воспоминание первое

Том Скерцо
     - Ну, что? В путь?
     - В путь.
     Гаснет свет, привычно щелкнул дверной замок. Шесть ступенек
вниз, дверной железный вой, и лето ударило в лицо струями света
сквозь до безумия зеленую листву. Детский смех и крик со стороны
двора, шум проезжающей  у соседнего дома машины, ласковые
курлыканья голубя, преследующего самку. Пахнет озоном и мокрым
асфальтом. Всякая лужа слепит отражением солнца.

     «Кажется, я снова прослушала, куда и зачем мы идем.  Впрочем, это
не важно. Буду идти с ней в ногу и поворачивать туда, куда повернет
она. Итак, ты снова   говоришь о работе и о людях, на ней
работающих. Ну вот, еще одна незнакомая фамилия. Ну что же,
получай мой непонимающий, вопросительный и по-детски наивный,
взгляд и поясняй, что за личность и что забавного с ней случилось!».

     Мы шли быстро и твердо, обходя и перепрыгивая грязно-
зеркальную воду на дороге.  Кто мы, зачем мы, куда мы, как нас зовут
и сколько нам лет, навсегда останется тайной для того темного
мальчика, ехавшего мимо в своей синей коляске и с непристойным
любопытством рассматривающего нас.

     Как ни прискорбно, но он никогда не узнает, что та, которая была
необычно разговорчива сегодня, звала себя Кошкой. Наверное, просто
потому, что все делала как кошка. Влюблялась, как кошка; гуляла сама
по себе, как кошка; была живуча, как кошка; двигалась и выглядела,
как кошка. Ну, и обожала себя соответственно: с кошачьим
самолюбием.

     Но это ее глубоко субъективное мнение о себе. На деле, каждый в
ней видел что-то свое. И сто человек дадут ей сто имен. А может, и
больше.Одно только известно точно: равнодушных к ней не было и
вряд ли когда-нибудь появится. Всякий что-нибудь да чувствует в ее
сторону. Симпатий и антипатий, восторгов и зависти всегда ей было
достаточно. Они забавляли ее.

     Имея рядом с собой  узкий круг близких, она всегда жила просто и
разумно. Редко совершая глупости, она смеется над чужими. И
смеются все вокруг.

     Мне часто приходилось наблюдать интереснейшую картину: с
приближением ночи, в ее глазах разгорался странный белесый огонек.
Это означало, что материальная суета уходит вместе с дневной
усталостью; и пора взглянуть на мир с творческой точки зрения. Ее
стройная легкая речь в такие моменты звучала особенно эффектно.
Но сон – это маленькая смерть. И когда она все-таки отпускала день в
прошлое, огонек затухал. А потом приходило трусливое утро, и все
начиналось с начала…

     «Ну, куда мы так спешим?- думается мне. «Впрочем, это неважно.
Главное, теперь у нас полный пакет всякой всячины, которая в самое
ближайшее время превратится во всякую вкуснятину… М-м-м!!! была
бы собакой, напросилась бы жить к тебе! Честное слово!»

     У нее, кажется, до сих пор сохранилась жестокая привычка: что-
нибудь кому-нибудь отдавать. Чтобы  это «что-то» у этого «кого-то»
пылилось в его жилище и всем своим видом кричало:

     - Посмотри на меня! Посмотри! Ага! Посмотрел!!! А теперь
вспомни! Напряги мозги и все вспомни: как, когда, каким образом, а
главное кто меня тебе отдал!!!

     И ведь смотрят, вспоминают и улыбаются. В вряд ли «кто-то» «что-
то»  выбросил.

     Мы шли под быстро синеющим небом. Тучи, увидев какую грязь
развели внизу на земле, в панике разбегались. Влажно и тепло. Время
от времени мы переглядывались, чтобы еще раз убедиться в наличии
друг друга. Спокойность, правильность и органичность минут
расслабляла и радовала.

      Я тогда шла, закусив губу, и была, кажется, на несколько жизней
младше. И даже не подозревала, что именно в те минуты привыкала к
именуемой себя Кошкой, как к особому виду наркотика.
Привязывалась к ней крепкими нитями невидимой лески, которая
будет врезаться ни то в кожу, ни то в душу при различных роковых
обстоятельствах.

      Но тогда никто не знал, что так получиться.

      Тогда, исчезая с ней в неизвестном направлении, я задавалась
одним вопросом:

      «Кто ты такая?»