Прошло потрясающе огромное количество времени, но я до сих пор отчётливо помню тепло его рук, глаза и губы, шепчущие мне на ухо со всею страстностью, только присущей ему, слова.
Мы жили в далёком промышленном городке. Моя подруга и я соседствовали по этажу и переживали только что пришедшее к нам обеим первое чувство любви в звонкие 17-18 лет нашей сумасшедшей юности, где всё ещё только начиналось: поцелуи, объятия, прикосновения, физиология и страдания.
Светка до умопомрачения была влюблена в приехавшего из столицы парня, окончившего техникум, рядом с которым моментально и безропотно померкли все местные ребята. Моё сердце тоже было занято.
Часами простаивая в проёмах дверей, говорили о наших избранниках, ожидая от них телефонных звонков. Подруга слыла одной из самых заметных барышень: с пышными светлыми волосами, красивой грудью, но без бёдер. Она отличалась от сверстниц прекрасным аналитическим умом, обширными знаниями в гуманитарных науках, умела и любила загнать противника в угол. Женское население городка откровенно презирала. Только моей персоне её душа отыскала место в качестве благодарного и чаще молчаливого слушателя.
Её избранник был хорош собой, эдакий денди, строен, элегантен, начитан, увлечён философией. Немного позы и хорошие манеры не нарушали гармонии, наоборот, достойно сочетались в нём. Светлана считала Юрия явлением в нашей провинции и тем единственным, кого она могла видеть рядом с собой.
Нас она представила друг другу зимой, мимоходом, когда я возвращалась с работы.
Ах, как она любила его! Мысли и сердце были заняты только им. Светка идеализировала возлюбленного, с нетерпением ожидая телефонных звонков, бежала к трубке, как угорелая. И тогда невозможным счастьем, излучая все радостные оттенки с примесью первых женских искр, сияли её глаза.
Но время летело. Мой парень, отслужив, уехал. Я медленно приходила в норму после первого жизненного удара. Коллега Эльвира, невзирая на мои отказы и видя удручённое состояние, предложила выйти в люди, развеяться.
Выбрали день, вернее, вечер. Надев свои лучшие наряды, отправились в уютное молодёжное кафе. В дверях неожиданно столкнулись с Юрием и его приятелем. Обменявшись приветствиями, мы с Эллой зашли, а они вышли. Раздевшись в фойе, увидела, что ребята вернулись. Подошли к нам. На мне было идеально подогнанное строгое чёрное кашемировое платье с нейлоновой кружевной вставкой белого цвета и югославские туфли на высокой шпильке. Слабый пол в этом возрасте каким-то десятым чувством знает, что выгоднее показать: стройные ноги или декольтированную грудь. Я предпочла первое и попала в «десятку». Юра – Светкин скупой на слова рыцарь, а уж о комплименте и говорить не приходилось (подруга всегда жаловалась) – начал кружить около меня, восхищённо сыпя восторженные слова:
- Как ты красиво сложена! Какая у тебя идеальная фигура! Вот почему меня так тщательно оберегали от тебя.
Мои протесты отклонялись. Смущению не было предела. Я окончательно покраснела, когда услышала, что Бриджит Бардо поблекла бы рядом со мной.
За столиком он сел возле меня и не сводил глаз. Если бы не подруга моя, возможно, всё сложилось по-другому. Юра не нравиться не мог. И прекрасно об этом знал. Танцевал только со мной. Своеобразным аккомпаниментом его словам, которые он шептал мне, касаясь губами щеки, служила звучавшая музыка. В основном, здесь играли танго, тогда мой партнёр бережно сжимал меня в своих объятиях. Немного кружилась голова. Шампанское тому служило виной или…
По ряду причин домой я не попала. Юра жил в общежитии. Предельно долго в дежурке он уговаривал вахтёршу пропустить меня. Законы были жёсткие и никакие посулы не проходили. Сыграло личное обаяние и хороший счёт. В комнате, присев на корточки, он минуту-другую посмотрел на меня и сказал:
- Я безумно рад этому вечеру. Сигаретам, которые покупаю только в этом кафе. Автобусу, ушедшему из-под носа. И что всё так замечательно сложилось.
Множество кошек чувствительно скребли мою душу. Перед глазами стояла Светка, и всё казалось достойным осуждения. Я вновь предприняла попытку просить о помощи добраться домой. Моя просьба была гласом вопиющего в пустыне.
Так я стала заложницей ночи в обществе приятного молодого человека в нереально большой для общежития комнате.
- Я согрею воду, - сказал Юра, - И мы будем пить кофе со сгущённым молоком и очень вкусными великанными баранками. – Он указал на прозрачный целлофановый кулёк, где лежали аппетитные охристого цвета бублики в маковых зёрнах.
- Это бублики, - поправила я его.
- Пусть будет так, - согласился он, - Спасибо маме, передала с оказией.
Юра вышел с чайником в кухню. Я осталась одна и не нашла лучшего занятия, как оглядеться по сторонам.
Журнальный вариант некрасивой примадонны французской эстрады, Жульетт Греко, украшал стену, служа жилищу макияжным штрихом, явно претендуя на неординарный вкус одного из его обитателей. Пара книжных полок, настольная лампа, небольшой холодильник – роскошь того времени, две софы. Пожалуй, всё, но более, чем достаточно для свободного и глубокого дыхания без засасывающего бытового нахламления и глупых будущих приобретений. Поражал мужской почти музейно-образцовый порядок, не всегда присущий сильному полу.
На стёклах, переливаясь, блестел снежно-ледяной узорчатый нарост, придавая некоторую таинственность и новогоднее убранство окну. Казалось, неугомонная Снежная Королева развлекается за ним, во всеоружии ища лазейку для зеркального осколка. И тогда что-то волшебное должно было произойти с сердцем. Мистически неправдоподобно дул ветер, используя щели оконных рам для извлечения фантастических звуков природных сопилок, рожков, свирелей и флейт.
Полёт моих мыслей выходил на новую орбиту и не появись в этот момент Юра, возможно, мне пришлось бы впустить через форточку озябших сказочных персонажей, которые невидимо слетались к освещённому заснеженному уличному подоконнику.
Подошёл, поставил чайник на стол, сел рядом. Обнял меня.
- Я боюсь тебя, - обрушила я на него до смешного жалкий аргумент, мысленно заглаживая вину перед подругой, и поднялась. В комнате было прохладно. Потерев руки, продолжила:
- И потом, что я скажу Светке? Нехорошо как-то получается.
- А ничего говорить не нужно. Она придумала себе любовь. Я хочу сегодня быть рядом с тобой. Бояться меня нет необходимости, я совсем не страшный, - моя рука пойманной птицей трепетала в его ладонях. Он гладил её и целовал. С каждым его прикосновением имя подруги начинало стучать в висках, внося корректировку в единственную ночь наших девственных отношений.
Пальто я так и не сняла, как не покинуло меня лёгкое «качельное» замирание внутри. Оно приболевшим ребёнком беспокоило, засыпая и просыпаясь. С позиции современной нравственности трудно, почти невозможно убедить кого-либо, что всё так и было, но я ни перед кем не держу ответ.
- Света красива, не правда ли? – стараясь отвести от себя удар, спросила я, выставляя вопросом кордон.
- Согласен, ну и что? – он протянул мне кофе, над которым мерцающей в воздухе паутинкой поднимался пар. Я обняла чашку ладонями.
- Мне не хочется продолжать предложенную тобой тему о моей, - он запнулся, - …о твоей подруге. Я сейчас всей сущностью представляю первобытного человека, открывшего огонь. И этот огонь – ты. Мне тепло и спокойно с тобой, - снова сел рядом. – И тебе, по-моему, тоже.
- Нет, - быстро и как можно правдивее ответила я, словно меня проверяли на детекторе лжи.
- Нет? – эхом повторил Юра. – Не верю.
- Правда, - теми же оттенками звучал ответ. Я раздваивалась: признаваясь честно, ждала и оттягивала приход утра и, да, я жалела, что пальму первенства относительно сидящего возле меня человека капризная судьба вручила не мне.
- Светлана… - попыталась наладить я тонкую цепь диалога.
- Спокойного ей сна. И, пожалуйста, поговорим о нас. Сегодня, сейчас важно, что здесь ты. За окном метелица, впереди длинная жизнь, полная надежд и всевозможных ситуаций, и кто знает, как бы не пришлось сожалевать о том, чтобы не было «мучительно больно» за «неверность» шага. Говори со мной. Твоё молчание тяготит меня. Я – свободный человек, без брачных уз и долгов. Но придётся, видимо, ответить перед законом, что мы мирно, очень мирно беседуя, не заметили, как прошла ночь.
Робкий стук рассвета начал помогать втискивать всё в рамки наступающего дня. Мы подошли к двери.
- Мне очень жаль сознавать, милая благородная девушка, - он усилил во втором прилагательном звук, - что в моей дальнейшей жизни не найдётся места словам, согреющим наши с тобой сердца: Амо, амос!
- Каким словам? – переспросила я.
- Амо, амос.
- Что это?
- Когда-нибудь они найдут тебя.
Пройдя мимо дремавшей дежурной, нырнули в снежное утро, сыпавшее с небес крупные гроздья белых хлопьев. Наш шаговый тандем, 43-й его и мой 35-го размеров, прокладывал идеальную вязь на первозданном полотне Земли. Падающее лёгкое чудо распустившейся белой сиренью на наших одеждах скоро легло плотным слоем. Оттого нас можно было принять за снеговиков или загадочных инопланетян.
- Словно идём под венец, - изрёк Юра, - Невеста была в белом…
- Не импровизируй, это всего лишь снег. Видение растает, - прозаически прервала его я, - С повышением температуры.
Он поймал такси. В салоне было тепло. Маскируясь под слёзы, на лице таяли снежинки. Мой спутник осторожно вытер их, подержал в ладонях лицо, наклонился и поцеловал. Никогда более в своей жизни мне не довелось увидеть в глазах мужчины мальчишеского восторга и накрепко упакованной мужской сдержанности вместе.
Выйдя из машины, махнула рукой. Юра показал жестом, что позвонит. Я помедлила и отрицательно покачала головой.
Дом был пуст. Я поприветствовала грусть, переключая на автопилот дальнейшие действия. Хотелось чаю. И горячей ванны.
В дверь долго и настойчиво звонили. Я знала, что это Светка.
- Он вчера не пришёл ко мне! Не позвонил! – крикнула она. – Или же с ним что-то произошло, или, - заливая слезами и без того зарёванное лицо с размазанными ресницами, опустилась на диван. Она не договорила, а я так и не узнала, что имелось в виду.
- Хочешь чаю?
- Нет!
- Ну что ты так сгущаешь краски! Не переживай, ещё объявится, - тихо и вяло успокоила я.
Юра позвонил ей на следующий день и сказал подруге, что встречаться далее они не смогут. Я была виновницей и свидетелем её горя. И переживала и мучалась вместе с ней.
Однажды он встретил меня у дома. Так же, как и в то утро, снег очищал природу. На многих крышах казался сбегающим сдобным тестом у рассеянной зимы. Дома были похожи на свежеиспечённые пасхи, обильно намазанные густым белковым кремом.
Юра снял перчатку и вытянул вперёд руку. Снежинки белыми бабочками слетались к его ладони и тут же гибли.
- Видишь, от моего тепла умирает снежная «цивилизация», - пошутил он. Затем, подняв руки вверх, неожиданно начал читать:
Хлопья тихо обалдели.
Что ж это за пляс!
Говорила: Две недели
думаю о Вас.
Как Вы мучаетесь, милый,
Я тому вина.
Может, встретимся, пожалуй,
дома у меня.
И ушла через столицу,
через снег седой,
свои синие ресницы
заслонив рукой.
-Как красиво! – притихшим голосом сказала я. – Это ты написал?
- Стихи, действительно, очень красивы. Нет, к сожалению, я не удался поэтом. Но они настолько напоминают тебя, что я выучил их сразу, за один миг. И обеими руками «за» изложенный сюжет с продолжением, - улыбнувшись лукаво, он сгрёб меня в охапку.
Моё благородство относительно подруги тут же укрепило позиции. Мне хотелось прижаться к нему. И если бы я перекинула мостик родившегося желания, не знаю, чем бы это закончилось. Но проект хрупкого сооружения не выдержал крошечных сроков. Радостное выражение, блеск глаз, улыбка – говорили о многом, я же впервые почувствовала, что стук у сердца может быть другим. Юра просил о встрече. Бог – свидетель каких сил мне стоило отказать ему.
Время – чудодейственное средство.
Мы становились невестами, жёнами, мамами. Светка укатила с детьми и вторым мужем в столицу. Я переехала в другой город. Мы встретились, заранее оговорив день, через много лет. В её красивом доме. Рядом с нами сидели наши младшие дочки. Вспоминали юность. Юру.
- Я до сих пор теряюсь в догадках, что послужило причиной нашего разрыва с ним. Вроде бы всё складывалось более, чем хорошо. Правда, я должна признаться в том, что мои чувства были сильнее. И ещё: я тогда поехала к нему. После телефонного звонка.
- В общежитие? – вырвалось у меня.
- Именно туда, - слегка зацепившись на мне глазами, спросила:
- Разве я тебе когда-нибудь говорила, что он жил в общежитии? По-моему, нет. Впрочем, неважно. Сейчас этот факт не имеет значения.
«Имеет, - подумала я, - Ещё как имеет».
Казалось, она, юрист по образованию, специалист по особо важным делам, упустила деталь, ярко проливающую свет на мучивший многие годы вопрос моментального прекращения их отношений.
- Света, - прервала её я, - Тебе никогда не приходило в голову, что, - секунду раздумывая, правильно ли я поступаю, продолжила, - Поводом могла быть я?
- Ты знаешь, что он мне сказал тогда? Категорично, больно, как будто не было между нами любовных мгновений. Они до сих пор двумя пощёчинами горят на моих щеках. Что в наших с ним отношениях никогда, - закрыв глаза, она по слогам произнесла:
- Никогда не прозвучали бы слова: Амо, амос. – Внезапно, со всею отчётливостью до неё дошёл смысл моего предположения, - Ты? Нет, моя дорогая, не обольщайся. В его вкусе всегда были блондинки с пышной грудью, - затем подытожила, смерив меня взглядом с головы до ног:
- Ты в молодости проигрывала рядом со мной, поэтому достойной соперницей я тебя никогда не считала.
У меня во рту стало горько, как после хинина. Захотелось поскорее уехать. Я и поныне не знала перевода магических слов, сказанных нам обеим одним человеком. Поэтому я спросила их значение.
- Я люблю. Ты любишь. Латынь. Милая добрая латынь.
Вот почему они прекрасными цветами цвели в моей памяти, сохранив между страницами аромат далёкой и не менее прекрасной юности. А вкусы? Они непредсказуемо могут измениться. В любой момент.
Мы замолчали. Светка поднялась, стряхнула пепел.
- Одну минуту, - сказала она.
Вернулась с альбомом фотографий. Отыскала снимок Юры, протянула его мне и неожиданно спросила:
- Кстати, деталь нашего разговора относительно общежития очень интересна, ты не находишь?
*--------------------------
"Снег..." - фото автора