1. 1984г.
Таня Спицына. Дневник.
Сейчас модно писать дневники. Пишут все кому не лень. Даже если и вовсе писать не умеют. И книги на основе дневников, и даже кино. Но чужие дневники читать не интересно. Если только этот «чужой» не имеет к тебе какое-то отношение. То тогда интересно. Но не совсем прилично. Словно подглядываешь. Я бы никогда не стала читать дневники других.
У нас в классе все девочки ведут дневники. Интересно, что они там пишут?
Например, Оксанка. Она одновременно во всех мальчиков влюблена. Даже в косого Мишку. Хотя, если бы он не был косым, то был бы очень даже ничего.
А Котов совсем с ума сошел. Он Ирке Бочаренко на день рождения «Клима» подарил. Стащил у мамы и подарил Ирке. Мама потом в школу приходила и жаловалась на Ирку. Ее директриса вызывала и требовала вернуть духи. А Ирка плакала. А все девчонки сказали: При чем тут Ирка? Виноват-то Котов. И получается, что его мама выставила его дураком, а не Ирку. Ирке просто обидно.
Мне Котов раньше нравился. А сейчас мне Костя Парфенов нравится. Он такой прикольный! И волосы у него красивые. Не то, что у Котова – три волосины.
Вообще это интересно писать дневник. Пройдет лет десять. Я совсем другая стану. Открою дневник и все вспомню.
У нас Шулепина первая дневник вести стала. Еще в 3 классе. Она от нас это скрывала. Но Морозова ее навестить пришла, когда та ногу на физре вывихнула. А на столе – дневник. Морозова его взяла, а Шулепина вырвала и говорит: «Доступ к личной информации запрещен! Свой заведи!» И рассказала про то, как дневник вести надо. С тех пор уже четыре года прошло.
А недавно Шулепина нас всех просто убила. «Помните,- говорит,- Леночку Долгову?».
Мы все просто замерли. У нас про Долгову с тех пор никто не говорит. Один раз Косой начал что-то, пару лет назад, а Парфенов ему: «Заткнись! А то на второй окосеешь!». А тут Шулепина: «Про Леночку помните? У нее бабушка умерла. Она теперь совсем одна осталась».
Все молчат. Глаза опустили. Мне то что? Я в этом не участвовала. Я самый конец застала, когда в эту школу перешла. Они ее уже тогда совсем задолбали к тому времени.
Она приходила в школу. Садилась за парту и вставала, только когда уже надо было домой идти. Даже в туалет не ходила. Но, все равно, когда Клавдия Михайловна из класса выходила, кто-нибудь ее обязательно обижал. Карандашом в лицо тыкали. За шиворот очистки от карандашей сыпали. Из чернильных ручек в нее стреляли. Клавдия возвращалась, видала перепачканную Долгову и начинала махать руками: «Ну что, что, что с тобой делать? Я даже выйти не могу! Мне что, тебя с собой везде таскать, чтоб тебя не обижали? У меня сил больше нету! Я буду хлопотать, чтоб тебя за линию перевели! Там все такие!»
Костя ей: «Клавдия Михайловна! Чего вы на нее? Она же нормально учится. Может быть вместо нее кого другого туда отправить?». А Клавдия за голову хваталась и орала: «Ты меня поучи!».
Тогда сразу несколько человек из школы ушли. Лена – за линию. Хромов – в 32 школу. Его сами родители перевели. Лобов – куда-то перевоспитываться. Клавдия Михайловна – в больницу. А доучивала нас завуч.
Вообще в этой истории виноват был Лобов. Остальные просто еще глупые были. Сейчас они уже так не делали бы, наверно.
Но все равно, я не понимаю Шулепину. Зачем она про Долгову напомнила? Уже неделю все не в духе. А Парфенов с ней вообще не разговаривает…
Костя Парфенов. Письмо брату Никите.
Здорово, китаец!
Как у тебя дела? Уже скоро год, как ты служишь. Писем от тебя уже месяц не получаем. Мама старается, чтоб не было заметно, но все равно, заметно волнуется. Только бы, говорит, в Афганистан не перебросили. Отец ее успокаивает. Говорит, что если бы их готовили в Афганистан, то уже давно бы там был. А так – служит себе человек в Чите и служит.
Лариса твоя тебя ждет. Говорит – пишу письма каждый день. Китаец, а о чем можно писать каждый день?
У меня с учебой нормально. Маригаврилна про тебя спрашивает. Сетует, что ты с первого года не поступил. Удивляется. Говорит, что ты хорошо предмет знал.
Ты пишешь, что в армии нет ничего страшного. И папа так говорит. А Иткина мать уже вовсю начала Илью откашивать. Нас в военкомат водили от школы, так с ним мамочка ходила с ворохом каких-то бумаг. Говорит – у него сердце больное. А мы все знаем, что у него все здоровое. И про сердце мы впервые в это день услыхали. Нас потом еще какой-то капитан спрашивал – Как ваш Иткин? Часто у него с сердцем проблемы бывают? Ну, мы ничего не ответили. Вообще, Иткин хороший парень. Это его мамаша чего-то мудрит.
Помнишь, ты писал про Серегу Тропинина? У которого девушка с заячьей губой? Все над ним смеялись, а он закрыл ей низ лица на фотке и говорит: А так?
И все перестали смеяться, потому что оказалось, что она очень красивая. А Серега ваш сказал, что будет работать и сделает ей операцию. Чтоб было как у всех.
Это я о чем…
Помнишь, у нас Лена Долгова училась до 4 класса? У нее волчья пасть была. Так с первого взгляда и не скажешь. Только говорила странно, и слюни текли. Ее все еще обижали. А потом за линию перевели в школу для умственно отсталых. А она нормальная была. Просто у нее никого не было, кроме бабушки. А та после смерти Лениных родителей выпивать стала.
Бабушка сейчас умерла, и Лена, говорят, одна осталась.
Что-то мне после того, как я это узнал, не по себе. Словно лично виноват во всем.
Извини, Никита, что гружу тебя этим, но ты мне всегда помогал. Посоветуй, что делать?
Пиши, китаец! Твой Костян.
Никита Парфенов.
- Классно тут, да? Ели такие огромные… И трава молодая пошла. Можно еще целый час поваляться. Свиридыч только в десять сигнал даст.
Слушай, Серый. Как там твоя Катя? Я вот думаю, что такие девчонки, как она, одна на сто встречаются. Верные. Просто мы не ценим верность как-то, пока нас самих не кинут. Мне Лариска вот уже три месяца не пишет. Я еще в марте надеялся, а теперь понял – все! Но я спокоен. Я, когда уходил – был к этому готов. Я ведь знаю, что девяносто процентов девчонок своих ребят из армии не дожидаются. Так что… все по плану.
Да. Тут ты прав. Рахимов сорвался. Но у него, видишь, - еще с ребятами был напряг.
Да, конечно, подлечат. И снова в строй.
Слушай, Серег, я тут чего… Короче, не мог бы ты свою Катерину тут к одному делу подключить.
Письмо от брата младшего получил. Он пишет, что помощь нужна. Девчонка у них в классе одна была, Лена. Давно еще, года четыре назад. Доводили ее страшно. А у нее никого. Одна бабка, совсем никакая. У нее зять под поезд попал, когда дочь беременная ходила. После этого чего-то такое с этой дочкой произошло, что она заболела сильно. Беременная. Короче, умерла, Лену родив. А у Лены – волчья пасть. Что такое? Да вроде деформация какая-то челюсти… Не знаю. Мать таблетками какими-то лечили беременную. За эту челюсть ее и доводили.
Директриса у нас в школе полная дура. Ее саму бы на лечение. Она документы подготовила и перевела девчонку в интернат для… не совсем полноценных детей. У кого с головой проблемы. Похлопотать было некому. Просто избавились и все.
Я всю историю эту помню. Мой брательник ее тоже, если честно, обижал. Не так чтоб очень… Там больше один такой бугай старался, Лобов. Но ей любая малость тогда, наверно, последней каплей казалась. В какой-то момент до моего, видимо, чего-то дошло. Я тогда в 9 классе учился. Поговорил с ним. Он поплакал и обещал ее больше не трогать. Но ее перевод уже тогда оформляли.
Чего хватился? У нее бабка умерла. Лена одна осталась. Представляешь? Ни-ко-го. В школе для дураков.
Ты пойми меня правильно… Твоя Катя замечательная девчонка. Ты сам это говоришь. Может она Леночке этой чего-нибудь напишет?
Ну, спасиб, Серег. Я все понял. Вернемся в часть, обсудим.
Катя Сидельникова. Письмо Лене.
Здравствуй, Леночка.
Ты, наверно, очень удивилась, получив мое письмо.
Ко мне случайно попал твой адрес, и я решила с тобой переписываться. Ты ведь не против?
Живу я в городе Верхнеуральске. У нас очень красиво. Озера, горы зеленые.
Мне 17 лет и я учусь в 10 классе.
Мне очень нравится музыка. Особенно Юрий Антонов, София Ротару и Жанна Бичевская. Я хожу в ДК на занятия по классу шестиструнной гитары.
Очень люблю читать книги. Обожаю Виктора Гюго. Книги я беру в библиотеке. А ты ходишь в библиотеку? Если да, то советую взять почитать роман Гюго «Человек, который смеется». Я читала и плакала.
Лена, посылаю тебе мою фотографию, чтоб ты не думала, что я привидение. Я есть и очень хочу получать твои письма.
Пиши обо всем – с кем дружишь, чем увлекаешься. Буду ждать.
Мой адрес….
Лена Долгова. Письмо Кате.
Здравствуй, Катя.
Спасибо тебе за письмо. Я была ему очень рада. Мне никто никогда не писал.
Я не знаю, что ты знаешь обо мне, поэтому напишу сама.
Мне 14 лет. Я учусь в школе для детей с умственным отставанием. Но я не отстаю. Правда. Просто так получилось. Учусь я только на пятерки, и уже полностью закончила курс этой школы. И я не знаю, что мне делать дальше. Директор нашей школы пыталась меня перевести в нормальный интернат, но там нужна была подпись бабушки, а она совершенно не понимала, что от нее хотят. И разрешения не давала. Боялась, что меня у нее совсем отберут. Она очень хорошая была, только болела.
Ребята в нашей школе все очень добрые. Они, в основном, живут тот всю неделю, а на выходные уходят домой. Есть такие, что приходят и уходят каждый день. А есть те, кто живет постоянно. Я, например. Но раньше я тоже на выходные уходила. Пока бабушка была жива…
У меня есть своя квартира, но чтобы я в нее приходила, у меня должен быть опекун. А близких родственников у меня не осталось. Так что жить у себя дома я смогу только года через 2, когда паспорт получу. У меня ее вообще забрать хотели, но кто-то, я не знаю, кто, мне помог, и она осталась за мной.
В библиотеку я хожу в городскую. В нашей школьной все книжки очень детские. А в городскую мне помогла наша школьная библиотекарь оформиться. Я беру книги на ее формуляр.
Спасибо за совет. Я обязательно прочитаю эту книгу.
Я очень рада, что ты написала мне.
Спасибо за фотографию. Ты очень красивая. Правда. А у меня нет моих фотографий сейчас. Где-то дома детские лежат. Говорят, что нас будут скоро в школе классом фотографировать. Я тебе тогда вышлю.
Пиши. Жду. Лена.
Костя Парфенов. Письмо брату Никите.
Привет, Никита.
У нас все хорошо. Бабушка столько огурцов с огорода собрала. В выходные помогали солить.
А у тебя как?
Вот видишь, уже сентябрь. Быстро так лето прошло. У нас все ребята так выросли. Я был самый высокий. А теперь Курманов и Дробышев выше меня стали. А Мишка Лаптев этим летом очки от косоглазия снял. Вылечился.
Тебе меньше года осталось. Ждем не дождемся, когда вернешься. Отец твой мопед починил. На нем пока я летом катался.
Спасибо за помощь с Леной. Я слышал, что она очень рада переписке с Катей. А Сергей тебе про это что-нибудь рассказывает? Катя ему об этом что-нибудь пишет.
Лену хотели лишить квартиры. Какой-то умник решил, что она после окончания этой школы пойдет на фабрику прищепок, и ей дадут комнату в коммунальной общаге. Но наша мама это быстро решила. Так хорошо, что она в горкоме работает. Квартира за Леной осталась. В нее только временно кого-то поселили. Мама говорит, что будет следить за ситуацией.
Девчонки из класса ходят ее навещать. Она, рассказывают, сначала удивилась их первому визиту, но теперь ждет их. Ты представляешь? Шулепина у нее теперь лучшая подруга. На выходные к себе приглашает.
Мне отец говорит: «Навести». Но мне неудобно как-то. Не представляю, о чем с ней говорить буду. Отец говорит на это, что я явно не дорос до активной позиции.
А про Лариску я тебе ничего отвечать не буду. Ты и сам уже все знаешь. Хотя и пишешь, что тебе все равно, но сам спрашиваешь, а это значит, что не все равно. Короче - дура она. И отец говорит, что ты вернешься и найдешь девчонку умнее. Например, в институте.
Прости, если грубо.
Я тебя обнимаю, китаец.
Ты лучший брат.
Костя.
2. 1986 г.
Август.
- Привет…- Костя посмотрел на нее прямо, не отводя глаз, как это делали некоторые. И Лена прочитала в этих глазах дружелюбную заинтересованность. То есть, там не было и капли равнодушия или жалости.
- Ты ко мне? – все равно она была страшно смущена.
Из прежних одноклассников ее навещали только девочки. Ребята здоровались на улице. Иногда расспрашивали про дела и рассказывали о себе. Но так чтоб домой… Только девочки.
- К тебе. У тебя день рождения на днях был. Ну, меня вроде не приглашали. Я и не пришел. А сегодня можно. Как ты думаешь?
Костя осторожно достал из-за пазухи нечто, завернутое в старый свитер. Это нечто вело себя совершенно тихо. Потому что спало. Было оно маленькое. Кофейного цвета с белым носом. Чуть кудрявилось.
- Это Зита. Ей 2 месяца. Кокер спаниель.
- Это мне? –Лена ошарашено переводила взгляд со щенка на Костю. С Кости на щенка. И столько радости было в этом взгляде, что Костя в душе возликовал: «Отгадал!».
Щенок зевнул, приоткрыв сонные глазки. Лапки напряглись чуть потягиваясь. Тихо скульнул.
Костя опустил его на пол. Зита неловко села и, подняв мордашку, обвела все вокруг недоумевающим взглядом. Потом встала, бочком подошла к Лене и вдруг уселась прямо на ее ногу в тапке. Словно это было самое удобное для сидения место.
- Лапочка моя! Миленькая какая! – запричитала Лена. Хотя и получилось у нее «Уапоша моа! Миэнкаа аа!», но щенок ее понял и приподняв попку, повернулся к Лене мордочкой и уперся лапками в колени. Словно говорил: «Ну, возьми меня!».
Лена наклонилась, взяла Зиту на руки и, прижав к лицу, заплакала.
- Ну, что ты, Лен... – смутился Костя, -Я же не хотел, чтоб ты плакала.
- Ты чай будешь? Правда, к чаю только свежий хлеб с докторской.
- Буду. Я люблю бутерброды с докторской. К тому же это не все.
И Костя извлек из одного кармана пачку печенья, а из другого пакет с остатками курицы для Зиты.
- Тут для всех…
………………………………….
- И ты успеваешь?
- Конечно. Ведь я же одна. Ну, теперь не совсем одна, - поправила себя Лена, с улыбкой поглядывая на чавкающую в углу над мисочкой Зиту.
- Ну я тебе теперь тоже часто мешать буду, - тихо сказал Костя. Щеки его при этом порозовели, а смотрел он мимо Лены, куда-то в окно.
Лена тоже посмотрела в окно. Там начинали тихо опадать желтые листья тополей. Лето шло к концу. Но Лена почему-то подумала, что оно для нее только начинается.
Декабрь.
- Ну, Костян, видать у нас с тобой судьба такая – поступать и не поступить с первого раза. А весной – в армию! Ничего, вернешься – поступишь. Время, знаешь, как быстро идет?
Никита ловко свернул ватман и сунул его в тубус – на носу зачеты.
- Видишь, я уже третий курс кромсаю. У Леночки твоей все хорошо. Сдала на отлично все экзамены в вечерней школе. 10 классов у нее в кармане. Весной в институт поступит. Вот увидишь! Как у нее, кстати, дела в библиотеке?
- Да клеит потихоньку свои кармашки.
- Не кисни, Кость. Новый год на носу – самый волшебный праздник! Пригласи Лену к нам. Пусть у нее будет настоящий праздник. Мы ей подарки под елку положим. Пусть верит в чудо!
Костя встал и крепко обнял старшего брата за плечи.
- Кит…
- Ну?
-Ты знаешь, какой я счастливый?
- Знаю…
- И я знаю. Просто… просто что-то в груди сжалось, словно спешил, но опоздал.
- Костя, а ты помнишь какой завтра день? Завтра ведь у тебя день рождения. 18 лет. Это значит – детству конец.
3.1989 г.
Июнь.
Таня Спицына и Вера Шулепина сидели на веранде дачи под Хотьково. У обеих были совершенно красные, опухшие от слез глаза.
Бабушка Веры, Наталья Ивановна, тихо поглядывала на них поверх штопки. Она тоже была страшно расстроена. Но старалась не спровоцировать новый взрыв громкого горя. Поэтому сидела и молча штопала носки внуку Валентину, целый день бегающему по поселку и не имеющему никакого понятия о том, что такое война.
А вот Наталья Ивановна очень хорошо это знала. У нее муж с войны вернулся инвалидом. Пожил тихонько с осколком в боку 10 лет и умер в 1954-м, оставив ее одну с восьмилетним сыном, папой Веры.
А сколько она дядьев потеряла? И брат старший не вернулся. Но это все родственники…
А ведь какое было горе народное!
Победу объявили. Все радуются и плачут. Кто от радости, кто от горя. А что ж? И от горя плакали в мае 45-го. Те, у кого на руках похоронки были. Плакали о том, что любимые и родные не видят всего этого ликования. И не увидят, какой мир будет. Будут лежать в сырой земле. Кто известно где, а кто и вовсе – без вести.
Наталья Ивановна потянула к глазам ворот кофты – безудержно побежали слезы. Всхлипнула.
Девчонки словно по сигналу разом завыли-запричитали, уткнувшись лбами в ладони, лежащие на столе.
Наталья Ивановна громко шлепнула себя по щеке: «Дура я старая!».
А как держаться? Ведь и она хорошо знала этого мальчика. Семья такая хорошая. Мама в горсовете работает. Отец – врач. Брат институт закончил архитектурный.
И почему в этот Афганистан самых умных и красивых забирают?
Вот у Людмилы Николаевны с Крайней тоже сына туда забрали. Такой парень замечательный – высокий, вежливый, спокойный.
Наоборот бы… Хулиганов всяких – чтоб поумнели и дисциплины набрались, научились жизнь ценить мирную. А если погибнут, чтоб девки не очень плакали.
Хотя… И шалопаев жалко. Для их матерей горе, ведь им свои дети – самые красивые, самые добрые.
Глупости в голову лезут!
Просто уж парень был очень хорош. Верка по нему всю школу сохла. И закончили – вспоминала. С девушкой его дружила, с Леной. Лена умница такая. Первый курс уже закончила. А жизнь ее с самого начала не жаловала.
Отец ее очень неудачно умер – жена беременная ходила. Хотя, кто ж это удачно умирает? А он на платформе на льду поскользнулся и под электричку проходную упал.
Мама Лены узнала это и заболела сильно. У нее, говорят, и так что-то не в порядке было. А от потрясения развилась лейкемия. Быстро как-то очень. Врачи ей говорят – надо вызывать роды преждевременные. Бог с ним, с ребенком – себя спасай. А она не согласилась. Ее лечили как-то очень серьезно. И Лену она доносила и родила. Но лечение боком вышло – у Леночки вроде изъяна получилось. И осиротела в 3-хмесячном возрасте. Умерла ее мамочка. 26 лет было.
Так девочка мучалась… Не приведи, Господи.
И обижали ее – и во дворе, и в школе.
Ребята ж глупые. Иным и родители не объясняют, что хорошо, что плохо.
Учитель в школе тоже, какой попадется. Один плюс-минус объяснит и домой ему скорей бы. А тут воспитывай. Вот до всего сами и доходят.
Всем время нужно, чтоб поумнеть.
А красивая девочка такая. Глазки яркие, волосы вьются, стройненькая.
Очень запоминаемая девочка.
Как она теперь будет?
4. 1991 г.
Октябрь.
Последние листья облетают. Хрустят под ногами, словно камешки. Приморозило их. Пахнет хорошо. Кажется – вот-вот снег пойдет.
А я люблю зиму. Все такое чистое-пречистое стоит. Елки ветви под снегом тяжело опустят, и так здорово подойти, потянуть – и снежная пыль искрится невестиной фатой вокруг. Невестиной фатой…
Костик тогда меня просто в сугроб превратил. Говорит – ты – госпожа Метелица! Потом – Нет, ты невеста деда Мороза. А дед Мороз – я! И сам в сугроб нырнул.
Мне так нравится гулять в этом лесу. Он у нас как исповедальня был. В городе встретимся и молчим, улыбаемся. Просто хорошо было вдвоем и без слов. А сюда придем и начинаем все-все рассказывать. Как работа, как дома дела, о чем думаем, что будет, и что было. Деревья стоят, слушают и кивают: все так, все - правда.
Я его однажды спросила: А ты меня хорошо понимаешь? А то многие переспрашивают, а ты нет. И он ответил: Ты – понятнее многих говоришь. Я других хуже понимаю.
Люди вообще большинство только себя понимают. Свои мысли за единственную истину принимают. А Костя говорил, что истины на свете нет, есть только правда. Нужно только правду говорить. Лучше пусть сейчас больно будет, но зато время все на места поставит. И потом не придется снова и снова оправдываться. Снова и снова кому-то что-то доказывать. А если кто-то не хочет правду принимать, то тогда тому лучше ничего не говорить. Правда его сама найдет.
Альберт Геннадиевич говорит, что у каждого своя правда. Например, один идет в армию и считает, что это его долг. А другой не хочет идти, и говорит, что его совести противно брать оружие в руки. И то и другое – правда. А что же делать тому второму, если в его маму вдруг стрелять начнут? И в него самого. И в детей его. Его совести будет спокойно от того, что он не защитил их?
Я спросила Альберта Геннадиевича об этом. А он пожал плечами и ответил, что, значит, этот человек не верит в жизнь, а верит в смерть. И это - его правда – смерть. Потому что жизнь всегда защищать нужно. Мы с первого вздоха свою жизнь защищаем. Криком сначала. Потом карабкаемся на колени к родителям – защиты просим. Если родных нет – сами карабкаемся. Родина для нас – мать. Мы ее защищаем, чтоб защищенными быть.
Значит, говорю, есть две правды – Правда Жизни и Правда Смерти. Но это все равно одна правда, потому что те, кто хочет жить, имеет только одну – Правду Жизни. А те, кто хочет умереть, вообще в этой жизни правды не имеет, потому что их Правда Смерти рождается только по ту сторону.
Альберт задумался и сказал: Наверное, ты права. И есть только одна правда. А все остальное – философия, которая нам дана для того, чтоб любую мысль можно было оправдать. Чтоб любой поступок повернуть правдой, даже если он и является ложью.
Но философию все равно нужно изучать. Потому что она помогает нам лучше понять поступки других людей. И самого себя. А еще потому, что она у вас в дипломном табеле будет значиться.
Так закончил свою речь Альберт Геннадиевич.
………………………………….
Лена почувствовала, как нечто неуловимо прохладно касается лица. Очнулась от мыслей и огляделась – падал первый снег.
5. 2004 г.
Январь.
Маленький Тема деловито ползал на кухне по полу на четвереньках и собирал в рот рассыпанный лего.
- Господи! – Ленка сгребла его в охапку и ловко извлекла изо рта конструктор, - Ну, дам я Костику за это безобразие. Говорю все время – малыш в рот тянет все твои мелочи с пола. Но он не слышит. 10 лет – очень самостоятельный возраст. Идей – уйма в голове. Лада – другое дело. 6 лет, а такая внимательная. Ходит за мной следом и спрашивает: Мамочка, тебе помочь? Тёму покачать? Хочешь, я тебе молочка налью?
Вера сидела у окна и держала на коленях своего бутуза – Сенечку. Сенечка был старше Тёмы на полтора года. Он уже не вырывался. Сидел спокойно, тепло прижавшись к маме и получал удовольствие от этого тепла. Он знал, что успеет все – и полазить, и поспать, и погулять.
Взрослые думают, что он ничего не понимает. И, что думает о своем, о детском. Так то оно так. Но детское – оно и взрослое.
Вот тетя Лена говорит, что Тёма в рот лего тянет. В рот нельзя. Подавиться можно. Сеня давился. Солдатиком. Бабушка вытащила. А потом собрала всех солдатиков и убрала на антресоли. Говорит, что через год отдаст. А папе сказала – Покупай игрушки по возрасту.
У Тёмы есть брат и сестра. А у Сени нет. Мама говорит, что Сеню долго хотели. Что он долгожданный. И, что братьев и сестер, скорее всего, не будет. А еще мама говорит, что тетя Лена – счастливая. И что она все это заслужила.
Что такое «счастливая» и «заслужила» Сеня не знает. Но чувствует, что это очень правильные слова. Это как, если ты за собой все игрушки уберешь или весь суп съешь, а тебя за это похвалят и дадут батончик «рот фронт».
Так что, Сенечка все понимает. Может быть объяснить не может, но чувствует – что хорошо, что плохо.
А вот Тема только учится понимать. Смотрит внимательно так вокруг и все подмечает. А когда ему будет 2 года, то уже все-все понимать будет. Как Сенечка.
Раздался звонок в дверь. Это пришел дядя Никита.
Дядя Никита – хороший. Он смеется и подбрасывает вверх. А еще в машинки играет. Всех целует и тормошит. Обещает в зоопарк всех повести. Там слоны и жирафы, как в мультиках прямо по улицам ходят. Дядя Никита показывал как – бум-бум-бум.
Сенечка слез с маминых колен и пошел навстречу дяде Никите.
- Ну, привет, Семен Андреевич, - сказал Никита, - Мандарины ешь? Вер, ему мандарины можно? Аллергии нет?
- Нет аллергии. Можно. – Вера встала и подошла к Лене. Приняла из рук маленького Тёму, который начал потихоньку засыпать,- Давай укачаю. А ты пока Никиту покорми. Да и мне пора. Мой тоже скоро вернется.
…………………….
За окном тихо падал в свете фонарей январский снег. Новогодняя елка в углу осыпала иголки. Над диваном висела большая черно-белая фотография Кости, отснятая в далеком 1986 году.
Вера остановилась перед ней на мгновение и поцеловала Тему в теплую сладко пахнущую макушку.
- Ты попроси там обо всех нас, Костя…- еле слышно сказала она.
2008г.