О фильме «Старый новый год», реж. О. Ефремов и Н. Ардашников
Странный у нас праздник есть в России – старый новый год, когда новый год празднуют по старому летоисчислению. В принципе, ничего странного здесь нет, если воспринимать его как дань уважения старым обычаям и традициям, как стремление сохранить связь времен – тех, когда летоисчисление было одним, и этих, когда оно стало другим. Но обычно его так не воспринимают, и переживают как очередную возможность повеселиться. А может, все-таки, стоит задумываться, хотя бы раз в году, в ночь с 13 по 14 января, о том, что есть прошлое и будущее, что момент «теперь» человеческого существования обрамлен рамками уже свершившейся несвободы прошлого и еще не свершившейся возможности, а потому – свободы будущего? Может, стоит подумать, в конце концов, об ограниченной природе человеческого существа?
В центре повествования фильма мы видим двух героев. Все у них вроде бы разное, но это разное такое одинаковое! Один, Петр Полуорлов (его играет Калягин) накануне подал заявление об увольнении. Другой, Петр Себейкин (играет Невинный) только что получил квартиру в том же подъезде с первым, и активно, перед праздником, обживается, таскает мебель. И вот, уже в самом начале фильма они встретились: «Невинный» тащит диван и придавливает спиной «Калягина». Отягощенный скарбом придавил свободно идущего. Несвобода ограничила свободу. Так возникла завязка фильма: нужна ли свобода, и нужна ли несвобода?
Себейкин, сообразно своей фамилии, тащит все в дом и говорит, что ему больше ничего не нужно: отработал свое, получил сполна, и «гуляй Вася». Он не хочет ни к чему стремиться, например, отказывается от должности мастера, явно принижая себя, свои возможности. Он – сама граница своего духа, что особенно наглядно видно на его дочери, которая, очевидно, представляет собой некую квинтэссенцию сущности Себейкина. Она играет роль эгоистки, «зацикленной» (и потому ограниченной) на своих игрушках. Когда же она залезла в холодильник и ее там заперли, то произошло совершенно очевидное раскрытие вопроса о том, нужна ли такая несвобода, ограниченность: девочка испугалась, так что, оказывается, это ограничение (самоограничение Себейкина), доведенное до какого-то абсурдного предела, лишь вредит. Об этом же высказывается и старик Иван Адамыч, которого играет Евстигнеев. Он говорит Себейкину: «Что есть, то и надо», убеждая того отказаться от тех границ, которые накладывают на человека вещи. По сути, это есть призыв к свободе духа, который, конечно, не срабатывает мгновенно, но который запускает процесс осознания Себейкиным неправильности отстраненности от жизненного потока,
В противоположность Себейкину, Полуорлов накануне старого нового года стал выкидывать из квартиры всю свою утварь. У него вдруг, после стольких лет накопительства, «поехала крыша»: ему стало ничего не надо. Веселенькая получилась картина: сидят гости, ждут хозяина, а тот приходит явно «не в духе» и начинает выносить из своего жилища мебель, технику, посуду и проч. При этом он поговаривает: «не так живем». Ему захотелось свободы, а вещи, будто бы, стискивали его и мешали жить. Он хочет свободы духа и даже пытается как-то рассуждать, памятуя Гегеля или неся какую-то аброкадабру (на кухне со своим другом Гошей). Однако как у Себейкина на примере его дочери, так и у Полуорлова ущербность позиции становится видна на примере его сына, стремящегося к абсолютной свободе. Тот стремится делать только то, что хочется, а хочется ему (мальцу) выпить вина, бросить школу, выкинуть учебники. Но Полуорлов и его жена запрещают сыну выходить за известные рамки, тем самым показывая на деле необходимость ограничения безудержности. Но каковы основания таковых ограничений?
Эти основания очерчиваются вполне однозначно после того, как выясняется, что герой Калягина – всего-навсего конструктор туалетных горшков – вещей незаменимых в обиходе, но не предполагающих каких-либо грандиозных полетов фантазий и творческих способностей. Некие способности, конечно, нужны, но они совершенно далеки от того, что необходимо, чтобы подняться до уровня Гегеля, о котором Полуорлов упоминает так, как будто находится с ним на одном творческом уровне. Выходит, что Полуорлов просто чванлив и мнит о себе нечто невообразимое, хотя реально является обычным человеком (впрочем, не без творческих задатков и возможностей), так что весь его «бунт» против вещей, инициированный тем, что его псевдовеликую «горшечную» тему наконец-то, после семилетних бесплодных страданий, закрыли, весь этот маскарад объясняется просто желанием закамуфлировать свою творческую слабосильность, свою невозможность стать истинно свободным духом. Да и фамилия его дает нам подсказку в том же направлении – что и говорить, не орел он, и все тут. Иными словами, отсутствие творческой свободы духа Полуорлов попытался заменить свободой от вещей. Его попытка явно не удалась, поскольку дух человека выше материального и им не заменяется, в каких бы ипостасях это не представлялось. В конце концов, точку в этой теме ставит Иван Адамыч, говоря Полуорлову: «Что надо, то и есть», т.е. жить следует в соответствии с необходимостями, которые выступают в качестве своеобразных границ.
Так что же получается? Себейкину говорится «Что есть, то и надо» с явным призывом отказаться от лишних границ, а к Полуорлову, напротив, идет призыв «Что надо, то и есть», который мы интерпретируем как «существуют границы». Все правильно! Если в человеке есть какой-то потенциал, как у героя Невинного, то нечего себя принижать и накладывать на себя ненужные рамки. Если же человек не гений, как герой Калягина, то не следует себя ровнять с Гегелем, а надо жить в соответствии со своими возможностями.
Таким образом, структура фильма вместе с героем Евстигнеева, служащего «гласом народа», а иначе сказать – «гласом естества», утверждают необходимость существования границ «сверху» и «снизу»: не следует себя излишне принижать, но и нельзя мнить о себе сверх того, что ты реально представляешь.
Наши герои окончательно осознали это в бане, когда помылись и очистились от ненужных ошибок. Они вошли в чистую правду и одухотворились пониманием необходимости быть более активными (Себейкин) или не витать в облаках и жить по возможностям (Полуорлов). Дед Адамыч в конце фильма им говорит: «Хороший вы народ, мужики, только облику не теряйте». А я бы от себя добавил: «И в бане почаще мойтесь, чтобы сущность свою вспоминать, сущность ограниченности человеческого естества – сверху и снизу».