Писатель пописывает

Улиен
Валерий Попов – великий не всем известный писатель. Ох, как кривлюсь я от многих, лепящих веские фразы. С единицами столь же страдающих прочнее становится тяга к солидарному охранению границ живого слова от мусора штампом резаных мыслей, выдающих непростую наивность подозрительных личностей – массовых авторов: «я проверенное сказал».
Мы слушали рассказ. Жили-были муж и жена. Он попивал, служил электриком. Однажды она его затеряла у магазина. Прошло три года. Муж возвращается, костюмчик на нем мышиный  с искрой. В том же загородном стоп-шопе берет, отогнув мизинец, шампанское брют с зефиром. Жене объявляет, что был подалёку – на лечении у марсиан. Рассказывать дальше? Жена верит (а слушатель доверяет автору). Потом узнается, как дело было: по дороге ехала бизнес-гражданка, подобрала, обо-, обу- и проч. Пожили, да расстались. Жена теперь (это звучит на высокой ноте в хвосте сочинения) не смотрит третий канал (откуда еще мужу могло придуматься про марсиан).
Что сказал Валерий Попов? Он сказал: «Рукоделие.  Вроде ни у кого не украдено, а и не свое, по словам Ильфа».  И продолжил: «Что же чудесного может случиться в жизни русского человека: или марсиане, или бизнес-леди. Предел мечтаний – поездка под пальму. Когда человек делает культуру, выбирает зефир и брют. Автор разыграл перед нами четыре засаленные телевизионные карты. Податься ему некуда, больше играть нечем. Колода затертых карт – это очень плачевно для писателя. Зачем мы потеряли время? Вечером включим телевизор и всё это увидим с дивана. На самом деле так не живут, но считается, что именно так: обобщенненько, средненько, чистенько. В реальности ничего не штамповано. Всё, что общеизвестно, всё неверно, сказал Оскар Уайльд. Штампы создаем мы и пользуемся ими от лени.  Даже базарная кошка обладает индивидуальностью».
Я верю, пишем мы не затем, чтоб предложить читателю умеренность и воздержание. В большом дико цветущем болоте не нам нести идею трясины. Грозит же с неба Бог, наконец, смерть размахивает косой, зелёный змий развернул кольца. Ничего, ребята, прорвёмся.