Ты в полночь звал меня росу нести
Из ветренных Бермудских островов...
(Шекспир, «Буря», Ариэль, 490) [*1]
1. Микус Райнис отправляется на острова Тобако
– Журналистское ремесло – это самое неблагодарное ремесло на свете. Знаете, капитан, когда у нас цветные деруться с белыми, то наиболее пострадавшими обычно оказываются журналисты. Люди не любят, когда суют нос в их дела. Но повсюду совать свой нос – это наша работа и долг.
Эти слова произносил журналист Микус Райнис, сидя на палубе корабля «Принц Волн». Микус Райнис был корреспондентом рижской газеты «Золотой День». Его газета принадлежала к самой настоящей желтой прессе, но Микуса Райниса это совсем не волновало. Владелец и главный редактор «Золотого Дня» Атвар Страутмалис был родственником приемного отца Микуса, а после смерти того также и как будто его опекуном. Райнису в редакции жилось хорошо. Уже два года после окончания факультета филологии и философии в Оксфордском университете [*2] Микус работал в редакции «Золотого Дня», получая от шефа всегда такие задания, какие сам хотел. Микус был доволен жизнью, у него были богатые заступники и деньги, его любили коллеги по работе, ибо он был весел, общителен и красив. Редактор «Золотого Дня» умел делать деньги. Он знал, что для того, чтобы удержать у себя читателей, надо давать им то, что ЕГО читатели хотели и ждали от газеты. И ждали они сенсаций. «Золотой День» умел всегда первым пронюхать о новых сенсациях и, главное, умел их находить и даже создавать. И умел не жалеть деньги, чтобы вырвать что-нибудь необычное, потрясающее и увлекательное пусть хоть из-под земли.
Недавно в уши редактора и владельца столичной газеты великой державы попали слухи о положении в далеком, крохотном карликовом государстве – Республике Акория или в бывшем Береге Бурь: так эта «заморская провинция» называлась в то время, когда ещё была колонией Латвийской империи. Сведения эти приходили от моряков и торговых агентов, в последние годы и особенно в последний год побывавших на Береге Бурь или хотя бы поблизости его. Владелец «Золотого Дня» почти что одним только инстинктом профессионала почуял сенсацию, о которой ещё полностью молчала мировая пресса и которая таилась далеко в просторах океана. И как бы не так, подумайте сами:
В отличие от других небольших и одиноких островов, острова Тобако никогда не были и не являются теперь пропавшими в просторах волн и всеми забытыми. Совсем наоборот, скорее всего, не найдется в мире других островов, столь богато обвитых всевозможными экзотическими легендами, как эти.
Всё началось уже с открытия островов Тобако для крутийцев [*3]. Когда эстонский мореплаватель Ванамери вернулся из своего длившегося три года плавания и сообщил Старому Свету об открытом им Новом Свете восточнее тогдашнего Океана, то с этого началась эра великих географических открытий. Ванамери был первым в целой плеяде выдающихся крутийских мореплавателей, чьи имена теперь знает каждый школьник. В течение неполных ста лет, благодаря шести великим мореплавателям, крутийский цивилизованный мир узнал о четырех новых континентах и трех океанах. Ванамери был первым, но самые великие открытия совершил капитан Латвийского королевского флота Гатис Улманис. Он один открыл два континента и один океан, не считая множества морей, проливов, островов и полуостровов.
Только один из этих шести великих мореплавателей не вернулся на родину, только одно путешествие закончилось трагически. Это было путешествие Улманиса. Капитан погиб в самой дальней точке своего плавания, на островах, которые он назвал Берегом Бурь, ибо открыл их после того, как буря десять дней подряд швыряла его каравеллу по взбесившемуся океану. Теперь географы мира называют этот архипелаг островами Тобако, не сохраняя данное первооткрывателем имя, как это часто бывало в истории географии.
Всемирный конгресс географов примерно сто лет назад утвердил для островов то имя, каким их называло большинство других больших народов, кроме латышей, так как в то время острова Тобако уже стали одним из главных в мире экспортеров табака. Латыши, конечно, не приняли этого обозначения, держались названия Улмановских времен, и находившаяся на островах административная единица (т.н. «заморская провинция») столетиями – всё время, пока острова находились в составе Латвийской империи, – официально называлась Берегом Бурь. (После провозглашения независимости республиканцы по патриотическим и антиимпериалистическим соображениям переименовали страну в Республику Акория – по названию древней цивилизации туземцев).
Итак, на этих островах погиб великий мореплаватель Гатис Улманис, первооткрыватель двух континентов и одного океана. Но это еще не всё, – капитан погиб даже более чем экзотически: его съели. Так началась для белых история этих островов. Их открыл не какой-нибудь там никому не известный мореплаватель долгое время после того, как все главные находки были уже совершены. Нет, их открыл сам великий Улманис одновременно с Творожным континентом и Морсским океаном, и впридачу отдал своё сердце кровавому калибанскому богу Волосатой Лягушке, а свое тело ритуальному пиршеству туземцев. И теперь уже много поколений в школах всего мира дети на уроках географии учатся показать на карте острова Тобако, когда говорят об эпохе великих географических открытий. И не забывают название островов всю жизнь, ибо с гибелью Улманиса история островов только начинается, но не заканчивается.
Сразу приобрев такую славу, острова не потеряли ее и в следующие столетия. Местоположение островов неподалеку от Кивайнских морских проливов, где сходятся вместе три континента и три океана, было очень выгодно для пиратов. Латышские морские разбойники здесь основали свою республику, которую называли Соколинным Гнездом. Многие века они отсюда, под развевающимся Веселым Роджером, отправлялись грабить корабли всех стран и всех народов, проплывающие через Кивайнские проливы с рабами и товаром для колоний и с приобретенными в колониях сокровищами для метрополий. А с другой стороны островов размещалось Орлиное Гнездо – султанат хотских пиратов. Уже много поколений ученики, ответив на уроках географии и возвратившись домой, опять встречаются с островами Тобако. Пираты наряду с ковбоями, индейцами и частными детективами являются излюбленной литературой всех мальчишек мира. Острова Тобако, Берег Бурь, Соколиное Гнездо, Орлиное Гнездо уже с подростковых лет неизгладимо отпечатываются в памяти будущих мужчин из тысяч по большей части, конечно, выдуманных рассказов о флибустьерах южных морей, о пальмах, парусниках, бурях, абордажах, пленных, боях и о зарытых сокровищах.
Но и когда бывшие подростки становятся погруженными в повседневные заботы мужьями и отцами, предприимчивые торговцы не позволяют им забыть об островах Тобако. Пользуясь их ноющими воспоминаниями о чаяниях и порывах молодости, за ними с огромных плакатов следят глазами знаменитые пираты и предлагают Беллапортский ром или пиратский табак, ибо табак и ром является главными статьями легального экспорта и основой экономики нынешних островов Тобако.
В результате всего этого для миллиардов цивилизованных граждан во всем мире острова Тобако превратились в легенду и почти что перестали реально существовать. Редко кто о теперешнем Береге Бурь мог бы сказать что-нибудь больше того, что есть такой сорт табака. Зато каждый знал тот, легендарный Берег Бурь, который в глазах взрослых граждан стал уже такой же фантазией писателей, как все пиратские истории.
И теперь, вот, представьте, что ТОТ Берег Бурь, известный всем, становится реальностью наших дней, что в портах островов снова поднимают якоря разбойничьи корабли, несчастные пленники-рабы проливают пот и слезы под плетьми надсмотрщиков. Ну, разве это не великолепная сенсация для «Золотого Дня»? И, не долго думая, главный редактор решил отправить на острова кого-нибудь из своих журналистов с заданием побыть две недели на Береге Бурь и дать об островах серию сенсационных статей. Даже если из того, что об островах Тобако рассказывали моряки в окружающих континентальных портах, правдой оказалась лишь десятая или даже сотая часть, даже тогда «Золотой День» сумел бы ошарашить мир новой сенсацией.
Задание понравилось Микусу Райнису. Он охотно хотел провести две недели в экзотической республике на островах южных морей, потратить редакционные деньги, попутешествовать и развлечься. Что до сенсационных статей, то они для Микуса Райниса никакие трудности создать не могли. «Проведу две прекрасные недели в лучших отелях Беллапорты и напишу всё, что только вы пожелаете», – уезжая он говорил друзьям. «Могу написать хоть сейчас же: как на Береге Бурь государственную власть захватили разбойники, как я попал к ним в плен и был продан в рабство хотскому султану, как в меня влюбилась одна из жён султана и мы вместе бежали, но попали в когти к канибалам и от чудовищной участи нас спасло только солнечное затмение, потому что перепуганные дикари в страхе убежали, оставив нас у костра, на котором собирались нас жарить. Чтобы это написать, мне не надо ездить на такой край света. Я отправляюсь только в увеселительное путешествие. Что же касается басен моряков, которых шеф наслушался, то моряки есть моряки. Для них всё еще по морям разъезжают корабли без людей – всякие там предвестники смерти Бегущие Голландцы – и огромные осьминоги затаскивают в пучину океанские лайнеры. На то они и моряки, чтобы рассказывать такие сказки, и на то мы цивилизованные люди, чтобы им не верить».
(Микус Райнис вообще был известен среди своих друзей как большой скептик, который «ничему не верит»).
У главного редактора «Золотого Дня» и теперь, после смерти его кузена и друга профессора Сауле также и (неофициального) опекуна или «крестного отца» Микуса Райниса, была еще одна причина посылать на Берег Бурь именно Микуса. Дело в том, что Микус Райнис был подкидышем. Двадцать четыре года тому назад оксфордский профессор Зиедонис Сауле, темным осенним утром спеша на первую лекцию, увидел на скамейках бульвара Райниса прямо напротив главного здания Университета завернутый в одеяло свиток, из которого с захлёбом звучал плач младенца, хотя поблизости ни одного взрослого человека не было. Будучи сознательным и порядочным человеком, профессор Сауле не мог равнодушно пройти мимо и занес младенца в здание Университета, откуда вызвал полицию и таким образом оказался вообще замешанным в это дело.
Мать (или кто уж там ребенка оставил) так и не нашлась. У младенца не было и никакой записки или письма, а также никаких предметов, которые могли бы указать на его родителей. Единственная вещь, дающая хоть какую-то зацепку, был кусок белой материи, использованный в качестве простынки под внешним ватным одеялом, в которое ребенок был завернут. Этот кусок материи на самом деле был не простыня или одеялко, а скатерть, к тому же взятая в каком-то официальном учреждении, видимо, в столовой, так как на обратной стороне в углу у нее была втиснута печать с надписью на латышском языке: «Беллапорта. Центр Специальных Исследований».
Найденыша сдали в детдом, присвоили ему имя Микус и фамилию Райнис, – так как его нашли на скамейке у бульвара Райниса (может быть, это был юмор той полицейской инспекторши, которая занималась этим делом, а может быть просто недостаток фантазии у нее или образования). Профессор Сауле не усыновил официально ребенка, однако он вплоть до своей безвременной смерти интересовался и в известной степени даже заботился о своем найденыше. Так, он пытался выяснить, что это за «Центр Специальных Исследований» в Беллапорте. Беллапорта, как всем известно, была административным центром Берега Бурь (в то время колонии Латвии). Профессор (вместе со своим кузеном редактором Страутмалисом) всё перебрали, нет ли где-нибудь в мире еще и другой подходящей Беллапорты, – но не нашли. Во-первых, раз уж печать имелась на латышском языке, то искать следовало только в пределах Латвийской империи. В самой Латвии никакой Беллапорты не было и не могло быть: такая могла существовать только в какой-нибудь колонии, причем из тех, где туземцы говорят на латинском языке. Одно это уже сильно сужало круг поисков. Ну не было никакой другой Беллапорты, кроме той, что на Береге Бурь!
Но указывала ли печать, что ребенок родился в Беллапорте или по крайней мере на Береге Бурь? Тогда как он попал в Латвию – на расстояние более 40 тысяч километров? И что это за «Центр Специальных Исследований»? Профессор писал на Берег Бурь разным как официальным, так и частным учреждениям, и отдельным лицам просьбы выяснить, каков адрес у «Центра Специальных Исследований» в Беллапорте. Одни не отвечали, некоторые ответили, но никто ничего не знал о таком «Центре». Канцелярия губернатора прислало официальный, заверенный подписью и печатью ответ, что никакого «Центра Специальных Исследований» ни в Беллапорте, ни на всем Берегу Бурь нет и никогда не было...
Так это дело и осталось невыясненным. Теперь, посылая Микуса на Берег Бурь, редактор Страутмалис ему сказал:
– Ну, Микус, на этот раз ты сам туда съездишь и посмотришь! Может быть, тебе удастся что-нибудь узнать о своем происхождении...
Так журналист самой крупной рижской желтой газеты Микус Райнис отправился в путь на бывшую колонию Берег Бурь, нынешнюю Республику Акория, возможно, на свою предполагаемую родину.
Микусу Райнису было двадцать четыре года; он был высокого роста и выглядел как северянин – со светлыми волосами и синими глазами. Он был плечистым, сильным, красивым, молодым, но уже полностью созревшим мужчиной. По национальности он считался, а также выглядел как чистокровный латыш, но, окончив филологический факультет, свободно говорил также на эстонском, ангольском и латинском языках.
Микус Райнис сидел на палубе вместе с капитаном маленького суденышка, постоянно сосавшим старую, закопченную трубку. Они разговаривали, если только можно назвать разговором то, что Микус непрерывно болтал, а капитан время от времени что-то возражал.
Был вечер, солнце садилось за правый борт. С обеих сторон корабля виднелись узкие полоски земли, так как «Принц Волн» шел по Улманя Гатве – морскому проливу между островами Йекура и Лагнега. (Пролив носил такое название в честь капитана Улманиса: это было его последнее географическое открытие. Въехав в этот пролив, он уже никогда из него не выехал).
Сегодня впервые после десяти проведенных в океане суток появилась земля, поэтому на палубу поднялись все пассажиры. «Принц Волн» приближался к Берегу Бурь с северо-востока. Рано утром, около шести или семи, они прошли мимо южной оконечности Тевтонского полуострова, но тогда почти все пассажиры, в том числе и Микус, еще спали и земли не видели. Потом судно пересекало Синус – обширный морской залив между Тевтонией и Лагнегой –, и земля опять исчезла с виду.
Около двух часов пополудни они прошли Улмановские Столпы – пролив, которым начиналась более чем двухсоткилометровая Улманя Гатве. С тех пор земля всё время виднелась с обеих сторон борта, и пассажиры, особенно те, кто, подобно Микусу, не были «туземцами» Берега Бурь и прибывали на эти острова впервые, старались по возможности не покидать палубу, чтобы не пропустить роскошные и живописные пейзажи, непрерывно появляющиеся то по одну, то по другую сторону курса, но особенно на западе.
Улмановские Столпы – это были две гигантские скалы, вернее говоря, даже высокие горы, стоявшие, если измерять по морю, примерно в пяти километрах одна от другой. Это было самым узким местом Улманя Гатве; дальше ширина пролива колебалась, порой достигая даже тридцати километров. Они шли в направлении юго-западном, иногда южном, солнце светило с тыла, с севера, и, если посмотреть назад на Улмановские Столпы, то вся широкая гладь морского пролива блестела в лучах солнца и казалась одним огромным серебренным поясом, обвившим скалы Улмановских Столпов, покрытое пальмовыми джунглями побережье Лагнеги и обрывыстый берег Калибанского плоскогорья.
Более трех часов «Принц Волн», негромко тарахтя, скользил вдоль Утопской стены, и пассажиры всё это время никак не могли оторваться от этой волнующей картины, так наглядно показывающей могущество Природы.
Грандиозная природная катастрофа когда-то здесь как ножом перерезала земную оболочку, одну сторну со скалами вскинула вверх, а другую погрузила глубоко под море. В результате появилась эта величественная стена, поднимающаяся прямо из морских волн вертикально вверх на высоту полутора километров. Местами она немного наклонна в сторону суши, местами нависает несколько десятков метров над водою. Гигантская каменная стена протянулась длиной в 90 километров, и везде она выше километра, а на самом высоком месте достигает 1510 метров.
– Когда-то остров Лагнега был только полуостровом, – рассказывал один из пассажиров, темноволосый местный латыш небольшого роста. – Но страшное землетрясение порвало землю как тряпку и создало эту трещину; сюда ввалилось море, и Лагнега стала островом. Софты, зеленокожие аборигены Лагнеги, верят, что это сделал их родоначальник Утоп. Поэтому и называют Стеной Утопа.
Позже, когда Стена осталась позади, море стало обширнее, и на северо-востоке открылась новая живописная картина. Там над ярко зелеными горками побережья в небо возвышался беспокойный вулкан Гризинькалнс, который регулярно каждые несколько лет вскидывал в воздух пепел, камни и лаву. Справа от него, немного глубже вовнутрь острова смиренно дымил его спокойный брат Чиекуркалнс, с которого картинно поднимались освещенные заходящим уже солнцем и наклоненные ветром облака дыма. А между этими двумя вулканами глубоко внутри острова была видна снежная вершина самой высокой горы страны – Бастейкалнса. Вид был чудесный. Не зря все три горы были изображены на государственном гербе Республики Акория.
На корабле пассажиров было всего десять: главным образом граждане Акории, возвращающиеся из торговых и других поездок за границу. Но были и без Микуса еще три подданных Латвийского королевства – одна семья из Риги. Там был отец – толстый аристократ метрополии, граф Нотукума, его жена, утонченная, разборчивая и капризная дама лет сорока с лишним, и их дочь, молодая, красивая блондинка, с которой Микус во время путешествия тщетно пытался установить более близкие отношения. Они все ездили на острова Тобако в увеселительное путешествие.
И теперь тоже, разговаривая с капитаном, Микус невольно наблюдал за Алисой – так звали дочь графа. У нее были очень светлые, золотые волосы ниже плеч, очень стройное, но соразмерное тело. Алиса – очевидно нарочно – всё время поворачивала Микусу спину, но молодой и самоуверенный журналист не сомневался, что и она всё время держит Микуса в кругу своего внимания. Эта семья стояла у борта недалеко от Микуса, и тот самый латыш с островов Тобако, который давече рассказывал о Стене Утопа, очень польщенный вниманием метропольских графов, теперь рассказывал на неправильном латышском языке (то есть на диалекте местных латвьев), показывая на объятую уже сумерками и поэтому неотчетливо видимую полоску земли справа по курсу:
– Вот, смотрите, мадмуазель, там устье Фатумривулы! Видите, какой мутной здесь стала вода! Это ил, приносимый рекой. На языке туземцев Фатумривула означает Река Судьбы. Так они ее называют. Здесь, в дельте находилась их столица Ахора со своими громадными храмами. Теперь там только руины. Латвийские конкистадоры разрушили... Жалко, конечно, но тогда было такое жестокое время... Теперь в устье находится только небольшой латышский рыбацкий городок Регинвиль, недалеко от руин старого софтского города...
– А там, дальше на плоскогорье, – рассказчик продолжил, взмахивая рукой, – находится то место, где погиб капитан Улманис. Он въехал со своей каравеллой в устье Фатумривулы, чтобы обследовать эту реку, проплыл мимо Ахоры, и потом направился в небольшую сухопутную экспедицию к горам. Она оказалась для него роковой. В горах на их лагерь напали калибаны... Ну, дальнейшее вы знаете, мадмуазель...
– Да, капитан, – Микус Райнис тем временем продолжил свой монолог. – Цвейг говорил, что он ненавидит две породы людей, к которым обеим сам принадлежит. Одной из них были журналисты. Мне остается только присоединиться к нему. Журналисты – это один отвратительный народ. Но знаете, там, на островах, я не буду вести себя как журналист. Я буду себя вести как турист. Или как отдыхающий. Я буду сидеть в своем гостиничном номере, три раза в день отправлюсь в ресторан подкрепиться, буду читать газеты, по утрам бегать на пляж купаться, а по вечерам буду играть в карты. Редакция мне платит один лат [*4] в день. Остальное я добавлю сам. А на обратном пути придумаю свои приключения на бешеных островах Тобако. О, капитан, что-что, а уж это я умею. Это будет именно то, чего от меня ждет шеф и читатели!
Капитан, муж немного под пятьдесят, несколько раз попыхнул своей трубкой и пробурчал:
– Приключения вам не придется придумывать.
– О, верьте мне, все истории про острова Тобако – это полнейшая чепуха! Мне вы можете смело верить, ибо я работаю в такой порядочной газете как «Золотой День» и прекрасно знаю, как делаются все эти сенсации. Конечно, на Берегу Бурь есть свои преступники, но где их нет! А утверждать, что здесь преступники захватили государственную власть! Что здесь существует рабство! Что возобновились набеги пиратов! Всё это лишь отголоски прошлого, старого, романтического прошлого! Нет, нет, я никогда в это не поверю!
– Действительность страшнее всех рассказов, – капитан ответил. – Клянусь, что это последний раз, когда я отправляюсь на эти проклятые острова. Больше меня никто не заманит в такую авантюру ни за какие деньги!
Микус прилетел из Риги до Малдонады в уютном пассажирском самолете – 36 тысяч километров за двое суток, уплатив за это 50 латов. Но дальше начались трудности. Воздушного сообщения с островами не было. С этим он считался. Но оказалось, что и по морю с Берегом Бурь нет никакого регулярного сообщения. Пассажирские рейсы между островами и ближайшими портами континента отсутствовали вовсе. Большие торговые суда совершали регулярные рейсы на Берег Бурь два раза в год, когда на островах был собран и подготовлен к экспорту урожай: в марте и августе. А теперь был январь. Корабли островов Тобако тоже поддерживали связь с заграничными портами преимущественно в те же месяцы. А все капитаны малых кораблей, которые толпились в Малдонаде в поисках случайного заработка, единодушно отказывались плавать к Берегу Бурь, чему причиной был почти панический страх моряков перед этими островами. Это, разумеется, было суеверием, в которое Микус Райнис не верил. Так Микус четыре дня проторчал в Малдонаде, и ни одного капитана малых кораблей невозможно было уговорить идти в Беллапорту, особенно сейчас, в начале января, когда еще не кончился по-настоящему период дождей и бурь, и в любой момент могли возобновиться его отголоски.
Наконец Микусу всё же повезло; ему всегда везло: он был баловнем судьбы. Другие пассажиры, жаждущие попасть на Берег Бурь, ждали в Малдонаде уже несколько недель. Общими усилиями они все вместе уговорили владельца и капитана «Принца Волн» по пути в Морс зайти на острова Тобако. За это и за питание на десять дней капитан брал 30 латов с каждого пассажира, что было вдвое больше, чем обычно за такое расстояние. Но дешевле он не соглашался, и конкуренции у него не было.
Тем временем солнце уже почти зашло, истекали последние мгновения перед наступлением темноты. Капитан, некоторое время угрюмо понаблюдав за красным закатом, недовольно пробурчал:
– Не нравится мне этот закат. Даже в нем есть что-то зловредное в этой проклятой стране!
А Микус отнюдь не видел ничего особенного в этом закате и только посмеялся над суеверием старого морского волка. Зато его восхитило зрелище, открывшееся с правого борта. «Принц Волн» подошел значительно ближе к Йекурскому берегу, чем раньше. Поэтому остров Лагнега почти исчез в вечерней дымке, но зато тем лучше стал виден берег большого острова, на котором, как Микусу хотелось выразиться, «бушевали джунгли». Извечный лес Софиадской низины с гигантскими деревьями и непроходимым подлеском начинался прямо с морского берега, без всякого пляжа, и над водой высоко на ветках деревьев виднелась не успокоившаяся даже в сумерках стая человекообразных обезьян.
Тем временем стемнело. Пассажиры один за другим исчезли с палубы. Ушла и Алиса со своими родителями. Наконец на палубе остались только Микус Райнис и капитан. После дневной жары, которую не мог уменьшить даже морской ветер, стало приятно прохладно, и Микусу совсем не хотелось идти в душную каюту. Прошло около полутора часов. До мыса Реинкарнации, у которого произойдет поворот и начнется прямая дорога на Беллапорту, оставалось еще около ста километров. Завтра весь день курс будет по внутренним водам Берега Бурь – по Путвийскому морю – вдоль западного побережья Софиады и Йехуленда, и поздно вечером «Принц Волн» должен пристать в Беллапорте, в столице Республики Акория.
На берегу можно было видеть огоньки. Они шли уже вдоль обжитого побережья. Микусу не хотелось спать, он решил всю дорогу до мыса Реинкарнации провести на палубе вместе с капитаном. Зато остальные пассажиры уже спали.
Вдруг капитан наклонился вперед и напрягся. Потом нервно затянулся из своей трубки и опять застыл прислушиваясь.
– Акулы? – Микус шутливо спросил.
– Нас обгоняет какой-то корабль, – капитан ответил.
Микус прислушался, но сквозь шум мотора собственного корабля не смог ничего услышать.
– Ну и что? Неужели вы думаете, что он налетит на нас?
Капитан задумчиво вытряс трубку, напихал туда новый табак и зажег его.
– Видите ли, вряд ли это корабль из Малдонады. Сами помните: там никто в эти дни не собирался отправляться в путь сюда. Конечно, это мог бы быть корабль из Кивайнских морских проливов или с Творожного побережья, но – капитан на минутку замолчал – но мала вероятность, что он именно здесь и именно теперь обгоняет нас.
– И откуда тогда это может быть?
– Я боюсь, что это мог бы быть корабль из Регинвиля. Мы вечерком в открытом море прошли мимо них, и они могли нас заметить. Просто так никакой корабль ночью не пойдет из Регинвиля в Беллапорту, если он это прекрасно может сделать днем. Но если так, то он отправился в путь именно из-за нас. Чтобы нас догнать. Это уж мне совсем не нравится.
– Ну, ну, – Микус посмеялся, – ваш страх, капитан, уж прямо суеверный. Мало ли для чего у людей может возникнуть необходимость отправляться в путь ночью?
– Дай Бог, чтобы вы были правы, – капитан ответил, всё ещё держа ухо востро. – Во всяком случае они тянут намного быстрее нас.
Теперь уже и Микус ясно слышал создаваемый чужим кораблем шум. Это было совсем близко. Капитан встал на ноги и искал глазами чужой корабль. Но после наступления темноты выпал туман, и ничего не было видно.
– Проклятье, они идут почти без огней! – капитан воскликнул. – Это уж мне не нравится совершенно.
Теперь и Микус стал беспокоиться, встал на ноги и тоже вглядывался в темноту. Чужой корабль вынырнул из тьмы и мглы в одно мгновение и вдруг оказался рядом с «Принцом Волн». Чужаки сразу сбавили ход и стали скользить параллельно с «Принцом Волн», пока течение стягивало оба корабля друг к другу. Чужой корабль был немного побольше. На его палубе горел лишь один фонарь, слабо освещавший нескольких наклонившихся через борт человеческих фигур, которые глядели на «Принц Волн» сверху вниз.
– Эй, вы там! – сверху раздался повелительный голос. – Остановить машины! Команду и пассажиров на палубу! Всем гарантирована жизнь! Сопротивление бесполезно! Не проливайте кровь!
Говорили на эстонском языке с акцентом. «Принц Волн» плавал под флагом Эстонии и, очевидно, кричавший опасался, что по-латышски его могут не понять [*5].
Дальнейшее произошло в одно мгновение, прежде чем Микус успел понять, что, собственно, происходит. Капитан одновременно со словом «Проклятие!» выхватил пистолет, всегда висевший у него в кобуре на поясе. Но выстрелить он не успел, так как надо было еще заслать патрон в патронник. Зато со стороны чужого корабля раздался мощный перестук, и Микус услышал, как вокруг него жужжат пули и ударяются о палубу. Он отскочил в сторону, споткнулся и на четвереньках кинулся к задней части судна, где стояли ящики и бочки. Он еще успел заметить, что капитан странно сгибается и падает лицом на палубу.
Микус полз по проходу между ящиками до самой кормы, пока не увидел кабину штурмана. Ее стекла были раздроблены пулями, из полуоткрытых дверей вывалилась голова штурмана. Микус пополз обратно. Теперь он увидел, как из матросского кубрика один за другим выпрыгивают матросы и тут же на месте спотыкаются и кувыркаются по палубе. На чужом корабле не переставая захлебывался пулемет. Кажется, их было даже два. Многие пули были трассирующими, и Микус видел, как их огненные черты ударялись о палубу, кабины, ящики, чтобы потом как сноп искр разлететься во все стороны.
Наконец Микус нашел узкую щель между ящиками, залез в нее и натянул через себя брезент, которым ящики были покрыты. Пулеметы затихли. Микус слышал, как с чужого корабля на «Принц Волн» падают тела прыгающих налетчиков.
– Обыскать каюты, машинное отделение, палубу! – какой-то голос командовал теперь уже на латышском языке.
Микус втянулся еще глубже в щель. Сердце у него дико стучало, губы засыхали. Он услышал, что кто-то направляется сюда по проходу между ящиками и в подозрительных местах поднимает брезент. Он видел даже луч карманного фонарика, проскользнувший по брезенту в том месте, где он скрывался. Но разбойник его не заметил. Облазив всю корму, он вернулся к своим.
Тем временем Микус понял, что из пассажирских кают выгоняются перепуганные пленники.
– Поставить всех в шеренгу! – тот самый голос командовал. – Отобрать оружие, документы, деньги и драгоценности! Так! – через некоторое время вожак пиратов продолжил. – Девять пассажиров и два матроса. Фред, больше нигде ни одного живого нет?
– Нет, – другой голос отозвался, – я сам проверил.
– Добро, – вожак очевидно обратился к пленным, – жизнь вам гарантируется. Но при малейшем сопротивлении или попытке к бегству стреляем без предупреждения! Имейте это в виду. А теперь всем перейти на второй корабль!
Он повторил это дважды – на латышском и эстонском языках. Были слышны шаги, женский плач, и вдруг раздались громкие крики, прозвучали выстрелы, было слышно, как что-то тяжелое с плеском падает в воду. Стрельба продолжалась некоторое время, но наконец затихла.
– Наверно сбежал, – кто-то сказал и тяжело выругался.
– Этого матроса мы определенно продырявили как сито, – второй ответил. – Он упал в море уже мертвым. А тот из пассажиров, кажется, всё-таки сбежал.
– Пентюхи такие! – вмешался вожак. – Как матрос бросился бежать, так все на него, а об остальных никому нет дела! Так все могли сбежать! Хорошо еще, что только один! Как бы там ни было, но девять пленников в надежном месте. А того одного беженца придется отыскать и хлопнуть. Чтобы никто и никогда не узнал, что такое суденышко вообще когда-либо приближалось к Берегу Бурь. Потонуло в океане, и всё. Как обычно, таинственно исчезло в Тобакском треугольнике. А этого беглеца мы легко найдем. Местный побежит домой, а иностранец в полицию. Ну, и там мы тогда его и... А теперь, Фред, проверь трупы. Всё ценное в сумку, самих за борт!
Через мгновение всё было кончено. Микус слышал, как плеснула вода шесть раз.
– Сколько было трупов? – вожак спросил.
– Шесть.
– Значит, на корабле всего было семнадцать человек. Добро. Здесь остаются Фред и Том. Остальные – на «Волк». Улдис, полный ход на Регинвиль! Мы втроем доставим это судно в безопасность. Том, к машинам! Фред, за руль! Кати вслед «Волку» на Регинвиль. Я соберу добычу. По местам!
Кто-то быстрыми шагами прошел мимо укрытия Микуса. Микус долгое время напряженно прислушивался. Но всё было тихо, только собственное сердце безумно стучало. Тогда Микус осторожно поднял брезент и выглянул наружу. Поблизости никого не было. Микус на четвереньках выполз в проход между ящиками. «Надо прыгать через борт и плыть к берегу», – он думал. – «Интересно, как далеко может быть до берега?». Но тогда ему пришло в голову, что не мешало бы докрасться до своей каюты и взять деньги, документы и оружие. У него был с собой красивенький пистолет системы «Зингер».
Мгновение он сомневался, стоит ли рисковать, но отправляться на чужой берег без денег и документов тоже никуда не годилось. Микус, подкашиваясь в коленях, осторожно отправился к своей каюте. Это было самое первое помещение направо, как войдешь в коридор. Он достиг его без происшествий и бесшумно скользнул в приоткрытую дверь. Микус быстро надел свой пиджак, открыл чемодан, где лежали все его деньги и все документы. Это всё хранилось в портмоне, которое он быстро сунул во внутренний карман пиджака. Потом достал пистолет и, предварительно зарядив его и заслав патрон в патронник, поставил на предохранитель и засунул во второй внутренний карман пиджака.
Микус успел заметить, что в его каюте еще ничего не тронуто. В каюте он жил вместе с одним пассажиром, уполномоченным какой-то Беллапортской фирмы, который возвращался к себе домой после завершенных дел на континенте. На спинке стула Микус увидел его пиджак. Сразу же ему подумалось, что не мешало бы забрать и портмоне соседа: всё ж лучше, чем оставить пиратам. Он пощупал: портмоне соседа находилось в его пиджаке. (Они во время плавания особо не боялись воров, но и вообще-то не оставляли деньги без присмотра: либо держали их при себе, например, в пиджаке, либо прятали в запираемых на ключ чемоданах за запертыми дверьми каюты; здесь кошелек остался в брошенном пиджаке, видимо, потому, что хозяина забрали и увели внезапно). Микус засунул портмоне соседа к себе в боковой карман пиджака и осторожно выкрался в коридор. Всё еще никого не было видно.
Микус увидел, что и дверь в соседнюю каюту приоткрыта и в каюте горит свет. Он подкрался к двери и заглянул внутрь. Никого не было. Отступать не было причины, и Микус, несмотря на дрожащие руки и колени, проскользнул в помещение. Здесь жила та семья латвийских графов Нотукумов. Кошельков и чемоданов не приходилось искать, так как всё это лежало на койке. Видимо, владельцы хотели это забрать с собой, но не успели или им не позволили. Всё засунуть в карманы Микус не мог. Но тут он увидел большой желтый кожанный портфель. В нем почему-то находились зубные щетки и подобные вещи. Их Микус вытряхнул на одеяло, а в портфель стал засовывать портмоне, кошельки, а также драгоценности, замеченные им в ящике стола. Кинул туда также и портмоне свое и соседа по каюте, и пистолет Нотукума с патронами, найденный им в чемодане.
На судне всего были четыре обжитые пассажирские каюты, это Микус знал. (Остальные каюты были заставлены ящиками с товарами и закрыты). Он уже вошел в свою роль и решил проверить еще и остальные два помещения, так как грабителей всё ещё не было ни видно, ни слышно. Так он без помех загрузил в желтый портфель всё, что нашел ценного в четырех пассажирских каютах.
Сделав это, он направился к выходу. В тот момент, когда он находился напротив прикрытой двери каюты самого капитана, из-за этой двери вдруг раздался голос пиратского вожака:
– Фред, иногда поглядывй на руль тоже! Как бы не налетели на Тенериф! Иди сюда!
Микус застыл как будто окаменев. Коленки опять подкосились. Совершенно инстинктивно он засунул руку за борт пиджака и нащупал свой пистолет.
Голос раздавался из капитанской каюты:
– Что хорошего нашел? В корабельном журнале что-то не сходится, не хватает одного пассажира. Иди сюда, посмотри!
Микус уже открыл дверь каюты. Там, спиной к нему, сидел какой-то мужчина. Одновременно со своими последними словами он поворачивался к Микусу. Микус выстрелил два раза. Мужчина вскочил на ноги и сразу же свалился на пол. На капитанском столе были в беспорядке разбросаны корабельный журнал, корабельная касса, капитанские бумаги. Почти не понимая, что делает, руководимый скорее инерцией, нежели рассудком, Микус начал всё это запихивать в свой желтый портфель. Потом склонился над застреленным и засунул в портфель содержимое также и его карманов. Он опомнился только услышав в коридоре быстрые шаги. Бросив портфель, он прыгнул к двери и стал напротив нее с пистолетом в руке.
– Вил, ты где? – в коридоре раздался осторожный голос.
– Здесь! – Микус вытолкнул охрипшим голосом.
– А-а! – коридорный голос облегченно отозвался. – Чего ты стреляешь? Я уже подумал, что-нибудь случилось, – и поспешные шаги в коридоре направились сюда.
В тот момент, когда в дверях показался стан приходящего, Микус нажал на спусковой крючок. Крупного роста грабитель удивленно смотрел на Микуса, пока, медленно спускаясь, не ввалился в каюту. Микус проверил, но кошелька у него не было, поэтому он только сунул в портфель оружие пирата, с трудом застегнул портфель, таким полным тот теперь был, и, не заботясь больше о своей безопасности, бегом кинулся в коридор, оттуда на палубу, подбежал к борту и прыгнул в море.
[*1 Мой перевод – В.Э. – У Донского было: «Меня призвал ты как-то в полночь Сбирать росу Бермудских островов»; по-английски: «Thou call’dst me up at midnight to fetch dew From the still-vex’d Bermoothes».]
[*2 Оксфорд – это рижское предместье, в котором находится самый большой университет Латвии – прим.пер.]
[*3 Крутийцы на Мунде соответствуют европейцам на Земле; мы могли бы это слово переводить как «европейцы», но в Акории тоже имеется своя провинция Европа и тем самым свои европейцы, поэтому при таком переводе могла бы появиться ненужная путаница – прим.пер.]
[*4 Стоимость мундского лата всегда равняется в точности одному (мундскому) грамму золота – прим.пер. – Он примерно в 20 раз ценнее земного лата. (Речь идет о лате достоинства 2001-го года – В.Э.; – к 2009-му году это уже составляет около 30 земных латов).]
[*5 Эстония на Мунде является самой крупной морской державой, с которой Латвия упорно соперничает – прим.пер. – Эстонский язык принят на море в качестве международного средства общения, подобно английскому языку на Земле.]