Я люблю, когда ты улыбаешься. Тогда видно всю красоту твоих губ. Не думай, что красивые губы это только для геев, просто я всегда вспоминаю арабских поэтов доисламского периода(вот они, издержки востоковедного образования!), которые писали о юношах, «подобных обрезку месяца». Даже в моей улыбке этого нет. Просто у тебя она одна такая. Уникальная. Когда я ее вижу, хочется смутиться и прикрыть ладонью нос, как делает Джи. Это я тоже очень люблю, но сейчас речь не о ней. Раньше, когда ты улыбался мне, только мне, у меня дрожали колени, и я не находила слов, их просто не было. Поэтому я молчала. И тоже улыбалась. Даже в тот последний раз. Наверное, я выглядела полной дурой.
Теперь я смотрю твои фотографии, и всякий раз нахожу твою улыбку, даже если она там затаилась. В глазах, в позе, просто в повороте головы. Но я нахожу ее редко. Реже, чем мне хотелось бы. Реже, чем я видела ее в те жалкие недели, когда ты был моим. Только моим.
Я люблю легкий перекос твоих плеч, когда ты идешь по улице с рюкзаком. Я вообще люблю твои плечи. В те дни, когда ты был моим, они были крепкими и теплыми. Такими теплыми и надежными, что мне всегда хотелось к ним прикоснуться. И – чудо – они отзывались на мои прикосновения.
Я любила разминать тебе спину. Опять же – никакого сексуального подтекста, просто мне нравятся сильные спины, прокаленные солнцем. Мне нравится быть полезной. Нравится делать что-то во благо.
Я люблю твои глаза. Они всегда неожиданно светлые, если, конечно, ты не злишься. Ты, конечно, всегда проигрывал в гляделки. Может, потому, что слова, которые ты читал в моих глазах, казались тебе слишком сильными. Слишком большими, чтобы в них поверить. Но ведь это все-таки была правда…
Я люблю твои руки. Особенно их южный вариант – жесткие и с мозолями. Мои лапки вдвоем почти помещались в одну твою. И было так хорошо и правильно, не побоюсь этого слова.
Я люблю тебя. И мне до сих пор трудно в это поверить. Поверить, что ты – действительно существуешь. Что мне удалось, пусть ненадолго, ухватить свое счастье за хвост. И пусть уже не мне ты улыбаешься, пусть не мои ладони у тебя на плечах, пусть кто-то чужой разминает тебе спину – пожалуйста, будь. Будь и улыбайся. А я прикрою дверь и запру калитку. Я тихонько уйду, я ведь люблю быть полезной. И пусть, если ты считаешь, что это во благо. Только, прошу тебя, не думай обо мне. Забудь. Я постараюсь не мозолить тебе глаза. Да и ты уже приложил к этому немало усилий. И все же прошу тебя еще раз – не береди мне ран, если конечно…да что если-то, по сути дела…Какое может быть если, когда я пятьсот раз оскорбила тебя и оскорблю еще немало, если представится случай.
И все-таки…все-таки если ты когда-нибудь поймешь, что настало время забыть про гордость…или что ты больше не хочешь ничьих глаз и ладоней, кроме моих…позвони. Ты же знаешь номер. Знаешь ведь? Позвони, и мы обязательно что-нибудь придумаем. Я всегда готов помочь тебе, стоит только набрать номер. Неважно, что ты мне скажешь. Неважно, почему ты позвонишь на самом деле. Ты всегда можешь на меня рассчитывать. Правда. Даже если ты захочешь, чтобы я была свидетелем на твоей свадьбе. Даже если ты захочешь, чтобы я посидела с твоими детьми. Даже если ты захочешь, чтобы я учила английскому твою жену. Даже если мне придется сложить для тебя слово «счастье» из букв Ж, О, П и А. Даже, даже, даже…
Ведь никакого из этих даже никогда не случится. Потому что ты не узнаешь, что можешь звонить мне когда угодно. Потому что ты всегда будешь думать, что я ненавижу тебя. И в какой-то степени ты будешь прав.