В тихом городе такие водятся

Софья Мартынкевич
Городок тот был маленький, тихий. Пара заводов, на улицах все - что 20 лет назад, даже магазины допоздна не работают; ларьки одни. Молодежи мало, скучно там. Сестра моя уехала туда в замуж несколько лет тому, устроилась архивариусом в местном суде. Жаль ее: умная девчонка,  юрфак госуниверситета, красный диплом – и в такую глушь пылью чихать. Но любовь, пеленки.
Я пару раз ездила к ней в гости, и не поняла бы, как ей там скучно, не уговори она меня однажды помочь. В городке у них делать нечего – вот я и торчала с ней в ее архиве, изображала кипучую деятельность до конца ее рабочего дня. Нужно было оформлять уголовные дела. Это было не сложно: переписываешь куски текста из одной справки в другую, одну форму другой заменяешь. Бюрократия, в общем.
Мне скоро наскучило, и остаток каникул я сидела дома с телеком до вечера. Потом сестра и муж ее возвращались с работы, и мы шли все вместе гулять. Муж, кстати, тоже в суде работал: исполнителем. Вот и разговоров вечно было – все об алкоголиках, ворах да тунеядцах. Романтика.
…В конце концов я тоже пошла на юридический факультет того же филиала госуниверситета учиться. Переехала в общагу райцентра нашего. Мать гордилась: мол, я крутая шибко.
Годы шли. Я к сестре в суд на практику устраивалась каждый год. Скучно было: все магнитофоны краденные да бомжи друг друга пыряют «розочками». Только один раз интересное дельце мне попалось – про бывшего моего, Олега. Я летом после третьего, что ли, курса поехала к сестре опять на практику одна, без подруг. Нужно было только закрыть одно полугодовалое почти дело. В нем как раз и было про очередную Олегову девушку, о которой он потом рассказ написал, только имена видно поменял.
Эта ненормальная из ревности попыталась его убить. Схватила нож и занесла его над головой Олега. Но он руку подставил, удар пришелся сбоку на запястье, там шрам остался. Девчонка кровь увидела - сама же перепугалась чуть не до обморока. Это мне сестра уже рассказывала. Я только пару формуляров заполнила, а дело возбудили без меня еще. Сестра говорит, для маленьких городков это типичный случай. Такие дела обычно тихонечко закрывают очень быстро: просто истец заявление забирает, иногда еще и дает кому-нибудь на лапу, если трения возникают. Городок маленький, лишние пересуды долго никого не радуют.

Год шел за годом, на юрфаке мне нравилось. Я запоем изучала уголовное право, мечтала быть следователем. У меня, кстати, способности есть, сестра вообще говорит - талант. Это потому что однажды я успешно провела собственное расследование уголовного дела - используя только подручные средства и не прибегая к посторонней помощи. Чуйка у меня сработала вовремя - это самое главное для следака. Расскажу...

В универе подруга у меня была, Настя. Она пару раз к сестре моей тоже ездила со мной. Тихая девочка с огромными глазами. Ступала тяжело на пятку, зубрила все до посинения, ходила в юбочках. Классическая тихоня. Она хорошая, в общем, всегда была, на сессии без нее было вообще плохо. Только на гульки с ней не пойдешь: с парнями у нее все не клеилось. (Вроде как на преступницу не тянет, не подкопаешься). По началу, вроде, был у нее кто-то там на первых курсах, но она все темнила, так что не знаю. А потом кирдык совсем. Она депрессивная совсем стала и не рассказывала о себе вообще ничего. Хотя и раньше не особо болтала, конечно: я только знала, что из городка она маленького нашей области, и что родители ее учителя. Вот все. (Когда она артачилась рассказывать о себе элементарные вещи, у меня проскакивала иногда идея, что она запросто могла бы оказаться серийным убийцей. Депрессии ее эти ни с того ни сего. Но это так себе мысль была, в порядке бреда проскочила и забылась тут же).
И вот однажды с Настей у нас история вышла. На пятом курсе влюбился в нее парень один из нашей общаги. Хороший очень. Я свести их пыталась - но Настя ни в какую. Все равно ей до него, хоть ты тресни! Я даже топнула на нее ногой тогда, мол, дура ты, не щелкай клювом – нормальных мужиков всех разберут, будешь сидеть потом одна на бобах да с алкоголиком. Она на меня только глазами своими похлопала, покраснела и невнятно намолола про какую-то старую любовь. И что он ей с подругой ее же изменил. Велико дело! Но Настя у нас дама поэтическая. Ей бы театры все да рюшечки. Наговорила красивостей, всхлипнула, а сосед наш дальше себе убивайся. Да что там. Я, по правде сказать, сама с ее рассказу слезу пустила – хотя обычно шиш проймешь меня на сантименты всякие. Нашему брату холодная голова нужна - всегда, во всех обстоятельствах. Но когда Настька буркнула, мол, не найдет он (ее тот) себе такую больше, как она. Мол искать не станет. Даже немножечко, чуточку похожую не найдет: ему ж, мол, такая не нужна. А Настя его любит до сих пор. Вот тогда я слезу-то и пустила.
И смекнула, что надо это дело горькой запить – и дальше все вытягивать, пока момент есть подходящий. Так и пошло. Это после Нового года все было, ее вечно в те дни аж подкидывало. Депрессия ежегодная, в общем. Я все думала, с чего бы, а тут шанс такой подвернулся удобный.
Засели мы с ней в тот вечер нормально. Настьку развезло быстро на старых дрожжах, и понеслась история. Разливала я, так что все было как надо: у меня ни в одном глазу, а Настя в кондиции. Как время подошло, она разрыдалась сперва, а потом завела шарманку:
-Он все-таки влюбился в нее, что бы ни врал. Он говорил о ней. Однажды сказал про нее «снежная королева». При мне. А она рыбина простая. Я думала даже, что она фригидная совсем, грубая крестьянка, а оказалось нет: он откопал же в ней что-то…
И опять в слезы. Потом она еще долго говорила, всю ночь почти. А я слушала все, слушала. Иногда мне казалось, что у нас происходит обычный бабий треп. Но чуяла где-то моя печенка, что не так тут все просто. Ревность часто бывает мотивом, я потому и вслушивалась в детали внимательно... Но красиво, собака, она рассказывала - что уж тут попишешь! У поэтов же не бывает, как у нормальных людей. Тут-то я вспомнила про Олега, который вроде как тоже не в себе поэт.

Не случилось бы в моей жизни главного на сегодня расследования, если б однажды летом я не поехала к сестре своей опять после второго курса на практику. Тогда-то я и познакомилась с Олегом - тем самым, у которого девка-то еще ненормальная потом была. Он стихи все писал – до сих пор в Инернете висят, я  почитываю иногда. Это важно, потому как для меня это опыт: следователь разные психотипы должен знать и их особенности учитывать. Поэтому лучше лично знать представителей такого рода людей.
Настька тем летом после второго курса вместо практики к бабке своей поехала: та при смерти была, Настя все ее выхаживала. А потом похороны, то да се, просидела подруга моя там месяц почти, так и не приехала на практику - мы с сестрой ей липовую сами отметили. Благо в суде у нас знали Настю уже. Да не о том речь. Я жалела, что она не приехала, потому что у Олега друзья тоже – закачаешься. Ну вот.
В общем, залип на меня Олег тот капитально. Я все каникулы тогда просидела у сестры, к родителям только на неделю заехала в конце июля – и дуть обратно.  А он мне все стихи рассказывал, повести свои читать давал. Я их внимательно изучала, чтобы породу его понять - никогда ж не знаешь, каким окажется подследственный. Но рыдала над ними, как дура: сильно умилительные. Ну сами посудите, это вот например:
«И вдоль аллеи из запорошенных ветвей она уходила навсегда. Уверенные шаги, гулкий цокот которых поглощали звук за звуком хрупкие пласты снега. Черный капюшон, опущенная голова. Минута. Она маленькая черная точка в безбрежном белом снеге короткого ”навсегда”». 
Поди тут не прорыдайся!
Это из последнего его рассказа. Там еще одна фраза была, аж до мурашек пробирает:
«Наверняка она сжала пальцы. Кажется, я перестал дышать. Мы были вместе два года – и решить все так, в пять минут. Хотя так лучше»…
Смею заверить вас, уважаемые господа присяжные, что это было вовсе не лирическое отступление: я плавно подвожу доказательную базу и разворачиваю перед вами ход своих мыслей.  Но вернемся снова к прямой линии расследования.
Приближалось утро, а Настя все говорила. И чем дальше в лес, тем больше дров…
-Целых два года я не могла говорить или думать о будущем. Все эти его «увлечения». Все ведь могла простить. А последнюю - ни в жизни! С моей подругой… Но теперь все. Мы расставались девять раз. Девять! Но это его «Ты же взрослая девочка, ты должна меня понять». И это вечное «слишком». С ним всегда было слишком. Хорошо или плохо – вечно зашкаливало. Хватит с меня.

Я понимала ее, конечно. (Думая, пока еще, что это просто бабий треп). Но и парню поди не легонько с ней было. У Олега, например, было тоже про такую в рассказе: «Ей наверное нужна помощь: если она все время то смеялась от радости, то от обиды горько плакала, а потом попыталась совершить такое. Это конечно была наша последняя встреча – и конечно к счастью для обоих. Дошло до того, что у меня были основания опасаться за собственное здоровье».

-Все бы ничего, если б не в такой форме. Зачем ему понадобилось говорить именно так? «Я все-таки здоровый, мне это нужно». Тошнит!!! В конце концов, он мог вообще не признаваться, я бы и не узнала. А знаешь, как это больно? Ты хоть представляешь себе? А ты попытайся. Я думала, с ума сойду. А может, и правда сошла… Как вспомню…

У меня не было таких проблем, конечно, я проще ко всему относилась всегда. Потому и  попыталась ей ответить словами Олега. (Опыт оказался полезным, как видно). Там что-то в рассказе было у него вроде: «И чего она так разошлась? Я сказал правду. Все равно кто-то бы доложил ей. Все равно было бы так, мне все-таки не 14 лет. Как маленькая».

-Зачем было с моей подругой? Ну если невмоготу совсем в разлуке – ну справил бы нужду… У, животное! Говорила мне бабушка еще моя - лучше б я о Боге столько думала, сколько о нем, – Она сжала пальцы, как всегда. Была у нее манера такая.

«Как вспомню ее глаза тогда… Кто бы мог подумать. Милая девочка, в детстве пела в церковном хоре. Она и слова не могла сказать, чуть что краснела, глазки прятала. Подруга… Что с того? Была б другая – ничего б не изменилось …Когда увидел, что у нее в руках нож… А я ведь и правда думал, что женюсь… А чувства останутся. И то не забудется»...

Вы уже начинаете понимать, да?

-Все эти два года все было из-за него, для него, потому что он, чтобы он – и никак иначе. И вечно это «слишком». Я слишком его любила, слишком ждала его звонков, слишком хотела ему нравится, слишком боялась навязываться, поэтому слишком редко ему писала сама, и все равно считала, что слишком часто. Он слишком гордый, слишком себя любит. Эта любовь к нему нас и объединяла, пожалуй. Я слишком много думала о нем. Слишком редко видела его, только на каникулах. Все время думала только о нем. Поэтому слишком злилась, чуть что. А за эту…
И тут она как зиркнет мне прямо в глаза. Вся красная, глаза на мокром месте, а кулаки так и сжимает. В какой-то момент я аж похолодела – вдруг нож? И поняла, что ОНА это была. Она! Тогда на зимних каникулах она уезжала к родителям якобы – это к нему, значит. Потому и приехала вся убитая такая потом. Узнала все тогда...

Мы с Настей закончили университет уже не подругами, а просто приятельницами. Хотя обе делали вид, что истории эти все разные, и не про нас будто бы. Где-то, кажется, я ее побаивалась. Мало ли какая дурь ей в голову придет – кто ж знает, чего ждать от нее. В тихом омуте ведь и правда… А Олег больше рассказов так и не писал. Или просто в Интернете не вешал. Я последний только перечитываю иногда. Где он в конце еще написал:

«Жизнь продолжается, все идет своим чередом. О ней больше не слышно ровно ничего. И только по запястью тонкой полоской змеится белый шрам, напоминая о чужой былой любви».