Восемь часов утра, рыбацкий терминал. Позднее зимнее солнце совсем недавно выплыло из-за гор и ещё не успело накалиться добела. Ближайшие полчаса его аккуратный, чётко выписанный диск сохранит свою форму и бронзовый оттенок... Соответственно, бронзой в это время будут отливать и крутые борта рыбацких баркасов, и оперение орущих в экстазе чаек, и зеленовато-серые воды океана, - который только шутники, склонные к чёрному юмору, могли назвать «тихим».
Чайки орут, потому что у них планида такая. Немузыкально орут. Восемь утра – это у прибрежного зверья время халявного завтрака: рыбацкие моторки возвращаются с уловом. Вот и кучкуются на причале морские котики, пеликаны и чайки – ловко увёртываясь от грузовых платформ на колёсах, снующих туда-сюда работников терминала с тачками и ранних покупателей. Переминаются с ласты на лапу, совершенно не боясь ни людей, ни присутствующих в изобилии сухопутных кошек и собак.
Котики океанские блестят на солнце, пуская золотистые блики; пеликаны неуклюжи и неопрятны, но по крайней мере помалкивают… А чайки – что деревенские куры – суетятся и голосят по поводу и без. Притащил раздельщик ведро рыбы к своему прилавку под козырьком – орут от вожделения. Метнул через парапет отрезанные хвосты и головы – орут и отталкивают друг друга в процессе делёжки. Нажрались – орут от полноты чувств...
И люди завтракают в это время. У входа в торговый павильон смуглая бабуся в засаленной бейсболке опекает здоровенный стальной чан, обложенный пенопластом. В чане дымится кофе, а рядом задрапирована клеёнкой в весёленьких цветочках тележка из супермаркета. Оттуда пахнет сладкими пирожками с корицей, и высовываются упаковки белых одноразовых ложек.
- Кофеёк гоорррряяччииииий! Работнички-хозяйчики подходитееееее! Пирожки свежие с кофейком для настроения и укрепления сиииииил! – зычно выкликает бабуся.
Из павильона выходят трое степенных мужиков в свитерах неопределённого цвета и резиновых сапогах с налипшей рыбной чешуёй. У каждого в руке маленькая, прикрытая ломтём белого хлеба аллюминиевая плошка, в которой ещё скворчит яичница. Это кухарят за павильоном, прямо на причале двое «дежурных»: перемежая стряпню прибаутками, лопатит один из них яичную болтушку с луком на огромной жжёной сковороде, а другой накладывает её в миски и режет хлеб безразмерным тесаком с потемневшей деревянной ручкой.
Прохожу насквозь павильон, где на прилавках ожидают покупателей всевозможные моллюски и прочая кораллово-ракушечная живность, - и походная кухня «дежурных» оказывается в поле моего зрения. Но гораздо интереснее вторая такая же – справа от меня, под навесом, где, задрав натруженные моторы, отдыхают на козлах рыбацкие шлюпки. Здесь на огне булькает густая уха, которую по традиции рекомендуют с перепоя, от депрессии, малокровия, импотенции, и пониженного давления... Подхожу непосредственно в момент, когда знаменитая «сеньора Мария» – крашеная хной дородная дама с брезентовом переднике – подкладывает щедрую порцию мидий в миску мрачного юноши богемного вида. Юноша пристраивается за верстаком, выполняющим функции стола, и сосердоточенно ест. Помимо него там ещё сидят двое чернорабочих, погружённых в обсуждение вчерашней попойки.
- Желаете ушицы? – приветливо интересуется у меня сеньора Мария.
Ещё как желаем... Я специально не завтракала, чтобы отведать этой пахучей ушицы, в которой можно найти практически любого представителя местной тихоокеанской фауны. Сажусь на перевёрнутый деревянный ящик, беру с общего подноса поллимона и выжимаю в дымящееся содержимое миски. Хмурый от недосыпания юнец передаёт мне солонку.
Потом приходит бородач в промасляной брезентовой куртке и церемонно приветствует всех присутствующих. Сеньора Мария быстрым движением поправляет рыжую копну и незаметно одёргивает передник.
- Ушицы желаете, дон Мигель? – она лучезарно улыбается.
- Из ваших рук – всё, что угодно, - дон Мигель стреляет в очарованную трепетную мишень огненным взглядом из-под густых ресниц. – Намёрзлись, сеньора моя, так, что кости ломит. Хивия косяком шла, в воду пришлось лезть три раза...
- Ах, боже ты мой, - сокрушается сеньора Мария, а бородач, игнорируя густые клубы пара над котелком, склоняется к ней и доверительным шопотом – который, однако, прекрасно слышен всем присутствующим – добавляет:
- Всё моё мужское достоинство от холода скукожилось.
Мужики за столом заходятся радостным ржанием, но повариха не смущается:
- Вот вам, дон Мигель, гущинки со дна поядрёней... Чтоб достоинство-то расправилось поскорей!
Сдаю сеньоре Марии пустую миску и направляюсь к кромке пляжа, где – прямо с лодок, как на российских рынках, «с грузовиков», - уже во всю идёт торговля только что выловленной рыбой и той самой хивией, по вине которой скукожилось мужское хозяйство дона Мигеля, а также многих других добытчиков, вынужденных лезть за гигантским кальмаром в холодные океанские воды. Не успеваю пройти и пары метров, как хватает меня за рукав молодой скуластый парень:
- Хозяюшка! Угря будете брать? Свежие розовые угри, две тысячи штука! Смотрите, красота какая! – он тянет меня к ближайшей шлюпке, - Ещё рыба-пила имеется и хивия!
Угри и впрямь хороши. Выбираю одного средненького и полдюжины серебристых мерланов для жарки, которые тут же изчезают в бездонном ведре подоспевшего раздельщика.
- Девятнадцатый лоток! – кричит он мне и тоже изчезает.
Расплачиваюсь с владельцем шлюпки, киваю скуластому зазывале и иду искать девятнадцатый лоток, стараясь не наступать в чаечье и пеликанье дерьмо... Слава богу, что морские котики не летают... Когда добираюсь до цели, раздельщик – приземистый седоватый мужичок - уже во всю орудует похожим на финку ножом и напевает негромко.
Мимо с грохотом прокатывает свою тачку молодой разнорабочий в рэперских штанах. Сразу за ним появляется другой – с огромным разводным ключом в одной руке и дымящейся миской в другой.
- Доброе утро, дядя Хосе! – кричат они раздельщику почти одновременно.
- Здравствуйте, здравствуйте, крабы моржастые! – отзывается тот и подмигивает мне, - Племянников развелось – как криля! Ужас.
Улыбаюсь.
Сверкает-блестит серебристая финка, изящно избавляя приговорённых рыб от конвульсий и внутренностей. Солнце побелело и расползлось, лишив походную кухню сеньоры Марии тени от навеса. Оставляю раздельщику горсть мелочи на лотке и иду к выходу.
Рядом с кофейно-пирожковой бабусей стоит теперь тощий подросток, держа на вытянутых руках коробку из-под карамели, с прорезью для пожертвований и чилийским флагом на крышке.
- Сеньора, подайте сколько сможете на нужды рыбацкого профсоюза, - говорит подросток ломающимся баском и серьёзно смотрит на меня большими чёрными глазами в сетке еле заметных морщинок.
От постоянного ветра с моря, солёных брызг и блик на воде в солнечные дни им приходится cлишком много щуриться...
18/09.2007 Vi;a del Mar