Аркадий Иванович медленно шел по Среднему Проспекту. Ноги не слушались, дышать иногда было трудно, приходилось останавливаться. Старая изношенная тряпичная сумка его была пуста. Двадцать рублей были зажаты в руке в кармане. В булочную он не успел. Пришел туда без пяти десять, а его уже не пустили, сказали:
- Мы уже закрыты. Мы до десяти.
Расстроился, конечно. Но раньше не мог пойти. Три дня вообще не вставал, сердце так давило, что стоило приподняться с кровати и сразу становилось так худо, что дед боялся упасть замертво на пыльный пол. А вот к вечеру сегодня отпустило.
- Это все в честь дня рождения моей Любочки, стало ведь вот легче то. Вот раньше мы с ней, бывало, ходили на ее день рождения в булочную, покупали по пирожному, ее любимые, с масленым кремом. Трубочки. Дочь ведь таких не привозила, даже если и находила возможность вырваться из своей бешеной Москвы на день рождения матери, - фигуру берегла, вот и не покупала такие.
Дед шел по улице, воспоминания всплывали одно за другим:
- Вот мы с Любочкой вспомним молодость, пойдем в булочную. Ту, что на месте еще разбомбленной немцами в сорок втором отстроили. Купим там пирожных, придем домой, заварим чай с мятой и посидим-попразднуем. Как в студенческие годы. Мы же вместе учились то. Тогда на большее и не хватало, даже в день рождения. А на старости уже и не надо большего. Много ли нам старикам надо. Особо коль нас двое и мы друг у друга есть… Да. Была Люба. А сейчас лежит в холодной земле, где-то на отшибе северного кладбища. На Смоленском то места не нашлось недорого, а загодя не подумали. Кто ж думал, что так рано придется место на кладбище искать.
Дед Аркадий как к вечеру ощутил, что встать уже может, что отпустило, решил таки традицию не нарушать, пошел в булочную. Да вот не успел до закрытия.
- Что ж, там тоже люди. Нехай, домой хотят к детям, к мужьям, к женам. А со мной провозятся еще минут десять. Потом пока все закроют, дай Бог, к одиннадцати или двенадцати только дома будут, если не с Васильевского. Хотя обидно, конечно. Не из-за пирожных, из-за Любушки. Традиция ведь…
Так дошел дед Аркадий до одиннадцатой линии, повернул, побрел маленькими шагами вдоль темной вереницы домов.
- Вот здесь Грин жил. Вот этот дом, помниться, еще в войну здесь был, а этот отстроили на месте того, сгоревшего. Люба тогда еще медаль после войны получила. Ребенка она вынесла из горящего дома, дитя замерзло и само выйти – уже сил не было, а от голода и дыма кричать не могло. А Любушка то знала, кто в доме живет, вот и вспомнила про мальчонку. Хотела еще после войны его усыновить, сирота ведь. Да не нашла. Видать, вывезли тогда из Ленинграда. А вскоре и свое дитя появилось. Леночка.
Дед Аркадий тяжело дыша, медленно переставлял ноги, загребая старыми калошами мокрую грязь на асфальте. Смотрел вниз под ноги, чтобы не упасть, - асфальт то битый местами, с дырами. Трубы недавно меняли, а тротуары везде нормально еще не успели положить… Для Аркадия Ивановича не существовало разницы «того Ленинграда» и нынешнего «Петербурга». И туманы были те же, загадочные, и гранит такой же, холодный, и ночи те же, белые, а Нева та же, темная. И корабли под ахнувшими мостами. И ты оторван от мира на этом острове…
Деревья вот на Стрелке сейчас пострижены иначе. И магазинов много всяких разных. А дальше Васильевского острова дед Аркадий давно уже не выбирался. Разве что лет семь или восемь назад с внуком в Эрмитаж ходил. И то, они там недолго были. Почти сразу дед увел внука показывать все переплетения василеостровских дворов, все маленькие запрятанные дворики и глухие колодцы, рассказывать легенды и правдивые истории, что сам знал еще от своего отца и деда. Где такое внук в Москве то увидит.
В разгар этих воспоминаний на деда Аркадия вдруг налетел взъерошенный парень. Бежал, торопился, а на линии то освещения не много. Вот и не заметил.
- Извините.
Парень остановился, помялся, убедился, что старик вроде в норме и побежал дальше.
Дед Аркадий сделал несколько шагов, и тут вдруг что-то резко закололо в груди, потом еще, а потом уже холодный, мокрый асфальт принял его худое ветхое тело, в котором уже не билось сердце…
…
В доме на углу набережной и одиннадцатой линии парень в темноте обнимал девушку.
- Знаешь, вот бежал к тебе вечером сейчас, чуть не сбил с ног какого-то старика. Забавный такой, все шептал что-то про погосты, Васильевский остров. Рифмованно даже вроде!
- Дурак ты!
Девушка, резко соскочив с дивана, подошла к окну.
…
Ни страны, ни погоста
не хочу выбирать.
На Васильевский остров
я приду умирать.
Твой фасад темно-синий
я впотьмах не найду.
между выцветших линий
на асфальт упаду…