1
Быстро заканчивалась весна, на уме все чаще вертелось слово «отдых». Природа расцветала, приносила свои плоды. Тонкий многоцветный аромат пыли, копоти и дыма устойчиво держался над городом Д., а к вечеру сменялся лязгом и грохотом. Удивительно, но к вечеру город просыпался и жил абсолютно новой жизнью.
Солнце уже садилось, и розовое зарево насыщалось более глубокими тонами, изменяя все вокруг. На перроне города Д. в толпе народа стояли трое юношей с дорожными сумками. Все трое были необычайно красивы, бледны и суровы.
Один - Иван Сипов, сын богатого предпринимателя - медленно ходил взад и вперед по перрону. Он был худ, в его лице не было той свежести, которая всегда бывает у молодых людей. Одни сверстники не любили его за чрезвычайную нелюдимость, другие - за холодное отношение к близким.
Другой - Кирилл Волов, сын врача, - был редкостным бездельником. Наверняка, половину своей юности он провел в постели: об этом свидетельствовало его нарочито большое брюшко. В общих делах он не участвовал, но если иногда такое случалось, то Кирилл считал это огромнейшим подвигом.
Их товарищ - Александр Милявский, выходец из семьи небогатого секретаря в одной из кондитерских фирм города Д., - также был принят в общество сокурсников благодаря своей смекалке и тонкому уму. В институте поговаривали, будто он оказывает знаки внимания одной девушке сомнительного поведения. Он был самым энергичным из этой троицы, в разговоре взгляд Александра, как правило, смущал собеседников.
Наконец подали поезд: огромный, словно целый мир на колесах. Они вошли. Вагоны первого класса еще пустовали. Юноши заняли свои места, но спать не хотелось.
- Все-таки, друзья, человек создан для прекрасной жизни, - заметил Кирилл, потягиваясь.
- Человек сам делает ее такой, - не согласился Иван.
- А как ты думаешь, Александр?
Молодой человек сухо кашлянул и произнес:
- Я не философ, чтобы отвечать на такой вопрос. Когда-то один человек сказал мне, что не стоит говорить о том, чего не знаешь наверняка. Что объединяет группы людей? Скорей всего, общие амбиции, страсти, восприятия мира. А о своей жизни я могу сказать: я родился с какой-то целью, не просто так, и живу, чтобы что-то делать.
Иван и Кирилл захлопали в ладоши. Они улыбались.
- Браво, лучше бы и я не сказал! - воскликнул Иван.
- Какая пламенная речь!
Александр подумал: «Хвастун!», но не сказал этого вслух. Просто поблагодарил.
2
Забрезжил рассвет. Мерно постукивали колеса поезда, окна купе начали нагреваться. Александр встал первым и осмотрелся: его друзья еще спали.
Саша выглянул в окно. Перед глазами быстро мелькали одиночные деревья; незаметнее - нити сел.
Красные пятна маков были разбросаны по едва осветленным полям. Посмотрев на такую картину, Александру стало легче на душе: мир представился светлым. Поезд быстро двигался вперед.
Саше захотелось осмотреть весь поезд. Парень решил осмотреть вагон третьего класса. Там ютилось около пятидесяти людей. Везде пахло сыростью и грязью. Юноша стал присматриваться и увидел множество ворочавшихся мужских, женских и детских тел. Стоны, нелепое бормотание носились по всему вагону.
Скрепя сердце, он присел возле одного мужчины, который не спал. Александр увидел его лицо. Под маской грязи скрывалось изящество: тонкие губы, гладкий лоб, блестящие глаза. Крепкие руки сжимали книгу.
- Что вы здесь делаете, молодой человек? - прошептал мужчина. - Вагоны первого класса не здесь.
- А как вы узнали, что я оттуда? - удивился парень.
- Что ж знать? - в свою очередь удивился незнакомец. - Среди остальных я вас раньше не видел, да и не из рабочих вы.
- А кто вы? - поинтересовался юноша.
- Это долгая история, вряд ли вы поймете. Да вам и не интересно…
- Нет, интересно, - возразил Александр. - Вы расскажите.
- Ну, хорошо, - согласился мужчина и начал свой рассказ. - Меня зовут Р. Л., я раньше тоже был таким как вы, веселым и беззаботным. Было это лет семь назад, в городе К. Самым главным достоинством этого города было величественное, полное разных оттенков и настроений, бодрящее дух Черное море. От своих родителей я получил странный характер и веру в романтизм. С раннего детства у меня проявился дар к рисованию, и я просиживал за этим занятием часами.
Однажды я полюбил. Таня Т. сидела за третьей партой. Смотреть на нее я не решался. Как можно смотреть на божество! Я рисовал ее портреты, но не решался назваться. Через некоторое время я увидел Таню с другим. Месяц я оплакивал свое разбитое сердце. Я вдруг подумал: «Зачем я потратил столько времени на это ухаживание? Только человек мог придумать любовь. Это всего лишь хрупкие теории слабых людей, пытающихся оправдать свое существование. Это неправильно…Мне надо было это увидеть и понять это с самого начала».
Я путешествовал по разным украинским городам, пытаясь развеять скуку и однообразие жизни. Меня не смущало одиночество, к которому я приговорил себя.
Был у меня друг, который разделял мои жизненные принципы. Его звали Н. Л. Мы встретились в театре и сразу нашли много общего. Это был черноволосый, невысокого роста парень с зелеными глазами. Порой молчаливый, он умел настолько правильно изъяснить все непонятное мне, что я просто поражался опыту друга. Оба мы были из аристократических семей, молоды и недурны собой. Изредка можно было застать Н. Л. в состоянии печали, кроме того он не прочь выпить лишнего. И все же молодость дала нам нечто родное. Между нами сложились взаимно - дружеские отношения.
И вот мы приехали на отдых в город К. на поезде. Мы с моим другом вышли первыми и начали быстро удаляться от перрона. Меня и Н. Л. ожидал город со всеми своими тайнами и неожиданностями.
3
Когда мы отошли очень далеко, Н. Л. оставил меня с вещами, а сам пошел искать жилье. Присев на лавку я осмотрелся: вдалеке расплывчатыми полосами виднелись ряды магазинов, деревьев, мимо проезжали урчащие автомобили. От чего-то у меня портилось настроение, я чувствовал себя чужим среди этого потока жизни, не нужным никому. «Как же мне надоело это безделье. Говорю о чем-то все время, все мои друзья одобряют, а ведь это лишь потеря времени, когда не облекаешь мысли в действия. Начинаешь что-то делать, а потом злишься и бросаешь, не закончив работу. Да что тут думать! Как все безжизненно вокруг и серо! Если бы все можно было исправить». Погрузившись в неприятные размышления, я забыл о времени. Н. Л. окликнул меня и повел за собой. Мы пришли довольно быстро.
Та улица, где нашел дом мой друг, оказалась не самой лучшей - по обе стороны дороги стояли низкие, хмурые домики, на первый взгляд кажущиеся одним длинным сооружением. Улицы были пустынны.
Мой спутник позвонил в один из самых красивых и убранных домов. Через несколько минут дверь нам открыл высокий, худощавый, летний мужчина с приветливым лицом. Его волос уже коснулась проседь, но глаза излучали доброту. В руке хозяин держал деревянную трость. Войдя во двор, я отметил, что вокруг довольно неплохо. Небольшая дорожка, вымощенная булыжником, вела к дому; перевитые сверху лозы винограда скрывали палящие лучи солнца и создавали приятный вид. Посреди двора стоял маленький столик.
Хозяин, назвавший себя Олегом Васильевичем, вошел в переднюю, чтобы показать нам нашу комнату. Она оказалась просторной, светлой, с двумя окнами. На стене висели старые, настенные часы с боем. Две широкие кровати - в правом углу, резной столик - в левом, возле окна.
Наскоро оставив в доме вещи и выйдя во двор, мы заговорили с хозяином. Олег Васильевич был очень не глуп. Природу своего края он знал прекрасно, рассказал о всех театрах, библиотеках и музеях юга Украины; когда же мы спрашивали о его жизни, хозяин все время уклонялся от ответа.
- Вы живете один? - спросил я.
- Нет, с дочерью, - ответил он с тоской. - Неплохая девушка; она примерно вашего возраста. Он сразу перевел разговор на другую тему:
- Значит, вы путешествуете?
- По правде говоря, мы здесь проездом, - объяснил мой друг. - Наши родители - известные археологи и сейчас пребывают в Турции. Мы же решили остановиться здесь и отдохнуть, а заодно посмотреть достопримечательности.
Поговорив таким образом, хозяин отправился к себе, а мы пошли в город. Может быть, я не хотел чувствовать тогда.
Мы прошли несколько улиц, и постепенно ощущение скованности исчезло. Все начало опутываться паутинками усталости.
4
Мой друг и я решили перекусить, а потому зашли в столовую и заказали себе ужин. Н. Л. также заказал бутылку вина.
- Ну и как тебе хозяин? - развязно спросил он, положа ногу на ногу.
- Довольно скрытный человек, - поделился своим мнением я. - Мне интересно узнать о его дочери.
- Какая разница, - поморщился собеседник. - По-моему, он довольно скучен.
- Может, то, что ты считаешь скукой, для других - повседневная жизнь?
- Не скажи, - возразил он. - Скука означает, что постепенно внутреннее движение сознания ослабляется и мозг работает вхолостую, причем все это от ленного отношения к себе.
- Но все же я считаю, что сердце у него доброе.
- Что ты подразумеваешь под понятием «доброе сердце»? - поинтересовался вдруг Н. Л. , наливая вино.
- А что тут подразумевать? - удивился я.
- Ну, например, под добротой мы понимаем другие качества, - заметил друг. - Говоря о доброте человека, мы сразу хотим сказать, что он - хороший товарищ, выручит в трудное время и т. д. Мы лишь поговорили с хозяином. Как можно по первому разговору узнать характер человека? Пока я лично увидел ум.
- А не хотел бы ты быть похожим на него? - улыбнулся я.
- Да лучше умереть, чем быть похожим на него, - не выдержал Н. Л. - И вообще, куда мы пришли? На завтрашний день нужно найти место, где больше безразличия. Не люблю скучать; лучше залить свою молодость в вине.
Я замолчал, в душе досадуя за уверенность и прямоту, с которыми Н. Л. высказал свою точку зрения. Наш спор закончился так же внезапно, как и начался.
По дороге домой мой спутник начал потихоньку слабеть и едва не упал. Он едва поспевал за мной, отрывисто дыша, как раненый зверь. Мне пришлось буквально довести его к дому. Увидев, что Н. Л. уже безмятежно спит, я решил погулять по набережной. Хотя я и чувствовал некую усталость, в целом мой мозг работал нормально.
На дворе стояла тихая прохладная ночь. Остывало лето. Мне было слышно назойливое жужжание комаров, аромат моря развеивал туман опьянения. Шелест листьев, шуршание травы под ногами наполняли душу уверенностью и непонятной радостью.
Через некоторое время я приблизился к набережной и, войдя на пляж, направился к берегу моря. На небе не было ни облачка; лишь темная вуаль ночи, поток ослепительных звезд и их повелительница Луна, к которым вела серебряная дорожка на сине - фиолетовой глади моря. Белые гребни пены разбивались о золотой песок.
Я присел и забылся, отдавшись юности сна. Меня закружило в водовороте нежности и красоты. Точнее, это был не я, а мой Двойник, мое Подсознание. Ничего не осознавая, я начал присматриваться - и увидел не свое отражение в воде, а какой - то незнакомки. Лица ее я не видел, лишь очертания. Моя ладонь коснулась чего - то прозрачного - то была ткань ее платья. Отовсюду лилось сияние. Я куда - то упал, и две реальности сплелись в одну - одновременно причудливо прекрасную и враждебную. Тело словно налилось свинцом, и я очнулся.
Пока я протирал глаза, могучее море из своей пучины выбросило голубоватую медузу. Она беспомощно переваливалась под ударами волн, пока окончательно не утихла. Я скривился и осмотрелся. Неподалеку от меня сидела девушка в простом платьице. У нее были черные, как смоль, волосы, которые развевал ветер волнами ночи. Под этой ночью светилось чистой белизной удивительно красивое личико, на котором особенно светились глаза - блестящие и голубые.
Вода щекотала мои ступни и продолжала все выше и выше подбираться. Я торопливо привстал и отошел подальше. Море бесновалось, не имея возможности теперь поймать меня.
От нечего делать, я с любопытством и некой стыдливостью стал наблюдать за незнакомкой. Девушка напоминала мне подростка: то ли странной улыбкой, то ли фигуркой. Она очертила вокруг себя круг и что-то шептала. Девушка как - будто находилась под гипнозом.
Прошло около получаса, и я заторопился. Я в последний раз посмотрел на незнакомку: та по-прежнему застыла, словно соляная статуя. В моей душе стало грустно. «Почему я вижу такие мрачные картинки? - спрашивал я сам себя. - А, пожалуй, мне даже и не хотелось бы это узнавать. Все это сложно, если попытаться разобраться в таких мелочах. Мне не до этого».
Мои мысли путались в голове. Перед глазами возникали радужные круги, и я, войдя к себе в комнату, моментально уснул. Все исчезло в эти часы для меня. Лишь очертания незнакомки во сне и наяву остались незыблемыми.
5
Я проснулся, когда уже было далеко за полдень. В окна проникали беспощадные солнечные лучи. Казалось, они хотели сжечь, истребить все кругом. Я попробовал встать с постели и охнул: все тело ныло, голова ужасно болела, конечности онемели.
Открылась дверь, и в комнату ворвался яркий свет, на мгновение, ослепив меня. Потом я увидел своего друга Н. Л. с улыбкой на лице.
- Прошу к столу, - притворно услужливо сказал он. - Я уже заволновался: обычно ты встаешь раньше меня.
Я промолчал, и тут Олег Васильевич окликнул нас:
- Молодые люди, извините, я хотел бы вас познакомить со своей дочерью Ириной.
- С удовольствием, - за двоих ответил Н. Л. и пошел первым. За ним несмело побрел и я.
Хозяин повел нас в сад, который находился рядом с домом. Там, среди алых тюльпанов, стояла девушка лет семнадцати - восемнадцати. Выглядела она диковатой, но выражение ее лица было торжественным, возвышенным. Ее улыбку можно было принять за великий дар: необычное соединение холодности и беззащитности. Первым чувством, которое я испытал, увидев дочь Олега Васильевича, было изумление: в ней я узнал ту самую незнакомку, которую встретил на побережье. Я бы ни за что не перепутал эту изящную фигуру, эти белые, словно вырезанные из мела, руки. Возглас удивления вырвался из моей груди. Заметив мою реакцию, девушка немного смутилась: поначалу я решил, что она и вовсе не смотрит в мою сторону. Н. Л. недоуменно посмотрел на меня и первым поприветствовал Ирину. Он поприветствовал насмешливо и самодовольно, я же как-то тихо и смущенно. Ирина поздоровалась с нами и, словно птица, жаждающая свободы, выпорхнула со двора.
Я повернулся к столу и увидел, что Н. Л. уже приготовил для меня яичницу - глазунью. Наскоро перекусив, я зашел в свою комнату, сел возле окна и задумался. «Отчего произошло это совпадение? Какие - то странные мысли посещают меня в последние дни. К чему бы это? Как жаль, что человек так слаб в душевном развитии. Молодые люди выдумывают себе различные теории, с которыми вступают в повседневную жизнь, а потом опыт рушит все, во что они так свято верили. Но меня смущает то, что люди не опасаются порвать ту хрупкую нить грез. Они привыкают к тому, что неправильно и нелепо, и отказываются от всего, что им предначертано судьбой. И что потом остается в их жизни? Пропадает вдохновение, остается лишь злость на самих себя, которая постепенно съедает людей. Впрочем, я слишком рассеян для таких речей. Как много в мире «почему» существует на этом свете. Никогда не угадаешь, что случится с тобой завтра. Но все же как хороша Ирина. Увидев ее в первый раз, мне сделалось так хорошо, как еще не было никогда».
6
Прошла неделя, и моя жизнь в К. стала более приятной. У Олега Васильевича была большая библиотека. Я стал читать и пробовал писать сам. Днем мы с Н. Л. уходили в город, а вечером я следил за дочерью хозяина.
Не знаю почему, но меня влекло к этой необычной девушке. Поражал ее взгляд, какой - то особенный, не такой, как у тех девушек, с которыми я был знаком. «Взгляд взъерошенной ласточки, готовящейся улететь», - подумал я. Мне нечасто приходилось видеть ее, поэтому я слишком мало с ней разговаривал. Но я понял, что Ирина - девушка образованная, хотя и тихая. При Н. Л. я не общался с Ириной, потому что он издевался надо мной после встреч с ней. Поначалу я не обращал на это внимания. «Он не знает, что такое - красота», - с горечью думал я.
Я проследил, что Ирина каждую ночь уходит к морю. Воображение мое вспыхивало, и я решил нарисовать девушку. Каждую ночь я сидел неподалеку и улавливал, казалось каждое ее движение, каждый поворот. Вглядываясь в эти нежные глаза, следя за линией наклоненной шеи, я вздрагивал и мучительно, с закрытыми глазами, прижимал портрет обеими руками к груди. Зрачки у нее расширяются, глаза больше не мигают, становятся прозрачнее и светлее снега, грудь дышит медленно и тяжело. Но по лицу не бродит нега: она не счастлива. У меня занимало дух, все покрывалось туманом.
Однажды, когда мы с Н. Л. сидели в парке, окруженные величественными кипарисами, мой друг неожиданно спросил:
- Она тебе серьезно нравится или просто очередное увлечение?
- Кто? - не понял я.
- Ну, Ирина, дочь хозяина, - пояснил Н. Л. - И ты думаешь, она тебя любит? Может быть, сказать ей о том, что ты каждую ночь за ней ходишь?
Его слова разъярили меня. Я схватил Н. Л. за ворот рубашки; мои щеки покрылись багровым румянцем.
- Не вздумай этого делать, я не позволю…
- Какая отвага, какая ответственность, - мрачно ответил мой спутник. - Все же ты не понимаешь, что совершаешь сейчас ошибку в жизни. Эх, каков слепец!
- Это не твое дело, - оборвал его я.
- Не пойму, чем она тебе так понравилась, - пожал плечами Н. Л.
- Да с чего ты взял, что Ирина Олеговна мне приятна?
- Нужно быть слепым, чтобы не увидеть и не понять. Как только ее увидел, и тебя сразу как - будто подменили, - пояснил Н. Л. - Витаешь в облаках, тоже мне любовь. Но, как я вижу, ты начинаешь потихоньку меня ненавидеть. Вот этого я как раз и не могу понять.
- А я тебе объясню! - внезапно взорвался я. - Конечно, я начал тебя ненавидеть. Как можно в душе не ненавидеть таких, как ты. Рядом с тобой находясь, я все больше понимаю, что ты пустой. Но знаешь, что еще более страшно? Твоя бесчувственность и самоуверенность передаются другим, в том числе и мне.
- Ну и что? Посмотри кругом, - парировал мой друг. - Никому нет дела до тебя, твоих проблем, твоих радостей. Просто у всех молодых людей, как и у меня, есть одно преимущество.
- И что же это за преимущество? - поинтересовался я и посмотрел Н. Л. в лицо. В голове у меня бился напряженный водопад дум, а мой друг не переменил выражения.
- Я трачу свои лучшие года жизни с пользой для себя, - с жаром начал объяснять Н. Л. - Ты же борешься за какую - то правду, пытаешься доказать самому себе, что все в мире способно поддаваться видоизменению. Есть в мире вещи, которые бесполезно доказывать, потому что они по природе своей происходят спонтанно. Нужно лишь обдумать первый шаг и преодолеть, а не спасовать перед опасностью. Ты ведь не готов к этим опасностям, потому и тоскуешь.
Мой спутник встал со скамьи и засмеялся. Чуть злорадным смехом, от которого стало не по себе. Н. Л. закурил сигару и пошел прочь, оставив меня одного.
В напряжении и остроте ощущений все преображалось в разрушенье. Дыхание трав, трепет рдяных листьев - все сливалось в ощущение неспокойного грохота, от земли к небу летящего. А небо принимало это беспокойство и становилось все мрачнее и мрачнее. И, наконец, оно разрыдалось теплым летним дождем, обжигая меня своими слезами. Я с интересом посмотрел вверх: серые тучи совершали живой танец на поверхности угрюмого неба. Ласковый огонь согревал мое сознание. Чей - то веселый голос звал меня сквозь толщу пространства. Стоило только протянуть охладевшую руку - и я оказался бы там, где живет Покой и Счастье, взмыл к облакам и ощутил прелесть полета.
Тем временем парк погружался в полумрак, вдалеке вспыхивал синеватый свет. «Однако, который час?» - спросил я сам себя и по привычке посмотрел на часы. Пять минут седьмого. «Получается, я тут пробыл пару часов», - удивился я. Поднявшись, я направился домой.
«Галлюцинации! Кажется, я схожу с ума. Но разве глупцы мыслят так же, как и я?» - уверял я себя, опустив голову. - «Тогда, получается, и я глупец. Однако!»
7
К вечеру мне вдруг захотелось поговорить с Ириной наедине. Я ожидал тьму со страхом, так не соответствующим моей натуре. Раньше такого сильного и пугающего страха я знал. Я ссылался на неизвестность, но что-то подсказывало ошибочность моих размышлений.
«Чего я боюсь? Неужели встречи? Но я - то хорошо себя знаю. Я боялся по - настоящему лишь один раз в жизни, и больше этого не случится. Пусть другие будут обманываться, а я обойдусь», - так размышлял я, ожидая с нетерпеньем.
Наконец ослепительная эмаль неба медленно почернела, солнце с каждой минутой теряло свою силу. Вечер приближался. Подождав до кромешной темноты, я со вздохом вышел на улицу.
Дорогу освещали яркие фонари, по обоим бокам от дороги простирались деревья - великаны. Проходили изредка парочки, о чем-то мило разговаривая друг с другом, бродили и большие компании. Меня со смехом окликнули, но я, словно не замечая их, проходил мимо. Я не знал, о чем буду говорить с Ириной.
Наконец воздух стал глубоко синим, широкая лента моря вырисовывалась все отчетливее и отчетливее. И дополнял этот фон силуэт сидящей девушки. Отойдя немного и убедившись, что эта девушка действительно Ирина, я начал подходить к ней.
- Здравствуйте Ирина Олеговна, - поздоровался я. Ира, вздрогнув то ли от прохлады ночи, то ли от испуга, обернулась. Я обомлел: никогда я не замечал в ней такой чарующей красоты. В этот вечер она показалась на себя непохожей. Глаза были широко раскрыты. Щеки пылали румянцем. Черные блестящие волосы спадали на плечи.
- Здравствуйте, уже поздно, Р. Л., что вы здесь делаете? - тихо поинтересовалась она.
- Решил полюбоваться морем, - смутился я. - В это время суток оно особенно удивительно. Ну, а вы? - в свою очередь спросил я.
- Тоже, - кивнула девушка и обратила свой взор на море. Разговор наш явно не клеился.
- Может, полюбуемся вместе? - предложил я. Ирина согласилась, и я сел на холодный песок рядом с девушкой.
- Надеюсь, вам понравился мой отец? - не отрывая взгляда, спросила она.
- Очень приятный человек, - согласился я, пытаясь заглянуть ей в лицо. В этот момент ее лицо показалось мне серым пятном. - А где ваша мать?
Вряд ли можно было сказать что - нибудь более бестактное. Но Ира приняла это абсолютно спокойно.
- Ее нет, - просто ответила она.
- Мне жаль, - извинился я. - Давайте поговорим на другую тему. Где вы родились?
- В этом городе, - отозвалась Ира.
- А здесь красиво?
- Очень красиво. Я даже думала, что так выглядит рай, если он вообще есть. Когда я была маленькой, для меня не существовало никаких стран, а лишь этот маленький городок.
- И все люди были для вас?
- Вот именно. Вам знакомо такое?
- Даже слишком. Мои родители - археологи, я же - единственный ребенок в семье. Их часто не бывало дома, а потому я от одиночества фантазировал. Представлял, что за мной кто-то следит, что порыв ветра переносит меня через пространство. Кроме того, я слышал голос. Но он был особенным, за гранью физических восприятий. Смешно, правда?
- Ничуть, - покачала головой Ирина. - Свое детство я вообще помню, как сплошное пятно. В нем все было каким - то мертвым.
Мы замолчали. Шелковая тишина мягко ложилась вокруг нас. Первой разорвала тишину Ирина:
- Уже поздно. Если вы никуда не собираетесь, то проводите меня домой, пожалуйста.
Я помог ей подняться, и вместе мы зашагали вдоль берега, по бронзовым зернам песка.
Мы прошли через ворота по аллее. В этот момент во мне была нежность. Прежний мой страх куда - то исчез, растворился в волне новых чувств. Наши характеры оказались близкими, души - родными. Легкая тень недоумения только на мгновение промелькнула в голове: зачем она каждый вечер идет к морю? Почему отец ее отпускает? Эти вопросы копились у меня в сознании, но, не зная на них ответов, я был только счастливее. 8
На следующее утро я проснулся бодрым и веселым. Во время всего отдыха в К., во мне впервые запульсировала жизнь.
- Какой приятный сегодня день! - сказал я сам себе и улыбнулся. Взглянув на комнату, я остался доволен собой и вышел во двор. Я напрочь забыл о своих размышлениях, о любви и привязанности, я просто радовался нашей вчерашней встрече с Ириной.
Там сидел лишь мой друг Н. Л. Он в задумчивости смотрел в никуда не мигая. В этот момент друг представился мне летучей мышью, застывшей с приходом перламутрового заката. Увидев меня, он очнулся и поздоровался. Затем Н. Л. смущенно произнес:
- Знаешь, друг, я был не прав. Мне невдомек, за кем ты ухаживаешь. Я не хочу ссориться и прошу извинений. Можешь не слушать моих советов, я не требую этого, не имею права, но, как друг, тебя предупреждаю: будь осмотрительнее и не зарекайся, что тебя не постигнут незнакомые чувства. И я чувствую, что эта интрига все же принесет тебе когда - нибудь невыносимую боль.
- Я принимаю извинения, но больше не заводи разговоров на эти темы, - серьезно ответил я.
- Чтобы загладить свою вину полностью, я прошу тебя присоединиться к компании, с которой я общался пару дней.
Я неохотно согласился, только потому, что не хотелось ссориться снова. На самом деле я потерял интерес ко всему окружающему. Мои мысли были заняты другим, более важным; мною овладевало чувство радостного восторга.
«Какое приятное чувство! - думал я. - Вроде бы и не происходит ничего, но как сладостно что-то терзает душу. Это просто идиллия. Что породило ее? Теперь мне никто не нужен. Зачем я согласился пойти с Н.Л.? Что я хочу от самого себя? Мучительно не знать ответов на нужные тебе вопросы». Через пару часов я уже искренне сожалел из-за своего ответа. Но делать было нечего, я не любил бросать слова на ветер. Только лишь вечер посеребрил кончики деревьев, мы вышли из дома.
Скоро Н. Л. познакомил меня со своей компанией. В свете фонарей поблескивали лица новых знакомых. Все одинаково безнравственные, беспечные; они словно мстили городу за его пренебрежение к ним. Над нами еле выглядывал из - под одеяла туч глаз луны.
Мне было невероятно скучно. Странное чувство охватило меня - что-то вроде безнадежности и беспокойства. Мир, который раньше я считал таким красивым и кротким, вдруг предстал хаотичным, уродливым и практически неуправляемым. «Что же все-таки я здесь делаю?» - спрашивал сам себя.
Все вместе мы направились на дискотеку «***». Это место оказалось пристанищем энергии. Ритм, который бывает только в футуристической музыке, превращал танец в вязь миражей, белозубых улыбок, лучей прожекторов. Я обратил на Н.Л.: тот веселился, танцуя с молодой девицей, наверное, даже ему незнакомой. Они довольно пластично двигались в танце: оба выглядели, как полубоги. Незнакомка обвила руки на шее моего друга и откинула голову назад. Н. Л. прижал ее к себе и страстно поцеловал.
Лишь я один сидел за столиком и боролся со своими чувствами, но уходить не решался. Очевидно, боялся доказать себе, что не похож на остальных. Музыка буквально оглушала меня; с презреньем я осматривал окружающих. Веселье продолжалось до поздней ночи, а я каждое мгновение думал об Ирине.
«Немыслимо! Неужели я влюблен?» - размышлял я с беспокойством. «Но это же так убийственно скучно! Взаимные улыбки, радости, нежности - а потом слезы, ревности, и зачем? А если нет? Почему теперь во всем новом я не вижу ничего, все более изъяны… Безумие какое - то!»
- Ну, тебе здесь нравится? - спросил Н. Л., ухмыльнувшись.
- Не очень, - едко ответил я. Мне почему-то захотелось покритиковать его взгляды на жизнь.
- Полностью солидарен, - неожиданно согласился Н. Л. - Мне тоже больше нравится общаться с откровенными глупцами: они хотя бы честнее. Но ничего не поделаешь, придется обойтись и этим. Извини, друг, но я хочу пойти с ними! - с наглой усмешкой заключил он. Мой друг был жалок. Отбросив в сторону приличие, он пытался держаться достойно. Его слова прозвучали как оскорбление. Н. Л. встал из - за стола и вышел из клуба.
Я посидел немного и тоже пошел на улицу. Прохлада ночи несколько оживила меня, и я неожиданно для себя решил пойти к побережью. Что-то решая для себя и вмиг забыв обо всем, что было сегодня, я бежал по темному асфальту.
Рьяный ветер трепал мою одежду, дыханье моря обдувало мое лицо. Ледяные звезды пронизали меня своими холодными взглядами.
«Наверное, так и выглядит Вечность - покой звезд и яростный вой ветра. Одно есть противоположным другому», - призадумался я. «Нигде нет определенных граней, есть только два одинаковых и в то же время разных понятия для человека - Добро и Зло».
9
На песке, как и в прошлый раз, отражалась знакомая фигура моего соблазна. Но теперь все было проникнуто страхом, вода моря приняла сероватый вид, поднимались такие высокие волны, словно море хотело достать до луны и поглотить ее в своей бездне. Мрак яростно пытался скрыть от меня Ирину, холодный, злобный, почти осязаемый; вдалеке слышались обрывки фраз людей, гуляющих по ночному городу. Время словно остановилось.
- Добрый вечер, Р. Л., понравилось смотреть на море? - спросила Ира, прежде чем я успел сказать что-либо.
- Добрый вечер, Ирина Олеговна, - потрясенно поприветствовал ее я. - А как вы узнали, что я за вашей спиной?
- Может быть, потому что мы с Вами - одно существо, - задумчиво предположила девушка. - У нас нет границ, как и между другими любящими существами.
- И мы можем понимать один другого, ценя друг друга, нескончаемо и целиком, - невольно продолжил я.
Я сел около Ирины и посмотрел ей в глаза. Ее голубые глаза были полны слез, губы подрагивали.
- Вы - удивительная девушка, Ирина Олеговна, - изрек я. - Я таких как вы никогда не видел.
- Но Вы не доверяете мне, - с сожалением заметила она.
- Что вы? Отчего вы так решили? - смутился я. Девушка словно угадывала мои мысли.
- Я давно ни с кем не разговаривала, кроме… - Ирина глубоко вздохнула. Я стиснул ее маленькую ручку, но останавливать побоялся. Девушка должна была освободиться от своих тяжелых мыслей.
- Говорите, только не волнуйтесь, - прошептал я ей на ухо. - Я вам верю.
- Я никому это не рассказывала, - начала наконец она. - С раннего детства меня воспитывал отец. Он и сейчас прекрасный человек, а тогда и вовсе был удивительного нрава. Человек чести и упорства, отец всего добивался сам. Он приходил домой усталым и измотанным и принимался за домашние дела. Отец и привил мне упорство и стойкость в работе. Он любит покой, всегда избегал компаний. Люди уважают моего отца, ценят его. За всю свою жизнь я никогда не услышала от него ни одного скверного слова. В общем, я могу гордиться своим отцом. Мать свою я не помнила, лишь на фотографиях в альбоме. Иногда она приходила ко мне во снах. Сон, Р. Л., прекрасная вещь, связующее звено между реальностью и небытием, тот отпечаток в памяти, где сохраняется все самое красивое. Прекрасная, величественная, невероятная, мама разговаривала со мной.
Как человек образованный, отец не мог позволить себе, «чтобы я вышла не ученой», как он выразился, и отправил меня в школу.
С первого дня это мрачное, старое здание, выбеленное известкой, эта толпа ненавистных тебе лиц, глядящих и издевающихся над тобой, напоминали мне некое подобие тюрьмы. Низкие, мрачные тюремные камеры, куда не пробиться даже солнечному лучу. Я никогда не имела друзей, да они были и не нужны мне. Каждый день я приходила с болью в сердце. Отец лишь вздыхал и успокоил: «Не слушай их. Людям свойственна слепая злоба. Порой и они страдают, но боятся в этом признаться». А через несколько дней отец пришел раньше обычного и сказал, что больше в школу я не пойду. Он сам занялся моей учебой: научил мудрости точных наук и красоте языка. И, конечно же, музыке. Папа очень любит музыку. Почти каждый день у нас звучали разные мелодии: траурные, торжественные, и веселые. Отец говорит: «Иногда люди забывают добро, не умеют ценить дружбу. Но музыка - это нечто особенное. Она сближает нас всех, общность чувств, мыслей роднит».
Когда мне исполнилось восемнадцать, папа отправил меня на театральные курсы; я прошла вступительные экзамены, но меня не приняли, ссылаясь на мое образование. И вот тогда мне стало горько и противно, но противно от своей беспомощности. Я решила забыться, чтобы не возвращаться к несправедливости и жестокости мира. Перед отцом мне очень стыдно, я нечасто с ним разговариваю.
Однажды ко мне снова явилась мать. Она сказала, чтобы я пришла к морю. Я решилась и разговаривала с ней. В плеске волн я слышу ее голос. Я люблю, очень люблю маму, но что-то мне подсказывает, что все бесполезно. Я родилась с неизъяснимой мертвенностью. Меня никто не знает, - и девушка вдруг разрыдалась. Она открывала рот, чтобы что-то еще сказать, но не могла сложить фразу. – Это все так глупо и неловко… Я так устала. Меня столько обижали, и я утомилась. Так сложно жить одной в целом мире. У меня нет надежды.
- Кто Вам сказал, что у вас нет надежды? - успокаивал ее я. Сердце у меня самого сжималось от боли, но я не знал, как помочь. - У вас есть я.
- Правда? - всхлипнула девушка.
Я обнял ее, пытаясь успокоить. Страх постепенно оставлял Ирину, а ее душа наполнялась любовью.
10
Утром, лишь заалел восход, Ирина, словно нимфа, впорхнула в дом. Олег Васильевич удивленно посмотрел на нее.
- Это тебе, папа, - Ира протянула ему букет фиалок.
- Где ты была? - хмуро спросил хозяин. - Ты же знаешь, что ночью в городе небезопасно.
- Со мной был Р. Л., а с ним я ничего не боюсь, - объяснила девушка и побежала в свою комнату.
Следующие дни проходили как в добром сне: мы с Ириной стали больше общаться, разговаривали о моей и ее жизни, гуляли вместе. С ней я чувствовал себя естественнее, с каждой минутой незнакомое чувство все больше жгло в груди. «Как приятно все - таки влюбиться!» - с этой мыслью я засыпал. Теперь я перестал ходить с Н. Л., почти не выходил из дома; лишь тогда, когда краски дня смешивались с тонами ночи, я шел к Ирине. «Люблю ли я тебя?» - думал я, с умилением смотря в глаза девушки. «Что же я с тобой делаю? Не краду ли у тебя жизнь?» Ирина с каждым днем все больше хорошела, смеялась и привязывалась ко мне. Очевидно, она была в первый раз по настоящему счастлива.
Меня же мучили тайные сомнения. Я с душераздирающей ясностью понимал, что она спасала меня от самого себя. Я прятал свою уязвимость за людьми, которыми окружил себя, совсем как она, держа на расстоянии всякого, кто пытался подойти поближе. Тоже был раним, но не хотел, чтобы об этом знали другие. Я вглядывался в лицо Ирины и с каждым разом убеждался, что мрачная ярость в ее глазах - вовсе не ярость, а отчаянье. И его было так много, что поневоле по моей спине пробегал холодок.
По мере того, как наша нега любви разгоралась, отец девушки Олег Васильевич хмурился, волновался: ему явно не нравились встречи наши.
11
Это было уже в конце августа. Я обещал Н. Л. быть дома в полдень. Сдерживая дыхание, я отворил калитку. На крыльце стоял лишь Олег Васильевич с метлой в руках. Он смотрел на меня с непонятной настороженностью.
Поздоровавшись, он пригласил меня к столу. Отец Ирины хотел пожать мне руку, но почему-то сдержался и не пожал. Что-то дрогнуло в глазах хозяина, когда он начал разговор:
- Р. Л., я тут кое о чем размышлял. Да все не мог набраться смелости сказать.
- О чем же? - недоумевал я.
- Подождите, сейчас я приготовлю чай, - он встал, взяв чайник.
- Олег Васильевич, не надо чаю, - смутился я. - Я только что ужинал.
Словно не слушая меня, хозяин вышел на кухню, а я освобождено вздохнул. Он пришел с чайником, и, налив в чашки чай, задумчиво произнес:
- Видите ли, Р. Л., ложь подтверждает истину более, чем саму себя. Хотя ложь и порождение дьявола, тем не менее ее постоянные усовершенствования дают нам считаться отцами собственного детища. Сейчас применяют ее не только для того, чтобы завоевать или удержать за собою власть, но и чтобы отомстить, потеряв ее. Как не старайтесь отрицать, а я вижу, что Вы с моей дочерью стали близки. Поверьте мне, Ирина не для Вас; от безделья Вы увлекаете бедную девушку, не зная о последствиях
Я бранил сам себя в душе.
- Если Вы хотите вникнуть в подробности, я открою вам тайну своей молодости, но ее не должна узнать Ирина, - предупредил Олег Васильевич. - Когда-то у меня была семья. Жили мы здесь же. Я работал в школе, а моя жена Елизавета Андреевна была библиотекарем. Вскоре у нас родилась девочка, которую мы назвали Ириной. В свободное время я продавал картины и писал стихи.
Но один случай перевернул всю мою жизнь. Всякая семья не живет долго счастливо. Мы поссорились одним вечером. Я был зол.
- Лиза, я знаю, что ты решила уйти от меня, - говорил я, размахивая руками.
Жена попыталась убежать, но я грубо схватил ее и опрокинул. Вся моя злость, черная ярость излилась в этом ударе.
- Оставь меня, Олег! - твердо произнесла она и выбежала из дома. Вдруг тогда я стал понимать, что совершил что - то страшное, непоправимое, и никогда теперь не будет той любви и искренности, которые были до этого. Я побежал за ней.
Шел дождь. К небу взметнулись ледяные потоки ветра. Я слышал ее быстрые шаги. Моя жена бежала к помосту, уходящему метров на тридцать в море. Оно бурлило, устрашающе ревя.
Подбежав к концу помоста, она на миг остановилась, и я начал быстро к ней подходить. И тут случилось самое страшное: Лиза оступилась и, - никогда не забуду! - протянув руку ко мне, полетела в воду, словно в пропасть. Я в ужасе бросился вслед, но ее уже не смог найти. Море забрало у меня жену. И я понял свою ошибку. Ошибку из - за своего эгоизма, грубого понятия о сердце. И вот я оказался в полном одиночестве с ребенком на руках. Жили за деньги, которые я выручал за свои картины. Каждый вечер я думал, что если бы смог все уладить… Но чтобы сделать это, нужно иметь великую храбрость.
Но нельзя жить прошлым, и теперь тоска моя превратилась в смятение. Все силы я положил на воспитание Ирины и, надеюсь, не стал для нее плохим отцом.
Ирина росла хилой и слабой девочкой, но сердце у нее всегда было золотым. Со мной она всегда мало разговаривала, часто уходила из дома, но всегда возвращалась. Не имея большой красоты, в ней есть нечто таинственное, загадочное. Я постарался уберечь свою дочь от ошибок жизни, которым поддался сам. Я только хочу сказать этим…- Олег Васильевич резко поднялся. - Ирина живет особой жизнью, она не как все. И, если кто - нибудь попытается изменить ее жизнь, я не знаю, чем это может закончиться.
- Но как же тогда она будет счастливой? - возразил я.
- Поверьте мне, опытному человеку, лучший выход из этой ситуации: вы должны покинуть город и никогда сюда не возвращаться.
- Олег Васильевич, вы предлагаете мне убить все мои чувства? Просто так погасить огонь надежд и грез?
- Я понимаю вас, вы молоды, а потому пылки, сентиментальны и мечтательны, - покачал головой хозяин. - Но все это пыль, и неожиданный удар судьбы разрушит сиюминутное блаженство. Все мы готовы верить в других по одной простой причине: боязнь за себя. Мы приписываем ближним те добродетели, из которых ищем выгоду для себя, и воображаем, что делаем это из великодушия. Попытаться исправить или переделать человека - это значит только портить его. Мы славим опыт, ибо он учит чему надо следовать и чего избегать. Что ни думайте, но через неделю вам придется уехать.
Я упрямо молчал. Мне было невыносимо мучительно слушать эти слова.
В дверях появился Н. Л. Он только что прогуливался по старой части города в обществе двух очаровательных девушек и пришел, чтобы увести меня.
12
Смеркалось. Стало холодно. Улицы наполнялись шорохами и зловещими криками птиц. Идя рядом с другом, я думал о наставлениях Олега Васильевича, и меня обдавало то жаром, то холодом. Угрызение совести и невероятная тоска терзали меня. Чувствуя, что хозяин прав, я замирал от ужаса. Но вместе с нарастающим волнением возникало смущение при мысли о будущем с Ириной. Так ли сильно нужно мне это счастье? Но как тогда успокоить Ирину? Остаться с ней? И обманывать всю жизнь ее и себя? У меня заболела голова.
- Р., тебе дурно? Может, лучше вернуться?
- Это так… - затряс головой я. - Пройдет.
Но перед глазами у меня все поплыло, и я чуть не упал.
- Да что с тобой? - изумился мой друг. - Ты очень плохо выглядишь.
Я молча посмотрел на него.
- Уж не от любви ли? - насмешливо поинтересовался он.
- Не знаю, - ответил я. Душевным мукам он мало верил, потому я не открылся ему.
- Нет, Р., так не пойдет, - заметил Н. Л. - Неверно это было с самого начала! А ведь ты неглупый парень. Ты перестал общаться, сидишь в своей комнате и молчишь. Разве это не существование калеки?
- Ты прав, Н., - монотонно согласился я. - Я ухожу.
- Куда ты? - не понял мой спутник.
Не удостоив его ответом, я побрел куда глаза глядят. Н. Л. не стал меня догонять, лишь искры решительности блеснули в его глазах.
Я шел, и вдалеке от меня возникали силуэты знакомых, те места, где я бывал. Я слышал приглушенные, отрывистые голоса, которые сливались в один болезненный стон. Все мои страдания изливались в нем. И я осознал свою беспомощность; коварная надежда шептала, что все решится само собой. А потом беспомощность сменило презрение. Презрение к себе, к своему никчемному существованию. А презрение не несет ничего, кроме разрушительной усталости. В безмолвии я опустился на скамью, борясь со своими чувствами. Немного посидев, я погрузился в дремоту.
И вот снится мне: я стою посреди улицы, вокруг - ни души. Меня пронимают страх и любопытство, и я бегу к ее концу. Но, странное дело, сколько бы я не бежал, все равно остаюсь на месте. Внезапно меня поглотил свет. Он струился со всех сторон, я сам как бы стал призрачным, неосязаемым. В свете, словно карандашом, была вычерчена женская фигура. Она летела ко мне, рассекая Вечность. Я бросился к ней, чтобы обнять. Но от меня отходили тонкие ледяные нити, и невидимый кукловод безжалостно тянул куда - то назад. Я ужаснулся: за моей спиной стояли все те, которых я знал раньше. Но как уродливы были их лица, как злы и алчны. Их иссиня - черные руки хватали меня, чем-то невидимым кололи, резали, и я почти физически ощущал боль.
- Ты такой как мы! - кричали они. - Оставайся с нами, не думай о ней, мы - твоя семья. Ты можешь, оставайся…
Мне стало безумно страшно. Все мысли нахлынули разом и смешались. Я начал сопротивляться, но задыхался от отчаяния. Ударило по глазам, и я прикрыл лицо рукой. А потом почувствовал нежное прикосновение руки. Это была та самая незнакомка. Необыкновенное величие появилось в ее облике, и я вдруг ощутил мучительное одиночество, с которым мне придется пройти свою жизнь. Жизнь без нее… Она улыбнулась и кивнула головой. В тот же момент я обмяк, и враги схватили меня. Мне показалось, что они хотят разорвать меня на части. Дух мой перестал чувствовать; я плыл в неведомом пространстве. Я застонал, сначала тихо, потом громче, и с усилием проснулся.
13
К вечеру сердце стало ныть пуще прежнего. Безнадежность застыла в душе. Я был подавлен жестокой действительностью. В полном изнеможении я сидел в кресле и читал книгу. Я находился в полузабытьи, когда вошел Н. Л., как всегда спокойный и невозмутимый. Он сел напротив меня и закурил. Кольца белого дыма подымались к потолку.
- Довольно грустить. Собирайся, нам здесь больше нечего делать, - неожиданно заключил Н. Л. - Я поговорил с твоей Ириной, пока ты убивался. Она согласна тебя оставить.
На мгновение наступила тишина. Я не верил своим ушам. Во мне соединились злость, испуг и изумление.
- Как? Зачем ты это сделал? - внезапно злость уступила место интересу узнать самое страшное и осмыслить его. - Что, что ты ей сказал?
- То, что тебя обидела ее пренебрежительность, и ты больше не хочешь видеть Ирину.
Я вскочил с кресла и, поражаясь его наглости, воскликнул:
- Но ведь это все неправда.
- Думай, что хочешь, через некоторое время сам меня поблагодаришь. Тебе не нужна такая любовь. Займись самовыражением - больше толку будет. Я заметил, что ты утратил мужество. А может быть, его никогда и не было. Я сделал одолжение тебе, чтобы мир мифов не затянул тебя.
- То, что может нравиться тебе и остальным, мне не нравится, - глухо произнес я.
- Нравится, не нравится! - проворчал Н. Л. - У нас, умных людей, в жизни, в делах, даже в любви - везде причина, следовательно, и следствие – счастье. А у нытиков, - он усмехнулся, - везде никому ненужные чувства, которые только вредят. Мало ли еще будет Ирин…
- Не хочу больше слушать тебя, - прервал его я. Н. Л. встал с кресла, взял меня за плечи и встряхнул.
- Смирись; что раньше было прекрасным, пусть теперь останется ничтожным. Дай успокоиться волнениям в своем сердце, и покой сам к тебе придет.
Я оттолкнул его и слепым взором безумца осмотрел комнату. Слезы застилали мне глаза, слезы тупой ненависти. Выбежав из дома, я машинально помчался к побережью. Я не мог понять поступка моего друга.
«И что теперь будет? Нужно объясниться с Ириной. Хотя, - я приостановился, - это нужно лишь мне для того, чтобы усмирить совесть. А ей это принесет еще более сильные переживания. Я виноват и обязательно должен что - то сделать».
Дневной свет уже давно иссяк, но мрак от меня отгонял звон звезд. В шуме ветра за спиной я слышал ее голос. Прибежав к набережной, я искал Ирину с трепетом в душе. Но там никого не было; лишь чайки тревожно кричали над глубоко черным морем. Я пал на колени и закрыл глаза. «Значит, все решилось так ужасно…Мне нужно уехать, чтобы не сделать новых ошибок и никого не мучить». И я сдался.
В ту же ночь я спешил в порт, равнодушный ко всему. В моей душе словно погас огонь жизни. Полная луна стояла в темном небе. Тысячи ее бледных искр обливали меня. Она была действительно таинственной, недаром же она избрала для своего торжества темное время…
Заказав билет в Турцию, я взошел на пароход и, сев на свое место, прислонился к окну лицом. Синеву небес покрыла огромная туча. Застучали первые капли дождя по стеклу. «Спасибо, судьба, ты мне показала все, что я должен знать, и объяснила достаточно красноречиво. Глупое сердце понимает больше, чем разум. Зло в жизни порождает зло, тоска - тоску, и ничем этого не объяснить. Неведение лишь самый опасный враг, из - за которого и происходят ужасные вещи. Каждый волен выбирать свой путь сам, и никто не может обвинить человека в его выборе», - размышлял я.
Пароход загудел и медленно поплыл прочь от причала, увозя меня от беспокойств, мучений, оставляя лишь силу души и горький опыт жизни. Я чувствовал в себе лучик любви, еле - еле пробивающийся сквозь залежи несовершенства; может быть, лучик был тусклым - тусклым, но он был! Зная о его существовании, я облегченно вздыхал, но у меня не было возможности развить то недозревшее счастье, настоящее счастье.
14
Прошел год после того, как я приехал к родителям. Мало - помалу новые встречи, условия жизни и тишина укрепляли меня, помогали забыть Ирину. Я потихоньку впадал в мир лени и беззаботности, где любовь и страсти не имели никакой роли. Лишь иногда я спрашивал сам себя: «Почему я не хочу быть лучше, чем сейчас? Гаснут мои таланты, а я…». И тотчас же отвечал: «А как же карьера? Все делают деньги, один я отстал от века…Пора, пора!» Впрочем, скоро мне опротивели бесконечные веселья. Все мне угождали, никто не мешал: а я все-таки скучал, скорей всего, от пресыщенья!
Я смирился с прошлым: внутренняя злость постепенно сменилась размышлениями. Теперь любовь к Ирине куда - то пропала, и накопилось лишь сострадание к судьбе бедной девушки. Я метался от бездействия и в конце концов решил приехать к Ирине, навестить и узнать о ее здоровье. С Н. Л. я сдружился и простил его: ведь он хотел помочь мне и открыл глаза на мир. «Все же он намного умнее меня, - думал я с уважением. - Он знает то, чего я не знаю и не понимаю, значит, мне нужно учиться у него». И все-таки в поездку с собой на этот раз я Н. Л. не взял: решил сам поговорить с Ириной и все уладить.
Приплыв в город, я решил направиться сразу домой к Ирине. Светило яркое солнце, сердце подсказывало - что - что будет. Вот и тот самый дом…
Я позвонил три раза подряд. Дверь скрипнула, и я увидел Олега Васильевича. Как же он изменился! Лицо хозяина казалось усталым, напряженным, от прошлой красоты не осталось и следа. Он похудел, походка у Олега Васильевича стала подпрыгивающей. Я испугался.
Хозяин смерил меня взглядом, холодно ухмыльнулся и пропустил
меня во двор. Я немного постоял, неподвижно, прислушиваясь в ожидании, но ничего не услышал.
- Я приехал повидать Ирину, - сказал я, повернувшись к дому. - Где она?
- Знаете ли вы, Р., как тяжело терять тех, кого любим? - тихо произнес хозяин. - Семья - вот истинная история и философия рода человеческого. Когда вы уплыли, Ирина заболела. Бедняжка вскакивала с постели, звала вас, а потом начала таять на глазах: у нее были приступы, она никого не узнавала. А однажды вечером, смертельно больная, она что-то написала и попросила передать это вам, - он протянул мне листок бумаги.
- Но что с ней? - поинтересовался с нетерпением я, пряча в карман письмо.
- Ее тело отдано земле, а дух, наверняка, среди ангелов, - произнес Олег Васильевич.
- Не может быть! - вскричал я, словно громом пораженный.
- Р., я ненавижу, когда умирает кто-то. Хоть она была и сумасшедшей, но все же моей дочерью. Но я вас не виню: видимо, так будет лучше для всех нас.
Я уже не слышал хозяина. Сам не свой, я пулей вылетел со двора. Грустная осень встретила меня, даруя свои желто - бурые цвета. Листья тревожно падали на дорогу, и тотчас ветер закручивал их в бешеном водовороте.
Судорожно я достал письмо и стал читать его, сжимая дрожащими руками:
«Дорогой Р. Л.! Не злитесь на меня, я не желала вам зла и никогда не пренебрегала вами. Напротив, вы подарили мне те минуты счастья, о котором я мечтала всю жизнь, и я благодарю вас за это. Затем вы ушли и подарили мне боль и слезы. Но это были не слезы слабости. Вы дали мне шанс, но мне не хватило времени сказать вам, что я люблю вас. Спасибо вам за все и прощайте, мой друг!».
Я обессилено закричал. Невыразимый ужас сковал мой разум. «Глупец! Какой глупец! Среди фальши и непонимания я не смог увидеть самую дорогую мне. О чем же я тогда думал? Только о себе, а о ней… А ведь Ирина не добровольно отбросила свою жизнь. Эту жизнь у нее отобрали. У нее с детства не было матери, отец давно перестал обращать на нее внимания. И ей не было к кому обратиться, кроме как ко мне, чужому человеку, который не может понять сам себя. Убежав, она дала не только себе начать жизнь сначала, с чистого листа. Она дала шанс мне. Я же лицемерил, струсил перед лицом первой опасности и уехал. Ирина оказалась таким непорочным существом, самым совершенством. Решил, что можно любовь зачеркнуть. А нужно просто любить, искренне, сильно, без вопросов. Прав был Н. Л.: нельзя изменить неизменяемое, но можно сделать его другим».
- Прощай, Ирина, - произнес я вслух. - Ты помогла мне справиться с прошлым и навсегда останешься в моем сердце. Клянусь, твоя смерть не будет бессмысленной.
И я сдержал свои слова. Я покинул дом, свое общество. Я увидел настоящий мир, в котором я раньше не выполнял ничего, кроме своих надобностей. Понял, что провел часть своей жизни глупо, безалаберно. Ни карьера, ни фортуна не улыбались мне, но, знаете, молодой человек, я не жалею об этом. Не деньги важны в судьбе…
Он замолчал. За окном влажные листья мелькали по шторе, как бабочки. Мужчина неподвижно сидел: его сердце тосковало по тем временам, когда девушка с чудесным лицом рассказывала ему о несбывшейся мечте. Ветер надувал штору все сильнее, - в купе ворвался запах земли и цветов.
Дверь скрипнула, и в комнату вошли, несмело осматриваясь вокруг, Иван и Кирилл. Лица их выражали полнейшее неудовлетворение.
- Как ты можешь здесь находиться? - спросил Иван. - Мы пришли забрать тебя.
Александр растерянно посмотрел на них, потом на Р. Л., и как-то виновато последовал за своими друзьями.
- Что ты делал? О чем вообще можно разговаривать с этими…животными? - спросил Иван.
- На таких в мире и не глянет никто! - подтвердил Кирилл.
Александр все время молчал. Он слышал их слова, и ему становилось страшно. Они с теми, кто был в вагоне третьего класса, были двумя разными мирами, которые никогда не смогут понять друг друга. Между ними лежала огромная бездонная пропасть, через которую невозможно было переступить. Но тот, кому удалось это сделать, смог понять все. А как же он, Александр, мог оказаться на стороне тех, кто оказался против человека, когда мог быть на стороне Р. Л., того, кто через жизнь переступил, чтобы понять гармонию мира? Он остановился и пошел назад.
- Что ты делаешь? Почему туда идешь? - закричал вслед Кирилл.
Александр на минуту остановился и, посмотрев на них, сказал с неведомой ему силой:
- Потому что во мне есть человеческое!
Я вошел в комнату и, подойдя к Р. Л., снова сел рядом с ним.
- Вы вернулись? - удивился мужчина. - Вот уж не ожидал…
- Просто я понял кое-что, - заметил парень. - Во всем должна быть честь и совесть.
Через несколько часов они расстались. Р. Л. вышел из поезда и попрощался с Александром.
- Я рад, что мы познакомились, - он пожал юноше руку на прощание. - Запомните: любовь - это чувство, не подвластное человеческому уму, это - истинная сила.
Мужчина надел шляпу и пошел прочь. Александр задумчиво посмотрел ему вслед. Больше он его никогда не видел.
15
Синие облака стремительно пролетали над набережной, море было похоже на растопленное золото под лучами месяца. Южный ветер - хрипун разговаривал с морем о разных тайнах. По набережной шел Р. Л., прикрывая глаза и согнувшись навстречу ветру…
Он поселился в одном из квартир города К. и преподавал уроки литературы в одной из старых школ. К семи часам вечера Р. Л. обычно возвращался домой и думал, думал…Иногда он выходил к побережью, и тогда с невероятной ясностью вспоминал все то, что на время ускользало от него…
На секунду он остановился, поднял голову и закричал:
- Я люблю тебя, Ирина!
Ветер подхватил и понес крик, как гордого орла, в пространство природы. Знакомый лепет раздался в его ушах. Удивительно, но повторялось одно и то же слово. Слово это было всемогущим, но тревожным, накладывающим ответственность. Р. Л. спокойно, словно на него снизошла благодать, закрыл глаза. Он ничему не удивлялся, как не удивляется инок или гладиатор, а просто верил. Он возлюбил ночь, небо, других людей, и перестало ему казаться, что они злы и алчны, а просто по какой-то необъяснимой причине не умеют самоотверженно любить. Внутри Р. Л. звучал голос его живой души.
Р. Л. горько улыбнулся и едва слышно заключил:
- Значит… Самое лучшее в мире - любовь…