- Ма-ам! Ну, ма-ам, можно мне с девочками на горку?
- Какую горку? У тебя горло!
- Ма-ам! Я штаны с начёсом надену!
Штаны с начёсом - это жертва, и большая. Между этими штанами и моим горлом существует таинственная связь, понятная только маме. Вот и сегодня штаны с начёсом действуют безотказно - мама устало машет рукой:
- Иди! Заболеешь - пеняй на себя!
Буду! Буду пенять на себя! Быстрей, ещё быстрей, ведь мама всегда так запросто может передумать! Где эти проклятые штаны с начёсом? Запихиваю их в валенки, под шапку положено ешё и платочек повязывать, обойдёмся без платочка, пальтишко старенькое, синее в белую клеточку, шарф, варежки - я готова! Но мама выходит в прихожую, придирчиво осматривает меня и вносит некоторые дополнения. Первым делом штаны, обязательно ей надо, чтобы поверх валенок. В глубине души я соглашаюсь, что да, так лучше - снег в валенки не набьётся, но некрасиво же, в другое время можно было бы и поспорить, но не теперь, платочек под шапку - тоже согласна, шарф потуже. Кажется всё!
- Недолго! И поосторожней там!
- Мы с Санькой и с Колькой Сидориным идём. Они за нас головой отвечают, им так Ларискина мама велела.
- Головой отвечают! Она у них есть - голова-то? Сорванцы!
- Ну, я пошла, мам!
- Замёрзнешь - сразу домой! - кричит мама мне вдогонку.
Но я её уже не слышу, я хохочу безо всякой на то причины, просто потому что хохочут Маринка и Лариска, просто потому что мы идём кататься с горки, и потому что снег белый-белый, небо синее-синее, и над всем этим великолепием сияет усталое зимнее солнышко.
Гора большая, её никто не строил, она сама по себе. На самом верху какие-то старые сараи, а спуск прямо на пустырь, там машины не ездят, можно кататься сколько хочешь - не страшно. Ребятишек - как муравьёв! Кто на санках, кто на картонках, а кто и просто так - на пузе и на чём придётся. У нас картонки - Санька нашёл и разодрал какую-то коробку, всем хватило.
Счастливая Маринка - повезло ей с братом! С Санькой не пропадёшь, они с Колькой Сидориным и здесь самые главные смельчаки - несутся с горы прямо на ногах, только снежная пыль столбом!
А мы тоже смелые, мы тоже не боимся! Лариска, правда, когда её подтолкнули, чтобы быстрее ехала, как завизжит! Санька уши зажал и говорит:
- Будете так орать, я вас живо домой отведу!
Но мы всё равно визжали и хохотали, потому что невозможно же удержаться-то. Ведь снег летит прямо в глаза, ветер так и свищет, и что-то такое в самой серёдке ухает куда-то вниз, в самые пятки! Рраз - и носом прямо в сугроб, и нисколько небольно, наоборот, щекотно и весело!
А Колька приволок большущую фанерку, просто огромную, и мы покатились все вместе, и внизу у нас получилась настоящая куча-мала, потом мы долго искали в снегу Маринкин шарф и мои варежки.
А когда нашли, то катались уже без мальчишек - они куда-то пропали.
- Девочки, где же Санька-то? - Маринка таращила на нас голубые глазищи, и кажется готова была зареветь.
- Ой! А вон они, на крыше!
- Бежим скорей! Они там прыгают, а мы и не видим!
Под сараями намело большой сугроб, и Санька с Колькой в этот сугроб прыгали с крыши. Вот смелые-то! Высота-то какая! Может и нам попробовать? Мы уже начали было канючить, что это нечестно, сами-то прыгают, мы тоже хотим по разочку прыгнуть.
Но они нас и слушать не стали, а Санька и говорит:
- Это что! Так каждый дурак может, а вот я сейчас прыгну вниз головой, как в кино, видал?
- Слабо! - говорит Колька.
- Слабо?! Эх ты! Смотри!
И Санька прыгнул. Он вошёл в сугроб ровно по пояс. Ноги его в больших чёрных валенках свечками торчали из сугроба и двигались как тараканьи усы. Нечего было и думать, что он сам из этого сугроба когда-нибудь выберется!
- А вдруг он там задохнётся? - говорит Лариска.
- Ой! Девочки, скорей! Ой, Санечка, потерпи, не задыхайся пока! - Маринка размазывает по мордахе слёзы и бросается разгребать сугроб.
Снег летит во все стороны, мы откапываем Саньку руками, ногами, кричим:
- Колька, тяни! - Колька тянет его за ноги и командует:
- А ну, ещё быстрей! А ну, поднажали!
И вот он, Санька, наконец, на свободе! Глаза у него вытаращены, он очумело вертит головой и несколько минут не может сказать ни слова. Снег у него во рту, в ушах, в носу, везде.
Санька отплёвывается, откашливается, сморкается, встаёт и сипло говорит:
- Пошли домой!
- Чуть голову себе не сломал! Я всё про тебя маме расскажу! - дрожащим от недавних слёз голоском говорит Маринка.
- Ты же за нас головой отвечаешь! А если бы сломал? Чем бы тогда отвечал? - возмущается Лариска.
Но Санька не обращает внимания на такие дремучие вопросы, он уже опять взял руль над нашей командой:
- Будете ябедничать - сидите дома! - и мы примолкаем, мы согласны, мы не будем ябедничать.
Медленно, едва переставляя ноги, бредём сквозь синие зимние сумерки. Уже и фонари зажглись, и на снег ложатся длинные фиолетовые тени. День-то пролетел, оказывается, а мы и не заметили!
Во дворе приходится долго отряхиваться от снега. Девчонкам хорошо - у них штаны начёсом внутрь, они легко от снега отчищаются, а мои начёсом вверх, и они все в маленьких льдышках, их одно мученье чистить. Девчонки хотели мне помочь, но тут вышел Ларискин папа, дядя Жора, подхватил Лариску на руки, поцеловал в пунцовые от мороза щёки:
- Ух, ягодка моя! Снегирёк мой ненаглядный!
Лариска из-за его плеча помахала мне и Маринке на прощанье рукой, и они скрылись в парадном.
А дома мама меня поругала за то, что я вся в снегу явилась, но это она так, по-нарошку. И вот штаны мои, варежки и валенки сушатся. Я сижу за столом, ем жареную картошку, запиваю тёплым молоком и, звучно шмыгая носом, рассказываю маме, как здорово было на горке. Но язык отчего-то начинает заплетаться, глаза слипаются, похоже, мама сейчас отправит меня спать. Пойду-ка я лучше к папе.
Я забираюсь на диван, к папе подмышку:
- Расскажи мне сказку, - прошу я.
- Про липовую ногу?
- Ага, ты же всё-равно других не знаешь.
Папа смеётся и начинает:
- Жили-были дед и баба. Пошёл раз дед на охоту ..
Сквозь дрёму я ещё слышу:
- Все по сё-ёлам спят, по дере-евням спят, одна-а баба не спит, на мо-оёй шкуре сидит, мою шё-ёрстку прядёт, мою но-огу варит. Приду и деда с бабой съем! "
Но мне уже безразлична судьба деда с бабой. Я не слышу, как меня раздевают, укладывают в постель - я сплю.
И, пожалуйста, можете смотреть свой хоккей и кричать, что есть мочи:" Го-о-ол! ", можете встречать гостей и включать погромче радиолу, можете смеяться, пить вино, танцевать и петь про то, как "жил да был чёрный кот". Пожалуйста! Я не проснусь! Я набираюсь сил, чтобы жить дальше.