Ненавистный автобус! Я ненавижу каждую его деталь, я ненавижу его истёршиеся шины, я ненавижу линялые чехлы на его неисправных болтающихся сидениях! Я ненавижу каждый винтик его вонючего, барахлящего мотора! Я ненавижу упитанного водителя автобуса, торопливо заполняющего путевые документы! Я ненавижу пассажиров, сонно бредущих в узком проходе, придирчиво выбирающих себе сидения! Я ненавижу стрелки на часах, неумолимо движущихся к времени отправления, противно отстукивающих последние оставшиеся секунды! Я ненавижу жизнь, заставляющую меня с неизменным постоянством покидать единственное место на земле, где я по-настоящему счастлив! Я ненавижу себя, бессильного что-то изменить в установившейся схеме, сложившемся порядке, отравляющем мою жизнь! Я ненавижу зловещее шуршание шин по асфальту автостанции, электрическим разрядом бьющим по моему рассудку! И звёзды, безразлично взирающие на меня с высоты светлеющего утреннего неба, которые я опять увижу сегодняшним вечером там, куда едет моё тело без души! Их я тоже ненавижу…
Ком в горле. Первые секунды я ничего не соображаю, пытаясь пересилить очередную боль, принять свершившийся трагический факт. Отдёргиваю занавеску на окне, пытаюсь уловить в темноте раннего утра убегающие силуэты домов моего маленького рая. Где-то совсем близко, в одном из них ты сладко спишь, укутавшись в тёплое одеяло. Твои длинные ресницы подрагивают во сне, ты улыбаешься…Что снится тебе, любимая? Что вызывает загадочное выражение лица, сменяющееся радостной умиротворённостью, когда ты, слегка вздохнув, меняешь своё положение на кровати? Спи, любимая… Ты проснёшься только спустя два часа, и пробуждение не принесёт тебе радости. Полусонная, ещё тёплая ото сна, ты почувствуешь боль. Расплавленный свинец утраты зальёт твоё горло, и вместо ликующего приветствия наступающему дню, оно исторгнет стон отчаяния. Опять…
Позади осталось гнездо моего счастья, вид за окном мчащегося автобуса заполнили деревья, быстро сменяющие друг друга. Светает. Небо стремительно светлеет, покрываясь светло-серыми проплешинами. Звёзды тускнеют, уступая первенство пока ещё дремлющему солнцу. Лишь утренняя звезда не сдаётся, ярко выделяется на небосклоне. На горизонте появляется бледно-розовая полоска, которая постепенно становится всё шире и шире…
Я медленно задёргиваю окно, и рука моя безвольно падает на колени. Отсчёт начался. Опять…
В кармане внезапно вибрирует мобильный телефон, и радостная неожиданность наполняет меня. Торопливо достаю его из кармана… Будильник сработал во второй раз. Горечь обманутого ожидания заливает каждую клеточку моего воспалённого мозга, меня захлёстывает малодушная жалость к самому себе. Необходимо подумать о чём-то радостном, настроить себя на оптимистичный лад. Вчерашний вечер…
Я возвращаюсь мысленно на восемь часов назад. Твоя головка покоится у меня на плече, я обнимаю одной рукой тебя за талию, а второй трогаю кончик твоего носа, щёки, брови, волосы. Тебе это нравится, ты сидишь притихшая, вся во власти сладостного прилива нежности. Изредка ты шутливо пытаешься укусить меня за пальцы, мы смеёмся. Я поворачиваю твою голову, и долгий поцелуй надолго соединяет наши с тобой дыхания. Я крепко обнимаю тебя, судорожно прижимая к своей груди, пытаясь растворить тебя в себе, создать синтез наших тел, подобно синтезу наших душ, который давно уже - свершившийся факт. В перерывах между поцелуями мы беседуем, иногда фразы прерываются на полуслове, когда прелестный ротик, пухлые губки снова разжигают во мне желание. Целовать тебя, не останавливаясь. Как можно меньше слов, слова можно будет произнести завтра, когда ничего больше не останется. Слова будут потом. Сейчас они не нужны. Объятия, поцелуи говорят сами за себя и слова не нарушают волшебство вечера, чем-то похожего, нет, не похожего на все остальные. Постоянны только мы с тобой, остальное с каждым днём окрашивается свежим цветом новизны, сверкает новыми огнями.
Сердце стучит не так, как мгновение назад, за которое мы успели прожить целые земные сутки. Одного прикосновения рук достаточно. Дыхание стесняется, и слова, произнесённые дрожащим голосом, начинают бессовестно врать, не справляясь с непосильной задачей, взваленной на них. Огромный, окутанный дымом и оглушительным грохотом железный локомотив несёт нас, грубо и неотвратно увлекая за собой, не спрашивая разрешения, сводя на нет волю. Пенное цунами сносит всё на своём пути, разрушая всё вокруг, нанося непоправимые изменения. В нас и вокруг разливается бурлящий поток неги, безумного взаимного притяжения. Божественно! Хорошо! И… трагично. Что-то трагичное есть в этом. В настойчивой, но бесплодной, с учащающейся периодичностью повторяющейся попытке утолить себя друг другом, утолить жажду, обжигающую нутро и мозг. Трагизм происходящего сквозит в удовольствии обладания телом и душой любимого, в сладостном ощущении физического присутствия любимого. Он таится в стрелках, проклятых ходить по кругу, прячется за каждым листком отрывного календаря, сверкая зловещим оскалом тому, кто перевернёт лист. Он заключён в конечности всего земного, и жизни, в том числе… Жизни, неспособной вместить в себя любовь человеческую. Неспособную утолить жажду любви за нечестно короткий промежуток времени…
Резкие толчки. Открываю глаза, отдёргиваю занавеску. Автостанция, промежуточная остановка. Рассвет вступил в свои права, день начался.
На маленьком пятачке асфальтированной земли снуют люди с заспанными, хмурыми лицами. Каждый совершает движение, идёт вперёд. Кто на работу, кто на учёбу, нищие и бродяги – просто так… Хотя, так рано последние не встают. Наверное.
Из автобуса наружу выходят мои попутчики, кто выкурить сигарету, кто купить вонючие жареные пирожки сомнительного происхождения.
Выезжаем в путь. Все расселись по своим местам. Мой сосед противно шуршит пакетом с чипсами, хрустит ими и запивает это дерьмо холодной кока-колой. Меня от этой картины мутит. Отворачиваюсь к окну. Задёргиваю матерчатую завесу от мира. Закрываю глаза…
Грёзы. Воспоминания. Далёкое, прекрасное лето. Первая искра, из-за которой впоследствии сгорят сотни квадратных километров наших с тобой сердец. Несколько минут, понадобившиеся, чтобы рот произнёс звуки, слагающие человеческую речь. Первые, самые первые звуки, связавшие нас в шумном пространстве провинциального тацпола. Прикосновения через одежду – необходимый атрибут медленного танца. Информация, льющаяся искрящимся потом из наших ртов, глаз, ушей, через руки и плечи, через одежду, осязающее трепещущую плоть.
Тогда начался новый период в нашей жизни. Нет, не начало. Начало было гораздо раньше, давным-давно, когда воздух помещения роддома огласил мой первый крик. Когда красный комочек жизни, которым я был тогда, начал дышать. Много лет назад я пришёл на землю… и стал ждать.
Спустя несколько лет глубокой ночью моё дыхание стало глубже и чаще, а сердце забилось в два раза быстрее. Я проснулся, охваченный испугом, неспособный на тот момент осознать значение и важность произошедшего. С этой ночи нас разделяло только расстояние, и время. С того времени моё сердце стучало в унисон с её сердечком. Но этого я не знал. Проходили годы и я тщетно искал сердце, стучащее в унисон с моим. Его реальность я ощущал почти физически, полёт фантазии неизменно приводил меня к нему…
Новая жизнь. То, ради чего мы пришли на этот свет, ради чего мы каждый день ходили, пили, ели, совершали какие-то поступки, то для чего мы дышали все эти годы, свершилось. Расстояние сократилось донельзя, что порой бывало и раньше не раз. Последние метры, потом несколько сантиметров. Расстояние перестало быть препятствием, и время истекло. В неясном гуле, в шумном, смрадном дыме танцпола они сами отыскали друг друга, они, стучавшие в унисон. Они привели нас друг к другу, узнав среди сотен и тысяч звуков, стук друг друга. Они всё знали с самого первого мгновения. В отличие от нас…
Нам тогда всё ещё казалось, что мы где-то в середине пути. Что всё происходящее – это черновик грядущих отношений, репетиция будущих происшествий. Мы видели друг в друге обычных людей, ничего особенного в поведении и внешности не улавливая. Недоговаривали, справедливо считая нецелесообразным и неразумным раскрываться перед малознакомым и малоизученным человеком. И были глухи к своим сердцам…
Когда это случилось, знает только Бог. Точное время указать нельзя. Скорее всего, это произошло постепенно. Не произошло, а происходит, этот процесс продолжается и в эту самую секунду. Это можно сравнить с ростом дерева, глаз его не замечает, но он не замедляется ни на секунду и спустя некоторое время изменения поражают и с трудом вспоминается прежний вид. Теперь мне трудно представить как это было раньше, до того как… Не могу вспомнить, даже если приложу усилия. Что мною двигало? Что меня держало на поверхности? Какие интересы были вместо? С какими мыслями я засыпал и просыпался? Было ли что-то, что можно было бы сравнить с этим? Нет, её место пустовало. Было готово, и пустовало в ожидании.
Странно. То же тело, та же внешность, руки, ноги, голова… Родители, друзья, дома всё те же, за исключением нескольких новостроек. Мир тот же… Но если присмотреться, можно увидеть правду. Увидеть можно, но понять… Это сложнее…
Я сижу ближе к заднему выходу, который как обычно не работает, поэтому жду, пока впереди сидящие выйдут. Нетерпеливое стадо плотно забило проход, слышны ругань, в которой нередко проскальзывают матерные слова. Мой сосед встал одним из первых и с недовольным видом стоит в проходе в двух метрах от меня, навалившись жирным телом на спинку сидения. Пакет от чипсов валяется под его сидением, а пластиковую бутылку из-под колы он воткнул под грязный чехол переднего сидения. Животное.
Автобус опустел. Теперь можно спокойно выйти. Застёгиваю молнию на куртке, закидываю ремень сумки через плечо. Город встречает меня противным скользким туманом, лежащим ленивым облаком на высоких серых домах. Из-за тумана невзрачные однотипные советские многоэтажки кажутся ещё более неприглядными. Машины торопливо снуют туда-сюда, разбрызгивая в стороны зимнюю грязь. Люди трамбуются в маршрутные такси и троллейбусы, начиная потеть ещё до душного путешествия.
Достаю из кармана пачку сигарет и закуриваю. Голова начинает слегка кружиться и по телу разливается пьяная слабость. Так и не привык к сигаретам, курю время от времени, поэтому и такой эффект.
Острая боль в мозге слегка притупилась. Я смотрю по сторонам, оглядывая знакомый город, принимающий меня до следующего благословенного вечера, когда я буду с радостью его покидать, и каждый его камешек от радости я готов буду расцеловать. Город, в котором так долго тянутся дни. Город, где так не хватает тебя, моя любовь. Отсчёт начинается. Опять…