172 годовщина со дня смерти Пушкина А. С.
Подведём итоги.
По книге Анатолия Штаркмана «Пушкин в ермолке», издание второе.
Поминальная молитва:«Да вспомнит Господь «измученную душу» твою убиенную, и души всех твоих родных по отцу и по матери, которые были похищены, утоплены в святом городе Новгороде, казнены царями и убиты в погромах. Да приобщится твоя душа и души твоих родных к сонму вечно живых Авраама, Ицхака и Якова, Сары, Ривки, Рахели и Леа и, к душам, всех других праведников и праведниц, пребывающим в Саду Эдена. И возгласим: Амэн!»
Поэзию Пушкина, как и его судьбу, трудно понять в отрыве от исторических событий. «Я стану петь, что в голову придётся», «глаголом жечь сердца людей» - ненарушенная клятва поэта. Мелодичностью его стихи песенны, а их внутренний смысл сравним с мудрой пророческой летописью. ««Исполнен долг, завещанный от Бога мне, грешному» - слова, вложенные Пушкиным в уста летописца Пимена о самом себе.
Мой предок Рача мышцей бранной
Святому Невскому служил;
Его потомство гнев венчанный,
Иван Четвёртый пощадил.
Водились Пушкины с царями;
Из них был славен не один,
Когда тягался с поляками
Нижегородский мещанин.
Зачем судьбой не суждено
Моей непостоянной лире
Геройство воспевать одно
И с ним (незнаемые в мире)
Любовь и дружбу старых лет?
Печальной истины поэт,
Зачем я должен для потомства
Порок и злобу обнажать
И тайны козни вероломства
В правдивых песнях обличать?
Вот муза, резвая болтунья,
Которую ты столь любил.
Раскаялась моя шалунья,
Придворный тон её пленил;
Её всевышний осенил
Своей небесной благодатью –
Она духовному занятью
Опасной жертвует игрой.
Не удивляйся милый мой
Её израильскому платью,
Прости ей прежние грехи
И под заветною печатью
Прими опасные стихи.
Художник-варвар кистью сонной
Картину гения чернит.
И свой рисунок беззаконный
Над ней бессмысленно чертит.
Но краски чуждые, с летами,
Спадают ветхой чешуёй;
Созданье гения пред нами
Выходит с прежней красотой.
Так исчезают заблужденья
С измученной души моей,
И возникают в ней виденья
Первоначальных, чистых дней.
Два чувства дивно близки нам,
В них обретает сердце пищу:
Любовь к родному пепелищу,
Любовь к отеческим гробам.
Животворящая святыня!
Земля была б без них мертва.
Как Иудейская пустыня
И как алтарь без Божества.
(пр. авт.: подчёркнутое вместо многоточия)
Высок смиреньем терпеливым
И крепок верой в бога сил,
Перед сатрапом горделивым
Израил выи не склонил
«Кто сей народ? И что их сила,
И кто им вождь, и отчего
Сердца их дерзость воспалила,
И их надежда на кого?...»
Пора, мой друг, пора! Покоя сердце просит-
Летят за днями дни, и каждый час уносит
Частичку бытия, а мы с тобой вдвоём
Предполагаем жить… И глядь – как раз умрём.
На свете счастья нет, но есть покой и воля.
Давно завидная мечтается мне доля –
Давно, усталый раб, замыслил я побег
В обитель дальнюю трудов и чистых нег.
Напрасно я бегу к сионским высотам,
Грех алчный гонится за мною по пятам…
Так, ноздри пыльные уткнув в песок сыпучий,
Голодный лев следит оленя бег пахучий.
В апреле 1836 года Александр Сергеевич Пушкин хоронил свою мать Надежду Иосифовну, урождённую Ганнибал. Из летописи Святогорского монастыря. «Согласно открытому листу от 31 марта за №1344-м, выданному за подписью министра внутренних дел, и указу Псковской духовной консистории от 8 апреля за № 1211, по просьбе скончавшейся в С.-Петербурге г-жи Пушкиной, дозволено перевести тело её в Святогорский монастырь «для погребения на родовом кладбище»». Единственное «родовое кладбище» Вульфов-Осиповых-Ганнибалов находилось на кладбище в Ворониче и относилось к Святогорскому монастырю. Лиза, старшая сестра Полины Осиповой, вышла замуж за Якова Исааковича Ганнибала, одного из сыновей Исаака Абрамовича, что дало повод Пушкину назвать кладбище в Ворониче родовым и похоронить там свою мать.
В 1825 году Александр Сергеевич вписал в альбом Полине Осиповой сердечное и пророческое посвящение:
Быть может уж недолго мне
В изгнанье мирном оставаться,
Вздыхать о милой старине
И сельской музе в тишине
Душой беспечной предаваться.
Но и в дали, в краю чужом
Я буду мыслию всегдашней
Бродить Тригорского кругом,
В лугах, у речки над холмом
В саду над сенью лип домашней.
Когда померкнет ясный день,
Одна из глубины могильной
Так иногда в родную сень
Летит тоскующая тень
На милых бросить взор умильный.
Не успели обозначить место захоронения Надежды Иосифовны, как нагрянула новая беда – был убит её старший сын Александр и насильно тайно, совершенно не считаясь с его завещанием, захоронен на бросовом месте под стенами Успенского собора Святогорского монастыря. «Русская толпа» во главе с её царём продолжала расправляться уже с мёртвым Пушкиным. Захоронение произвели настолько небрежно, что, когда весной снег стаял, содержимое могилы оголилось. Никого она, эта могила, в округе не интересовала, кроме единственного любящего и понимающего душу поэта хозяйки Тригорского поместья Полины Осиповой. На неё пал жребий сделать то, что никто из друзей и родственников поэта, боясь царя, не решился. В могиле находился просмоленный ящик, в нём гроб с телом А. С. Пушкина. Эта героическая женщина вынула тело Пушкина из гроба и захоронила его в просмоленном ящике в могиле матери, подальше от монастырских не свойственных поэту стен. Поэтому в народе, со слов хранителя Пушкинского заповедника Гейченко, пошли бродить легенды о перезахоронении - нет дыма без огня. Легенды остались бы легендами, если бы не дневник Алексея Вульфа, сына Полины от первого мужа. Дневник стал известен только в начале 20-го века, широкое распространение получил значительно позже.
«1842 год. 21 марта, в Малинниках. Весь февраль прожил я в Тригорском в ожидании снега и только в конце оного дождался; это было на масляной неделе. Его было, однако, так же мало, что с трудом доехали мы с братом до Острова, где и провели неделю с сёстрами очень весело. Первым удовольствием для меня была неожиданная встреча с Львом Пушкиным. На пути с Кавказа в Петербург, разумеется, не на прямом, как он всегда странствует, заехал он к нам в Тригорское навестить нас да взглянуть на могилу своей матушки и брата, лежащих теперь под одним камнем, гораздо ближе друг к другу после смерти, чем были в жизни».
В 1842 году надмогильный памятник А. С. Пушкину на территории Святогорского монастыря уже стоял. Однако Вульф не упоминает его. Следовательно, было две могилы Пушкина: одна официальная с памятником, но без тела поэта, вторая тайная с надмогильным камнем на могиле матери и сына. Камень на могиле – еврейский обычай захоронения, камень стоял на могиле деда А. Н. Вульфа на кладбище Вульфов, Осиповых, Ганнибалов. Из дневниковой записи Вульфа становится понятным, почему родственники А. С. Пушкина, я имею в виду отца, сестру, брата, детей поэта, не посещали и не следили за памятником в Святогорском монастыре, хотя Михайловское и Тригорское навещали. Имение Тригорское находится в нескольких сотнях метров от кладбища в Ворониче, всего лишь через овраг, потому и заехал туда Лев. Посещал могилу жены и сына Сергей Львович тоже из Тригорского. Показать могилу матери и брата могли только Вульфы-Осиповы. Николай Первый был жив, и если бы узнал, что тело Пушкино перезахоронено, несдобровать бы нарушившим его волю.
Наталья Николаевна Пушкина, жена поэта, до появления её в Михайловском в 1841 году не знала о перезахоронении мужа, а когда узнала, то тоже промолчала. Ей ничего не оставалось, как установить памятник над пустой могилой и больше не подходить к ней, чем и объясняется более чем полувековая запущенность официальной могилы поэта. Низкий поклон и этой женщине, прадед которой, как и её мужа, звался Абрамом, не побоявшейся изобразить для будущих поколений шестиконечными звёздами в памятнике истинный образ поэта и его музы в израильском платье.
С 1866 года до конца века в Михайловском жил сын Александра Сергеевича – Григорий Александрович. Александр Пушкин назвал своего сына Григорием в честь предка Григория Морхиня, которого «Иван Четвёртый пощадил». Пощадил потому, что крестился и стал называться Пушкой. Остальных четырёх братьев Григория пришлось Грозному царю утопить, ибо они отказались принять крещение.
В 1899 году в Москве был издан альбом «Пушкинский уголок», в котором писатель В. П. Острогорский и академик В. М. Максимов оставили для нас свои впечатления о памятнике: «Когда поставлен он неизвестно, но уже стоял в 1859 году. Ничья заботливая рука, как видно, не прикасается к памятнику. Обелиск порастает травой, грязен и испещрён надписями посетителей…». Выходит, что сын Григорий Александрович не признавал официальный памятник могилой отца и не посещал его.
1916 год.
«Мария Павловна». Мемуары. 1931 год.
Великая княгиня Мария Павловна – дочь греческой принцессы Александры и великого князя Павла Александровича, младшего сына Александра Третьего, двоюродная сестра последнего российского императора Николая Второго в 1916 году «посетила ближайшее село Михайловское, в котором сто лет назад жил наш знаменитый поэт Пушкин. Дом Пушкина давно сгорел, но на его месте теперь стоял точно такой же, с мебелью и вещами, принадлежавшими поэту. Я провела ночь в этом доме и спала на огромной старинной кровати красного дерева с колоннами и бронзовыми медальонами.
Вечером мы сидели на веранде, с которой открывался вид на бескрайние поля. Заходящее солнце отражалось в заросшей ряской реке. Всё вокруг дышало миром и покоем; словно бы ничто не изменилось за сотню лет и никогда не изменится. У меня сохранились чудесные воспоминания об этой поездке».
Могилы Пушкина Мария Павловна не упоминает. Романовы были мнительны и боялись её, могилы поэта, помнили предсказание Лермонтова:
«И вы не смоете всей вашей чёрной кровью Поэта праведную кровь».
Рядом с надмогильным памятником А. С. Пушкину на мраморной доске в 2005 году было записано: «Здесь на родовом кладбище Ганнибалов-Пушкиных покоятся Иосиф Абрамович Ганнибал (1744-1808), Мария Алексеевна Ганнибал (1745-1818), Надежда Осиповна Пушкина (1775-1836), Сергей Львович Пушкин (1770-1848). В Успенском соборе похоронен брат поэта младенец Платон (1817-1819)».
Здесь же на холме в 2005 году в книжной церковной лавке продавалась книга прихожанина (пр. авт.: со слов продавцов) Успенского собора и ведущего научного сотрудника музея-заповедника А. С. Пушкина Иосифа Будылина. В книге на странице 353 он пишет, «сведений о надгробиях (пр. авт.: родителей поэта) на их могилах не имеется», и «надгробных памятников в храме не имеется» (пр. авт.: младенца Платона). Выходит, что скат холма за Успенским собором Святогорского монастыря вовсе не кладбище, а родовая усыпальница мифов о великом российском поэте девятнадцатого века Александре Сергеевиче Пушкине. Где его могила настоящая, тот камень, под которым лежат мать и сын, никому сегодня не дано знать, так же как не дано знать, где могила российского поэта двадцатого века Осипа Эммануиловича Мендельштама и многих, многих российских писателей. Вечная им память!
1936 год.
К. Паустовский. «Михайловские рощи»: «В нескольких километрах от Михайловского, на высоком бугре, стоит Святогорский монастырь. Под стеной монастыря похоронен Пушкин. Вокруг монастыря посёлок – Пушкинские Горы. Посёлок завален сеном. По громадным булыжникам день и ночь грохочут телеги: свозят в Пушкинские Горы сухое сено. От лабазов и лавок несёт рогожами, копчёной рыбой и дешёвым ситцем. Ситец пахнет, как столярный клей.... Короткая надпись «Александр Сергеевич Пушкин», стук телег внизу под косогором и облака, задумавшиеся в невысоком небе, - это всё. Здесь конец блистательной, взволнованной и гениальной жизни».
2005 год.
Май. Вечер. Могила чиста, убрана от цветов и подготовлена к завтрашнему дню. Медленно звонит колокол Успенского собора. Круг замкнулся. Александр Первый сослал Пушкина в Михайловское, его брат Николай Первый освободил из ссылки, а затем возвратил, хотя и мёртвого, но навечно в монастырь. Колокол смолк. Тихо. Пусто и очень одиноко. Где-то внизу издалека залаяла собака, проурчала машина, дорога у подножья могильного холма, и снова тишина, да чёрная тень монаха в капюшоне, торопясь к ужину, прошелестела мимо.
Завтра я покину Пушкиногорье и вряд ли приеду сюда ещё раз. Не потому, что природа мне не нравится, и не потому, что кто-то причинил мне лично зло. Появились ассоциации, чувство неудобности, как будто бы что-то давит, раздваивает. Секретные объекты обычно строят на лоне природы в отдалённых местах от людей. Мне приходилось на них бывать в мою российскую бытность по долгу работы. О возможной опасности для жизни предупреждают инструкции, но всегда не верится, что она, опасность, может существовать среди первобытной красоты. Телом я ничего не чувствовал, только счётчик Гейгера в боковом кармане возле сердца, внезапно предупреждал громким стуком. Вот и сегодня, не счётчик, а само сердце чувствует, как неслышно работает машина смещения человеческих душ. Шестиконечные звёзды, вытесанные в мраморе на могиле поэта, а над ними медный крест, прилепленное инородное тело, - символ мучительной смерти. Я положил камешек, как на могилу родителей. Первичное….