Беру обратно

 
Рейтинг: G
Жанр: для магистрала - экшн, для слэшлиний - преслэш
Содержание:
Рамирес неудачно поступил в неудачный момент, Шон удачно оказался в нужном месте. Дэлмор вызывающе оскорбил народ Канала, но у него на то была причина. И его поняли.
Как вообще можно оскорблять словом для того, чтобы иметь возможность извиниться делом.
Одна из ступеней, из которых складывается благодарность Вентуры.
 


***

Юркой черноволосой молнией Исабель скользила сквозь толпу на Triple Cross, озираясь в поисках единственного нужного ей человека. В баре его не было, но ей сказали, что только что вышел, а куда – да кому ж он докладывается?
Беги, может, еще догонишь. А чего – …?
На вопросы отвечать у нее времени не было.
Со ступеней девушка заметила Дэрека метрах в двадцати, дернулась к нему, спросить, но беспомощно поморщилась и не стала приближаться. Этот не то что не скажет, а еще и нарочно в другую сторону пошлет, если не совсем далеко. Что же делать…
На счастье Исабель на противоположном краю площади взревел низкий гудок мощной машины. Выезд перекрывал чей-то брошенный мотоцикл, и «хаммер» предупреждал владельца, что лучше бы убрать помеху из-под колес, пока не хрупнула.
Эта неожиданная незначительная задержка спасла многое.
Исабель, задыхаясь, подлетела к «хаммеру», перед бампером которого уже возился со своим мотарем бледный от ужаса паренек с Фэктори, и забарабанила в стекло. Ей, с ее-то ростом, пришлось чуть ли не подпрыгивать, чтобы ее увидели с водительского места. Но, слава богу, двигатель сбавил обороты, и тяжелая дверь щелкнула замком.
Шон вышел, удивленно уставился на растрепанную, взволнованную девчонку, которая, в свою очередь, смотрела на него хоть и снизу вверх, но без тени робости, даже, скорее, агрессивно.
Исабель сузила горящие глаза, прошипела:
– З-зачем ты это сделал?!
Парень только поднял бровь. Исабель не успокоилась и перешла к более явным способам атаки. Крепко сжатые кулачки с яркими ногтями ударили его в грудь, от чего он чуть не рассмеялся, но взвинченная до предела Исабель вовсе не шутила:
– Какого черта, Дэлмор? На хрена тебе было надо, а?!
– Остынь, chica. Ты о чем?
– О чем… о нем! Почему ты так обошелся с моим братом?
– Вот оно что, значит, – хмыкнул Шон. –  Если хочешь знать, я обошелся с ним по минимуму, по-хорошему ему надо было башку свинтить за то, как он вчера здесь развыступался.
– Он был закинутый! И пьяный! Он не в себе был!
– А, ну это сразу меняет дело. В пьяном и закинутом виде всем можно рвать одежду на девчонке Киллроя и пытаться трахнуть ее прямо на столе. Ему крупно повезло, что самого Морана рядом не было, или Дэрека, например. От них Вентура схлопотал бы пулю между глаз без разговоров, а я, как человек более сдержанный, просто отрезвил твоего нарка единственным несильным ударом.
– Несильным?.. – выдавила Исабель.
– Чёрт возьми, да! Несильным. Проехаться спиной по паре ступенек – далеко не самое страшное, что может случиться с человеком после моего удара, поверь… И я не совсем понимаю, почему должен отчитываться в своих действиях перед тобой.
– Да… конечно. – Девушка почти ненавидяще сощурилась. – Всё понятно, всё классно, всё просто зашибись. Рамирес домой вчера не пришел, а приполз, всю ночь не спал, его без конца тошнило, бледный, губы синие, трясется, как на морозе… до головы дотронуться не дает, стонет, лежит пластом… Ты прав, это совсем не страшно, и я уйду. Вот только одно скажу, даже если тебе не интересно, но я хочу, чтоб ты знал: этим твоим единственным несильным ударом ты убил моего брата…

Она резко отвернулась, волосы взметнулись и опали. Кусая губы, девушка заторопилась прочь, слепо натыкаясь на людей, но далеко отойти не успела. На своем локте она почувствовала крепкую ладонь.
– Погоди… – Шон недовольно нахмурился. – Что это значит?
Исабель вырвалась.
– Да какое тебе дело!
– Стоп! Ты вытаскиваешь меня из машины, орешь, отчитываешь меня, как малолетку, а мне не должно быть до этого никакого дела? Говори, латинкa. Всё, что знаешь.
Он стоял и ждал. По его лицу Исабель поняла, что он ее действительно не отпустит, не выслушав, но разве не для этого она сюда пришла? Девушка задержала дыхание, успокаиваясь, взяла себя в руки и начала:
– У нас на Канале есть один тип… Его зовут Тулио. Он с парнями не ходит, и никогда ни с кем особо не контачил, одиночка. Да его бы и не взяли…
– Какая связь? – раздраженно поморщился Хостовский.
– Я объясняю! Слушай! Он, ну, такой… Страшный он, в общем, человек. Мальчишкой был – любил собак резать. С ножом не расставался, да и сейчас тоже. Собак не просто убивал, он их разделывал, кишки рассматривал, всё такое… Красиво ему было. Отец его, понятно, бил смертным боем, и Тулио, пока маленький был, терпел, а потом его папашу нашли в канале с перепаханным горлом. Никто не видел, но… на похоронах отца он был счастливей, чем невеста на свадьбе. Ему никто уже не мешал. Сейчас его сторонятся, не задевают, откуда он деньги берет – тайна. Живет, как… У нас еще недавно две девочки пропали, подружки, лет им по шесть-семь, их тоже не нашли, но, дьявол меня раздери, никто и не сомневается, что это его рук дело.
Исабель передернулась.
– И вот этот Тулио выбрал одну из моих сестер, Мерче, себе в жены. Прилип к ней, шагу не дает ступить, она боится его, дома сидит, плачет, а он камнями окна бьет и по ночам заглядывает. Он говорит – либо с ним она будет, либо в могиле. Мире встречался с ним, подрались они пару раз, но их растащили, ведь своего же просто так не убьешь… Короче, у моего брата с Тулио поединок. Они договорились, чтоб по правилам.
У Шона в глазах мелькнуло понимание. Он кивнул и задумчиво пробормотал:
– Ясно теперь… Поединок – а твой придурок валяется с сотрясением мозга. Когда?
– Два дня назад они...
– Да плевать. Когда поединок?
Исабель подняла голову, прошептала:
– Сегодня.
– Fuck, – лаконично отреагировал Шон.
Несколько минут никто из них не произносил ни слова в общем веселом шуме вечерней площади. Исабель ищуще вглядывалась парню в лицо, а он смотрел куда-то вдаль, сунув руки в карманы и опираясь на борт «хаммера». Исабель так боялась, что он сейчас усмехнется и скажет, что не считает поединок Канальских своей проблемой, к тому же, ведь по сути так и было… Она уже разлепила дрожащие губы, чтобы издать какой-нибудь звук, но он бросил ей один за другим несколько коротких вопросов:
– С ним реально так плохо?
– Ну… к утру чуть получше, я перевязала, Эрнандо какие-то таблетки притащил. Я говорила – не пей, он не послушал, сказал, вставило. Хоть стонать перестал.
– На ногах держится?
– Если стенка рядом, то да. Недолго.
– Этот ваш маньяк – как он в бою?
– Тулио хороший найфер. Он убил в схватках четверых только за это лето, из того, что мы знаем… Он любит кровь.
– Где?
– Что?
Шон выразительно скривился, и Исабель сообразила:
– На Холмах… в том подвале, помнишь?
Он не ответил. Оттолкнулся от машины, повернулся к Исабель спиной и дернул дверь, собираясь залезть внутрь. Она непонимающе моргнула:
– Э… подожди! А как же… что мне делать?
Уже сидя за рулем, Шон пожал плечами.
– Тебе – ничего.
– А ему?
– То, что он должен, – произнес Дэлмор, захлопнул дверь и тронул с места, а растерянная Исабель осталась в одиночестве.

***

В огромном сыром подземном помещении горело несколько мощных фонарей, ориентированных на центр, отчего он стал похож на ринг. Углы терялись в темноте, но там угадывались силуэты человек пяти-шести, которые тихо переговаривались между собой. Один из парней держал за локоть невысокую девушку, которая то принималась в отчаянии грызть ногти, то порывалась подбежать к брату, но Ногейра ее не отпускал. Слева, у груды пустых полусгнивших коробок, на ящике сидел Рамирес, низко опустив голову,  туго перемотанную серым бинтом. Суарес стоял рядом с ним на одном колене и что-то горячо втолковывал. Рамирес то ли не слушал, то ли не считал нужным реагировать, то ли не мог.
На другой стороне убежища к похожему на колонну бревну, подпиравшему дощатую крышу, прислонился одинокий парень, который казался спокойным и даже скучающим, но черные узкие глаза взблескивали недобрым светом, когда он смотрел в сторону других своих соплеменников. Тулио непринужденно, не глядя, играл тяжелым ножом, тот легко и послушно порхал у него между пальцами. Короткие волосы были явно чем-то смазаны и приглажены, чтобы не мешали в драке, кожаная плотная куртка – дополнительная защита опытного бойца – застегнута до горла.
В какой-то момент Тулио, видимо, надоело ждать, и он бесстрашно шагнул вперед, в освещенное пространство.
– Эй, Вентура! Я дал тебе достаточно времени. Дерись – или скажи, что отдаешь мне Мерсэдес, – он ухмыльнулся, и лицо сразу стало страшным, – хотя она и так будет моей.
Нож с тихим свистом провернулся и застыл изъеденным темными пятнами лезвием вперед.
– Только слегка осиротеет…
Рамирес сцепил зубы, оттолкнул Суареса, встал. Едва заметно покачнулся, резко побледнел от слабости, но очень постарался этого не выдать.
Конечно, его состояние не укрылось от противника, Тулио склонил голову набок и довольно хмыкнул. Нож пару раз перелетел из руки в руку.
У Рамиреса тоже был нож, его лезвие давало лихорадочные, дрожащие блики в ярком свете галогеновых фонарей. Он не демонстрировал свое умение обращаться с оружием, у него хватало сил и концентрации только на то, чтобы отогнать муть, застилающую всё перед глазами, отказаться слышать оглушающий звон внутри головы и двинуться на врага.
Двое парней вступили в центр круга, Рамирес – неловко и угловато, Тулио – мягко, хищно. Шли последние секунды перед схваткой.
Рамирес привычным жестом дернул головой, откидывая волосы со лба, но лицо его исказилось от боли, глаза заслезились. Тулио нараспев произнес, любуясь этой картиной:
– Сейчас я порежу тебя на куски, Вентура, и никто не возразит, ведь это поединок. А лучший кусок я заберу с собой, и твоя сестра пожарит его для меня.
Исабель застонала, повисла на плече Ногейры, отвернулась, закусив губу, зажмурилась, она не хотела видеть ничего…

– А ну, стойте.
Голос раздался где-то за спинами, от ступеней деревянной лестницы в углу. Все посмотрели туда, даже Тулио, потому что в коротком приказе вошедшего прозвучала не просьба, а власть.
Шон был один.
Он прошел к освещенной площадке под изумленными взглядами латинос, встал на границе света и темноты, невозмутимо расправил плечи, как будто находиться в убежище Канальских он имел не меньше прав, чем они. Ногейра дернулся за пистолетом, но Исабель, переставшая дышать, задержала его руку. Парни потрясенно переглянулись, кто-то приоткрыл рот, но никто не издал ни звука.
Тулио нахмурился. Разумеется, он знал Дэлмора, но, как одиночка, никогда не сталкивался с ним напрямую и не зависел от этого странного человека, о котором ходило столько легенд. В глубине души Тулио считал себя не менее особенным. Сейчас он впервые видел лидера Хоста так близко и не упустил возможности оценивающе отметить тренированное тело, широкие плечи, сильные руки, и главное – ту легкую, обманчиво расслабленную внимательность, с которой держатся те, кто реально способен контролировать ситуацию.
Кроме того, обостренные инстинкты Тулио, который с детства воспринимал себя зверем в человеческом теле, неожиданно и очень ясно подсказали ему, что перед ним сейчас стоит некто, подобный ему. Человек с виду и кто-то иной внутри.
Хищник. Убийца. Зверь.
Будь Тулио действительно зверем, у него поднялась бы шерсть на загривке, но человеческое тело позволило ему только обнажить зубы в оскале. Он честно отнес Дэлмора к наиредчайшему высшему разряду опасности и крепче сжал нож.
Рамирес же просто замер, тяжело дыша, словно бой уже успел его измотать. Ни удивления, ни ненависти не было на его сером лице, только усталая обреченность и желание, чтобы все оставили его в покое, и можно было лечь.

Игнорируя Канальских, Шон обратился к вооруженным противникам. Насмешливо, высокомерно, почти издевательски.
– Вы двое. Прежде чем вы начнете свою никчемную возню… Я здесь, чтобы сказать – я вызываю вас. Вызываю на поединок. Вас обоих.
Общий вздох потрясения прокатился по всему помещению. Исабель впилась пальцами в руку Ногейры, но тот в шоке и не заметил. Рамирес только моргнул, его глаза были так же почти пусты. Зато удивленный Тулио произнес:
– Причина?
– Я что, должен отчитываться?
Шон только теперь удостоил его взглядом, от чего тот подсознательно передернулся и подавил желание шагнуть назад. Борясь с постыдным моментом страха, Тулио задрал подбородок:
– Вообще-то, да! Вызывая, ты обязан назвать причину, gringo.
Это с Вентурой у Дэлмора могли быть любые счеты, к дьяволу их отношения, есть они там или нет, но при чем здесь он? Вызвать неприязнь этого… существа с ледяными глазами у него просто не было возможности.
Шон скривился в нехорошей, презрительной усмешке.
– Причина нужна? Прекрасно… Скажем так – вы мне не нравитесь. Оба. Сильно. Достаточно для того, чтобы я потратил пару минут своего времени на вышибание ваших гнилых мозгов.
Исабель похолодела.
Этот Шон был так не похож на себя самого… Она не знала, что он может быть таким.
– Я вообще не перевариваю цветных ублюдков вроде вас. Меня тошнит от ваших тупых разговоров и идиотской грызни. Вы носитесь со своей бессмысленной гордостью, как дебилы в дурдоме с новой игрушкой, и брызгаете слюной… Противно смотреть.
Никто из Канальских не шевельнулся. Любой другой, осмелившийся вести подобные речи, давно упал бы с простреленной головой, но - Дэлмор? Они не атаковали, но не из-за страха перед Хостовским, а из-за растерянности, которая удивляла их самих: от него, от врага, от гринго, почему-то не ожидали таких слов, он никогда себе не позволял…
Один Тулио реагировал так, как положено нормальному латино. Пальцы, сжимавшие нож, побелели, зубы скрежетнули, в глазах зажегся огонь ярости и возмущения.
– Что ты сказал? – прошипел он.
– Мне повторить для особенно умственно отсталых? Ты, видимо, настолько похож на последнего помойного пса, что с тобой не желают иметь ничего общего даже грязнокожие шакалы из одного с тобой выводка. Посмотри на себя – ты, жалкий недоносок, не способный ни на что дельное. Любая девчонка-малолетка из белых справилась бы с тобой, уж не найфера ли ты из себя корчишь? Да ты грохнешься в обморок от одной царапины. Эта железка у тебя в руке еще тупее, чем ты, недоразвитый урод, хотя в кого тебе быть другим, ведь ты один в один – твой отец, такой же жалкий ничтожный слабак…

Волна бешенства не позволила Тулио задаться вопросом: откуда эта белая сволочь знает о его отце. В ушах шумела закипевшая кровь, мир сузился до единственного желания – заставить ублюдка замолчать и забить его слова ему поглубже в глотку!
Шон тоже не обращал внимания ни на кого больше, для него существовал один Тулио. Не отводя презрительного взгляда, он коротко махнул рукой:
– А, ну да, у вас же тут вроде как великая битва. Ваш «поединок» такой крутой, важнее некуда, я подожду.
– Нет, ты не уйдешь! – прорычал разъяренный Тулио, и неожиданной поддержкой ему прозвучал выкрик рванувшейся вперед Исабель:
– По Закону улиц счеты между своими могут подождать, если речь идет о чужаке!
Почему она об этом правиле вспомнила, не понял никто, только Шон на долю секунды задержал на ней глаза. Потом повернулся к Тулио, подтвердил:
– Есть такой обычай. И, похоже, чужак это я.
Дэлмор шагнул к центру круга, не глядя, грубо оттолкнул Рамиреса:
– Отвали, с тобой позже разберусь…
И – занял его место напротив обозленного, горящего жаждой смерти убийцы.

Тулио решил не затягивать.
Бешенство стучало в висках, но опыт и расчет шептали ему, что лучше ударить сразу и наверняка, пока у Дэлмора не видно оружия, пока он еще, наверное, не собрался и не сосредоточился, пока он еще не напал сам. Латино не хотел выяснять на своей шкуре, насколько верно его первое впечатление об этом парне чужой крови, от которого шло на расстоянии ощущение такой смертоносной мощи, что внутри у Тулио все похолодело.
Инстинкт, никогда раньше не подводивший, подсказывал любой ценой избежать столкновения, но сделать шаг назад для латино – невозможная вещь. Даже если это шаг к спасению, даже если это помогло бы исправить что-то или отменить – нет.
Наглый гринго назвал это бессмысленной гордостью… Тулио затолкает ему эти слова в горло, вот что он сделает!
И побыстрее.
Пальцы каменеют на рукоятке верного ножа, плавный, скользящий шаг вперед, чуть в сторону, глаза в глаза, но смотреть надо не в зрачки, а как бы сразу на все тело, расфокусированно, чтобы уловить любое движение, чтобы не застал врасплох замах или удар. Не все об этом знают, не все так умеют, и далеко не все выживают в схватках.
Тот не шевелится, не принимает боевую стойку, он даже не напряжен с виду, просто стоит и наблюдает. У него что, действительно нет оружия? Идиот… если так – всё еще проще. Тулио не собирается щадить безоружных, звери так не поступают.
Не тяни – бей.
О нем всё врали, он такой же, как все. Он умрет.
Резкий бросок. И дальше должно быть слабое упругое сопротивление чужой плоти, расступившейся под лезвием, сладкое восхитительное чувство… Вместо этого – совсем не то.
В долю секунды, ошеломляюще быстро, одно за другим: легкий ветерок на лице, смазанное мелькание, жуткие дробящие тиски на пальцах – дьявол, что это? – потом хрустящий щелчок в локте той же руки, и тут же по лбу как будто полоснули чем-то острым, от виска до виска. Кровь мгновенно залила глаза, тяжелыми каплями повисла на бровях, ее медный запах ударил в нос, соленые струйки потекли по языку в глотку… мать вашу…
Тулио отшатывается на пару метров, ошеломленно мотает окровавленной головой, хочет вытереть лицо, но рука не слушается. Локоть вывернут, болтается, как у старой куклы, пальцы торчат под причудливыми углами и ничего уже не держат. Нож валяется под ногами, на земляном полу, который жадно впитывает сырые темные пятна. Левой рукой Тулио лихорадочно трогает лоб, нащупывает прямой и ровный, аккуратный разрез, из которого хлещет его собственная – его собственная! – кровь. Его собственным оружием…
Зачем Дэлмору нож?
Хватит и одного. Только вот это он будет решать, чью плоть он взрежет.

Вокруг тихо. Рамирес дышит тяжело, с хрипом, это слышно сейчас. И еще Суарес шевелит губами, сам не замечая, шепчет: «Да что ж ты ждешь, убей его…»
Наверняка он обращается к Тулио, ведь не может же Канальский желать победы гринго и смерти своему?
А Дэлмор действительно ждет, не пользуется моментом шока противника, его безоружностью.
Может, потому что ему как раз торопиться некуда. Может, потому что такому, как он, не нужны моменты преимущества, и, по большому счету, плевать, вооружен ли противник вообще и как конкретно. Стратегия боя у таких, как он, определяется не расчетом действий, которые должны привести к победе, победа изначально уже принадлежит им.
Стратегия определяется наличием и степенью желания покуражиться над обреченным.

Латинос не умеют отступать.
Волосы кое-где залепили рану, зрение чуть прояснилось, а хороший найфер владеет обеими руками в равной мере. К чёрту правую, с ней потом, пусть дергает, саднит и хочется орать от боли в перемолотых костях, это всё потом. К чёрту необходимость постоянно держать соперника взглядом – как тогда подобрать нож? К тому же как тут нахрен удержишь, когда всё мутится и плывет, неужели так легко оказалось вышибить его из колеи? Он считал себя сильнее, чем неженка Вентура, joder, как быстро и непонятно всё повернулось наоборот, должно было быть иначе…
Тулио с усилием, неуклюже нагибается за оружием, мертвая рука тыкается в пол, и он рычит от боли, но нож снова с ним, и будь он проклят, если не выпустит кишки этому дьяволу прямо сейчас. Изуродовал… опозорил… что это за подлый прием! Так унизительно страдать от своего личного оружия, которое даже руки твоей не покинуло, но больше такой фокус не пройдет. Это от неожиданности, такого не повторится, теперь он готов и знает, теперь он не позволит, он располосует ему не только лоб, он на нем места живого не оставит!
Рвануться уже не получится, не то состояние, силы вытекают вместе с кровью, которую Тулио не привык терять и даже просто видеть. Чужую – да, сколько угодно, это приятно и пьянит, но свою… Нет, надо достать этого ублюдка, дотянуться и посмотреть, как брызнет из него, и глотнуть, попробовать его на вкус… Это на миг показалось Тулио спасением, он даже не предполагал, как близок был к истине, что могла сделать для него одна капля крови врага.
Но далеко не факт, что этот парень согласен ею поделиться.

Собрав все силы, латино устремляется вперед.
Время будто растянуто, заторможено, он прекрасно видит, что Дэлмор не торопится уклониться или выставить блок, просто стоит и ждет, а Тулио сам идет к нему, сам услужливо несет оружие, сам приближает свою… сам идет к своей смерти. И в глубине души это знает.
Латинос не умеют отступать.
Замах левой – и он даже не заметил, не уследил глазом, как взметнулась рука Дэлмора и так же, как раньше, перехватила занесенный кулак. Но то ли со временем действительно происходит что-то непонятное, то ли Дэлмор на этот раз не спешит.
Снова ожог боли в пальцах, но он не моментальный, как было, а всё длится и длится, опять что-то хрустит, палец – боже, еще один, или два? У Тулио начинают подгибаться ноги, он почти висит на своей руке. Слабый рывок – отпусти, сволочь, что ты делаешь, мои кости!.. Конечно, нет. Правая как плеть, не поможет, и ничто не поможет, люди вокруг, свои, родной расы, родной крови, но и они не помогут.
Он знает – этот чудовищный чужак им ближе.
Он чувствует – они за него…
И снова движение, медленное, плавное: Дэлмор ведет нож Тулио вниз, его руку с его ножом - к его животу. Господи, нет.
Разум Тулио прочищается от жути, и все силы туда, к лезвию, к сгибающейся против воли руке, к натянувшейся, покрывшейся мурашками коже. Нет, я смогу… А нож приближается ровно, неудержимо, словно не пытается парень его оттолкнуть со всем напряжением, на какое только способен. Сила, которая направляет оружие, не похожа на силу другого человека, побеждающего в неравной борьбе – это, скорее, спокойная, равнодушная мощь механизма, пресса, которому всё равно, что смять.
Нет шансов ее преодолеть, и когда Тулио это понимает, он поднимает голову, встречает лицом к лицу взгляд того, кто его убил, и на миг видит его ртутные глаза, ледяные, как металл, застывший кристаллами. Он готов поклясться, что зрачки в этих глазах вертикальные.
И Тулио не стыдно.
Он всю свою уже истекшую жизнь был зверем, он презирал людей, привык охотиться на их молодняк, убивать их самцов, брать их самок. Он выиграл бы у любого человека, как изначально более слабого.
Но ни одному зверю, не говоря уж о людях, не под силу совладать с чистокровным демоном.

Ногейра прикрыл Исабель собой, не дал ей смотреть на то, как нож так же плавно, не встречая препятствий, погрузился в тело Тулио, прошел снизу вверх, до самой грудины, скрежетнул по ребрам, хотя этот звук мог быть и от молнии на разрезанной куртке. Латино еще простоял несколько секунд, зажимая левой рукой живот, потом рухнул мешком и затих. Шон отступил на шаг, вытер ладонь о темные джинсы, чуть поморщился – от трупа с распоротым животом идет тяжелый дух.
В круге молчавших свидетелей он нашел Суареса, еле заметно кивнул ему на тело. Тот понял – это приказ убрать.
Не раздумывая, Канальский подчинился. Оттащил Тулио подальше, за круг фонарей, за ящики, потом его прикопают где-нибудь на пустошах Холмов. Сделав, что было велено, Суарес неслышно прошел на свое место, и никто из amigos не покосился на него, не задался вопросом: почему это Хостовский тут командует, да еще так свысока, одними жестами, да еще после таких оскорблений в адрес всей Canal Nation? И почему Суарес Гарсия безропотно его слушается?
Его бы точно так же послушался любой здесь – и Хименес, и Ногейра, и Энрике, и Рамон, и Рамирес Вентура – абсолютно любой.
Они боялись этого парня в центре круга, да, боялись. Они уважали его, как безусловно сильнейшего. Но, помимо всего этого, было в Дэлморе что-то такое, что заставляло людей принять его волю над собой без споров и без размышлений, и было проще сделать так, как он сказал, чем объяснить самому себе, почему ты это делаешь…

***

– Теперь я, да?
Это Рамирес оторвался от столба, шагнул вперед, встал напротив Шона в пространстве ринга, из последних сил стараясь держаться прямо. В мутных от боли глазах черноволосого страх ушел вглубь, на виду он решил оставить только обреченную издевку.
– Моя очередь?
Поединок-то объявлен обоим, и после того, что сделал Хостовский с Тулио – отличным бойцом, опытным убийцей, просто здоровым человеком – Рамиресу действительно оставалось одно: улыбнуться в лицо своей смерти.
Не мог же он отступить.
А Шон помолчал, глядя в пол, словно готовя себя к чему-то, вздохнул и распрямился.
– Вентура, я… приношу свои извинения.
Не в первый уже раз подвал затопила мертвая тишина.
Рамирес моргнул.
– Что?.. – Он искренне подумал, что ослышался.
Хостовский стоял чуть напряженно, пальцы, на которых осталось еще немного крови, двигались, сжимаясь в кулаки, но не от злости - только тот, кто очень хорошо его знал, мог бы сказать, что так Шон выглядит, когда смущен.
Он обратился не только к Рамиресу, но ко всем сразу, чётко и внятно произнес:
– Я беру назад все свои слова, от первого до последнего. То, что я говорил… я не думаю так на самом деле. Я уважаю вас, люди Канала, и вы это знаете. Я прошу простить мне мою дерзость.

Никто не верил, что это происходит в реальности. Никто.
А Шон перевел взгляд на застывшего Рамиреса, на косую повязку у него на голове, понизил голос:
– Я беру обратно то, что сказал. Если бы я мог, я взял бы обратно еще и некоторые из моих действий.
После недолгого молчания Шон спросил уже более официально:
– Лидер Canal Nation, ты услышал меня? Я извинился вслух, перед всеми, и если ты мои извинения примешь, то по Закону улиц поединок не состоится. Так что?
Он повторил, еле заметно сощурившись:
– Ты принимаешь, или…
Всеобщий ступор достиг высшей точки. Дэлмор, похоже, в силу загадочных внутренних обстоятельств стал полным психом.
Неизвестно с чего явился в убежище Канальских в одиночку, неизвестно зачем оскорбил их всех скопом с головы до ног, вызвал двоих практически без объявления причин, убил одного так, что мурашки по коже до сих пор, и, чёрт возьми, неизвестно почему извинился перед вторым…
Он так развлекается?
С одной стороны, конечно, любопытно посмотреть на охреневшего Вентуру, перед которым только что была дивная перспектива поединка с Дэлмором на о-о-очень неравных позициях. По-хорошему, в таком состоянии Рамиреса бы и Тулио угробил на раз, не говоря уж об этом странном парне, в серьезной схватке с которым о шансах выжить можно и не вспоминать.
С другой стороны, вот так просить прощения за наглые слова – это ведь должно быть унизительно, да? Сколько раз другие, самонадеянные или чересчур нахальные, выкашливали нечто подобное из отбитых легких, плевались своими зубами и брали назад сказанное, а после этого надолго, если не навсегда, становились изгоями.
Но этот… Стоит гордый, говорит прямо, смотрит в глаза, а смущенными почему-то чувствуют себя они.
И такое впечатление, что провернул он всё это по какой-то задумке, провел, как по нотам, добился, чего хотел, и теперь ждет, чтобы ему хотя бы в самом финале подыграли правильно.

– Вентура?
Очнувшись, как от толчка, Рамирес выпаливает:
– Да! Я… – с усилием сглатывает, уже тише договаривает, как-то не очень уверенно, словно ждет, что всё окажется злой шуткой: – Да, я п-принимаю…
У него в голове полнейший хаос.
Парень всё не может сообразить, что тут к дьяволу происходит. Почему вместо драки с Тулио, к которой он готовился хотя бы морально, он должен был вдруг ни с того ни с сего драться с самим Дэлмором, какого хрена тот его вызвал и еще более какого хрена открутил всё назад?!
Ценой какого-то абсолютно неслыханного извинения…
И кто в чем виноват? Вашу мать, этот расклад отказывается влезать в его перетряхнутые мозги.
– Отлично.
Шон удовлетворенно кивает, отворачивается от Рамиреса, к которому тут же подбежала Исабель, и медленно оглядывает остальных, кто стоял у стен.
– А вы? Я хочу убедиться – может, кто-то из вас еще чувствует себя оскорбленным? Тогда я, в принципе, готов.
Никто не открыл рта, но головами они замотали одновременно и однозначно. Нет-нет, всё исчерпано, о чем речь. Это вообще не их дело, никаких проблем!
Дэлмор иронично хмыкает, и взгляд у него уже немного свысока, совсем не такой, как только что с Вентурой, но где вы видели идиота, который возмутится сейчас и полезет что-то выяснять? Есть желание – посмотрите, один такой как раз валяется за ящиками с ножом в кишках.
– Тогда всё. – Шон бросает им всем, как старым знакомым: – Давайте, увидимся.
И уходит к лестнице, оставив за собой мертвого Тулио, живого Рамиреса, не верящую в свое счастье Исабель и потрясенных Канальских.

***

Его "хаммер" стоял поодаль от нескольких ободранных канальских тачек. Шон, не торопясь, почти уже дошел до него и доставал ключи, когда услышал за спиной чей-то прерывающийся от волнения голос:
– Э-э… Дэлмор… то есть, Шон?
Один из латинос, высокий стройный парень в белой майке и с серьгой в ухе, догнал его, замер в паре метров, не решаясь подойти ближе. Шон нахмурился, не самым любезным тоном отреагировал:
– Энрике Варга?
Тот с усилием сдерживал неровное дыхание, выглядел сразу и смущенно, и нервно, и испуганно.
– Можно, я спрошу?
Под оценивающим взглядом Дэлмора Энрике заметно передернулся.
– Ну, спроси.
Едва получив разрешение, латино выпалил:
– Скажи, ты когда-нибудь дрался на fight no rules?
Зрачки Шона на миг расширились, потом сразу сузились до опасных острых точек.

Fight no rules, бои без правил, развлечение для взрослых, для ценителей, для тех, кто любит запах свежей крови и способен уловить ветерок от проскользнувшей мимо смерти на своей коже, получив от этого удовольствие. Подпольные игрища с диким тотализатором для жестоких убийц и почитателей их таланта отнимать жизнь как можно эффектнее. Поединки без Закона, где нет места никаким ограничениям, включая уличные правила, не говоря уж о каком-то там юридическом бреде.
Некоторые из неприметных нью-йоркских подвалов на удивление хорошо охраняются крепкими людьми с серьёзным оружием. Они молча пропускают туда только неслучайных посетителей в стильной, безумно дорогой одежде, чьи еще более недешевые машины ждут в паре кварталов. Рядовому городскому отребью в такие подвалы обычно вход заказан, лишь иногда, когда особенно повезет, можно незаметно прорваться через заднюю дверь на последний ряд и приобщиться к зрелищу для избранных.
Есть и другие подвалы, рангом подемократичнее, где атмосфера свободнее, ставки ниже, зато воплей и азарта через край… В любом случае, бескомпромиссный фейсконтроль не пропустит никого моложе восемнадцати как минимум, такие зрелища не для малолеток, которые не умеют держать язык за зубами.
Наверное, только один человек беспрепятственно проходил когда-то в любой из этих подвалов мимо лощеных секьюрити и быковатых охранников, будучи при этом подростком лет четырнадцати-пятнадцати.
Они не только не заступали ему дорогу, они услужливо отшатывались. Провожали его взглядами – настороженными, откровенно опасливыми, уважительными.
Взрослые сильные мужчины инстинктивно вжимались в стены, чтобы дать пройти юному парню с мертвыми, невыразительными серыми глазами, старались быть понезаметнее, чтобы он не обратил на них свое холодное отточенное внимание, чтобы он – не умеющая умирать легенда fight no rules – разорвал на куски в этот вечер кого-то другого.
Fight no rules в том или ином виде всегда были и всегда будут, до тех пор, пока человечеству не надоест упиваться страданиями себе подобных, а такие времена вряд ли настанут. Там существует единственное право – право сильного, ценится единственная доблесть – удивить ко многому готового зрителя чем-то особенным, исключительным, запредельным. Например, поймать летящий в тебя нож голыми руками и вернуть его в лоб владельцу, или со специфическим звуком расколоть черепа двоих вооруженных неслабых соперников друг об друга, или вынуть у еще живущего человека сердце, чтобы показать ему последние его сокращения, или загнать одному в глаз остро заточенную свежую кость второго…
Или – в качестве отголоска былых свершений, в облегченном варианте, скорее, от скуки – вспороть живот найферу его же ножом, даже не коснувшись рукоятки.

– Ты не мог меня там видеть.
Энрике тут же уточнил:
– Не я, я не видел… отец мой видел, рассказывал… - голос от волнения севший. – Так это правда был ты?
Он ждал ответа от парня, стоявшего на расстоянии вытянутой руки, и вдруг краем сознания понял, что хочет услышать «нет». Иначе слишком страшно.
А Шон, не вынимая рук из карманов, задумчиво смотрел вдаль, на неровную линию холмов на горизонте.
– Я тебе одно скажу, Энрике Варга… О своем прошлом я не люблю ни говорить, ни вспоминать. Если тебе охота почесать языком на эту тему, уясни – выходов два. Или ты вовремя накрепко решишь держать этот самый язык за зубами, или я тебе его оторву. - Он перевел глаза на бледного Канальского. – Сейчас. Реально. И брошу тебе под ноги.
Энрике медленно попятился, мотая головой:
– Нет… я молчать буду! Я и так бы не стал… это всё-таки… - он не сумел выразить какое-то сложное чувство и скривился в мимолетной нервной улыбке. – Я п-пойду.
– Иди. Варга!
Энрике резко испуганно замер уже шагах в десяти, а Шон усмехнулся:
– Привет твоему отцу. Скажи – от Демона. Я надеюсь, у него хватало ума ставить на меня.

Шон поднял руку с ключом к двери "хаммера", но бросил взгляд вперед, сощурился и оставил связку болтаться в замке.
На блестящей мощной трубе, наваренной на машину вместо стандартного бампера, сидел Рамирес в расслабленной позе, свесив ладони между колен и глядя в пыльную землю. Поодаль стояла Исабель.
Хозяин "хаммера" обошел машину, прислонился бедром к крылу, скрестил руки на груди. Пуэрториканец молчал и не двигался еще несколько секунд, как будто не замечал или оставлял ему первое слово. Но потом медленно поднял голову, посмотрел на Шона из-под грязной повязки неожиданно веселыми ясными глазами и широко улыбнулся:
– А ведь я крутой!
Ровные белые зубы сверкнули между потрескавшимися губами.
Шон вопросительно поднял бровь. Рамирес пояснил:
– Я дважды был в поединке с тобой… и жив. Больше того, – черноволосый размышлял вслух, удивленно кивая по мере осознания: – …в первый-то раз ты мне сдался! А во второй – вообще даже не начал, ты предпочел передо мной извиниться! Твою мать, Дэлмор, я понял! Ты меня просто боишься!
Шон хмыкнул, отвел в сторону смеющиеся глаза.
– Ну да, Вентура, конечно же. До дрожи, до кошмарных снов. На самом деле я боюсь на третий раз не сдержаться и всё-таки тебя пришибить.
– Правда? Этого? А почему? – мгновенно отреагировал тот тихо и очень серьёзно.
Шон не ответил.
Оба помолчали.
– Да-а, – протянул, наконец, Хостовский, – у вас теперь будет много поводов посплетничать. Твои наверняка наперегонки мчатся рассказывать во всех подробностях, как я там разорялся.
– Что ты несешь? – дернул плечом Рамирес. – Ни хрена они не скажут, не понимаешь, что ли? Ха, и вообще, как будто им кто поверил бы. Да, и вот что. - Парень смущенно нахмурился, шмыгнул носом. – Я тоже, наверное, того… извиняюсь. Дерьмовый товар попался. Крыша не выдержала, тормоза потрескались. Твой Ирландец меня убьет?
– Может быть. Попробует. А ты ему не разрешай.
– Ну да, так и поступлю, в башке только дырку заделаю. А ты, кстати, себя тоже как-то сдерживай, что ли, – с обидой в голосе протянул Рамирес, – вовсе незачем было разбивать мне череп об ступеньки, синяка под глазом вполне бы хватило!
– Учту на будущее. В следующий раз будет синяк.
– Ой, давай лучше без следующих разов.
– От тебя зависит.
– Угу…
У Шона в кармане сработал коммер, он глянул на дисплей и вздохнул.
– Так, Вентура, мне домой надо. Слезай уже с моей машины. Или мне тебя еще и подвезти?
Рамирес осторожно поднялся и кивнул назад, на встревоженную Исабель, которая вытягивала шею, стараясь услышать разговор парней, но подходить не решалась.
– Да нет, не надо, у меня есть кому за рулем посидеть. Хотя предложение я ценю.
– Отвали.
Они еще несколько мгновений молча смотрели друг на друга, и ничего не знающий о них сторонний наблюдатель, если б такой нашелся, ни за что бы не сказал, что эти двое враги.
В последний момент перед тем, как отвернуться, Шон услышал тихое:
– Спасибо.
Он покачал головой и указал глазами на девушку за плечом Рамиреса:
– Скажи это ей.
– Ей? – не понял тот.
– Я так бы ни о чем и не узнал.
Пуэрториканец отступил с дороги, и тяжелая машина со скрежетом вспорола колесами придорожную щебенку.

Исабель подбежала к брату, который смотрел вслед "хаммеру", а Рамирес вдруг резко схватил ее за плечи и впился в лицо горящим взглядом:
 – Ты! – Он встряхнул испуганную девушку. – Это ты ему сказала?!
Та промямлила нечто неразборчивое. Парень оскалился:
– Ты была в Квартале?! Отвечай!
– Нет! – У Исабель дрожали губы. – Не в Квартале, только «У Дэна»! Это же не…
– И ты его… ему?
– Я рассказала как есть, и всё! Он даже не ответил, я не знала, что он будет делать, и будет ли вообще… Мире, я же хотела как лу…
Рамирес неожиданно порывисто сгреб Исабель, сжал в крепком обьятии, зарылся лицом ей в волосы. Горячо прошептал, зажмурившись:
– Que Dios te bendiga, hermanita. Что б со мной было без тебя.
Она тоже обняла его, засмеялась облегченно:
– Ой, не во мне одной дело… Пойдем, я дотащу тебя до постели и не выпущу оттуда дня три, не меньше. Никаких рейдов, fiestas и copas, только мате, домашняя еда и сон, понял меня? Можешь орать сколько угодно, но я тебя сначала вылечу, а потом гробься снова сколько влезет и как хочешь, на твой личный вкус. Возражения не принимаются.
Парень оперся на плечо девушки, потащился вслед за ней к обшарпанному "мустангу".
– Ты меня спроси сначала, против ли я…