На отшибе забытого богом поселения стоит дом. Одноэтажный. Ветхий. Деревянный. Дом как дом. Ничем не примечателен. Один из миллионов таких же одинаковых деревенских лачуг, что разбросаны по одной шестой суши. Перед крыльцом дома, на земле - фанерная табличка. На табличке выжжена надпись: ”Вытирайте ноги!”. Рядом с табличкой - пара грязных хромовых сапог и раздавленный окурок.… Здесь живёт Мельник. Это его дом. Его табличка. Его крыльцо, его сапоги. И, окурок, тоже его.
Хотя в городе нет (и не было никогда) ни единой мельницы, все горожане называют человека живущего в доме на отшибе “мельником”. Прозвище прилепилось к нему очень давно. Сам Мельник, не помнит когда и за какие такие заслуги, вдруг сделался обладателем столь не звучного наименования, к смыслу коего отношение имел весьма сомнительное. Ни разу в жизни, Мельник, в глаза не видел никаких мельниц. И, уж тем более - он не умеет молоть муку, и, даже – о ремесле этом не имеет сколь-нибудь ясного представления . Возможно, причиной теперешнего его имени (на которое, кстати, Мельник всегда безупречно откликался, сколько себя помнит), когда-то, послужил неоспоримый факт: давным-давно, столько лет назад, что и представить страшно (столько не живут), дед Мельника перевёз свою семью, в этот безмельничный городок из тех мест, где мельницы растут как грибы. (Впрочем, дед его, как и отец, как и сто пятнадцать братьев и сестёр - давно почили с миром, и мы более не будем о них говорить.) Так вот… . Стоит дом…тьфу!.. Короче, Мельник, и - всё (не одним словом, так одной фразой)!
По утрам, лёжа в постели и мечтательно глядя в потолок, Мельник выкуривает шесть папирос. Ближе к обеду – нехотя, по-благородному медлительно - встаёт, чистит зубы, сам себе улыбается в зеркало и хихикает. Затем, он выходит на веранду, где делает зарядку. Те, кто видел его занятия спортом, утверждают, что он, очень громко пукает, выполняя все возможные упражнения (Я сам не видел, поэтому не могу подписаться под подобным утверждением). После занятий спортом, Мельник отправляется во двор, где разводит костер. И, стоя в одних трусах, склонившись над языками пламени - держит над огнём сковороду, жарит яичницу. Позавтракав, он принимает душ (душевая кабина находится в саду, за домом). После водных процедур, Мельник возвращается в дом. Там, он садится перед зеркалом, и, глядя в глаза свои – сушит густую, с проседью, бороду – электрофеном. В завершении утренних церемоний, он бреет голову опасной бритвой, начищая лысину до блеска.
Вот он спускается по прогнившим, скрипучим ступеням с крыльца, нагибается, забирает грязные сапоги, разворачивается и идёт обратно, в дом. В горнице, он садится на табурет и натягивает подобранное рядом с крыльцом грязные сапоги на ноги. Ноги Мельника обмотаны не менее грязными, чем сапоги, портянками. Набросив на плечи смокинг, он пару минут крутится возле зеркала, оценивая: опрятен ли наряд, и убедившись, что всё в порядке, отправляется в путь.
Из этого пути и состоит его жизнь. Каждый день Мельник прогуливается по центральной улице безмельничного городка, туда – и - обратно.
Городок же, по себе, не большой, скорее, даже – маленький. Очень маленький. Мизерный. Миниатюрный. Крохотный. А центральная улица, по которой гуляет Мельник - от силы - шагов пятьдесят в длину (от продуктового магазина до железнодорожного переезда). Это самая большая улица "безмельничного" городка. Улица носит гордое имя – «Улица Мендельсона и Зои Космодемьянской».
Асфальт местные жители видели только в кино. Зато, все они, без исключения - умеют водить трактора и доить коров.
Вдоль Мендельсонокосмодемьянской улицы, во всю её длину, с обеих сторон грунтовой дороги - тянутся небрежно сколоченные из серых досок заборы. Пространство между заборами обычно заполняет бесчисленное количество луж и грязи. В грязи, как правило, лежат свиньи. Греясь на солнышке, свиньи лениво переворачиваются с одного бока на другой. В лужах - плавают утки. Иногда, утки переходят улицу в не пешеходных местах. Иногда по несколько раз в день. Всегда - строем, как солдаты. Где-то рядом, постоянно тусуются харизматичные гуси, бессмысленные куры, редкие дворняги - зависает разнообразная живность, ведя свою не затейливую параллельную жизнь. Ещё, к постоянным обитателям центральной улицы относится, собственно, сам Мельник - за методичной прогулкой. Не без напускной гордости, и высокомерного отрешённого взгляда, он концептуально вышагивает (с отстраненным видом), выдавливая в грязи следы подбитыми подошвами своих грязных сапог (возможно, из-за всего такого да эдакого безблагообразия, Мельник не моет повседневную обувь свою.).
За домами и заборчиками, на отшибе, грустит церквушка. С центральной улицы видны её посеревшие от времени купола (если идти от железнодорожного переезда к магазину). Уже который десяток лет, церквушка служит складом, а не храмом. Иной прохожий, случайно забредший в городок, даже слезу пустит при виде такого убогого зрелища, среди которого - все непременно, фигурирует лысый бородач (ряженный в смокинг и грязные сапоги) грозно буравящий незнакомца ехидным взглядом исподлобья. Мельник всегда и на всех смотрит исподлобья, загадочно улыбаясь, при этом. Вид его в такие мгновенья - жуток. Мельник сдвигает брови, морщит лоб, и, скалясь, пристально всматривается в человека - особым, диковатым взглядом - словно видит всю его подноготную. Взгляд же Мельника в сочетании с комедиантством его нелепого внешнего облика (лысина, борода, фрак, грязные сапоги), порой, приводят в ужас и заставляют паниковать объект, выбранный Мельником для наблюдения. Делает же это Мельник не осмысленно, ничего плохого не подразумевая даже на самом глубоком подсознательном уровне. Односельчане…(ой, простите) горожане, давно к подобному привыкли, а вот люди из окрестных селений - не очень. Порой, Мельник, как бы невзначай, поведением и внешним видом, так запугает несчастного (случайного прохожего из близлежащих селений), что тот бежит километров шесть, не оборачиваясь, а когда силы иссякнут - бросается в ближайший овраг, пытается не дышать, и, некоторое время прислушивается: нет ли погони? А Мельник, знай себе, дойдет до железнодорожного переезда. По-молодецки, сплюнет на шлагбаум. Кру-у-у-гом - и - вперед! До продуктового магазина! Где, остограммившись (стало быть, перед дорогой),- снова - на сто восемьдесят градусов, и - в путь. (Говорят, Что продуктовый магазин «У Мэла и Зои» (так его называют в народе) только и существует за счет Мельника…).
Дни сменяли ночи. Ночи сменяли дни. На цепочку времени нарастали всё новые и новые звенья.
- Да-а-а-ааа… годы идут,- мечтательно протянул Мельник в никуда, вернувшись однажды вечером домой. В тот раз он ужасно устал, болели ноги, кружилась голова, угнетало навязчивое чувство недопохмелённости. Увидев себя в зеркале, он испытал жуткий приступ отвращения…
В ту ночь, Мельник долго не мог уснуть. В жёсткой постели, он переворачивался с боку на бок, и всё время думал. На следующий вечер и ночь - повторилось то же самое. И через день – тоже…. Постепенно, беспокойство и бессонница по ночам – сделалось нормой, для этого человека. В его сознании поселилась грусть, проснулось отчаянье. Мысль о том, что годы проходят в пустую - глубоко и основательно засела в сознании. Она, истязала Мельника. Она измучила его. Она разворошила привычный ленивый уклад его безмятежного житья-бытия. Садистка - мысль безжалостно ныла в самом сердце его – безразличной и язвительной скупой тоской.
И, жизнь Мельника покатилась по пологому склону осознания собственной обречённости. Развилась депрессия. Пришла мечта: убежать. Куда бежать, Мельник представлял смутно. Но сердце ныло невыносимой и терзающей безнадёгой. Знойная душа нуждалась в перемене чего-то, в уходе от чего-то, куда-то. Куда-нибудь, не важно, не существенно, лишь бы – подальше. От чего? Не понятно, не известно, страшно. Сознание постоянно теребила мечта: спрятаться, укрыться от этого ужасного состояния. Но дума "о бессмыслии существования" была слишком тяжелой и навязчивой. Мельник не находил себе места. Дошло до того, что он вовсе лишился сна. Перестал выходить на прогулки. Заперевшись дома, в сорока стенах, он метался из угла в угол, забывал расчесывать бороду, и, не брил головы своей. Привычки Мельника устремились вслед за его захворавшим сознанием, в хаос, истерию, агонию, в тартарары. Лысина покрылась двухсантиметровыми жесткими и седыми кудрями. Случайно заметив себя в зеркале, узрев седину собственных волос, Мельник впал в ярость, и швырнул утюг в мерзкое отражение. Отражение, тот же час - разлетелось по комнате. Глядя на осколки, он немного успокоился. Но, даже в покое его – ныла тревога …
Тем временем, исчезновение Мельника с улиц, повлекло за собой волнение в среде местного населения. Жители городка решили на городском собрании единогласно: «ПОДОХ МЕЛЬНИК!». Председатель выписал справку и закрепил её круглой председательской печатью. После собрания, горожане погрузились в трактора и отправились хоронить Мельника…
Мельник, тем временем, сидел за занавешенными окнами. В одиночестве пыльного сумрака, его изнуряли и терзали внутренние переживания. «Нужно что-то менять…» - думал он: «Сапоги мыть, я всё равно не буду. Может заасфальтировать центральную улицу? Отреставрировать храм? Покрасить заборы?» …
Приблизительно на этом месте, мечтаниям о добреньких делах наступил глубочайший END! Неожиданный стук в дверь оторвал Мельника от гнусного занятия: думать. Неистово матерясь, вспоминая всуе всех своих, да и вообще всех - всех родственников, Мельник побрёл открывать дверь.
- О-о-ооо?! – не нашёл подходящих слов Мельник, выйдя на крыльцо. Пред его взором предстала целая армия механизаторов и доярок. Все люди были одеты в чёрное. Бабы голосили изо всех сил…. Облепленные венками трактора…. Короче – похороны, и всё! Возглавлял процессию рыжий Ванька–попугай. Ванька стоял впереди толпы и держал в руке какую-то бумажку.
- Кто умер? – спросил у него Мельник.
- Мельник умер. – Ответил Ванька-попугай, скорчив мышцами лица скорбящую гримасу.
- Как? – изобразил удивление Мельник.
- Так! – изобразил серьезность Ванька, утвердительно кивнув.
- Я… же жив?! – возмутился Мельник.
- Ничего не знаю, - продолжал рыжий, - у меня и справка есть, что тебя больше нет, умер ты, вот, - и он показал Мельнику справку, - председатель подписал. Так что ты здесь не буянь, сейчас мы тебя похороним по-людски. У нас и столы накрыты на поминки, и могилу уже вырыли. Так что не затягивай тут, всеж люди собрались…,- тут Ванька-попугай махнул рукой. Толпа расступилась, образовав нечто вроде коридора. В освободившемся пространстве возникла фаланга из четырёх замызганных мужичков, которые что-то несли на своих хилых плечах. Из недр расступившейся толпы, эти мужики вынесли гроб, занесли его на крыльцо и поставили у ног Мельника.
- Да вы что?! – закричал на них Мельник, - меня хоронить?! Да я же только-только жить начинаю по-настоящему! Я же столько всего задумал! Столько начинай! Столько вс… Здесь его перебил Ванька-попугай:
- Значит добром не хочешь? – с явной издевкой поинтересовался он.
Нижняя челюсть Мельника упала почти до самой груди. Воцарилось гробовое молчанье. Зависшая над толпой пауза, провисела не долго, едва Мельник успел опомниться от неожиданного затишья, как тишину разорвал на куски истеричный крик. Одна баба, из глубины толпы, заголосила на взрыт:
- Ка-а-акой челавек-та был! Ой-ей-ей-ей! Крррасивай, барррадатай! Всё гулял и гулял сабе! Беда-та кака! На кавож ты нас сиротинушек - та оставил?!
- Не хочу! – отрезал Мельник.
В ту же секунду что-то случилось. Что-то ужасное, истеричное, дикое. В глазах Ваньки вспыхнул злой огонь. Холодом загорелись Ванькины глаза. Мельник чуть не задохнулся. Сердце его заколотилось слишком быстро, отдаваясь ударами бесчисленных молотов в обоих висках. Всё вокруг - понеслось, закружилось и, Мельник заморгал глазами чаще, чем колошматило сердце. Собрав волю в кулак, из последних сил, он совершил отчаянный рывок - отскочил назад, захлопнул дверь, и, придвинул к ней шкаф…
Более ничего в тот день не произошло. Толпа побуянила немного, поскулила и, решив, что делать с этим всем что-либо - бесполезно - рассосалась по тракторам и укатила поминать Мельника. Гроб, кто-то из мужиков забрал с собой. Мельник сидел под дверью, ждал, что будет дальше и, не заметно для себя - уснул.
Первое, удивившее его, когда он открыл глаза, было то, что обнаружил он себя сидящим на замершей земле, на дне огромной траншеи, вырытой не одним десятком экскаваторов. Сверху плавно падали медленные снежные хлопья. Снег опускался на плечи и голову Мельника, застревал в волосах, визуально напоминая вату. Было очень холодно и страшно. Мельник поднял голову вверх. Глубина котлована поразила его воображение. Убедившись, в отсутствии хоть малейшего шанса выбраться наверх, он попытался хотя бы встать на ноги, но приступ головной боли не позволил ему сделать это. Мельник упал лицом в снег, потерял сознание и проснулся по-настоящему.
Утром, всё происходило как в былые времена, до депрессий и меланхолий. Тревога покинула сознание Мельника, словно её и не существовало никогда. Завершив привычный утренний церемониал, он надел смокинг, натянул на ноги грязные сапоги. Отметив, что мысли сделались, легки, просты и пусты, как бред, Мельник окинул взглядом свой холостяцкий быт и отправил освобожденное от всех новаций сознание, вслед за долговязым телом, пошедшим не иначе как на прогулку. Он отправился гулять, как ни в чем не бывало.
Где-то посередине дня, когда Мельник в очередной раз, развернулся от шлагбаума к «Мэлу и Зои», ничего особенного не заметив, случайно наткнулся на дверь. Не думая ни о чём, он, открыл её, зашёл внутрь, и очутился в светлом пространстве бесконечного белого коридора. (Его внутренний механизм настолько привык к маршруту каждодневных прогулок, что сознание отключалось, а тело гуляло само собой, легко и непринужденно.) Пройдя несколько шагов по мраморному полу, Мельник поднял глаза и увидел в другом конце коридора сгусток яркого света, от которого исходило тепло. На самом деле никакого тепла не было. Просто ощущалось нечто тёплое, похожее на любовь или рождение, для описания которого более подходит слово «присутствие». «Откуда здесь дверь?», - стрельнула мысль в его голове. Мельник осмотрелся.
«Белый коридор?.. Белая горячка!», - подумал он, испытав после осознания увиденного страх сумасшествия, так свойственный людям его возраста. «Допился до чёртиков!», - заключил он и, побежал по коридору в обратную сторону. Остановившись у самой двери, Мельник обернулся: «Все же интересно, что это там такое?»
- Хочешь, иди ко мне, а хочешь, возвращайся туда, - заговорил свет, как показалось Мельнику, успокаивающим таким же, как и исходящее тепло голосом. «Эта дрянь ещё и разговаривает?!» - произнес про себя Мельник. Он отвернулся от света и распахнул дверь, собираясь удрать от помешательства в реальный мир. За дверным проёмом, во всей красе, развалилась центральная улица безмельничного городка. Улица Мендельсона и Зои Космодемианской: грязь, свиньи, псы, заборы, магазин «У Мэла и Зои", а там, вдали, над городом - висели туши туч, простилавшие свою сталь за горизонт. День висел мрачный, пасмурный и не менее пустой, чем содержание мыслей блуждающих среди извилин, в голове Мельника.
«Такой же пустой, как и все остальные дни…»
Он ещё не много постоял в дверном проёме, посмотрел на городок, где прошла его жизнь. Потом, закрыл дверь, повернулся и побрёл по коридору.
«Там, наверное, будет всё иначе…», - думал он, входя в теплый свет.