В армию меня призывали в 1957 году. По закону призыв в то время проводился один раз в год и официально начинался в сентябре месяце, однако, на самом деле все время проходили досрочные частичные призывы, начиная с июня – то для помощи на целине, которая тогда только начала осваиваться, то для помощи колхозам на уборке урожая. А мне, ну никак нельзя было попадать в эти досрочные призывы, потому что этим летом (в 1957 году) в Москве должен был состояться Всемирный фестиваль молодежи и студентов. Даже с высот сегодняшнего дня понимаешь, что это было самое грандиозное событие, которое даже и близко нельзя сравнивать Олимпийскими играми 1980 года. Вообще, это было единственное столь массовое мероприятие, проводившееся когда-либо в Москве. А уж по тем временам....Жителю Москвы просто преступно было отсутствовать в городе в это время. Поэтому мы с друзьями предприняли упреждающий маневр и в июне явились в военкомат … добровольно, но не в армию, а с просьбой направить нас для сдачи экзаменов в военное училище- «ну очень уж хотелось офицерами стать» — убеждали мы военкома. А на самом деле замысел был предельно прост - мы будем добросовестно сдавать экзамены и тянуть время, но в час «Х» в самый критический момент совершим что-нибудь эдакое, за что нас в училище принять бы не смогли. Смышленые мы были ребята!
Так оно и вышло – нам пошли навстречу и направили в одно из лучших по тем временам заведений - Ивановское ракетное училище ( эти войска тогда только начинали создаваться). Жили в летних лагерях, в палатках – в 5-ти километрах от города, сдавали экзамены, ходили по вечерам в самоволку в город невест на танцы. Экзамены пытались сдавать на «трояки», а получали «четверки» – наверное остальной контингент поступающих был очень силен в знаниях! Короче говоря, продержались мы там недели три, и в приближающийся час»Х» устроили массовую самоволку, послали к известной всем матери наших капитанов-наставников и в результате были с треском отчислены из училища. Маневр удался! Мы снова в Москве!
Вполне естественно, что в военкомате нас приняли не самым приветливым образом – пообещали , что подберут специально для нас какие-нибудь медвежьи углы, где мы будем долго помнить,что такое армия, как следует себя вести в армии и стоит ли так шутить с военкоматом и с офицерами, вообще. Но в этот момент нам море уже было по колено - на фестиваль мы остались в Москве и, конечно, он стоил того. А вот в военкомате нас не забыли. Один из «героев» в конце сентября уехал в какой-то дальний островной гарнизон на Дальнем Востоке. Мне повестка на призыв пришла в начале октября – «14 октября с вещами» -гласила она. Это меня вполне устраивало, хотя чем позже, тем лучше.
Военкомат находился в центре Москвы на тихой и уютной улица. Вернее, она была тихой и уютной по настоящему, если бы не собственно военкомат, который каждое утро в течение 4-5 месяцев превращал по утрам этот отрезок улицы в настоящее место «народных гуляний». Не могу даже припомнить, с каких пор появился этот обычай – шумно и весело провожать в армию. На проводы собираются все друзья и знакомые, все родственники. Пир начинается рано вечером и длится всю ночь. Пьют столько, сколько душа позволяет. Гуляют в квартире, гуляют на улице. Поют и пляшут, так, что дым коромыслом. А утром к 9.оо со всех сторон района к военкомату с песнями и плясками, почти как на Первомайскую или Октябрьскую демонстрацию, движутся огромные пьяные компании. С гармошками, с гитарами, которые иногда тут же у военкомата превращаются в щепки, когда из ворот выезжают призывники. Как правило, призывника ведут чуть тепленького, только что не несут на руках. Очень лихая была традиция -проводы в армию. Постепенно , где-то к концу 80-х вся эта безудержная удаль проводов постепенно стала сходить на нет – то ли призывать стали меньше, то ли обычаи изменились то ли народ серьезным стал.
Мы отгуляли тоже очень весело, друзья были с гитарами, с песнями и плясками. Так что сосед снизу вызвал милицию. Наряд пришел, увидел, все понял и вежливо откланялся .Как поется: «Последний нонешний денечек гуляю с Вами я друзья» А наутро — вперед и с песней! Вокруг военкомата большие группы веселых людей – каждый как может напутствует своего призывника. Наконец появился военкоматовский капитан и все призывники жидкой струйкой потекли в узкую щель ворот этого заведения. Последние минуты как-то сразу отрезвили – на фоне веселящихся друзей вдруг резко прочувствовались минуты прощания с гражданской жизнью, домом, близкими и друзьями., Это было 14 октября 1957 года на Покров. В Москве было уже прохладно, по обычаям тех времен мы почти все были в легких стеганых телогреечках – одеты по осеннему, но довольно таки легко. На распределительном пункте, который в то время располагался где-то на Пресне, я понял, что военком свое обещание выполнил – нас направляли куда-то на север. Это сейчас на сборном пункте призывников одевают и обувают, тогда же максимум, что с нами сделали, это подстригли под нулевку, разбили по командам и тут же в путь –( к сборному пункту были подведены железнодорожные пути). Подали состав – около десятка теплушек, которые ходили еще во время войны. Такие можно увидеть лишь в старых фильмах — когда победители возвращаются в Россию. Да в фильмах, где показывают перевозку заключенных. В наших вагонах тоже были зарешечены все оконные амбразуры. Итак, нас предварительно разбили по командам. В каждой команде было человек 50-60 и к ним был прикомандирован 1 военный. Как мы не допытывались, куда на везут, в какие части – ответа добиться было невозможно –приедете,узнаете. Наш сопровождающий был какой-то старшина с черными погонами – какие части он представлял мы не понимали.
И вот мы в вагоне – на полу постелена солома. В середине вагона стоит печка-буржуйка - даже нары не удосужились поставить. Ложимся на соломе где-кто пристроится – организуются небольшие компании по интересам – у кого обнаружился пузырь водки, у кого какая-то закуска. А где- то уже запахло одеколоном. (питьевым, разумеется) И в путь. С песнями. Песни не поют, а горланят.
Сначала при выезде из Москвы эшелон состоял из десяти-двенадцати вагонов, но по мере продвижения к ним присоединялись все новые и новые вагоны, в которых также находилось почти по сотне таких же, как мы полупьяных, бесшабашных и ничего не боящихся ребят. Не знаю, имели ли военные опыт сопровождения такой массы неуправляемых людей или это был уникальный случай, но что это такое они поняли только, когда эшелон прошел около 250-300 километров. Когда наш "литерный" останавливался на какой-нибудь станции или полустанке – чтобы подцепить новые вагоны или заправить паровоз водой или углем – вся эта дикая масса выскакивала из вагонов и мчалась наперегонки к ближайшему станционному магазину. Конечно основная потребность это водка и что-нибудь закусить. На первых порах – либо потому что еще были какие-то деньги или, быть может, еще не понимали своей силы в области экспроприации с использованием большой оголтелой массы ,в первых попавшихся магазинах пытались все что можно было купить на деньги. А другие,пришедшие после нас,которым уже ничего не досталось со злости конфисковывали все, что было в магазине – нужное и ненужное. Ну а дальше каждая остановка превращалась в элементарный налет на торговые точки. С тем же элементом состязательности – кто первый. И уже где-то за 300 километров стали мы замечать – все магазины наглухо закрыты – видно по инстанции прошла команда – идет неуправляемый воинский эшелон.
По мере продвижения дальше уже пошли отдельные налеты на дома жителей, которые были поближе к месту остановки – просили самогон, хватали живьем гусей, кур и в один вагон затащили даже поросенка. Это можно сравнить с татаро-монгольским нашествием по степени беспредела и опустошений. Хотя в ограниченных масштабах (локально) и без поджогов.
Чем дальше мы ехали, тем резко холоднее становилось снаружи, да и в вагонах температура нормальной была лишь у печки. Уже проехав Калинин ( ныне Тверь ) мы поняли, что едем на север. Ехали малой скоростью: то, что пассажирский проходит ныне за сутки, мы ехали трое. Постепенно усиливающийся холод, переходящий в мороз, и полная блокада состава ( в смысле доступа к торговым точкам) полностью охладили наш пыл и протрезвили даже одеколонщиков, так что к месту нашей выгрузки мы прибыли холодные, голодные без доли оптимизма.
Последние сутки нашего пути мы уже безучастно наблюдали мелькающие мимо станции и населенные пункты. После Петрозаводска стало понятно,что сейчас мы в Карелии и путь наш лежит на Мурманск. Места проезжали суровые и безмолвные, казалось даже необитаемые. Так как эшелон уже был полностью сформирован на станциях и населенных пунктах мы уже давно не останавливаемся. Все стоянки теперь запоминаются открытыми болотистыми местами ( они предпринимались лишь для того, чтобы выполнить команду «оправиться»). Запомнилась одна такая остановка – ночь, морозно, небо прозрачное и такие хрустальные яркие звезды, каких в Москве увидеть было невозможно. Кругом кромешная тьма, только виден где-то впереди луч прожектора паровоза, далеко врезающийся в темноту ночи. Судя по по прожектору паровоз был довольно далеко впереди. Наш вагон был в это время находился уже почти в самом хвосте.(Это потом мы поняли, что чем ближе к хвосту, тем быстрее отцепят. А первых — пока рельсы не кончатся). Сколько длилась стоянка, не помню, но помню, что гудок паровоза, призывающий всех по местам, раздавался целую вечность. Разносился звучно в прозрачном морозном воздухе. Но на него мало кто обращал внимание, пока поезд не тронулся. А трогался он очень медленно. Только после этого вся наша орава на ходу начала вскакивать в свои вагоны, а потом уже и в любой -лишь бы зацепиться за поручни.. И вот все на местах , а поезд еле-еле движется. И уж не знаю, остался ли кто в поле и хватился ли кто их, если они остались – никто в вагоне нас по головам не пересчитывал.
Проезжали места, которые были знакомы по урокам географии в школе – Медвежьегорск, Кивач. Некоторые шибко грамотные остряки говорили – впереди Беломорско-Балтийский канал. Вероятно, нас вместо «зеков» везут на его достройку – незадолго до этого Хрущев объявил амнистию и «зеков» почти не осталось.
Очень сильное впечатление на меня, да и многих других произвела станция «Масельская». Как будто бы, отсюда только что отступили немцы, и мы первые въезжаем на эту территорию – вдоль дороги на несколько сотен метров стоят полуразвалившиеся стены кирпичных зданий – без дверей, без окон, без крыш. Стены серо-красного кирпича. И не одной живой души – вымершая местность. Прошло уже 12 лет после окончания войны, а ощущение такое, что как будто немцы только покинули эту местность и мирные жители еще не успели вернуться. Вот тут , как бы впервые прорезалось ( и больше нигде больше не повторялось в таком масштабе) полное ощущение великой войны – это не какие-нибудь отдельные фрагменты: позже я видел такие – это Сталинградский дом Павлова, это развалины Фрауенкирхе в Дрездене, это полуразваленные и не восстановленные дома в том же Дрездене и в Берлине, в одном квартале от центральной Унтерденлинден. Но это все фрагменты, мемориальные уголки в окружении живых кварталов. В Масельской же стоял весь бывший жилой комплекс довольно большого масштаба. И это было ужасно видеть.
А нам судьба отрезала еще несколько часов езды – и вот она наша – станция Кочкома.- холодно, снег. Весь наш вагон выгружают и тут же около станции заводят в какое то складское помещение – как оказалось потом это продовольственный склад нашей будущей части – Краснознаменного Ребольского погранотряда. Везде мешки с луком, морковью и чем то еще. Запомнился мне этот лук потому- что был он самый сухой и теплый и мы, самые догадливые, тут же разместились на этих мешках – здесь нам предстояло провести нашу первую ночь в Карелии. Приехали мы засветло, но темное время наступило на севере очень быстро и отправлять дальше нас планировалось только утром. Спали в холодном складском помещении на мешках, как те бездомные собаки, которых сейчас много в Москве – привалившись друг к другу. Вот так с ночевки в армейском складе началась моя армейская жизнь.
А проснувшись, точнее, очнувшись утром, мы снова сравнили себя с зеками – так хорошо вязались эти два названия –Колыма, о которой мы были лишь наслышаны, и Кочкома – которую мы прочувствовали за одну ночь. И когда мы уже сели в машину ( старый грузовой ЗиСок с брезентовым верхом, на котором обычно, наверное, возят ту самую морковь и лук, с которыми мы провели ночь, а теперь вот загрузили и нас), так вот когда нас туда загрузили мы уже вполне прочувствовано завели старую зековскую:
На сто километров тайга (это тоже был наш случай, только не 100, больше двухсот)
И ты будто стал сиротою
Будь проклята ты КОЧКОМА,
Что названа райской страною
Так встретила нас Карелия.
Пожалуй, что нет! Не Карелия встретила нас так.
Так встретила нас армия, так встретили нас ее командиры.
Хотя…если подумать хорошенько, - а где нибудь в другом месте страны встречала ли армия своих новобранцев в то время по другому? Твердо скажу нет!
Вот так «лицом к лицу» без родительской опеки встретились мы со своим временем — временем послевоенной разрухи и восстановления из руин!
Это десятилетие спустя будущих воинов стали возить в пассажирских поездах, это лишь десятилетия спустя новобранцев стали одевать по сезону прямо по месту призыва, это все будет многие годы спустя.
А тогда было такое время – ведь после окончания великой войны прошло лишь 12 лет. Просто мы, дети войны, уже сумели позабыть за эти годы тяготы и лишения военных лет. А оказалось, не везде еще жизнь наладилась. Все еще было впереди. И это мы ехали обживать и благоустраивать передовые рубежи — Государственную границу СССР.