У меня поселился домовой. Я назвала за глаза его простым и тихим именем - Кеша. Он терял мои вещи, прятал ключи, выворачивал на изнанку мои любимые джинсы, подсовывая старую ветошь вместо одежды, обкусывал цветы на подоконнике, съедал алую помаду - его любимый цвет: пошляк! А по ночам он скрипел паркетом, визжал форточкой и включался неожиданной музыкой старенького кассетника.
У него было много разных причуд. Он любил полумрак, пыль и тишину.
Если занавески не закрывали окно, и свет вламывался в мою пещерную жизнь тысячами стрел, он капризничал, стонал, охал и звенел батареей.
Когда я задвигала шторы, звуки исчезали. Ещё он любил сладкое. Когда я ему оставляла в его углу кусочек шоколадки - маленький ровный квадратик - Кеша немедленно слизывал его, блаженно чавкая. Потом покой в квартире длился с неделю. А это, поверьте, немало!
Он любил всё яркое - телефон, мои тапки-слоны - у китайцев такое розовое восприятие слонов. Вот бы они удивились, если б кто-то открыл им жуткую тайну - слоны мышиного цвета. Их разочарованию не было бы предела. И один миллиард их трудоголиков прекратил бы выпуск этих ушастых чудовищ на ноги. Моему Кеше нравились запахи косметики, особенно турецкой. Лимонно-апельсиновые флюиды, правда, не привлекали меня. Но иногда в мой дом заглядывали гости с подношениями ненужных вещей, иногда косметического направления.
Он часами мог сидеть за моей спиной и вдыхать запахи макияжа, когда я раскрашивалась индейцем и шла покорять мужские прерии. Они любят диких, необъезженных, вольных девушек - свободные профессии здесь ни к чему. Это совсем иная свобода - в крови, жестах, манере держаться, в приходах и уходах, в небрежности и податливости, в лёгкой, мнимой, напускной доступности, в интригах, сплетнях, ужимках и бесконечной женственности. Мир женщины так тонок и безбрежен!
Мой домовой знал в этом толк. Кеша был музыкален. Он любил джаз, раннего Макаревича - не путать с Макарчуком! «Новый поворот» давал ему повод уйти в нирвану. Какое воображение у парня, да?!
Кеша ночью любил шалить. Это выражалось в том, что он откручивал краны. На ночь я всё проверяла тщательно и дотошно - не хватало ещё залить соседей! А потом водопад звенел и переливался медитативными экзерсисами новой волны после дозы ещё не изученной никем, кроме Кеши, травы. Он радовался, как ребёнок, метался, бузил, громко шумел посудой. Так в нём отзывалась мировая гармония звуков ночи. Или клиника неопознанных явлений, не знаю. История нас рассудит. Если она вообще способна кого-то рассудить. История учит одному. Что ничему она не учит. Человечество так плохо обучаемо. Оно даже не доверяет ударам ниже пояса или одиночеству осени.
Напоминать о себе Кеша любил самозабвенно и непрерывно. Когда в доме появилась собака, домовой долго к ней привыкал. Собака тоже не могла никак взять след домового. Стоя у стены, собака внюхивалась в стенку, пытаясь войти в иное соизмерение, ворчала и виляла хвостом.
Они приняли друг друга в едином порыве любви к хозяйке.
Когда в доме неожиданно появился мужчина, Кеша исчез. Я уже начала беспокоиться. Погода кусочек шоколада был целым и невредимым. Даже пёс не пошёл на то, чтобы съесть чужое лакомство. А мужчина этого просто не замечал, как не замечал и другое - из жизни женщины, собаки, теней и осени. Мужчины так безнадёжно близоруки.
- Ты кого-то ждёшь? - спрашивал он нежно.
- Да нет же! С чего ты взял? - отвечала я, которая с нежностью рассталась до лучших времён - или худших? Время покажет.
- Вид у тебя ожидающий. Или ищущий, не знаю - говорил он.
- Я жду осени, её звуков. Или молчания - бормотала я.
- Чего её ждать, сама придёт. Будет сыро, бетонно и нудно - мямлил ты, не лишённый поэтичности образов в словах об осени.
Я не посвящала мужчину в страшную тайну моего дома. А вдруг он окажется временным, сезонным человеком дождя? Хотя мы все на этой планете временные люди. Интересно, а как у домовых со временем?
Когда прошёл год, а мужчина всё не исчезал, Кеша начал проявлять свою суть определёнными поступками.
- Куда делся мой галстук? Он вчера был ещё на стуле - спрашивал ты.
- Не знаю. Посмотри за батареей - отвечала я.
- Зачем ты его туда забросила? Он помялся - нервничал ты.
И удалялся в глубину своего мужского непонимания. Я убегала взглядом в окно. Осень всё не наступала. Уже прошёл год. А её всё не было. Было - что угодно: размолвки, ссоры, битвы, заключение мира, сделки с совестью, ожоги, прелюдии, экзерсисы и томления плоти. Вот только осени не было. А без этого - дела плохи!
- Куда ты смотришь? - интересовался бегло ты.
- В пространство. Там вечность - бормотала я.
- Вечность повсюду - говорил мужчина, который всё ещё меня любил. Или думал, что любит. Или надеялся, что может любить. Кто это сам поймёт? Да и есть ли смысл - что-то понимать, когда просто счастлив?
Я тебе верила. Кеша пытался вяло отвоёвывать в моей душе свой уголок.
Раньше это было домового место. Но теперь всё было занято тобою. И Кеше не хватало моего пространства. Он задыхался. Ночью он скрипел половицами, дёргал форточку, визжал дверью.
- Какой сквозняк нынче - любил говорить ты - ведь уже лето.
- Нет, нет - огорчалась я - осени ещё не было.
- Ну, что ты со своей осенью. Она что-то должна изменить?
- Не знаю. Я просто люблю осень - настаивала я.
- А я люблю тебя - ставил точку ты во всех спорах однообразно и тихо.
Мужчины всегда умеют ставить точку там, где её не ждёшь. Или не хочешь, что б она там стояла - жирная, наглая, самоуверенная точка.
- Жаль, что в этом году не будет осени - молча подумала я.
Ты меня не слышал. Ты никогда не слышал того, чего я не произносила. Или не хотел слышать. Так удобнее. Для выживания без осени.
А Кеша слышал. И пёс иногда слышал. Странно, да? Они меня любят до той точки, что уже слышат мои мысли.
- Ничего, когда-нибудь и мужчина научится меня слышать без слов - подумала я неуверенно и как-то вяло.
В одно прекрасное утро я сообразила, что нас станет больше на одного человечка. Он был уже вполне осязаем, и жил своей отдельной жизнью.
- Ты как-то изменилась - вымолвил мужчина - ничего не случилось?
- Случилось - сказала я - новая жизнь.
- И когда эта новая жизнь появится? - волновался ты.
- А она уже зародилась во мне. Просто ты этого не видишь. А она тебя видит и знает. Ты не рад?
Твоё лицо выражало озабоченность и досаду. Ни грамма радости. СЧАСТЬЕ не наступало, как и ОСЕНЬ!
- Ты останешься с нами? - спросила я.
- Нет. Мы ведь об этом не договаривались. И потом, у меня уже есть один ребёнок от другой женщины.
- А как же мы? Ты нас не любишь? - лепетала я что-то и ненавидела себя за это. Слёзы катились по щекам. Господи, где же осень?
- И не уговаривай! - ты рубил с плеча быстро и чётко.
- Я не уговариваю. Я боюсь за тебя - сказала я. Что-то кольнуло в сердце. Кто-то попытался выскочить из моей плоти, чтобы успеть взглянуть на отца, которого уже никогда не будет рядом.
- Ничего, ничего, всё будет хорошо. Мы переживём и это - утешала я кого-то, кто был уже мудрее меня. И, возможно, даже старше.
Утром, когда я проснулась, а за окном сиял июнь, я поняла, что наступила осень. На полу моей комнаты хаотично валялись жёлтые кленовые листья. И бурые дубовые. И золотистые каштановые. И пахло прелой листвой. И счастьем осени.
- Кеша, как ты это сделал? В каком соизмерении ты выудил всё это богатство? - вопрошала я без слов - наверное, там всегда осень. И там всегда рождаются дети. И их хотят, как я хочу тебя, любимый мой ребёнок осени.