Два хрустальных облика

Два хрустальных облика

1. MyOwnLiveJournal
Интересы: актёрское мастерство, биология как фактор, вино и виртуальная реальность, заливное и зануды, зарубежное кино, здоровый образ жизни, кишки и кошки, любовь ящериц, оформление и дизайн, палеолит и пластика, потусторонний мир и прагматики, пуленепробиваемость и рисунок, театр и теория секса, узурпаторы и фантастика, цифровые технологии, чванство, чешуя чешуекрылых, чувство отсутствия юмора, чужеземцы

Monday, April 7th, 2003
1:11 am
Я ЗАВЕЛА ЖУРНАЛ!!!

Monday, April 14th, 2003
2:09 pm

буду вести секретный дневник – должен же он мне пригодиться! предки компом почти не пользуются, а подруги никогда не догадаются искать его здесь...
Сашкин бумажный дневник прочла её лучшая подруга: она пришла в гости, Сашке припёрло мыть голову (они вечером собирались идти в кино – как будто в кино видно, чистые у тебя волосы или нет), и пока она мылась, Люба порылась в ящике стола – конечно, незаметно не получилось – и прочла все, что Сашка изливала, а она написала про свою «безответную» любовь, про то, что она думает о подругах, а Любка всё это читала и ржала как лошадь, пока Сашка не вышла и не увидела, что ее сокровище раскопали!
ревела потом у меня битых два часа: ЕЕ ПРЕДАЛИ, И КТО?! дала читать свой дневник, а там такая чушь написана... АУТ! у Сашки теперь нет лучшей подруги, и у меня нет, потому что я не могу уважать человека, который пишет без запятых и с грамматическими ошибками, да еще такую позорную ерунду!!!
раньше мы были три подруги – не разлей вода
теперь придётся гулять одной

Tuesday, April 15th, 2003
9:30 pm
целыми днями болтаюсь на улице
такая погода – хочется, чтобы было как в каком-нибудь романе
что-нибудь пронзительное, изысканное, но простое и обязательно без всяких пошлостей типа бордовых роз

Wednesday, April 16th, 2003
2:13 am
мне кажется, я влюбилась!
мы были на концерте, я даже не знаю, что это за группа выступала, но они так пели!..
тот, который мне понравился, играл на гитаре и подпевал солисту вторым голосом, у него приятный тембр, глубокий такой
я даже не знаю, меня как напитали электричеством, любое касание, даже просто разговор – и я краснела как рак, как последняя дурища

парень, который пригласил меня на этот концерт, ну, даже не знаю, как я вообще согласилась пойти – мы познакомились этим вечером, он шел по парку, через который я возвращалась домой, с билетами в руке наотмашь и пел, у него, когда он поёт, такое лицо – как будто он улыбается и голос получается добрый и теплый, словно он поёт мне одной, причем громко так, на весь парк!
он пел мне, что билеты пропадают на концерт чудесной группы, что он потрясён моей красотой и молодостью (это особенно глупо, потому что мы, наверное, сверстники), что если я не пойду с ним на край света, то на концерт должна сходить обязательно, что начало через 15 минут
а дальше – вообще как в фильме – он подхватил меня на руки и через аллею вынес на проезжую часть, поднял руку и сразу остановилась машина, мы поехали и действительно еле успели к началу, там было много групп – каждая играла по две-три песни, а его друзья выступили хуже всех, но мне было так весело, мы смеялись всю дорогу, он притащил из гримёрки бутылку лимонаду, мы его вскрыли (ну, кофта – напрочь; хорошо, что я сняла куртку, которую было бы жалко), и все вокруг нас даже не обматерили, а мы их здорово обрызгали! он поднял зажигалку, когда исполняли очень красивый медляк

Monday, April 28th, 2003
7:02 pm
да, я тогда не дописала
после медляка я поняла, что влюбилась
и мне тогда казалось, что я влюбилась в музыканта, но на самом деле я влюбилась в него
и мне безумно обидно, что я не дала ему свой телефон!
надо же быть такой идиоткой!!!
он проводил меня до дома, мы болтали так, что мне казалось, я и он давно уже вместе, а потом он сказал, что ещё перезвонит мне
а я сказала, что ЕЩЁ можно позвонить, если уже звонил
он перестал смеяться и говорит, что тогда пусть я ему звоню
а если я ему не верю, можно обменяться не только телефонами, но и адресами, и индексами
но я, как последняя курица, стала дебильно, просто по-идиотски, другого слова и не подберешь, кокетничать, что, типа, мы мало знакомы!!!
и он улыбнулся
И УШЁЛ!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!

я хотела побежать за ним, но вцепилась в дверь, как припадочная
хотела узнать, что за группы играли, чтобы перезнакомиться с ними всеми и найти его, – и не узнала (побоялась, что надо мной будут смеяться)
гуляла по парку строго в это же время, каждый день, а его не было

я в отчаянии, что мне делать?!

Wednesday, October 1st, 2003
8:15 pm
так много времени прошло...
мы летом с девчонками поехали в Крым автостопом, там мне казалось, что под новыми впечатлениями стерся его образ
а теперь такая прозрачная, чистая осень, что мне безумно хочется встретить его вновь
в клубе не помнят, что было на прошлой неделе, не то что прошлой весной...
мне кажется, что я стала намного старше своего возраста
мама дала мне замечательный совет – читать книги о любви, не любовные романы, а классику
«Тёмные аллеи» мне не понравились, мрачно, действительно, получилось темновато
«Жизнь» – бесподобно, но Я ТАК НЕ ХОЧУ!!!!!!!!
ещё «Циников» Мариенгофа прочла – бесстыдство, но тоже многому учит
«Лолиту» бросила на половине, очень эротично, я сразу отвлекаюсь, и мне делается безумно тоскливо, как только подумаю, что он не со мной
Стендаль так много пишет, что его, вместе с Флобером, читала давясь – это для очень уж заумных

я с августа проглотила целую библиотеку, причём – действительно – книги отвлекают и направляют мысли в интересные стороны, смотришь на проблему по-другому
но вот Куприна я без слез читать не могла, особенно «Гранатовый браслет»
глупо, что его проходят в школе

Thursday, October 2nd, 2003
1:59 am
ЭТО БЕЗУМИЕ
подруга вытащила меня на октоберфёст, там играли всякие команды и в том числе ЕГО друзья!!!
мы пробились к гримерке, а эти ребята остались тусоваться в клубе, они вышли в зал, и мы стали болтаться неподалеку
у них всех есть девушки, появились новые сложности, но я услышала, что будет закрытая вечеринка
мне необходимо туда попасть!
6:39 pm
это будет сложно, от нетерпения я вся извелась, не могу ни с кем поделиться, приходится делать вид, что реферат пишу...
учёба – в ноль, ничего не соображаю
такой бред снился всю ночь
как будто мы в клубе, а он – музыкант в этой группе, у него есть девушка, он обо мне забыл, пьёт пиво и смеётся
я не могу понять себя
тогда, на концерте, мне было хорошо и весело, как будто я нимфа, которая ходит по бурлящим водам, а когда он ушел, я не почувствовала себя опустошенной, мне казалось, что он вернётся, что он оставил что-то мне, что ободряет и обещает: мы будем вместе
все лето я отказывалась ехать на дачу – мечтала «случайно» встретить его, подруги чуть ли не насильно уволокли меня на юга, а я поехала, потому что Анька сказала, что никогда не знаешь, кого встретишь на отдыхе, и у меня сразу появилась уверенность, что он тоже поехал отдыхать и через Аньку мне об этом сообщает...
в августе я разочаровалась, и появилась тоска, как будто болело место в сердце к которому он «прикипел», и до вчерашнего вечера я с этой болячкой ходила
но сон, который мне приснился... страшный, ужасный, я проснулась в холодном поту и не ощутила любви внутри себя, там вообще ничего нет!
мне та-ак спокойно... словно я умерла

Thursday, November 6th, 2003
3:18 pm
на закрытую вечеринку мы, понятно, не попали
я даже не очень и хотела
а вдруг у него действительно есть девушка
он ходит с ней на концерты, пьет пиво и смеется...

мне кажется, что я вообще не смогу ни в кого влюбиться
никогда

Sunday, January 4th, 2004
5:12 pm
каталась на лыжах

да, об этом дне стоит рассказать
мы поехали на несколько дней с компанией сестры, она всегда зимой ездит с тусовкой отдыхать, на лыжах кататься, на лошадях
была такая замечательная погода, что мне хотелось катиться с горы и петь! и чтобы он совершенно случайно оказался невдалеке и услышал, и увидел, как я счастлива!!! но его там не было
все засиделись допоздна, по чуть-чуть отщеплялись люди – спать, пока не остались я и очкарик, он романтик и поэт, немного наивный и робкий, он рассказал мне историю, попытаюсь ее изложить, как запомнила:
«Я очень плохо вижу, можно сказать, что не вижу вообще. Поэтому когда без очков смотрю по сторонам, солнце всегда светит ярко, люди улыбаются мне и все кажется омытым весенним чистым проливным дождем. Так что я никогда не унываю, мне легко жить и (без притворства) любить всех людей вокруг, весь мир, всю вселенную! У меня есть девушка, она добрая и щедрая, не такая рассеянная, как я, более рационалистичная и, если так можно выразиться, крепче стоит на земле. Это была ее идея купить очки. Я всегда обходился без них. Достаточно было соблюдать правила дорожного движения и извиняться, если кого-то ненароком толкнешь. Но раз моя девушка взялась за дело... Получились толстенные линзы, этакие аквариумы на ножках. Я вышел в них на улицу. Ветер дунул в лицо, а мне показалось, будто окатил из помойного ведра. Пёстрые дома оказались просто обшарпанными, талый снег лежал грязной жижей под ногами, злобно дрались воробьи за корку хлеба, какая-то прохожая брезгливо, раздраженно оскалилась. Руки у меня вспотели. Кое-как я содрал с лица очки – девушка обольстительно и ободряюще улыбнулась и прошла мимо, птицы взвились с песней в синюю высь... Я повернулся к своей подруге. Она с энтузиазмом просила: "Примерь-ка ещё раз, хочу посмотреть на тебя! Тебе идет?" А я сделал вид, будто ищу что-то на тротуаре. Смотреть на любимую сквозь эти очки? Ну нет. Но она стала упрашивать меня, так что пришлось признаться, в чём дело. "Ну, это не удивительно, – сказала она. – Ты всегда был равнодушен к мелочам. Меня давно не огорчает то, что ты можешь пропустить мимо ушей просьбу подать пальто или уступить место. Твои невидимые розовые очки, сквозь которые мир так прекрасен, стали отличной защитой от чужих бед и страданий". Теперь я ношу очки всегда – это мое лекарство от черствости».

он так и рассказывал, как я пишу – с точками, паузами
как будто написал рассказ и заучил его наизусть
да я и не поверила в то, что это реально случилось с ним самим
и поэтому я тут же сочинила ответную историю, но запишу её, когда будет время

Sunday, January 18th, 2004
10:51 pm
наш ответ чемберлену в очках
я сидела в баре и пила, ну, скажем, мартини
ко мне подошёл человек, по нему сразу видно – денежный мешок и жирный спонсор
я таких терпеть не могу за то, что они спесивые и грузные бурдюки, наглые и уверенные в своей правоте
кстати, ложной!
он подошел и сразу спросил: сколько?
не надо быть умной или взрослой, чтобы понять, о чем вопрос, поэтому я прикололась и ответила: четверть одиннадцатого
он втёрся в барный стул рядом и с презрительной ленцой процедил: чё ты тут сидишь, одна или с кем-то?
(я не знаю, как на самом деле клеют девок, но мне кажется, что даже самый последний придурок должен делать скидку на то, что у меня может хотя бы теоретически быть кавалер, просто он отошел в сортир, а мне заказал мартини, чтобы я не скучала :)
и вот этот хряк понял, что я без охраны, но не на работе, а ЧИСТО ОТДЫХАЮ
и начал подклеиваться, на ходу меняя интонацию на доброжелательную, даже душевную, весь заинтересованный такой и вовсе не корыстный
я все равно свела разговор к торговле, не дав ему разведать ничего о себе: какую часть меня ты хочешь купить?
– ВСЮ – большой оригинал
– ну, есть части, которые продаже не подлежат, правда, они для тебя не представляют ценности и несоизмеримо малы
– я не Мефистофель, но твоя душа мне тоже нужна
– но это надо выменять не на деньги, а на внимание, искренность, заботу, уважение
тут он меня перебивает: дорогая моя, мне не нужна жена, нет времени заниматься этой ерундой типа свиданий и сцен ревности
– а как иначе обмануть чувства и прикормить мысли? внушить то, чего нет, и вызвать интерес к твоей персоне?
и тут я быстро смотала удочки, хотя по моей ленивой походке он бы никогда не догадался, что это бегство

очкарик смотрел на меня в священном страхе или с немым восторгом – пока не решила, какая из этих красивых фраз вернее изображает его состояние, когда он с выпученными глазами застыл, а потом выдал: какая у тебя интересная жизнь!
ага, интересная, виртуальная или, как раньше писали, духовная жизнь
а настоящей, нормальной нет...

Monday, February 15th, 2004
11:33 pm
Удивительный сон
я вижу поединок двух рыцарей
первый (условно – Стэн) и второй (скажем, Би) бьются на мечах в каком-то полутёмном пространстве, под ногами – земляной пол, зашарканный, как старая дорога (но это именно помещение, просто стен не видно, все в дЫмке)
Стэн – крупный, мощный, суровый и наносит удары методично, свирепо, оглушительно
его соперник, изящный, хлесткий, виртуозно владеющий своим телом, но не оружием, отклоняется от атаки – отражать ему не по силам
орешник и платан
все происходит в каком-то ближневосточном городке, тогда же, когда водились рыцари
сражаются они не первый час, это смертельный поединок, и хотя оба чрезвычайно утомлены, разойтись не могут
Стэн задевает правое плечо Би, и того относит далеко-далеко, на орбиту Нептуна или Плутона, где Би залечивает рану
Стэн тратит кучу усилий, чтобы разыскать его там и продолжить бой, однако он устал, ноги подкашиваются, броня притягивает к земле (они уже снова в том же городке, в душной, тесной комнатке-чулане), и он валится на высокий сундук
Би тщетно пытается разрубить шею, открывшуюся между шлемом и броней, широкую и незагорелую (мда, неоткуда взяться загару под таким панцирем))
Стэн так утомлён, что готов умереть, и его несказанно удивляет промах молодого противника
Би размахивается второй раз и оставляет слабый порез на шее, и шея эта кажется ему каменной трубой, покрытой кожей
он отшатывается и тут понимает, почему же в решающую секунду недостает сил...
...и тут я понимаю, почему не смогла ударить его – смертельная вражда появилась спонтанно, но я любила его всегда и буду любить, а убить не могу!
рыцарь рывком встает – ему мерзок всякий малодушный поступок, он должен раздавить слабака! хватает врага, очищает его, как краба, от брони, и когда в его руках остается хрупкая тростиночка тела в белой рубашке до пят, становится ясно, отчего ни один удар не был достойно отбит, не последовало ни одной контратаки
мое сердце плавится от безответной любви, а рыцарь медленно отпускает меня и безмолвно уходит – он покрыл себя позором, сражаясь с женщиной, и теперь должен отплыть в дальние страны
потом, через много длинных беспросветных недель я играю в мяч с подругой, и она, перекидывая с мячиком реплику, спрашивает, нет ли о нем вестей
их нет

Friday, February 20th, 2004
7:24 pm
ой, ну в какое же г... я вляпалась! до сих пор не могу отделаться от мерзопакостного ощущения, бр-р-р!!!
позвонила Юлик вчера, просит: нужна массовка, красивые девушки, она позвала всех своих из театрального, но все равно людей не хватает – помогай, спасай
нужно в вечернем платье с девяти до одиннадцати танцевать на корпоративной вечеринке с теми, кто на эту вечеринку придет (типа все они – бизнесмены)
ну, чего не сделаешь для будущей звезды экрана – попёрлась...
без пафоса скажу: ни моего Прекрасного Принца, ни Таинственного Рыцаря там не было, что неудивительно, хотя и печально
ладно
там для нас «униформу» придумали: платочек с логотипом на видном месте повязать
ок
можно потерпеть, когда люди от бизнеса жрут (это их праздник, все понятно), а мы между танцами в служебке сидим, даже водички газированной попить никто не предложит
и сносно даже то, что тетка-работодатель, озадачившая Юлика таким геморроем, считает, что если она добавит всем по 100 р., то девушки останутся ещё на час
её аргумент при этом: «ну вы же тоже получаете удовольствие!»
гадко-то другое
вот мы вышли, каждая должна пригласить скучающего мэна на танец
естественно, стараешься выбрать кого-нибудь менее маслянистого, более молодого и симпатичного, чтоб приступа тошноты не приключилось
разговариваешь, чтобы узнать статус; все молодые, конечно, оказываются мелкими сошками, но мне, в целом, безразлично, кто они и что делают
не слышно практически ничего, спасает только глупое хихиканье на каждую реплику
мужчинам это нравится, они сразу ощущают себя умными, солидными такими, а если захотят услышать ответ – поднатужатся и переспросят погромче
так вот, я танцую с охранником, он любуется мной напоказ (это чтобы я заметила) и бормочет: «Как вы желанны!», а я по-глупому улыбаюсь и киваю, потому что не слышу НИ ХРЕНА и не понимаю, о чем речь вообще
потом, в служебке, до меня дошло, что же именно он говорил, – так противно стало! нет, ну как так можно напрямую говорить – это оскорбительно! и пошло!!! даже если это выражение он выцепил из сериала про дворцовую жизнь от Дюма и Жигунова
уши горели, щеки – on fire, мне сразу стал ясен смысл поговорки «провалиться от стыда», это я хотела сделать немедленно
свалить домой, да куда угодно, позорище какое!
Юлику говорю: мне плохо, я – домой, она договорилась, и мне выдали конверт, типа проваливай, бестолочь
по дороге домой вскрыла его – там 300 р.!!! ну не издевательство?!

в актрисы – ни ногой, уважения ждать при таком подходе просто наивно
вот
а я когда-то мечтала поступить в театральное.... фр-фр!!!

Saturday, March 6th, 2004
5:36 pm
слишком нереально...
интересно, в голове вертится Стэнби – откуда я его взяла? поисковики что-то не могут найти, был ли такой персонаж
или это действительно мое достояние?
скажем, жил-был Стэнби где-то в глубине моего бессознательного ;))
и тут я влюбилась – он радостно сконцентрировался и стал ждать момента, когда можно будет прорваться наружу
потом со мной творились странные вещи, и он (путем подгонки фактов и сновидений) прорезался в реальность
стал воплощаться в случайных встречах, ненавязчиво проявляя качества, которых мне не хватает в невыдуманных парнях
нарисовывается на музыкальном центре надписью Stand-By
11:39 pm
вот прикол, проявился наш очкарик!
с цветами, под дверью
позвал «в концерт», как щас это модно говорить
я чуть ли не завяла вместе с цветами классику слушать
вещи малознакомые, красивые, но длинные
очкарик подбадривающе посматривает: образовывайся, мол, получай заряд в мозг! рад за тебя и все такое
говорили с ним на обратном пути
он столько всяких вещей знает, рядом с ним так и тянет закосить под дурочку
говорю, я ничего, кроме Пелевина, Джека Лондона и Конан Дойла не читала
а он выпучился весь, чуть ли сквозь очки не пролез: НЕ ВЕРЮ, вопит, адепт Станиславского :))
девушка на втором курсе вашего факультета не может быть так плохо начитана
гы-гы ))) память-то у нас короткая, мы не помним, как после лыж грузились умными беседами, в нашем трепетном сердечке только образ прекрасной студентки остался, а слова все стёрлись
ну пусть, я обещала пригласить его в театр, когда найду время, не в Большой, естественно, а в камерный, чтоб не помпезно, чтоб спектакль правдивый
что бы ему показать такого страшного, раз уж я выбираю?..

Wednesday, March 17th, 2004
8:56 pm
ох
отчего же все так печально в мире устроено?
очкарик мне в любви признался, я ему тоже призналась, что не люблю его
очень тяжко это, чесслово
обламываешь человека и чувствуешь себя последней сволочью, хотя таковой себя в общем-то не считаешь
отвратительный расклад: стараешься тактично, аккуратно, чтоб не мучался... а он скукоживается, как пластик на огне, так ему больно

Saturday, May 29th, 2004
10:00 am
НЕ-ВЕРЮ-НЕ-ВЕРЮ-НЕ-ВЕРЮ-НЕ-ВЕРЮ
Я влюбилась, прыгаю, пою, разбегаюсь и ныряю в любую воду: ванну, фонтан, речку
ураган в голове, ни одной стОящей мысли
я сдала все зачеты автоматом, но к нему ходила аж 4 раза!!! пересдавать зачет с четвёрки на пятерку (хи-хи-хи)
вряд ли намного старше меня, мы с ним слушаем одинаковую музыку, читаем одни и те же книги
он потрясающий!!! Я ЛЮБЛЮ ЕГО!!!!!!!!!!!!!!!!!!

Tuesday, July 13th, 2004
5:18 pm
это удивительное НЕЧТО!
каждую ночь гуляем по центру города
каждые выходные – на даче
с ним безумно интересно, он чувствует мое настроение и всегда может объяснить то, что я только чувствую, но «неспособна выразить словами» (ну вот, деградировать начала, штампами заговорила)))
миллион забавных историй, про себя, про студентов, про все-всех, кто чем-либо отличился в мировом масштабе
я увидела много такого в родном городе, чего раньше просто не замечала
мы даже в кино ходили, хотя я терпеть не могу, когда из-за спины спецэффектами пугают и на паузу нельзя поставить, но с ним – за милую душу
и ещё
я влюблена в него как-то по-особенному
сердце не обрывается, когда он вешает трубку, нет ощущения, что я потеряю его навсегда, когда он делает шаг, уходя от меня
я не ревную, когда в компании он говорит не со мной или танцует не со мной
мне не обидно, когда я ясно вижу его превосходство во всем (он даже готовит лучше, чем я)
и плохо скрываемая папина неприязнь к нему меня не задевает
Я СТАЛА ТАКОЙ ЧЕРСТВОЙ!!! мне плевать на всех, если завтра умрут мои подруги, родители, птички в клетке – я не замечу
единственное, что может заставить меня покраснеть, – когда он при всех просовывает руку внутрь моего бюстгальтера или под пояс брюк

Thursday, July 29th, 2004
11:46 pm
пожалуй, я впервые серьёзно поссорилась с мамой
дело в том, что Виталик едет на весь август в Карпаты
а меня с собой не берет, говорит, что я «маленькая» – отмазка, причём обидная
я хотела своим ходом двинуть, а маман мне «категорически» запретила, сказала, что этого не допустит и вообще не хочет, чтобы Виталик появлялся у нас дома, на даче и ей на глаза – в частности
мы так ругались, страшное дело!
в итоге я никуда не еду (((

Wednesday, August 18th, 2004
7:11 am
пять дней!!! я в панике! ПЯТЬ ДНЕЙ
и что я с ним буду делать?
если бы я с Виталиком могла поговорить! ждать еще 10 дней... если ничего не изменится, я даже не знаю (((
маме я сказать ничего не могу – мы с ней не разговариваем, сестре тоже нельзя, еще «очкарику» расскажет, вообще конец будет
мне так стрёмно, я купила тест – так и лежит на дне сумки
творится однозначно что-то не то, мечусь по дому, пытаюсь проанализировать ситуацию – такого вообще не могло случиться!
но случилось
и что теперь будет – не ясно, потому что мы прощались холодно, я была после ссоры с мамой, он торопился, был чем-то заморочен
вдруг он решит, что я пытаюсь его к себе привязать, – это было бы хуже всего

Thursday, September 2nd, 2004
10:05 pm
хожу по коридорам со спокойным лицом, ни одного лишнего движения
он вежливо со всеми здоровается, мне – особенно ласковые улыбки и – НИЧЕГО!
я в шоке...
ну как же так можно, просто взять и проехать мимо, словно ничего и не было (((((((((
«да, детка, было хорошо, но лето закончилось, и – ты же понимашь – счастье не длится вечно, ты – лучшее, что у меня было, жизнь – сложная штука, ты всегда можешь прийти ко мне, если что; звонить, пожалуй, не стоит» – так отчётливо, если бы он произнес все это вслух
каждую ночь я реву всю ночь
с вечера начинаю и не могу остановиться до четырёх-пяти утра
больше всего меня убивает то, что я совсем не люблю его, он мне не нужен
человек, который способен на подобную подлость, просто не существует для меня
я реву до истеричной икоты оттого, что со мной, именно со мной всё это приключилось
это несправедливо, хотя и закономерно: я же всю жизнь провела в иллюзии, что люди вокруг хорошие, искренние, неравнодушные
я так привыкла к тому, что меня любят и ценят, что его безразличие обижает намного больше, чем гнусное кидалово
он не позвонил, не проявился, ему не интересно, как у меня дела

а птицы летом всё-таки улетели, когда мы их везли на дачу

Tuesday, September 7th, 2004
10:22 pm
я поехала делать аборт
Юлик напугала: унизительная процедура, мрак и все такое...
тайком от всех отправилась в Склиф, там натерпелась от всяких левых теток, обругали меня последними словами
врачиха сказала, надо сделать УЗИ
в общем, разорилась я на все, что нужно, а никакой беременности не оказалось
я была обескуражена, но вполне довольна результатом
пойду лечиться в свою районную консультацию, узнаю, что за диагноз «аменорея», а то там такие церберы, что и спросить-то страшно
кстати, Юлик – светлый человечек, от ее душевного сочувствия мне стало намного легче, она меня похвалила за то, что я Виталику ничего не сказала, говорит, просто удача, что он больше не будет у нас ничего вести

Wednesday, December 8th, 2004
12:02 am
день варенья
празднуют с четырех, но я опоздала, пришла в шесть с копейками
ближе к десяти почти все сидят на кухне, на полу, курят закрученную в газетку дрянь и ржут как ненормальные над «поехавшей» стрелкой у меня на колготине, глупые курицы, смешно и неловко, имен половины из них я и не знаю
уйти невозможно, дверь заперта изнутри на ключ – ключа нигде нет, хозяйка активно спит в комнате, тоже заперлась
стою на застекленном балконе, пытаюсь замерзнуть насмерть – не получается
тоска! ни одной приятной рожи, время – полпервого
щас придумаю заклинание и улечу отсюда, окажусь далеко-далеко (главное, отпадёт желание позвонить Виталику), в стране, где круглый год светят четыре солнца, над горизонтом висят восемь лун, в государстве четырнадцать политиков и четыреста драконов охраняют границы, там бирюзовая прозрачная трава, по ней нельзя ходить босиком, зато можно ходить по воде, она маслянистая и упругая, вишнёвого цвета, все водоёмы имеют овальную форму и обрамлены хотя бы с трех сторон лесом невысоких, всего в пять мэй, деревьев (мэй – мера длины, равна моему росту в прыжке), деревья эти похожи на плоские листья, ствол – на сплетение как у ДНК, кроны – на чашечки кувшинок, корни – на мандрагору, съедобно всё, но всё имеет кисло-сладкий вкус, а сок растений в тон листве – голубой, ягоды вырастают на выступающих из фиолетовой земли корнях и во всём похожи на шоколадный пудинг со сливками – это главная пища лесных обитателей, если, конечно, они не охотятся друг на друга, что всегда проблематично, поскольку живности тут мало: трихвостые птицы-ауаку в золотисто-оранжевых перьях и венчике темно-синего цвета, сороконожки длиною в полмэй, лохматые, отливающие серебром, а питающиеся платиной – они выходят из горных шахт на ночлег в эти леса – с зубчатыми бордовыми рогами на хвосте; любопытные сурикаты нежно-персикового цвета с белыми и черными полосками да погонщики, тонконогие и склочные, во всем похожие на людей, поклоняющиеся главному хищнику неба и выгоняющие для него своих соседей из леса, а под облаками, часто проливающими свои пурпурные дожди в озера, население не в пример разнообразнее

о, не прошло и полгода, как проявился чел, которому пора домой: ломится в дверь, похоже, пора обуваться-одеваться $-))

Monday, December 27th, 2004
9:15 am
вот ведь как бывает: мне предложили работу, а я не отказалась :))
хожу и думаю, что бы такого полезного для себя и для других сделать? ничего хорошего в голову не приходит
решила замутить с кем-нибудь «служебный роман»
присматриваюсь
народ здесь молодой, не старше 35, даже если зло придираться – всё равно не больше сорока; в основном мужеского полу
беседы ведут невысокомерные, понятные, но интеллектуальные при этом, то есть не о ерунде или футболе (а что о нём говорить, его смотреть надо!!!)
курят маленькие такие конусовидные штуки, «биди» называются; утверждают, что это не трава и вреда не приносит
если угощают – не отказываюсь, для поддержания беседы вообще незаменимая штука
вот исследую местный «рынок женихов» ))) и приступлю к коварному порабощению чужого сознания (хи-хи)))

Sunday, February 27th, 2005
9:37 pm
ехала в трамвае с работы, от скуки стала выдумывать, как иду я по художественной галерее, множество детских мордашек смотрят на меня с полотен – только детские портреты, я подхожу к одной миленькой черноглазой девчушке, она улыбается, смеется, играет, кружится за руки с подружкой и уносится со мной вместе по тропинке вдоль речки; зовет мама, и надо идти домой, потом – срезать гладиолусы и дарить их первой учительнице, за партами сидят такие же малыши, как и черноглазка; изо дня в день школа, прогулки после уроков, осенняя слякоть и весеннее солнце, мальчишки-старшеклассники курят за дверью, чтобы не застукала завуч, кидаются учебниками; шушукается с подружкой, им обеим нравится один и тот же мальчик, он учится в параллельном, но на них на переменах не смотрит; вечером девочка возвращается поздно с дискотеки, первый раз тайком от мамы накрасились и боится, вдруг тушь не смоется?! из темного провала арки на неё выскакивает какая-то тень, мелькает лезвие, направленное в живот, кто-то срывает сумочку с плеча, голова кружится... уф! еле оторвалась от этой картины, словно вынырнула из глубокого омута, иду дальше; на следующем полотне – мальчик с грустными глазами, его в семье не любят, он пятый по счету сын, а у матери проблемы с пьющим мужем и старшими, уже непослушными сыновьями; этого ребенка никто не хотел, он целыми днями болтается по дворам, подбирает котёнка, выкармливает его, в дождливую погоду забредает в библиотеку; прогуливает уроки, просиживая за книжками в читальном зале, мечтает сделать весь мир счастливым; в старших классах он аутсайдер, учится на одни пятерки, поступает в престижный институт, ему и невдомек, что у старой библиотекарши, которая присоветовала ему этот вуз, там работает сын, впрочем, помощь талантливому парнишке с грустными глазами не нужна; институтское веселье промелькнуло, не задев его своим фееричным хвостом, уже на четвёртом курсе он открывает свое дело, тратя часть прибыли на благотворительность; семья заводится у него как-то исподволь, к пятидесяти годам его умненькие детишки радуют пятёрками и честолюбивыми планами на будущее; но что-то меняется в его мировоззрении, видимо, влияние какой-то секты; он передает все дела достойным людям и живет уединённо, ведёт что-то типа натурального хозяйства; зимы в местах, где он поселился, лютые, любая вылазка в лес – тяжелое испытание для восьмидесятитрехлетнего человека, кажется, он даже заблудился, по крайней мере, надо присесть, передохнуть, как быстро стало темнеть, звёзды... я чуть ли не уснула вместе с ним, отошла от картины и неожиданно поймала себя на мысли, что не знаю, как давно я разглядываю картины; оглядываюсь, но не вижу начала или конца экспозиции, пытаюсь проснуться – действительно! это был сон, встаю, потягиваясь, иду умываться и думаю, что вода выглядит так, словно мне снится; трясу головой, пытаясь проснуться, но чувствую, что придётся продираться сквозь дрёму; проснулась и вздохнула с облегчением, на всякий случай отправилась на кухню (Ремизов писал, что явь отличается реальностью крови), порезала себе палец и с ужасом поняла, что это – тоже сон, хотя кровь – вот она, капает, соленая
щас допечатаю и выйду из окна
трамвай открыл двери: моя остановка

Saturday, March 5th, 2005
10:56 pm
наши бравые мужчины решили устроить праздник для дам: заказали несколько дорожек в боулинге – скромненько, простенько ;-))
всем предлагалось прийти с парой, ну а я демонстративно пришла одна
вторые половины оказались почти у всех, я даже немного огорчилась – рухнули наполеоновские планы...
один из боссов опаздывал, мне насплетничали, что у него потрясающая девушка, но я и представить себе не могла, что вдруг войдет моя подруга детства (казалось бы, ну каким ветром ее сюда занесет?!), мы узнаем друг друга, начнем визжать, как маленькие, обниматься, верещать, а потом наш Борисыч милостиво поздоровается со мной и попытается отковырять от меня Надюху, НО НЕ ТУТ-ТО БЫЛО!!!
да мы потом весь вечер сидели с ней вместе, выпили все коктейли, какие только были в меню, даже не болтали – просто восхищенно пялились друг на друга и твердили, что – да, теоретически мир тесен, но кто бы мог подумать, что настолько!
когда мы переехали, я год, если не два, скучала и писала письма, Надька писала мне тоже, но потом обеим стало некогда, потом – старшие классы, потом контакты потерялись (мой ящик на yahoo, кажется, накрылся) и появилось много других персонажей, а потом эта моя депрессия, а иначе ерунду, которая творилась со мной последнее время, и не назовешь
в общем, меня отвезли домой в лучшем виде, босс под это дело оторвал от шарокатания своего секретаря (наш трезвенник и гордость фирмы :))
я не стушевалась, заявила, что в «мерсах» меня укачивает, заставила Коленьку пройтись со мной и поклясться, что завтра с него – забота о моем здоровье в виде кефира

пожалуй, если бы не Надька, я бы
эх
подмочила репутацию, зато такую подругу, как моя Надюха, еще поискать надо
это просто чудесно, что мы встретились
теперь хоть увольняйся )))))

Sunday, March 6th, 2005
1:24 pm
ох
11:29 pm
интересно, как меня воспринимают люди, когда я выпимши?
на работе ко мне все прелесть как лояльны, но, в общей массе, равнодушны
а тут звонят, беспокоятся о моем здоровье, предлагают выгулять )))
Коленька заявился в полдень с кефиром и апельсинами, как к больной
буквально уговорил выползти с ним 7-го, уж не знаю, босс ему намекнул или он сам такой умный

Tuesday, March 8th, 2005
10:18 pm
«Мы с тобой будем ходить по четвергам в баню, по понедельникам и средам на шейпинг, а в субботу – на полдня выезжать за город»
раньше супер-пупер активной была я, придумывала разные развлечения, спектакли там, утренники
ну, из утренников мы выросли, и теперь вечеринки и спортивные мероприятия мне будет обеспечивать Надюха
здорово, что и говорить
только очень неуютно, когда подруга сорит деньгами босса

Thursday, March 10th, 2005
11:54 pm
да-а-а, заварила ты кашу, родная моя
на Надьку глупо все валить, она вообще не догадывалась о моем существовании в этом отдельно взятом офисе
но сама-то хороша, курица, просто слов нет – одни эмоции
сначала меня веселило, что у Борисыча такой вышколенный секретарь, потом начало раздражать – его же кирпичом не пробьешь, даос на отечественных прериях, блин горелый! я в бешенстве была, что он все готов проглотить, если Борисыч прикажет
решила его спровоцировать
и допрыгалась, естественно, а что дальше и не знаю
а так все красиво было: подруга детства, везде и сразу без стука входить можно, рядом зверек на задних лапках прыгает «чего прикажете?»
ты его дергаешь за усы, дергаешь, а он не домашний кастрированный кот, он просто под дрессировщиком ходит в вольере с электричеством
у него спина в полоску и предки в джунглях охотиться на таких вот куриц брезговали
я даже не знаю, может, лучше на бумаге написать, а потом сжечь...

Надька либо перегрелась, либо перетрудилась – ей в парилке поплохело, а там еще полтора часа оставалось; она оделась и свалила по-тихому
мой кавалер-телохранитель в машине на улице должен был дожидаться, я его внутрь затащила, всякие глупости болтала, пыталась спихнуть в бассейн и вообще вела себя по-детски, мне в голову не приходило, что он может злиться
ну и когда я ему начала откровенно хамить, получила в глаз!!! мне и в страшном сне не могло присниться, что меня кто-то может ударить
спасибо надо сказать всяким сказкам о том, что «девочек бить нельзя», и, конечно же, моей собственной дурости
только вот как я теперь появлюсь с фингалом на работе – вопрос
смех-то в том, что он даже извиняться не стал – типа поставил меня на место
я сразу задумалась, кто нашему боссу нужнее, и мгновенно пришла к выводу, что – Коля (а с Надей они поссорятся-поссорятся, да и помирятся)
упала носом и отдыхаю, тело расслабляется, а извилины истерично вьются вокруг одной темы: как теперь повернуть, чтобы он в собственных глазах был больше виноват, чем я
мечтательно так начала рассуждать, что если б можно было доказать, что он пытался меня изнасиловать, тогда ему бы светил суд, а мне – только фингал; пока что мне светит скандал на работе, проблемы с Надькой и еще надо же как-то встать, одеться и все такое
и если он, зараза, ушел, то как потом с ним общаться? а если не ушел, то придется как-то выкручиваться прямо сейчас
но финал пиесы превзошел самые ненормальные ожидания!
вот мне всегда было интересно, что такое эротический массаж, с чем его едят и зачем его делают
надеялась, хоть к пенсии узнаю
«Не дергайся, счас я тебе буду делать массаж» – аут!
Грузит меня на стол пузом вниз, сдирает кожу в разных вариациях, я так подозреваю, оттягивается по полной программе, включает душ: «Дуй!» – я, наивная, лезу туда, а там – ледяная водА-А-А-А-А!!! я, конечно, все понимаю, но более изощренной подлянки еще не видела
дунула в душ босиком, поскользнулась и поставила еще и шишку на затылке
одно хорошо: теперь не надо объяснять, откуда столько черепно-безмозглых травм – грохнулась в душе, чтоб ему...
Коленька свой невозмутимый вид тоже утратил, улыбается по-чеширски, разговаривает дружелюбно
мне безумно хочется ему отомстить, но я чувствую себя беспомощной рядом с ним
убила бы, если бы не была пацифисткой

Saturday, March 12th, 2005
9:57 am
смешно и даже стыдно немножко
нет, удалять свои эротические фантазии я не буду, все равно никто это не прочтёт, стесняюсь я только самой себя
кроме той встречи в боулинге, все, конечно, вранье
да и с какой стати людям не моего круга обращать на меня вниманиe? Надька была когда-то моей любимой подружкой, она мне искренне радовалась и сейчас, но, по большому счету, нам не о чем было разговаривать
у нас абсолютно разные интересы, у меня даже парня нет, а она мутит с таким взрослым дядькой,
и Коленька – предел моих мечтаний – вряд ли станет прогибаться под кого-либо вне рабочего времени, да и вообще не станет
он даже снится мне, на него облизываются все, и замужние мадамы, и незамужние
такой спортивный, красивый, с двумя образованиями, дьявольски галантен, мил и одинаково индифферентен ко всем
А что вы хотели после семи лет всяких учеб-работ в Англии?-)

но помечтать все равно приятно )))

Monday, May 16th, 2005
8:19 pm
проявилась Надя, пришла прямо ко мне на работу
разглядела ее в свете дня – она действительно великолепно выглядит, еще раз за нее порадовалась
Надька открывает свой журнал!!! и зовет меня к себе работать. фантастика!
энтузиазм хлещет через край, она рассчитывает на меня, тем более, что я – в теме
ну да, это так, и глупо было бы отказываться – я сразу согласилась, у меня даже подчиненные будут, в сентябре выйдет пилотный номер, Надька говорит, необходимо еще «своих» людей найти
я так и ухнулась во все это
хотя и в офисе надо всем помахать ручкой ))) и курсовая – конь не валялся
8:21 pm
мама сказала, что у меня есть все шансы завалить сессию
посоветовала либо отказаться от этой работы, либо сразу переводиться на вечерний
наивная )) думает, что учеба важнее карьеры
может, 30 лет назад так оно и было, но сейчас однозначно другие приоритеты
хотя... да ладно, если сделать гибкий график и ходить только на нужные семинары, все будет отл!
жалко только, что на новой работе не будет Коленьки
зато наверняка проявится кто-нибудь ещё ;о)
2. Вечер с Оксаной Пау

Мы сидим у Окси, пьем розовое вино и хихикаем. В доме кроме нас нет ни души, мы будем пить и болтать всю ночь. Впервые после пятилетнего «воздержания» пробую алкогольный напиток. Меня очень веселит ощущение от первого глотка: кисло, щиплет, чуть-чуть пахнет спиртом и греет. Второй глоток таких ощущений не дал, а после третьего мы и начали заговорщически хихикать и хихикаем до сих пор. Она подтрунивает над моим быстрым опьянением. Я фыркаю, ведь я нисколечко не пьяна! Едим салат с дарами моря. Оксик хвалится запасами: джин, всевозможные вермуты, коньяк в 5 звезд и 4 буквы, вина, ликеры, бальзам рижский – моя мама такой любит. Часть напитков не видна за батареей бутылок, бар замаскирован под зеркальный сервант – «радость выпускника». Но мы давно уже вышли из этого возраста, пусть и ведем себя, как шкодливые девчонки.
Окси включает Сafe del Mar и видно, что ей хочется обсудить что-нибудь эдакое. Но у меня ничего «такого» за душой нет, первой я не заговорю и никаких секретов не раскрою. Пусть Окси и держит себя как гуру, ей не устоять перед моим понятливым молчанием. Недаром мне единственной поверяли свои тайны близкие подруги и просто приятельницы. Грустно признаться, но после таких разговоров они всегда теряли ко мне интерес, что вполне объяснимо: не с руки покровительственно обращаться к человеку, который знает о тебе нечто сокровенное. Даже не так. Душой они становились передо мной наги, как перед ...э-э-э, только нетрезвый замахнется на сравнение с Богом, а ведь мой рассудок еще не пьян. Окси говорит, рассудок не пьянеет. Да, она давно уже что-то говорит, а я с интересом слушаю внутренний монолог. Она трясет меня за руку: «Ну, хватит балдеть! Я рассказывала тебе о моей первой любви? Нет?!! Это к лучшему. Неприятная история, противно и вспоминать, так что не буду». Достает из бара одной рукой сразу две бутылки. Передо мной деревянно цокает донышком по столу ликер, себе она отводит коричневую маслянистую жидкость в кривом безымянном сосуде из-под восточного джина. «Когда мое сердце знало только платонические любови, я познакомилась с юношей, которого полюбила настолько страстно, что сошла с ума. Вот об этом я тебе не расскажу. Сумасшествия на самом деле не было, не смотри на меня с таким ужасом», – продолжает Окси, не делая паузы, и я слушаю в полудреме, завороженная ее манерой говорить нараспев. Ее улыбка расслабляет меня, почти купившуюся на красивую метафору. Ноутбук невзначай уцепился за розетку, и только Бог знает, сколько небылиц услышит чувствительный микрофон моего плоского «черного ящика».

I
У моей безумной первой любви был друг. Красивые мужчины – единственное, на что я могу обратить внимание, даже сгорая от страсти. Готова поклясться тебе в этом! Я влюблялась до судорог тысячу раз, сотни раз – одновременно в двоих или троих, и никогда сердце не было настолько полно, чтобы туда не проник еще чей-то образ. Не кривись, больше напыщенных банальностей не будет. Я продолжаю.
Они разительно отличались, любовь-Чудовище и этот друг. За время того мрачного романа я имела удовольствие любоваться этим другом сколько угодно. Мы регулярно встречалась в узком кругу и в большой компании. Он изящно купался в обожании барышень, но при этом в нем не было кокетства или высокомерия. Он был по-простому весел и отзывчив, не ломался, не важничал. Душа компании, ее центр и главное развлечение. Ему ничего не стоило отсыпать искристых шуток на долю каждого. Ему нравилось сокращать свое имя на иностранный манер: Ив. Он смотрел полувлюбленными, манящими глазами на мир, и мне казалось, что он способен приворожить, зачаровать, увести за собой любую, какая приглянется. Но девушка у него была. Девушку звали Лёля. Они приходили и уходили вместе, он галантно подавал ей пальто и целовал руку. Она вертела головой, болтая со всеми подряд, а он ждал, чтобы перехватить ее взгляд, и каждой удачей был счастлив. Я влюбилась в него влюбленного, и, радуясь ласке, расточаемой не мне, считала свои чувства бескорыстными. Что, безусловно, компенсировало досадную деталь: с Ивом не заладилось с самого начала, он просто меня не замечал. Когда Ив играл на гитаре и пел, желающие заказать песню только и успевали выкрикнуть название. Но стоило попросить мне, именно этой песни и не оказывалось в репертуаре, либо в насмешку звучал ответ: «10 копеек» – как игровой автомат. Это был вызов. Я задалась целью сделать его своим другом. Согретый всеобщей симпатией, Ив разливался соловьем, и гитара возбужденно урчала под его пальцами. Я знала, что он сочинял песни и давал послушать друзьям. Но не спешила просить для себя заветную кассету. Я ждала и наблюдала за ним как бы издали.
Весна разворачивала ярко-зеленые березовые листочки, мы собирались компанией каждый день, и раз за разом Иву было все труднее меня игнорировать. У нас нашлось немало пересекающихся интересов, вскоре мы стали обмениваться музыкой. Чиж, Майк, Аквариум ходили от меня к нему в гости, а возвращались с альбомами Kinks, Byrds, Who, Hollies. Я придумала игру: находишь в песнях слова, созвучные твоим мыслям или чувствам, и возвращаешь перемотанную до этого места кассету, своеобразное «аудиописьмо». Мне думалось, что Ив включился в игру, поскольку на двух данных мне в обмен носителях услышала ответные реплики. Однако «прелесть» такого общения в том и состоит, что наверняка ничего не знаешь, а трактовки уж слишком широки. В какой-то момент я не поняла ход его мыслей и ответила словами Гребенщикова: «Кто ты такой, чтобы мне говорить, кто я такой», после чего наш обмен прекратился. Я уж было подумала, что Ив обиделся, но он дал мне напоследок кассету с собственными песнями. Он записал ее дома на магнитофон лохматого года выпуска. Одна гитара, один вокал. Бог мой, как я полюбила эти песни! Они умещались на одной тридцатиминутной стороне, на другой были запечатлены гитарные рифы будущих проектов. Эта кустарщина поражала мощью таланта и пронзительностью простых истин. По-детски наивных, по-юношески максималистских. Правда, местами угадывалось влияние М.Науменко, любившего Б.Дилана, и все же я млела и балдела от этих всплесков творчества, облеченных в звук и мысль. Он сочинял это еще в школе, а записал незадолго до нашего знакомства.

II
– Пиццу будешь? – Окси открывает морозилку, и огромные колеса пицц кочуют в духовку, а потом – на стол. Крошит в салат помидоры, перцы и огурцы.
Неумолимо надвигалось лето. Пора зачетов и яростных праздников. Каждая встреча усердно отмечалась «Клюковкой», скрипевшей на зубах и пахшей сиропом. Ив все неохотнее выбирался к нам, пока одному из друзей не подарили новую квартиру. Там, среди голых стен, народ стал зависать с ночи до утра. Но прежде был день рожденья Ива.
День рожденья летом – это классно. Можно праздновать дома, а можно пойти в лес жарить шашлыки. Даже если стол накрыт в гостиной, друзья всегда тусуются на балконе и с легкостью соглашаются двинуть к речке. Ив справлял день рожденья широко, пригласил всех, и не было причины мне не пойти к нему. Я наскоро шила жилет, да неудачно. Мне говорилось, что самоделка – экономически выгодный ход. Однако, времени оставалось в обрез, размеров я не знала, Чудовище кричало мне в ухо, что мы опаздываем и... ах, прости, милый именинник, результат оказался слабым подобием задуманного. Впрочем, когда мы ввалились с радостными воплями в квартиру и вручили подарок виновнику торжества, Ив сразу же примерил обнову и не перестал лучезарно улыбаться. От этого на душе стало намного легче. Ив стоически таскал нелепо сидевшую на нем жилетку, пока я про нее не забыла, а там уж и вечер наступил, и новая куртка заняла ее место.
Иван был великолепен, я не отрывала от него восхищенного взгляда. Взгляд после каждого тоста становился все более лирическим, так что к середине вечера мы ушли на кухню, прихватив с собой ворох вырезок из зарубежной прессы, и заперли дверь. С газетных фотографий на меня глядели любимые Битлз, чьи фото Ив некогда собирал. На кухню категорически запрещалось входить посторонним, по ту сторону застекленной двери то и дело появлялись злобные рожи Лёли и моего Чудовища. Но Ив жестко пресекал любую попытку помешать мне рассматривать драгоценный архив, пока в хмельную голову именинника не пришла гениальная мысль попросту сбежать ото всех. Он выждал момент, и как только коридор опустел, мы рванули на улицу!
Мы бежали размашисто, как бегают дети с крутой горки. Бежали, взявшись за руки, наискосок через перекресток. Потом Ив придумал еще большую авантюру: влезть на крышу. Тут же подвернулся дом, в котором, Ив знал, не запирался люк на последнем этаже. Код на двери не поддавался, мы застряли на месте. Нас быстро нагнали. Визгливые обвинительные выпады и похабную напраслину Ив слушать не стал: развернулся на каблуках а-ля казаки и пошел прочь пружинисто-злобным шагом. Удалявшаяся спина, руки нарочито вальяжно сунутые в карманы не оставляли сомнений: Ив уходит навсегда.
Мне хотелось плакать.

III
– Теперь хорошо выпить чаю.
Солнечный аромат васильков и мяты вьется из чайника. Окси, как кошка с печки, сверкает на меня глазами.
Лето было приятно жарким. Я которую неделю сидела на даче, изредка принимая гостей. От скуки взялась читать какой-то третьесортный роман да гадать на картах. Всегда выходила измена. Злое пророчество тупой болью отзывалось где-то в затылке. Больших перемен это не произвело: я упорно пыталась узнать имя соперницы. Карты сказали – на «С».
И вдруг среди бела дня кто-то привез Ивана. Я недоуменно накормила гостей единственным готовым к полудню блюдом – куриным бульоном. Ив мерно греб ложкой, то ловя, то пропуская редкую лапшичку, а его приятель возмущенно рассказывал, что Лёля отказалась уходить с одной затянувшейся пьянки вместе с Ивом, он оставил ее в небольшой компании школьных товарищей. А наутро его лучший друг позвонил и покаялся. Так, мол, и так, не совладал с природой – переспал с Лёлей. Ив тут же набрал номер Лёли, но она невозмутимо заявила, что все произошло «по пьяни» и «за измену считаться не может»... Нужные слова не приходили на ум. С одной стороны, я искренне сопереживала Иву, мне была понятна и близка его боль. С другой стороны, росло ликование, которое с каждой секундой становилось трудней скрыть. «Дурочка Лёля сделала разрыв неизбежным, осталось только проявить нежное сочувствие и утешить его!» – радовалась я. Однако разговор быстро сошел на нет, и гости уехали, оставив меня в задумчивости, на съедение сомнениям. «Почему они приехали ко мне? Зачем Ив предстал передо мной с покрасневшими глазами? Почему я скатилась на прописные истины, которые никому не нужны? Мы теперь с ним друзья?» Мысленно записав себя в идиотки, я снова села читать.
Еще раз мы встречались с Ивом в начале осени – он смотрел, как его друг меня убивает. Я пыталась отсечь от себя ядовитую любовь, которая с каждым словом Чудовища обрастала и обрастала новыми головами. Я защищались логикой, Чудовище хлестало спекулятивными рассуждениями и плевалось подтасованными воспоминаниями. Я пятилась, чтобы не подвергнуться его оскверняющим прикосновениям, а оно стремилось приблизиться. Я кричала, чтобы это горе оставило меня. Я рыдала от бессилия, но и Чудовище плакало, умоляя его не бросать. Мы кружили под кривым старым кленом, а Ив сидел на ветке, как свидетель, как судья, и от его присутствия мне было стыдно за себя. Стыдно, что пришлось прилюдно обнажить сердце, что не смогла сдержать слезы. Но я победила. Пытка кончилась. А потом незаметно накатила зима.

Это был ноябрь или декабрь, точно не помню. Дул холодный ветер, снег уже лежал, местами поземкой бежал по обледеневшему асфальту. Я назначила Иву свидание и вышла на улицу в коротком платье и лисьей шубе чуть выше колен. Надела свои любимые серого бархата колготки, многократно порванные на икрах и заштопанные. Штопки спрятаны в сапоги, чьи застежки – виновники прорех. Я до сих пор чувствую запах тщетной попытки влюбить его в себя, тесно сплетенный с ощущением ласкового меха и постыдного секрета, упрятанного в сапог. Бархат и мех – роскошно, короткая одежда в мороз – шикарное небрежение здоровьем, только студентки могут позволить себе это. Я чувствовала себя великолепно и неловко. Он был рад меня видеть. Его широкая улыбка грела.
Мы спрятались от ветра в одном из арбатских двориков, болтали о неважном, я игриво обольщала Ива перспективой общаться, наплевав на все, что осталось в прошлом. Он как бы шутя отвечал, что дружбу предать невозможно, а ведь это будет предательством – встречаться с бывшей девушкой своего лучшего друга. Очень скоро мы попрощались. Ив был подчеркнуто благодетелен. Я не получила ничего. Печаль разлилась в моем сердце. Я искренне недоумевала: если девушка – бывшая, то никаких обязательств она не нарушает. К чему это дутое благородство? Ведь не может же он, в самом деле, отказаться от меня, влюбленной и замечательной?!

IV
В феврале, через год и два месяца, я умерла. Что происходило в тот день, я точно не помню. Весь он был словно обернут в войлок. Машина, самолет, приветливые люди, электричка. Полдня в прекрасном Хайдельберге, потом еще целый вечер в обнимку с двоюродной сестрой. Сутки натощак.
Наверное, сестра хотела накормить меня от души, а я была сыта пищей духовной. Что-то внутри незаладилось. И я умерла.
Когда умираешь, появляются интересные ощущения. Вот кто-то сказал: «Она умерла», – и все мое тело пронзили иглы, длинные конические иглы ужаса. Я почувствовала душераздирающую скорбь неимоверной легкости, она вытолкнула меня из тела. Взгляд остался прикован к самой себе, но я поднималась вверх. И больше ничего не чувствовала, ничего не боялась.
Как это изменилось, как я вернулась обратно, как стала снова жить – даже не спрашивай. Я словно упала в глубокий обморок, вырубилась и – все! Три недели вычеркнуты из памяти не моей рукой. Могу только сказать, что я вернулась домой в глубочайшей депрессии. Плакала много, хоть и понимала, что все закономерно, все сложилось в единственно правильную загогулину. И все же я была глубоко несчастна, не хотела никаких изменений. Я как бы потеряла себя и все кружила и кружила на одном месте в попытках найти свой ясный лик вновь.
Окси поворачивается ко мне спиной. Но мне почему-то неловко, хотя я наверняка знаю, что она не плачет. Пока Окси загружает посудомойку и достает лед, я выбираю из красочной книжки коктейли – следующий номер нашей программы.
Слезы накатывали при мысли обо всем сущем, о бренности бытия. Меня печалило одиночество души в этом мире, так что вскоре я нашла, что единственное стоящее занятие на этой земле заключается в помощи тем, кто страдает больше,чем я. И пошла работать в хоспис добровольцем. В университетской тусовке престижным считалось заниматься фитнесом или «клубиться», поэтому я, не рассчитывая на понимание, оставила свою деятельность в тайне. Узнала, что добровольцев долго держат на «подсобных поручениях», прежде чем доверить им уход за пациентами. Меня это устраивало. Каждый день я появлялась в хосписе к определенному часу. Но не отработала и недели, как получила предложение пообщаться с кем-нибудь из больных: регулярно приходить в выбранную мной палату, душеспасительных бесед не навязывать, спящих не будить и уставшим не докучать.
К такому повороту событий я оказалась не готова, мне было страшно, однако малодушно убежать я себе не позволила. Пройдя по коридору, выбрала палату, где лежали старенький дедушка и мужчина лет пятидесяти, с которым мы потом помногу беседовали в палате. Дедушке я затеяла читать «Янки при дворе короля Артура», вывозя его на прогулку – погода стояла ласково-солнечная, теплая. Совсем немного времени прошло, а я уже познакомилась со многими обитателями хосписа... Кстати, именно с той поры моей любимой присказкой стала: «Привет от драных штиблет». Так говаривала одна пациентка, не пропускавшая ни одного спектакля в Театре на Юго-Западе, дарившем хоспису билеты. Она была оптимисткой-вопреки-всему, у нее я училась мужеству и воле к жизни.
И еще с того февраля я начала встречаться с Иваном.
Двойственным оказалось это время. Мы ходили на последние в сезоне детские ёлки, побывали в цирке, не раз посетили зоопарк. Уподобившись детям в бездумном веселье, каждый раз находили себе новую забаву. Затем на полтора месяца расстались. Встретившись, как школьники после летних каникул, мы по-новому смотрели друг на друга.
В конце марта началась весна.

V
– Маргариту?
– А что?
– Ты хоть пробовала, что это?
– Ни разу.
– Напомни мне, я тебе про коктейли потом расскажу.
Мы созванивались почти каждый вечер и шли гулять. Могли прошагать всю ночь и на исходе сил завалиться ко мне домой на чай. А могли с вечера устроиться на кухне и философствовать до глубокой ночи, а потом заснуть в разных комнатах в преддверии рассвета. Но это тоже было «гулять», то есть общаться очно, что, впрочем, не исключало телефонных разговоров. Встречались мы и днем, но обязательно гуляли дотемна. Той весной, ранней, ясной, приветливой, мы исходили Замоскворечье, забираясь на крутые мостики и наблюдая полноводье московских речушек. Город чистил их русла, наполняя по ночам бурливыми грязными потоками. А мы бродили около. И смотрели на диво-дивное: крошечные утята поспевали вслед за мамой, лавируя меж водоворотов-с-кулачок, ныряли за крошками, листьями, окурками. Я тогда носила ботинки с круглыми, как подковки или копеечные булочки, носами кирпично-бежевого цвета. Высоченные каблуки-башни вздымали ногу так круто, что были видны только булочные «носы». На таких неудобно ходить по горбатым мостикам, я подворачивала ногу не раз, но в такие нежно-теплые ночи разве замечаешь мелкие неудобства тела, когда сверху видны звезды – штука редкая в городском небе, пересвеченном иллюминацией.
– Я всегда в таких случаях гадаю, о чем думает парень, когда всю ночь напролёт ведёт с тобой разговоры за жизнь на кухне или гуляет по набережным, вдоль густых кустов и глухих заборов?
– Конечно, о сиюминутном, не о вечном, – Окси насмешливо меряет меня взглядом. – Как бы перевести разговор на волнующую тему, но своей торопливостью не спугнуть девушку. Ив, например, любил припоминать, как участвовал в школьной постановке фельетона Зощенко «Свадьба», где он играл отца-алкоголика, и одна из его реплик была: «А не трахнуть ли нам по маленькой?»
Он провожал меня до дома и уходил. Утром я просыпалась под звуки классики в модной инструментальной обработке. Каждая следующая композиция представлялась мне олицетворением наших с Ивом отношений: вот на сердце у меня бушует буря, потом горизонт расчищается, появляется надежда на новую, лучшую любовь, радость ширится и разрастается в триумфальный гимн счастью. Потом, правда, появляются тревожные нотки неудовлетворенности, словно серые тучи на лазурном небосводе, а после и вовсе наступает ненастье, но эта часть меня мало волновала, я предпочитала останавливаться в своем музыкальном пророчестве на самом начале.
Летом многих пациентов хосписа забирали домой. Душа моя светилась спокойствием. Попрощавшись со всеми, сфотографировавшись на память, я с легким сердцем ушла, полагая, что моя помощь больше не нужна здесь. Правда, книжка осталась недочитанной, но дедушка спал, и мне не хотелось его будить... Много времени прошло, до меня долетели вести о том, что когда все разъехались на лето по домам, дедушка остался в палате один – как был одинок на земле. И все спрашивал, когда придет девочка, читавшая ему книжку.
Это больно. И жаль, что ничего исправить нельзя. Но тогда я ни о чем не задумывалась – я была счастлива.

VI
В начале июня праздновали день рождения его друга, Газенвагену. Отмечать поехали на дачу приятеля именинника. На вокзале всей толпой лихо пролезли через турникеты. Сев в электричку, принялись играть в карты. Проигравшие следили, не придут ли контролеры, а победившие играли друг с другом до тех пор, пока в финал не вышли я и виновник торжества. Ужасно льстил выигрыш, пугал противник, и я чувствовала, что вот-вот совершу глупейшую ошибку, хотя у меня были все шансы на успех. Впрочем, когда выигрывает хозяин вечеринки, это справедливо, утешалась я пятью минутами позже. Контролеры не замедлили явиться, и мы в ажиотации выскочили на перрон, надеясь за короткую минуту остановки перебежать в предыдущий вагон. Юноши во главе с Газенвагеном промчались захватывающе быстро, однако на пути девчоночьей стайки резко растопырили руки какие-то местные парни. Их шутка была тем более дурацкой, что наполустанке останавливалась всего одна электричка в день, как мы узнали позже из расписания. Пришлось слезть с перрона и идти по рельсам. Через час быстрой задорной ходьбы с песнями и солнцем в затылок мы добрались до дачи. Начинало темнеть. Газенваген легко перемахнул через запертую калитку, но замок на дверях дома вызвал у него затруднение. Недовольные тем, что приходится ждать, молодые люди поорали матом, выбили ногами дверь сарая, достали лом и вскрыли «гостеприимный» домишко. У меня мелькнула неприятная мысль о том, что мы приехали сюда без ведома хозяев. Но времени на обдумывание не было.
Еда в рюкзаках не успела испортиться, дешевое розовое вино оказалось оправданно кислым, водка моментально разошлась по организмам юношей, и организмы побежали за добавкой. Трое, впрочем, остались и стали танцевать с закрепленными за ними барышнями. Я уже официально называлась «его» девушкой, поэтому мы с Ивом топтались под каждый медляк в обнимку, а под прочие мелодии яростно плясали, увертываясь от лампочки, мебели и других танцующих.
– Здесь душно, пойдем наверх? – со счастливой улыбкой предложил Ив. И мы продолжили танцевать в темноте узенькой комнаты второго этажа. Во мне растворялось 0,75 коварного кислого яда.
А потом Ив поцеловал меня. Каких-то четких воспоминаний о том поцелуе я сейчас не нахожу. Помню только, что он был очень долгим и нежным. Но будоражащий контакт пришлось оборвать, когда мы начали заваливаться на топчан (ну, ты понимаешь, это Ив начал меня заваливать). С сожалением отлепившись от его губ, я удивилась, осознав, что обнимавшая талию рука ушла глубоко за пояс моих брюк, отчего меня накрыло волной блаженства, которую я приписывала исключительно поцелую. Ив открыл окно, мы вылезли на крышу пристройки, улеглись там на телогрейках и стали болтать о звездах, растворяясь в послевкусии взаимных ласк.
Опьянение друг другом прошло на свежем воздухе вместе с алкогольным дурманом. К тому же именинник встал невдалеке, чтобы справить малую нужду. Хороший повод спуститься в душную кухню и подбодрить себя кислым вином (мне) и водкой (ему). Выпив, Ив жахнул об пол хрустальные бокалы и наполнил новые. Идея бить посуду показалась всем забавной, каждый торопился расколотить свою рюмку, затем стакан, потом чашку. Компания была большой – посуда быстро кончилась. Остались трехлитровые банки для солений и восьмисотграммовые для варенья. Об пол не разбить. Народ вышел с банками к сараю и весело швырял их о дощатую стену.
Посуды не осталось, усталость накатила и все вернулись в дом. Легли спать где попало. Утром вернулись домой. Ничего интересного. Наши с Ивом отношения не изменились ни на йоту, будто ничего не приключилось. Что было весьма обескураживающе.

VII
Я чищу зубы, покачиваясь над раковиной. Из зеркала на меня глядит чужое бледное лицо. Значит, я перебрала. Но Окси выглядит отлично. Опять колдует над угощением.
Лето мы с Ивом провели упоительно однообразно. По будям сидели в непроветренной Москве, а на weekend ехали за город. Мои предки разрывались между дачей, которую построили сами, и деревней, где жили папины старенькие родители. Так что раз в две недели мы были предоставлены сами себе и не очень от этого страдали.
Одна дачная вылазка особенно отличилась. Мы купили на рынке всякой снеди, пива и паршивого вина, набили всем этим рюкзак. До самого метро я тащила рюкзак на себе, пока не поняла, что ключи лежат не в кармане, а в квартире на серванте. Сбегав налегке домой и обратно, я отметила, что половина субботы уже прошла, но не огорчилась.
Добрались без приключений, сразу достали мангал и замариновали мясо под шашлык. Дрова, особенно хорошие дрова, нам трогать не разрешалось, и мы отправились в лес с топором наперевес. Солнце садилось, теней было в избытке, так что дальше перелеска за дачным забором мы не пошли. Освещение – соль с перцем, трудно различимые стволы деревьев. Под ногами – полусгнившая кряжистая колода и торчащий изломанный хворост вперемешку с кустарником. Мы сочли все это пригодным для костра, я собрала и понесла тонкие ветки. Ив поволок бревно, неожиданно оказавшееся весьма длинным и ветвистым остовом осины.
Ив хотел разрубить гнилую деревяшку прямо у мангала. С первым же ударом топора из-под коры выпрыгнула коричневая ящерка и в панике юркнула за шиворот моему дровосеку. Если бы я выскочила ящерицей из деревяшки, я бы благоразумно скрылась в траве, но у этой пресмыкающейся нашлись другие соображения. Ив завертелся на месте с лихорадочным смехом. Ящерица спускалась по спирали – нестерпимая щекотка. Мне хотелось поймать лесную проныру. Та добралась до талии, заставляя парня по-девчоночьи визжать и подпрыгивать на козлиный манер. Ухватив Ива за пояс брюк, я попыталась запустить руку внутрь, мало соображая, что же это я, собственно, делаю. Однако скорость верчения Ива стремилась к световой, и у меня не было шансов удержать пояс в руке. Наконец, ящерица улизнула от нас, найдя выход между брючиной и носком. Боюсь, она получила сильного пинка, ибо Ив дрыгал ногой нещадно.
Отсмеявшись, мы вернулись к дровам, костру и шашлыку. Пришлось-таки взять у родителей несколько аккуратных и сухих поленьев. Пока Ив нанизывал мясо на шампуры, вечер тактично уступил место черной звездной ночи. Мы вытащили пластиковые кресла, укутались в телогрейки и уселись вплотную к мангалу. Я окунула лицо в небо и вдыхала счастье полной грудью. Ив пил пиво и поливал шашлык вином. Мы говорили о чем-то нейтральном и приятном, становилось все прохладнее, но мир вокруг притих и нам не хотелось нарушать его спокойствия. Изредка Ив надрезал какой-нибудь кусок мяса, и каждый раз оказывалось, что внутри шашлык сырой, даже когда все куски снаружи обгорели. Разочарованные, мы грызли непрожаренный обуглившийся шашлык и допивали спиртное, чтобы скорее разделаться с «обязательной частью программы» и разойтись спать по разным этажам.
Утро воскресенья показалось скучным, и мы поспешили в Москву.

Выходило так, что мы кочевали из его дома в мой и обратно. В моей квартире спали в разных комнатах, у него в комнате – на разных постелях. Ночуя в его доме, я испытывала сильнейшие мучения. Желание близости скручивало все внутренности; живот болел так, что однажды я поняла, что доведу себя до болезни, если не дам выхода этим крикам тела. Поздними ночами, светло-серыми, пыльными (пыль в его доме создавала ощущение загнанности, как я сейчас понимаю, но тогда я была глуха к подсказкам вещей), Ив лежал на раскладушке, вытянув руку навстречу мне, нежно обхватывая четыре дотянувшиеся к нему пальчика. Он был подчеркнуто тактичен, отчего я теряла последние силы для воздержания. В воображении тягуче препирались память и разум. Здравый смысл подсказывал, что самоистязание пользы не принесет, да и раскладушка здесь лишь гостья: настойчиво приближается ночь, когда хозяин вернется на прежнее место. Однако память убеждала не спать с ним до брака. Тогда я всерьез считала главной ошибкой прошлой любви «незаконность» отношений. Я безуспешно пыталась перетерпеть, но поток желания, бегущий от его руки к моей, властно призывал не сопротивляться. И как только я приняла решение, что отдамся Иву, прояви он настойчивость, – меня тут же охватило поразительное равнодушие к своей дальнейшей судьбе и к тому, что теперь неминуемо случится. Все узлы развязались, напряжение спало и уже больше никогда в отношениях с Ивом не достигало подобной силы.
Впрочем, эта ночь ничего нового не принесла. Мы спокойно проспали до утра на разных койках.

VIII
В гостиной Пау приютилась моя голубая мечта – козетка. Я запрыгиваю на козетку с ногами, Окси укрывает меня невесомым палантином из кашмирской шерсти – подарком подруги-дипломата. Сама Окси устраивается на диване, запрокидывает голову и, улыбаясь, закрывает глаза.
Я слушала «The Kinks» и маялась от бессилия и боли – я до слез ревновала к Лёле. Пелось не о ней, но песню написала одна из его любимых групп. С Лёлей он давно расстался, но каждой нервной клеткой я чувствовала: любовь к ней была той, что настигает человека лишь однажды.
Ив рассказывал мне, что они сошлись в пятнадцать лет. После школы Лёля не поступила в мед. и целый год тупо просидела дома за игровой приставкой. Через некоторое время она бросила Ива, он унизительно просил позволения встречаться вновь. Ответ казался ему оскорбительным: «Я должна подумать». Слушая его жалобную историю, я думала: если девушка сбежала от парня, лишь веская причина может вернуть ее обратно. Он же негодовал: неблагодарная! Ведь простил же он Лёлю, когда она переспала с его лучшим другом, как она смеет раздумывать?.. Впрочем, беглянка все-таки вернулась. Перемены в ней неприятно удивили Ива. Несостоявшаяся студентка активно пробовала психотропные средства, напивалась до бесчувствия, экспериментировала с собой. Однажды он вытаскивал ее, расхристанную и ничего не соображающую, из ванны, куда Лёля умудрилась свалиться. Любовь всей его жизни хамила ему и требовала, чтобы он убрался. Это сломало в нем всякую волю к сопротивлению. Невозможно против желания спасти человека. Ну, и – насильно мил не будешь, как говорится. Думаю, это было первое настоящее потрясение в его жизни: есть люди, которые его не любят. Более того, есть девушка, которую любит он и которая не хочет его. Ни под каким соусом. Это ожесточило и очерствило его сердце, оно закрылось для верных и нежных любовей.
Я опоздала, безнадежно опоздала к нему, наивному и открытому. Теперь он стал хитрец. Его собственная мама называла его ласково: «Жук-жучок».
– Он был толстым? Зная твой вкус...
Как бы его описать... Он был похож на статую Давида, что стоит во дворе Палаццо Медичи во Флоренции. Вольно выросшее тело венчалось прекраснолицей кудрявой головой. Чудесное сложение досадно портил жирок, улегшийся тонкими полосками на талии по бокам, но я принимала этого человека со всеми недостатками и радовалась тому, что недостатки эти малы. Я вообще готова была простить ему все, когда он пел песенки Трубадура, умело копируя Олега Анофриева, а его глаза баловня судьбы прямо-таки светились радостью. Да, еще он курил.
Наступил август, но теплое лето не покидало Подмосковье. Мы продолжали ездить на дачу, правда, уже не так часто. Настал день, когда его мама предложила навестить ее загородный домик, которым она владела вместе с сестрой. Дом был буквально поделен пополам: два крыльца и сплошная перегородка посередине.
На земле лежали желто-бурые листья, напоминание о наступающей осени. Рукомойник, две-три бедные клумбы, тонкие стволы вишневых деревьев. Ни с чем не сравнимое наслаждение: есть вишни с ветки. Мы смотрели друг другу в глаза и медленно шли по левой стороне сада (правая также принадлежала его тете). Я срывала ягоды и улыбалась. Он улыбался тоже, собирал для меня вишни, а я ела их из его ладони.
Наступил вечер, мы втроем с его мамой пили чай с вареньем на застекленной веранде. Невдалеке шумела железная дорога. Мама ушла в свою комнату, а мы поднялись на второй этаж в комнату Ива. Мы уже месяц спали вместе.
В шесть утра меня разбудил свист и шум скорого поезда. Я села в кровати и ощутила беспричинную тоску и опустошенность. Мне захотелось убежать и никогда больше не видеться с Ивом. Но я подавила страх, казавшийся нелепым, и стала вспоминать сон, который снился мне за секунду до пробуждения.
Во сне я видела бабушку, она давно умерла. Бабушка смотрела из окна заколоченного деревянного дома, а потом удивительным образом вышла ко мне за калитку. С ней была маленькая белая лохматая собачка. Я загадала, что если бабушка, шедшая с таким трудом, сможет, опираясь на мою руку, сделать еще шаг, – она выживет. И бабушкины шаги становились все легче, а походка – все увереннее. Я знала, что провожаю ее, поэтому мне хотелось спросить о самом главном, о чем не знаем мы здесь – что знают там они. Я спросила: «Что мне делать?» И она ответила: «Не важно. Все, что мы делаем на Земле – не важно. Важно то, с чем ты придешь к Богу». Поднялся вихрь, он уносил бабушку в раскрытую дверь. Я крикнула: «Скажи мне про Ива!» Бабушка поморщилась и ответила: «По-моему, он – фелон». Через мгновение я сидела в кровати с раскрытыми глазами и без любви в сердце.

IX
– Потрясающий сон...
– Да. Но я не знаю такого слова – «фелон». Есть глагол: «фелонить» – отлынивать, халявить, лениться. И слово, и сон так отчетливо врезались мне в память, что я до сих помню детали.
Вообще, слова многое определяют в нашей жизни. Назвав группу «Torchers», музыканты прикалывались над созвучием слова «факелы» со словом «tortures» – «пытки». Этого предостерегающего намека я не заметила. Газенваген, который играл на басу в группе, был любителем лингвистических шарад, Льюиса Кэррола и писателей-битников. Он баловался Генри Миллером и героином. У Ива на героин не хватало денег, что не мешало ему в течение полугода колоться. Из-за этого он вылетел из своего вуза, а его старшая сестра, Вика, положила здоровье на то, чтобы брата взяли обратно, хотя бы на платное отделение. Она потом рассказывала мне, как шпионила за непутевым братцем, как они с мамой силком стаскивали Ива с иглы. И жаловалась, что из-за переживаний у нее температура с тех пор ниже тридцати семи градусов не опускается... Но к февралю того года, когда мы стали встречаться с Ивом, он был уже свободен от желания «ширяться». И водку пил гораздо меньше, чем раньше. Я стала добросовестно пилить его, чтобы сдал сессию на пятерки и перевёлся обратно на бесплатное. В зимнюю сессию ему это удалось. Я поставила галочку в списке своих личных достижений по перевоспитанию юношей.
Как поклонник британских стиляг, называвших себя «модами», Ив одевался в вельвет. Но для полновесного пижонского облика ему не хватало то ли шелкового шейного платка, то ли рубашки яркой расцветки. В общем, в толпе мой парень не выделялся. Однако в «Рок-точке», где «Torchers» играли в jam-концерте, гопники обещали побить Ива за его внешний вид. Он избежал столкновения, быстро смотавшись после выступления. Довольно долго группа перебивалась случайными, редкими выступлениями в местечках типа «Фронтира», пока не нашли место, идеально подходящее по формату. В заведении с непритязательным названием «Под фонарем» всегда звучала музыка шестидесятых, играли малоизвестные команды и тусовались студенты. «Факелы» прижились в этом клубе, обросли фанатками и получили, наконец, стабильную площадку для выступлений.
Раньше мы с Ивом везде бывали вдвоем. Теперь стали проводить много времени с его друзьями-музыкантами. Гуляли по Арбату, пили пиво, болтали о всякой ерунде. Однажды в шутку заключили пари. Цена вопроса – исполнение желания. В процессе спора я поняла, что безнадежно проиграла. И позволяя задавить себя аргументами, представляла, как Ив докажет свою правоту и потребует от меня затяжной поцелуй, откровенный и сладкий. Предвкушая приятное поражение, я потягивалась от удовольствия, как кот, объевшийся сметаны. Ив торжествующе назвал себя победителем и, выдержав паузу, – в цирке звучала бы барабанная дробь – объявил свою волю: я должна написать ему 10 текстов для песен. Жаль, напротив меня не висело зеркало, а то я бы узнала, что значит «вытянулось лицо». Ив был в курсе, что я неплохо знаю английский язык, в школе увлекалась стихотворными переводами Бернса и «Битлз». Он довольно смеялся, радуясь халяве: толкового текстовика не так-то просто найти, а уж заставить писать задаром... Не помню, сказала ли я Иву что-нибудь про меркантилизм или только подумала, но было горько признавать сей факт, тем более, что помочь с текстами я никогда не отказывалась. Так или иначе, я решила обернуть ситуацию себе на пользу: пусть в его репертуаре звучат только мои песни – так я стану незаменимой для Ива, меня станут выше ценить.
Блаженная пустота.

X
Задолго до этого я купила в Болгарии килограмм небеленой овечьей шерсти. Только-только открыв для себя вязание, я приобретала понравившуюся мне пряжу прежде, чем задумывалась, что из нее выйдет. Журналы и схемы тоже были не по мне: я импровизировала, но изредка все же заглядывала в старинную бабушкину книгу, где давались примеры узоров для вязания на спицах. И вот теперь девять разновеликих планет из грубой шерстяной нитки быстро и аккуратно укладывались в ряды, сплетались в «косички» и «птички». Все свободное время уходило на создание свитера с высоким горлом, изделие изрядной величины. Примерно тогда же я посмотрела фильм, в котором беременная девочка за неделю связала свитер любимому парню, а тот проявил свою предательскую сущность и бросил ее. Я управлялась с работой очень споро и все равно потратила на три дня больше. Но осталась глуха к подсказке, справедливо рассудив, что я не беременна и наша любовь взаимна. Стоило, конечно, сообразить, что важно другое: она посвящала каждую минуту и каждую мысль ему, он же был занят собой. Это пресловутое «один любит, а другой позволяет любить». Вот в чем содержалась суть, а я по недомыслию радовалась, что вяжу ударными темпами и стараюсь не для себя – для любимого.
В сентябре Ива взяли работать «Под фонарем» ди-джеем. Мы приходили в клуб заранее, и пока в пустом зале вхолостую играла музыка, он танцевал со мной. Мы отплясывали под зажигательные рок-н-роллы. Он прекрасно танцевал, стильно, четко, виртуозно. Улыбка не сходила с его лица, я была все еще счастлива, потому что в те мгновения он старался только для меня.
– Кстати, ты просила напомнить про коктейли, – я наблюдаю, как Окси уверенными движениями открывает бутылку шампанского, которую она забыла достать к моему приходу, и вспоминаю анекдот про учительницу математики: «Сегодня, дети, понедельник, и мы записываем задачу: две интеллигентные женщины взяли две бутылки водки. Вопрос: на какой икс им понадобилось потом шампанское?!»
В клубе мы заказывали только пиво, хотя в меню было много разных напитков. Ив со смаком расписывал мне «чудный коктейль Б-52». «Когда-нибудь, – говорил он мне, – я тебя обязательно угощу».
– Угостил?
– Нет, – Окси кривит губы в невеселой усмешке.
На Новом Арбате стоит дом, впритирку к «Московскому телеграфу». Ив рассказывал, что там есть удивительный лифт; Ив работал курьером и бывал в том здании; как-нибудь, обязательно, всенепременно он покажет мне лифт. Так и не показал. Ив мог посулить и забыть, а я бесполезно надеялась. Это ранило сердце, как больно-пребольно режет крошечный осколок стекла.
Шел второй год нашего общения. Пустых обещаний было много, а знаков внимания – наоборот, мало. Знаешь, я никогда не требовала, чтобы на свидание со мной юноши приходили с букетом дорогущих цветов или с каким-то другим подношением. Знак внимания может быть нематериальным. Я обожала делать Иву презенты, он принимал их с превеликой благодарностью, ее было достаточно, чтобы ничего не ждать взамен. Но обнаружилась оскорбительная особенность: он дарил мне цветы и безделушки, только если мы накануне поругались. Как бы задабривал, словно глупое языческое божество, которое разумом не поймешь, но подкупить можно. Я от души желала, чтобы он осознал, отчего у нас вышла размолвка, а он пытался замазать мне глаза. Выходило, что либо он считал меня тупой взбалмошной девочкой, которую надо успокоить цацкой, либо игнорировал назревшую проблему, пытаясь отвлечь внимание на приятные мне (в его понимании) вещи. Оба варианта меня не устраивали, в душе назревало тихое бешенство, которому не было выхода.

XI
Мы чистим креветки и сосредоточенно молчим. Не могу сказать, что я выспалась, но четыре часа сна освежили меня. Нужен наводящий вопрос, чтобы Окси продолжила свою историю.
– Выходит, Иван был дрянным красавцем...
Да нет, он был хорошим парнем, талантливым, юморным. И отнюдь не писаным красавцем. Мне нравилось мысленно сравнивать Ива с юным, прекрасным богом античности – с Дионисом, однако я боялась оскорбить его чувства и вслух называла его Бальдром. Ассоциацию с Бахусом вовсю педалировали обожательницы Газенвагена, не упуская возможности подметить, как от выпивки наливается кровью лицо моего любимого. Однажды я испытала такое унижение... Сейчас расскажу, тут целая история была. Мы играли в ассоциации: круг лиц загадывает общего знакомого, а ведущий вопросами: «На какой цветок/город/башмак/водоем похож этот персонаж?» – пытается раскрыть таинственную персону. Ива спрятали под маской краснокирпичного дома, и я имела неосторожность разгадать загадку. Насмешницы с тех пор уязвляли меня в самое сердце, обзывая моего парня за глаза «кирпичом», а масло в огонь подливал тот факт, что выпивка была самым частым развлечением Ива. «Меня еще никто не перепивал!» – с гордостью говорил он. Это достижение, в моем понимании, равнялось проворной краже белья из женской раздевалки. И все же я старалась не делать ему замечаний, я ведь не хотела портить с ним отношения.
Впрочем, пока наше второе лето цеплялось за землю, мне было тепло и хорошо. У Ива рассохлась гитара. Он твердил, что необходимо купить новую, но денег нет. Рассказывал мне, что его мечта – «Телекастер», на которой играли его любимые шестидесятники. В принципе любой Fender можно купить в магазине, но Ив говорил, что гораздо дешевле заказать мастеру, тогда обошлось бы совсем недорого, за четыреста баксов. Он мечтал вслух о гитаре цвета заходящего солнца. Показывал мне старую, никуда не годную. Рассуждал, что может и из лопаты сделать себе инструмент, но разве с этим пустят на сцену приличного клуба?.. И еще он яростно отказывался от материальной помощи с моей стороны. Нет! Денег он не возьмет, хотя гитара очень нужна, а денег у него нет, да и неоткуда им взяться, к тому же заказ у мастера будет дешевле, чем покупка в магазине, а какой прекрасный цвет может сделать мастер – цвет восхода... или заката. В конце концов, он позволил уговорить себя купить гитару за мой счет. Только об этом никто не должен был знать, деньги он мне сразу же отдаст, как только заработает. Я без сожаления отдала Иву баксы, которые копила в течение полугода на поездку в Испанию. Мой старый принцип: лучше подарить, чем дать в долг, – облегчал отношения с людьми. А в случае с Ивом, я знала наверняка: деньги ко мне не вернутся. В благодарностях Ив был многословен. Правда, путался в цифрах. То ли триста то ли четыреста баксов запросил мастер. Это запомнилось ярко. Несколько недель подряд я упрекала себя в мелочности, но не могла выкинуть из головы этот эпизод. Ведь с тех пор в интонациях моего любимого появлялось пренебрежение, если речь заходила о концертной деятельности, а рядом стоял кто-то третий. Ив словно боялся, что я проболтаюсь о том, что оплатила его инструмент. И громко, многократно повторял: «Вот какую гитару я себе купил».
Тема гитары и денег всплыла еще раз, осенью, когда Ив стал, как я тебе рассказывала, ди-джеем в клубе. Я порадовалась за него, мол, удачно ты нашел работу. А он с раздражением рявкнул мне, что отдаст долг, хватит уже напоминать.

XI
Все, что было дальше, слилось в мутно-тоскливую, предутренне-беспросветную, неясно-туманную полосу. Я даже не помню, сколько она длилась: полгода, год или два. Чтобы тебе было понятно, расскажу, что мне до сих пор иногда снится сон, будто я вышла за Ива замуж и живу в его доме, с сестрой и мамой. Хожу по каким-то несуразно меблированным, захламленным и пропахшим ненужностью апартаментам, натыкаюсь на горы старых ковров, забредаю в ванную комнату, оборудованную гигантскими порыжевшими от старости ваннами длиною в два метра, метр в ширину, а глубиной – метр пятьдесят. Пустыми или наполненными дождевой водой ваннами-бегемотами. С редкими иссохшими листьями ивы на поверхности. Ив то приходит с работы, то появляется из глубины квартиры... и рад мне! А я в панике думаю: это ж навсегда! Как жить дальше?! Неужели не будет исхода?.. И самое страшное: наступит ночь, и мне придется с ним спать! Я пробуждаюсь в лихорадке или в холодном поту и долго не могу понять, отчего веет добротой, надежностью и счастьем от незнакомого мужчины, сопящего рядом.
– Это Пау?
– Да. Потом все приходит в норму, я понимаю, что кошмар – не из этой реальности, что все в порядке. Я крепко-крепко обнимаю мужа, а он улыбается мне во сне... Ведь это Пау сказал мне: «Пой так, как будто тебя никто не слышит. Танцуй так, как будто тебя никто не видит. Люби так, как будто тебе никогда не делали больно». И это было в тот момент, когда я поняла, что влюбилась в него. Что способна опять в кого-то влюбиться.

Осень и зима проходили «Под фонарем» изматывающе скучно. Целый день я была занята: с превеликим интересом изучала нашу и зарубежную литературу; читала и анализировала, собирала материалы, писала. Работа у меня подобралась исключительно познавательная – я уделяла ей много времени. Но приходил вечер, и я, как возлюбленная музыканта, должна была идти в клуб. Волосы цеплялись за сигаретный дым, в полутьме «чил-аутов» велись вымороченные разговоры и плелись пошлые, линейные интриги. Ничего из этого меня не интересовало. Я не осознавала, что драгоценное время уходит зря. Вместо того чтобы изучать, творить, да просто спать, я уныло слонялась по маршруту зал-гримерка-бар-«чил-аут», пила пиво и бездельничала. Потом, правда, начиналось выступление группы «Torchers», что неизменно скрашивало мое пребывание «Под фонарем», но в сущности дела не меняло. Я танцевала и радовалась, когда Ив пел свои и чужие песни, сливавшиеся для толпы фанатов в сплошное попурри – его свежие творения ничем не отличались от древних хитов. Десяти композиций обычно хватало, чтобы удовлетворить публику, после чего клавишник с барабанщиком отчаливали домой, Ив садился за ди-джейский пульт, а Газенваген шел тусоваться с поклонницами группы. Поговорить было не с кем. После четырех часов ночи народ расходился, мы с Ивом выползали на улицу, ловили машину и ехали к нему домой отсыпаться.
На исходе таких ночей я одеревенело таращилась в окно такси и в отчаянном страхе думала, что я – прах, вот-вот готовый умереть. Ничто не отделяло меня от сумасшествия, я ждала внезапной гибели, балансируя на невидимой грани меж утренним светом и тьмой, не нужная ни себе, ни окружающим. Мне было настолько плохо, что я не могла разлепить губы и поделиться давящим, опустошающим кошмаром с кем-либо. Жаловаться Иву мне и в голову не приходило, так как я на все сто процентов уверилась, что он не поймет. Когда в клубе мне становилось невмоготу, впустую потраченное время звенело в ушах и выпитое пиво развязывало язык, я порывалась обнажить свой страх: в этой жизни пошло что-то не так, по какому-то неправильному пути покатились наши отношения. Но Ив отбрыкивался, выдвигал обвинения в мой адрес, упрекал в мелочах, кричал, не желая понять того, что я пыталась высказать. Он называл мой бунт безысходности «бычкой», как если бы я любила подраться на пьяную голову.
Выпив в университетской компании шампанского или красного вина, я училась без запинки выпаливать: «бесперспективняк».

XII
Чтобы хоть как-то побороть мучавшие меня страхи, я вновь занялась ушу. Когда-то я уже хваталась за эту соломинку, чистила ци-гуном душу от скверны своей чудовищной первой любви. И вот снова испытала потребность в охлаждающем напряжении тренировок. Я приложила немало усилий, чтобы разыскать своего замечательного учителя. Некогда я ездила в Кусково по воскресеньям к шести утра, чтобы с такими же энтузиастами накручивать кривые восьмерки по нарисованной на земле «инь-янь». С тех пор мало что изменилось, разве что группа полностью обновилась, а занятия стали проводиться в саду «Эрмитаж». Мастер не брал с нас за обучение ни копейки на том основании, что сам не тратил денег, получая знания. Этот принцип вполне согласовывался с моей системой ценностей.
Вставать ни свет ни заря и идти полутемными улицами одной мне никогда не нравилось – я подбила университетскую подружку, Нину, составить мне компанию. Нина, смеясь, говорила: «Мы рядом великолепно выглядим: блондинка и брюнетка. Они наверное думают: двум куклам Барби вздумалось заняться восточной философией в действии». Мой великодушный учитель не обращал внимания на наши глупые смешки и отвечал на все дурацкие вопросы. Объяснял, что в каждом движении мы должны видеть смысл. И я искренне любила в нем все то, чего так недоставало мне в Иве: надежность, знания, упорство... Думаю, Ив тоже был мной недоволен. Ведь он обожал новое, необкусанное. От повторенной дважды фразы он морщился, на каком-либо предмете лишь однажды заострял внимание. Ив как-то похвастался мне, что написал двенадцать минут рок-оперы (его кумиры The Who имели рок-оперу в ассортименте), но повторно обсуждать эту тему отказывался. Восторги-то по поводу большого почина он собрал, а отчитываться о проделанной работе было не в его привычках. Моя дотошность была чужда ему и неприятна. Он догадывался, что я жду соответствия слов и действий, и это выбешивало его, такую творческую личность.
Окси морщится с досады: от рассветной свежести заметно похолодало, надо встать, закрыть окно, но шевелиться совсем не хочется. Пауза затягивается, мы дремлем.
Кажется, я остановилась на том, что каждое воскресное утро к семи ездила на ушу. По субботам у «Torchers» бывали выступления. И, конечно, для ди-джея субботняя ночь – самая долгая. Ив работал до шести утра, а в 06.45 на Пушкинской я встречалась с Ниной. В обязанности молодого человека, в кодекс благородного и бескорыстного трубадура входят проводы любимой хоть на край земли. Ив принципиально соблюдал правила этикета, а этикет был с ним суров и не позволял оставить барышню одну в метро, не передав ее, как говорится, «с рук на руки». Ив злился на меня за то, что я никак не брошу утренние занятия и он вынужден на полчаса позже ложиться спать! Каждый раз мы остервенело ругались с Ивом те двадцать минут, пока стояли на станции. Как два враждующих корабля, омываемые людскими потоками со всех сторон.
В одно февральское утро ссора достигла немыслимого апогея. Изматывающая клубная ночь сделала мою голову маракасом, набитым мелкой железной стружкой. Ив даже в метро спустился с полулитровым пластиковым стаканом пива. Мы поносили друг друга с опустошающей ненавистью, не ощущая ничего, кроме ярости и гнева. Желтая пенная жидкость в пластике маячила у меня перед глазами, и чтобы заставить его опомниться и перестать нести злобную околесицу, я стукнула по донышку стакана в качестве последнего аргумента. «Драгоценный» напиток расплескался по платформе. Ив был так взбешен, что не вымолвил ни слова. Мы молча уселись на каменный парапет спинами друг к другу. Молчали пятнадцать минут. Мне казалось, что я вижу дурной сон, из которого никакими силами не выпутаться. Я упорно не отправляла Ива на все четыре стороны – я была уверена, что этим несказанно обрадую его. А мне хотелось, чтобы он вкусил той же безысходной тоски, что и я – маясь «Под фонарем»... Безмолвная дорога с Ниной до места занятий. Серое, в воронах небо сквозь ветки деревьев сада «Эрмитаж». Спокойствие заливало лакуны в душе. Тоска вымещалась статикой, отчаянье – движением, нелюбовь – спаррингом. И я вернулась домой умиротворенная и убитая.

XIII
Я заходила в свадебные салоны, и сквозила в этом безнадега безнадежная. В разговорах с Ивом как бы вскользь упоминалось о том, что когда-нибудь мы окончим свои университеты и тогда, конечно же, сразу поженимся. Но это была очень отдаленная перспектива. Я трогала ткань свадебных накидок, и мне не верилось, что наступит день, когда я надену невестин наряд.
Я стала задумываться, как давно мы знакомы? Выходило, что первый раз я его увидела после полугода обучения в МГУ, через семестр мы уже не общались, а только перезванивались – поздравляли друг друга с праздниками... А потом? Он поздравил меня с двадцатилетием – хороший предлог для встречи, формальное «созвонимся» приобрело смысл и – пошло-поехало. Мы слиплись, как два обожженных эритроцита, он врос мне в душу, как марля – в рану. Но рана зажила, и теперь корка отваливалась вместе с марлей-Иваном. Он сам был в этом виноват: поливал охлаждающей жидкостью эгоизма, мазал гладкой зеленкой равнодушной симпатии. Знаешь, что я вспомнила? Мы поехали в Ярославль. Вообще-то мы трижды выезжали с его группой: в Ярославль, в Смоленск, в Питер. Появление столичной рок-группы впечатлило ярославских девочек и мальчиков, они окружили нас сказочным радушием. Об этом нельзя не рассказать, но сначала – об Иве и его неревнивой любви. Мы гуляли после концерта по ночному Ярославлю, Ив шел то с приятелями, то один. Мне вдруг захотелось ощутить в нём трепет волнения за девушку, которая может ускользнуть, если о ней хотя бы на минуту забыть. Стало просто необходимо почувствовать себя нужной. И я заговорила с клавишником, ласково приобняв его за талию. Он поддержал разговор, но счел необходимым свериться с Ивом – мы оба оглянулись на Ива. Он счастливо улыбался, прижимая к себе хохочущую от восторга девицу. Вероятно, прихватил первую, подвернувшуюся под руку, а она тому и рада. Однако у меня от огорчения руки опустились. Хитрость вышла глупая, не ахти какая, но все же ярко продемонстрировала: он скучать без меня не будет.
К чести Ива надо сказать, что он быстро отделался от попутчицы и нагнал меня, подставил руку «бубликом», заговорил на какую-то незначительную тему – словом, дал понять, что не обижается на мои выкрутасы. Это были не первые гастроли группы. Сюда, в Ярославль, «Torchers» уже приезжали. Ив взахлеб расписывал мне прелести русской бани, которую истопили специально для них. А какой восторг выплеснуться из парилки сначала в сугроб, а потом – в Волгу!
И вот на вторые гастроли я поехала с ним. После сольного концерта их группы на дачу отвалила огромная компания: музыканты, фанаты и все, кто хоть чуточку был знаком с организаторами. Баню на этот раз не топили, вместо этого засели в самой вместительной комнате и угощались можжевеловкой. Хозяин дома гнал ее для себя, поэтому вкус водки удивлял приятной мягкостью, запах – душистостью, а спирт не чувствовался вовсе. Я сразу предупредила, что водку не переношу, но мне налили четверть стакана с уверениями, что это – эликсир иного толка. Действительно, кроме умиротворения и тепла в районе третьей-четвертой чакры я ничего не почувствовала, острота эмоций притупилась. Наверное, потому я и не возмутилась, когда мне протянули на ладошке шедшие по кругу «грибы». Очередь я пропустила, но дрянь эту рассмотрела внимательно: сплющенные, скомканные, словно вырезанные из темно-зеленого пергамента, и мелкие, как копеечная монета, грибы напоминали попавшие под пресс нитяные колтуны... Обозвав мысленно всю музыкальную братию придурками, я опрокинула можжевеловки и стала слушать, о чем беседуют местные девицы. Ничего интересного.
Потом подсчитала выпитое: оказалось, восемь четвертушек. Я удивилась, что мозги не съехали набекрень, и вполне четкой походкой отправилась на боковую. В темной спальне на полу дрыхло человек пять, но на тахте место было свободно, туда-то я и прилегла. Не прошло и минуты, как пришел Ив, завалился за мою спину и захрапел. Я же заснуть не могла. Еще двое пришли и двухэтажно заняли узкую полоску на краю тахты. Я закрыла глаза, надеясь уснуть, однако меня не усыплял даже порно... (пардон) мерно пружинящий матрас (ну, по Фрейду, по Фрейду... хватит ржать!).
Подглядывая сквозь ресницы, я быстро вычислила, что нас качают соседи. Их миссионерская поза и сдавленное дыхание заинтересовали меня. Чтобы не смутить юные организмы, я трухлявой колодой замерла, полупридавленная храпящим Ивом, и глаз не открывала. Ждала развязки. Минут через пять движение прекратилось и уставшие тела провалились в сон. Озадаченная, я подождала немного и тоже выключилась, не осилив загадки: то ли они уснули, занимаясь сексом, то ли выполнили свой «минимум» из чувства долга или других соображений, но удовольствия при этом не получили...
Все три гастрольные поездки были кошмарными, и первая – еще не самая худшая. Утром я проснулась с кристально чистым сознанием и мерзким привкусом во рту. Полдня прошло, а мы еще не посмотрели Кремль! (Ты же знаешь мою маниакальную страсть к историческим артефактам и архитектуре.) Потолковав с кем надо и выразив благодарность за радушный прием, я вытащила мало что соображавшего Ива на свежий воздух, мы поймали машину и уехали в город. Выяснилось, что деньги есть только у меня, и этих денег достаточно, чтобы купить два обратных билета. Ив извлек из рукава бутылку пива и предложил погулять по городу. Мы гуляли, встречали новых и старых знакомых, перекусывали в дешевых кафешках, и под вечер пора уже было определиться, едем или остаемся. Я выбор сделала. Если есть, на что уехать, – надо ехать. Ив наверняка знал: пока ты держишься своих, тебя не оставят за бортом, так что можно проесть и пропить все бабки и не париться. По этому поводу мы и грызлись до часу ночи в павильоне вокзала, оскорбляя друг друга, не церемонясь в выражениях. Пока поезд не пришел. В поезде мы помирились. Все-таки у Ива был легкий характер.

XIV
В Смоленск мы вообще поехали с полпинка, даже не заботясь о том, что нам есть и где нам спать. Это было где-то через полгода после Ярославля. В каком-то клубе, где «Факелы» только что выступили, Ив играл с басистом на бильярде, что было модно среди музыкантов средней руки, и пил, наверное, уже сотую кружку пива, когда возникла идея отыграть концерт в Смоленске. Билеты взялся купить один смоленский парень, фанатевший от «Факелов», он же обещал договориться с местным клубом. Ив заказал бутылочного, ухватил одной рукой гитарный гриф и горлышко бутылки, другой подцепил свою изношенную кожаную куртку, и мы вывалились из клуба, направившись к вокзалу. По дороге я звонила родителям, чтобы не волновались, подругам – чтобы писали лекции разборчивее и предупредили на работе, что я могу задержаться. К полуночи мы всей компанией погрузились в поезд. Ив был пьян, поэтому повалился на полку, не дожидаясь, когда ее застелят. Утром под ним обнаружилась лужа. Я вышла в тамбур, с горечью думая, что это и называется – «не просыхать». Отстраненно наблюдала, как проводница наводила порядок, как Ива под руки вытаскивали из поезда более трезвые товарищи, как пьяное тело грузили в машину. В тесно набитой машине доехали до квартиры фаната-организатора, я подарила его маме коробку с чаем, которую умудрилась купить по дороге. После завтрака басист, прихватив ложку, отправился в ванную. Я понимала, что он будет варить «винт» или что-то подобное. Но удивленным глазам хозяев Газенваген объяснил: «Пойду, отложу личинку», – типа в туалет собрался. На что Ив, мало соображая, где находится, съехидничал: «А ложка зачем? Говно есть?» Глаза у Ива давно не разлеплялись, однако он исправно принимал в руки каждую бутылку пива и легко опорожнял ее. Безостановочно.
Днем решили погулять. Отправились к заброшенной новостройке, которую смоленские ребята называли «Чайником». В здании сохранились немногие перекрытия, несущие стены и винтовая лестница вдоль этих стен. Посередине – дыра с тринадцатого этажа до первого. По этой лестнице мы поднялись наверх – посмотреть панораму города. Вниз спускались аккуратно, по стеночке, тем более, что многие ступеньки были подточены почти до основания. Я жутко волновалась за Ива, который выписывал кренделя вслепую, то с запрокинутой ко рту бутылкой пива, то с поникшей головой. Надо мной потешались все, кто хоть сколько-нибудь протрезвел после вчерашнего. Им было безразлично, упадет Ив в проем или дойдет до земли без приключений. Похоже, одна только я понимала, насколько ветха грань между «здесь» и «там».
Вечером ни шатко ни валко отыграли концерт, отметили это дело. Ив словно законсервировался в пьяном состоянии и пребывал в нем до следующего утра. Утром мы опять шатались по городу, клавишник подпирал плечо Ива. Апатичные гости из столицы заходили в распивочные и закусочные, где им наливали то пиво, то водку. Часы показывали одиннадцать тридцать, мое терпение с каждой секундой истощалось; я поймала такси, уселась поудобнее и попросила погрузить Ива ко мне. С нами дружелюбно попрощались – они слышали, что я сказала: «На вокзал». Под кривую усмешку клавишника, которому – я кожей чувствовала – я нравилась, мы укатили, растворившись в дымке полуденного тумана. На вокзале Ив вполне адекватно вел себя. Взяв билеты, мы мирно отправились в Москву. Если бы древний хит «Don’t speak» появился именно тогда, он стал бы моим лейтмотивом.

XV
– А Питер?
– Питер...
В Санкт-Питер мы рванули еще более стихийно и при очень стремных обстоятельствах. Дело в том, что Ивом увлекались не только нежные барышни. От него тащились и взрослые дядьки с большими связями. Один такой оборотистый мэн выпустил сначала один, потом и другой диск группы, а когда по его приглашению в страну приехала английская команда, играющая брит-поп (название на слуху... не могу вспомнить), то на разогреве выступали, конечно, «Факелы». Ив шутил, мол, у «Роллингов» на разогреве выступал «Сплин», ну, и мы парни не промах. Я от души радовалась за него. Гастроли англичан начинались в Москве, дальше сквозь Петербург шли в глубь России, расписание было плотное, один вечер – один город. Вот только-только закончился концерт, весь артистический люд жаркой толпой схлынул из гримерки в бар, а забугорные звезды уже паковали чемоданы. Организатор приобнял Ивашку: мол, взял бы тебя с собой... а Ив тут возьми и согласись! Нина, которую я затащила впервые на «Torchers», выложила все деньги из кошелька, сняла с себя теплый свитер (стоял ненастный ноябрь, а в Питере в это время всегда промозгло) – отдала мне. Иван с горящими глазами клялся ей в дружбе до гроба, остальные «факелы» тоже изыскали средства, и мы со свистом домчались до Ленинградского вокзала, еле-еле успели купить билеты и впрыгнуть в отходящий поезд. На Московском нас перехватила шустрая тетка, предложила комнату на 9-й линии Васильевского острова, недорого. В ее пыльной квартире мы не выдержали и пяти минут. Мое воображение потрясли достигавшие уровня груди стопки грязных шерстяных ковров и двуспальные кровати, на которые и не запрыгнешь, так много положено вещей под линялое покрывало. (Помнишь мой сон?) Мы сбежали оттуда к моей двоюродной бабушке, которая жила в пяти минутах ходьбы от Аничкова моста. Вшестером заполнили кухню, рюкзачки задвинули под стулья и убежали на целый день гулять по городу, заходя погреться в концептуальные музыкальные магазины. Ели в пельменных. Пили пиво.
Я всегда любила бывать в Питере летом, «кормить глазки» и вдыхать аромат живых рек, чувствовать их движенье. Холодный ноябрь сосредоточил мое внимание на теплых руках Ива, за которые я цеплялась, как уцелевшая пассажирка «Титаника». В Санкт-Питере пиво пьется удивительно легко, сколько ни выпьешь – никогда не бываешь пьян. Поэтому мы до вечера питались этим жидким хлебом – да! – еще перекусили в пельменной. А потом произошло что-то странное. Мне пришлось ждать Ива и остальных в спорт-баре, концерт просвистел мимо меня. Пройдясь по ночному городу, мы вернулись к бабушке, музыканты и спонсор завалились спать на кухонном полу спать; мне бабушка постелила в своей комнате. Утром мужчины проснулись очень поздно, купили себе на завтрак продуктов. С такой отчужденностью все это делалось, словно нет ни хозяйки в квартире, ни меня рядом. Из какого-то болезненного чувства справедливости я попросила Ива, пусть купят хозяйке хоть пару-тройку апельсинов (сама я давно уже истратила всю наличность: билеты, пельменная, спорт-бар). Ив шепнул что-то организатору гастролей, и три апельсина были куплены. Тошнотворная щедрость на фоне двух огромных сумок с деликатесами для их собственного завтрака. Морально раздавленная, я в унылом расположении духа моталась целый день в хвосте «факельной» процессии и не знала, на какие шиши мы уедем. Ив выглядел ненамного бодрее. Вечерним поездом нас отправили домой.
– Три апельсина – тоже неплохо.
– Ага.
Стыдясь, я украла со стола грушу и вместе с апельсинами отдала бабушке, которая никогда не отпускала меня из гостей с пустыми руками. Денег на подарок у нее не было (пенсии в пост-советской России хватает лишь на еду и оплату квартиры, раньше я и не задумывалась об этом). Бабушка взяла прекрасную старинную вазочку из серванта, положила туда два апельсина – они упорно не помещались в тонком кружеве стекла – и заставила меня принять этот сувенир. Я взъерепенилась: фрукты полезны для ее здоровья! На что она хладнокровно возразила, что апельсины принадлежат ей, и распоряжаться она может ими как угодно. Два апельсина – чтобы мне не быть одной. Я поняла, что причиню ее здоровью гораздо больший вред, если не возьму подарка. Апельсины мы с Ивом съели в поезде.

XVI
Передо мной возвышается гора черешни. Окси неспешно режет яблоки на крупные дольки и говорит в такт собственным движениям.
Мама Ива уехала на средиземноморскую виллу своих знакомых работать няней. Она звонила домой и хвасталась, что море в двух шагах от порога, хозяева перекармливают ее абрикосами. Но ей тяжко одной с тремя чужими детьми, она соскучилась по семье.
Вика собралась ехать с мужем, и я размечталась о том, что Ив возьмет меня с собой. Жажда приключений и интерес к новым, невиданым странам никогда не покидали меня. За время общения с моим музыкантом я никуда не ездила: оплатить себе путевку он не мог, мои доходы не позволяли купить вояж на двоих, ехать одной представлялось мне нечестным по отношению к любимому. Я боялась, что он почувствует себя униженным, если я попрошу, а он не сможет увезти меня в дальние края. Теперь же появился шанс, который непременно нужно было использовать. Два или три раза я заговаривала с Ивом на эту тему, но он плавно переходил к другим вопросам, не отвечая на главный: могу ли я поехать с ним? Разочарование сделало меня нечувствительной даже к голосу разума: пригласить можно родственников, а кто я ему? Мне казалось, будто он боится, что я заставлю его платить за меня. А если заявлю, что поеду самостоятельно, это обострит отношения, и без того подпорченные «гитарной» историей. Поэтому я металась и маялась, озадаченная проблемой, пока он не уехал.
Через месяц Ив вернулся, светящийся от счастья, покрытый замечательным загаром. Привез подарки: от мамы блузку, от сестры сумку, от себя – сразу две пары туфель! Видишь, не ограничился какой-то мелкой финтифлюшкой. Под мои восторженные восклицания взахлеб рассказывал о том, как замечательно провел время, купался каждый день в Средиземном море. Все, казалось, шло хорошо. Но когда Ив ушел, я с некоторым разочарованием убрала в шкаф презенты: с размером туфель он не угадал, сумка из лакового кож.зама и полиэстровая блузка выглядели настолько дешево, что я постеснялась бы их носить.
Нечто подобное случалось на оба моих дня рождения, отмеченных с Ивом. Он преподносил шикарные сюрпризы: дарил все альбомы Битлз на CD, коллекцию фильмов обожаемого мной Федерико Феллини. Но потом оказывалось, что в битловском сборнике не хватает двух последних альбомов, а фильмы записывались на пиратской студии и обезображены «войной микробов» – мелкой цветной рябью поверх изображения. Отличная задумка, недешевая реализация и, вопреки всему, неприятный осадок.
Такими были и наши отношения в целом: удивительными, прекрасными и... неполноценными.
Ив зачем-то рассказал мне, что в ту осень, когда я пыталась сжечь свой неудачный роман, Чудовище, терзавшее меня в течение полугода, бахвалилось перед ним умением устраивать чувствительным барышням сцены и выжимать из своих пустых безумных глаз слезу. Мне незачем было знать, что день, такой болью врезавшийся в мою память, кто-то выбрал для фарса. Ив не понимал жестокость своего признания, для него это был просто «день из жизни».

XVII
Мы провели вместе два с половиной года. Или три. Календарный год – это так условно! Я привыкла измерять время семестрами. В мае, правда, все смешивалось. Я успевала и учиться, и работать, и расслабляться сколько душе угодно. Март-апрель были истинным началом года в моей душе – их я неизбежно заполняла всевозможными начинаниями, поисками и экспериментами. Август в календаре стоял особо: перед началом нового учебного года я подводила итоги, вспоминала достижения, намечала, куда двигаться дальше. Но! Был еще и февраль. Этот короткий месяц – последний и самый опасный в моем беззаботном и разнопестром году. В феврале, когда на улице холодно и мрачно, когда на земле – то грязное снежное месиво, то лужи, то лед, когда день прирастает секундами, я чувствую кожей каждую новую минуту рассвета: в это время в мою душу неизбежно приходит весна и рвет на части все, что я берегла всю зиму. Но это не весна-красна, не ласковое чистое солнышко, не Лель, не поэзия. Это одичавшая вьюга растет, как девятый вал, над моей головой. Безумное чучело Масленицы, хохочущая смерть на веревке волочит меня в будущее, где под оторванной коркой старых привычек розовеет свежая пленочка новой жизни и новой любви. Дряхлая коряга, чуя свою неминучую гибель, изматывает мне душу, зовет переродиться, умереть и воскреснуть, вместе с ней стать новой, другой, прекрасной. Завтра она капелью умоется и засмеется девичьим смехом, покатится клубочком с горок, оставляя за собой след юной травы. И я чую нутром: если не брошу все и не пойду за ней, то навсегда потеряю что-то главное, без чего жить нельзя.
В феврале я расстаюсь со всем, в чем была не уверена, сбрасываю кожу и, ободранная и обнищавшая, лечу налегке к свежим впечатлениям и неведомым чувствам. Богатая история старых отношений, еще под новый год блиставших своей значимостью, отваливается, как шелуха. Я оглядываюсь назад, но вижу лишь надоевшее и ненужное, чем не стоит дорожить.

Именно в преддверии одной из весен я поняла, что больше не буду встречаться с Иваном. Однако это оказалось очень и очень непросто. А началось с разговора за чаем. Я сидела в гостях на окраине Москвы в доме моего друга, прекрасной и великодушной дамы, с которой я счастлива была познакомиться двумя годами раньше. Мы говорили о работе, и вдруг она меня спросила, чем я так терзаюсь. И я рассказала все предельно правдиво и кратко, вскрыв тайники, в которые и сама-то боялась заглядывать. Нарисовалась не такая уж благополучная картинка. Я упомянула о своих страхах, о двенадцати минутах рок-оперы, о том, как давит на меня безысходность. И услышала в ответ неожиданное предложение: «Оксана, смени молодого человека». Совет показался мне циничным: ведь парень – не вещь, вышедшая из строя! Я не была готова к подобному образу мыслей. И более того, я боялась всякой решительности.
Дома я снова и снова прокручивала недолгий отрывочек беседы, касавшийся меня лично. И все больше убеждалась: она права! В голове перекатывались, словно камешки под бурным потоком, самокопательные выкладки: «Последние полтора года мною руководит «комплекс отличницы», перфекционизм, пресловутое «у меня все получится»; ведь когда-то я полюбила парня, который покорял всех своими песнями под гитару, и в конце концов он остался со мной – достижение, на которое покушаются фанатки, соперницы, коллекционерши; есть ли они на самом деле, эти претендентки на его сердце, или это плод ревнивого воображения – не важно, когда держишься всеми конечностями за кого-то... только при этом теряешь точку опоры; любви я давно уже не ощущаю, стало быть, с упорством цепляюсь лишь за привычку... и за амбиции; если бы увидела себя со стороны, сочла бы свое поведение смехотворным, так в чем же дело?! Видимо, установка «я не могу ошибаться» заставляет жить по принципу: умру, но не отступлю; а умирать-то как раз и не стоит!» И постепенно я привыкла к мысли, что еще не поздно исправить ошибку в выборе мужчины всей жизни.

XVIII
Приближалось Прощеное воскресенье, и посему я безжалостно объявила нелюбимому, что буду соблюдать пост по всем пунктам, в том числе не буду заниматься сексом. Я, конечно, лукавила, играя на показной религиозности Ивана. Я не собиралась отказываться от потребления кисломолочной продукции или от посещения театра. Просто мне стали противны его прикосновения, а сама мысль о близости вызывала брезгливое раздражение. Удивило спокойствие, с которым Ив принял известие о грядущем воздержании. Однако задумываться о том или той, кто компенсирует ему недостаток ласки, мне было не интересно. Я предпочла наплевать на проблемы, которые меня теперь не касались, и посвятила наступавшую весну самосовершенствованию. Очевидно, мы друг друга в тот момент стоили: оба подлецы.
Переменилось все. С Ивом виделись редко. В долгих задушевных беседах необходимость отпала, ибо мы друг другу обрыдли – упразднились телефоннные звонки. Я стала позволять себе хулиганские выходки: флиртовала с университетским преподавателем, на работе пропускала «летучку» (хтоническая зверюга, зародившаяся в недрах формалистической линии партии), оправдывая это тем, что прогрессивная общественность получает ТЗ по «мылу». Вместе с Ниной мы сняли «Смерть в Венеции», и эта – наибольшая – дерзость доставила нам массу удовольствия. Я веселилась от души и чувствовала себя абсолютно свободной. И от Ива в том числе. Потом Великий пост закончился, у Нины умерла любимая собачка, и мне пришла в голову мысль, что настало время расстаться с Ивом. Раз я решила, что надо разойтись, мне следовало с ним честно объясниться.
У-ух – вниз, со сверкавшего мнимой безупречностью олимпа-на-двоих – в одиночество. Страшные «американские горки», дыхание бы перехватило, но мне и так нечем было дышать: внутри все выжгла его нелюбовь. Поэтому я хладнокровно ринулась в бездну разлуки. Я спокойно и просто сказала ему что-то типа «нам надо расстаться» или «мы больше не будем вместе»... Хотя скорее всего это было: «теперь я тебя не люблю». У Ива так широко раскрылись глаза, что я невольно подумала: что за ребенок! Его рот и вправду скривился в «сковородник» – детскую гримаску недовольства и обиды, – и наш музыкант, взрослый человек, половозрелая личность, мне выдал: «НО ЭТО НЕЧЕСТНО! Мы же договаривались, что ты выйдешь за меня замуж! И что?! Мне теперь новую девушку искать?»
Насмешливо, с еле уловимой ноткой торжества Окси наблюдает за моей реакцией: от удивления я чуть не подавилась сочным персиком. Я ожидала любой реплики, кроме этой. «Да катись ты» – казалась наиболее вероятной. Но такое...
Ив предложил остаться друзьями. Этот благородный жест я не только оценила, но и смогла использовать. Изредка встречаясь с ним чисто по-дружески, не я могла как прежде наслаждаться его обществом (слишком много ссор лежало в недавних пластах памяти), но при желании я беспардонно, на правах подруги, напрашивалась в гости или на концерт – всюду, куда он был приглашен один. Разговаривать нам стало очень легко, однако через полгода дружба благополучно увяла.

Прошло много времени после того, как мы разошлись. Я случайно пересеклась с Викой, сестрой Ива. Она посетовала, что ей не удалось «переложить» своего великовозрастного братца со своих плеч на плечи какой-нибудь надежной «боевой подруги» – так и тащит до сих пор. Мы разбежались после короткого разговора. Как только мне подумалось, что Вика достойна этого наказания, я сразу же устыдилась своего злорадства. Все-таки мне удалось удрать, а Вике – нет. И я от всей души пожелала ей удачно выйти замуж второй раз и уехать заграницу, чтобы ни одна собака не могла докопаться до ее семейного счастья. По-моему, именно так она и сделала год спустя.
А я продолжала жить в умиротворении и одиночестве. Кто-то признавался мне в любви, кто-то предлагал руку и сердце, но я чувствовала себя безмерно старой, ничто не затрагивало струн в моей душе. Я себя ощущала полем после налета саранчи. Чем грустнее мне было, тем активнее друзья и знакомые старались растормошить меня или наоборот – расслабить. Размякая от их доброй заботы, я становилась похожа на тряпичную куклу, которая безучастна ко всему, но если до нее дотронешься с корыстными целями, недобрый блеск разгорится ее глазах.

Фотоальбом
На часах шесть вечера. Мы ели, спали, пили и запивали. Оксик заканчивает историю, глаза ее смотрят спокойно и печально-жестко. Складки горечи в уголках рта. Я теперь и не рада, что выслушала ее откровенный рассказ. Надо бы сказать что-нибудь хорошее. Но что?.. Я начинаю нарезать круги по комнате.
– А это ваш свадебный Пау-альбом? Понятно... Ой, какая красивая вазочка. Это – та самая, из Питера? Угумс... А у тебя не сохранилось фоток каких-нибудь, где вы – с Ивом?
Окси без комментариев разбирает одну из книжных полок, где за книгами вторым рядом стоят фотоальбомы в бесцветных чехлах, и показывает мне своего музыканта. Фото 10х15, ранняя осень, Коломенское. Оксик держит в руках охапку желтых листьев, а он – стоит рядом, пьет пиво и смеется. Пьет пиво и смеется...

Звон хрустальных осколков.

Анна Кириллова
2006 г.