скрылись.
Чье-то сердце без устали избивает холодные ладошки. А потом, разогнавшись, добивает ударом в губы.
Скислиться, скукситься, сжаться до размеров родинки на левой щеке. Так, глядишь, и зимовать не страшно будет. Отсветы затемно спрячутся в ресницах, подпаленных прошлогодним рассветом. И я с ними.
Может, усну?
22/23.08.2007