Вместо предисловия
– Честь и слава 21 - бригады не простые слова, – сказал комбриг 21-й, Герой России Геннадий Дмитриевич Фоменко. 550 бойцов были представлены к правительственным наградам. В числе первых в этом списке фамилия Димы Мазнёнкова. Ему был вручен Орден «Мужества». Запомните это имя, сказал комбриг: Мазнёнков Дмитрий Владимирович. Я запомнила.
Эхо кавказской войны
До встречи с Димой Мазнёнковым, я слышала о нем дважды. В первый раз случайно, став невольным свидетелем разговора ребят из третьего батальона. Говорившие не знали имени героя, но, наперебой рассказывали, как в декабре 99, после тяжелого, продолжительного боя на Старых Промыслах, вытаскивали они полуживого израненного бойца, из-под огня. Последние метры солдат уже не мог даже ползти. Закрыть раненого бронетехникой, забрать, став над ним, возможности не было – боевики открыли шквальный огонь. Отступить софринские не могли. Своих надо вытаскивать. Решили бросить парню веревку, привязав палку, чтобы долетела до раненого, ...
Как удалось, из положения лежа, под шквальным огнем противника добросить эту спасительную веревку, представить трудно, но, судя по всему, сделать это удалось. Паренек, у которого уже не было шансов, ухватился двумя руками за палку, и его буквально втащили к своим...
Чем закончилась история, что стало со спасенным, я так и не узнала. Нас пригласили тогда в клуб, и я потеряла рассказчиков в толпе. История звучала невероятно, но усомниться в подлинности рассказа оснований у меня не было. Подслушанный диалог не был рассчитан на постороннего слушателя…
Правда, в тот же день я услышала имя Димы Мазнёнкова еще раз. О нем рассказал уже с трибуны Комбриг 21-й – генерал Фоменко. О мужестве солдата, о его воле к жизни. И еще о том, что представлен солдат к высокой правительственной награде, – ордену Мужества.
Тепло говорил Комбриг о парнишке, как о сыне. И опять, как это нередко бывает, когда речь идет о Софринцах, подумала я: вот же он, самый настоящий Герой нашего времени. Если не о нем, то о ком вообще можно написать? Конечно, я решила найти Диму, встретиться с ним, и вскоре такая возможность мне представилась.
Где растут герои?
В приемном покое Центрального военного госпиталя Внутренних войск Диму быстро отыскали в списках, стоило только объяснить, кого и зачем я ищу. Зачитали диагноз: минно-взрывная травма, огнестрельное ранение, минно-осколочный перелом правой бедренной кости. И еще… и еще...
Ранение 28 декабря 1999 года. Чечня.
– Третье отделение, травма, палата № 310.
Иду на третий этаж, ищу 310-ю, хочу знать, кто же он, этот героический мальчик, этот несгибаемый русский солдат призыва 1\8?
Все кровати в палате, кроме одной, пусты. Дима, "закованный" в аппарат Елизарова, сидит на постели. Рядом отец.
Представляюсь. Визит мой никем не планировался, разрешения я ни у кого не спрашивала, поэтому в нескольких словах объясняю его цель, исподволь рассматривая сидящего на постели парнишку. Коротко стриженные темные волосы, большой лоб, умные добрые глаза. Нога по самый верх закована в аппарат Елизарова. Прошу рассказать о том, что произошло.
Парень немного смущен. Героем он себя не чувствует. Сначала - выполнял приказ, потом - долго полз, потому что просто хотел жить. Теперь вот пытается вернуться в строй. Правда получается пока не очень… поэтому рассказывать особенно нечего.
– Если вас интересует что-то конкретно, пожалуйста, задавайте вопросы!- говорит Дима.
Я начинаю с самого начала, прошу моего героя рассказать о себе. Откуда он, как попал в армию, как ему служилось до этого проклятого боя на Старых Промыслах? Как оказался один среди врагов, и как все-таки удалось выйти к своим? Все время нашего разговора отец Димы молча сидит рядом. Постепенно вырисовывается общая картинка произошедшего.
Мазнёнков Дмитрий Владимирович – единственный сын в семье. Призывался пензенским военкоматом, - мама и папа живут в Пензе. Служит в 21 бригаде особого назначения. До армии Дима окончил коммерческий лицей по специальности организатор коммерческой деятельности…
Выводы о том, что Дима Мазнёнков неравнодушен к окружающему его миру, мысль выражает легко, точно, схватывая буквально на лету, я делаю сама. И еще, не могу объяснить почему, да и не мне, наверное, об этом судить, но в процессе общения с раненным бойцом, в силу каких-то, не видных на первый взгляд деталей нашего разговора, у меня создалось впечатление, что Дима из тех, о ком говорят: можно идти в разведку.
Это субъективно. Было что-то такое в этом мальчике.
Чтобы продолжить разговор, задаю вопрос:
– Дима, как Вы попали в спецназ?
В ответ усмешка.
– Можно сказать, что случайно. Как и всегда во время призыва, из разных воинских частей в военкоматы приезжают офицеры забирать призывников. Когда всех разобрали, в Пензенском военкомате, где нас собирали, от призыва 1-8, осталось пять человек, всех направили в Софрино. Один из пяти был я. В часть прибыли 24 июля 1998 года.
– Была ли у Вас к этому времени какая-нибудь специальная подготовка?
– Нет. Курс молодого бойца проходил здесь же, в бригаде. В сентябре был уже в комендантской роте, затем, перевели в роту охраны.
Оттуда попал в Чечню.
– А как вообще формируются такие отряды?
– Не знаю, как в других местах, но у нас двадцать четыре человека были прикомандированы 3-ю мотострелковую роту 1-го батальона особого назначения из разных подразделений. Командиром был капитан Байсакалов. Потом произошла замена офицеров, командовал нами другой человек, – командир 3 взвода, имени его я не знаю, знаю только звание – старший лейтенант. Этого старлея ранило тогда же, 28 декабря, на Старых Промыслах…
Мы долго разговаривали с Димой.
Солдат спокойно и сдержанно говорил о страшных событиях, участником которых ему довелось быть.
Вот его рассказ, записанный почти дословно:
В конце декабря бригада вела тяжелые бои, стараясь выбить боевиков из Старопромысловского района. 28 декабря 1999 года Дима, как впрочем, и многие из тех, кто прошел этот ад и остался живым, будет помнить всегда.
Зачистка
Колонна бронетехники – 9 танков и порядка 10 БМПешек двинулась вдоль улицы Старых Промыслов на “зачистку”. Софринские были не одни, рядом шел СОБР. За броней каждой из машин – группа солдат, человек двадцать. Они не просто шли. Их обстреливали из «зеленки», из одноэтажных домов частного сектора, из виднеющихся вдали, девятиэтажек. А спецназовцы стреляли в ответ.
В условиях уличного боя гражданское слово “шли” включает в себя многое. Бежали, ползли, падали на грязный, смешанный с землей снег, вскакивали, снова бежали, и – обязательно – стреляли в ответ.
Колонна продвигалась медленно. Дима находился где-то в середине колонны, с другими солдатами, под прикрытием брони.
– Это после войны можно говорить о боевых друзьях, а там, на войне, в скоротечном бою, когда и ситуация и действующие лица меняются практически ежесекундно, не всегда знаешь даже имя того, кто идет рядом. Слишком скоротечны события.
Когда Дима услышал, что ранен командир первого батальона и убит лейтенант – командир взвода, за первым танком в живых оставалось всего четыре человека. Дима мгновенно оценил ситуацию. Он был пулеметчиком, и знал, как нужна огневая поддержка, чтобы вывести из-под огня раненых.
Если не он, то кто же? И Дима, под огнем, побежал к первому танку, таща свой ПКСМ (пулемет Калашникова модернизированный станковый). Он упал рядом с гусеницей, и стал простреливать “зеленку”, дома, откуда вели огонь боевики. Когда бежал, видел, лежащего недалеко слева, мертвого командира взвода, видел раненного майора, но в тот момент его задача была стрелять, чтобы подавить огонь. Танк включил заднюю скорость, солдаты попытались вытащить из-под огня раненых. Убитого взять возможности не было.
– Потом! – крикнули Диме.
Тащить и пулемет, и патроны одновременно невозможно. Второй номер пулеметного расчета несет боеприпасы. Он должен быть тенью первого. Но в бою не всегда получается так, как хотелось бы. Когда, уйдя на триста метров вперед, первый танк заглох, Дима обнаружил, что патронов у него почти не осталось, а второй номер его расчета остался далеко сзади. Плотность огня была такой, что высунуться из-за брони было нельзя. Танкисты запросили помощи, и на помощь пошел второй танк. И тоже заглох! На помощь пошел третий. Но в него прямой наводкой ударили из гранатомета. Танк загорелся и стал уходить назад.
Наконец, видя, что атака захлебнулась, дали команду отходить.
Но над вторым танком, в воздухе, взорвалась граната. Все, кто были за танком, получили ранение в голову, а Диме Мазнёнкову посекло осколками голову и спину.
Оба танка по рации запросили помощи. Танкисты еще стреляли, но с заглохшими моторами машины были слишком хорошей мишенью для бандитов.
Один из танков горел. Каждую минуту кого-то убивало или ранило. Из сорока человек, шедших за танками, в живых оставалось человек восемь! Почти все были ранены!
Люди были обречены, как были обречены заглохшие танки.
Тщетно матерились в шлемофоны танкисты, прося подбросить им огонька у тех, кто должен был стать последним козырем в этой смертельной игре.
Колонна вся была под шквальным огнем противника. А чехи ползли со всех сторон. Они были уже рядом. От занявших круговую оборону спецназовцев до бандитов было не более тридцати метров!
Дима и сейчас не может понять, почему бандиты остановились тогда.
Но... боевики отошли! То ли гранатометчик бандитов взял паузу, чтобы перезарядить машину, то ли наши наводчики были точны и огонь попал в цель, накрыв несколько огневых точек сразу, только на какое-то мгновение бой затих. Этого времени хватило нашим ребятам, чтобы провести передислокацию, а проще, найти более надежное укрытие.
Метрах в пяти от застывших танков была большая воронка. Все, кто мог еще передвигаться ползком, укрылись в ней.
Впрочем, уже через мгновение бой гремел с новой силой и опять, пытаясь перекричать грохот взрывов, танкисты продолжали корректировать огонь, давая координаты огневых точек бандитов.
Бой продолжался еще полтора - два часа, потом к танкам подошла машина БМП, чтобы забрать раненых. Правда, остановиться, чтобы собрать своих, у тех, кто пришел на БМП, возможности не было. Стоять они не могли. А раненые уже не могли влезть в машину без посторонней помощи! Дима видел, как, превозмогая боль, полз навстречу БМП паренек из 21- бригады, видел, как снайпер убил его! Кто это был?
Может быть, Максим Лукинов из Самары?
Или Андрюша Цуркан из Арзамаса?
А, может быть, это был Сережа Велижанин, чья безутешная мать ждет его еще и сегодня в деревне Ермаково, Свердловской области?
Дима не знает имени убитого.
Потом на глазах у Димы погиб Саша Медведев. Сашу Дима знал, знал, что призывался он из Московской области. Саша тоже пытался подползти к БМП. Но боевики так плотно накрыли огнем все пространство вокруг бронемашин и сами машины, что нельзя было двинуться. Саше оторвало голову взрывом.
БМП снова ушла в тыл. Раненые остались хорошей мишенью на новогоднем снегу, смешенном с грязью, кровью, останками человеческой плоти.
Стрелять было нечем.
Ждать дальше было нечего.
Дима понимал, что нужно выбираться из воронки и ползти к танкам.
Во-первых, потому что там могли быть еще живые ребята, и, может быть, кому-то была нужна его помощь...А во-вторых, оттуда было лучше видно улицу...
Танкист выползать из укрытия не хотел, это и в самом деле казалось в тот момент безумием.
Раненые не могли.
Нужно было сделать то, чему противился разум.
Диму вытолкнули из ямы. Если не он, то кто же?!
Пространство между гусеницами первого и второго танков было усеяно трупами. Живых не было! Броня не стала укрытием. Дорога была пристреляна с разных сторон.
Убедившись, обратно в воронку он вернуться уже не сможет, Дима Мазнёнков просто пополз к своим.
Израненный, потерявший, много крови, теряющий, время от времени, сознание. Шансов выжить у него практически не было. Но и ждать смерти, не делая ничего, он не мог!
Дима не помнит детали. Он просто полз.
По незнакомой местности, среди разрывов, каждую минуту рискуя нарваться на мину или попасть в перекрестие снайпера.
В первую ночь он чуть не погиб под колесами каких-то машин. Сквозь туман бессознания, не раз слышал, где-то рядом, нерусскую речь.
Последние числа декабря в горах, – сезон далеко не курортный. И то, что будет записано в диагнозе потом: «минновзрывная травма, огнестрельные ранения, минно- осколочный перелом правой бедренной кости», – это все уже есть. И с этим надо ползти! На вторые сутки Дима получил еще одно ранение!
В бровь. То ли ВОГ (войсковая осколочная граната) взорвалась где-то рядом, то ли снайпер метил в висок.
Дима решил, что это ранение станет в его жизни последним. В тот момент солдат успел подумать, что его убили.
Но сказать о себе – я мертв – нельзя! Осколок перебил нерв, глаз перестал видеть, но солдат не хотел сдаваться, он снова уползал от смерти!
Он замерз, и уже не чувствовал холода. Он потерял счет времени. Двое суток полз раненый солдат без еды и воды, но и это было вторично.
Он хотел жить! Он должен был выжить! Он еще так много должен был сделать в этом мире!
Он представлял себе безутешную мать, видел убитого горем отца. А та, его единственная, не встреченная еще!? Как может он обречь ее на одиночество?!
И снова солдат полз! Превозмогая нечеловеческую боль, метрами, потом сантиметрами измеряя пройденный к жизни путь. Он уже прополз зеленку, когда увидел невдалеке солдатскую палатку. Кричать не мог. Сил не было совсем. Уходило сознание. Он пробовал катиться, но огромная, кровоточащая рана на месте вырванной взрывом плоти чуть пониже спины, напоминала о себе тут же.
И снова уходило сознание. Дима проваливался сквозь время куда-то в недавнее свое прошлое. Туда, где не было боли, не было еще погибших его сверстников, где не было этого безумия, названного войной. Диме было бы хорошо там, если бы не плачущая мать.
Солдат силой возвращал себя из небытия. Открывал глаза, начинал ощущать боль. Ему казалось, что ползет он по кругу. Снова и снова возвращаясь туда, откуда начал он этот долгий, никуда не ведущий путь.
Шли третьи сутки, когда, открыв глаза, увидел Дима, недалеко от себя, дома. Потом, из грохота стрельбы сознание начало выделять далекие крики: “Ползи! Ползи!”
Ползти он не мог! Он крикнул, почти не надеясь, что его услышат! Но его услышали, и не только свои!
Бандиты открыли шквальный огонь, преграждая солдату последний путь к жизни. Чеченские снайперы открыли охоту! На мгновение показалось, что это конец!
Но три батальона 21- бригады особого назначения весь свой огонь сосредоточили на огневых точках противника, не давая боевикам перехватить инициативу!
Это был странный бой. Около двух тысяч человек с двух сторон сражались за жизнь одного. Боевики приговорили его к смерти.
21 - я бригада особого назначения отчаянно сражалась за его жизнь. Попробовали пройти к нему на БМП. Не удалось! Попытались пробиться на БТРе. Все понимали, что полуживого солдата можно забрать только через люк в полу машины, став над ним, но боевики не давали подойти к раненому ближе, чем на пять метров. Взрывы. Грохот. Дым. Крики:
– Аллах акбар! – боевики.
– Держись, ползи! – наши.
Это потом Дима узнает, что вышел к своим в зоне действия третьего батальона, а в тот момент, Дима уже почти не воспринимал происходящее. С такими ранениями долго не живут!
Когда до своих оставалось не больше пятнадцати метров, бросили дымовуху, чтобы укрыть солдата от снайперов. Потом стали бросать веревку. Но веревка не долетала до солдата!
Бросать приходилось под огнем, из положения лежа!
И тогда кто-то догадался привязать палку. Палка летела дальше!
Дима смог дотянуться до нее, сжать из последних сил.
Эти последние пятнадцать метров его тащили на веревке свои. Под огнем!
Бог и проведение помогли. Дима остался жить!
Солдат не заплакал, даже когда его за веревку вытащили с того света! Он уже давно перестал бояться, перестал чувствовать, он почти перестал жить!
Первое, о чем попросил Дима, было:
– Пить! И закурить!
Ему дали. На носилках потащили к полковнику Епифанову.
Епифанов расспросил солдата подробнее. Поблагодарил за мужество, за волю к жизни.
Диму погрузили на БТР, потом перенесли на УАЗик и в сопровождении капитана медицинской службы доставили в медсанбат на колесах. Там ему оказали первую помощь, сделали первую операцию.
Снова дорога, и снова госпиталь, на этот раз во Владикавказе, и снова операция.
Очнулся от наркоза в коридоре.
Потом опять дорога, опять госпиталь, на этот раз в Ростове.
В Ростове Дима Мазнёнков пробыл около десяти дней.
В середине января он был уже в Москве, в дивизии Дзержинского, в Центральном госпитале МВД. И путь, который пришлось пройти русскому солдату Дмитрию Владимировичу Мазнёнкому, чтобы окончательно вернуться к нормальной жизни был ничуть не легче тех трех суток декабря 1999 на Сарых промыслах. Боль и преодоление.
Когда мы говорили с моим героем в первый раз, Дима еще не вставал. Едва выйдя из критического состояния, он все делал, чтобы вернутся в строй! Едва придя в себя, Дима попросил, дежурившего у его постели отца, купить ему экспандер, чтобы разрабатывать мышцы. Долгое время Дима носил аппарат Елизарова, но потом, сняли и его. Кости срослись, мясо постепенно наросло, а душа?
Почти год Дима находился на лечении.
Р.S. Бой, с которого начинался долгий путь к своим израненного, воевавшего до последнего патрона солдата не затихал ни на миг, до 3 января 2000 года! Потом, дав отдохнуть ребятам всего один день, бросят их подавлять мятеж в Алхан-Кале. Потом был опять Грозный. Бои в Заводском районе. И еще, и еще... А с Димой мы встречались потом еще, когда он уже начал ходить.
Первая моя публикация о кавалере ордена Мужества Дмитрии Владимировиче Мазнёнкове заканчивалась словами: Сегодня у моего героя большие проблемы со зрением, со здоровьем. Осколок перебил нерв, нужна операция, а на операцию нужны деньги. Свой долг перед Родиной Дима выполнил сполна. Слово теперь за Родиной. И Родина дала свой «ответ»...
Шесть лет спустя объявила в розыск... Но это уже совсем другая история.
http://bratishka.ru/archiv/2001/5/2001_5_3.php