Командировка в Абхазию. Год 1998. Март.
Из дневниковых записей.
18 (суббота)
Ещё утром был в Москве. Потом Адлер. Граница. И вот в 20.40 по м.в. я в сухумской гостинице "Айтар". Впечатление от границы мрачноватое. Из республики сделали резервацию. А какой был край! Людей обрекли на нищету. За то, что они не хотят стоять на коленях. Вот и всё.
День рождения Хирбея
Абхазия - маленькая страна. Но до поры до времени места в ней всем хватало. Русские. Армяне, грузины и евреи жили главным образом в городах-курортах. Абхазы корнями своими вросли в деревню. А деревни вросли в горы.
Пройдут годы, и историки, возможно, дадут своё определение трагедии и героизму этого маленького народа. Одни назовут события 1992-93 годов вооруженным межнациональным конфликтом, другие грузино-абхазской войной, третьи прибегнут к описательному - "известные события в Абхазии". Сами абхазы и те русские, армяне, греки и евреи, что пятый год делят вместе блокадное лихолетье, разрезали свою жизнь на "до" и "после" войны. Она обожгла всех.
Гарик вглядывается в очертания близлежащих гор, но я уверен, что в этот момент перед его глазами стоят клодтовы кони на Аничковом мосту в Питере. Гарик Базба примчался в отчий дом с берегов Невы, едва услышав о начале войны. И сразу на фронт. Впрочем, фронт это сильно сказано. Эту гору оседлали абхазы, на противоположной - грузинская артиллерия.
- У нас поначалу только охотничьи ружья и были, - говорит журналист Виталий Чамагуа. Оружие добывали в бою. Грузинский карательный корпус вторгся в Абхазию внезапно. Танки они переправляли по железной дороге, и, если бы мингрелы не взорвали мост...
Абхазы - народ сдержанный, но война живёт в каждом из них, и только задень больную струну, как воспоминания начинают литься, как бесконечный дождь в Макондо.
Мы стоим на веранде большого крестьянского дома в селе Аацы, где живёт один представитель славного клана Базба - Закан.
Дом его старшего брата ниже, метрах в пятистах. Я не случайно употребляю слово "клан" в его первородном семантическом смысле. "Клан" - род. И "клан" - гордое шотландское слово. Возможно, есть что-то общее в судьбе этих столь далеких и разных народов. Несгибаемое свободолюбие и приверженность традициям.
Мужчины курят, обмениваясь короткими гортанными фразами. У них свой разговор. У нас с Гариком - свой. Его душа мается ностальгией по славному городу Ленинграду. Но здесь его дом. Закану за шестьдесят. Самая старая в роде Базба - бабушка Чачу.
- Обязательно напиши о ней. Наша Чачу - долгожительница. Ей сто четыре года.
Дай Бог здоровья тебе, бабушка Чачу! Каждый из нас выпил за это по стакану вкуснейшего красного вина. Но первый тост мы пили за Хирбея, который навсегда останется двадцатитрехлетним героем из клана Базба.
Собственно, на день рождения Хирбея Базба мы приехали в это пасмурный мартовский день 1998 года в горное село Аацы, где собрались за уставленным яствами столом родственники и соседи.
Хирбей покоится рядом. В саду. Под деревьями, опутанными виноградной лозой. Есть в этом соседстве нечто языческое, от далеких предков, которые не расставались с родными, отпуская за небесный горизонт лишь их души.
- Я обменял двадцать семь военнопленных на шесть тел наших ребят, - говорит Гарик, - потому что и мёртвые они должны оставаться рядом с нами. Скоро придётся брать дом на себя. Думал, что с отцом будет жить Хирбей, мой младший брат. Он всегда был таким домашним парнишкой.
Гарик - совершенно городской абхаз. Ему и в Сухуме было тесно и провинциально тоскливо. Возможно, как Онегину в деревне. Но судьба определила ему крестьянские заботы.
- Вообще-то здесь рай. В котором только нужно много работать. - Гарик даже улыбается своему случайному афоризму.
Дом Закана стоит на самом взгорье. Вокруг террасами спускаются мандариновые сады в неопавшей листве с проблесками жёлтых мандариновых искорок. В сад забрела телушка и обгладывает листву. По двору с ревизорской строгостью вышагивает слегка промокший петух.
- Хозяйство большое - говорит Гарик. - Коровы, овцы, птица, сад. Знаешь, мы с голоду никогда не умрём, даже если вы будете держать нас в блокаде хоть тысячу лет. Мы же к вам, как братьям, а вы нам - резервацию! Пойми, - он показывает на стайку тоненьких как лозинки, большеглазых девчушек, - они растут, и всё труднее объяснять им, почему Россия отвернулась от нас.
Гарик не первый, кто говорит мне об этом. Русский рабочий Толя и газетчик армянин Сергей из Сухума думают также. А им куда тяжелее без родственников в деревне прожить рублей на 50 в месяц. Я не говорю о стариках, чья пенсия в деноминированном исчислении составляет всего два рубля пятьдесят копеек. А ведь цены на продукты здесь ненамного ниже московских.
Главный редактор газеты "Республика Абхазия" Виталий Чамагуа сказал, что в Сухуме есть несколько бесплатных столовых для совсем неимущих. Я охотно ему верю. Просящих подаяние на сухумских улицах я не встречал. Странная ситуация. Бедность здесь совсем иная. Потаённая. Как и чувства, которые испытывают сегодня сухумцы к тем немногим приезжим из России, кому удается раздобыть разрешение, через проход по мосту через Псоу.
Мне непонятны уловки наших дипломатов. Мне трудно понять хитросплетения и перипетии нашей геополитики на Кавказе. Вероятно, у дипломатов есть свои резоны в сохранении существующего статус-кво.
Знаю лишь одно, потому что душой прочувствовал это знание: в ближайшее время вряд ли кому удастся помирить два соседних народа - абхазов и грузин. И именно в этом суть трагедии маленькой непризнанной республики, которая тянется к России, в то время как Грузия стремится в НАТО.
Война прошлась здесь по судьбам людей разрывной пулей. И раны от неё не заживут долго. Нужно десять, двадцать, сто лет, чтобы раны зарубцевались.
Село Аацы и клан Базба - всего лишь частица Абхазии, но без неё никак. Если завтра, не дай Бог, грянет война, на неё отправятся все мужчины этого клана. И не только. Под ружьё встанет вся нация.
Они пойдут воевать не только за каждую пядь родной земли, но и за то, чтобы Хирбей и другие парни, сложившие головы за свободу, спокойно спали в садах возле родного дома.
" Как земля никогда не умрёт, так и тот, кто был однажды свободен, никогда не вернётся к рабству. Крестьяне, которые пашут землю, где лежат наши мёртвые, знают во имя чего они пали. За два года войны они успели понять это, и никогда этого не забудут". Эти строки из эпитафии Хемингуэя добровольцам, павшим за Испанию, напомнил мне бизнесмен Заур, подчеркнув необратимость ситуации.
- Да, но испанцы сумели победить в своих душах ту войну, - пытаюсь возразить, понимая всю несостоятельность своего аргумента.
Заур смотрит насмешливо. Грузия может предложить автономию, за которой маячит...
Потому спорить беспредметно.
- Может быть, лет через сто о чём-то договоримся. Хотя я в это не верю, - говорит Заур. - Но проверить это невозможно. Ни тебя, ни меня к тому времени не будет, хотя мы абхазы - долгожители. Но не бессмертные, как иные шотландцы.
Бабушка Чачу зовёт мужчин в дом за стол. На дом Закана падает моросящий мартовский дождь. Но он не замочит Хирбея. Над его могилой - кровля. Как и над верандой, на которой мы поднимаем стаканы красного вина. За свободу!