НОСТАЛЬГИЧЕСКОЕ.
Середина ХХ века. Советский Союз, Москва, утро. А я опаздываю на службу. Опаздываю так, что уже нет смысла торопиться; так опаздываю, что уже открыт ларёк на углу, и к нему длиннющая очередь. (О, эта очередь за пивом с утра в понедельник, – чьё перо сумеет описать тебя и воспеть!) Семь бед – один ответ, и я становлюсь в хвост.
Чтобы скоротать время, разглядываю соседей. Через одного от меня стоит красавец: высокий, статный. Выражение загорелого лица, как у эскадренного миноносца. В руке держит воблу, на манер эстафетной палочки. За ним, (прямо передо мной) - совершенно другой «типаж»: весь он какой-то линяло-плюгавый, время от времени вздыхает, поглядывает на воблу, помаргивая, сглатывает слюну, то и дело без нужды приглаживает редкие седеющие волосы.
Очередь между тем понемногу продвигается, вот уже до окошка ларька осталось пять – шесть человек. Напряжённость растёт. Линялый глядит всё отчаяннее, и, наконец, решается: «Слушай, друг, ты дай мне хоть пёрышко, а…»
Заветное окошко всё ближе. Красавец оборачивается. В глазах уже нет той бронированной серости, меднокаменные скулы его мягчают, а губы произносят: «Да я,… да ты,… да вот тебе!» Он отдирает от своей воблы добрую половину и суёт в руку остолбеневшему от счастья моему соседу!
Однако очередь продолжает продвигаться. Ещё на шаг, ещё… вот отошёл следующий счастливец с двумя коронованными белоснежной пеной золотистыми кубками. Вот уже у окошка и мой сосед. Внезапно он оборачивается, отрывает от своей драгоценной половины воблы здоровенный кусок и, сияя лицом, протягивает полупрозрачный розовато-восковой лоскут мне – «На!».
Воистину, все люди – братья.