Глаза резко раскрылись. Он подскочил на кровати и вжался в ближайший угол. С силой прижал к грудной клетке руку. Потом, он попытался взять себя в руки и успокоиться. Поднял голову.
Он сбился со счёта, это было уже просто очередным утром, когда он проснулся в общей комнате от того, что начал задыхаться. Пора взять себя в руки и привыкнуть к этому, пора смириться, вот остальные уже смирились.
Грудная клетка мерно вздымалась, хотя каждый вдох сейчас отзывался покалыванием в груди, но ничего, к этому можно привыкнуть и на это можно не обращать внимания. Он перевел
взгляд на соседей. Они уже собирались: ближайший к нему – Ииан зашнуровывал ботинки; Иижп и шестеро других стояли в очереди в ванную; Ииал – заправлял за собой кровать; Иищг только проснулся и потирал глаза; Ииоб надевал свежевыстиранную выцветшую голубую рубашку. Четыре буквы в имени каждого из них, свидетельствовали о том, что это не сон,
что они действительно живут в этих апартаментах – официальное название каждой из общих комнат, которых в этом пятиэтажном здании – 270; стоят в очереди в ванную; терпят по ночам храп друг друга, пузырящиеся обои и постоянно протекающий потолок. Четыре буквы, кроме прочего означали, что они не политики, не врачи и не представители военной полиции. Две первых буквы имени означали принадлежность к определенному выводку; по последним двум определялся возраст, степень трудолюбия, принадлежность определенному койко-месту, очередность входа в общественный транспорт, наконец.
Никто не смотрел на него, все были заняты своими делами. Он подождал, пока перестанет колоть в груди и, уже машинально делая глубокие вдохи, потому что дыхание все равно было затруднено, принялся заправлять койку. Закончив с ней, он встал в конец очереди в ванную, как раз за Ииал, но перед Иищг. В груди кололо, а дышать было по-прежнему сложно и он открыл бы окно и вдохнул свежего воздуха, но для человека с четырьмя буквами в имени, это могло быть разве что мечтой, потому что в апартаментах не было ни одного окна. Стоя в очереди и ожидая, он глядел в лица выходящих из ванной и тщательно
контролировал свое дыхание: частоту вдохов и выдохов, их глубину и длительность. Когда подошла его очередь, он зашёл в темное помещение – метр в ширину, метра два в длину и два с половиной метра в высоту. Дверь за ним закрылась и со всех сторон из стен на него набросились струи холодной мыльной воды. Затем, просто холодной воды.
И было все сложнее дышать, потому что приходилось задерживать дыхание, чтобы не наглотаться воды, а потом не хватало кислорода, и снова в груди заболело - и он запаниковал. Потом, вода закончилась, утекла в сток и стены принялись обдувать его яростными потоками обжигающего воздуха, который тоже мешал размеренно и спокойно дышать. Не то чтобы у него это хорошо получалось.
Когда в глазах начало темнеть, а ноги стали подкашиваться – стены прекратили пытку и откуда-то сверху на него свалилось полотенце, которое он тут же обмотал вокруг бедер. Открылась дверь, и он вышел наружу, держа руку на груди и пытаясь дышать спокойно.
Закусив губу от боли, он одевался. Мыслями был далеко от общей комнаты и соседей.
Было ощущение, что что-то засело внутри; что-то, что забирало весь воздух себе, отцеживая необходимый минимум ему.
Собравшись, они выстроились перед дверью в порядке очередности, и когда лампочка над ней замигала красным светом – дверь бесшумно отъехала в сторону и двенадцать человек ступили на длинный эскалатор, который начинался неизвестно где, а заканчивался возле самых общевагонов. Левое плечо привычно терлось о стену, а правое – о плечи тех, которые ехали на соседних эскалаторах навстречу. Навязчивый шорох одежды трущейся об одежду; и одежды трущейся о стены – заполнял собой длинный коридор, слегка подсвеченный блеклыми, перемигивающимися лампочками. Окон не было.
Он думал о том, что нужно быстрее добраться до работы. Там он, если получится приехать хоть на минуту раньше, сходит ко врачу. Хотя, что тот ему может сказать? Вероятно те же слова, что и в прошлый раз: «Да, затрудненное дыхание это обычная проблема для выводка “Ии”, из-за допущенной генетической ошибки. К сожалению, я не могу ничем помочь. Хотя, если хотите, я могу дать распоряжение по форме #42: о прекращении жизнедеятельности. Но пока она пройдет по всем инстанциям... словом, нужно ждать полгода, может год».
Оставалось надеяться только на то, что всё пройдёт само собой.
Он уже не убирал руку с груди. С громким шумом он вдыхал воздух и бережливо – медленно выдыхал. Впереди показались двери общевагонов.
На входе, он громко произнес свое имя, удостоверился в том, что соблюдает очередность, и прошел в вагон, который был уже на две трети забит. Дышалось все труднее. Сзади напирали. Прижимали его к стоявшим впереди.
Там, немного дальше, виднелось окно – открытое и такое же бесполезное, как вчерашние мечты о том, что сегодня будет лучше. Общевагон, согласно верховному постановлению #11: об экономии окружающего пространства ради блага будущего расширения – стоял ровно в одном сантиметре, пятидесяти двух миллиметрах от бетонной стены. От этого окна нельзя было ожидать освежающих порывов ветра.
Когда в общевагон набилось максимальное количество рабочих и двигаться стало практически невозможно, двери с громким шипением закрылись и, слегка дернувшись, вагон начал движение. Сдавленный со всех сторон, он не мог глубоко вдыхать. Он дышал часто и шумно, все больше ощущая поднимающуюся в груди боль, от которой дышать становилось сложнее. Чувствовал на себе дыхание десятка окружавших его человек и чувствовал как сотня людей в вагоне отнимает у него так нужный ему кислород.
Поезд разогнался и монотонно ехал до места назначения. Дорога обычно занимала около пятнадцати минут.
Именно сейчас он осознал, что не пойдет ко врачу и не попадет на рабочее место. Потому что его не станет гораздо раньше. Его не станет в ближайшие несколько минут. Сердце безумно стучало, и каждый его стук отдавался разрывающей болью. И чем больше он дышал, тем больнее ему было. Тем меньше он старался дышать. И тем сильнее росла потребность в дыхании. Сердце выскакивало из груди. Дыша с присвистом, теряя сознание, он понял, единственное, что ему сейчас поможет – ветерок. Свежий, прохладный ветерок. Без него – никак.
Локтями он принялся расталкивать людей вокруг него. Подгибающиеся ноги вели его вперед. Уши не слышали возмущенных выкриков окружавших его людей. Легкие хотели воздуха. Мечта была так близко. Лицо хотело порывов ветра. Мечта была совсем рядом. Сделав последний рывок, он оказался возле окна. Мечту можно было потрогать.
Сердце выжигало грудную клетку, легкие вопили о том, что и так было очевидно. Нужен был хоть малейший, хоть самый незначительный, спасительный, освобождающий порыв ветра, который сейчас значил все, который стал уже даже не мечтой, а необходимостью.
Он высунул голову в окно.
Тело напряглось.
Рухнуло на пол общевагона, в ноги расступившимся «Ии», «Кк», «Ее». Из глубины вагона раздались недовольные возгласы. Но все это было неважно.
Он улыбался.