Нет, я не говорю, что в Одессе всегда такое знойное лето, иногда как начнётся холодный дождь в июне, как зарядит на весь месяц, так что курортники начинают активно посещать все спектакли одесских театров, а бедные школьники сидят в пионерлагерях, будто политические ссыльные. Знаю, что говорю, меня в июне часто ссылали.
Но если однажды в августе входит в Городской Сад, что прямо на Дерибасовской настоящий цирковой шпрехшталмейстер в чёрном фраке, поднимается по отполированному мрамору старинных ступенек в чёрную, ажурную беседку, где ещё совсем недавно, сверкая медью труб и касок, блестяще играл танцевально-строевые мелодии оркестр пожарной команды, разворачивает желтоватый свиток и громко, с подвыванием провозглашает:
- Жара в Одессе!
То это таки да жара! Сомневаетесь?
Ну, хорошо, может он и не говорит, но пекло бывает такое, что преисподняя отдыхает! В такую погоду жизнь может гнездиться только возле воды.
Проще всего – пешком, через переулок Веры Инбер на дикий пляж «Кирпичики» или «Старик». Пляж «Дельфин» уж слишком окультурен, а из тамошнего «Глэчика» и «Шаланды» несётся такой аромат шашлыков и жареных глосиков, что искупаться в собственной слюне можно, даже не доходя до кромки прибоя.
И что, оно мне надо, я вас спрашиваю? Я лучше сплаваю мимо яхт-клуба в «Отраду», куплю там пакет молока за 14 коп. и бублик за 5 и пообедаю, как король.
Конечно, держать вожделенный двугривенный всю дорогу во рту или в кулаке – не понт, поэтому у нас между пацанами признаются плавки только с маленьким карманчиком. А если он ещё на пуговке или, чего доброго, на змейке, то ты вообще котируешься где-то между Валерием Попенченко, Ботвинником и Третьяком.
Обратно к «Старику» мы возвращаемся пешком, короткими перебежками от тополя – к тополю, вернее от тени – к тени по дороге, извивающейся вдоль пляжей. В животе плещется совсем ещё недавно ледяное молоко, но, почему-то оно уже совсем не холодит.
Бывают, однако, случаи, когда на море тебя не пускают – то ли провинился в чём, то ли дожидаться надо в пределах двора, пока придёт вызванный телемастер или сантехник, или маме показалось, что горло у тебя красней обычного, короче ничтожный какой-нибудь повод. Вы ж знаете взрослых – они вечно выдумают какую-то ловушку!
Тогда мы (жертв родительского произвола порой собирается несколько) околачиваемся возле синей будки напротив двора, где Сиропчик уныло заправляет сифоны, а иногда, с высочайшего разрешения папаши Макрода, даже угощает нас сильно бьющей в нос газировкой без сиропа.
- Па, ну дай я Витьке разок с крюшоном налью, а? – канючит Сиропчик.
- Даже не мечтай, сынок! - отвечает лысый капиталист Макрод – Сироп, мой мальчик, это святое! Сироп, малыш, это краеугольный камень семейного коммунизма!
Кстати, свою сладкую кличку Сиропчик, Аркадий получил, как это ни странно, от собственного папочки.
Маленький Аркаша часто оставался дома один. Он не плакал и не жаловался, потому, что не подозревал в принципе о наличии иных вариантов. Ушли – что ж, значит так надо – работа, вернулись – стало быть, появилась возможность.
Как–то раз Аркаша дожидался запаздывающих родителей и, не зная чем себя занять, решил сделать родителям сюрприз. Нет-нет, он не развёл маленький костерок на ковре в гостиной, не запускал кота в стиральную машину и не прыгал с зонтиком с балкона. Аркаша был тихим, домашним еврейским мальчиком…
В квартире был жуткий переполох. Искали Аркашу. Мама бегала по соседям, папа переворачивал в квартире всё вверх дном. Его искали под ванной, на антресолях, в диване, в чулане. Мальчик будто растворился в воздухе. Очередной раз в квартиру вбежала запыхавшаяся мама. Папа встретил её вопросительным взглядом, мама ответила таким же вопросительным, оба покачали головами – Аркадия нигде не было. Пора было вызывать милицию.
И тут в гостиную из спальни медленно вплыл зевающий и трущий кулачками глаза Аркадий:
- А почему вы так шумите и кричите? Мы кого-то ищем, да? А кого?
- Тебя, сладкий мой! – зарыдала от счастья мама.
- Тебя, сссиропчик! – прошипел папа. С тех пор Аркашка и стал Сиропчиком.
А дело было вот как, а дело было так*: в спальне, в маленьком закутке за шкафом висело несколько старых пальто, а на полу лежали туго свёрнутые одеяла. На них и уселся Аркадий, решив напугать родителей. Они посмотрят – нету Аркаши! А он как выскочит, как зарычит, они сначала испугаются, а потом обрадуются! Сказано – сделано. Уселся, замаскировался пальтишками и… уснул.
Однажды, и это было таки в августе, иначе чего бы я про август трепался? К будке подошла настоящая дама. Я до того момента живых дам в глаза не видел, но, лишь мельком глянув на молодую, красивую женщину, абсолютно точно мог заявить:
- Это была дама! Точняк! А может даже леди!
Она купила у Сиропчика стакан с двойным (во, буржуйка!) лимонным сиропом и неторопливо смаковала пузырящуюся прохладу. Вдруг на её стакан уселась оса и дама, как и многие другие в подобной ситуации, начала судорожно отмахиваться от неё.
Надо заметить, что Сиропчику она оставила царские чаевые, и он буквально лез из кожи, пытаясь оправдать их неземным сервисом.
- Дамочка, Вы поставьте стакан, нехай подавится, матрас ядовитый, а я Вам другой налью!
- Ты прав, мальчик, это глупые рефлексы – улыбнулась дама. Налей-ка мне и правда ещё стаканчик крюшона.
- С двойным? – Сиропчик сглотнул слюну. (Ему с сиропом тоже воспрещалось)
- Да! И вам обоим с приятелем – и она снова заплатила гигантскую сумму, чуть ли не пятьдесят копеек!
Мы пили приторную от двойного крюшона воду, жизнь наконец, улыбнулась нам.
Улыбалась, глядя на нас и думая о чём-то далёком и таинственном молодая, красивая женщина. А, допив, сказала несколько слов, которые запомнились мне, будто татуировка на собственном плече:
- Ты, малыш, не огорчайся по поводу своего сладкого прозвища. Друзья тебя любят, и дружба ваша пролетит через всю жизнь. И на полноту свою не обращай внимания, через пару лет ты станешь настоящим красавчиком! Ты проживёшь интересную жизнь, уедешь в далёкую страну, добьёшься там успеха в деле, о котором нынче даже и представления не имеешь, будешь заниматься любовью прямо на улице, на главной улице города, а погибнешь по вине своей гордости, от телевышки. Я понимаю, это звучит странно, но ты будешь единственной жертвой, погибшей от этого сооружения. Не печалься, это будет далеко–далеко и очень не скоро.
Да, и спасибо за осу, она и правда меня чуть не ужалила.
И дама исчезла, завернув за угол, а мы ещё долго молчали, глядя, то друг на друга, то на осу, барахтавшуюся на поверхности газировки с двойным сиропом. Крылышки её уже подмокли, лапки часто соскальзывали со стенок стакана, практически она уже плавала на поверхности. В очень недалёком будущем её ожидала сладкая смерть.
Мы, конечно, сделали вид, что подобные предсказания тьфу для советских пионеров, но на ус намотали.
Всю свою жизнь Сиропчик старался держаться подальше от телевышек и не давать воли своей гордыне. Правда дама говорила о гордости, но что она имела в виду?
В далёкую страну я уехал раньше Сиропчика и тут же организовал ему вызов, но он как раз разбирался со своими женщинами, которых роилось возле возмужавшего и заметно похорошевшего Аркаши, как ос у будки с газировкой, и отъезд как-то сам собой отодвинулся с «попозже» на «очень потом». После у Сиропчика умер отец, и ему пришлось срочно заниматься разросшейся к тому времени сетью папиных автоматов с напитками, необоснованными претензиями излишне оптимистично настроенных конкурентов и прочих наезжающих. А тут ещё предложили объединить эти автоматы с игровыми…
Постепенно бизнес и женщины поделили время и мысли моего старинного друга между собой так плотно, что зазора между тремя сплавившимися между собой элементами уже не осталось. Конечно же, мы общались иногда, но больше по телефону и недолго.
Я завешил своё образование уже в Америке и понемногу набирался у местных ассов опыта в предвыборных кампаниях. Сначала в самых провинциальных штатах, о которых в центральных газетах вспоминают не чаще, чем там гигантским смерчем уносит корову или трактор или вдруг укурившийся грабитель прётся сдуру грабить полицейский участок. Меня уже хорошо знали, медленно, но неуклонно я приближался к самой вкусной начинке пирога этого бизнеса.
Сиропчик постепенно перенёс свой основной финансовый интерес на игровые автоматы, солидно вкладывался в их производство, прикупил пару первых казино и, когда дикий капитализм в бывшем Союзе стал буквально жечь ему пятки, переместился на Запад не как я в своё время, а плавно и без суматохи. Сначала деньги, потом сам Сиропчик. Конечно, я старался на первых порах помочь ему связями и советами, но вскоре понял, что мой друг сам уже в состоянии давать мне советы.
Имя и фамилию он изменил самую малость. В новой редакции они выглядели неотличимо от аборигенов – Arc McRoud.
Языки и математику (на остальные предметы папаша Макруд разрешил своему отпрыску плюнуть и растереть) Сиропчик освоил в совершенстве ещё тогда, когда я вообще о школе не думал, как о предмете достойном моего внимания. Аркаша не мог себе позволить такой роскоши – папа бы с него три шкуры спустил.
Итог был таков: я за двадцать пять лет пребывания в Штатах стал, наконец, тем, кто проводил избирательные кампании самых значительных людей Америки, а Аркаша через пятнадцать лет вошёл в список этих людей.
Он никогда не селился в городе, где имелась телевышка, не лез лишний раз на глаза, старался не употреблять пафосных слов, но рано или поздно деньги начинают требовать власти. Его шаг в политику был просто необходимым следующим шагом бизнеса. Просто количество переросло в качество.
Однажды я заехал к Аркаше на работу и услышал от него следующее:
- Ты знаешь, Витёк, мне надоело прятаться. Я решил, чем бояться, лучше я возьму предмет беспокойства под свой контроль. У меня в этом году ожидаются такие жуткие налоги, что выгоднее самому отдаться, чем ждать, где и как меня трахнут финансовые органы. Короче, я возглавил компанию по финансированию строительства новой телевышки в Олдвилидже, вот этой – и он указал на макет вышки в углу главного зала мэрии.
Вышка почти достигала потолка. В двух местах она будто бы пронизывала похожие на бороду деда Мороза облака, каждое было тщательно привинчено к стене.
У меня было прекрасное настроение. Аркаша стал, не буду скромничать, не без моей успешной подготовки избирательной кампании мэром Олдвилиджа. Несомненно, вскоре за этим последуют и города покрупнее, лет через пять – даже из первой десятки городов Америки.
И всё же меня немного раздражала вышка. Она будет строиться в соседнем городке, там есть для неё очень подходящий холм, и всё же…
Я не виделся с ним буквально пару дней и вот всё кончено. Мой друг лежит на огромном столе, придавленный телевышкой, аккурат одним из облаков. В стене по всему периметру белеет только что проложенный в канавке новый кабель. Совершенно ясно, что вышку отодвинули от стены ради прокладки этого чёртового кабеля.
- А для чего понадобился кабель? – спросил я у девушки, вызвавшей меня только что своим звонком.
- Так это Арк захотел, чтоб там, на вышке освещение было и всякие другие прибамбасы. Электрики работали до ночи, решили вышку уже с утра прикрепить, а он меня вынул из кровати чуть свет и потащил к этой вышке. Ему сильно хотелось посмотреть, как она в темноте сверкает. За полтинник уже, а всё как мальчишка!
- Расскажи мне по порядку, как все произошло - обратился я к девушке.
- Ну, мы немножко… пообнимались, а потом, в смысле совсем потом, я стала искать трусики, а они оказались как раз под вышкой, я нагнулась их поднять и чуточку, ну совсем чуточку к ней нечаянно прикоснулась.
- Попкой?
- Да, а откуда?..
- От верблюда!
Я подошёл к столу, на котором бездыханно лежал мой друг детства, Арк Макруд, мой Сиропчик. Вся огромная столешница была покрыта полированной инкрустацией из шпона разных оттенков. Приподняв руку Сиропчика, я понял, что это не орнамент, а план центра города.
Да, и тут всё точно, Сиропчик расположился точнёхонько на главной улице.
- Вы занимались любовью прямо тут, на столе? – это был даже скорее не вопрос, а утверждение.
- А чего это, а кто Вы вообще такой, чтоб меня допрашивать? – возмутилась для виду девушка.
- Я такой, что имею, не сомневайся. Ты, детка, не серди меня, я сейчас не в себе, право же, так будет лучше.
- Ну, да, мы тут немножко это…
- Постой, а как тебя зовут? – мои мысли не успевали за словами, а она – за мной.
- Вы,.. ты, что со мной заигрываешь?
- Я спросил, к а к т е б я з о в у т!
- Сабина, мой сладкий! – меня слегка передёрнуло.
- Фамилия?
- К чему этот официоз? Ну не смотри ты на меня так, я же только…
- Фамилия! – прорычал я, подступая поближе.
- Штольц**. Ну и что из этого? Да, не самая красивая фамилия для американцев, я папе говорила, что лучше бы поменять на Прайд. Значение то же, зато это по-английски и всем ясно, а папа…
- Лучше бы тебя звали Арш***!
- Кстати, раз тебя так уж интересуют подробности, Арк говорил мне, что он без ума от некоторых частей моего тела – заявила Сабина.
У неё была и вправду шикарная фигурка, но особо хороша была безупречно упругая, восхитительная попка.
- Вот именно так и сказал, этими словами? – засомневался я.
- Не совсем, но что-то вроде того, слава или флаг, не помню точно.
- Гордость?
- О, точно! Так и сказал: - Твоя попка – это моя гордость!
- Чёрт! Если бы тебя хоть звали как-то иначе…
________________
* слова из старой, полу-блатной песенки
** Штольц (Stolz ) нем. - гордость
*** Арш (Arsch) нем. – задница, жопа
© Copyright: Neivanov, 2009
Свидетельство о публикации №2901220111