Так вот ты какая, беспомощность! Пространство сокращается до размеров дивана и столика рядом. Нарядами становятся пижамы. Любая попытка изменить положение тела карается острой болью, похожей на электрический разряд по колючей проволоке.
А в городе – начало лета! Сирень ещё не отцвела. Свет заливает улицы, подрумянивает открытые участки кожи прохожих, пробуждает творческую активность уличных художников и музыкантов. Птицы соревнуются в вокале. Растения демонстрируют новые модели нарядов из листьев, цветов и ароматов. Таких же, как всегда. Но, господа, это же - коллекция нового сезона! Извольте восхититься!
И все изволят. Старушки, сидящие у подъезда. Водители маршруток, едущие с открытыми окнами. Ленивые раскормленные голуби. Проворные бригады воробьёв. Разомлевшие на солнце хитроглазые коты. Тигровые пушистые пчёлы. Все, кроме меня.
Виной всему стал внезапный приступ радикулита, болезни пенсионеров и грузчиков. Это не может быть со мной! Я боюсь врачей и больниц. Я лечусь имбирным чаем от простуды и необращанием внимания – от всего остального. От разговоров на медицинские темы у меня чешутся уши и шея. Я не умею болеть.
Зато я умею страдать. Ни стопка глянцевых журналов, ни звонки подруг не мешают тонуть в болоте переживаний, печальных прогнозов и безнадёжности. Неужели мне суждено остаться навеки кладбищем таблеток и мишенью для уколов? Думать об этом слишком страшно! Подсознание, сжалившись, выдаёт гениальное решение: страдать, но о чем-нибудь другом. Меня же бросил милый друг! Как я могла забыть? Мысли мчатся в нужную сторону быстрее, чем русские отдыхающие - к шведскому столу турецкого отеля. Эх, раздолье! Страдай – не хочу!
Плачу лёжа, слёзы капают мне в уши. Это не стыдно. Негласной инструкцией общества брошеных вообще предписано рыдать. Прошлое кажется прекрасным, как заключительный кадр индийской мелодрамы. Хотя Индией там и не пахло. Пахло Антарктидой. Дело было в феврале, привычно ветреном и нетипично морозном.
День не задался. Заказ не состоялся. Хозяйку нового особнячка в пригороде, желавшую иметь французские шторы, одолел приступ селянской скупости. Водруженные на окна разномастные занавеси эпохи ранней демократии были столь поучительным зрелищем, что я даже не стала возмущаться. Человеку, способному жить в таком интерьере, не придёт в голову предупредить кого-либо об изменении своих планов.
Случайная маршрутка довезла до центральной улицы. Чуть живая от холода, я нырнула в ближайшую кофейню. Как мало нужно нам для счастья! Чашка ароматного кофе грела руки и душу. Губы расплывались в блаженной улыбке.
- Вы позволите? – спросил мужчина среднего возраста, среднего роста и средней комплекции, присаживаясь за мой столик.
- Пожалуйста, – согласилась я миролюбиво. Свободных столиков было достаточно, но разве мне жалко места?
Человек сделал заказ, прищурился и поинтересовался:
- Это какой-то особый кофе? В жизни не видел, чтобы его пили с таким удовольствием!
- Обычный эспрессо, как у всех, – пожала я плечами.
Появился официант, и незнакомец жадно набросился на солянку и отбивную. Расправившись мгновенно с едой, он отхлебнул из чашечки, откинулся на спинку кресла и изрек: - Правда, обычный.
- Значит, ты необычная… - заключил этот странный тип, допив кофе, и разглядывая меня, как музейный экспонат.
- Не пугайся, я девушек не ем. Только что приехал, устал, проголодался. У меня объекты в Зареченске. Я там даже купил дом. Бывала когда-нибудь?
- В студенческие годы. На свадьбе однокурсницы, – зачем-то отчиталась я. Мне было так тепло и хорошо, что его фамильярность не раздражала.
Незнакомец с увлечением рассказывал о красотах маленького городка, о своей строительной фирме, о своём обожаемом доме, в котором он всё переделал по своему вкусу. Причём своими руками. Речь его была правильной, яркой и образной. Дядя явно имел чувство юмора. Я, наконец, посмотрела на него внимательно.
У человека с самой заурядной внешностью были самые невероятные глаза. Светлые, весёлые, даже наглые. Но древняя тоска загнанного зверя скрывалась в их бездонной глубине. Оборотень! – мелькнула первая мысль. Чувство самосохранения дремало и не стало её задерживать. Так в моей жизни появился Горчаков.
Новая пачка бумажных платков извлекается из-под подушки.
Жизнь стала похожа на видеоролик. Смена кадра – каждые три секунды.
Энергии Горчакова хватило бы на освещение Зареченска и ближайших деревень. Работать он мог сутками. Без устали носился по округу в поисках выгодных заказов. Фирма процветала. Стиль руководства был бархатно-тиранический. Подданные своего короля обожали, хотя боялись до приступов диареи.
Когда дело было организовано, и работало, как часы, начинались горчаковские каникулы. Он звонил сто раз в день. Он смешил и дразнил меня. Он любил внедорожники и скорость. Он был отличный кулинар. Ах, этот солнечный омлет! Ах, этот жареный сом в красном перце! Он мог устроить феерию даже из мытья посуды!
Он любил природу, и она отвечала ему взаимностью. Фазаны стайкой выходили к проезжей части и останавливались для рассмотрения. Цапли размахивали своими тряпичными крыльями прямо перед нашими лицами. Белки, которых он не уважал, заигрывая с ним, бросали сверху веточки и прыгали у ног.
Участие в этом празднике жизни почти не оставляло времени на подруг, о чём я нисколько не сожалела. Слушать о неудавшейся жизни и неудачной стрижке не казалось хорошей идеей. Подруги, потомственные блондинки в десятом поколении, обычно с трудом переносящие друг друга, проявили единодушие. Вместе явились в день моего рождения и приступили к допросам. Я не люблю рассказывать о личной жизни, но того, что они услышали, хватило вполне. Дамы возбудились, как на распродаже. В унисон верещали, что я ненормальная, что мне надо цепляться за этого мужика всеми четырьмя конечностями и двумя челюстями, что такой шанс раз в жизни даётся и далеко не каждому.
- Тебе надо попросить денег на нормальную квартиру! – наседала одна, – Чем больше мужик в бабу вкладывает, тем она ему дороже!
-Чушь собачья! – перебивала другая, – Тебе надо родить от него! Тогда и квартира будет, и сам никуда не денется!
Исчерпав все доводы, выпив всё шампанское, остатки коньяка и компот из сухофруктов, приятельницы отбыли по домам, назвав меня глупой сумасшедшей идиоткой. Что я могла им возразить?
Как объяснить, что Горчаков, с которым я почти не расставалась в последнее время, не был моим любовником? Этот закоренелый циник и ловелас, бывший муж четырёх жен, отец семерых детей, жил с разбитым сердцем. И разбила его не я.
Жители Зареченска с осуждением смотрели на многодетную семью Буряковых, состоящую из горьких пьяниц и непутёвых девиц. Подрастающие девицы, яркие и сексапильные, исправно беременели «от неизвестного солдата», отправлялись в столичный город для решения этой проблемы и устраивались там, кто кем сможет. Не умея писать без ошибок, они безошибочно находили мужчин, готовых их содержать.
Самой эффектной была младшая, Олеся. Окунувшись в радости секса в пятом классе, избавившись от нескольких ненужных беременностей, она поняла, что в цене вдруг поднялась невинность. Устроившись уборщицей на склад стройматериалов, красавица притворилась скромницей и затаилась в ожидании своего шанса. Любвеобильный Горчаков, увидев такой цветок, не устоял. Когда же ему сообщили, что он – первый мужчина, сердце его растаяло. Будучи неоднократно разведённым, он ни разу не был ни первым, ни единственным.
Оставив семью, Горчаков поселился с Олесей в купленной на её имя квартире. Блаженству его не было предела. Правда, вскоре идиллию начали портить потянувшиеся в город проблемные родственники, но что не сделаешь для любимой! Аппетиты любимой постепенно росли, капризы и истерики следовали одна за другой. Ласковая кошечка временами превращалась в злобную дворняжку. Но она была так молода и так хороша собой!
Первый и единственный мужчина чувствовал себя ответственным за счастье своей ласточки. Однажды, вернувшись из командировки на день раньше, он застал в гнёздышке голого субьекта, похожего на гориллу. В запале Олеся Бурякова выплеснула на сожителя всё, о чём благоразумно молчала. Раздавленный обретёнными ветвистыми рогами, Горчаков навсегда покинул место гибели своих надежд, но покоя так и не смог найти. Было невыносимо сознавать,что он, такой опытный, хитрый и умный, был обманут полуграмотной девицей с рабочих окраин
Я не была его увлечением. Я была его реанимацией. Знала, что больные выздоравливают и покидают лечебницу. Не строила планов и не ничего просила. Всё даётся нам на время, всё проходит, всё кончается, - говорила я себе. Надо радоваться тому, что есть, пока оно есть. Надо смотреть в невероятные глаза этого волка-оборотня и не думать о будущем.
Но это всё легко в теории. Я – не святая и не героиня сериала. Жизнь - не кино. Поэтому, когда он вдруг перестал звонить, мне стало плохо. Звёзды померкли, земля закачалась, пустота окружила со всех сторон.
Не придумав, чем заполнить зияющую дыру в своей жизни, я позвонила подругам. Обе блондинки примчались немедленно, чтобы ковырять мои душевные раны с самыми благими намерениями. Они предвидели, но я не послушалась, упустила, не сумела… Мы здорово напились, плакали, обнимались, клялись в вечной дружбе и планировали страшную месть. В конце концов, все уснули поперёк дивана, как в студенческие годы. Утром стало легче, и жизнь пошла своим чередом.
Платки закончились, слёзы тоже. Уставившись в потолок, я вдруг понимаю, что страдать было не о чем. Нельзя потерять то, чего не имела. Горчаков не был моим милым другом. Он был моим мастер-классом. Жизнь сама по себе удивительно прекрасна, а устроить в ней праздник - вообще не проблема. Спасибо Горчакову, теперь я точно справлюсь. На этой оптимистической ноте сознание выключается, и я проваливаюсь в сон без сновидений.
Утром не чувствую привычного тока по колючей проволоке. Ноги слушаются, спина гнётся и выпрямляется. Не веря своему счастью, иду в душ, потом надеваю новую белую юбку и легкомысленную майку в полоску. Душа требует солнца и воздуха. Не в силах ей отказать, отправляюсь на прогулку.
Медленно и плавно плыву вдоль залитых солнцем улиц, наслаждаясь каждым шагом и каждым звуком! Я снова молода и красива! Весь мир в моём распоряжении! Хочется петь и смеяться! Хочется мороженого с клубникой! Ноги сами несут меня к кофейне на углу возле рынка.
Уличная жара не может пробиться в этот уютный зал, где царит кондиционер и витают упоительные запахи. Я сижу у окна, наслаждаюсь мороженым с клубникой и мятой, и блаженная улыбка не сходит с моего лица.
- Не возражаете? – спрашивает меня худощавый высокий человек, отодвигая плетёное кресло.
- Пожалуйста! – пожимаю я плечами. В зале полно свободных мест, но мне не жалко.
- Это какое-то особенное мороженое? – спрашивает незнакомец, - В жизни не видел, чтобы его ели с таким удовольствием!
Где-то я это уже слышала...
Официант приносит минеральную воду и стакан. Мужчина жадно пьёт, потом откидывается на спинку кресла и говорит нисколько не извиняющимся голосом:
- Чуть не умер от жажды. На улице дикая жара! Только что приехал. Инспектировал объекты в Зареченске. Слышали о таком? Красивый городок, просто местная Венеция! Хочу купить там дом.
Моя рука с ложечкой замирает на полпути ко рту. Я таращу глаза на незнакомца: пальцы музыканта, улыбка мальчишки, взгляд мудреца.
- Король эльфов! – мелькает шальная мысль. Чувство самосохранения наслаждается прохладой и не реагирует. Страдать подано...
20.01.09г.