В доме Федора всегда были какие-то посторонние, и уж если не «ночевальщики», то хотя бы простые гости. Ну, такие побудут-побудут, всё выспросят, обо всем расскажут, напившись до одурения чаю с домашней сдобой, да и уедут...
Ночевальщиков же специально не приглашали, но если кто из друзей семейные дела решал или кто из престарелых родственников в процессе обиды на молодых искал защиты и ночлега – вот тогда в доме у Федора и собирались. Частенько бывали и друзья-ростовчане, они приезжали к местному батюшке на исповедь, а она, понятное дело, заканчивается поздно – куда им ехать заполночь? Ни у кого рука не поднялась бы указать такому гостю на порог. Подросший сын Федора с мальства привык к присутствию чужих в доме и быстренько здоровался, проскальзывая в свою комнату.
Сам же отец семейства, Федор, приезжая с работы, всегда спрашивал у супруги: сегодня есть кто? Или можно в тишине подползти тихонько к теплому боку жены и напомнить, что им не уже пятьдесят, а всего пятьдесят и что пять комнат (а помещений, включая коридоры, ванную и веранды, – одиннадцать) хотя давно и не спасают от перенаселенности, но минуточку улучить можно…
И как это они раньше жили в однокомнатной квартире вчетвером, пока не выросли дети? Хотя, если хорошенько вспомнить, то и там, в квартире, у них часто бывали запоздалые гости, которых укладывали на кухне или, летним делом, на балконе… Даже в прихожей как-то ночевали, лелея несбыточную мечту о большом доме Федора…
С годами поднакопили, подзаняли, продали всё, включая квартиру и наследственный домишко, – и купили в пригороде Ростова крепкий дом. Вот и повелось, что если к Федору – значит, с ночевкой.
Таким образом, однажды в их доме появился Сергей, приехавший вместе со сторожонком, дружившим еще с «горшка» с сыном Федора. Пока безусые парни обнимались, мерялись ростом и весело похлопывали друг друга по крепчающим плечам, новый гость с порога улыбнулся так, что сразу всем показался милым, простым и в доску своим. Супруга исчезла на кухне, колдуя над ароматным борщом «с галушкой», а Федор, перекидываясь словами то с сыном, то со сторожонком, незаметно, но с интересом приглядывался к незнакомцу, о котором уже не раз слышал.
– Ну, как там, в Ивановке, ваш батюшка поживает? – Федор нарочно затронул больную тему.
Сторож смущенно взъерошил плохо стриженный затылок, покривил губами и, мотнув головой, выдавил:
– Да… это… отец Константин нынче с матушкой решили огород завести…
В этот самый момент Сергей едва улыбнулся и опустил густую бороду на грудь.
– Сам, что ли, копать стал или матушку запряг? – Федор знал по рассказам ленивый характер молодого священника и догадывался, каким образом сажался огород.
Сторож неловко покосился на носки тапок, в которые его принарядили здесь, затем стрельнул на Сергея, уже совсем повернувшегося спиной, и смелее, кивнув в его сторону, продолжил:
– Да не-е, дя-а Федя, мы… это… с Серегой и копали. А матушка сама картошку кидала в лунки… – с этими словами он посмотрел на свои ладони и поковырял ногтем подсыхающие волдыри. – Вот, управились… Отпустили...
– Отпустили, значит?.. – задумчиво протянул Федор. Он знал, что прожил сторожонок, который был ему вроде как сын, в этой самой Ивановке почти год и что Сергея сам батюшка взял из Ростовского кафедрального собора без документов, неизвестно откуда пришедшего и незнамо куда идущего – так сторожонок о нем рассказывал. Федор видел в госте как бы оживший портрет и сличал живого человека со сложившимся в голове образом.
Умен – да, высокий чистый, выпуклый лоб в ореоле пышных пшенично-золотых волос, незаметно переходящих в окладистую бороду. Строен. Застиранная линялая рубаха навыпуск туго сидела на плечах и отвесно падала с прямой спины… Довольно высок, ровные ноги. Но главное все-таки глаза: безмятежные, спокойные, небесно-голубые выпуклые глаза.
Такие бывают у ангелов, – подумал Федор и тут же, смущаясь таких мыслей, добавил про себя: – И у киллеров...
Вскоре обед был готов и мужчины, наскоро перекрестившись, со словами «Спаси, Господи» сели за накрытый под раскидистой жерделой стол.
– Хорошо тут у вас, – втянув аромат донских деликатесов, мягким низким голосом пророкотал Сергей, вспыхнув голубизной глаз и снова уткнувшись в тарелку с ярко-красным борщом, из которого желтой пористой глыбой поднимался кусок галушки, пронизанной темными бороздками перекрученных куриных потрохов с перцем и зеленью.
– Да уж… – сторожонок, обжигаясь борщом, глянул в сторону Сергея, – не то что у нас темнотища в трапезной…
– И голодища… – добавил Сергей, осветившись своей чеширской улыбкой.
Федор поднял голову от миски:
– Не понял – вы что там, голодуете?
– Ну, дя Федя…– сторожонок решил пояснить, покручивая в одной руке кусок хлеба, а другой помешивая горячий борщ, – мы ж за «спаси Господи» служим – что бабушки в храм принесли, то и снедаем. Гурцы принесли – значить, снедаем гурцы, хлеб – значить, хлеб… с водой… – парень куснул хлеб и, снова обжигаясь, стал прихлебывать борщ, ловя губами длинную капусту.
Теперь Федор заметил, что лицо и без того некрепкого парня было прозрачным, скулы заострились и появились желваки, когда он жевал хлеб.
Он даже отложил ложку.
– А отец Константин тоже голодует? – Федор внимательно смотрел на Сергея, не сводя глаз.
Сергей плеснул синевой сначала на Федора, затем на сторожонка и снова ухмыльнулся в тарелку, предоставляя право отвечать молодому.
– У отца Константина мотоцикл, дя-а Федя, – нахмурив брови, сторожонок уже добрался до галушки и рассказывал, с большим интересом ковыряя ее ложкой. – Им надоть, дак они с матушкой – вжик – и в район, на базарь... – Кусок галушки был уже в ложке и, остывая, переливался жирным боком всех цветов радуги, меняя цвета по мере стекания красного жира. – Чо хочут – то купуют. Гроши у него, дя-а Федя…
Дальше было рассказывать невмоготу, так как галушка сама не выдержала и отправилась по назначению со стоном и охлаждающим пришепетыванием.
– А ты… как ты на это смотришь, а, Сергей? – Федор понял, что не дождется от сторожонка вразумительного ответа, но решил не миндальничать и выяснить у взрослого мужика все как есть. Он уже понял, что Сергей ситуацию видит хорошо, но все играют в какую-то игру. – Нормально это, или я чего-то не улавливаю?
Сергей, не поднимая глаз, неохотно отвлекся от поглощения мягкой хорошо посоленной галушки, захлебывая ее наваристой юшкой, дожевал, проглотил и, положив ложку на край тарелки, свел руки под подбородком в замок.
– А куда деваться? – просто и ясно сказал он, так же ясно и просто посмотрев Федору прямо в глаза. После такого ответа и такого взгляда было неудобно уже Федору задавать вопрос типа «а откуда ты такой?», или «что там тебя держит?», или советовать: «домой иди»… Федор вспомнил, что Сергей – детдомовец, закончил фельдшерское отделение медучилища, прошел афганскую кампанию военным фельдшером и всю первую чеченскую войну.
Федор кивнул в ответ, вроде как все понял, сам неловко опустил глаза и виновато замолчал, первый раз хлебнув из ложки и особенно не чувствуя вкуса борща. Обед заканчивали в полном молчании: парни – от голода, соглашаясь на предложенную добавку, а Федор – крепко задумавшись.
Он вспомнил, что сторожонок рассказывал, как Сергей много месяцев провел в яме у душманов, пока ему не удалось сбежать. За время плена выучил их язык, вызнал обычаи. Потом, спустя время, уже в первую чеченскую, он попал к боевикам в плен, и они показывали ему видеозаписи боев, где он, Сергей, был заснят оказывающим медицинскую помощь раненым на месте боя. Боевики охотились за ним и вот – взяли раненого. Его никто никогда не бил, только просили лечить их раненых. Сергей рассказывал, как, перевозя наших раненых пацанов, ему приходилось их потчевать сигаретами с дикорастущей коноплей – иначе не было сил смотреть в глаза им, умирающим, без всякой гарантии долететь к месту расположения госпиталя. А так – курнули и улыбаются, хоть душу не мотают вопросами типа «доктор, а я выживу»? Иногда приходилось одной рукой пережимать сосуд одному в брюшной полости, а другому – на шее. Так, враскорячку, и летел, молясь, чтобы довезти хотя бы одного из двух… Федор, поглядывая на гостя, пытался навскидку оценить – правда ли это, или легенда человека, скрывающего свое прошлое? Федор припомнил, что даже простоватый сторожонок обратил внимание на то, что Сергей никогда не повторяется, никогда не возвращается к ранее рассказанной истории… Но если сам переспросишь, усомнившись, – Сергей сверкнет глазами и ответит, никогда не ошибаясь ни в датах, ни в именах. «Умный» – так охарактеризовал своего напарника по службе в далеком сельском приходе восемнадцатилетний парень, с которым с детства дружил младший сын Федора и с которым раньше целые сутки проводили вместе, а вот теперь – только раз в полгода пару-тройку дней и видятся…
Вечером, когда отдохнувшие и сытно повечерявшие гости стали по одному пробираться к дворовому туалету, Федор и предложил сигарету Сергею – а тот не отказался, пожаловавшись, что уже год как не курит. Разговорились.
Оказалось, что Сергею около сорока, был дважды женат, да неудачно, вот и подался в военкомат – да десять лет не мог разделаться, перетекая с одной войны на другую. Сейчас сердце начало сдавать – он врач, он сам себе может поставить диагноз: стеноз аорты, надо оперироваться, иначе – конец.
Федор оставил ему пачку сигарет и ушел доделывать дела – завтра понедельник, надо на работу. Да и чего брать на веру рассказ незнакомого человека? Собака брешет – ветер носит…
Стемнело совсем, когда Федор вышел закрыть ставни, поглядеть кур, покурить на ночь – смотрит, а на пороге все сидит Сергей.
– Чего не спится? – Федор уже не почувствовал холодка чужеродности и обратился к Сергею как к давно знакомому. Да и разница в возрасте – каких-то десять лет – их далеко не разводила.
– Переел, – смущенно сообщил Сергей. – Теперь вот от сортира далеко нельзя уходить. Да и воздуха не хватает…
– Жениться надо, пить и курить регулярно – тогда все пройдет само собой! – попытался глупо пошутить Федор.
Сергей покачал головой и тихонько сказал:
– Всё, уже поздно. И жениться поздно, и пить поздно, и тем более курить… Даже у мусульман две жены – уже редкость, а у меня и было две – куда еще и зачем? Детей поздно заводить, любить – нет ни времени, ни денег… А так – грех… А самое смешное, нет документов. Ни паспорта, ни военного билета – ничего.
– Ну-у-у… А ты был в Управе?
– Был. – Сергей ответил твердо и сухо. – Всё рассказал. Они ответили, что разошлют запросы, и надо будет ждать, а никакой временной справки не дают. И вообще: «иди пока цел». Я и пошел в храм – погреться, а там отец Константин обратился к прихожанам с просьбой помочь в восстановлении храма. Вот я и вызвался. Все ж крыша да кусок хлеба.
– А в Ростове как оказался?..
Сергей вздохнул, потер лохматую голову и потянулся за сигаретой…
Оказывается, плененный чеченскими боевиками и перевозимый из села в село, Сергей попал на территорию Азербайджана. А там начался государственный переворот, милиция активизировалась – он и был обнаружен в одном из местных домов без паспорта. Его снова арестовали и поместили в подвальную тюрьму в самом центре Баку, где он и просидел без воды и еды две недели. Чтобы не умереть от обезвоживания, Сергей просился в туалет и пил собранную в крошечную баночку из-под томата воду, струящуюся из унитаза. Однажды, когда уже начали опухать ноги, ему было видение Матери Божьей, да такое ясное, что он уверовал в существование Бога и дал себе зарок уйти в монахи, если только повезет выжить. Выжил.
А в городе, на поверхности, где в это время шли бои, происходила смена власти и переход правления к партии Гейдара Алиева, – ни о чем этом узники не знали.
Но однажды не пришли охранники – Сергей, уже теряя силы, постучал в дверь тюрьмы, а она открылась. Он и пошел. Вышел из подвала, из здания, из города – никто не останавливал. Пошел по дороге согласно указателю «на Ростов» – шли навстречу и мимо машины, десятки машин, танки… ГАИ пешеходы не интересовали, милицию он не встречал. Так и пришел в Ростов.
Кормился у милосердных людей, прося впервые в жизни «Христа ради», – офицер, прошедший две войны, не верящий ни в Бога, ни в черта, а только в друга и автомат…
Федор простился первым:
– Спокойной ночи, братан.
– Ангела-хранителя… – отозвался Сергей, растирая отекшие ноги и оставаясь сидеть на пороге, глядя в ночь.
Ребятня бубнила за стенкой, хохоча и колотя босыми пятками по полу.
– Ну-ка спать, орлы! – Федор постучал в соседнюю стенку. За стеной сторожонок и сын, улегшиеся вместе, затихли. Слышен был телевизор да музыка у загулявшего соседа.
Сторожонок уехал через пару дней, а Сергей, как и было обговорено изначально, остался у Фёдора на месяц – дожидаться ответа на запросы по документам и тем временем пройти обследование сердца в областной больнице.
Сергей вставал довольно рано. Бродил утром по двору, все рассматривая и присматриваясь. Часто помогал на кухне супруге – умело и быстро чистил и тонко нарезал морковь для плова, шинковал лук, объясняя это тем, что в плену мужчин иногда брали из ямы помогать готовить праздничный стол – женщины плов там не готовят... Однажды увидел самовар, с которым Федор выезжал на пасеку, закопченный и весь в пепле, и сказал его супруге: «Тебя афганцы за такой самовар убили бы». Супруга только отмахнулась…
Иногда Сергей целыми днями пропадал в городе, являясь домой к вечеру. Где был, с кем встречался – не рассказывал. Да Федор и не интересовался: надо человеку – сам расскажет. Любил вкусно поесть, все просил какого-нибудь супчику сварить. Супруга варила то гороховый, то рассольник, то харчо. Жалко ведь, изголодался человек после плена…
Вечером Сергей читал то учебники истории, то «видик» смотрел – наверстывал упущенное.
А то, бывало, сядет в пустой комнате, снимет со стены икону и смотрит, и вертит ее и так, и наоборот, и по торцам – разглядывает… Потом повесит на место, отойдет и снова полюбуется.
Однажды сказал: «У тебя вот эта икона ценная и вот эта. Остальные – «доски». Да Федору было все равно, какие иконы – раз в доме они есть, собранные родителями да супругой, ну и пусть будут.
Сергей даже залез на крышу и покрасил ее, сам себе удивляясь: думал, говорит, не докрашу, свалюсь от усталости.
А тут соседский парень упал с дерева: поломал руку и разорвал кожу на ноге. Мать – в истошный крик! Сбежались соседи… Сергей слез с крыши, окриком успокоил истерику, наложил умело и спокойно доски под сломанную руку, обработал и перевязал рану на ноге, и тогда позволил Федору, позеленевшему от вида крови, отвезти мальчишку к врачу, пока отец этого пацана был на работе. Сергей заварил снадобье из корня валерианы, чтобы не болела сломанная рука, и принес соседу сам, объяснив что к чему. Сомнений не было – он действительно опытный врач.
Незаметно прошел месяц, не решивший никаких проблем Сергея.
Он решил не возвращаться в Ивановку, а надумал податься в Санаксарский мужской монастырь – так уж совпало, что этот монастырь находился неподалеку от его родного детского дома, а там и недостающие документы легче будет восстановить…
Попрощались, проводили, собравшись за вечерним столом, пожелали не забывать друг друга…
Время от времени в доме Федора вспоминали необычного гостя, объединяя воспоминания в общую картину. Супруга вдруг вспомнила, как Сергей ей говорил, что в чеченской яме с ним сидел один человек, рассказавший в подробностях обстоятельства убийства священника Александра Меня. У Сергея не было сомнений в том, что это был именно убийца – уж слишком детален был его рассказ. Ни имени, ни фамилии человек не называл. Потом из ямы их развезли по разным селениям – где он, что с ним – неизвестно…
А сын припомнил, что Сергей рассказывал ему, как в Ростове, после посещения Управы, подошли в храме люди «на разговор» и предложили за хорошие деньги «убрать человека», то есть работу киллера, взамен обещая выправить все документы. Вот Сергей и принял, оказывается, тогда решение податься с молодым отцом Константином в далекую Ивановку, с глаз долой…
Тут и сам Федор случайно вычитал, что стеноз аорты имеет необратимое течение: если на ногах появились отеки – осталось жить не больше двух лет…
Одним словом, чем чаще вспоминали необычного гостя – тем загадочнее выглядела его судьба.
Однажды, просматривая сводку новостей центрального телевидения, супруга Федора увидела репортаж об аресте группы мошенников, якобы собиравших иконы для нужд монастыря. И вдруг – крупным планом показали Сергея с наручниками на запястьях! Не веря своим глазам, Федор позвал супругу и они не отрываясь, пересмотрели все выпуски, надеясь на ошибку. Но ошибки не было – это был их гость.
НТВ еще раз обращалось к этой теме, сообщив, что мошенники получили срок до шести лет и кто-то еще больше за контрабанду исторических ценностей. Федор совсем зажурился, узнав обо всем этом…
Он вспоминал необычайно внимательное отношение Сергея к иконам и допускал, что тот разбирается в антиквариате – наверное, умному человеку не так сложно вникнуть в особенности мазков и вековых червоточин доски, но продавать ему было незачем… Скорее всего, его использовали в своих интересах более сильные люди, сыграв на отсутствии документов, на неясном прошлом в плену – да мало ли чем могут поставить на колени одинокого человека…
Федор не раз обращался к настоятелю в Санаксарский монастырь – ответа о судьбе Сергея он так не получил.
Сторожонок подался в монастырь, писал, что там пострижен в монахи, регентствует. «Да он и раньше хорошо пел, – подумал Федор, – но чтоб хором руководить… Смотри какой вырос!..»
А недавно сторожонок сообщил, что во время службы видел Сергея у себя, в монастырской церкви, – тот помахал ему рукой на хоры снизу, от притвора… Но когда служба закончилась – Сергея уже не оказалось на территории монастыря. Говорят – был, но ушел на вокзал. Куда уехал, что хотел спросить, почему не остался повидаться?.. Неизвестно...
Федор прочитал жене письмо, вздохнул, и они решили, что раз до сих пор жив – значит, не стеноз аорты. Тем и утешились.