Он родился в зимнюю полночь и огласил мир о своем появлении громким плачем. Впервые раскрывшиеся глаза младенца резанул электрический свет, крохотное розовое тельце, покинувшее лоно матери, почувствовало холод, болезненным был и первый глоток воздуха. Его ручки и ножки умилительно нелепо шевелились, а ни с чем более не сравнимый плач: «Ва-аааа, ва-аа, ва-ааа» – олицетворял собой наличие в нем духа – самой великой загадки природы.
Да, младенец родился и не умер ни в первую, ни во вторую, ни в последующие минуты, а это значит – он успешно начал борьбу за выживание. Добросовестными оказались и врач с акушеркой, принимавшие роды. Но врачи не боги, сила их искусства и науки заканчивается порой на самых, казалось бы простых вещах... Множество не видимых глазу врагов одолевают каждого младенца, являющегося по не постижимому замыслу Предвечного в этот удивительно прекрасный и в то же время устрашающе ужасный мир. Враги жизни человеческой витают в воздухе с потоками света и тьмы, они возникают из тепла и холода, да и сидят уже внутри бесценного тельца младенца в самых разных формах и смыслах. И никто не может знать наперед, одолеет ли возникший из ни откуда дух своих естественных врагов – болезни и много прочее, кроме болезней...
Глаза молодой роженицы, округленные страхом и светящиеся счастьем, неотрывно глядели на маленькое розовое тельце мальчика в руках сноровистой акушерки. Врач правильно разрезала пуповину, а акушерка бережно сполоснула его в теплой воде и ловко окутала в пеленки. В палате плохо топили, не дай бог простудиться, не успев еще отведать материнского молока. И когда, наконец, новорожденного дали на руки матери, он присосался к ее груди своим беззубым ротиком так, словно знал, что здесь его законная пища и, что отсюда он получить живительную силу для дальнейшей борьбы за выживание.
Утром Баганд летел на своих Жигулях к родильному дому, не чувствуя дороги под колесами. Ему верилось и не верилось, что он отец, что в лоне жены породил на свет новую жизнь. По дороге он купил большой букет алых роз и, не смотря на скользкую зимнюю дорогу, благополучно без происшествия доехал до больницы, где родила сына Эльвира. Он уже и имя придумал сыну – Артур, жена не возражала. Так звали его отца, погибшего в Афганистане, выполняя пресловутый интернациональный долг... А мать его умерла несколько лет назад, как сказали врачи, от сердечной недостаточности, а на самом деле врачи ей постоянно меняли диагноз, и никто не знал наверняка, что послужило причиной ее смерти. Благо у жены была здоровая, работающая мать, его теша, которую он вопреки распространенному мнению – о вечных антипатиях между зятем и тещей – искренне уважал, и она его любила, как родного сына. Тестя же он не видел, отец Эльвиры жил где-то в Сибири с другой семьей и даже письма не писал своей старшей дочери. Рожденье нового человека в семье с чувством великого счастья ждала лишь мать Эльвиры.
А родственники?..
Баганд, конечно же, не мог не подумать о родственниках. Родственники это всегда хорошо. Особенно, когда их много, ведь из множества, как писал Гегель, возникает качество. Но, поглядев на своих родственников во время похорон матери, Баганд пришел к выводу, что у них у каждого свои интересы, которые, даже соприкасаясь между собой самым благоприятным образом, искусственно разделяются ими же и раскладываются по меркантильным полочкам, словно дорогие тома книг в доме не читающего человека. Но книги это одно, а родственники другое. Наличие книг говорит о факторе духовной культуры, а наличие родственников - о факторе социальной культуры. И в том, и в этом факторах требуются масса уточняющих деталей, что бы оценить их качество с общечеловеческой позиции...
Другое дело родственники жены! Они казались ему более порядочными людьми, чем свои, ответвляющиеся со стороны отца-афганца и матери – простой школьной учительницы. Перебирая по памяти их лица, Баганд мысленно сортировал их на заслуживающих присутствовать на банкете по случаю рождения сына, и тех, кого он этой чести не удостоит принципиально. Но вдруг он почувствовал, как начинает ухудшаться его настроение, что такая сортировка родных омрачает его разум. И тут перед глазами возник сияющий, как солнце лик сына, появившегося на свет прошлой ночью, сердце обдало откуда-то чувством счастья. Он выбросил из головы склочные мысли, буквально, смахнув их словно мусор с кухонного стола. Отношения между родственниками и прочие старые обиды были ничто по сравнению с тем, что для него значило рождение сына.
«Всех приглашу, всех до единого, до которого только удастся дозвониться, - подумал он безмятежно. - Пусть едят и пьют в честь Артура Багандовича, закачу пир на весь мир!»
Но мир таков, что люди живут в нем череде хороших и плохих новостей и событий. А годы бесстрастно и неумолимо летят, дети – растут, взрослые – стареют, а совсем старые – безобидно покидают этот мир. Так устроенная вселенная и жизнь внутри нее. Обидно когда люди уходят в рассвете сил, не успев совершить то, что могли и хотели во благо для себя, родных, да всех людей тоже.
Надежда Петровна родила и воспитала хорошую дочь Эльвиру, помогла ей получить образование. И вот уже шесть лет она нянчила внука Артура, во всем помогала дочери и зятю. Это была дружная и по настоящему счастливая семья. Даже второго ребенка задумали зачать после расширения жилплощади, буквально через неделю они собирались отметить новоселье, переехав в новую, большую квартиру. Но вместо этого произошло то, чего люди называют несчастьем... Надежде Петровне даже в страшном сне такое не виделось. Всего каких-то несколько часов назад зять с дочерью взяли Артурчика, сели в машину и поехали в гости на выходные к родственникам, живущим в другом городе. И вдруг на пороге ее квартиры появились люди и сообщили ей, что ее дочь с зятем разбились на смерть на скользкой трассе за городом.
Ей даже не успели сказать, что внук ее чудом остался жив, что он сейчас в больнице и его жизни ничто не угрожает. Мир потемнел в ее глазах мгновенно. Она схватилась за сердце, ноги подкосились, и рухнула без чувств в прихожей. Врачи скорой помощи едва успели привести ее в чувство. В ее больничную палату даже внука поместили, отделавшегося в страшной катастрофе несколькими царапинами и ушибами. Правда через два дня родственники забрали мальчика к себе, она не хотела, чтобы Артур видел ее страдания.
- Рано ему видит смерть, у ребенка должно быть счастливое детство... – сказала она, своим родственникам. - Возьмите Артура к себе, в семью. В следующем году, хотя к 1-му сентябрю ему еще не исполнится семи лет, отдайте в школу...
Они еще уверяли Надежду Петровну в том, что она поправиться и на свадьбе внука танцевать будет.
- Не лгите мне! – через силу прервала она фальшивую заботу родственников. – Я не боюсь смерти, я боюсь человеческой подлости… А смерть, это возвращение к Богу, и, верю я в то, что там ничто не утаится. Что заслужил на земле, то воздастся на небе... Не обижайте Артура, не присваивайте себе его имущества... Слышите? Бог все видит...
Никакие лекарства и новейшие медицинские приборы не могут вырвать занозу из плохой вести, имеющей обыкновение вонзаться настолько глубоко в сердце, насколько человек оказывается восприимчив к несчастью, к мысли о безысходности. Непримиримость с мыслю о смерти родных и близких, словно гвоздь молотком, вонзает ядовитое жало в сердце человека. И врачи искали это «жало» в физическом сердце бедной женщины, ставили капельницы и, делая укол за уколом, посылали в ее сердце антибиотики, словно агентов влияния, могущих вырвать его оттуда. А оно-то ведь не буквально вонзилось в ее физическое сердце! Жало вонзилось в ее разум, отказывавшийся понимать случившееся, поразила мыслящий дух, и поскольку оставалась там, как заноза, царапая каждую минуту ее бедное сердце. Жизнь вытекала из нее каплями.
В больнице не оказалось врача, способного помимо лекарственных средств применять в лечении еще и тончайшие инструменты, состоящие исключительно из мыслезаключений, ибо только мыслезаключения могут соприкасаться с тончайшим миром разума и души человеческой. Клин ведь клином вышибают, и занозу следовало вынуть из сердца тем же, чем ее и вогнали туда нетактичные люди, обрушивая на женщину страшную весть - мыслезаключениями. Но ни как не штурмовать лекарственными препаратами, которые, видимо, вступили в зловещий союз и без того ядовитой занозой.
- Господи, Милостивый и Милосердный! – Взывала Надежда Петровна к Богу на больничной койке, под бесконечными капельницами. – Спасибо Тебе за то, что уберег моего единственного внука... Мое самое дорогое сокровище... Господи, услышь меня, для себя я уже ничего не прошу, только внучика моего убереги зла. От человеческого... И не человеческого тоже...
А еще перед смертью она вымолвила дежурной медсестре:
- Если бы я знала! Если бы я только могла знать, что внук мой остался жив после той страшной аварии, я бы не позволила своему сердцу так глубоко пораниться... Я бы пережила кончину дочери и зятя ради него, Артурчика моего...
О, как много она еще не знала!
Она совершенно не знала, что за бумаги ей подсунули на подпись родная сестра со своим толстолицым мужем по фамилии Гугенотов, еще при Советском Союзе работавший на продовольственных базах, а ныне занимающийся оптовыми поставками «ножек Буша», которых просвещенная Европа и на дух не переносит.
Все ее имущество трехкомнатная квартира в центре города и дача на берегу реки, доставшиеся ей от своих родителей, инженеров крупного завода, Надежда Петровна завещала внуку Артуру, а сестру с ее мужем назначила его опекунами до исполнения указанного законом возраста, восемнадцати лет. Так же в перечень завещания входили все, что находилось в квартире – старинная мебель, картины, драгоценности и небольшое сбережение в банке.
Ну а тех квартир, старой двухкомнатной и новой четырехкомнатной купленной на кануне несчастного случая, и без всякого завещания принадлежали Артуру и право его на владение ими строжайше охраняется законом. Только время это было, будь оно не ладно, повсеместного нарушения законов параллельно с их декларированием...
За полчаса до их прихода в больницу, Надежду Петровну посетила ее троюродная сестра Ася Руслановна Русланова, мать четверых детей, которых она растила без мужа уже несколько лет. Хороший на самом деле человек, слесарь с золотыми руками, спился вдруг окончательно и, уйдя из дома бомжевал на московских вокзалах. Так вот, Ася Руслановна пыталась сообщить смертельно больной родственнице что-то важное о ее родной сестре и зяте-нуворише, но язык не повернулся. Да и не знала она наверняка, что Гугенотовы в сговоре с нотариусом подготовили множество документов задним числом и совершенно иного содержания, чем может предположит любой нормальный человек. Не говоря уже о столь любящей бабушке. То, что она знала о намерениях родственников были лишь слухи, а они, не редко оказываются сплетнями, то есть такими слухами, которые не соответствуют действительности.
Да и кому, как не родной сестре завещать имущество! Не троюродной же. Но беда человеческая еще и в том, что очень часто физическое родство далеко расходиться с родством духовным...
Когда появилась в палате больницы целая делегация, сестра Татьяна с мужем, очкарик из нотариальной конторы с папкой документов и неприлично накрашенная мадам из Попечительского совета, Асе Руслановне ничего не оставалось, кроме как попрощаться с умирающей троюродной сестрой и уйти. И удивительно не то, что Надежде Петровне хватило сил подписать целый ворох документов, но то удивительно, как быстро они успели их подготовить.
Разумеется, сестра с зятем клятвенно заверили умирающую женщину воспитывать Артура, как родного и все имущество ее сберечь, а по исполнении Артуру восемнадцати лет передать ему все до ниточки. Но верно говорят в народе, что клятва не присяга, и даже присяга не подкрепленная практической силой закона, не стоит ломаного гроша. Уже через три с половиной месяца Артур очутился в детском доме.