***

У кого такое детство?

Как будет называться этот труд, не знаю? Знаю только то, что началось писание на пять-десят шестом году моей жизни,  когда я со своей семьей уже жил в центре нашей страны.  Сразу предупреждаю читающего, что ничего особенного в моем повествовании не будет. Пишу скорее для своих внуков, чем для детей, да еще для тех, у кого прошло детство так же. Родился я на крайнем Севере, куда были сосланы отец и мать,  как враги народа, предатели. На нас, детей врагов народа завели дела. Обычная для того времени история. Это место называется город Ухта, раньше поселок Чибью. Город расположен на высоком берегу одноименной реки. А на другом берегу, стоял самый крайний к лесу наш «дом». Дом. Это слишком громко сказано. Одна, не большая комната, рядом кухонька. Печка дровяная. Стены как слоеный пирог, между досками засыпаны опилки. Крыша крыта тесом. До реки примерно 20 метров. Некое подобие заборчика, небольшой сарайчик. Самые ранние воспоминания  - это моя деревянная кроватка, отец сделал сам. Раньше все делали сами, купить негде было. Перед входом в дом летом очень красивые маки росли, лучок зеленый торчит из земли и свекла рядом. У крыльца две ступени. Они мои. На них посидеть бы сейчас. Из игрушек  цирковой наездник на бричке, который привез мой брат, а  у сестры тряпочная кукла. Может она лучше меня помнит?  Мы жили почти   на запани, это то место, где реку перегораживали бонами, и сплавляемый по реке  лес собирался,  как в мешок. Дальше был лесозавод. С ним у моих родителей половина  жизни точно связана. Лето в те годы помнится очень плохо, в основном зима и осень. Промозглая осенняя пора, вечно в мелкую овчинку свинцовая река. Привязанные цепями лодки плоскодонки. Косой дождик, как из механического пульверизатора, что был установлен в городской бане. Монету кинул и ты в одеколоне. А «шипром» можно было освежиться только в кресле парикмахера. Когда я уже подрос и ходил в городскую баню, то  в парикмахерской стриг всех китаец  дядя Ваня.
Жила с нами сестра отца, тетя Шура. Она же выполняла и роль няньки на первых порах. Приехала в Ухту примерно в 1954 году. В те времена выехать из деревни – большое счастье. Отцу как-то удалось это сделать. Жили скромно. Из домашних вещей запомнился фанерный чемодан с металлическими уголками и преемник «Балтика» на этажерке. Все. Кажется,  в этом чемодане отец привозил из Москвы сливочное масло (несколько семей скидывались и отряжа-ли ходока в Москву). Запомнилось, что когда его разрезали замерзшее, откалывались малень-кие кусочки. Я с большим удовольствием их поедал. В даме всегда были соленые грибы и яго-ды. Картошечка то же росла. Капуста на другом берегу. Как-то приехал брат, и я с ним на тот берег за капустой. Совхозная все - таки вкуснее была на первом отделении. Рядом находилась женская зона. Рассказывали такую историю про эту зону. Однажды зечки сделали короткое замыкание. Пришлось вызывать электрика, нашего соседа Сергеева. Дальше было изнасилование Сергеева, охрана не могла отбить его у заключенных долго. После этого он так и не женился. Так вот про капусту далее. Мое дело было держать лодку и принимать капусту, которую он мне скидывал. Пока объездчика нет, мы полную лодку нагрузим.  Приезд брата всегда был праздником, да и не только брата. Если к соседям кто-то приедет…
Тетя Шура готовила на всех. «Мятую» картошку с растительным маслом с солениями принимали все желудки. Чтоб сварить кисель тетка мне давала кружку и посылала в лес за яго-дами. Рвал какие видел, главное что б побыстрее. Очень хорошо это помню.  Однажды видел двух маленьких медвежат, на самом верху пятой лесной. Что такое пятая лесная не знаю, но догадываюсь. По-моему,  пятая лесная, это то место, где спиленный лес скатывали с горы в реку. Позднее все знали, что пятая лесная, или там четвертая  - это хорошая гора для катания на лыжах и санях. Другие лесные то же были. Но самая хорошая  была «лысая» гора. Летом вся в глине, противно, но земляники было очень много. Все «лесные» и «лысая» заканчивались на берегу реки. 
 Не помню, что бы за нас боялись родители, когда мы на реке резвились. Наш берег по-логий, глинистый, и очень много плитняка. Это те самые камешки, которые напоминают сло-манную кафельную плитку. Кто больше умудрится кинуть блинчиков по воде, тот выиграл. Когда надоест это занятие, удочку с собой и дергать на реку всякую милюзгу. А какая же она была вкусная жареная. Зайдешь в реку по колено, а рыбка тебе ноги щекочет. Ловили на удочку, на червя. Еще одно орудие лова напоминало парус, квадрат марли связывали с крестом из реек. Получалось некое подобие сачка, в середину клали камень что б  притопить сачок, и хлеб на приманку. За раз можно вытащить с полкилограмма. Удивляет то, что так ловили многие женщины. Кто посерьезнее, тот ловил хороших хариусов, сигов. В реке полно рыбы, водилась семга, в большом количестве хариус и прочая сорога. Рыбу лучили с лодки и били острогой. Для этого ночью заплывали к Сангородку или к перекатам, а уже от туда по течению лодка сама плыла. Лучили ночью. Ловили рыбу не только с берега. Там, где боны собирали сплавленный по реке лес, обычно были большие завалы  леса. Я забирался на середину этих завалов, находил между бревен чистую воду и там устраивался рыбачить. Обычное явление. Такое же обычное, как говорили у нас «лес пошел». Это значит, что вся масса собравшегося на запани леса приходила в движение, то ли из-за того, что сплавщики много пропускали леса через ворота, то ли из-за того, что подпирала   масса собравшихся  баланов. Балан это плавающее бревно. Стоял треск оглушительный. Баланы как спички ломались. Это пошел лес. Оказаться в это время на завалах баланов, смертельная опасность. Выбраться из воды, если туда угодил – это нужна сноровка. Баланы скользкие, на какой-нибудь наступишь, а он уже тонет. Я не один раз попадал в момент, когда лес пошел. Но выбирался. Вот за это попадало. Если бревном достанет, то мало не покажется. Сломанные руки, ноги у сплавщиков обычный травматизм, а радикулит нажитая профессией болезнь. После запани баланы плыли уже организованно по коридорчикам, все плыли  на воде параллельно. Перебежать поперек коридор по плывущим баланам искусство. Это была наша забава. Иной раз не успеешь быстро переместиться,  и ты в воде. А баланы то с боков подпирают. Бывало и так, что с головой нырнешь, выплывать на поверхность нужно осторожно, так как там, где ты провалился, уже плавает другой балан. А ты его из-под воды головой долбишь. За это нас гоняли взрослые, но мы все равно так развлекались. Конечно, если   температура воды была терпимая. Такие игры мы устраивали. Мне  тогда  было пять лет.
В  нашем сарайчике жила коза Розка. Бодучая стерва, досталось не раз от неё. Отец, что бы доить  козу сделал станок, некое подобие эстакады, куда въезжают машины для ремонта. Там она стояла смирно. Еще сажали картошку на огороде у конторы лесозавода, и за бараками биржи. У тех, у кого было время на охоту и рыбалку, имелся приличный привесок к питанию. В лесу полно ягод всяких: брусника, клюква, черника,  смородина и малина. Остальные ягоды собирали не все. Это морошка, всякие костяники и т.п. Грибы были всегда, сколько помню себя, соленые волнушки, маринованные красноголовики и подберезовики. Так что пропитаться можно было. В лесу дичи полно. Однажды лось переплывал реку прямо у нашего дома, народу собралось, обсуждали как добыть. У отца было ружьишко, 16 калибра «тулка». Стреляло оно редко. Времени для этих дел было не много. Шесть дней в неделю работа, один день на дом и семью. Отец хитрил, поставит сети вроде на рыбу, а  ловились утки. Однажды зимой и я стрелял. На реке поставили банку сломанную. По ней и палили. С ружьишком и мой брат имел дело. Как-то пошли мы с ним в сторону Лысой горы. Он все пытался подбить птичку, но увы. Он привез мне из института нарисованного чертика, долго хранился забавный рисунок. Обыкновенный тетрадный лист в клеточку, рисунок сделан карандашом.
Родители работали на лесозаводе, мама  бухгалтером, отец слесарем. Лесозавод это ра-бочая зона местного Гулага. Контору мамы не очень помню, кроме косточковых счет, арифмо-метра  и запаха конторского, а вот лесораму, бревнотаску, вагонетки и прочее, хоть сейчас на-рисую. Слесарка отца была на первом этаже лесозавода.  В мастерской вечный шум, пахло маслом, теплом от работающей лесорамы. Тетя первое время не работала, за няньку была.  Она иногда меня снаряжала нести обед отцу, если он работал во вторую смену.  Идти примерно с километр. Запомнилось только, что обед состоял из двух ломтей хлеба, между которых была свиная тушенка «Китайская стена».  Кто её хоть раз ел, тот знает, что мяса в ней практически никогда нет. Так вот приносил я ему тормозок, отец меня усаживал на верстак и отдавал мне этот тормозок. Вот так мы обедали. Вспоминается забавный случай. На лесозаводе работал дя-дя Леша Зайцев. Однажды летом, на бирже, сидя на заваленке  он курил козью ножку. Вот он и говорит мне, иди,  мол дымка покушать. Сует в рот мне козью ножку, а ее выдул ему в лицо. Первое знакомство с табаком  состоялось. В конторе делали   праздник для детей в Новый год. В ожидании деда Мороза и подарка  сердце трепыхалось. Елка большая, густая. Главное на ней горели огни.
Когда говорили про биржу, то вспоминалось сразу о дяде Лене Данилове. Он  всегда был одет в брезентовый плащ и сапоги. В его ведении были тросы, что удерживали запань, всякие смазки. И еще вар, а по  «современному»  битум. Им смолили лодки, и мы, пацаны лю-били его жевать. Данилов имел свою каморку, попросту сарай. На столе вечно бумажки, не заменимые счеты. Наверно он вел учет леса.
У нас была собака. Звали лайку Шарик. Отец, почему-то потом ее отдал  Жолобовым.  Примерно метров сто от дороги стоял их барак у второй вахты. И когда идешь в город или из города собака очень жалобно скулила, чуяла. Но самое интересное было посмотреть на ко-рабль, вернее на модель корабля. Какой то умелец (сосед Желобовых), то же жил на запани,  сделал модель парохода, прикасаться к нему не разрешали.  Стоял в доме на тумбочке, как Ле-нин на площади.  В ту пору мне уже объяснили, что наша река впадает в другую и так далее до моря. Мы запускали самодельные корабли, представляли,  как они доплывут до океана или их кто-то перехватит по пути.
Многих запанских помню по именам, тех,  кто жил и работал на лесозаводе. Половина мужиков, которые из уголовников была с такими татуировками, что в самый раз на выставку. Остальные,  «политические», кожу себе не марали. Разговорная речь имела самые разные ак-центы, Гулаг собрал все нации и национальности в один котел. Образованных видно было сразу. Отношение к детям всегда было хорошее. Нации и национальности можно было изучать по песням и фамилиям. Например:  Дядя Миша Гуменюк ,  всегда пел   романсы и курил «Казбек» (это уже на Печорской улице)  А мундштук затыкал ватой. Подвыпив, он  всегда спорил, что в СССР не осталось оперных голосов. Видно из русских интеллигентов. Сергей Сергеевич Збайрацкий всегда шумный, с украинскими песнями. Его  жена кубанские песни пела. Из казачек она. Половина всех парикмахеров были китайцы.  Прибалты всегда держались особняком. Всегда  работали возчиками, конюхами. Запанские хорошо помнят фа-милию Пуйшес.
 Уходя от отца с лесозавода, обязательно навещал станок, на котором пилили дранку. Там работала вечно хмурая тетка. Назад, домой приходил быстро. Стимул был. На крылечке, на ступенях достать молоток и гвозди, и пустить в распыл дранку. Разбитый подшипник это вообще большое богатство. Самые хорошие игрушки. А не разбитый подшипник, лучше два это уже можно сделать транспортное средство. Называется самокат. Рогатки и луки обычные вещи. Везло тому, у кого был игрушечный пистолет. Если он еще и стрелял пистонами ..
Зимой было похуже. Вечная темень, сугробы немереные. В сильный мороз   сидишь до-ма с сестрой  и кошкой. Сестра старше меня на четыре года, имела двух подружек одногодок.  Вот и вся компания. Они со мной малым   не очень то играли. Разница в возрасте. Лыжи и са-ни в хорошую погоду, да еще рядом хорошая гора, отличное была развлечение. Река подо льдом давала возможность перейти на другую сторону. Туда не тянуло. Лишь взрослые с удовольствием ходили по прямой в город, в магазины.  Школьники тоже во вторую школу через реку ходили. Взрослые зимой развлекались игрой в карточного дурака, лото. У нас иногда собирались слушать «Балтику», вернее Би Би Си. Из приемника одно шипение шло. Глушили волну качественно.  Нам тогда предлагали пойти погулять. 
Весна приходит, а народ до последнего топает через рыхлый лёд, мостят доски и про-чее. Когда начинался ледоход,  все мечтали присутствовать в тот самый первый момент. Потрясающее зрелище, грохот. Заторы  большие образуются, так на помощь приходил амонал. Что только не плывет со льдом. Вмерзшие лодки, стожки сена и т.д. Как только вскроется река, становиться студено, мы все на берегу ловим льдины, даже на них поплавать умудрялись. Были и неприятности, по весне и осени кто-нибудь тонул. Река всегда разливалась широко. Говорят, что самый большой разлив был в 1948 году. Весь лесозавод плавал, хотя он каждый паводок и так плавал. До города далековато, когда нет льда или запани. Автобусы не ходили. До моста идти минут тридцать. Выручала лодка. По две доски борта и три дно. Плоскодонка. Даже одно фото есть, где тетя Шура чистит рыбу, стоя на лодке. Фотки с запани это в основном праздники всякие, самая любимая моя - это где вся наша семья и семья Збайрацких, а  сзади виднеется наш дом. Это съемки летом. Снимал кажется Могильный. Мы (дети) всегда ждали того момента, когда пойдем в гости. Если шли к Збайрацким, то на столе будет обязательно стоять жареная картошка. (Она, тетя Маруся наверно больше ничего не могла делать, это шутка)  Какая она была вкусная. Однажды к ним приехала мать  и сестра тети Маруси. Бабушку все звали Макаровной. Она вынесла к столу кисель в суповых тарелках, по цвету синий и твердый как холодец. Диковинка. А сестра тети Маруси звала меня почему-то «Беленький хвостик» Ну на счет беленького я согласен, а почему хвостик? Помнится, как  Макаровна (она деревенская) решила погладить брюки Сергей Сергеевичу. Погладила, и стрелки были, на брюках как лампасы у генерала.
Что бы пройти к мосту и потом в город, когда не было льда на реке, нужно обязательно пройти чрез лесозавод, она же рабочая зона Гулага. Выходить приходилось через большие же-лезные ворота. Сколько помню этих переходов, на вахте всегда была одна и та же вахтерша. Фамилия ее Брага, звали Рая. Она обязательно обцелует, оближет своей слюной. Злился, а сей-час то ясно, что это проявление ее чувств  к  детям. Добровольно в эти места не столь отдален-ные ехали не многие. Сразу за воротами с правой стороны была свалка опилок, стояла большая печь с трубой. Там сжигали опилки. А потом перестали. Место низкое, по приходу паводка заливалось водой, часть опилок уплывет в океан, часть сгниет. Так наверно думало руководство. Там же было и стрельбище. Вольных, не поселенцев заставляли упражняться в стрельбе из нагана. Збайрацкая Мария Ильинична показывала хорошие результаты.  Побывать во время стрельб, раздобыть гильзу для мальчишек большая удача. Когда уже пошел в школу, этих гильз, пуль и прочего было навалом. Особенно на Заболотном поселке. Там, как я узнал позже, приводили в исполнение смертные приговоры. Мрачное место. Сейчас там установлен памятник жертвам Гулага. Возвели часовню, в 2007 году она была еще не достроена.
Новый этап в жизни - это  переезд на новое место жительства. Шел 1958 год. Переезжа-ли на  лошади, в санях все пожитки. Запомнилось, что был хороший мороз, и еще отец посадил меня малого верхом на лошадь. Это было впервые  в жизни. Переехали в поселок ЦРММ, или если расшифровать центральные ремонтно-механические мастерские. Не совсем в поселок, а на новую улицу Печорскую. Номер дома 4. А рядом 2 и 6 заселялись.   Квартира казалась громадной, второй этаж двухэтажного дома. Большой коридор, две большие кладовки, два балкона,  три комнаты, печь на кухне, туалет, сарай. В коридоре хоть в футбол гоняй. Три комнаты пахнут ремонтом.  Строили дома зеки. Рядом стоял забор, там тоже строился дом. По углам  периметра   вышки. На них солдаты, нас пацанов, даже в зону иногда пускали. Зекам пообщаться с детьми за удовольствие. Мы бегали в магазин, покупали для них папиросы, конфеты и прочее. Они нам за это мастерили пистолеты. Там же подружился с одним зеком. Звали его Виктор. Молодой парень по сегодняшним меркам. Я ему часто бегал в магазин за виноградом, конфетами. Он обязательно поделится. У него то же был сын, как я примерно. Там я пошел и детский сад. Это была мука для вольного ребенка. Сохранилась групповая фотография. На ней была и заведующая детским садом.  Много позже, в гостях у Димки Морозова пришлось быть. Это 1996 год был. Очень удивился, когда увидел ее там. Ни с кем не перепутаешь, как графиня, седая и властная. Ей было уже под девяносто. Из детского сада до дома и пяти минут ходьбы не было. В детском саду любимое занятие пошалить. Воспитатель отлучиться и мы горланили песню цилинников «Едут новоселы» Сейчас в саду этих «детских» песен не знают. Петь нам эту песню запрещали. В эти времена появилось стойкое отвращение к рыбьему жиру и вареному луку. До сих пор держится. Детский сад посещал один год. Вот где прививают колхозное чувство, коллективизм.
Наши три двухэтажных дома на улице Печорской были первыми каменными зданиями. Они отапливались местной котельной. Котельная примыкала ко второму дому, прямо с улицы в подвальное помещение скидывали дрова. В котельной можно было помыться теплой водой, стоял вечный запах сырого и теплого воздуха. Рядом находилась колонка. Я трехлитровым би-дончиком частенько ее навещал. Зимой вечно обмерзнет, подойти трудно. Уже на следующий год ребята постарше и их родители  пытались сделать каток. Все залили и покатались некото-рое время. До первой метели. Очистить уже не под силу.  Появилось много дворовых пацанов. С одним лишь знаюсь до сих пор, Иванов  Владимир Федорович, ныне проживающий в городе Сыктывкар. Там же появился и первый велосипед у сестры, мы называли его «педик», а был он «Ласточкой»  Были и безлошадные, бегали вечно просили прокатиться. Там же я уз-нал и про коньки, и в шесть лет уже катался прилично. Коньки назывались Снегурки. При помощи обыкновенной веревки и палочки крепились на валенки. Катка на поселке не было, поэтому приходилось идти в город, на стадион. Ходили обычно по нескольку человек. Три, четыре километра было не расстояние. Зато приходили на каток, народу тьма, музыка играет. Накатаешься от   души, домой ели приползешь. Сестра к тому времени уже ходила в музыкальную школу. Училась игре на скрипке. До сих пор в ушах стоят все гаммы из программы  музыкалки.  К музыке в семье отношение  особое. Мама, как подобает современному человеку, старалась что бы и ее дети были такими же. Сестра поступила в музыкалку и училась легко. Ее подружки туда не попали. Она меня повела на первый в жизни экзамен в музыкалку, хотели сделать из меня баяниста. А играть страсть как хотелось на трубе, маленькой, как горн. Принимал экзамен Павел Филиппович Вейс. Умнейший человек. После прослушивания и простукивания его слова запомнил хорошо. Сказал, что б я не подходил к школе и близко. Я был очень доволен. Позднее, уже учась в лесотехническом техникуме познакомился и дружил с его сыном, Ленькой. Ленька был приемным сыном. Потом все разъехались, пытаюсь его найти в Москве,  куда он переехал после смерти отца.
 Нашими соседями по этажу были Мария Ильинична и Сергей Сергеевич Збайрацкие. Вот этот самый дядя Сережа играл на самой большой трубе в духовом оркестре в ДК. Ребята зимой  часто играли в коридоре. Телевизора не было. Книжки, игрушки и в коридор. В это время появлялся  заснеженный дядя Сережа.  Мы всегда просили его дать дунуть в трубу. Дядя Сережа был шумным и добрым человеком. Но иногда и сердился. Однажды летом, играя в футбол, мы разбили ему окно мячом. Мяч,  естественно остался в окне. Он его вытащил, взял под мышку и пошел в сарай. Мы за ним и наблюдаем. Попросить, что б отдал  страшно. Он положил мяч на чурку, взял скобу и со всего маха хрясь по мячу. По законам физики скоба с такой же силой отлетела от мяча прямо ему в лоб. Мяч был уже наш, а смеху на весь поселок. Еще одни соседи по этажу Фроловы. Вскоре уехали в собственный дом, на улицу восьмого марта. Дом рубил сам В.Фролов. Первый раз увидел там самовар. Чай из него тоже первый раз попил там же. Топили щепками. До сих пор не знаю, кто они по национальности были. Навер-но коми.
На первом этаже жила семья Гуменюк. С дочерью Аллой мы не знались. Было не прият-но, что ее называли Аллочкой. Вот Люся Батретдинова, дочь Нины Николаевны совсем другое дело. Она стройная, чернявая, в доме родителей была редко. Потом совсем исчезла. Говорили, что умерла. Нина Николаевна моя первая учительница. Первый раз в первый класс ходили на-верно все, я к ней пошел. Портфель был  неудобный, жесткий. Чернильница непроливайка вечно проливалась. Ее носили в мешочке. Ученье в первом классе прошло без удовольствия. Перьевая ручка вечно капризничала, ломалась, ставила кляксы. Иногда из школы домой идти совсем не хотелось, сильно угнетала полученная оценка. 
К соседям можно было заходить запросто, кроме Гуменюк. Во первых она моя учитель-ница. Во вторых не знаю почему. Еще жили на первом этаже Саблины и Мосеевы. О Сабли-ных. Он из уголовников, сидел за убийство лет 20. Весь в татуировках. На груди был леопард. Это знак того, что он в зоне был в крайней оппозиции к режиму. Особа уважаемая взоне. Жена тихая и скромная Нина Николаевна. Дети две дочери. Старшая моя одногодка и одноклассни-ца, Тоня, уже давно похоронена на Вуктыле, убили ножом в пьянке. Младшая Женя  то же умерла, кажется не своей смертью. Мосеевы жили под нами, он работал шофером в НКВД. Жена его плохо запомнилась. Увезли ее лечиться от рака в Ленинград, где она и умерла. Как-то все скрытно было. Детям сообщили не сразу. Валерка Мосеев младше меня ровно на один год. Наши матери покупали нам одинаковые вещи. Наверное от большого выбора.  Валеркина  сестра и он сам живут в Ухте. Со своими родственниками ни в Ухте, ни в Питере они не общаются. Вроде отец запретил.
  На выпускном вечере в детском саду поставили  к стене сфотографировать в школьной форме. Форму то мама купила, а с фуражкой была проблема. Взяли взаймы у Дрегер Володьки. К слову сказать, они давно уехали  в Германию. Большая у них была семья. Форму для меня покупали в ГУМЕ, в Москве. Мы тогда ехали с отдыха из Одессы. Там заодно сестре поправили (?) зрение в Филатовской больнице. Одесса запомнилась хорошо. Оперный театр, Потемкинская лестница, молоко из бочек, вой сирены танкера, который привозил воду. Вкуснейшие бублики с лимонадом вместо обеда на пляже. Это 59 год. После войны еще город не оправился. Много остовов домов стояли за заборами. Воронки от бомб, если идти к морю. Весь берег вспахан.  А больше всего запомнился салют на день военно-морского флота. Потом паровоз, в вагоне всегда сажа от угля, давка в Москве за школьной формой. Когда подъезжаешь к Ухте,  всегда чувствовалось по погоде. На УРМЗ, раньше это было ЦРММ,  мы прожили не долго. На УРМЗ жизнь будущего подростка протекала бурно. Там я познакомился со своим другом Ивановым Володькой. Отец его по национальности фин, высланный наверное, мать хохлушка. Он  стал украинцем. Впоследствии женился на коми. Вот жизнь крови намешала. В том же доме, где жил  Иванов, в соседях у него был Димка Стахеев. Одноклассник моей сестры, после мобилизации на Чернобыльскую аварию не умер, как многие, потому, что любил выпить. Мы с ним работали в одном строительном тресте. Из моих бывших друзей по улице Печорской и рядом многих уже нет в живых. Дерябин умер в зоне, Хафизов Славка и его брат года четыре назад. похоронены рядом с  могилой  Збайрацкого. Витька Наймушин, особая песня. Вечно голодный, вечно веселый, очень курносый. Мама отдавала ему мои вещи, которые уже я не носил.  Жил на Проселочной улице, совсем рядом. У них был двухкомнатный щитовой дом и банька или сарай. Его отец все деньги тратил на книги. В баньке можно было только за столом сидеть. Странный он был человек, дома шаром кати, Витька в валенках на босу ногу, а он все деньги на книги тратил. Не пил не курил. От него мне в подарок книга досталась. И сейчас сохранилась. Про Надежду Дурову. Аналог героини «Гусарской баллады» Витьку нашли повешенным в Красноярске, в городском парке.
В 59 или в 60 тетя Шура вышла замуж за Терентия Ивановича Шайдурова, переехала к нему на улицу Озерную. Терентий Иванович из сибиряков. Приехал по путевке Сталина. Рас-сказывал, что он с отцом на зиму уходил в тайгу, промышлять зверя. По окончанию зимовки пришел домой, а ему вместо здрасте кулак в зубы. И в Ухту в 16 лет. Всю жизнь проработал на техбазе.
К первому классу  у меня был опыт по тасканию дров из сарая, воды из колонки. Отец так же держал кроликов, иногда кур и свинью. За всеми кроме свиньи ухаживать могу, знаю как. У отца был велосипед, на работу ездил на нем. С работы обязательно привозил травы кро-ликам и всегда букетик полевых цветов. С середины лета мы с ним заготавливали веники для кролей. После забоя кролей оставалось много шкурок. Мы их относили на рынок в райпотреб-союз. За шкурки давали овес и деньги. На рынке отец выпивал вина в ларьке, мне тоже доставалось сладкого. На рынке очень помнится продавили сшитые из красивых открыток всякие шкатулки.  Каждую субботу приезжал брат. К тому времени он окончил институт и жил в поселке Водный. Было весело.  Кролик дома был в каждый выходные. Мама его тушила  в утятнице с картошкой. Очень вкусно. Но больше всего запомнился вкус домашних петушков. Бульон с плавающими желтыми жиринками. А по осени драники, отцовское блюдо. В той же утятнице.
Одним из увлечений моих стали камни. Игры в карьере за домом натолкнули на эти камни. Однажды я взял патроны от ружья  и в карьере на горке устроили костерчик. Закрепил проволокой  патроны так, что б они смотрели в небо. Костерчик разгорался. И началась пальба. Дробью досталось студентам лесотехникума, которые шли в общагу и пели под гитару. После первого выстрела они залегли на землю, после второго мы не вытерпели и бросились бежать, я в лес, а Валерка Мосеев к дому. Я убежал, ему надрали уши.
Там, в карьере нашлось множество окаменелостей растений. Вот это мои первые камни. Очень хотелось найти золото. Как выглядит самородок с золотом,  впервые увидел в краеведческом музее, во дворце пионеров. Камней собралось изрядное количество, поднять сразу взрослому тяжеловато. Все они остались на  улице Печорской при нашем переезде в го-род.
В 1963 году мы переехали на улицу Набережную, в 16 дом. В  бывшую  квартиру  Бри-гер. Они наверно евреи были, черные и носатые. От них остались какие-то вещи, в той комна-те, которую занял я, осталась модель самолета. С тех пор во мне и началась тяга к техническо-му творчеству. Чем только не занимался? Любимое занятие это собирать всякие модели. С переездом начался новый этап в жизни. Поменял школу. Городская жизнь и уклад это не то,  что поселок. Новая трехэтажная школа. Старая школа в 1964 году была сожжена, так как якобы завелся грибок. Красивое двухэтажное рубленное здание  было. Позднее узнали все, что никакого грибка не было. Чердак крыши был утеплен радиоактивным шлаком. И таких мест в городе по оценке «зеленых» несколько сотен. Радиации не видно, не слышно, без вкуса и запаха. В Ухтинском  районе пробурили около трехсот скважин, и бросили. Какие затампонировали, какие по сей день изливают «недравые» воды. На  заброшенной квасильне,  как раз против нашего старого дома на запани,  но на другом берегу  реки из скважины льет сероводородная минералка. Говорят, что полезная, только воняет страшно. А люди берут до сих пор. Рядом родник. Туда я с Красивицким ходил множество раз. От моего дома на  улице Юбилейной километра 4 будет. Туда и обратно 8 км.
Пришел учиться в первую школу с хорошими оценками. Но в первой школе требования были выше. Радует одна пятерка по русскому за диктант. Я его в старой школе уже   написал раз. Оценки были посредственные по всем предметам, кроме физкультуры, труда, физики. Фи-зику взял практическим трудом, изготовили светящиеся стенды. Химию взял практикой в на-шей квартире. При переходе в другую школу выбрал другой иностранный. Зачем спрашивает-ся. Невольная аналогия возникает, в прошедшей   жизни  так много раз случалось. И сейчас у моих детей такое прослеживается. Это называется идут по стопам отца.
Помню, как  на день рождения мама  подарила красивую шелковую рубашку зеленого цвета. Я как раз раздобыл кислоты с НПЗ. Смешал марганцовокислый калий, кислоту и селит-ру. Повалил ярко-красный дым и стал оседать хлопьями. В том числе и на новую рубаху, на тюль. Там, где осели хлопья образовались дырки, после того, как я их рукой стряхнул. Вонь стояла ужасная. К приходу родителей все было в порядке, дырки на тюле незаметны, а рубашку переодел. Следующий этап химии и моделирования прошел тоже неудачно. Сделал  ракету. Запускать ее надо на улице, где холодно. Поэтому зажал ее легонько форточкой и запустил. Тюль выгорела значительно. Пришлось ее подрезать, сделать  немножко уже. Потом были аквариумы. Самый большой на десять ведер. Было их всех восемь штук. Аквариумы были долго. А перед ними отец купил пару волнистых попугайчиков. От них один шум и грязь. Летом  один улетел на улицу, попугайчики кончились. Очень долго и упорно занимался фотографией, достиг неплохих результатов. Фотки были и на выставке, и в «некоторых» альбомах встречаются. Заниматься ходил на кружок. Там познакомился с кинокамерой. Это дорогая штука. Кинокамеру выиграл за тридцать копеек в лотерею. Наснимал много, а смотреть негде. Проектор стоил значительно дороже камеры. Пленок не сохранилось. Фотографий наоборот, много. Остались и у друзей и родственников. Что радует. Потом было занятие спортом, пошел на классическую борьбу. Успехи появились сразу. На  всех городских соревнованиях первые места мои были. Потом было самбо, вольная борьба. До первого курса института. Там проходили показательные выступления по боевому самбо. Это было последнее выступление. До этого случая ездил защищать ДСО «Труд» в Салават-Юлаев,  в Сыктывкар,  в Эжву.  Всесоюзные соревнования, результат шестнадцатое место и первый взрослый о классической борьбе. С борьбой покончено. Дома одни воспоминания, грамоты и значки, много всякого «железа». Однажды моего приятеля Хомана Валерку придавило штангой во время выполнения жима лежа. Он просил перед упражнением не помогать, я стоял и ждал, когда он прохрипит о помощи. У него со спортом кончилось все быстрее. Он старше меня на два года. Умер от рака в 2008 году. Очень много времени мы проводили в доме пионеров, в детском парке. Всяких кружков было выше крыши. Угораздило пойти в массовики затейники. Этот кружок вела Роза Васильевна. Фамилия кажется Зайцева. Ее, так же как и директора дворца пионеров Карчевского Генриха Адольфовича знала вся Ухта. Такого детского парка не было в Советском Союзе. Для детей в парке было много всяческих аттракционов, качелей. Так вот массовик затейник мог иногда на них работать. Про деньги никто не говорил. Тех копеек, которые выдавали родители,  хватало. Можно было и еще раздобыть. На «гигантских шагах», на «чертовом колесе» и некоторых качелях если покопаться в песке, то можно стопроцентно найти себе на мороженное. Так же как и поднять решетку перед  пивным ларьком. Мужикам за копейкой лазить не дадут, очередь стоила  всегда.
Вот таким образом проходило  детство, потому, что следующий этап – это жизнь юно-ши, старшеклассника, студента лесотехнического техникума, позднее индустриального инсти-тута. И об этом позднее.