Предыдущая глава:http://proza.ru/2009/01/11/708
На окраине города, в ещё не до конца опустившимся на землю чёрном тумане, проступают очертания нескольких полу заброшенных гаражей. В одном из них горит тусклый электрический свет. В центре металлической крыши маленькая сорокаваттная лампочка, настолько засиженная мухами, что свет пробивается слабым пятном.
Гараж больше напоминает обычный сарай, где сваливают всякий ненужный хлам. У стены слева стоит старенькая металлическая кровать с панцирной сеткой. В куче тряпья, заменяющих постель, спит мужчина. Спит беспокойно, яростно выкрикивая почти нечленораздельные слова, всхлипывая, разметавшись на узкой кровати коряво, непривлекательно.
Мужчина небрит, лохмат, давно не мыт и неопрятен. Его правая нога, обмотанная серой тканью, пропитанная бурой жидкостью с грязными разводами, явно мешает мужчине, сковывая движения.
Возле кровати беспорядочно валяется несколько пустых бутылок из-под горячительных напитков. В гараже стоит неприятный запах: пахнет затхлостью, бензином и сивухой. В стороне от кровати стоит колченогий стол с ведром, чуть сплюснутым с одной стороны. Рядом с ведром металлический ковш без ручки.
Мужчина начинает шевелиться. При этом кровать издаёт глухие звуки, напоминающие скрежет зубовный. Открывается один глаз. Второй заплыл до такой степени, что открыться не может. За этим следует выражение на каком-то тарабарском языке, с перечислением родственников до седьмого колена — на больше, видимо, памяти мужчины не хватает.
Он тянется за ковшом, хватает его плохо подчиняющейся рукой, и, расплескав почти половину, подносит ко рту. Пьёт громко, захлёбываясь, проливая жидкость на густую, свалявшуюся бороду, а , выпив до дна, роняет ковш на пол, и снова проваливается в неспокойный сон.
Мужчина живёт в этом заброшенном гараже уже несколько месяцев. Сколько — он и сам не помнит: сбился со счёта. Да и к чему счёт, когда ему уже всё безразлично: и время, и люди, и сама жизнь?
Единственная вещь, интересующая его — это выпивка. Ради неё он способен на любое преступление: обмануть, украсть, убить. Правда до последнего дело не доходило: для пьющего человека у нас всегда найдётся возможность утолить «жажду». Пьяниц у нас почему-то жалеют и сочувствуют. Видимо, потому, что и сами не зарекаются от такой участи.
Серёга Хромой (так кличут обросшего мужчину) знает хорошо одно: это на хлеб насущный трудно найти денег, а на выпивку — намного проще. Дружки-приятели, кражи по мелочам, попрошайничество у церкви, мелкие приработки — вот далеко не полный перечень возможностей получить желаемую выпивку.
Например, вчера они с Николаем Ивановичем пили на деньги вырученные от продажи совсем нового, импортного пылесоса, который Иваныч увёл из-под носа своей дочери. Иваныч, в отличие от Серёги, был домашним, т.е. жил дома, и имел вполне приличный вид, когда бывал трезв. Поэтому именно он предлагал вещи знакомым продавщицам по дешёвке. Те обычно брали не торгуясь, а если цена не устраивала, просто называли свою, зная, что протеста не последует. Да и кто будет протестовать, ведь вещи предлагались краденые.
Серёга-хромай — это ни кто иной, как Сергей Иванихин — муж Нинки-копейки, который специально отрастил бороду, чтобы его никто не узнал.
Гараж, в котором жил Серёга, был тоже Иваныча.
-Душа моя, - убеждал его Иваныч, - летом и кустик ночевать пустит, а вот зимой, что будешь делать?
И Сергей честно отвечал:
- Не знаю.
При первом же знакомстве с новым местом жительства Серёга понял, что зиму в этом гараже он не вытянет: сооружение было сделано из добротного металла, но совершенно не приспособлено к российским зимам. Зимой в таком «железном гробу», как назвал это временное жильё сам Серёга, выжить не реально. И всё же первую зиму он кое-как прокантовался: взял у одного нового знакомого напрокат железную печурку. Всё тому же знакомому пришлось вырезать в стене гаража отверстие, чтобы вывести трубу. Дело оказалось нелёгким, и Генка-сварщик вволю наматюгался, выполняя работу.
Несмотря на это, печурка спасала Сергея только тогда, когда на улице было меньше десяти градусов мороза, а чуть только градусник показывал больше десяти — Сергей был вынужден искать себе иное пристанище. Вот тогда он и познакомился с продавщицей Галиной: полненькой, смешливой женщиной. Галя, в отличие от его жены Нинки, не блистала особой красотой, но была жалостливой и доброй.
Галина не любила пьющих, но Сергей понравился ей обходительностью, галантностью, умением говорить комплименты, поэтому она мирилась с его выпивками до поры до времени. Морозы закончились — Сергей запил и вынужден был вернуться назад в гараж.
Мужчина, как мог, навёл там порядок, и даже нашёл где-то плакат с изображением актрисы Анастасии Вертинской. Чтобы повесить его над кроватью понадобилось несколько жевательных резинок — иначе пришпандорить плакат к железной стене не удавалось. Плакат, провисев какое-то время над кроватью, исчез, словно красавица Анастасия не могла больше оставаться в этом приюте нечистоплотных, спившихся мужчин, всё более и более теряющих человеческий облик.
-А и то верно, душа моя, - ответил на это предположение Иваныч. - Настеньке здесь не место: она женщина тонкой душевной конструкции.
-С чего это ты взял, Иваныч? - удивился Серёга. - Вроде бы с ней лично не знаком.
-По лицу видно. - задумчиво произнёс старик.
-А что по моему лицу видно? - усмехнулся Иванихин.
-То, что ты — страдалец, - так же по-доброму ответил старик.
-Ну, уж это — шиш! - взвился Серёга. - Никакой я не страдалец!
-А кто же ты? - поинтересовался Генка-сварщик с трудом ворочая языком.
-Я? - переспросил Иванихин. - Я — человек!
-Нет-нет, - запротестовал Генка. - Ты не человек — ты дурак.
-Я ведь могу и обидеться! - встал в позу Серёга.
-На что? - изумился Генка.
-На дурака.
-И напрасно, - уверил его мастер на все руки. - Я же любя.
-Любя, дураком не называют!
-А как же тебя иначе называть?- продолжал удивляться сварщик. - Иваныч, Иваныч, ну скажи ему! У него жена, дети, квартира, а он мыкается по гаражам... Кто ты после этого? Ду-рак! Дурак — он и в Африке дурак...
Сабантуй закончился пьяной разборкой, в результате которой Серёга получил от сварщика железным кулаком в глаз, и затем разогнал собутыльников. Когда все разбрелись, Иванихин на чём свет стоит ругал Иваныча, называя его предателем, мелкой душонкой, болтуном.
Старик сидел, склонив голову, и каялся:
-Ты прав, душа моя, ты прав! Я не должен был говорить с посторонним человеком о твоей семье. И как меня нечистый дёрнул за язык? И сам не пойму, как вылетело... Ругай меня, душа моя, ругай! Заслужил, хрыч старый.
Эти фразы были произнесены с таким раскаянием в голосе, что у Серёги пропала всяческая охота к дальнейшему уничижению Иваныча, и он вдруг сказал примирительно:
-Да, я и сам хорош, старик! И с чего это я так на тебя окрысился?.. Ну, ушёл от семьи, что в том? Это же не преступление? На стенде «их разыскивает милиция» мой портрет не висит — бояться мне нечего...
И добавил уже рассудительно:
-Да и Генка-сварщик никому не скажет — он мужик надёжный: рабочая косточка.
Сергей смолк и, словно что-то обдумывая, прикрыл глаза. Или, может быть, заснул? И Иваныч решил потихоньку ретироваться. Заслышав шум, Иванихин, не открывая заплывший от удара глаз, попросил тихо:
-Не уходи, Иваныч! Тошно мне тут одному в этом железном гробу. Мне порой кажется, что я уже умер, а очнулся здесь... И никто не услышит: кричи не кричи — не докричишься... Побудь ещё немного. Расскажи о своей жизни...
Серёга знал, что старик любит вспоминать о своей прошлой жизни, всегда делает это с удовольствием. Особенно ему дороги воспоминания о жене, которую он всегда называет уважительно и нежно: Машенька.
Однажды Иваныч признался Сергею:
-Вот ты, душа моя, думаешь наверное, что я из очень интеллигентной, культурной семьи? И ошибаешься! Я самый обычный, рабоче-крестьянский мужик. Это Машенька меня сделала таким... Она преподавала у нас в вечерней школе. Я как увидел её — сразу влюбился. Веришь, или нет? С первого взгляда влюбился...
Серёга верил, ведь и у него самого была такая любовь: с первого взгляда. Поэтому Иванихин считал, что иной любви и не бывает: остальное только привычка, привязанность — и ничего более.
А Иваныч продолжал:
-До сих пор не знаю, как и за что она меня полюбила... Наверное, пожалела. Я был в те времена такой неотёсанный, необразованный... Сейчас даже стыдно становиться за себя, когда вспоминаю то время... Но очень к знаниям тянулся - любопытный был и настырный: умру, но своего добьюсь... Помню ей говорил: -«Жизни не пожалею, но своего достигну: все науки преодолею и стану образованным, культурным человеком».
-Ты своего добился, Иваныч! - подбадривал его Серёга — Теперь ты и есть культурный и образованный, интеллигентный человек...
-Э, нет, душа моя — не интеллигентный! Образованный и окультуренный — может быть! Но не интеллигентный, ибо интеллигентность даётся от рождения: передаётся из поколения в поколение. Вот Машенька моя была истинно интеллигентным человеком. Это да!... Этот слой в нашем обществе почти извели: сначала Ленин со своими приспешниками, а затем Сталин. Рубили под корень, чтобы уже наверняка...Посмотри на теперешнюю, так сказать, интеллигенцию: пьют, выражаются нецензурными словами, в обществе себя вести не умеют. Это новый советский класс, выведенный коммунистами: советская интеллигенция — и смех, и грех...
Старик ещё долго рассуждал по поводу интеллигентности, сталинщины, своей жизни, а Сергей, слушая спокойные рассуждения Иваныча, тихо засыпал, убаюканный и умиротворённый.
Потом старик уходил к себе: в каком бы состоянии не находился, он всегда самостоятельно, на твёрдых, казалось, ногах, возвращался домой. Порой Сергей думал не то с удивлением, не то с восхищением: -«Ну и крепок ещё старик! Не каждый из нас, молодых, так крепко стоит на ногах и вообще, и по жизни! Сколько ему, интересно, лет?!»
На этот вопрос Иваныч всегда отвечал одно и то же:
-Много, душа моя, много!
Так ни разу и не уточнив, сколько же на самом деле.
-Долгожитель! - решил тогда Иванихин, и навсегда зауважал старика, подкрепляя своё уважение действием: никогда не начинал без него ни единой бутылки, добытой, или заработанной им. Иваныч ценил доброе к себе отношение и отвечал тем же.
* * *
Сергей до сих пор любит компании. Заработав немного денег, он собирает друзей в «малогабаритном» гараже Иваныча и устраивает сабантуй. Первым приходит, конечно, хозяин гаража — самый культурный и благодарный гость. Остальные все — шушера подзаборная — так называет их Серёга, потому что они самые обычные бомжи, у которых за душой ничего: ни документов, ни жилья, ни настоящего, ни будущего. Выпив немного, они, как и все алкоголики сразу пьянеют, принимаются горланить песни, которые припоминают с большим трудом. Их завывания коробят музыкального Иваныча.
-Душа моя! Душа моя! - теребит он то одного, то другого. - Нужно петь так, чтобы душа разворачивалась, а Вы орёте, как потерпевший.
Даже к этим опустившимся на нет согражданам Иваныч всегда обращается на Вы, и это возвышает их достоинство. Видимо, поэтому старика принимают почти в любые компании. Хотя Иваныч резко выделяется в этих приблатнённых компаниях, его принимают за своего.
Во время Серёгиных сабантуев в гараже становится весело от анекдотов, разговоров «за жизнь», воспоминаний. Одним словом: жизнь бьёт ключом. В такие моменты Сергей вновь ощущает себя, как в молодые годы, душой компании, кажется счастливым, нужным человеком — своим в доску.
Но заканчиваются деньги, собутыльники расползаются кто куда по своим обычным местам обитания. Рядом остаётся только Иваныч, который отпаивает Серёгу, не давая ему загнуться. И снова: клятвы начать новую жизнь, снова приработки, магазины, снова Галя.
Вот уже почти два года Иванихин скрывается от семьи на самой окраине города, стараясь не попадать на глаза ни бывшим дружкам, ни знакомым, ни родным. Он давно бы уехал из города, но на это нужно деньги, а их у него не бывает никогда.
Впрочем, Сергей лукавит, когда говорит так: деньги у него иногда бывают, когда после очередного запоя он, наконец, приходит в себя и некоторое время не пьёт. В это время он и подрабатывает грузчиком в магазине, где работает сердобольная Галина, которая всё ещё надеется, что этот мужчина возьмёт себя, наконец, в руки, и тогда она приведёт его в свой дом.
Иванихин каждый раз обещает, что на этот раз завязал с выпивкой окончательно и бесповоротно, и неделю-другую старательно доказывает, какой он работящий, серьёзный, старательный мужчина. Но, как только в его руки попадают деньги, тут же возникают старые дружки-приятели, и всё начинается сначала: пьянки до потери сознания, грязный гараж, отборная брань, полная потеря человеческого облика.
Чуть больше месяца назад, Галя окончательно отказалась от Сергея, осознав, что исправить его уже невозможно. С тех пор он почти безвылазно обитает в гараже.
Хромым Сергей стал около трёх недель назад, когда его покусала собака, бродившая неподалёку от места его обитания. Нога, обмотанная серой тряпкой, постоянно болела, никак не заживая, и Серёга, время от времени, поливал её спиртным в целях дезинфекции.
Иваныч подозревал, что у Сергея начинается гангрена, но молчал, не желая пугать друга страшным диагнозом. Старик жалел Иванихина, потому что Сергей даже в совершенно пьяном виде, говорил, что он одинок, как перст, что у него в этом мире нет ни одной родной души.
Все последние три недели Иваныч не только подпаивает, но и подкармливает Сергея, таская еду из дома. Ещё вчера он, кроме выпивки, принёс ему хлеба, лука, пару банок тушёнки. Впрочем, всё это туже было съедено, а остатки растащили коты и собаки, потому что уходя к себе домой, Иваныч забыл закрыть за собой двери.
Начало вторжения Иванихин не видел, потому что спал мертвецким сном. Когда же он проснулся, то, заметив непонятную темень, подумал, что всё ещё продолжается ночь, и вновь свалился на свою убогую постель.
Ему снились жена и дети, которые многоголосо просили у него еды и денег, а Сергей во сне отбивался от них, как мог.
-Оглоеды! - кричал он. - Мать вашу так-разтак! Я, что папа Карло пахать на всю эту ораву?! У мамочки своей просите: это она вас на свет произвела!
Сергей так махал во сне руками, что задел повреждённую ногу и, проснувшись от резкой боли, надсадно закричал. Нога снова кровоточила. Боль была нестерпимой. Нужно было срочно принять обезболивающее. Но, пересмотрев все бутылки, возле кровати, мужчина ничего не нашёл. И тогда он заплакал, размазывая слёзы и грязь по лицу.
Иванихин вслух проклинал и свою жизнь, и родителей, отказавшихся от него, и жену, и ораву детей, которых он считал источником всех своих бед.
-Крольчиха! - причитал он. - Настоящая крольчиха. Ну ладно двое-трое, но пятеро?! Да ещё двоих чужих присубботила! Я, что ей папа Карло пахать на такую ораву?! Эх, Нинка, Нинка! А ведь я тебя любил! Даже порвал с родителями из-за тебя. А вон как всё обернулось...
Серёга понимал, что так долго не протянет: нужно было срочно поправить здоровье, иначе можно и дуба дать.
-И где черти носят этого Иваныча?! То торчит здесь целыми сутками — не выгонишь, а то и носа не кажет! И именно тогда, когда он так нужен...
Мужчина пошарил рукой между стенкой гаража и кроватью и, нащупав что-то рукой, изобразил на своём заросшем лице что-то наподобие улыбки.
-Нашёл, чёрт его дери! Нашёл!
Можно было подумать, что Серёга нашёл там заначку, и потому так радуется, но это был всего лишь бадик, который пару дней назад ему принёс Иваныч.
-Здесь, душа моя, здесь! - произнёс Сергей любимую присказку старика.
Опираясь на бадик мужчина поднялся с кровати, и с невероятными усилиями добрался до двери. Налегая на дверь плечом, с определённым усилием, открыл её, осознавая, что раньше она открывалась легко, широко распахиваясь и ударяясь в стену гаража.
Даже одним глазом Сергей успел заметить, что чёрное густое пространство за дверью при этом заколебалось, как новогодний студень.
-Ну и ну! - удивился Иванихин. - Это что за чертовщина?!
Чертовщина на вопрос Иванихина не ответила. Тогда он попытался достать её бадиком, опираясь плечом о косяк двери. Бадик вошёл в студень почти с таким же усилием, с каким нож входит в масло, только что вынутое из холодильника.
Студень с небольшим усилием затягивал деревянный предмет.
-А хрена не хочешь?! - возмутился мужчина. - Бадик я тебе не отдам! Мне он самому нужен! Куда я с такой ногой без него?!
Сергей вытянул больную ногу, словно показывая ненасытному студню нестерпимо болевшую ногу.
-Я бы лучше её отдал! - усмехнулся он. - Без ноги мне и подавать будут больше: как-никак инвалид.
Неожиданно студень выбросил тонкую щупальцу, охватывая больную ногу. Сергей не на шутку испугавшись, заорал благим матом:
-Ну, ты, тварь прожорливая, отдай ногу! Я пошутил! Ничего я тебе не отдам: мне самому нужно!
Несколько секунд он, пыхтя и ругаясь на чём свет стоит, вырывал из чёрного пространства ногу, опасаясь что эта тварь поглотит и его самого. Когда нога освободилась он, потеряв равновесие, шлёпнулся на пятую точку и сказал:
-Ну, всё, думал — мне хана!
Сидя на грязном полу, Сергей смотрел перед собой и с трудом соображал:
-Интересно, я сплю или это всё на самом деле? Если сплю, то почему так больно приземлился? Если не сплю, то что это всё значит?
Поразмыслив немного, он наконец, решил, что всё-таки это не может быть правдой, поднялся на ноги и твёрдым шагом добрался до кровати: во сне он мог себе это позволить, не думая о больной ноге.
Кровать приняла бедолагу со страшным скрипом, словно возмущаясь, но тут же смирилась со своей участью. Иванихин провалился в спасительный сон, как в омут: не сопротивляясь, не думая.
Во сне к нему приходила мать. Она сидела на единственном стуле, на котором обычно сидел Иваныч, и, глядя на сына, молча плакала. Сергей сел на кровати, опустив ноги на грязный пол, и, стыдясь своего неопрятного вида, недовольно пробурчал:
-Как ты здесь оказалась, мать? Зачем пришла? Это совсем ни к чему...
Мать так же молча поднялась со стула и вылетела в дверь лёгким облачком.
-Всё, всё, я сплю, сплю... - успокоил сам себя мужчина, укладываясь лицом к стене, чтобы не видеть ничего.
Потом к нему один за другим приходили его друзья-собутыльники и задавали дурацкие вопросы: как он докатился до такой жизни, что собирается делать дальше, прекратит ли пить или нет?
-Что за допрос?! - возмутился Сергей. - Какое вам до этого дело?! Чья бы корова мычала! Чем вы меня лучше?! Вы сами такая же пьянь, и такая же рвань, как я!
-Душа моя, - успокоил его Иваныч. - тебе обязательно нужно ответить на эти вопросы, ведь сейчас стоит вопрос, достоин ли ты жизни или нет?
-Да кто вы такие?! - закричал Сергей. - Вы что боги, чтобы решать жить мне или нет?! Да пошли вы все к такой-то матери! И не возвращайтесь больше - вы мне осточертели! Глаза бы мои вас больше не видели, алкаши несчастные!
Неожиданно всё пропало, и Иванихин вздохнул облегчённо:
-Наконец-то я побуду один. Ни минуты покоя: куда бедному крестьянину податься? Достали уже... Со своими вопросами и претензиями. Можно подумать...
Но его ворчание прервало новое явление. Неожиданно у постели Сергея возникла Нинка — его жена.
-«Ну вот это уже совсем ни к чему! - с досадой подумал Сергей. - Начнёт снова канючить, тыкать в нос детьми, денег просить... Когда же это всё закончится?...»
Присмотревшись внимательно, Сергей осознал, что женщина, сидящая у кровати, конечно, Нинка, но не такая, какой она была последнее время: усталая, издёрганная и озлобленная, а та, другая — прежняя: красивая, гордая, весёлая. Её заливистый смех поднял Сергея с постели, заставив сделать попытку привести себя, как любит говаривать Иваныч, «в убогий вид».
Нинка с жалостью и любовью смотрит на него и начинает говорить невероятные вещи:
-А, знаешь, Серёжа, к нам вернулся Анатолий. Он, оказывается, вовсе не погиб, а был в плену. Мы теперь ни в чём не будем нуждаться: Толик привёз еды, подарки детям. Они впервые за последние месяцы наелись досыта... Брат сказал, что не оставит нас в беде: будет помогать... Но дети постоянно думают о тебе: они тебя любят. Возвращался бы ты в семью, Серёжка... У нас теперь будет совсем иная жизнь: я пойду работать, дети будут учиться... Приходила твоя мама и сказала, что они с отцом давно простили нас. И они тоже хотят, чтобы у тебя была нормальная семья. Обещали оказывать посильную помощь. Ты же знаешь: они обеспеченные люди. А ты, Серёжа, их единственный сын...
Она всё говорила и говорила. Сергей слушал её и молчал. Молчал долго, упорно. В голове у него было на удивление светло, и мысли были ясные, чёткие.
Наконец, Сергей не выдержал:
-Посмотри на меня, Нина. Зачем я вам такой: неопрятный, опустившийся, пропащий забулдыга?... Да и жить-то мне, видимо, осталось всего — ничего: боль в ноге поднимается всё выше и выше... Ты уходи, пожалуйста, к детям, а я здесь тихо и отойду в мир иной.
-Душа моя, - почему-то словами Иваныча сказала Нина, - ты не умрёшь. И нога твоя уже совершенно прошла. Разве ты не хочешь жить чистым, обновлённым человеком вместе со своею семьёй, где тебя любят, где ждут тебя?
Сергей внимательно посмотрел в глаза жены и увидал в них такую же нежность и любовь, как в первые годы их совместной жизни, и уже не смог сказать своё категоричное «нет».
Потом его взгляд скользнул вниз на больную ногу, и только теперь он осознал, что она совсем не болит, что от прежней раны не осталось ничего — словно её и не было никогда.
-Вот это да! - восхитился он — Прямо мистика какая-то!
-Это не мистика, - улыбнулась в ответ женщина, - это плата за жертвы на Земле, причинённые человечеству живой материей.
-Какой такой материей? - не понял Иванихин.
-Той, что за твоим порогом, - пояснила Нина, - той, что исцелила тебя физически. А вот моральное исцеление — это целиком и полностью твоя работа... Решайся, Сергей. Сможешь ли ты стать нормальным человеком, сможешь жить в ладу со своей совестью, в ладу с любящими тебя людьми?!
-Так сразу?! - сомневается Иванихин. - А если у меня не хватит сил преодолеть себя, преодолеть тягу к спиртному?
-Твой организм полностью очищен от этой дряни, и начать новую жизнь будет гораздо легче, чем раньше. Ведь ты пытался неоднократно начать новую жизнь, не так ли?
-И каждый раз вновь срывался на дно, - криво усмехнулся мужчина. И добавил грустно: - К сожалению у меня совсем нет силы воли. Это меня и погубило: я безвольный, бесхарактерный человек.
Иванихин немного помолчал, а потом поинтересовался:
-Почему ты решила вытащить меня из этой трясины? Ты всё ещё любишь меня?
И женщина, сидящая напротив, вдруг сказала не от имени Нины, а от имени совершенно постороннего человека:
-Нам жаль твою семью, твоих детей: они интересные, цельные личности, и им нужно помогать, развивать их таланты, а не губить на корню.
Сергей хотел запротестовать, но женщина остановила его жестом,
-Впрочем, если ты не хочешь, мы не будем настаивать, а просто аннигилируем тебя.
-Что-что? - не понял Иванихин.
И женщина пояснила:
-Растворим до молекул.
-Вот это альтернатива! - ужаснулся мужчина. -Значит у меня нет выбора?!
-Отчего же нет? - ответила собеседница. - Их два: жизнь или смерть — иного не дано.
-Вы надеетесь, что я такой дурак, и выберу смерть, когда с моей ногой всё в порядке?! Ошибаетесь: я выбираю жизнь!
-Но учти, Сергей, - предостерегла его женщина: дороги назад уже не будет.
-А именно? - захотел уточнить Иванихин.
-А именно: семья, дом, работа, примерная жизнь и, как это у вас говорят, совет да любовь.
Женщина, которую он сначала принял за Нинку, продолжала:
-В вашей семье ходит такое выражение: моральный урод?
-И это Вы знаете?! - удивляется Сергей. - Да так называют младшенького — Кешу.
-Странно, - говорит собеседница, не выражая при этом никаких чувств. - Этот мальчик из всей вашей семьи самая цельная, самая интересная и самая целеустремлённая личность. В будущем он станет выдающимся человеком.
Моральный урод — это ты, Сергей. Твоя моральная сущность искажена до такой степени, что найти тебе подобного — трудно, почти невозможно. Единственное, что нас останавливало от окончательного действия на твой счёт, так это то что в тебе нет зла — ты не злой, но и не добрый — нейтральный: прямо какой-то уникум рода человеческого. И если бы не твоя семья...
Сергей понял, какой вывод за этим последует и по привычке хотел выругаться,
но не посмел. А женщина улыбнулась и сказала:
-Вот с этого и начинается новая жизнь.
Иванихин смущённо подумал:
-Она что, читает мои мысли?
Женщина засмеялась в ответ:
-Конечно. И не только.
И добавила:
-А теперь тебе нужно принять душ, чтобы закрепить все изменения в твоём организме.
-Какой душ? Тут и водопровода-то нет.
-Ты сейчас встанешь со своего логова, пойдёшь домой, и там примешь душ.
-А это не опасно? - засомневался Иванихин.
-Для тебя — уже нет.
Когда он поравнялся с дверью, ему во след донеслось:
-Учти, Сергей, своей жизнью ты обязан детям: только ради них для тебя сделали исключение... Если честно, то в том состоянии, в каком тебя застали, ты не был достоин жизни. Жизнь — это дар, а ты превратил этот дар в наказание, в ужасную муку... Запомни это, Сергей. Запомни навсегда...
И Иванихин пошёл домой: сначала медленно, как бы нехотя, а потом всё убыстряя и убыстряя шаг. Туман на улице становился светлее и светлее, превращаясь в дымку, в марево. Отчётливей проступали дома. На улицах не было ни души, а тишина стояла такая, словно Мир оглох, или оглох он сам.
Мысли Сергея вращались вокруг одного: «Действительно ли его примут в семью, ведь он принёс ей столько горя, столько страданий?».
Но он шёл и шёл вперёд, преодолевая все сомнения и страхи.
-Я должен теперь думать не о себе, а о детях, о их будущем! - решил он. - Я выбрал этот путь и теперь с него не сверну!
Когда он подходил к дому, ему не давала покоя мысль о том, как его встретят, примут ли, простят ли, откроют ли дверь? Но квартира была не заперта, а дети и жена спали. Сергей обратил внимание на то, что детей было только шестеро, что отсутствует младший, Кеша, и заволновался.
- Как же так? - мысленно переживал он. - Все здесь, даже старший сын, который чаще других исчезает из дома, пропадая у своей слишком умной одноклассницы, а дома нет самого любимого!
Сергей, наконец, признался себе, что из всех детей больше всего привязан к Кеше. Теперь он понял почему: мальчик, как две капли был похож на Нинку в её далёкие и юные годы.
Иванихин не признавался никому, даже Иванычу, в том, что когда у него заканчивался запой, он ходил в кафе «Глобус», где был вынужден зарабатывать свой трудный хлеб мальчик, и издали, украдкой наблюдал за ним. Наблюдал и плакал, проклиная свою слабость, своё пагубное пристрастие к спиртному. В такие минуты на него находила такая тоска, такое раскаяние, что он был готов вернуться к нормальной, человеческой жизни. Но, как известно, одного раскаяния тут было маловато: нужна была сила-воли, а её, как известно, у Сергея не было, а если и была, то в зачаточном состоянии.
Мужчина не стал никого будить, а прямиком направился в ванную. Пока набиралась вода, он нашёл в шкафу чистое бельё, а своё выбросил в мусорное ведро. Сбрил бороду. Оказалось, что он ещё достаточно молодой и привлекательный мужчина.
Затем он принял ванну, удивляясь тому, насколько чистой и приятной была вода. Мылся он долго, с удовольствием, несколько раз меняя воду, потому что был настолько грязен, что и сам этого не ожидал.
Надев чистое бельё, Сергей направился в зал и осторожно улёгся в ноги младшим детям, стараясь не потревожить их. Заснул мгновенно, словно провалился. И уже не слышал, как два голоса говорили по поводу него.
-Как Вы думаете, Уважаемый Лем, сможет ли этот муж начать новую жизнь?
-Надеюсь, Уважаемый Лой, что да. - отвечал второй голос. - Нам думается, что он не совсем пропащий, что в нём ещё осталось что-то от Человека.
-Пусть это будет так! - решил Лем.
Затем всё стихло. В комнате только слышалось дыхание детей — лёгкое и нежное. Часы на стене, неслышно отсчитывая секунды, показывали далеко за полночь, с каждой секундой приближая время к началу неизвестной, обещанной людям, новой жизни.
Продолжение:http://proza.ru/2009/03/06/449