Удивительно, но каждое утро я сметала с себя клубки перьев и пуха, тёрлась в душе по два часа скрабами, щётками, мохровыми варежками, пока становилась как прежде – гладкой и похожей на человека, а не на подушку. На следующее утро всё повторялось сначала. А если бы я работала? Прощай трудовой коллектив.
Так продолжалось несколько недель. До тех пор пока не пришла моя подружка Нинка.
Пришла просто так, потрепаться про своего нового. Больно он у неё был ленивый.
- Какой-то он вялый, неактивный,- говорила она грустно,- всё приходится брать в свои руки – организацию досуга, съём квартиры – не приведёшь ведь его домой к родителям.
И в постели я как двужильная лошадь. Что-то я устала с ним,- Нина тяжело вздохнула.
- На хрена же он тебе?- искренне удивилась я.
- Деньги, Чукча, деньги, деньги. Он платит за всё.
- Тогда терпи. Авось, обеспечит тебе безбедную старость.
Мы трепались часа полтора, и всё ни о чём.
- Какие ещё новости?- скучно спросила Нина.
Я вяло пожала плечами и почесала ногу, задрав брючину джинсов.
- Ой, что это у тебя?- Нина ткнула меня в длинную царапину на щиколотке, оставленную мной ещё вчера после тщательного мытья. Мне совсем не хотелось говорить на эту тему. А с другой стороны – тоже новость.
- Линяю,- сказала я лениво,- подшерсток лезет. И рассказала Нинке в красочных подробностях о своих неприятностях. В больницу же с этим не пойдёшь, да и не объяснишь, что с тобой происходит.
- А Гошка тоже линяет?- Нина даже рот приоткрыла от любопытства.
- По-моему нет, вскакивает и с криками «почти опаздываю» убегает на работу.
- А вы с ним в одной кровати спите?
- Ты чё с дуба рухнула, конечно, в одной,- я обвела рукой по сторонам, предлагая Нинке убедиться, что второй не существует,- тут даже раскладушку не поставишь.
- Да, что же это может быть,- начала причитать подруга,- ты, может, заразная?
- Знаешь что, чеши отсюда.
- Да ладно, помечтать не даст. Будем бороться вместе с твоим оволосением.
- Оперением.
- Ну оперением, какая разница.
- Для меня никакой, одни проблемы. Теперь ещё Гошик уезжает на три месяца в командировку. Я тут с ума сойду от одиночества. Ты же каждый день приходить не будешь, Славика-то не бросишь.
- Не брошу. Он мне большой кровью достался. Я звонить тебе буду по сто раз на день.
Точно не вру.
Нина гладила Славика по голове и приговаривала:
- Хороший мальчик, добрый, удачливый, внимательный.
Он же сердитый и усталый сидел за кухонным столом и смотрел в одну точку.
- Ну скажи что-нибудь, Славик,- Нина на мгновение убрала руку со Славиной головы, как он моментально встал.
- Я пошёл.
- Куда ты пошёл? Время два часа ночи.
- Мне надо. Факс должны…
- Какой факс, кто тебе пришлёт факс в два часа? Утром. Слава, ложись, я тебя умоляю.
- Мне факс должен прийти…
- Слава, не мучай меня, если ты к Машке возвращаешься, так и скажи.
Нина вскочила и выбежала из кухни. Она очень была огорчена Славиным поведением.
Он совершенно вышел из-под контроля и явно собирался переметнуться к своей бывшей Машке. Нина села в кресло и уставилась в экран телевизора. На экране беззвучно разевала рот какая-то девица. Вокруг неё прыгали накаченные парни. Хлопнула дверь. Славик ушёл. Нина залилась слезами. Гад, козёл, сколько времени на него потрачено, сколько сил и всё? Всё! Нина поднялась, задела ногой за телевизионный шнур, телик поехал по полированной поверхности тумбочки, рухнул на пол и задымился. Нина больно ударилась бедром о подлокотник кресла, кинулась на диван и зарыдала в голос.
Я ничего не понимала. У меня росли перья. Сначала мне было смешно – ангел, блин. А потом – страшно. Это глупость какая-то, мистика. О врачах и больницах не могло быть и речи - город маленький, пойдут разговоры.
Я пыталась их выщипывать, но кожа воспалялась и болела. А через несколько дней на этих же местах появлялись тонкие и нежные пушинки, которые со временем крепли и превращались в перья. Вот уже полтора месяца я жила одна. Гоша уехал в длительную командировку. Он звонил и удивлялся, почему я такая грустная, ну сходила бы куда-нибудь, с девчонками что ли, или уж если так невмоготу, с мальчишками, смеялся он.
- Гоша, ты меня не узнаешь, когда приедешь,- мямлила я,- я очень изменилась.
- Я тебя наощупь узнаю.
Он веселился, а я думала: вот наощупь-то ты меня как раз и не узнаешь.
Ещё и у Нинки полный крах со Славкой. Он, такой ленивый и благополучный, ушёл от неё, такой деятельной и предприимчивой, к своей бывшей Машке. В общем, поговорить о моём горе было не с кем. Я заикнулась Нинке, но она как бешеная заорала на меня:
– Ты совсем там с жиру бесишься, работать иди. У меня здесь такое, он не звонит и даже за вещами не идёт.
- За какими вещами, за твоими?
- Господи, как ты отупела! За своими! Мои ему не впору,- и она как-то натурально горько заплакала и бросила трубку.
С каждым днём я становилась всё страннее и страннее. Мои плечи, грудь, живот… ну, практически, всё тело покрыли перья. Они отличались по окрасу. На спине, я смотрелась в трельяж, они были рыжими с чёрными крапинами, на груди и животе – белые и такие гладкие, прямо шёлковые. На руках до локтей длинные, узкие и плотные. Цвет менялся в зависимости от освещения – то розовые, то светло-коричневые, а от локтя до кисти с завитками и мягкие-мягкие. «Пух пока,»- решила я.
От пупка до колен тоже был пушок, но вполне терпимый и под колготами его было почти не видно. У меня возникли новые проблемы – я не могла ходить в одежде, мне было больно. Перья прижимались, поднимали своим остовом кожу, и она жутко зудела. Поход в магазин занимал полдня. Двигалась я осторожно, каждый шаг доставлял неудобство. Я пугалась знакомых, очень натужно улыбалась, если встречала кого-нибудь, отвечала односложно, этим вызывла ешё массу вопросов, а в конце разговора дежурную фразу – что-то ты неважно выглядишь, не заболела.
- По Гоше скучаю.
Однажды во время такой прогулки я встретила своего бывшего. Он был навеселе и так мне обрадовался, что я не знала как побыстрей от него отделаться.
- Слушай, а твой-то надолго. Слушай, а давай я к тебе загляну. Слушай, давай посидим, вспомним старое, а?
Он растянул своё лицо в такую улыбку, что я испугалась за его здоровье.
- Хорошо-хорошо.
- Ну, так я на днях загляну.
У меня так зудело тело, я так устала держать огромную сумку с продуктами, в общем, я кивнула.
После таких вылазок я раздевалась догола, если теперешнее моё положение можно было так назвать, и долго шевелила перьями. Я их могла приподнимать над кожей минимальным усилием мышц, и в этом было такое наслаждение. Самое главное, мне было не холодно без одежды и не стыдно. Часами я стояла у зеркала, рассматривая себя. Я становилась всё больше похожа на птицу. Только пока не ясно, на какую.
В очередном вечернем разговоре Гоша спросил:
- Ленусь, а ты не звонила в новую квартиру? Всё время забываю у тебя спросить.
Я похолодела, мы внесли какую-то бешеную сумму и нам строили какую-то квартиру. Я обещала Гоше «держать руку на пульсе» и, конечно, забыла. Такие события, не до этого.
- Забыла, - прошептала я в трубку.
- Ну, ты даёшь, дом-то, наверное, сдали. Давай-ка завтра слетай туда, лады?
И когда Гоша положил трубку, в короткие гудки я сказала: «Слетаю, причём в прямом смысле.» И начала хохотать так, как ржут пьяные девки на улице, приблатнённые и раскрашенные под клоунов. Но постепенно моё ржание перешло в истерику, которая продолжалась почти до утра.
Нина набирала телефонный номер Елены Чукримовой уже раз двадцатый. Никто не брал трубку. Каждый раз, нажимая "отбой" Нинка бормотала – куда делась? вот загуляла так загуляла! даёт Чукча, пока муж в отъезде.
Через полчаса опять тот же результат. Последний раз в этот день Нина звонила в два – в два!!- часа ночи. Лена молчала.
Нинке было так тоскливо, она так рассчитывала приехать к ней, посидеть, поболтать, поплакаться. С Чучей было удобно, она внимательно слушала, на хамство не обижалась, могла присоветовать что-нибудь весёлое. Правда, последний их разговор носил какой-то странный характер. Чукча жаловалась, что у неё растут перья, что ли. Ещё бы сказала, что на ней мох растёт. Это и то было бы больше похоже на правду. Такая девка хорошая похоронила себя в пыли однокомнатной квартиры. А всё Гоша – жена должна быть за мужем - варить, стирать, веселить, ждать. Ленка это всё умела. Она вообще всё умела, или почти всё. Везучка. А Нинка – невезучка. Скоро кончается срок съёма квартиры – плати или выметайся к родителям. Славик растворился в своей Машке. Нина иногда видела его весёлого и очень тонизированного через окно своего кабинета, которое выходило на парадный подъезд самого большого супермаркета их города. Он подъезжал на своём там каком-то «Опеле» или «Неопеле» - она плохо разбиралась в марках автомобилей - парковался, забегал в магазин, выбегал из магазина гружёный пакетами, забрасывал их в багажник и весело, по-козлиному, уезжал. Почему по-козлиному? Потому что козёл! Когда он был с Ниной, эта веселуха с продуктами висела на ней. Он ей звонил ближе к вечеру и предлагал купить что-нибудь вкусненькое. Нине ни разу не пришло в голову отказаться от этого удовольствия. А если и попадал с оказией в магазин, то обязательно стоял и ждал, когда она его увидит через окно своего кабинета. А теперь как будто боялся, что она, если увидит его, выскочит и устроит разборку. Может, поэтому он такой быстрый. От всех этих мыслей Нинке стало невыносимо тошно. Она ещё чего хотела к Чукче – денег перехватить. Так неохота было к родителям возвращаться. Они её не очень чтобы напрягали, она сама напрягалась, когда домой не приходила ночевать. Врала, что была у Ленки или у просто подруги, рассказывала как здорово они провели вечер возле телевизора или за рассматриванием фотографий. Мама вздыхала и давала ей лёгкий подзатыльник, а отец очень серьёзно и долго смотрел Нине в глаза и говорил всегда одно и тоже: замуж тебе пора, доча. Вот. А Ленка пропала.
Я начала летать. Так смешно. Впервые это получилось, когда чуть не упала со стола. Перегорела лампочка на кухне. С табуретки я почему-то не доставала, хотя раньше… Я влезла на стол, но как-то так неловко. Стол покачнулся, и я стала падать. Инстинктивно взмахнула руками и спланировала на пол. В зобу дыхание спёрло от счастья. Именно в зобу. У меня стали меняться лицо и шея. Я совсем перестала выходить из дома и отвечать на телефонные звонки. Я разговаривала только с Гошей и свекровью. Подлетала к телефону и внимательно смотрела на определитель. У Гоши высвечивался код, а свекрови я вскоре сказала, что уеду к родителям ненадолго, приеду – позвоню.
Гоша больше не шутил, говорил , что очень сильно скучает, что ему не нравится моё настроение, мой голос.
В следующий разговор я старалась изо всех сил придать голосу бодрость и подобающий моменту тембр. И всё равно ему что-то не понравилось.
- Ленусь, у тебя голос какой-то.
- Какой?
- Как будто не твой. Ты – простудилась?
- Гош, я к маме поеду завтра.
- Давай, я тебе туда тогда позвоню.
- Да не стоит. Я ненадолго. Мы, может, к бабуле в Лесное съездим.
- Сотовый возьми, или ты не хочешь, чтобы я звонил? Что-то изменилось?
- Изменилось. Я изменилась, Гоша. Так надолго жён не оставляют.
- Ну, будет тебе, Лен, осталось всего-ничего. Я через десять дней дома буду.
- Гоша, мне подумать надо. Я к маме, ладно? Ты не звони пока, не тревожь меня. Прошу тебя.
Я положила трубку. Хотела заплакать, но плакать с некоторых пор не могла.
Нина и весь следующий день провисела на телефоне, но у Ленки всё было глухо. Звонок к Чукчиной свекрови прояснил ситуацию – оказывается, Ленка уехала к матери. Нашла время.
Я уменьшаюсь. Жуть! Я скоро стану как воробей. Господи, зачем? Гоша приедет и будет удивляться – откуда здесь птичка? Возможно, меня сожрёт кот, или поймает какой-нибудь стервятник. Лучше бы я была большой птицей, тогда Гоша меня сдал бы в зоопарк. Ужас какой-то! Почему, почему я не могу плакать? Спать лёжа я тоже не могу. Забираюсь с ногами на журнальный стол и сижу на корточках всю ночь. И ничего, очень удобно. С ужасом засыпаю. Боюсь, что утром не смогу думать, как человек, забуду буквы и цифры. Каждое утро подлетаю со страхом к большому зеркалу. То что я там вижу, наверное, тех, кто увидел бы меня впервые не удивило. Большая птица. С розовым ещё мягким клювом, вокруг которого смешно топорщатся пушинки. Моя голова крутится почти на сто восемьдесят градусов.
Господи, как банально. Я смотрела все эти фильмы и про муху, и про волков-оборотней, и про говорящих птиц. Оказывается, всё это не выдумки, и я одна из них.
Гоша не звонил вот уже неделю. И я со дня на день ждала его приезда. Меня никто не беспокоил. Я, ещё когда могла делать что-то руками, отомкнула все замки и жила с открытой практически дверью.
Звонок меня так напугал, что я заметалась, ударилась рукой или крылом об шифоньер и некрасиво упала. У меня вырвалось несколько перьев. Я, со страшно бьющимся сердцем, отползла в нишу между шифоньером и книжным шкафом. Одно я понимала ясно: пути к отступлению я себе отрезала сама. В дверь стали стучать, и она отворилась. Насколько я могла видеть из своего укрытия – это был мой бывший. Он ещё пару раз для порядка постучал и вошёл в квартиру.
- Дома кто есть?
Я надеялась на чудо – вот он постоит и уйдёт. Но бывший решительно шагнул в коридор и, озираясь - что он, собственно, хотел увидеть? - прошёл на кухню.
- Лена, Гоша, эй, вы где?
В руках у него был пакет, из которого торчали горлышко бутылки и батон хлеба. По звуку я определила, что свою поклажу он поставил на стол - загремели чашки. Через несколько секунд Костя, а его звали Костя, появился в комнате.
- Эй, люди! Чудно, куда все делись? - бывший плюхнулся на кресло.- Ну и бардак.
В этот момент его глаза встретились с моими.
- А это что за чудо?
Он встал и присел на корточки возле меня.
- Индюк что ли или попугай такой огромный?
- Сам ты индюк,- пролепетала, как мне казалось, я, но вырвался из меня какой-то ужасный мультяшный голос.
- Ёлки-палки,- Костя аж свалился на пятую точку,- говорящий. Точно попугай. Во Ленка даёт! От скуки чего только не заведёшь. Ара, ты бы ей присоветовал любовника завести,- и он заржал.
- Чего ржёшь как лошадь. Иди отсюда.
В общем, мы славно поболтали. Костя даже достал бутылку и налил себе и мне коньяку. Наливал он себе чаще, чем мне, но я тоже захмелела.
Убрался он часа через два, заботливо закрыв дверь за собой на замок. Я слышала, как он разговаривал с соседями, оставляя им ключ от квартиры и пришпиливая записку к двери. Я же в это время жадно клевала батон и пила капли из-под крана. Давненько я так хорошо не ужинала.
Нина брела домой уже к родителям. Квартира благополучно «закончилась». Мама встретила Нину радостно и вкусно. Папа изменил себе и последней фразой была: не женился по-настоящему?
Плохое было у Нины настроение. Откуда хорошему взяться?
- Нинка, ты, что ли?- оказалось это Костик, Ленкин бывший. Выглядел он паршиво, наверное, с похмелья.
- Ну, я.
- Слушай, Нин, хорошо, что я тебя встретил. Слушай, спросить хотел.
- Слушай, ну спрашивай.
- Да ладно, не дразнись. Слушай, я вот что хотел узнать, где Ленка?
- К маме уехала.
- Слушай, не может быть.
- Слушай, это почему не может быть?
- У неё квартира настежь и там такой срач. На Ленку не похоже. И потом там она птицу оставила, говорящую, прикинь. И здоровая такая, как пуфик.
Нина недоверчиво смотрела на Костю:
- Будет врать-то.
- Слушай, да точно. Мы с Ленкой тут как-то на улице столкнулись. Ну, я говорю, зайду. Она говорит, заходи. Ну, я и зашёл, а там кроме птицы никого нет. Мы с ней поболтали, выпили. Прикольная такая.
- С кем выпили?
- С птицей.
- Костик, иди домой, не морочь мне голову, померяй температуру.
- Не веришь, сходи, погляди. Я ключ у соседей оставил, побоялся, что кто-нибудь не тот зайдёт.
- Костя, иди опохмелись, ты бредишь. Пока.
Нина пошла прочь от Ленкиного бывшего, а Костя ещё раз крикнул ей вслед:
- Не веришь, сходи, погляди.
Я жила страхом и водой. Больше ничего не было. Гоша всё не ехал. Телефон звонил, не замолкая. Кому надо? Но никто не приходил. Я чувствовала, что скоро сдохну. Хотелось хоть какого, но разрешения. Силы таяли.
Мама сегодня кормила Нину тыквенными котлетами. На третьей котлете Нине стало плохо от внезапно пришедшей мысли.
Нинка неслась со всех ног к Ленке и, хотя время было позднее, она смело позвонила в соседскую дверь. Через несколько минут Нинка склонилась над полудохлой птицей.
- Чукча, очнись,- я слышала это так явственно и не понимала, что это не галлюцинация.
Сны мне снились всё больше птичьи – какие-то стаи, мошки и вкусные червяки. Я плохо ещё разбиралась в птичьем меню.
- Чукча, кто тебя так, ты себя так довела, да? Ленка, что ж мне-то делать? У кого я буду деньги занимать, кто меня будет смешить? Дура, ты чё наделала?
Нинка схватила меня и потащила в ванную.
- Что ты делаешь,- хотела сказать я, но получилось какое-то кряканье.
Нинка меня отвезла к ветеринару. Тот, задумчиво глядя на чудную птицу, чесал репу, потом вколол в меня укол, после которого стало легче.
До Гошиного приезда со мной жила Нинка. Она убралась в квартире и даже взяла отпуск за свой счёт. Мы с ней всё время разговаривали. И что бы я ни говорила, Нинка надо всем плакала. Она просто заливалась слезами.
- Чукча, миленькая, как же тебя бы назад? Что же это за вирус такой? Главное, никто не верит. Покатываются со смеху, когда я им говорю, что ты превратилась в птицу. Они ржут, и все, как один, говорят, что фьють, птичка - и ещё какая! – улетела от Гошки. Так ему и надо, нечего жену бросать.
Гоша приехал рано утром и очень удивился, увидев в нашей постели вместо меня Нинку.
- Мадам, а где моя жена?- спросил он, растолкав подругу.
Нинка спросонья долго не могла понять, что нужно от неё невесть откуда взявшемуся Гоше, а когда окнчательно проснулась, то заревела, как корова, и начала сбивчиво, перескакивая с одного на другое, рассказывать Гоше мою историю. Он, конечно, ничего не понял.
- Я знаю, что она меня бросила, но можно без фантазий и тем более без кур на память.
Я волновалась и носилась по квартире, пытаясь вставить хотя бы слово до тех пор, пока Гошка не пнул меня ногой, и я не отлетела и не долбанулась башкой своей птичьей опять о шифоньер. Я вдруг ясно поняла, что выглядело это всё ужасно смешно. Особенно я, действительно, курица.
Гошка достал сигарету и закурил. Потом подошёл к балкону и открыл дверь. Свежий воздух пахнул на меня и заполнил лёгкие. Я подбежала к порожку, оттолкнулась лапами, взмахнула крыльями и полетела. Ни с чем несравнимое блаженство, поток воздуха держал меня также крепко, как раньше – земля. Я засмеялась, правда это больше было похоже на всплеск рыбы в воде, или гудок парохода вдали, но я засмеялась, потому что вдруг вспомнила сказку про Ивана, который сжёг лягушачью шкуру у суженой, а та ударилась оземь и превратилась в птицу, лишь прокричала ему – ищи меня, Иванушка, в тридевятом царстве, в тридесятом государстве у Кащея Бессмертного.
Я сделала круг над балконом и полетела. А ветер увлекал меня вдаль, я видела солнце, которое поднималось над горизонтом, розовые облака и стаю серых ворон, которые кружили над помойкой, выискивая сладенькие отбросы цивилизации.