Визг тормозов, удар – и темнота. А день так хорошо начинался.
Ваське Шнырю везло с самого утра: у одного из мусорных ящиков он нашел костюм. Длинноватый немного, но это не беда: штанины и рукава можно подвер-нуть; немного заношенный, но совершенно целый.
– Удачный день будет, – удовлетворенно пробормотал он и отправился в свой подвал.
Старые брюки вьетнамского производства Васька бросил в угол, умылся по пояс, – обновка все же, – расчесал бороду, торчащую во все стороны рыжеватыми с проседью волосами, и надел свое приобретение. На улице было лето, и можно было обойтись без серого в полоску пиджака, но хотелось покрасоваться перед друзьями. Достал из тайничка все свои сбережения – все равно деньги разойдут-ся, а обнову положено обмыть. И вот Васька в новом костюме выходит из подва-ла, вслух решая, чем заглушить память о вчерашнем удавшемся «банкете» – пи-вом или водкой?
– К пиву, вроде бы, закуска и не к чему, а если водочкой похмеляться, то мож-но взять еще и бутерброд с сыром или с крахмальной колбасой – завтрак все же. Да и человек пьющий водку выглядит всегда более солидным. Сейчас хорошо сделали: на каждом шагу рюмочная, пивная. Зашел и, не дожидаясь никого, вы-пил – были бы деньги. Но зато раньше всегда найдешь с кем поговорить, и пока третьего дождешься – со вторым подружишься.
Увидев рюмочную, он обрадовался: мужики есть – новый костюм требовал общения. Шнырь зашел и заказал на все деньги, которые у него были, бутерброд с колбасой и водки и пристроился за стойкой рядом с пожилым мужчиной: в таком костюме можно с любым поговорить – не отвернутся. Выпив, он подождал, чтобы водка «дошла» и начал не спеша жевать бутерброд.
«Пора поговорить» – наконец решил Васька.
– Погода, какая сегодня будет, не знаешь? – спросил он у соседа.
– Дождя не будет – будет жарко, – уверенно ответил сосед. – Футбол сегодня, так что погода должна быть хорошей.
– Это хорошо, что будет сухо, – сказал Васька, думая не столько о футболе, сколько о бутылках, которые оставляют болельщики.
Голова уже почти не болела, бутерброд был съеден, настроение и без того хорошее, стало прекрасным, и хотелось поговорить еще.
– Ну что ж, на большее денег нет, значит, надо закругляться, – Васька тонко намекнул на возможность продолжения разговора за счет соседа.
– Работать надо, тогда деньги будут, – не понял, или не захотел понять сосед.
– Да я работаю, но получка у меня бывает только вечером, а к утру от денег ничего не остается. – Васька окончательно уяснил, что здесь ничего не выгорит, можно уходить.
Васька и его сожитель Сверчок в футбольный день на бутылках всегда хоро-шо наживались. Так было и сегодня. По случаю удачного дня, Васька сбегал в ближайший киоск и купил пару бутылок дешевой «осетинской» водки, какой-то закуски, и вот они уселись пировать в своем подвале. Посидели они хорошо, но плохо было то, что водка кончилась быстро, а разговор на сухую получался не-важным. Решили добавить пивом.
Киоск с пивом был на другой стороне дороги. Немного потоптавшись у края тротуара, они, держась друг за друга, бросились в первый же просвет между ма-шинами. После удара Сверчок скончался сразу, а Васька потерял сознание и не приходил в себя, несмотря на все старания подоспевших медиков.
Утром молодой врач пришел в кабинет главврача с просьбой.
– Михаил Львович, к нам поступил травмированный бомж, у него мозговая травма, и мы сейчас его спасти не можем, но его можно заморозить и дождаться, когда медицина сможет с этим справиться. Это будет хороший эксперимент.
Шныря поместили в специально подготовленную для этого случая холодиль-ную камеру. Там его заморозили, а холодильник снабдили лаконичной надписью: «Не выключать!».
Прошло почти пятьдесят лет. Медицина уже давно успешно справлялась с та-кими травмами, оживили и замороженного Ваську Шныря. И вот он лежит на больничной койке, смотрит в потолок, пытаясь припомнить, что с ним произошло и где он сейчас. Рассказы врачей о том, что его когда-то сбила машина, и что он проспал пятьдесят лет, и что сейчас 2056 год, его не трогали, потому что он не мог вспомнить главное – кто он?
– Ты набирайся сил, – говорил ему врач, – у тебя с головой все в порядке, а память к тебе вернется. Попадешь в свою стихию – все вспомнишь.
Через месяц в больнице, его снабдили справкой, одели и выдал, как ему по-казалось, огромную сумму денег и направление на биржу труда.
В центре города Васька осмотрелся: вокруг было много высотных зданий, от-ражающих металлом и разноцветным стеклом солнечные лучи. Но рядом с ними и за ними стояли старые девяти и двенадцатиэтажные дома. В этих старых по-стройках угадывалось что-то знакомое, но что, он не мог вспомнить. По дорогам стремительно и бесшумно мчались автомобили неизвестных ему моделей и форм, люди в необычных одеждах спешили куда-то. Побродивши немного по ули-це, он неожиданно увидел перед собой настолько знакомое здание, что внутри у него защемило. Из глубины памяти всплывало забытое: раньше здесь висела вы-веска «Рюмочная». Васька осторожно заглянул внутрь: помещение было большим и ни о чем не говорило, но слева была знакомая стойка, за ней продавец, а за ним полки с бутылками.
Человек за стойкой, спросил:
– Что желаете заказать?
– Да я и не знаю что, – смущенно ответил Васька и, оправдываясь, добавил: – Давно не пил.
– Вам дорогое, дешевое или просто покрепче?
Васька помялся, и вдруг, язык, независимо от него, проговорил:
– Мне подешевле, но так, чтобы в голову шибануло.
– Все ясно, вам подойдет вот это. – Продавец выхватил из-под прилавка бу-тылку. – «Виски народный», – прочитал он наклейку, – из серии «Русская водка».
– Наливай. Пятьдесят лет хотелось выпить, но не мог.
Сев за столик и вдохнув испарения из стакана, он счастливо зажмурился – как знакомо! На него внезапно нахлынули воспоминания, которые до сих пор, как он ни пытался, не мог воскресить в памяти. А теперь, вдруг, перед ним возникло все его прошлое, начиная с того времени, когда его избитого, без документов подоб-рал Сверчок и до злополучного вечера, когда они решили, что им мало. Прав был врач Лев Моисеевич, когда говорил, что в своей стихии он все вспомнит. Если до этого момента он жил в каком-то нереальном мире, то теперь он почувствовал се-бя, свое Я. Облегченно вздохнув, он одним глотком, как и в прежней жизни, осу-шил стакан.
Немного посидев, он стал прикидывать, сколько у него осталось денег и стоит ли еще повторить. По нынешним ценам выходило не стоит, но какой-то голос, как в те далекие годы, настойчиво, без остановки, шептал ему: «Стоит, стоит, сто-ит…».
Выпив еще половину от первого раза, он вышел на улицу, – от греха подаль-ше, – и направился в свой двор, где к большой радости у одного из расцвеченных яркими красками мусорного ящика увидел мужчину, рассматривающего его со-держимое. Разговорились. Оказывается, что дело той его жизни не забыто, а про-должается почти без изменений. Обрадованный такому открытию, Васька расска-зал, что много лет тому назад он так же собирал бутылки, картон, тряпки и сдавал в приемные пункты, на что и жил.
Сдав бутылки и тряпки и купив, в основном на Васькины деньги, все необхо-димое для закрепления знакомства, они отправились к месту лежки. Каково же было Васькино удивление, когда новый друг ввел его в знакомый подвал, где дав-ным-давно он жил вместе со Сверчком. Здесь почти все было так же, как и тогда. Только было не два, а три топчана.
– Вот, можешь занимать, – указал он Шнырю на его же топчан. – Уже месяц хозяина нет. Сгинул, наверное, где-то. А на этом «диване» сожитель живет. Он по пьяному делу что-то натворил и теперь днем отрабатывает – трудовая повинность называется. Скоро будет. Теперь, чтобы попасть в тюрьму, надо убить кого-нибудь, а за все остальные мелочи: воровство, хулиганство, даже злостное – трудовая повинность. Днем там кормят, а ужинать и спать – домой.
Так Васька Шнырь через пятьдесят лет, если верить врачам, оказался в том же подвале и на том же лежаке.
Выпив «Народного виски», Васька удобно устроился на своем «диване». Не-торопливый разговор был интересен как для Шныря, так и для его нового друга.
Они выпили еще виски за знакомство, за наших ребят, отправившихся изу-чать Марс, за хорошую погоду. Почувствовавший себя, как личность, Васька Шнырь не переставал возмущаться:
– А они говорят, что я проспал пятьдесят лет. Враки все это, мать их… Не ве-рю.