Сказки все любят. Даже тот, кто говорит, что не любит. Не любит, не любит, а сам на самый краешек сядет и слушает. И видно, что нравится. А потом опять сердитый ходит.
А вот как сами сказочники появились, об этом ни один сказочник ещё не рассказывал. Даже по секрету. Потому что тайна это. Сказочная. А я расскажу. По секрету. А если спросят потом, зачем рассказал, я отвечу, что сказка это. Сказка и всё. Чему, мол, тут верить.
Так вот. Давным-давно, и не просто давным-давно, а вообще, в самые настоящие сказочные времена… Нет! Даже совсем не сказочные, а досказочные, потому что сказок тогда еще не было, потому что сказочников не было ещё, вот как давно это было, жил-был в тридевятом царстве дядька один. В том самом тридевятом царстве, откуда потом все сказки пошли. Да. Самые старинные сказки так и начинаются: в тридевятом царстве, в тридесятом государстве… Вот в этом тридевятом-тридесятом царстве-государстве дядька и жил. И такой был выдумщик, что не угадаешь, когда правду говорит, а когда шутит. Уж очень ловкий.
Вот однажды подошёл он к одной булочнице на базаре, калач купил и как бы между прочим говорит:
- А вот завтра вечером к нам в царство Бова-королевич приедет. Со свитой. И все на лыжах.
А булочница по всему базару сразу ля-ля-ля да тра-ля-ля. А с базара – сами знаете как. Слухи по всему городу за час расходятся. Люди переполошились, не каждый, чай, день королевичи в город заглядывают. Улицы подмели, сами по баням и цирюльням, посольский приказ какие-то ретивцы канцелярские свежей краской облили. А того и невдомек, что лето на дворе. Какие лыжи-то? Пока сообразили, пока просмеялись… Вот, мол, на какой мякине попались!
А дядька наш не успокаивается. На другой день незаметно из города вышел, тулуп наизнанку вывернул, кушаком вокруг головы обмотался, лыжи надел, подошел таким чином к воротам и говорит: «Здрафстфуйте! Я есть Бофа-королефич. Сфита мой отсталь, ноги до коленок стёрль. На лышах топ-топ неутопно. А я мо-э...-лодець, пыстрее фсех. Ведите меня фо тфорец».
Тут, знамо дело, стражники ему дорогу показывать начали, а один в посольский приказ бегом побежал. Приехал таки Бова-королевич. Как есть на лыжах. Стрельцов дворцовых в почётный караул построили. А тут и королевич этот липовый заходит. В тулупе наизнанку. На лыжах. Летом-то! И кушак на маковке. Стрельцы со смеху глаза выпучили, щёки надули, а как захохочешь-то? Начальство рядом. Мигом запретят заграничных королевичей встречать. А они вон какие смешные бывают. Ладно, голова приказа – муж разумный. В приказ дядьку нашего вежливо так под ручку отвёл, а за дверью – уже за ухо его цап!
– Ты что ж, – говорит, – творишь-то?! Как завтра стражники вратарские на службу пойдут? Их же теперь неделю народ дразнить будет. Как они парадным шагом мимо кувшинного ряда с тобой шли. Аж у ворон перья дыбом! Я им ещё покажу за то, что сами лыжи надели. Мол, королевича чтоб не позорить. А то ему неудобно поди что: один во всём городе на лыжах… Дипломаты сподворотные. Тьфу.
В общем, и раньше-то про дядьку нашего в городе все знали, а тут и до самого царя дошло. Царю, когда рассказали, так пришлось царского совета заседание остановить. Бояре так хохотали, что некоторые с лавок чуть не попадали. Царь со смеху инда сам прослезился. Митрополит столичный уж на что серьёзный человек, а и то хмыкнул со смеху, не удержался.
Велел царь себе в царские палаты на завтра этого дядьку пригласить. Оно, с одной стороны, и наказывать его вроде бы не за что, однако ж и попущать таким конфузиям нечего. Стража-то на воротах – государева.
Явился дядька. А как же! Царь велит – надо делать. Иначе порядка не будет. Царю поясно поклонился, затем митрополиту как положено. И стоит он перед царскими очами красный, как рак. Стыдно. Весь город переполошил, людей взрослых на смех выставил. Бояре на него смотрят. Впрочем, без осуждения смотрят. Даже весело смотрят. Однако ж позвали – надо дело говорить. Не для того ж позвали-то, чтобы посмотреть как на диковинку. Диковинок и так кунст-каморка полная. Чего на них смотреть без дела. Тут царь и обращается:
– Здравствуй, мил человек. Рассказали мне, что ты тут вчера учудил. Негоже так добрых людей за нос водить.
А дядька наш стоит и пуще прежнего краснеет. Правильные ить слова царские. А царь продолжает:
– Но и не от вредности ты это сделал. Не со зла. Потому и наказания тебе моего царского за твоё озорство не последует. А воля моя о тебе такая будет: забавки свои и истории запиши на бумагу. Наслышан уже, что немало их у тебя. Пусть их отцы и матери детям читают. А один список для меня отпиши. Я своим детям почитаю. И больше их чтоб окромя бумаги никто на себе не испытывал. Они хоть и не со зла, а вон бывает к чему приводит. А сейчас с нами отобедаешь и в казначействе потом возьмешь себе по средствам. На чернила и бумагу хорошую.
Вот так эта история и закончилась. Впрочем, как это закончилась? Не закончилась совсем, потому что сказки с тех пор и начались все.
И самое-то главное! Чуть не забыл. Дядьку-то этого знаете как звали? Звали его… А как звали, не скажу. Всё равно не поверите. Скажете, что сказка это.