-Как же я сегодня устала, весь день промоталась по автосалонам, сил нет больше ни на что,- простонала, сдёргивая с себя меха и сваливаясь в своё кресло наша «гендирша».
Вокруг послышались фальшиво-сочувственные возгласы и расспросы о том, на каком же автомобиле, наконец, остановила свой выбор Ольга Владимировна, которой надоел её «Лексус».
-Да вот не знаю, что лучше. «Мерседес» выглядит очень гламурненько, беленький такой, салон кожаный, ну прямо-таки дамская машинка… А ещё я видела…. Бла-бла-бла…
Рассказ о своих мучительных поисках автомобиля, соответствующего прихотям будущей хозяйки занимает минут двадцать, все вокруг уже устают поддакивать и отправлять свои замечания по поводу превосходства того или иного автомобиля.
Я молчу.
Нет, зависти нет ни капли, просто не разбираюсь в машинах, и меня очень устраивает, когда муж довозит иногда до работы на нашей потёртой, отечественной «одиннадцатой». В такие дни я растекаюсь по переднему сидению, протягиваю ноги к потоку тёплого воздуха, идущего из-под сидения, и начинаю о чём-нибудь думать… Хорошо думать в дороге под монотонное рычание мотора и поскрипывание машины… Особенное наслаждение получаешь, проезжая мимо автобусной остановки с продрогшими несчастными людьми, которые кидаются в подошедший общественный транспорт, распихивая друг друга локтями, чтобы отвоевать себе сидячее место. Вчера я была одной из них, сегодня я – королева…
Гудёж «гендирши» прерывается приходом «финдирши», у которой не менее важная проблема, также требующая всеобщего сочувствия: в каком бы районе, чтоб попристижнее, купить для своей двухлетней дочери квартиру…
Офис начинает советовать теперь этой горемыке…
Я снова молчу, потому как собираюсь идти домой. В связи с кризисом мне сократили рабочий день и зарплату.
«Мы понесли большие потери, нам любыми силами нужно удержаться наплаву»,- объясняла мне тогда Ольга Владимировна, видимо пытаясь моей зарплатой компенсировать незаработанные фирмой четыре миллиона.
«Зато у меня теперь будет больше времени на семью и, может быть, я допишу, наконец, все свои задуманные рассказы»,- решила я, повинуясь мудрости, гласящей : «что ни делается - всё к лучшему».
Морозный воздух хлынул в лицо, чувство свободы и лёгкости охватило сразу же при выходе из офисного центра.
Сколько следов на снегу!
И каждая дорожка - будто чья-то строчка из книги. Пишет её человек каждый день. У кого-то очередное утро приносит новую сказку или роман, кто-то воздушной лирической походкой рисует пируэты в воздухе, кто-то угрюмо топчет свою новеллу, многие же заученной и давно надоевшей миниатюрой вышагивают до слёз затоптанный маршрут «дом-работа-магазин».
Сегодня мне повезло - трамвайчик мой, четвёрочка, пришёл вовремя и полупустой. Занимаю сидение над печкой и радуюсь жизни. Мысль набирает разгон и уносится далеко впереди меня. Взгляд же останавливается на двух, только что вошедших студентах со скрипкой.
-Ну вот, опять,- слышу недовольное ворчание кондуктора, собирающего медяки.
Она знает, что студенты сейчас начнут играть на скрипке и потом пойдут просить деньги. Не совсем понимаю её недовольства. Может оно вызвано тем, что ребята нарушают какой-то обыденный серый порядок в транспорте. Может, она чего-то боится, а может, ей неприятно, что в их вопрошающий пакет иногда летят купюры покрупнее, чем в её протянутую руку.
Студенты, стараясь ни на кого не смотреть, переминаясь с ноги на ногу, начинают играть. Точнее один пытается играть, другой просто поддерживает его за локоть. Трамвай жутко грохочет, насмехаясь над горе-музыкантами, люди равнодушно отворачиваются, не желая замечать этого «безобразия». Тощенький, плохо одетый, красный от мороза студентик, на вид которому не больше 17, качаясь, не перестаёт пиликать. Он сильно фальшивит, смущаясь при этом, ещё больше краснеет, но не останавливается.
Бабули начинают ругать и позорить студентов, обвиняя во всех грехах.
-Лучше бы шли вагоны разгружать, - властно кидает одна, самая холёная бабуля.
Ей, конечно, невдомёк, что сейчас здоровым мужикам не всегда удаётся найти приличную работу, а что уж говорить о щупленьких студентиках музыкального училища дневного отделения. Да и кто сказал, что вагоны грузить сложнее, чем переступить через свою гордость, человеческое достоинство и решиться со скрипкой пойти по трамваям…
Я молча достаю десятку и протягиваю мальчишке с пакетом. Он с благодарностью, краснея уже до неприличия, быстро кидает её в чёрное пластиковое чрево, голодно-пустое. Он невнятно, но с чувствами бормочет мне слова благодарности.
Бабули продолжают ругаться даже после того, как морально оплеванные студенты выскакивают на остановке.
Стоим на светофоре, я гляжу в окно. Студенты выгребли из пакета мелочь и рванули к продуктовому киоску. Счастливые, уже окончательно справившись со смущением, они купили батон и какие-то консервы. Батон сразу же подвергся дегустации, мальчишки зашагали куда-то, махая пустым пакетом.
Я сижу и радуюсь тому, что могу вот так просто протянуть просящему хотя бы десятку, что какая-никакая, но у меня есть работа, что я еду домой, где пусть и тесновато, но тепло и уютно, что когда-нибудь у меня будет дом моей мечты, фундамент которого уже заложен, и что, самое главное, у меня есть моя семья – родные человечки, которые меня любят и ждут…