Житейская история
ЗИМА БЫЛА малоснежная и холодная. Ульяна редко выходила на улицу. С утра управившись по двору, лишний раз заглянув в почтовый ящик, она тут же спешила спрятаться в тепло, чтобы не остудить свои капризные бронхи. В доме, как всегда, было тихо и уютно, так, как ей нравилось. Она сама создавала для себя этот маленький мирок, в котором все отвечало запросам ее души. На стенке, между кроватью и плитой, висела ее гитара с огромным атласным бантом, под ней ютилась небольшая ножная швейная машина, возле которой стоял плетенный из лозы старинный стул. В углу при входе – широкая скамейка, на ней – эмалированное ведро с водой, рядом – видавшая виды металлическая кружка.
Пол в ее доме – из рубероида, покрашенного темно-вишневой краской, на нем лежит половичок, который удобно трясти по мере надобности. На постели – две огромные цветастые подушки, прикрытые кружевной накидкой. Прикроватный коврик достался ей еще от покойной матери, на нем – три оленя возле лесного ручейка. Один пьет воду, другой выпрямился и застыл, будто прислушивается к тишине, третий, молоденький, щиплет травку. Сколько бы ни смотрела женщина на эту лесную идиллию, в ее памяти возникали воспоминания, которые никоим образом не были связаны с лесными зверюшками. Наоборот, рисовался ей собственный двор, притрушенный снежком, телега с двумя норовистыми лошадьми, мать, выносящая из дома коврик и подушки. На телеге – все ее приданное в узелках и плетеных кошелках. Возле лошадей – высокий мужик в валенках и тулупе. Ее будущий муж из дальней деревни. Они почти не знакомы, но замуж выходить надо, потому что позже никто не возьмет, мужиков после войны осталось мало. А Ульяна к тому же вернулась после угона в Германию с раненной ногой. Кому такая нужна?
Никита с ней особо не любезничал, хоть и человек был неплохой, хозяйственный, работящий. Все у него исполнялось, как задумал. С войны пришел целым-невредимым, руки истосковались по работе. Поправил родительский дом, достроил к сеням еще коридорчик, почистил колодец. А тут соседи подсказали, что есть хорошая швея Ульяна Задорожняя, живет с матерью в хуторке Даниловка. Он припомнил, что еще до войны заказывал себе костюм в швейной мастерской, примерку делала именно она – сноровистая, глазастая. Косы у нее не так, как у других, ютятся, скрученные на затылке, а любовно выложенные величавой короной на круглой головке. Ничуть ей не мешают в работе, будто там им и место. Запомнилась Никите Ульяна, что и говорить. Поэтому, только напомнили ему о ней, тотчас же начал собираться в дорогу.
Свое житье у свекрови вспоминать не хотелось. Здесь знали только работу – без устали и передышки. Ее гитара пылилась чуть ли не под кроватью, зато швейную машинку поставили на самом видном месте. Ульяну забросали заказами: шила мужикам брюки, бабам – юбки и фартуки, девкам – платья, сарафаны. К тому же управлялась возле свиней и телят, доила корову, пасла гусей.
Вскоре родила сына. Принимала роды сельская повитуха с крепкими руками и обветренным лицом. С порога, едва сняв клетчатый платок, скомандовала:
- Так! Лежи пока лицом к стене и прислушивайся, когда хватать начнет. А мне – горячую воду и рушники!
Лицом к стене потому, чтобы мук роженицы не видеть. Крики-то глухая Авдотья почти не слышала, а искусанные губы, слезы очень раздражали ее.
Родился первенец. Славный такой, розовенький, голосистый! Ульяна души в нем не чаяла. Он и стал причиной ее разрыва с мужем и его родней. Никто не мог примириться с тем, что невестка реже наведывалась к скотине, забросила шитье. Начались скандалы, муж грозился выбить из нее лень, а она не могла оторваться от колыбели, хотя сынишка и засыпал спокойным, безмятежным сном. Все казалось, что он повернется носиком в подушку и задохнется, если ее рядом не будет.
Удобный момент выискался, когда из Даниловки явился покупатель на телочку. Пока сторговались, туда-сюда, Ульяна и закинула свои узлы на телегу, уселась с ребенком поудобнее и, не попрощавшись, укатила с тем дяденькой домой. Быстро и весело, будто оковы с себя сбросила. И минуты не сожалела о содеянном. Сынишка – рядом, руки-ноги имеются, сила есть – не пропадем!
С той поры зажили с матерью, хоть она и сокрушалась, то и дело вспоминая покойного отца, который бы не допустил такого самоуправства. Ульяна будто на свет родилась: просыпалась ни свет ни заря, выметала двор, кормила голубей, выпускала кур, уток, ласкала соскучившегося Барсика. Все ей было мило и любо до слез. Голуби садились ей на плечи, на ладони, она привычно пересчитывала самочек, отмечала, сколько вылупилось птенцов. Это их с матерью богатство многих раздражало. Именно их дом облюбовали голуби, даже война их не распугала, прилетали снова и снова к знакомой потемневшей шиферной кровле, пролезали в круглые отверстия на причелке, привычно возились на чердаке в своих гнездах, ворковали, шелестели соломой…
Вот и сейчас Ульяна слышит этот шорох. Душа у нее на месте, жизнь продолжается, если голуби гнездятся. С ними матери веселее дожидаться сына. Алешка поступил в мореходку, стал уходить в рейсы. Взрослый, самостоятельный. Будто и не было тех лет, когда таскала его за собой на работу в мастерскую на другой конец села, когда защищала от мальчишек, дразнивших его безотцовщиной… Никита женился на другой, навсегда затаив на нее обиду, не проведав ни разу сына, не приехав на похороны тещи. Что и говорить, они так и не стали родными, даже близкими за столь короткую супружескую жизнь. Обходилась без чьей-либо помощи, пускала к себе на квартиру девочек-школьниц, когда сын уходил в плаванье, снова и снова принимала заказы на шитье.
На судьбу не сетовала. Наоборот, радовалась, когда сын привозил заморские обновки, когда дом наполнялся музыкой. Алешка подхватывал ее во дворе, они вальсировали, разгоняя голубей, а соседи только пожимали плечами, проходя мимо ворот.
Первый магнитофон на селе – только у него. Морская форма, молодецкая выправка, спортивная осанка – как не радоваться, не гордиться? Думалось ли о будущей его семейной жизни? Нет, ведь он – совсем еще мальчишка, всего тридцать лет. Хотя уже капитан дальнего плавания. Пусть плавает, пока молодой. Якорь всегда успеет бросить. На лету хватала его выражения, морские термины, поговорки, анекдоты. Ульяна была молодой и беспечной, ей завидовали, перемывали косточки, когда в кругу девчонок-квартиранток пела старинные романсы под гитару, рассказывала отрывки из читанных-перечитанных любовных историй, привозимых сыном. Стареть ей не давало вечное ожидание радостных встреч с Алешей, созерцание его мужания, степенности.
И ВОТ ОНО случилось, его супружество. Капитан привез из Молдавии красавицу-жену, получили квартиру в областном центре и вскоре появились в Даниловке для знакомства со свекровью и разговорами о возможном ее переезде в город. Алешке хотелось, чтобы его любимые женщины подружились, чтобы Ксении было не так скучно одной дожидаться его из рейсов. Но мать не спешила радоваться невестке, делить сына на двоих. К этому она не была готова, хотя виду не подала. Ни на какой переезд, конечно, не согласилась, не особо и приглашала Ксению к себе в деревню. Как-то сразу поникла: у вас, мол, своя жизнь, а у меня – своя. Куда мне от голубей-то уезжать, как они без меня? Моя душенька только с ними и тешится, видать, и на небеса с ними улетит…
- Мам, ну что ты говоришь? Даже слушать неприлично! – возмущался Алексей. – С голубями она улетит… Да мы тебя еще замуж отдадим! Какому-нибудь профессору-пенсионеру отрекомендуем, правда, Ксюш?
Девушка смеялась, соглашаясь и втихомолку радуясь, что ей не придется возиться с пожилой женщиной в двухкомнатной квартире. Однако Ульяне все-таки пришлось побывать у невестки.
Это случилось через полгода. Ксюша все же заскучала в городе, пару раз появилась в Даниловке, сходила в сельский клуб, прошлась туда-сюда от нечего делать. Попался ей на глаза один отчаянный парнишка, водитель райпотребсоюза. Глаза у него, как в той песне поется: что в них – не поймешь… Оторваться невозможно. Короче, знакомство перешло в необходимость встреч, и они, конечно же, последовали одна за другой. А у парнишки-то семья оказалась. Стало быть, любовники они… Встречались в городской квартире, пока Алешка плавал.
Жена Григория начала жаловаться начальнику райпотребсоюза: что вы, мол, командировки за командировками, муж дома не бывает, даже в выходные в городе остается! Тот удивляется, длительных командировок давно нет, по выходным никто никого не привлекает к работе. Ну и ну! Лида давай по селу расспрашивать – самый верный ход. Нашлись такие, что видели Гришку с Ксюшей вместе в машине, что они даже целовались!
Недолго думая, Лида – к Ульяне:
- Тетенька, давайте съездим вместе! Она-то вам откроет, а меня одну на порог не пустит! Застукаем их вместе, и вам же польза будет, сына-то вам тоже жалко, ведь он ничего не знает!
Уговаривать долго не пришлось. Засуетилась мать, даже сердце перебои стало давать, руки дрожат, как тогда, когда от мальчишек защищала сына. Недаром не потянулась сразу она к этой молдаванке, вот какой она оказалась!
Насыпала побольше корма голубям, собачке в будку полбуханки затолкала, калитку – на замок и отправились в дорогу.
Долго никому не рассказывали, какая встреча ожидала их в квартире Алексея. Впустить-то их впустили, но Гришки здесь не было. Ксюша гостей привечает, хоть и наигранно. Винцом от нее попахивает, да и рюмки со стола не успела убрать. Ульяна уже и засомневалась, но Лиду не проведешь. Туда-сюда, мечется по комнатам, по углам заглядывает. А потом балконную дверь – дерг-дерг!
Ксюха спиной загораживает, не пускает. А Лида стоит на своем: давай, открывай! Деваться некуда, открыла. Никого нет, только ковер свернутый в углу поставлен.
- Ну, что, убедилась? Что только в голову взбредет, стала бы я твоего мужа прятать!
Ударила со зла кулаком Лида по ковру, а он возьми да и развернись! Выпадает оттуда Гришка – в чем мать родила!
Что было, догадаться не так и трудно. Доверие к невестке мгновенно пропало, мать сообщила сыну, тот быстро среагировал, но резко действовать не спешил. Оказалось, что его жена беременна.
Пожили они еще вместе, родился Славик и вскоре оказался в бабушкином дворе. Было ему три годика, когда мать сбросила с себя ненужный груз, оставив сына мужу. Алексей не мог оставить работу, вся надежда была на Ульяну. Конечно же, она с радостью приняла малыша, сразу помолодела, стала сноровистей, все у нее горело в руках. Купила козочку, свежим молочком отпаивала бледненького да худенького горожанина, приучала к сельской жизни.
БОЛЬШЕ всего пацаненку нравились голуби. И они его полюбили. Едва выйдет во двор, сразу же слетаются, подходят близко, поднимают головки, ждут корма. Часами Славика не слышно и не видно – гуляет с голубями.
Быстро подрос, в школу начал ходить. Отец ему дорогие подарки возит, хотя бабуля грозится: не балуй! Все равно, велосипед у него, коньки, ролики, чего только пожелает. На выпускной вечер надел белый костюм – ни у кого такого не было.
- Ну и Славка! – любуются отец с бабулей. – Как с киноэкрана!
- Ален Делон! – утверждает Алексей.
- Тихонов! – спорит Ульяна.
Поехал поступать, стал учиться. Долго бабка тренировалась, чтобы вымолвить: менеджер! Вскоре приехал с девушкой. Уведомил, как отрезал: будем жить гражданским браком.
Что тут поделаешь? Отец только наездами, а бабка… что бы ни сказала – никто и ухом не ведет. Квартира в городе имеется, в село только отдыхать приезжают. Правда, Ленка, как очарованная, от голубей не отходит. С узенькой ладошки кормит их, сюсюкает, умиляется…
- Что, никогда с птичками не общалась? – переспрашивает Ульяна.
- Что вы, конечно, нет! У нас, в детдоме, голубей не было…
- Как? Разве… Ты в детском доме воспитывалась?
- А Славик не говорил? Слав, ты что, не все сказал?
- А какая разница? – дернул плечом Славка. – Бабуль, а что это меняет?
- Ничего, внучок, - тихо отступилась Ульяна.
Вошла в дом, присела на кровати, сняла зачем-то гитару со стены, коснулась струн:
Я о прошлом теперь не мечтаю,
И мне прошлого стало не жаль,
Много раз только я вспоминаю
Эту темно-вишневую шаль…
Дверь тихонько отворилась. Ленка со Славкой застыли удивленные. Они никогда не видели бабушку, играющую на гитаре. Не замечая вошедших, она пела чувственно и проникновенно, будто пытаясь кого-то убедить в своей искренности. Прозрачная слеза задрожала на реснице, не удержалась и упала на щеку, расползлась по мелким морщинкам.
Лена подошла поближе, присела на корточки, с интересом прислушиваясь к пению Ульяны. А та, часто заморгав, смутилась и замолчала.
- Ты пой, бабулечка! – тихо попросил внук. – Я так давно хотел услышать, что ж ты замолчала?
- Родной мой! Деточки мои, хорошие… Леночка, голубка ты наша… Ведь ты не знала родного дома, не ворковали под крышей голуби, не гладила тебя мать по головке. А душа-то у тебя светлая, нежная. Вишь, как голуби к тебе с небес спускаются? Они чувствуют доброту. Ты ее жалей, Слава. И никогда не обижай, слышишь? Я тебе мать заменила, а ей-то каково было?
Она уже не удерживала слез, они катились по ее щекам узкими ручейками, а плечи начали тихонько вздрагивать.
- Эту песню я впервые услышала от одной девушки, которая вместе со мной оказалась угнанной в Германию. Она была круглой сиротой. Ее никто не ждал дома, понимаете? Мы так подружились! Я делилась с ней корочкой хлеба, мы в неволе стали сестрами.
- Где она теперь?
- Не знаю, это было так давно. Но с тех пор я никогда в жизни не обижу и не обойду вниманием сироту. Тебе, Леночка, хочу подарить то, что мечтала после войны подарить своей названной сестренке.
Ульяна подошла к сундуку, достала оттуда сверток. Это была старинная шаль с густой бахромой, слегка пахнущая нафталином, но сохранившая приятный темно-вишневый цвет.
- Ой, спасибо! Правда, классно! – накинув на плечи подарок, повернулась девушка к Славке.
- Здорово! Ну, ты, бабуль, даешь, никогда мне ничего подобного не рассказывала…
«На все свое время», - хотелось ответить Ульяне, но она засуетилась, подняла свою гитару, повесила на место, вышла во двор. Сытые голуби, присев на краешек корытца, пили воду. Вдоволь напившись, один за другим стали взлетать, кружиться над двором.
Сколько еще всего ей придется испытать в оставшейся жизни, пока ее душа не улетит вместе с голубями в неизведанную высь? Никто не знает.