Журналист Плёнкин, рвал когтями безусую игривую устрицу и вонзался в неё милую деснами, марсельским спрутом, эль-грандэ. Плёнкин всегда на презентационных мероприятиях в ле-ферансье, будя искрой самосознания первой полосы, жрал их послушничков смирно, макая попеременчиво, каждую, жуткую, брюзжащую, в сладкий дёготь румынского производственного соуса, с добавлением простых - хибискуса и нафталина. Проведя остальными незадействованными пальцами по ковру красно-икорных созвездий, Плёнкин влизнулся с прямым умором, до закрытых в чуть глаз, и промедлив на мармеладных грибках , открыл славно бутылку "Марсо" 47-го, горьким свистом. Пролив на контрастовую брынчатую скатерть самую малость драгоценного напитка, по-журналистски угостился и померк, на минуту оторвавшись от действительности, витая и пританцовывая в облаках, от ликования.
Зашедшая на вечер вспышек и льстивых наклонов, Дерижабра Кошак, самая известная до дури монсератка, очарованно оторвала журналиста Плёнкина от муссов ягодных, и предстала в самой красе, дав тому доглотать оливы и срыгнуть позже в суп из жабр самому. Дерижабра Кошак позировала нервные рассказы и мучилась от желания завладеть Плёнкиным под столом, ломящимся явствами на случай. Плёнкин плавился под пристальным взглядом примадонны и подкашивался, то съезжая под стол, то проподая под брынчатой скатертью стола, в итоге изчезнув абсолютно полностью ненавсегда. В темноте они молчали и думали очень много о литературе. Потом закурили и вылезли. Журналист Плёнкин сразу опрокинулся рыгать в суп из жабр, а Дерижабра Кошак, осоловело примеряясь к общей толпе чем-то совершенным, достойно нежилась и кружилась вокруг вдохновения, ища нового голодного фердинанда, для совместных этюдов и литературных ласк.