Три поколения

Ван Адавин
Хоронили старого человека.

Скорбели все. Но самые молодые из близких умершему людей, многие из которых впервые сталкивались со смертью,   плакали горше остальных.
Казалось бы, в молодости   смерть не осознается так остро.  Да и не дает молодость скорбеть, слишком велико желание жить и быть счастливым.  Молодость  побеждает печаль. Это так.  Но это потом, чуть позже.  А сейчас… Кажется, что ты уже не имеешь права  на радость, на здоровье,  когда  этот человек, так любивший тебя, так  много сделавший  и так  много значивший для тебя   - умер и никогда уже  не порадуется и не погрустит вместе с тобой. Стыдно, неловко уже за то, что ты-то  остался на этой земле,  а он… Как бывало неловко за свою удачу, когда у него неприятности; за свой отдых, когда он  работает. Молодость… Скорбит глубоко,  отчаянно. Но и побеждает эту боль быстрее.

Люди постарше тоже переносили эту смерть тяжело, но более  стойко. Мысли молодости об абстрактной смерти  сменялись мыслями о конкретной, своей: «Вот и я когда-то так… Его земные страдания уже закончились,  а я пока еще несу свой крест». Мужчина  с одним пустым рукавом, заправленным в карман пиджака,  думал: «Мне не так стыдно, что я еще живу, а он – умер, потому что  однажды я   уже пережил смерть – смерть  моей руки».

Лица стариков, стоящих около могилы, отражали мудрую, тихую скорбь. «Вот и наш час настал, ведь мы  ровесники. Наш  возраст дает нам  право  спокойно относиться к смерти. Мы с ним равны: жизнь прожита -  и у него, и у нас. Все закономерно». И не было  у них слез.