Выбор. Роман-дилогия

                Книга первая            




МИР  НАДЕЖДЫ


                Глава первая
               

                1
   Ранним мартовским утром по берегу водохранилища шли рыбаки с рюкзаками, в которых у многих угадывались очертания рыбацкого бура для сверления лунок в метровой толще льда. Одетые в разношерстные одежки, обутые в валенки, выглядели они ряжеными, что в былые времена под Рождество попрошайничали у христолюбивого народа. Вскоре трое из приехавших на море отделились от общей  группы и спустились с берега на лед по одной из многочисленных зимних тропинок, проложенных вездесущими любителями подледного лова.
; Вот здесь надо бурить, ; предложил Лешка Сахаров, едва перевалили они через невысокую ледяную гряду, образовавшуюся при сбросе перед весенним паводком запаса воды из водохранилища и обозначившую всхолмленный берег некогда протекавшего здесь ручья. Лешка сноровисто пробурил лунку и усадил на нее того из своих попутчиков, что был в очках со светозащитными стеклами.
; Ты, Миша, начинай, а мы с Владимиром пройдем чуть в сторону, ; распорядился он.
    Михаил уселся на рыбацкий ящик лицом к солнцу, снял меховые рукавицы, взял самодеятельную коротенькую удочку за пенопластовый корпус двумя пальцами правой руки и принялся поднимать и опускать ее медленными волнообразными движениями, заставляя мормышку на леске вместе с наживкой плясать подо льдом у самой поверхности дна. Однако в водоеме было тихо. Через пару часов ужения он положил удочку на лед, осторожно прижав ее ногой, и закурил.
; Ну, баста! ; тотчас послышался голос Лешки от соседней лунки, и захрустела корочка снежного наста под его ногами.
; Самим пора на клев, ; проговорил он, подсаживаясь с рюкзаком к Михаилу. Тотчас перетащился к ним и третий рыбак. Зачерпнули они по кружке воды из лунки, поставили их на печки-коптилки, сделанные из консервных банок,  достали из рюкзаков съестные припасы и приступили к походной трапезе.
- Ну, Володя, как тебе рыбалка! – обратился Лешка к молодому сотрапезнику.
; У нас клев лучше, ; усмехнулся тот, уминая бутерброды под вскипевший в кружке чай.
    Сразу после обеда рыбаки вновь уселись над лунками и еще долго надеялись на звезду рыбацкой удачи, но время шло безрезультатно.
; Бесполезно, брать не будет, ; убеждал Лешка своих друзей, изредка наведываясь то к одному, то к другому. ; Этот восток как подует, так рыбы нет, ; утверждал он, но его друзья с моря уходить не спешили. Лишь к вечеру, выложив в лунки прикорм, пошли наши рыбаки на ночлег, где гостеприимная хозяйка при их появлении выставила на стол миску исходящей паром отваренной картошки и тарелку капусты.
; Нюр, а где твой? ; поинтересовался Михаил.
; Та-а… Посадили.
; Как, посадили? ; встрепенулся Лешка.
          - Та-а… На пятнадцать суток соседка посадила. Меня он пальцем не трогает, а соседку поколотил. Гуляли вместе, она что-то про меня сказанула, та-а… он хвать ее по противной лисьей роже. Та-а… она визжать, и кто-то в сельсовет сбегал.
    Ужин, начавшийся со ста граммов, шел в благодушной обстановке. Лешке хотелось продолжить выпивку, и он изредка толкал Михаила локтем в бок. Наконец тот сказал, как отрезал:
          - Хватит на сегодня, завтра на лед.
    Однако и следующий день  прошел для рыбаков безрезультатно. Подо льдом в водоеме было сумрачно и тихо, надо льдом ; солнечно и ветрено. В полдень Владимир засобирался домой, Михаил тоже, но Лешка уезжать не захотел. Так что возвращались они пригородным автобусом вдвоем, сияя загорелыми лицами и беседуя о своем.
          - Миша, ты давно на инвалидности? ; поинтересовался Владимир.
          - Более двадцати лет.
          - Глядя на тебя, не подумаешь, что слепой, разве что тросточка…
          - Я солнце различаю и день с ночью не спутаю, ; заявил Михаил солидным голосом.
          - А как рыба? Ведь поклевку надо смотреть!
          - Я чувствую. У меня кивок жесткий, удочка легкая.
          - Когда подсек, как выуживаешь?
          - Считаю, сколько раз перехватить леску, а в лунке рыбине не уйти.
          - Ну, это да-а… А зачем ты очки от солнца носишь?
          - На глазах помутнение и бельмо. Я в молодости попал в песчаную бурю, простыл. Давай, Вова, милый, съездим через недельку еще разок. Мне одному не доехать.
          -Что с Лешкой не остался? Мне некогда: начинается преддипломная практика, я заочный заканчиваю.
          - Вот и хорошо, ведь тебе отдохнуть тоже надо. Поедем, а? Я бы и сейчас остался, да этот обалдуй там около хозяйки пригреется. Зачем ему на море лунка, когда на берегу - кунка.
    Оба рассмеялись.
          - Ладно, поедем, - согласился Владимир. - Возьму недельку отгулов, а там отпуск ученический.
          - Вот правильно, вот молодец.
    В городе Владимир довел Михаила до их общего двора, и тот бодро застучал металлической тросточкой по знакомым колдобинам.


2
      Днем солнце вовсю обдаивало сосульки на крышах, подсушивая вытаявшие тротуары. Весенний ветерок ласково жег лицо, а солнечные зайчики слепили глаза.
    В пятницу во дворе Владимир подошел к Михаилу. Тот стоял в лучах заходящего солнца, готового скрыться за соседней пятиэтажкой. Очевидно, ему подсказали, кто подходит: так сиял он медью загорелого улыбающегося лица.
          - Здравствуй, Михаил.
           - Здорово, рыбак! - весело отозвался он, повесив тросточку на изгиб левой руки и радостно ловя ладонями протянутую для рукопожатия руку Владимира Миланова. - Когда на море поедем?
          - Давай завтра.
          - Вот молодец, вот хорошо, - еще радостнее заулыбался Михаил. ; Я уже все подготовил.
    В субботу понаехало на водохранилище целое море рыбаков. Стояла  тихая солнечная погода, но к вечеру натянуло хмарь, и подул западный ветер, и заиграла поземка. Так что на следующий день рыбаки отыскали свои лунки только благодаря холмикам снега, предусмотрительно притоптанного Лешкой на месте рыбалки.
    Владимир Миланов сел на фанерку над лункой, спиной к ветру, метрах в пяти от него расположился Михаил, но Лешка ушел на дальние лунки. Он накануне набрался браги, и у него болела голова, да так, что он не хотел идти на рыбалку, да постеснялся насмешек.
    Отрегулировав у удочки чувствительность кивка, Миланов стал медленно поднимать мормышку ото дна, потом опускать. И вот, не коснувшись дна, мормышка чуть притормозилась, и на уменьшение этой крохотной тяжести тотчас среагировал кивок. Горе-рыбак от испуга так дернул удочку, что она вылетела из его руки. Тем не менее он успел схватить леску левой рукой и принялся выбирать ее из воды. Еще перехват руки, и в лунке показался серебристый лапоть-лещ.
    Сидевший невдалеке Михаил услышал падение удочки и от души захохотал.
          - Что?! Поймал?! - крикнул он.
          - Есть лещ!
    Владимир протянул руки к лещу, схватил его одной рукой под жабры, второй под брюхо и выкинул  на лед. Рыбина под килограмм весом подпрыгивала, сверкая, как огромная медаль за терпение. А он вновь и вновь повторял подъем-опускание мормышки с наживкой возле дна, однако результата не было. Тогда в поисках удачи он пошел пробовать другие лунки, посадив на свою Михаила.
    Во второй половине дня рыбаки потянулись к берегу, Владимир с Михаилом тоже.  А вот оживший после обеда Лешка уходить с моря не собирался. Он бегал по лункам, без устали настраивая леску на разную глубину.
          - Алексей, пойдем! Завтра будет день! - кричал Михаил.
          -Идите, я приду.
          - А как же бражка?
          - Хо, чо я не успею? Ты четырех поймал. Вовка второй раз на море ; и то двух. Нет. Я все равно вас догоню. Перед закатом будет рыба брать.
          - Ну, догоняй, ; ответил Михаил и, взявшись правой рукой за лямку рюкзака на плече Миланова, бодро зашагал за ним по белоснежному ледяному полю. Так неспешно пришли они на ночлег, где хозяйка дома первым делом поинтересовалась о Лешке.
          - Нашел побогаче тебя, - пошутил Михаил.
          - Ему сегодня не подфартило, остался облавливать чужие лунки, бегает по морю, ; успокоил Владимир женщину.
    Лешка пришел поздно, молча снял рюкзак у порога и, разувшись, прошел на кухню, с достойным видом усевшись на табурет. Вся поджарая фигура его выражала сейчас степенную медлительность.  Вышла на кухню Нюрка.
          - Ты-то шо без рыбы?
          - Хо… Я, да без рыбы. Забери в рюкзаке, я еще поймаю.
    С видом добытчика Лешка принялся за ужин, а Нюрка развязала его рюкзак и вывалила в тазик восемь крупных рыбин. Догнал и перегнал Лешка своих друзей. И лещи-то были один к одному: в крупной чешуе, в розовой слизистой сукровице из-под чешуек.
    Владимир с бескорыстным восхищением рассматривал чужой улов.
          - Где это ты наворочал? - поинтересовался он, поглаживая указательным пальцем правой руки слизистый бок рыбины, лежавшей сверху.
          - Там же, где и вы, но ближе к Овечьему острову, наткнулся на уловистую лунку.
           - На какой глубине? - спросил Михаил.
           - Шести не будет.
    Михаил пошарил в тазу руками, проверил на ощупь каждую рыбину.
           - Болела рыба, давление упало. Второй день снег и ветер. Будет завтра клев.
    Предсказание Михаила сбылось ближе к обеду. Шел мокрый снег. Солнце не показывалось в хаосе облачности. Но стоило сработать первой поклевке, как Миланов забыл про все на свете, менее чем за час выудив дюжину рыбин, словно их в воде кто-то брал и насаживал на крючок. От воды и ветра руки застыли, и он едва успевал отогревать их дыханием. Вскоре пальцы покраснели, приняв вид отваренных сосисок, но бросить рыбалку было невозможно. Лишь после полудня клев прекратился враз и надолго.
    Вечером все разговоры о предстоящем дне.
           - Надо бы на ночь остаться, - петушился Лешка Сахаров, ; хо, я бы еще столько наловил.
           - Иди. Кто тебя держит, - отвечал Михаил.
           - А ты чо? Тебе что днем, что ночью.
           - Мне хватит того, что поймал.
           - Та нехай эта рыба сгинет. Вы шо, сдурели? ; встряла Нюрка и, расстроенная, ушла с кухни в комнату. Печку она протопила, ужин сготовила и теперь обиделась, что на ее приветливое поведение сегодня не обратили внимания.
    Владимир с удивлением слушал спор двух рыбаков.
           - А как в темноте рыбачить?
           - Хо, мне бы свечку да полиэтилен от ветра.
           - Это верно, - подтвердил Михаил, - и в полночь бывает клев, и перед рассветом. Ну, всю не переловишь.
    Миланов расстелил на полу матрас и половички. Они с Михаилом улеглись, укрывшись одеялом. Алексей еще что-то объяснял Нюрке в другой комнате.
           - Та отвали! - донеслось из соседней комнаты.
    Лешка протопал босиком по полу и улегся рядом с Михаилом. Он укрылся своим пальто и обижено засопел.
    Новый день оказался безрезультатным, так что заявились рыбаки в поселок раньше обычного, и все же на последний автобус не успели. Повстречали хозяйку квартиры. Та шла размашисто, сверкая, как медалями, большими пуговицами на цигейковой шубе. Лешка догадался взять  из ее рук тяжелую хозяйственную сумку и не постеснялся проверить содержимое. Среди кульков торчала бутылка, заткнутая крепко скрученной газетной пробкой.
           - Ты где это отхватила?
           - Та, Степан приехал.
    На заостренном Лешкином лице мелькнуло беспокойство.
           - Нюр, мы завтра с Владимиром уедем, ; сказал Михаил.
    Лешка шел молча с рюкзаком за плечами, с сумкой, на содержимое которой у него почти не было надежд.

3

    С утра Владимир обложился учебниками, решив добить пояснительную записку к дипломной работе. В коридоре раздался акающий говорок Марины Матвеевны Цибиной, что жила с дочкой в соседней комнате. Работала она банщицей.
«Кого-то опять привела», - неприязненно подумал Миланов.
Через несколько минут в дверь комнаты постучали.
           - Да, войдите! ; сказал он с раздражением.
    На пороге нарисовалась соседка с незнакомой миловидной женщиной лет тридцати.
           - Вова! Извини, пажалуйста, мы с Тамарой Сергеевной… Я ей о тебе давно гаварила, - по столичному акая, запела Марина Матвеевна. Тонкие накрашенные губы ее то собирались в узелок, то как бы развязывались, растягиваясь в овальный жгутик улыбки.
           - Вот, Томачка, я тебе гаварила: не курит, не пьет, ученый. Валодя! Тамара Сергеевна у нас заведующей работает, женщина самостоятельная и с квартирой. Смекай.
Миланов поднялся из-за стола:
           - Миланов, то есть Володя, - смущенно отрекомендовался он.
           - А я, «то есть», Тамара, - улыбнулась та, и сердце у Владимира упало. Он засуетился, убирая учебники с дивана и стола.
           - Извините за беспорядок, проходите.
           - Валодя! Я тебе гаварю: мы с работы, завтра выходной. Я пригласила в гости Тамару Сергеевну и еще нашего дежурного. Видишь, одного мужика нам не хватает.
    Миданова бесцеремонность соседки покоробила, и он поспешил с ответом:
           - Хорошо, хорошо. Я только переоденусь.
    «Ах, что за глаза!» - восторженно думал он о Тамаре Сергеевне, стоя перед зеркалом и подбирая к рубашке с синевой и костюму с кремовым оттенком галстук в диагональную полоску бежевого цвета.
    Комната соседки находилась напротив, дверью на кухню, окном на пустырь и овраг. Из-за стола навстречу поднялся мужчина неопределенного возраста и неопрятного вида, в изжеванных брюках с пузырями на коленях. Круглое, пухлое, помятое лицо венчала шевелюра давно нестриженых, нечесаных волос. Похоже, мужчина был ровесником Миланову, но выглядел он на все пятьдесят.
           - Я Александр, да… - протянул он правую руку.
    Загорелая отмытая ладонь Владимира при рукопожатии выглядела столь контрастно, что Марина немедленно увела Александра в ванную комнату мыть руки.
           - Тамара, у вас все в бане такие? - поинтересовался Владимир.
           - Он нигде не работает. Оформили ночным дежурным.
           - Марина говорила, что он работает в кафе грузчиком?
           - Он везде шатается, всю жизнь безработный.
           - У нас нет безработицы, - улыбнулся Владимир. Но Тамара не поддержала шутливый тон, проговорив с раздражением:
           - Знаю я его. Был дебилом, дебилом и остался. Когда у него умерли родители, он ушел в заводское общежитие, квартиру пропил, работу бросил. Теперь вот в бане ошивается.
    При последних словах карие глаза ее гневно сверкнули, спелые сливы зрачков сузились. Умное, симпатичное лицо ее с прямым, аккуратным носиком опечалилось. Тамара поднялась со стула, прошлась на крепких стройных ножках к вешалке у двери, взяла из кармана пачку сигарет, закурила.
    Владимир тем временем смотрел в газету, взятую с телевизора, но не видел напечатанного. Он косил взглядом на женщину и сопереживал: «Что за грусть в прекрасном взгляде! Не печалься - я с тобой».
           - Я хороший работник, да… Мне начальница все дает.
           - Пашли, работник, за стол.
    Это вернулись Марина с Александром, и тот, усевшись к столу, достал из сумы-баула две бутылки водки. Марина выставила на стол кастрюлю бигуса. Застолье началось. Выпили за знакомство, за предстоящие выходные. Женщинам пришла идея выпить на брудершафт. Мужчины охотно согласились. Владимир трепетно поцеловал Тамару. Марина поцеловала Александра, приговаривая:
           - Вот какой у меня кавалер.
    «Банный кавалер», - вертелось в голове Миланова, - ни вида, ни ума, зато полная сума. А, может, и я с пьяной рожей на черта похож», - думал он, ускользая из гостей к себе в комнату, где в зеркале тотчас посмотрел на «пьяную рожу». Оставшись довольным своим видом, решил тряхнуть стариной. В шифоньере давно пылилась гитара, которая знала когда-то лучшие времена. Именно перед ней Владимир Миланов после развода всю тоску в песнях излил, а вскоре и свою песню сочинил. Бывшую жену его звали Надеждой. Так что песню он назвал: «Найду Надежду» и сейчас решил исполнить ее. Однако его появление с гитарой никого не заинтриговало. Тогда он небрежно обронил:
           - Спеть, что ли , свою собственную?
           - Вот, Томачка,  видишь!
Владимир взял минорный аккорд и запел низким тенором:

Опять зима ко мне приносит сны,
Что не вернуть назад былой весны,
Что даже осень поседела рано,
Проплакав зори птичьим караваном.

    Голос его был слаб, но приятен. Слова при пении Владимир произносил гораздо отчетливее, нежели при разговоре. Мелодия была очень даже недурна и гармонировала с грустным содержанием. Но вот певец перешел от грусти раздумья к веселому припеву:

Метет метелица,
Морозец жжет.
И все же верится:
Весна придет.
Весна вернется,
Солнцем зазвеня.
И я найду тебя,
А ты найдешь меня.

    Нетрудно заметить, что наш герой увлекался красивостями. И второй  куплет начинался довольно кучеряво:

Плывут года на парусах мечты.
А жизнь все дарит осени плоды.
Но ветер, кудри белые сплетая,
Любви порывы снова раздувает.

А в завершающем куплете прозвучали итогом следующие слова:

Но сердце бьется, сердце не смолкает.
И в нем любовь как прежде расцветает.

Тамара Сергеевна сидела в задумчивости, а Марина Матвеевна воскликнула:
           - Валодя! Ты что тоску нагоняешь? Принеси магнитофон.
    Танцы начались дружно. Стосковавшись по женской ласке, Владимир с удовольствием танцевал танго с Тамарой и видел, что он ей тоже приятен.
    В комнату заглянул Лешка Сахаров, попросил закурить, а сам с жадностью стрелял взглядом на стол, на бутылку.
           - Ох-хо, соседка. Простыл я на рыбалке. Полечила бы.
           - Пусть Валентина тебя лечит. Она быстро тебя на ноги поставит. Опять бездельничаешь.
           - Да ты что? Я на больничном. Вовка подтвердит. Упал на рыбалке с лестницы в подвал. Ребро сломал. Видишь, лоб ударил.
           - Да, да! - расхохотался Миланов.  - Лестницы с кулаками, лунки на льду и на диване.
    Лешка посмотрел на него испуганно-умоляющим взглядом, но присутствующие ничего не поняли из этой реплики.
           - Как, Володя, налить?
           - Налей. Пусть поправится.
    Допили с Лешкой оставшееся. Но за столом без спиртного не сиделось. Отправили Александра в кафе. Тамара вышла на кухню.
           -  Ты, Валодя, Тамаре больше не  наливай. Она пьяная нехорошая.
            - Вот, ё моё! Я ей руки, что ли, буду держать? С чего бы это?
           - Она как напьется, так любит выступать.
           - Ну и пусть выступает.
    Вошла Тамара, разговор перевели на  рыбалку, которую вдохновенно описывал оживший Лешка. Сашка-банный, как назвал про себя Александра Миланов, принес несколько бутылок портвейна.
           - Вот какой маладец. Дай, я тебя пацелую, - чмокнула Марина гонца в плохо выбритую щеку.
           - Не иначе в кафе у начальника производства заначку увел, - тихо проговорила Тамара Владимиру на ухо.
           - Я всегда возьму, да. Мне все дают, да.
           - Маладец, маладец.
           - А откуда он начальство в кафе знает? - тоже тихо спросил Владимир Тамару.
           - Начальником производства моя подруга работает. Она закрывает его работу на мужа. Но Александр если что увидит из съестного и выпивки, то считает, что это для него.
    «Что ж, он по-своему прав», - мысленно подытожил Миланов.
    Портвейн после водки резко ударил в голову. Владимир пьяно обнимал Тамару, не стесняясь целовался с ней, радостно наливая всей хмельной компании. Лешка принес гармонь и ударил «цыганочку». Его лохматая голова с кучерявыми черными волосами усердно кивала в такт пляске.  Тамара вовсю отплясывала, вызывая в круг Марину, и та пошла сначала ленивой павой, потом рассыпала дробь каблучков.  Тут Сашка-банный шатающимся медведем вошел в круг, загребая и шаркая носками по полу, размахивая руками и стараясь поймать пляшущих. Марина, пошатываясь, с визгом увертывалась от него, но Тамара зло оттолкнула его. Тот упал на диван. Тамара принялась колотить упавшего кулачками по спине в каком-то исступлении, не позволяя подняться. Владимир попытался остановить ее, но Тамару «понесло»: она толкнула его с такой силой, что он едва устоял на ногах. Лешку же просто смахнула со стула вместе с гармошкой, и сосед, обиженный ушел  себе.
           - Вова, правади ее домой, - попросила Марина.
           - Домой! Хочу домой! - собираясь, махала руками свет-Сергеевна.
    Миланов оделся, зашел за Тамарой. Но она отмахнулась от помощи и выскочила на улицу, не застегнув шубу, словно за ней гнались. Владимир знал лишь, что она живет на проспекте. Но в каком месте? Тамара пошла, шатаясь, в сторону оврага. Во дворе прогуливались домохозяйки, у подъездов еще стояли старушки, обсуждая новости прошедшего дня. Тамара Сергеевна шла так широко по двору, что задела встречных мужчин и обругала их. Те не остались в долгу, обозвав ее «коровой».
           - Это вы мне? Тьфу на вас! - остановилась все-таки она.
           - Тамара, пойдем домой.  Я тебя провожу, - догнал ее Владимир.
           - Уйди-и! Не хочу-у!
    Она полезла в сугроб напрямую к ближайшей пятиэтажке. Миланов последовал за ней, подобрав при этом ее увязшие в снегу сапожки. Она вылезла из сугроба. Резинка рейтуз лопнула, те съехали и тянулись за ногами. Тогда Тамара  села на дорогу, сдернула их и бросила. К счастью, под рейтузами оказались колготки. Владимир, вытряхнув снег из сапожек, быстро надел их на ноги сидевшей женщине. Та, опрокинувшись на спину, принялась пинать его. Сапожки снова слетели. Тогда он, упав на не желавшую подниматься Тамару Сергеевну и не обращая внимания на град женских кулачков, дрыганье ног, умудрился вновь надеть ей сапожки. Затем вскочил на ноги и рывком поднял ее с земли. Но женщина не собиралась стоять на своих двоих, повиснув на его руках. Владимир разозлился и крепко сжал ей плечи. Тамара выкрикнула: «Пусти! Не хочу-у!», а затем принялась плеваться. Стоило ему раскрыть объятья, как она побежала к подъезду дома, оставив шапку и шарф на дороге. Подобрав вещи, Владимир бросился догонять беглянку, а та тем временем уже ломилась в дверь квартиры. Выглянула пожилая женщина.
      - Вы подержите ее. Я сейчас за помощью схожу, и мы ее уведем, - взмолился Миланов.
      - Куда эту пропивашку! – захлопнула женщина входную дверь.
      - Тома, пойдем к нам.
      - Не хочу-у!
    Владимир быстро надел на голову Тамары шапку и накинул ей на шею шарф, затем  вышел из подъезда во двор и подошел к старушкам, совершавшим вечернюю прогулку.
      - Последите, пожалуйста, чтобы пьяная женщина из подъезда не убежала. Я сейчас приду, мы ее заберем.
    Старушки недоуменно промолчали, а Владимир уже бежал к Марине. Запыхавшийся, молча появился в квартире.
      - Что, не правадил? - догадалась она.
Сашка-банный приподнял голову с подушки и что-то промычал.
      - Идем, я с ней не могу справиться.
    Вышли с Мариной во двор, пришли к пятиэтажке, но там не было ни свидетелей, ни Тамары. Вышли на улицу и остановились в замешательстве. Миланова охватило беспокойство за оставленную без присмотра пьяную гостью, и он пошел по двору, спрашивая всех, не видели ли пьяной женщины. От него шарахались, так как вид хмельного возбужденного мужчины настораживал.
    Вдвоем с Мариной прошли они за овраг на пустырь. Здесь за гаражами у ветхих деревянных двухэтажных домиков слышался какой-то вой, похожий на собачий. У крайнего домика в дверь подъезда стучалась Тамара, причитая и выкрикивая: «Пустите! Пустите!» Марина подошла к ней, и Тамара, узнав, с плачем припала к ее плечу простоволосой головой, вздрагивая от холода в распахнутой настежь шубе.
 В ночь небо прояснилось, было морозно. Спокойно о чем-то разговаривая, женщины пришли на квартиру.
      - Положи-ка ты Тамару у себя, ; предложила Марина, показывая взглядом
на Сашку-банного, валявшегося в ее кровати.
    - Дай раскладушку, попросил Владимир. Он был так зол и раздосадован, что смотреть не мог на эту пьяную дуру с нервными лиловыми пятнами на щеках. А потому, уложив Тамару на раскладушку, сам, не раздеваясь, лег на диван и заснул тяжелым пьяным сном.
    Утром он проснулся первым. Болела голова. Вставать не хотелось. Но вот на раскладушке гостья подала признаки пробуждения, и Владимир вспомнил о вчерашнем знакомстве и горько улыбнулся.
    - Вставай! Алкаш, - сказал он то ли себе, то ли спящей, поднимаясь с дивана.
        - Что-о? – с вчерашними нотками раздражения отозвалась Тамара.
        - Ничего!
  Она опомнилась, быстро села на раскладушке, проговорив более спокойно:
          -Дай попить.
  Владимир налил воды из чайника в стакан. Тамара выпила, молча обула сапоги, поднялась и тихо попросила:
-Проводи меня.
  Вышли они на улицу. Утро… Суббота… И потому улица безлюдна. Сыпал крупный мягкий снег.
-Тамара, ты одна живешь?
    - Нет, с бабушкой.
    - А дети у тебя есть?
-Дочка. Она у моих родителей. Там школа близко.
    - У меня тоже дочка.
  Шли они рядом, но отчуждение все более разделяло их.
-Ты хоть помнишь что-нибудь? – спросил он с досадой.
- Да, немного.
  Она еще больше замкнулась, а Владимиру стало вдруг очень обидно, и он промолчал до самого ее дома, который оказался не далеко.
-Ты меня теперь презираешь? – спросила она у подъезда.
-Нет. Жаль, что так вышло.
-До свидания. Спасибо тебе.
-Не за что. До свидания. Приходи в гости, - обронил он дежурную фразу.
  Она печально взглянула на его лицо и вошла в подъезд. Он, вернувшись домой, разделся и лег спать.




                4

  Соседи разбудили Миланова после полудня. Ухажер Марины, Сашка-банный, пошел добывать спиртное. Владимир, не желая оставаться в долгу, дал на литр. Лешка тем временем раскошелил сына и вместе с ним достал что-то одеколонное. Вскоре он набрался так, что лежал пластом.  Когда Марина с Сашкой-банным ушли на дежурство, а Петька - сын Алексея - подался к друзьям. Владимиру стало слышно, как Валентина переругивалась с мужем. В коридоре позвонили. Владимир открыл дверь.
    - Здесь живет Сахаров Алексей Павлович? – спросил незнакомый мужчина с обветренным лицом, держа в руках вигоневые перчатки.
-Вам зачем?
    - Я механик, его на работе вторую неделю нет.
-Вот его комната.
-А он дома?
-Дома. Жена на кухне. Валентина! К вам пришли.
-Вы к нам? А, к Лешке? Проходите, он спит.
-Ково надо? А… Матвей Ильич! Проходи. Ох, ох, заболел я.
-Что же ты, Алексей Палыч, не сообщишь? Мы тебя на работе потеряли.
-Ох, ох, Матвей Ильич! Полмесяца встать не могу. Только сейчас полегче стало.
-Да что с тобой?
- Упал с обрыва на рыбалке, все ребра переломал, и об льдину лоб расшиб. Вот со-
сед со слепым Михаилом довели до медпункта. А там перевязали и все.
-В город надо было ехать, в больницу.
-Ну ее к черту. Я даже идти не мог, там у знакомых отлежался. В селе справку да-
ли. Вот она.
  Посетитель взял листок бумаги в клеточку, на котором все же можно было разобрать, что справка дана Сахарову А.П., а дальше как на инопланетном языке с бледной печатью.
- И когда тебя ждать?   
    - Хо, сейчас уже лучше. В понедельник схожу в поликлинику.
    -Ну, хорошо. До свидания.
   Валентина закрыла за посетителем двери и набросилась на мужа:
- Когда это кончится? Опять запил! А я, значит, снова корми. Что ты валяешь-
ся и притворяешься? Бесстыжая рожа твоя! Деньги все пропил, ни рыбинки не привез. Хоть бы ты утонул, черт непутевый!
  - Молчи, не твоего ума дело.
  - Ну, да. Опять молчи. Сына спаиваешь и сам не работаешь.
  - Петька в тебя, дуру, вот и корми.
   - Да-а, Петька-то хоть работает. Ой, что мне с вами делать? И он ничего в дом не несет.
    - Тебе принеси… Потом рубля не выпросишь. Всю жисть ты меня зажимаешь, свободы не даешь. Ишь, паскуда какая! Выпить в выходной и то нельзя. Уйду я от тебя к чертям.
     -Да хоть бы кто тебя взял. Совесть ты, отец, потерял. Иди куда хочешь, жалеть не буду.
         - А, тварь, о совести заговорила! А кто с Ванькой-мясником по подъездам таскался? Забыла? Я тебе сейчас напомню.
- Да ты что плетешь,   отец, что собираешь?
      -Я плету? Ну погоди, стерва!
  Миланову из своей комнаты слышны глухие удары. Перебранки, ругань у соседей бывают частенько, иногда доходит дело до потасовки. Вот и сейчас Валентина с визгом бежит на кухню. Владимир выглянул в коридор и видит, что Лешка гонится за ней в одних трусах. На кухне они снова схватываются. Валентина бежит в комнату и закрывается изнутри на замок.
     -Пусти! – ломится Лешка.
     -Не пущу.
     -Пусти! Убью!
     -Не пущу.
     -Ах, ты так!
  Лешка начинает бить плечом в дверь, потом отступает назад и бьет пяткой. Нижняя фанерная шипка в двери вылетает.
     -Что вы расшумелись? – вмешался Владимир, выходя к коридор. – Что вам здесь, улица? Орите в своей комнате.
     -Вишь, паскуда меня не пускает. Я ее все равно достану, - заявляет Лешка и лезет в пробитое отверстие. Валентина выталкивает его голову из комнаты, он рычит и все же пролезает. Валентина выбегает в коридор, сует ноги в сапоги. Пальто да шапку в охапку – и на улицу. Лешка вгорячах выскакивает на лестничную площадку, но там в трусах холодно, и он возвращается.
     -Успокойся ты, успокойся. Чего вы не поделили?
     -Убью курву, к любовнику побежала, к Ваньке-мяснику.
     -Да не ерунди ты, в самом деле, собираешь всякую чушь.
     -А-а, тебе хорошо, ты со своей развелся.
     -Тебе-то кто мешает?
     -Нет. Я заставлю, я научу, - бормочет Лешка и уходит к себе.
  Злость его не улеглась и через час. Когда Валентина вернулась, напал он на нее с разводным ключом, уронил в коридоре, стал бить по бокам. Владимир выскочил в коридор, взвинченный нечеловеческим воем Валентины. Нервный озноб обдал его холодной волной. Он с непонятно откуда взявшейся силой сумел оторвать Лешку от жертвы и втолкнуть его в комнату. От толчка Лешка пятился, как рак, и все же упал, зацепившись ногой за старый деревянный стол с вычурными ножками. Разгоряченный, вскочил на ноги и бросился с тем же ключом на Миланова, но ненависть обострила у Владимира реакцию: Лешка от еще более сильного толчка врезался в стол и упал среди его обломков с поцарапанным кровоточащим плечом.
     -А-а… Убивают! – вдруг завопил он. – Меня хотят убить. У тебя нож есть, я знаю. Тебя посадят! Это Валька тебя подговаривает. Ну, я так это дело не оставлю. Пойду в милицию. Тебя заберут. Я пойду, только тронь.
     -Ах ты, козел! – опешил Владимир. – Иди, заявляй.
     -Да, отец, хорошо ты делаешь, - плакала Валентина, сидя на полу в коридоре.
  Лешка натянул штаны, обулся, накинул на полуголое тело полушубок и ушел. Валентина, охая, поднялась и быстро умылась. Миланов пребывал в нервном ожидании. Лешка вернулся быстро.
     -Ну, что, привел дружинников?
     -Сейчас придут, сейчас тебя заберут.
     -Зачем ждать? Теперь я тебя поведу.
     -Вот-вот, пойдем. Я там о тебе рассказал.
  Штаб был недалеко. Владимир попросил Валентину сходить с ними. В штабе, кроме дружинников, был дежурный лейтенант милиции.
     -Опять этот идет, - проговорил он, увидев Лешку.
     -Вот, начальник, я говорил: этот меня ножом ударил, плечо задел. Вот видишь?
     -Что-то не похоже на рану от ножа. Чем он поранился?
     -С женой он подрался, стал бить ее разводным ключом. Я его оттолкнул, не рассчитал. Это он о дверь поцарапался, потом в комнате о стол трахнулся.
     -Ножом он меня, ножом. У него хо-ороший  есть нож, охотничий.
     -Ага, отец. Вовка спас меня. За что ты меня так, за что? – причитала Валентина, морщась от боли в разбитой щеке.
     -Молчи, поганка! Ты всегда против меня.
     -Ладно, хватит! Мне все ясно: семейный скандал. Ведите их домой, - обратился лейтенант к Миланову.
     -Ну, нет. Я сам дружинник, только их караулить всю ночь не буду. Он ее совсем забьет.
     -Что же, забирать?
     -А… Вам виднее, - ответил Владимир и подписал вместе с Валентиной составленный протокол.   


                5

    Всю неделю Миланов пропадал в читальном зале библиотеки. Дома соседи вели себя тихо. Лешка из милиции вернулся злой, молчаливый, регулярно ходил на работу, где его, очевидно, пропесочили за все грехи.
   Жизнь Владимира Миланова протекала в однообразных серых заботах. И только наступившие теплые деньки апреля да весеннее солнце будоражили кровь. Несколько раз приходил Михаил, уговаривал съездить на рыбалку.
     -Я не против, - заводился Лешка, - с моим соседом хоть куда: ково хошь изобьет, да еще и посадит.
     -Ага, ты опять работу бросишь! – ругалась Валентина.
     -Мне в апреле все равно получать нечего. Ты сама посадила.
     -Слушай, Михаил. Лед на море растаял, наверное? – попытался Владимир сменить тему разговора.
     -На море лед и в мае держится.
   Алексей подтвердил:
     -Однажды я на лыжах ходил в день Победы чуть ли не до фарватера. Вот когда окунь брал!
     -Как, на лыжах? – удивился Владимир.
     -А без них не пройдешь: лед рыхлый, что снег, шипит, того гляди, провалишься. Утром еще ничего, а к обеду местами совсем не держит.
     -Ну, ты даешь!
     -Так вы согласны! – спрашивает Михаил.
     -А что! Поедем, - отвечает Владимир, - вот только где ночевать? Нюрка-то не пустит после того, как ее муж Алексею фонарь навешал.
     -Придется к Василию идти, который у обрыва живет.
     -Вот-вот! Рядом с берегом. А что тебе не нравится? – обрадовался Лешка. Михаил ничего не ответил.
   По берегу вдоль водохранилища протаяла сельская дорога. У дороги на окраине села стоял домик с видом на водохранилище. Через дорогу в обрывистом берегу был сделан спуск на лед. Здесь же в десятке метров от спуска весенний ручей рыл канаву,  разрезая глинистое тело берега и подмывая на его краю ветхий плетень. По спуску тоже журчал ручей, зарождавшийся от таянья снега, который зимой намело в проем спуска. Да столько намело, что по весне образовался маленький ледник.
   Старенький домик смотрел из-под густой пихты на раскисшую дорогу, на безликий, основательно протаявший берег. К рубленой стене домика из потрескавшихся от долгого служения сосновых бревен примыкал обветшалый тесовый забор. За забором во дворе открывался вид неухоженного холостяцкого хозяйства. Не было никакой живности, кроме полудикого серого кота, который шмыгнул от посетителей в дощатый придел, мимо которого шла черная от золы тропа, украшенная отметками посетителей. Очевидно, дом зимой не пустовал, так как к весне отметок в снегу вытаяло великое множество.
    Двери дома оказались не заперты, и через придел дома посетители проследовали в жилое помещение. Оказавшись на пороге вместительной комнаты с бревенчатыми когда-то простроганными стенами и не встретив хозяев, они огляделись. Левая часть комнаты была пуста, если не считать слева у порога умывальник да мусорное ведро, а у окна стол да пару табуретов. Правая половина комнаты вмещала печь о двух конфорках, шифоньер, кровать и сервант, стоявший в простенке между двух окон.
    Возле кровати Лешка заметил спящего на полу мужичка. Он тотчас подошел к спящему и принялся трясти его за плечо.
     -Хозяин! Эй, хозяин! – позвал он.
     -Сюда, сюда, сюда, - скороговоркой проговорил мужичок спросонок, малость приподняв голову.
     Михаил по голосу определил, что это не хозяин.
     -Николай? Где Василий! – спросил он.
     -Ушел, - ответила голова невнятно и упала в прежнее положение.   
   Владимир все еще нерешительно топтался у порога, но Михаил, постукивая палочкой, прошел к окну, отыскал стол, табурет и уселся по-хозяйски. Лешка тем временем вел обследование кухни, где обнаружил в темном углу молочную флягу, в которой была брага. Он тотчас взял с кухонного стола литровую банку, зачерпнул из фляги.
     - У них здесь бурды целая фляга, - сообщил он, отпив из банки добрую половину.   
     - Не трогай, - отозвался Михаил.
        Лешка подмигнул Владимиру, допивая. Вскоре появился хозяин: маленького роста с крепкой костистой грудью, с конопатым сморщенным лицом, по которому невозможно было определить его возраст. Пробежав на кухню, он что-то проговорил в адрес появившегося кота грубоватым низким голосом, какого никак нельзя было предположить у столь тщедушного человека. Но не только голос выдавал крепость его тела. Фигура его была жилиста, а движения порывисты. Он не выразил никаких эмоций по поводу посетителей и принялся шуровать в печке, закладывая дрова.
     -Это Вася пришел! – спросил Михаил.
     -Он, кто же еще, - буркнул Лешка.
     -Вась, ты меня помнишь? Помнишь Мишку-слепого?
     -Помню, помню. Не забыл.
     -Ты пустишь нас ночевать? Это со мной друзья.
     -Хо, помнишь, я в том году тоже был? – вставил Лешка.
     -Знаю, знаю. Вот здесь ложись, - оббежал хозяин печку, юркнув за сервант.
     -Никола! Дрыхнет, колода. Вставай! Люди здесь расположатся. Здеся места хватит. По рублю. Можно и за два дня вперед. Мне надо, сахар кончился.
     -Вась, мы, может, и на неделю останемся, заплатим.
     -Оставайтесь, оставайтесь. Може, вам картошки сварить, или поставить чай?
     -Чайку, Вась, сготовь, а еда у нас есть. Для тебя и сто грамм найдем.
     -Я счас печку и чай. Никола, вставай, дармоед! Третий день без рыбы приходит, только пить. Всё, ша! К едреной я его фене выгоню. Здеся ему не курорт. Вставай, тебе говорят, дай людям место!
     -Да мы, Вася, не спешим.
   Николай все же встал. Он оказался на полголовы выше Василия, тем не менее пониже Лешки, имевшего средний рост.    
   Расстелив на полу верхние одежки, рыбаки распаковали рюкзаки и устроили общее застолье. Бутылка водки только раздразнила компанию, и хозяин быстренько слазил в подпол за трехлитровой банкой устоявшейся браги. Затем и Николай полез в подпол и достал-таки банку браги из своих запасов. Таким образом рыбаки улеглись спать крепко поддатыми. Хозяева выспались днем и продолжали бражничать, привычно переругиваясь при этом.
     -На кой ты сдался! – лениво вопрошал Василий. – Уходи и наших нет. Только пьешь. Где рыба? Где-где? Вот то-то. Ничего твоего здеся нет, вот и все. Иди на лед, загорай, и вся недолга. Там будки есть. Давай, плыви в будке на Север. На льдине до полюса бесплатно доплывешь.
     -А, пойду. Конечно, пойду. А что? Я и в будке проживу, в шалаше проживу. Пью я! Конечно пью. Я один пью, а ты хороший, ты не пьешь. Я проживу, рыбы поймаю. Тебе ни в жисть не поймать, а я поймаю.
     -Вот и ешь рыбу, картошку не трогай. Надоел ты мне. Понял ты теперь? Где был летом? То-то… Все, хватит: шабаш, точка. Я говорю, и все. Приемник свой забирай и давай, двигай. Нету от тебя пользы. Где твой приемник? А вот я его сейчас найду…
   Оставив выпивку, Василий нетвердой походкой проследовал за сервант к шифоньеру, с которого за ремешок все же достал транзисторный радиоприемник «Альпинист» и отнес его Николаю. А тот, забрав приемник, ушел с ним на кровать, где улегся на замызганное одеяло в верхней одежке и, лежа, изредка отвечал хозяину дома руганью на ругань. И не известно, сколько бы времени продолжался этот дуэт, да вдруг в окно раздался стук, затем стук последовал и в дверь дома.
     -Ково надо? Ково? – открыл Василий.
     -Дядя Вася, это я, Генка, со своим другом.
     -Чево пришел, зачем? Ничего нет. Вот и все. На этом точка, - заученно выговаривал Василий, впуская посетителей.
     -Врешь ты, дядя Вася. Дай нам с Сашкой банку, мы надежные, мы расплатимся.         
     -Мало осталось. Давай пятерку, сейчас налью, - назначил хозяин стоимость выпивки.
     -Ты нам и банку дай напрокат. Вот тебе шесть, - предложил посетитель  свою цену.
   Василий слазил в подпол, обслужил посетителей и, закрыв за ними дверь, улегля на широкую кровать рядом с Николаем, не раздеваясь и не разуваясь.
   Наступила долгожданная тишина. Было далеко заполночь, и рыбаки давно бы заснули, если бы не этакая карусель. И вот теперь сон брал свое.
   Но вскоре в дверь снова раздался стук.
     -А? Кто? Ково? – подскочил Василий.
     -Открывай, это мы.
     -Генка, ты?
     -Я.
    Василий впустил посетителей.
     -Что, ково гуляете. Нету у меня и нет. Денег у тебя нет, иди домой. Хватит, и все. Рыбаки спят. Проснутся – пойдешь туда, где был. Народ городской, вот и все: понял ты? Давай, уходи и никаких. Завтра, завтра, и все.
     -Ты что мне голову морочишь! Я тебе шесть рублей дал? Дал. Наливай еще банку. Рыбаки пусть лежат, отдыхают, им завтра на рыбалку, а ты слазь, налей. Тебе бурды жалко? Для меня жалко? Я сам слажу.
     -Гена, Гена, мне не жалко. Тебе не жалко, для тебя не жалко. Токо нету, для себя малость оставили, и шабаш.
     -Ты не жмись, лень слазить, так я в момент.
     -Ладно, ладно. Только для тебя, и на этом точка.
   Слушая обнаглевшего посетителя, Владимир заворочался в возмущении, готовясь встать, но Михаил толкнул его в бок локтем.    


                6

    С началом перестройки Владимир все чаще уходил от раздражающей действительности, пропуская мимо разума талонно-ущербное существование. В политику тоже не углублялся. И без того новости текущей жизни постоянно передают по радио да телевизионным передачам. Еще сосед по коммуналке  через стенку современного жилья, отличающегося чудесами звукоизоляции, «вещает» после каждого подпития. В спорах со своей пьющей супругой Валентиной Лешка без труда преодолевает звуковой барьер. В политических спорах он явно одерживает верх над своей половиной, высказывая смелые и крамольные мысли в адрес руководителей, которые «нас грабют», в адрес цен, что «сдурели». Если верить этой информации, то «властям наплевать на трудягу с высокой колокольни», и надлежит «взять свое заработанное и пропить». Этот шаг, по понятиям Лешки, восстанавливает справедливость и гуманность: «Им всем украсть, что два пальца…» Он украл, да другому загнал по дешевке, «а это справедливо».
   Соприкоснувшись с природой ранней весны, Миланов переполнился чувством единения с нею, и ему захотелось поделиться с кем-нибудь своими впечатлениями. Однако рядом слушателя не было. Тогда он, не мудрствуя лукаво, выделил в общей тетрадке конспектов по политэкономии с десяток чистых листов и храбро взялся за очерк. Описав перипетии поездки на рыбалку, он перешел к рассказу о погоде и дошел до того, что составил прогноз на весь апрель:
   Северный и Западный ветры в борьбе над просторами Западной Сибири образовали сплошные кучевые облака, которые морозными ночами отдавали избыток влаги мягким рыхлым снегом, укрывая морщины протаявшей земли снежной пеленой. Потоки солнечного света и влажных ветерков с весенней настойчивостью лизали сугробы. Капельки воды от расплавленных под лучами солнца снежинок все глубже пропитывали снежные пласты, собираясь у земли по ямкам и низинам. Вода проступала из-под снега фиолетовыми пятнами с бледно-зелеными разводами, обозначая русла ручьев и границы болот. Когда очередной циклон потащился над просторами Сибири, избыток влаги из облаков выжимался не столько в виде снега, сколько дождями. Косматые тучи по утрам опускались на землю сырым туманом, пожиравшим сугробы, как саранча зелень всходов. К середине апреля силы природы преобразили зимнюю картину. Снег повсеместно посерел и осел. Дороги и тропинки выпирали из снежных равнин наружу, как ребра из-под шкуры отощавшего к весне животного. Да и сама зимняя шкура изрядно полиняла протаявшими пригорками и склонами оврагов. По руслам ручьев и речек, в узлах низин и болотин темнела, проступала из-под снега «голубая кровь» весны. Ледяной панцирь водоемов оттаял  вдоль берегов , принимая под себя нарождающиеся струи воды. Весна собирала силы, готовясь сбросить с тела земли тесные зимние одежки, чтобы открыть влажную податливость ее материнского начала навстречу солнцу, ветру, дождям. К концу месяца снег напрочь исчез с городских улиц. Реки дружно взломали лед, затеяв ледоход. Ночные холода уже не могли спасти зиму, потому что даже ночью предательские дожди доедали остатки сугробов по теневым местам лесов и логов.
       В Миланове пропадал талант синоптика. Да-а. В эпоху материализма трудно найти человека, менее подходящего для подражания. Его интересуют области знания, не имеющие практического применения, Хотя он и заканчивает экономический факультет, но экономика – не его стихия. К тому же степень основательности заочного обучения мы отлично представляем. Владимиру Миланову из наук всего ближе физика. Когда-то он не мало перечитал публикаций из библиотечки журнала «Квант». И сейчас в свободную минуту набрасывается на новинки научно-популярных публикаций по биофизике. Своеобразие его мышления состоит в том, что он и прочитанному частенько не верит, а всему дает свое толкование. И для описываемых физических явлений и для еще неразгаданных, он легко находит свои объяснения, выдвигает собственные теории. Что тут скажешь? Знать, слаб человек перед искушением темных сил.
   Любовь к мудрствованию за Владимиром заметили с детства. Мать пересказывала подраставшему сыну все забавные истории с его участием. Но Владимир если что и помнил из раннего детства, так это похороны отца. Многодетную семью мать поднимала на ноги с помощью сельсовета. Дети подрастали быстро. Когда старшая сестра вышла замуж, мать подрядила плотников срубить для молодоженов сруб дома. Плотники столовались наполовину со своими харчами. Вездесущие  ребятишки с завистью наблюдали не столько за питьем неизменной браги, сколько за обилием хлеба в котомке плотников. В первый же обед сестренка Миланова, старше его двумя годами, выставилась в искреннем изумлении:
     -У вас хлеб!?
     -Хлеб, - отвечал старший из плотников, вынимая из сумки булку и полбулки.
     -И еще кусок! – воскликнула девчушка, в итоге заработав от матери подзатыльник
   Тогда-то меньшой Миланов выдал свое глубокомысленное заключение:
     -И зачем люди все едят да едят? Сколько бы денег было! А так все съедим и в туалет идем.
   Плотники посмеялись над такими рассуждениями ребенка, а мать легонечко шлепнула его по заднему месту со словами:
     -Тебя не спросили.
   Вова за этот шлепок на мать не обиделся, поскольку видел, что наказала она его не со зла. К тому же старший из плотников оделил ребятишек хлебом, и он уминал свою порцию, вопреки недавним рассуждениям.
   После ухода брата в армию Вова оказался в семье единственной мужской силой. Но использовали эту силу не по назначению. Его частенько уговаривала старшая сестра посидеть с маленькой дочкой на время вечерней дойки колхозных коров. Изредка дело доходило до компенсации потери свободного времени двадцатикопеечной монеткой. Однако у Вовы не хватало терпения накопить несколько монет, к тому же сельский магазин находился рядом со школой. В магазине ассортимент товаров включал в себя еще поддающиеся ножу пряники, которые были не по карману сельскому труженику. Покупатели обычно ждали привоза ситного хлеба, который шел нарасхват. Однажды Вова протиснулся к хлебному прилавку средь ожидавшей толпы с двадцатью копейками и попросил пряников. Такой отчаянный покупатель, конечно же, обратил на себя внимание всех и получил на вес полпряника. До матери дошел разговор о его скромной покупке. Она горько посмеялась сообщению, попеняв на продавца, что не дал ребенку целый пряник.
   За учебой в начальной школе Вова упустил из виду, что у него брат служит в армии. Вскоре брат напомнил о себе, написав, что проездом к ним заедет его друг. Мать озадачилась предстоящим приездом гостя и купила  десять килограммов сахара. В срок подоспевшей браге заявился к ним незнакомый молодой человек, отрекомендовавшийся сослуживцем брата. Вова спросил у гостя, едва тот переступил порог:
     -А что ты нам принес?
    Когда же он услышал, что брат им ничего не передал, то заявил гостю, что лучше бы тот не приходил. Мать тотчас вмешалась и прогнала Вову на печь.  За столом мать поинтересовалась у гостя, почему он не в армейской форме. Ответ парня, что надоело козырять в городе встречным офицерам и что по пути он заехал к родственникам, чтобы переодеться, у матери вызвал удовлетворение. Добрые вести о сыне растопили ее сердце. Но Вова, прежде чем убежать на улицу, заявил гостю, что таких солдат не бывает. И действительно, через пару дней заехал к Милановым истинный сослуживец в солдатской форме и с подарками. Мальчику достался настоящий ножик складешок. Вова в тот день был на седьмом небе от счастья. Он не отходил от гостя ни на шаг, надев на круглую лопоухую голову солдатскую фуражку. Даже солдатский ремень он неоднократно примерял на тощий детский живот. Его в тот день не прогоняли от стола с угощениями, спрашивая со смехом: «А такие солдаты бывают?» На что он отвечал утвердительно.
   После возвращения брата из армии для Вовы Миланова открылся новый мир. Брат оказался заядлым охотником и толковым механизатором. С его приходом в семье забыли о недостатке в хлебе. Жизнь Вовы наполнилась счастливыми возможностями проехаться с братом на тракторе или комбайне, прокатиться в кабине грузовика с шофером, отвозящим зерно. В тот период житейская мудрость в нем дремала, он просто жил, открывая много нового. У матери в городе оказались младшие братья и сестры, которые не прочь были принять подрастающего племянника на денек-другой. Но Вове более нравились приезды его дядей в деревню и связанные с этими приездами какие-нибудь необременительные поручения в помощь гостям. Оба дяди по линии матери были много моложе своей сестры. Старший из них любил ходить по грибы и неизменно отпрашивал в провожатые Вову.
Вообще-то дядя был уроженцем этих мест и часто рассказывал племяннику о той или иной поляне, о протекавшем в местечке ручье, о вековом  лесном массиве. Так Вова узнал, где и как жил его дед, где у деда при столыпинской реформе были поля и делянки леса.
   После революции, во времена непа дед Вовы Миланова имел свой сельский магазин, а дядя с юных лет помогал папаше вести торговое дело. Дядя в юности был отчаянный: ездил один за мануфактурой на лошади в бричке, поскольку папаша побаивался поездок и разбоя на дорогах. Сына отец вооружил наганом. Эти данные в застольных разговорах подтверждала мать Вовы, упрекая брата лишь в непостоянстве и бесцельности жизни после войны. Вот каким образом Миланову приоткрылась жизнь давно минувших дней. Оказалась, что дедушка, которого он вовсе не помнил, разочаровался в коммерции, бросил частное предпринимательство, и в конце 20-ых годов активно выступал за коллективное ведение дел. Был даже избран в председатели комбета, а затем стал и членом правления колхоза. Дядя же увлекся молодежным движением, боролся с кулаками. Он сделал много неприятностей зажиточным крестьянам. Отчаянная активность молодого человека была замечена в районе. Дядю выдвинули в органы НКВД, где он успешно прослужил всю жизнь. Младший дядя Миланова тоже оказался не менее, если не более, боевым. Однако о себе говорить не любил. Все сведения о нем Вова почерпнул из рассказов родственников. Оказалось, что младший дядя всю войну был на фронте в армии Рокосовского, что угодил в пекло боев восемнадцатилетним парнишкой после кратковременных курсов младших командиров и был сразу ранен. В госпитале сердобольный персонал, как рассказывал дядя, затягивал с его выпиской, и парень устроил бунт, огрев хирурга стулом, после чего попал в штрафбат. Молодого парня назначили командиром роты уголовников, а роту бросили на передовую. То ли бесхитростность в отношении с людьми, то ли юношеская храбрость командира подкупила отпетых подчиненных, только сослуживцы поверили в него и вместе с ним прошли через всю войну, деля ужас и горе боев, добывая оружие для пополнения в рукопашных схватках. И эти люди, смывавшие свою вину перед Родиной кровью, не единожды спасали полюбившегося командира, прикрывая его своими телами, вынося раненого из-под бомбежек. Младший дядя Миланова был ранен не единожды, но разговоров о войне избегал. Его мнение на модную тему о военном патриотизме выражалось в утверждении, что в случае новой войны он пойдет в бой только с уголовниками. Немногочисленные весомые солдатские награды придавали его словам особую убедительность. Так что старший дядя Миланова относился к младшему с неподдельным уважением и с чувством некоей вины, поскольку ему не пришлось участвовать в боях, лишь приходилось ловить дезертиров. Поэтому впечатления о войне у дядей были различные. Но это не мешало им проводить совместные редкие деревенские праздники у старшей сестры. Младший в застолье пел веселые песни о юности, о красных девицах и добрых молодцах. Старший петь не любил. Ни тот ни другой не касались темы военных жертв, не исполняли песен типа: «Выпьем за Родину, выпьем за Сталина». Вообще из услышанных в юности бесед о политике Миланову врезался в память лишь один разговор, когда в ответ на возобновившееся умничание его комсомольского сознания мать заявила, что не известно, как бы жилось при немцах в случае их победы, что, может быть, специально на них наговаривают. Присутствовавший при споре сына с матерью младший дядя решительно заявил, что сестра не права, что если бы фашист не восстановил против себя своими действиями мирное население на оккупированных территориях, то не проиграл бы Гитлер войну. И еще добавил, что фриц в этом деле многого не учел, что жажда мести была огромна. Старший дядя не делал никаких политических выводов, только иногда удивлялся переплетениям своей, довольно удачной судьбы, поскольку с высоты прожитых лет ясно видел, что его еще в юности должны были пришибить раскулачиваемые крестьяне или в предвоенные годы официальные власти репрессировать за кое-какие грешки и самоуправство.
   В детстве Миланов многое из рассказов о днях минувших пропускал мимо ушей, поскольку для него открывалась своей счастливой стороной новая жизнь. После школы он поступил в техникум, окончил его успешно и взял направление на работу в сибирский город. Он ехал с надеждой построения если не всемирного счастья, то уж своего точно. Он тогда мечтал построить личную жизнь на принципах свободы взаимоотношений и равенства между супругами без религиозной морали, проповедуемой набожной матерью. В те времена Миланов осваивал мир материальный, а глубин духовного человеческого мира понять не мог. Поскольку мать его была неграмотна, он легко оспаривал ее представления о Боге, дьяволе, чертях и даже Святой Троице. Миланов уже тогда подсознательно чувствовал, что если во вселенной и есть Высший разум, то существует он не в такой форме, как толкует христианское учение. Мать его была в своей вере простодушна, однако на своем стояла крепко. Она отмахивалась от технических чудес современной жизни: не верила, что Земля круглая, что Гагарин летал в космос выше неба. Она верила в одно: Господь всего этого не допустит. Миланов видел, что они говорят на разных языках, и лишь из-за самонадеянности молодости пытался переубедить ее. Финал, естественно, был плачевным, поскольку в итоге услышал, что стал слишком умным и может не признавать свою темную мать, а жить самостоятельно. Без Бога она жить не сможет, поскольку только вера спасала ее во все тяжелые периоды жизни.
   Уехал Владимир Миланов из родимой стороны древней земли Ростова Великого, где еще во многих селах сохранились действующие церкви, где вся земля древнерусского народа – древлян и полян – была пропитана православным духом. Не этот ли дух помог русским людям выстоять в борьбе против порабощения русской народности татаро-монгольскими завоевателями? Его родная деревня находилась в самой глуши на границе двух районов. Владимир неоднократно бывал в древних и славных городах Золотого Кольца России. Он слышал звоны колоколов в Кремле Ростова Великого еще до страшного смерча, который смел в этом районном городишке целую улицу и едва не выплескал местное озеро, имевшее странное название Неро.
   День пронесшегося смерча запомнился Миланову на всю жизнь. В тот день с утра шли теплые летние дожди и гремели грозы. Ливневые тучи одна за другой проносились со скоростью курьерского поезда, поливая землю, как из лейки. При желании можно было забежать в полосу проливного дождя, тут же выбежав из этой мокрой стены. Но вот к обеду небо в стороне Ростова совершенно почернело, а в природе все притихло. И вдруг от Ростова налетел массив облаков с порывами ветра и ревом ливня. В доме сделалось темно и жутко, деревья за окнами застонали. Мать упала перед иконами на колени. К счастью длилось это несколько минут. В их деревне уцелели все дома, лишь несколько старых ив не досчитались сучьев да верхушек, да вывернуло с корнем березу на берегу ручья.
   Поведение матери в эти минуты опасности Миланову  запомнилось надолго. В таком состоянии ее он видел впервые, если не считать похожего ожидания женщиной конца света при каких-то не понятных малолетнему пацану всеобщих горестных тревогах по случаю смерти Сталина. В самом Ростове смерч не осилил массы озерной воды, лишь приподнял водяной столб и умер в борьбе с водной стихией. А озеро Неро еще долго пенилось и выплескивало на берег бревна, принесенные от разрушенных смерчем строений. В городском Кремле смерч разворошил каменные звонницы и даже сорвал с подвязки главный многопудовый колокол, но не осилил его тяжести, бросив добычу на кровлю кремля.
   Местное озеро, по преданию, получило свое название во времена нашествия татаро-монгол. После взятия крепости-кремля монгольский военачальник вышел на берег озера и спросил о его названии. Ему услужливо ответили, что озеро называется Ростовским. Военачальника это название разочаровало и он решил дать другое, заявив, что озеро будет называться не Ростовским. Но на полуслове, начав говорить «не Ро…», он был убит стрелой лучника из засады на кремлевской стене.
   Да, многое из духовной жизни простого народа открылось Миланову после того, когда он осознал, что вторгался в этот мир с бесцеремонностью не прирученного слона в посудной лавке. С годами он стал склоняться к мысли, что наличие Высшего Вселенского Разума вполне возможно. Ведь сфера духа, наверняка, создана вовсе не на той форме живого вещества, которое мы наблюдаем в земной жизни, а понятия памяти, сознания, мысленной информации присущи не только человеческому мозгу. Об этом ему удалось узнать из научных работ биофизиков, опубликованных благодаря перестроечному времени, да только к тому времени матери уже не было в живых, и его не тянуло в родные края.   



                Глава вторая


                1
   Экспериментальный цех, в котором работал Владимир Миланов, имел несколько участков. Это был не цех, а завод в миниатюре. Здесь изготавливались опытные образцы придуманной отраслевыми КБ новой техники.
   Владимир работал в экспериментальном цехе конструктором. За время сессии он успел соскучиться по цеху, по его работникам. Поэтому он несколько огорчился, что сегодня на его приход в цехе никто никак не отреагировал. До начала смены было еще около получаса, а потому на участках за столиками рабочие вовсю «рубились» в домино. Технологическое бюро в это время встретило его тишиной. Но вот в комнате нарисовался старожил  ИТР экспериментального цеха.
     -Привет, Миланов! Давно тебя не видел. В отпуске, наверное, был? – проговорил вошедший низенький коренастый мужчина предпенсионного возвраста с крепкой шеей в поперечных складках, на которой красовалась круглая лысая голова, обрамленная щуплыми прядями русых волос.
     -Здорово, Рутов, - в тон ему ответил Владимир.
     -Что это ты так официально? У меня имя и отчество, наверное, есть.
     -Знаю, Данила Иванович, не забыл. Где уж вас, технологов, забудешь.
     -Ха-ха-ха… Значит, согласен, сам ведь говоришь, что без технологов никуда, - белозубо, искренне рассмеялся подошедший.
     -Конечно, Иванович, куда без вас.
   Рутов пошел довольный, приглаживая круговыми движениями ладоней жиденькие пряди волос, пытаясь прикрыть ими лысину и создать видимость прически. Тем временем в комнату стремительной походкой вошел напарник Миланова по работе Виктор Куликов. Сев за свой кульман, он выдвинул ящик рабочего стола, достал пачку «Мальборо», повернулся и заметил Владимира.
     -О, кого я вижу! Ну, как успехи? Можно с дипломом поздравить?
     -Можно, - ответил Владимир Миланов с равнодушным видом.
     -Ну, расскажи, как и что!
     -Да что рассказывать? Учиться труднее, чем защищаться.
     -Пойдем, покурим.
   На площадке для курилки их встретил громкий заразительный смех Рутова. Здесь собравшимся что-то рассказывал мастер слесарного участка Милкоев – мужчина лет сорока, склонный к полноте.
     -И вот, продолжал рассказ Милкоев, - приучил цыган кобылу жить без корма, за две недели выдрессировал. Даже академики заинтересовались его талантом, да кобыла, видишь ли, на третьей неделе экспериментов сдохла.
     - Ха-ха-ха… И-и, хи-хи… Слышь, цыган кобылу выдрессировал, - давясь смехом, хватал Рутов за рукав подошедшего Миланова.
     -Ну, Даня-Дуня разошелся, - проворчал Виктор Куликов.
     -Ты, Данила, молодец, - одобрил Рутова Владимир Миланов и повернулся к Милкоеву: - Как, Рудольф Куприянович! На участке к конструкторам есть вопросы?
     -С твоей прессформой Гвоздев что-то разобраться не может.
     -А штамп пошел?
     -Какой!
     -На универсальные вилки вибростендов.
     -Все нормально, отладили. Ты, говорят, защитился. Можно с дипломом инженера поздравить!
     -Теперь и я дурак с дипломом, - улыбнулся Миланов, напомнив этими словами 
один эпизод из взаимоотношений производственного участка экспериментального цеха с конструкторским отделом завода. Тогда цеховой слесарный участок из-за неувязки размеров в чертежах понаделал бракованных деталей. Пошли разборки. В поиски виновных включился ведущий конструктор. Оказалось, что в чертежах на изготавливаемую деталь нет всего лишь примечания, что изготавливать детали из обозначенной марки металла необходимо после термообработки металлических заготовок. Между начальником цеха и конструктором возникла перебранка, дошедшая до взаимных оскорблений. Однако ведущий конструктор опомнился первым, спокойно заявив оппоненту:
     -Хорошо. Я дурак, но у меня диплом. А ты дурак без диплома.
   Сегодня Владимир Миланов напомнил это выражение, ставшее у рабочих популярным, с целью: развеселить собравшихся. Однако никто шутку не воспринял.
     -Ну, ты не дурак, - сконфузился Рудольф Куприянович Милкоев и направился на участок.
     -Ты что, институт окончил? – удивился Рутов. – Молодец, теперь тебе нужно в начальство.
     -Ты-то что в начальство не идешь?
     -Так у меня образование – техникум.
     -У Петрова образование десять классов, а он начальник нашего цеха.
     -Так то Петров. У него на заводе все знакомые.
   День выхода на работу  для Владимира Миланова пролетел незаметно. Возвращаясь с работы, заглянул он в винный отдел, где продавали «Агдам». В многолюдной очереди близко к прилавку стоял Милкоев.  Владимир, перемигнувшись с ним, спросил, протискиваясь сквозь толпу:
     -Что, заждался меня!
     -Где ты шляешься? – подыграл ему Рудольф Куприянович.
     -В буфет заходил, - ответил Владимир, спокойно вклиниваясь в очередь к Рудольфу. Перед ним по очереди оказалась миловидная девица с пышной прической крашеных волос. Девица кокетничала с мужчиной, стоявшим впереди ее. Мужчина был загорелый, крепкий, в рабочей рубашке, в брюках с пыльными пятнами на штанинах, заправленных в кирзовые сапоги. Из бумажника с пачкой купюр он достал червонец.
     -С симпатичным мужчиной и пить приятно, - залебезила перед ним девица.
     -Так ты не против составить мне кампанию?
     -Почему бы и нет!
     -Ты не прогадаешь: я – холостой.
     -А хотя бы и женатый. Жена не стенка, можно и подвинуть.
     -Ха, ха, вот смелая!
     -Я вся такая.
     -Врешь, ведь!
     -А ты проверь.
     -Я не против и проверить.
     -И я не против.
    Мужчина сделал покупку, вышел на улицу, подождал девицу.
     -Что, объединимся! – спросил он при ее появлении.
     -Двадцать пять, и я твоя.
     -О чем разговор! – отвечал кавалер, забирая из рук случайной подружки приобретенную бутылку и ставя ее в свою сумку.
    Подружка взяла его под руку со словами: -Я здесь живу, - кивнув при этом на пятиэтажку, стоявшую рядом с домом Миланова. Так что когда Миланов шел домой, то видел, как перед этой парочкой возник белобрысый верзила и сухонький брюнет с черными усиками.
     -Что, Сережа! – обратилась девица к белобрысому. – Он, - она показала на своего спутника, -предлагает двадцать пять. Согласиться?
   Мужчина буквально опешил от такого предательства, но не испугался. По внешним данным он не уступал белобрысому, брюнета же, похоже, и вовсе не брал в расчет. Завязался пьяный разговор, и девица отошла в сторону.
   Владимир пришел домой с мыслями: «неужели мужик не видел, что за оторва направшивается на знакомство!» Когда он через несколько минут пошел в магазин за хлебом, то во дворе увидел этого загорелого мужчину, который после драки едва поднялся на ноги с вывернутыми карманами брюк и с трудом приходил в себя.
      -Нажрался, аж стоять не может, - проворчала какая-то женщина, выходя из подъезда.
     -Да его избили, - отвечала другая, подходя со двора к подъезду. – Я видела, как они втроем что-то не поделили и подрались.
     -Покоя нет от этих алкашей: напьются и дерутся, - проворчала первая, попеняв: - Куда только милиция смотрит.
   И все же эпизоды дворовой жизни мало волновали  Владимира Миланова. Более всего он думал о производственных делах и был в курсе всех изменений заводской жизни. Когда со второго полугодия Новосибирскому заводу приказом министра доверили изготовление нового изделия, когда волею судьбы, а, возможно, директорской волей, сборку главного узла металлоемкого изделия решили производить в механическом цехе – изготовителе основных элементов громадной конструкции - он из экспериментального цеха  напросился в механический цех инженером по оснастке. Он пришел туда с чувством волнения и торжественной ответственности за порученную работу. В конце августа Владимир заметил, что за графиком изготовления оснастки для сборки следит сам директор завода. Лутин по утрам в гордом одиночестве непременно проходил по пролету механического цеха. К тому времени механический цех основные усилия направлял на скорейшее изготовление огромных деталей для нового изделия. И вот в сентябре заработали два современных программно-фрезерных станка. Четыре программиста перешли работать фрезеровщиками. И загудели станки, выплевывая из-под шпиндельных головок вороха металлической стружки. Огромные станки, словно чета динозавров, стояли посреди цеха в окружении мелюзги фрезерного оборудования, опустив шпиндели-шеи к полю обрабатываемой детали. Вместо головы фрезерные динозавры имели быстросменные фрезерные патроны с зубастой челюстью программной фрезы. Заменить затупившуюся фрезу на вновь заточенную в таком патроне не составляло труда. Только вот нагрузки фрезерования этим патронам оказались не под силу. Один из них при фрезеровании вскоре сломался и вывернулся-закувыркался обломком корпуса с зажатой твердосплавной фрезой, срезая на своем пути ребра стальной обрабатываемой детали. Когда фрезеровщик произвел аварийное выключение станка, обломок патрона окончательно вырвало из-под шпинделя.
   Это производственное ЧП имело очевидную причину. Поэтому тотчас появилось предписание главного инженера завода о замене быстросменных патронов на более прочные. Так что на следующий же день Миланов с чертежами заявился в кабинет начальника цеха оснастки, которого из-за приземистой коренастой фигуры на заводе прозвали «семь на восемь». Дождавшись, когда «семь на восемь» выговорится в назидательной речи перед стоявшим навытяжку работником цеха, Владимир подал бланк аварийного заказа и чертежи на патрон. В этот момент звякнул телефон селекторной связи, и работника цеха как сдуло из кабинета, а начальник цеха вскочил со стула, замер рядом с подставкой селекторного аппарата по стойке «смирно» как загипнотизированный и замедленным жестом снял трубку.
     -Слушаю, Геннадий Андреевич… Да, Геннадий Андреевич… Будет сделано, Геннадий Андреевич, - ответил он в трубку  деревянным голосом, затем осторожно положил ее на аппарат, словно мину замедленного действия, и, опускаясь на стул, надавил пальцем кнопку вызова секретарши.
     -Начальников первого и третьего участков ко мне ср-рочно! – властно рявкнул коротышка, подписывая при этом принесенный бланк аварийного заказа.
   За сентябрь непосредственно в механическом цехе установили сборочные стапеля для нового узла оборонного изделия. На другой же день к сборщикам подошел директор завода. Лутин сходу заговорил:
     -Чего вам не хватает для сборки центрифуги?
     -Нет подшипников и стенда для их шлифовки после запресовки, - бойко отвечал один из словоохотливых слесарей.
     -Сколько потребуется времени для сборки, если будут подшипники и стенд? Я знаю, что вы все классные мастера и сделаете то, что академикам не под силу.
     -Мы пока только цапфы собрали, а работали по трое в две смены.
     -Почему только по трое?
     -Больше не поставишь, будут друг другу мешаться.
   Этот разговор состоялся рано утром, и на утренней пятиминутке в кабинете начальника механического цеха ритм рабочего совещания хлестанул зуммер аппарата селекторной связи. Начальник цеха сделал жест рукой докладывавшему о делах мастеру, затем снял трубку.
     -Харченко слушает… Почему не в курсе?… Ничего мы не срываем, стенд завтра установим… Нет, фундамент не нужен, достаточно имеющегося бетонного пола… достаточно, достаточно… Рассчитываем сразу все шесть к декабрю с интервалом в три-четыре дня.
   Положив трубку, Харченко проворчал:
     -Кто ему наговорил про центрифугу? Зачем эта информация из вторых рук?
   Затем он встал, уперся руками в столешницу и обратился к подчиненным с оценкой работы:
     -План сентября цех выполнил. При отчете краснеть не придется.
   К ноябрю авральный ритм работы цеха стал привычным, и как только первая центрифуга начала вырисовываться в ложементах стапелей, так заговорили о возможности ее сдачи на главный сборочный конвейер к годовщине Октября. Так что четвертого ноября Владимир оказался свидетелем высвобождения сигарообразной красавицы-центрифуги из паутины стапельных рубильников. Он порадовался за сборщиков механического цеха, прошелся по фрезерным участкам, затем вышел на улицу. Здесь в глаза ему бросилась первозданная белизна только что выпавшего снега. Владимир прошел на заводскую аллею, вдыхая полной грудью осенний очищенный от пыли воздух, пьянея от его свежести. Смахнув с ребристой лавочки снег, он присел на самый краешек и задумался: «как быстро пролетело время!»
   Тем временем в цехе центрифугу установили на транспортную тележку. Появилось руководство цеха со знаменем, полученном по итогам соцсоревнования. Древко прикрепили к корпусу выпестованной общими усилиями серебристой красавицы. И поехало новорожденное чудо техники по территории завода к сборочному корпусу.
   В корпусе сборки на главном конвейере давно красовались ходовые установки в разной стадии готовности, но всем им недоставало красоты серебристых обводов центрифуги. Так что стоили ей проехать по пролету, как к конвейеру потянулось начальство сборочного цеха. Тотчас в верху заработала кранбалка, и зацепы самозахватов замкнулись на ребрах центрифуги. Но у собравшихся возникло сомнение относительно надежности этих зацепов. Риск был недопустим, и начальник сборочного цеха сделал протестующий взмах руки, затем показал ладошкой вниз, что означало «майна». Самозахват немедленно пошел вниз, зацепы соскользнули с ребер, центрифуга покачнулась и замерла.
   В пролете сборочного цеха показался Лутин. За ним еле поспевал и почти бежал «семь на восемь». Как только они подошли, начальник сборочного цеха объяснил ситуацию.
     -В механическом цехе захват надежнее, они поднимали центрифугу на тележку, - подал предложение один из работников сборочного цеха.
     -Тот не рассчитан для подачи центрифуги в зону общей сборки, - ответил на это начальник технологического бюро.
     -Придется этим ставить. Если новый делать – садиться за рассчеты, время терять, - проговорил начальник сборочного цеха.
     -Садитесь, пока вас не посадили, - бросил Лутин раздраженно и направился из сборочного корпуса.
   И все же на следующий день цетрифуга стояла в зоне общей сборки нового изделия. Как отметила заводская многотиражка: «эта весть молнией облетела завод».


                2
   В трудовых буднях Владимир Миланов потерял счет дням, соглашаясь работать и в выходные.
     -Где ты прападаешь! – спрашивала его акающая соседка Марина Матвеевна. – Тебе от Тамары привет.
     -И ей от меня – с кисточкой.
     -Пригласил бы женщину в гости…
     -Некогда гулять. Работы много.
     -Бальшим начальником стал?
     -Инженером был, инженером и остался.
     -А ты институт канчал! У нас в бане, кто с дипломом, те все начальники.
     -Ну, то в бане, а у нас по-другому, - отвечал Владимир любопытствующей соседке, обходя ее, чтобы пройти в ванную.
   Но соседка встала у дверей. Ее распирало от каких-то новостей, которыми не терпелось поделиться.
     -Верка-то мая приехала с новым ухажером: Малоденький, симпатичный, - сообщила она.
     -Верка тоже симпатичная: вся в тебя, - польстил Владимир соседке.
     -Я, Валодя, в моладасти всем нравилась, В савхозе работала, парни и мужики засматривались, праходу не давали. Патом с Павлом сашлась, Верку радила.
     -Значит, у Верки отчество Павловна?
     -У нее и фамилия атца. Ана Садова, а я Цибина.
     -Почему вы разошлись!
     -Павла посадили.
     -За что!?
     -Ко мне иногда прихадили. А когда я радила, не стала никаво привечать. Один мне все надоедал. Пришел тагда поздна вечером пьяный. Павла не было. Я его ни пустила, он все ламился в дверь. Я огрела его паленом по голове. Он упал, ночь пралежал. Утром Павел пришел, я иму рассказала. Павел велел гаварить, что это он ударил. Иначе бы меня забрали, и ребенок без матери.
     -А сейчас где Павел?
     -Я уехала в город и потом его к себе не приняла. Он с другой сашелся.
    -Почему же от него отказалась?
     -На черта он мне! И тогда пил, и после. Верку я адна растила и сейчас праживу. В городе своего хозяйства и агарода нет, а мужик… Зачем он мне?
    Марина Матвеевна сделала гримасу брезгливости и ушла в свою комнату, а Владимир отправился в заводской штаб добровольной народной дружины.
   В тот день дежурили инженерные работники экспериментального цеха. Когда Миланов появился на пороге штаба, там был полный сбор. Рудольф Куприянович Милкоев записал пришедших на дежурство в журнал. Мужчины сразу уселись за стол «рубиться» в домино, а женщины обвязали им левую руку выше локтя красными повязками. Дежурство началось.
   Милкоев, не дав наиграться «козлятникам», повел дружину на улицу. Район дежурства располагался на проспекте, и протекало дежурство благополучно. Но лишь только дружинники после обхода участка дружно засели за любимого «козла», как застучали подковки сапог по бетону лестничного марша. В комнату штаба вместе с прохладой осени ввалилась целая кампания. Трое курсантов школы милиции привели мужчину лет тридцати. Мужчина шел неохотно, возмущенно отругиваясь.
     -Иди, иди! – подталкивал его один из курсантов, отличавшийся от своих друзей лишь небольшими усиками.
     -Ты, салага, полегче! – отвечал приведенный. – Это тебе не зона.
     -Оно и видно, что ты оттуда.
     -Был. А тебе-то какое дело?
     -Никакое. Садись и жди.
     -Садись ты. Я успею, - проворчал задержанный с чувством крайнего раздражения и все же сел на стул, а курсант с усиками подошел к телефону, набрал номер: - Пятнадцатый? Это сорок восьмой. Машину к штабу номер три. Задержали пьяного, - проговорил курсант уверенно.
    Рудольф Милкоев переглянулся с Милановым.
     -Покурить не мешало бы, - проговорил он.
     -Пойдем, мужики, подышим воздухом, - поддержал Владимир предложение, и дружинники вышли, оставив в штабе женщин.
     -Ну какой он пьяный? – заговорил на улице Милкоев. От волнения он все поддергивал брюки на округлость живота, которая нисколько не портила его солидную стройную фигуру.
     -Конечно, зря попал мужик, - проговорил Витька Куликов, - если и выпил, то немного и по случаю праздника, ведь завтра же Седьмое ноября!
     -Куприянович! Надо что-то делать, - предложил Владимир. Он не одобрял резкость поведения задержанного, но и не считал ее достаточной причиной для того, чтобы человека за это наказывали мед. вытрезвителем.
   Дружинники вернулись в штаб, и Милкоев подошел к задержанному.
     -Где тебя взяли?
   Тот равнодушно махнул рукой:
     -К остановке шел.
     -Женат?
     -Да.
     -Дети есть?
     -Двое, - тихо проговорил мужчина.
   Милкоев повернулся к курсантам:
     -Зачем его отправлять в вытрезвитель! Кому это нужно? Вот радости семье будет: оштрафуют, да на работу сообщат, и там накажут. У людей завтра праздник, а здесь сплошные неприятности, жене и детям праздник испорчен. Отпустить его надо бы, а!
   Курсанты и сами сомневались в справедливости своих действий, и обращение солидного мужчины окончательно смутило их. Видя это, Миланов вырвал листок из школьной тетради в клеточку, оказавшейся в столе, пододвинул к задержанному вместе с авторучкой:
     -Пиши объяснение: я, такой-то, был задержан в легком опьянении там-то, доставлен в штаб ДНД. Со мной проведено собеседование, ошибку осознал. Подобное не повторится… Написал? Распишись и давай сюда.
   Затем Владимир сделал запись в журнале дежурств. Дружинники вышли в новый обход вместе с задержанным. В штабе остались курсанты и женщины. Задержанный быстрым шагом пошел к остановке, а к штабу сворачивала милицейская машина.
     -Во, сквозанул! – усмехнулся Милкоев.
     -Вовремя мы его, - улыбнулся Миланов.
   Дружинники рассмеялись.
   Дежурство подходило к благополучному концу, а потому Милкоев досрочно отпустил женщин с Рутовым домой. Но вот на пороге штаба появилась растрепанная женщина лет сорока.
     -И когда только от него избавлюсь! – запричитала она. – Никакого житья нет.
     -Что шумишь? – обратился к ней Милкоев.
     -Опять все вещи раскидал, выгоняет меня.
     -Кто раскидал? Кто выгоняет?
     -Муж.
     -Пьяный, что ли?
     -Как же, пьяный. Хуже пьяного. Псих, да и только. Лучше бы уж пил. Никакой управы на него нет: сколько ни заявляла, все без пользы.
     -Погодь-погодь. Как фамилия? – принялся Милкоев листать журнал дежурств и, действительно, в течение года нашел три записи о заявлении этой женщины на самоуправство мужа. Закрыв журнал, он проговорил:
     -Придется вести его сюда.
     -Да, приведешь его, - возразила женщина.
     -Витя, - обратился Милкоев к Куликову, - ты побудь здесь, а мы втроем сходим. Далеко это?
     -Вот за этим домом, - махнула женщина рукой в сторону проспекта.
   Милкоев, Миланов и Петров, работавший мастером заготовительного участка, подошли к дверям квартиры. Женщина открыла дверь своим ключом. В прихожую однокомнатной квартиры были выброшены женские одежки. На кухне сидела девочка лет десяти. В комнате бегал мужчина с побелевшим от гнева лицом и что-то доказывал воображаемому собеседнику.
     -А, привела! – увидел он жену с дружинниками. – Теперь уводи.
     -Как это – «уводи»? – выступил вперед Милкоев. – На тебя заявление поступило: бузишь, соседей беспокоишь.
     -Он маму из дому выгоняет, - проговорила девочка, подходя кматери.
     -Часто он маму выгоняет?
     -Часто, - тихо проговорила та и спряталась за мать.
     -Давай, собирайся, пойдем в штаб, - потребовал Рудольф Куприянович, солидной фигурой надвигаясь на хозяина, который выглядел мелковато, хотя был почти одного роста с ним.
     -Зачем это? – встрепенулся он.
     -Заявление поступило, следует написать объяснение: такой порядок.
   Мужчина более не проронил ни слова, надел ботинки, потрепанное пальто и папаху «под каракуль». Оставив хозяйку с дочкой в квартире, пришедшие вместе с хозяином вышли на лестничную площадку. Им было досадно из-за задержки дежурства, из-за неясности: что же делать с задержанным. С этим чувством неопределенности спустились они по лестнице. На улице мужичок сам внес некоторую определенность. Он сразу же от подъезда бросился наутек и вмиг оказался за углом дома. Видимо, он этот маневр продумал заранее – так все произошло: быстро и неожиданно для дружинников. Грузному Милкоеву явно не догнать убегавшего, а Миланов и Петров шли сзади. И все же они ринулись за убегавшим, причем Коля Петров оказался столь проворным, что буквально за углом настиг беглеца.
     -Куда? – ухватил он мужичка и очень ловко завернул ему правую руку за спину. – Не уйдешь! Ишь, разбежался! – воинственно заявил он, победно сверкая глазами.
   Мужичок как-то сразу сник и притих, понимая свое незавидное положение. Так что до штаба дошли без задержек.
     -Ну и что с ним будем делать! – не удержался здесь от вопрома Владимир. – Скоро одиннадцать. Не ночевать же здесь?
     -Что ты не поделил со своей? – приступил Милкоев к задержанному.
     -А ты не знаешь мою выдру, гражданин начальник, - неожиданно громко заговорил тот и весьма запальчиво. – Вы тоже хороши: кому верите?
     -Постой, но мы ведь были у вас! Все ты раскидал, дочка перепуганная. Что ты им мозги вправляешь? Нашел, с кем воевать. Гляди, они не первый раз в штаб обращаются.
     -Что ты меня учишь! – вдруг взъелся на него приведенный в штаб. – Посмотри лучше на себя: рожа красная, алкаш из алкашей. Не вы ли здесь в штабе раньше пили? Это сейчас вам прижали хвост. Тоже воспитатели нашлись, мать вашу так! Вас самих давно нужно пересадить, - все более распалялся задержанный от своих злых слов: - Ты вот рожу наел и пузо развесил. А не ты ли по подъездам ходишь и на троих соображаешь? Видел я вас в гробу, наставники!
   Мужчина от волнения размахивал руками и подскакивал на стуле, как карась на сковородке.
     -Ну, ладно, пойдем-ка, - миролюбиво проговорил ему Милкоев и пошел с ним бок о бок к выходу, где резко бедром и плечом толкнул его за дверь соседней глухой комнатки. – Вот здесь и выступай. – закрыл Милкоев дверь комнатки на шпингалет. После этого он уселся за стол с багровыми пятнами на лице от возмущения речью задержанного.
     -Он тебя видел, что ли, когда! – спросил Милкоева Миланов.
     -Не знаю, что он собирает. Может, когда и видел.
     -Что, Куприяныч, придется его сдать в милицию. Видишь, как буйствует…
     -Да, похоже, не скоро успокоится. Звони, вызывай, дураков надо учить.


                3
 
    Седьмого ноября Миланов проснулся рано. Несмотря на вчерашнее беспокойное дежурство, поднялся он бодро, возможно, благодаря тому, что намеревался идти на демонстрацию. Он любил демонстрации, считая себя просто обязанным пройтись по городу в колонне вместе с сослуживцами. К тому же – 70-тилетие Октября. Владимир Миланов был беспартийным. Но разве в этом дело? Всю жизнь не отделял он свою судьбу от судьбы социалистической родины и не представлял своих радостей и огорчений вне коллектива. Потому-то его и в выходные дни и вечерами тянуло к тем людям, кого он знал не первый день и уважал за человеческие качества. Возможно, что кто-то из товарищей по работе тоже прислушивался к его мнению.
   Завод шел во главе районной колонны демонстрантов, а заводская колонна начиналась работниками механического цеха. Миланов потолкался среди пришедших на демонстрацию от механического цеха, посмотрел на озабоченного Пятакова – неосвобожденного парторга. Тот по старинке заготовил кучу транспарантов и уже высматривал, кому бы их раздать. Заметив это, Владимир Миланов направился к месту, где собирались работники экспериментального цеха. «Не могут без показухи», - думал он сердито. Нет, чтоб для детишек закупить воздушных шариков да флажков. Понаделали зачем-то неподъемных транспарантов. А кому хочется обременять себя ношей, навязанной волей другого. Ведь, говорят, до смеха доходило: этот же Пятаков лет семь назад выписывал беспартийным работникам наряды на оплату – лишь бы пронесли на демонстрации все флаги и транспаранты. Тогда же получил выговор по партийной линии технолог механического цеха Иван Брызгин, отказавшийся пронести на демонстрации предложенный парторгом плакат без оплаты.
   Собравшихся из экспериментального цеха Владимир отыскал по папахе Семена Давыдовича Боровика – парторга цеха. Он же был заместителем начальника цеха. Рядом с парторгом стояли начальник цеха Петров и предцехкома, маленький щупленький Григорий Долгушин, который с улыбкой раздавал сослуживцам алые банты. Владимир Миланов поздоровался, взял пару бантов и отошел к группе, где мастер Милкоев уже «травил» анекдоты. Вокруг Рудольфа Куприяновича стояли Рутов, технолог Глухова, Витька Куликов, Наташа Фрадкина и Коля Петров, который привел с собой сынишку: мальчика лет пяти, одетого в теплые ботиночки и курточку с капюшоном. Миланов сказал общее «Здравствуйте!», затем подошел к ребенку познакомиться. Оказалось, что того зовут Вова. Владимир подарил тезке яблоко и пришпилил ему на курточку бант, мысленно похвалив себя, что догадался прихватить на демонстрацию не только бутылку коньяка.
     -Ну и что? Что дальше? – раздался голос Данилы Ивановича Рутова, который теребил Милкоева за рукав пальто, заранее хохоча над содержанием анекдота и блестя глазами от навернувшихся слез.
     -Что, что, - продолжал Милкоев рассказ без тени улыбки, - откормила бабка на лоджии свинью, а по старости ума забыла, что свинье боров нужен. Свинья по весне и загуляла.
     -Как загуляла! – чуть не падал от смеха Рутов, скользя подошвами легких ботинок по первому снежку ноября. Окружающие улыбались, глядя на него.
     -Вот чудак-человек! Спрыгнула с балкона и дала деру. А есть захотела – вернулась домой.
   В этом месте громыхнули смехом все слушатели да так мощно, что на них стали посматривать окружающие.
     -А ты говорил, что балкон был на пятом этаже, - засомневался Рутов в достоверности повествования.
     -На втором, - всерьез ответил Милкоев и все же после этого улыбнулся.
     -Вот обманщик какой! – вскричал Данила Иванович. – Сначала говорил, что балкон на пятом этаже, теперь говорит: на втором.
     -Не верьте ему, Данила Иванович, - поддержала Рутова Виктория Семеновна Глухова, работавшая с ним в одной группе.
     -Нет, послушай, что он говорит! – не унимался правдоискатель Рутов. – Свинья с балкона сбежала! Да ей и не перелезть через перила.
     -Захочешь гулять, перелезешь, - спокойно возразил Милкоев. – Ты же вот сегодня перелез через свою и гуляешь.
   Вновь все заулыбались, глядя на прифасоненного Рутова: в модных ботинках, в плаще с теплым подкладом. На шее – легкий шарфик, на голове – шляпа. Смотрелся он осенним грибом – этаким подосиновиком.
     -Данила Иванович не боров, а хряк, - подсказал Миланов более лестное сравнение, но Рутов не понял этой подсказки, настаивая на своем.
     -Я не гуляю. Я на демонстрации.
     -Что, теплее одеться не мог? Сандалии бы еще надел. Шляпа твоя от первого ветерка вместе с шиньоном отстегнется.
   Рутов снял шляпу и пригладил редкие пряди волос к обширной лысине, как бы проверяя надежность их укладки.
     -Девочки, что он ко мне пристал? – обратился Данила Иванович к Виктории Семеновне, стоявшей под ручку с Наташей Фрадкиной. – По радио вчера говорили, что сегодня будет тепло.
     -Данила Иванович, вставайте с нами. Мы вас в обиду не дадим, - со смехом взяли те его под руки.
     -Пойдем, пока колонна стоит, согрею, - смилостивился над ним Милкоев, у которого в самодельной фляжке оказался разведенный небольшим количеством воды спирт. Тут и Миланов достал из кармана бутылку и уговорил женщин выпить коньяку, а у них нашлись конфеты. После такого стимулирующего начала они выстроили целый ряд в колонне демонстрантов и дошли до Центра, прошли мимо трибун. Даже Рутов дошел до конца, хотя отчаянно скользил на обледенелых участках пути праздничной демонстрации. Идти под ручку между молодых женщин ему доставляло такое удовольствие, что он после демонстрации все напрашивался «проводить девочек до дому». Однако его дружно усадили в троллейбус, идущий к площади Калинина, где и проживал компанейский Рутов.


                Глава третья

                1
   В том году весь подлунный мир жил ожиданием и надеждой на перемены к лучшей жизни. Люди на разных континентах стремились понять свою судьбу, пытаясь предугадать будущее. Желание изменить ход безыдейных исторических нагромождений набирало силу в умах и сердцах россиян. Народ потянулся к голубым телеэкранам, пытаясь, кто как мог, постичь через это окно сущность бытия. Все превратились в политиков и комментаторов. На производстве рабочий день теперь начинался с обсуждения последних известий международной жизни. Поездка советской делегации в США, подписание договора о сокращении ракет средней и малой дальности никого не оставили равнодушным: наконец-то от слов перешли к делу. Сам факт завоевания симпатий американского интересного для нас народа лидером социалистической страны радовал всех. Политическая атмосфера менялась, как меняется погода после знойного лета: Все изнывает от жары, нет сил ни работать, ни отдыхать. Есть лишь одно желание: уйти от духоты в тень или забраться в погреб. И вдруг приходит осенняя прохлада. Она свежит и бодрит, заставляя с удовольствием браться за привычную работу, еще недавно казавшуюся нудной и изнурительной. Год надежд и ожиданий подходил к концу.


                2

   Перед Новым годом Владимир Миланов заболел как-то неожиданно и вдруг. Еще утром чувствовал себя вполне сносно, а к обеду подскочила температура и разлилась слабостью по всему телу, заставив идти к врачу. После поликлиники  он с трудом доплелся до дома, постелил на диване, закрыл дверь комнаты и улегся в постель. Его знобило, тело покрылось липким потом и ощущалось чем-то нереальным, не подчиненным сознанию. Вдруг что-то подхватило и понесло его, плавно покачивая. Мягкий толчок остановил его парение, и он завис над городом. В многочисленных зданиях все было доступно взору, понятно разуму. Вот его заметила знакомая продавщица хлебного магазина. Она вышла на улицу, хлопнув дверью, и сказала: - хороший мопед, - затем захохотала и превратилась в соседку, Верку Садову. Выглянув из-за плеча матери, белея заспанным лицом, розовея телом, просвечивающим через сорочку, Верка заявила:
     -Не слушай ее, Вова. Не хрен Сашке-банному у нас делать. Я сказала, не пущу, и не пущу.
     -Малчала бы, патаскуха, - набросилась мать на дочь. – Таскаешься где папала, апять малоденькаго падцепила. Ты каждый месяц кобелей меняешь. А Сашка все приносит и не жадный, сама же жрешь его калачи.
     - Тебе завидно, завидно! Сама тоже таскаешься, - отвечала дочь без запинки. – Пусть убирается твой Сашка, не нужны его калачи. Проживем и без него.
     -Ты праживешь… Многа ты работаешь? Апять весь год балтаешься, апять тебя карми и тваих кабелей.
     -А ты работаешь, и что толку?
     -Как это: что толку? Тебя кармлю и тваего паганца.
     -Это кто поганец? – раздался возмущенный и еще совсем юношеский голосок.
     -Вася, не слушай ее. Всегда испортит настроение, лахудра старая.
    -Это я лахудра! Бессовестная, как на мать гаваришь, - запричитала Марина Матвеевна, и слезы обиды показались в уголках ее красноватых кроличьих глаз. – Убирайся и кабеля своего забирай, - взвизгнула она.
     -Что ты разоралась? Уйдем, без тебя проживем. Вася, собирайся…
   Миланов не дослушал конца скандала и поплыл дальше. Вскоре показались корпуса заводских построек. Они медленно проплывали под Милановым и рядом с ним. На заводе никто его не заметил, только Наташа Фрадкина поднялась из-за стола и поцеловала горячими губами в губы. Но это у Миланова не вызвало никаких эмоций, и он даже подумал, что стал слаб плотью, коль скоро никакая греховная мысль не взыграла в нем. Тут фрезерный станок в цехе затрясся от перегрузки, застучал о металлическую обрабатываемую деталь торцовой фрезой, затем превратился в дизельный трактор и затарахтел бензиновым пускачем.
     -Пашел вон из каридора, здесь ни гараж! – взвизгнул мастер цеха голосом квартирной соседки Владимира Миланова. Станки в цехе тотчас зашумели разноголосицей перебранки.
   «Любое число может быть только двух видов: чет или нечет», - подумал Миланов и уплыл в тихий уголок городского зимнего сада. В саду стояла мерьвая тишина, среди которой замерли березы, как на лубочной картинке. На ветке одной из берез сидели две плоские, словно из жести, сороки.
     -Что у тебя в кармане? – спросила одна сорока женским голосом.
     -У меня в кармане вошь на аркане да блоха на цепи, - отвечала сорока-мужчина и запела:
                Когда с тобой мы встретились,
                Черемуха цвела
                И в парке тихо музыка играла…
     -Пой, пташка, пой: за ружьем уже ушли, - возразила сорока-женщина.
     -Против лома нет приема, - басом проговорила вторая.
     -Вы пачему здесь расселись? – запричитала береза плаксивым голосом, вздрагивая всей безлистой кроной.
     -Мамулечка, мы сейчас уйдем.
     -Все ништяк, тетя Марина, с наступающим.
   В сей момент сучек у березы обломился, и сороки беззвучно упали, словно осенние листья.

               
                3
               

   Очнулся Миланов от тишины. Тишина была такая пронзительная, что слышалось, как на кухне падают капли воды из крана в раковину, как за окном обедают воробьи. Миланов лежал в постели, словно выжатая губка, постепенно приходя в себя. Часы на руке равнодушно тикали, показывая десять без четверти; было светло. Следовательно, наступило утро, и он проспал около суток. Сон полезен при любом заболевании. В пропотевшем теле чувствовалась легкость и слабость одновременно, поэтому мысленно он уже уговаривал себя: «Надо встать, поесть. Питание да сон – лучшее лекарство. Придется идти в столовую».
   Пересиливая нежелание двигаться, не обращая внимания на отсутствие аппетита, он медленно одевался, повторяя про себя, что аппетит приходит во время еды. До столовой шел по-стариковски. Последний день декабря был в разгаре, если считать таковым сплошную белесую облачность и порывы ветра при пятнадцатиградусном морозе. Согретый сухим жаром болезни, Владимир не ощущал мороза и спокойно дошел до столовой, на дверях которой висело объявление: «Закрыто на спец. обслуживание».
- Вот так раз! – пробормотал он.
   К счастью на противоположной стороне улицы он заметил у магазина дымящийся мангал  и шашлычника в белом замусоленном халате. Кооперативные шашлыки оказались из курятины, а Миланов любил куриное мясо в любом виде. Он за восемьдесят копеек сжевал четыре кусочка продымленного мяса вместе с хрупкими косточками, хотя и показалось ему это блюдо горьким.
   «Не было бы счастья, да несчастье помогло», - промелькнула в голове поговорка, и вспомнились слова из одного рассказа: «Оставь прихоть – ешь курятину».
   Он прислушался к своему больному организму и порадовался, что желудок не отказался от предложенного угощения. «Живы будем, не помрем», - решил он, направляясь  в кафе, где на предновогодней торговле приобрел пару пышных пирогов.
   Домой Владимир вернулся с плывущими перед глазами кругами свето-теней и дятлами, долбившими виски. Вспомнил о таблетках и принял, смерил температуру и улегся в постель, тотчас задремав. Очнулся от контраста глубокой тишины и четкого цоканья по ступенькам лестничного марша чем-то металлическим. Заверещал звонок в коридоре, хлопнула дверь соседей, Сахаровых, лязгнул замок входной двери.
     -Проходи, Миша, - раздался голос Валентины.
     -С наступающим! – послышался бархатный голос Михаила, затем зашуршала газета. – Это тебе.
     -Ой, что ты… Печенка!
     -У магазина встретил соседа. Он подсобником в заводской столовой.
     -Сколько с меня?
     -Ничего не надо. Моя не знает. Сто грамм поднесешь, и ладно.
     -Конечно, Миша. Проходи, Миша, осторожней, не стукнись – сын шифоньер передвинул.
     -А что Алексей Павлович так и не показывается?
     -Был недавно. Документы забрал. Сказал, что устроился в совхоз. А я и рада. Нехай идет. Петька без него пить стал меньше, мопед вот вчера купил. Поставили пора за шифоньер.
     -И не жалей. Тебе, Валюша, не такой нужен. Ты добрая. Спокойная… Где сосед-то, мил-Миланов?
     -Мил-Миланов поздно приходит с работы. Посиди, Миша, я жаркое сготовлю.
   Разговор прервался, дверь соседей хлопнула и с дребезжанием отошла. Прошуршали шаги на кухню.
   «Проклятая звукоизоляция, - ругался Владимир в постели. – Хоть бы они там дверь закрывали плотнее: получается, что подслушиваю».
   Но ему через несколько минут все же представилась возможность обозначить свое присутствие, поскольку организм потребовал облегчения. Натянув трико и рубашку, он тяжело проследовал коридором, шумнул туалетной дверью. Умывшись в ванной, заглянул на кухню.
     -Это ты! – удивилась Валентина. – Дома?
     -Второй день гриппую. В понедельник к врачу.
   Он ушел к себе. Жар в теле поднимался снова. Вскоре в коридоре застучала по полу металлическая тросточка, и в комнату к нему явился Михаил. Он левой рукой держался за косяк, а правой держал трость и шарил ею перед собой.
     -Эй, рыбак, здорово! Что это ты разболелся?
     -Здравствуй, Михаил! Гриппую. Смотри, не заразись!
     -Ерунда. Ко мне ни одна холера не пристает.
   Владимир поднялся, подвел и усадил Михаила на стул, стоявший у стола, а сам вновь прилег, так как каждое движение отдавалось в ушах шумом и звоном. Вслед за Михаилом появилась Валентина с тарелкой жаркого.
     -Хватит валяться, вставай, ешь.
     -Спасибо, не хочу.
     -Нечего, нечего притворяться, - тараторила она, затем сбегала к себе, принесла бутылку водки, ложки и рюмки.
     -Эй! – подтолкнула женщина бедром сидевшего Михаила. – Лечи друга, - скомандовала она, наливая спиртное в три рюмки.
     -Ему нельзя, - отозвался Михаил с улыбкой.
     -Ерунда какая…
     -Нельзя, - перебил Михаил, - инфекция уже завладела организмом. Если бы только простуда, а то…
     -Да что вы за мужики! – искренно возмутилась женщина.
     -Эх, Валентина! – проговорил Михаил сквозь смех.
     -Не буду я, - слабым голосом отозвался Владимир. – Вы выпивайте, а у меня и так голова не на месте.
     -Ну, так ешь, - порекомендовала соседка.
   Пришлось больному присесть к столу и через силу жевать свежезажаренную печенку, затем после ухода посетителей мучиться головными болями из-за разыгравшегося кровяного давления.
   На следующий день в комнате Владимира Миланова появились две девчушки. К тому времени он лежал на диване одетым с книгой в руках, поскольку чувствовал себя значительно лучше вчерашнего. Итак, два человечка-подростка, одетые в цигейковые черные шубки, обутые в валенки, появились в комнате.
     -Папка! Ты глухой, что ли? Мы звонили, звонили, а ты не выходишь, не открываешь.
     -Ах, Катена! Я зачитался, - радостно заговорил Миланов, поднимаясь с дивана и предлагая дочке с подружкой раздеться и присесть к столу. Однако те не спешили раздеваться и о чем-то шушукались.
     -Вы куда собираетесь? – поинтересовался Владимир.
     -Я с Машей на елку в центр хочу, а мама нас не пускает, говорит: «Далеко, пусть с вами отец сходит», - поведала дочь.
     -Мне нельзя на улицу, потому что от гриппа еще не оклемался. Хорошо, хоть сегодня нет температуры, а вчера голову поднять не мог, - проговорил Владимир с виноватым видом, затем предложил: - Давай сходим на елку в следующий выходной!
   Подружки на это ничего не ответили, продолжая переминаться с ноги на ногу. Тогда он взял инициативу в свои руки, предложив:
     -Да вы раздевайтесь, попейте чаю, - и выставил на стол торт, затем достал новогодний подарок, тут же разделив его на двоих.
     -Пап, ты болеешь – лежи. А мы тебя будем лечить, - овладела ситуацией Катена.
     -Маша – твоя одноклассница? – поинтересовался Владимир у дочери.
     -Совсем нет. Она в интернате учится. А сейчас у бабушки. Ты не думай, у нее мама есть. Только далеко.
   Тем временем Машенька села к столу. В рейтузах и свитере, обтягивающем ее хрупкое тело, она выглядела вовсе худышкой. Но через угловатость движений уже просматривалась женская грация. Даже детская прическа с челкой и хвостиком волос, взятом в колечко резинки, казалась женственной. Но при взгляде на ее худенькие детские руки Миланов переполнился жалостливыми мыслями.
   «Боже! – думал он. – И этим детям через три-четыре года придется вступать в самостоятельную жизнь. Этим девчонкам очень скоро придется брать на себя взрослые заботы: влюбляться, выходить замуж, рожать и воспитывать детей, работать на производстве, создавать уют в семье. А чему мы их научили? К чему приучили? Сами росли – кто без отца, кто без матери, и дети наши при живых родителях часто сироты. Когда же и как прекратить эту цепную реакцию неблагополучных семей? Какой опыт семейных отношений приобретут наши дети, если сплошь да рядом разводы и внебрачные связи?»
   Вот какие мысли родились в голове Миланова и потерянно улеглись в его подсознании.


                4

   Выздоровев, Миланов вышел на работу в механический цех. Как-то на неделе секретарша начальника цеха пригласила его к телефону. Звонил Леонид Степанович Гвоздев – заместитель предцехкома экспрериментального цеха, работавший слесарем.
     -Садоводческое общество расширяют. На цех дали три участка. Будешь брать? – послышалось в трубке.
     -Зачем мне? – ответил Миланов в трубку. – Я разведен, и без меня найдутся желающие.
     -Постой, - басила трубка, - ты учебу кончил. Чем-то нужно заниматься. Работаешь хорошо, и в механическом о тебе положительно отзываются. Пиши заявление, на цехкоме и рассмотрим. Хочешь, поедем ко мне на дачу в выходные, на охоту вместе сходим. Места там красивые: рыбалка, охота. Тебе понравится.
     -Ну, Степаныч, ты даешь! Я не охотник. Последний-то раз стрелял лет пятнадцать назад. И тебе забота: сейчас нужны разные путевки, разрешения.
     -Об этом не думай: я охочусь там давно – еще когда общества не было. Угодья государственного фонда. А тебе ружье я возьму у местных.
     -Ладно, Леонид Степанович, считай, что уговорил. А когда ехать?
     -Ближе к весне и съездим. Остановиться есть где. Домик у меня постоен, и печка есть.
   «Что же, - думал после телефонного разговора Миланов, - прав Гвоздев: в выходные делать мне совершенно нечего. Это в механическом цехе и вечеровать приходилось и в субботу-воскресенье выходить. Скоро опять в экспериментальный: сиди за кульманом, разгребай графики технологической оснащенности. Не часто в бумажной писанине найдется рациональное зерно технической мысли: технологии-то рассчитаны на изготовление партии деталей в несколько десятков штук. Конечно, муки технического творчества есть, но в результате родится какое-нибудь приспособление для разового применения. А хотелось бы… Что хотелось бы творческому работнику? Конечно же, создать что-то вечное: необходимое всему человечеству. А тут оснащай производство, помогай воплощать в жизнь важное и новое, но не тобой придуманное. Вот и займусь дачей: спроектирую домик и сам построю. На грядках лучок и чесночок посажу. Помидоры и огурцы свои будут. Что я, хуже других, что ли? Рутов на работе только тем и занимается, что обмозговывает задумки для дачи. Вообще, правильно он говорит, - думал о Гвоздеве Миланов, - разболтаюсь без дела или сопьюсь».
   Сразу же после Нового года по старому стилю Миланов вернулся в экспериментальный цех. Однако трудности механического цеха, напряженный ритм производственной жизни еще долго не оставлял его. По утрам он вставал на работу раньше необходимого времени и весь месяц в нарушение режима экспериментального цеха даже в столовую ходил вместе с механическим цехом. Однако он уже не чувствовал себя частицей рабочей толпы, которая собиралась за пять минут до открытия столовой и колотила кулаками в закрытую дверь. Теперь он не принимал участия в первых мгновениях штурма, что всякий раз шутливо начинался при открывании дверей. Люди стремились выкроить время для популярнейшей и «мудрейшей» игры – домино.
   «Милые мои работяги! – мыслил Миланов, глядя на такое поведение солидных людей. – И охота вам ломать кости в косяках тамбура из-за экономии времени в несколько минут».
   Владимир Миланов скучал в экспериментальном цехе от безделья и подсознательно проводил сравнение трудового ритма двух цехов. Когда на общем собрании экспериментального цеха заместитель начальника цеха, он же парторг Семен Давыдович Боровик, подменяя приболевшего начальника цеха, делал доклад по итогам работы года, Миланова затошнило от его самовосхвалительной речи.
     -Мы, - говорил Боровик, - обеспечили работой своего цеха не только успешный запуск в серию нового изделия, но значительно перевыполнили все показатели научных экспериментов. Я не побоюсь назвать минувший год наиболее удачным из всех последних лет нашей деятельности. Я не помню таких показателей года, когда работал мастером на участке, и когда я работал начальником планового бюро цеха. Это большая победа, товарищи! Можно сказать, что застойные годы успешно преодолеваются. И чтобы нам лучше жить, нужно работать еще лучше и еще больше.
     -Мы будем лучше работать, а вы будете лучше жить, - подал реплику фрезеровщик Михаил Яковлевич Павлов.
   Боровик споткнулся на слове, но тотчас сморгнул реплику и парировал:
     -Все будем жить лучше. Порукой этому объявленная партией эпоха гласности и перестройки.
     -Его никакая перестройка не остановит, - проворчал тихо Павлов, - ему хоть плюй в глаза, он все равно скажет: божья роса.
   Владимир Миланов не удержался и вышел к столу.
     -Я не новичок в экспериментальном цехе, но не вижу каких-либо героических усилий цеха в прошлом году. Сдельно не работал ни один участок, а повременная оплата не способствует росту производительности труда. Конечно, кадры у нас опытные, грамотные, люди способны на многое. Но по сравнению с основным производством у нас тишь да гладь, А показатели плана – это еще надо посмотреть. И трудоемкость работ определяет сам цех…
   Миланов шел от стола президиума в глубь красного уголка под одобрительный гул собрания.


                5

   По выходным полюбилось Миланову встречаться с дочкой. Ему было приятно ребячиться с нею, лазать по горкам, ледяным лабиринтам снежных дворцов, устроенным  на Новый год в центре города. Как-то вернулись они с городской елки поздно вечером, и Катена изъявила желание остаться на ночь у отца. Отказать дочке в ночлеге у Владимира не хватило бы духу, но ее могли потерять дома мать с бабушкой. К счастью, у бабушки был домашний телефон, и дочка дозвонилась, сообщив о своем решении. После этого отец с дочкой сходили поужинать в столовой и дома уселись читать каждый свое.
   При чтении Миланов часто отрывался от текста и украдкой смотрел на свою дочь, на свое продолжение. Пусть мало внешне скопировала она отца: лишь глаза его, да в фигуре что-то неуловимое. Однако родство характера уже сказывалось. Дочь давно копировала его жесты, его словечки, даже целые выражения, заставляя отца контролировать свое поведение. Сопричастность в формировании новой личности вызывала у него тревогу и гордость за возложенную природой миссию. Тем временем личность все чаще зевала и наконец без всякого принуждения заявила:
     -Папа, я спать хочу.
     -Ложись, мой малыш , на диван и замри, словно мышь, - шутливо срифмовал отец, расправляя на диване постель. – Вот твое одеяло, а это – мое.
   Голенастая дочка забралась в постель.
     -Расскажи мне сказку про короля, - попросила она.
     -Про какого?
     -Помнишь, ты мне давно рассказывал.
   Но Миланов забыл. Единственное, что он помнил – когда-то маленькой дочке перед сном сочинял что-то сказочное со счастливым концом. Жена на это реагировала с непонятной ревностью:
     -Опять ребенку зубы заговариваешь.
   И вот, оказывается, ребенок запомнил что-то про какого-то там короля. А отец забыл, что именно рассказывал своему чаду. Он честно признался в этом. Тогда Катя стала вспоминать:
     -Про того, который хотел принцессу отдать под венец, но стрелок убежал.
     -А, вспомнил, это песня есть такая.
   Однако сейчас он не сумел настроиться на импровизацию.
     -Папка! Ну расскажи-и.
     -Ты уже взрослая, - отговаривался отец, гладя дочь по голове.
     -Нет, расскажи, - повисла та на его плече, обвив тонкой ручонкой ему шею.
   Отец оказался в затруднительном положении и попытался отделаться напускной строгостью:
     -Спи, шнурок, завтра в кино пойдем.
   Но дочка чувствовала доброе настроение отца и настаивала на сказке.
     -Значит так, - начал он, как начинают рассказывать сказки все современные многоученые и многомученные родители, лихорадочно соображая , в каком направлении пустить нить фантазии. – Жили- были дед да баба, ели кашу с молоком. Рассердился дед на бабу: хлоп по пузу кулаком.
     -Нет, не так, - засмеялась дочь, - ты лучше про короля.
     -Ну, хорошо, слушай. Жил-был король, голова с дырой, сам хромой, а стрелок герой, - срифмовал он с улыбкой и вдруг вспомнил, что у него сохранился прошлогодний журнал «Юность» с замечательной сказкой.
     -Лучше я тебе прочитаю «Про Федота стрельца, удалого молодца, - предложил Владимир дочке.
     -Я читала, я читала.
     -Ну, и что. Ты за лето, наверное, забыла. Лежи и слушай, - настоял отец на своем, беря журнал в руки. И он с удовольствием стал читать сказочное повествование, стилизованное под народный говор, то и дело улыбаясь. Дочь смеялась вместе с ним и, утомившись, уснула. Он поправил ее подушку, осмотрел ее личико, прекрасное в своей детской безмятежности, и отошел к окну в глубокой задумчивости.
   «Крылышко мое, кровинка и часть жизни моей. Нельзя, ох нельзя отделять твою судьбу от моей судьбы! Ведь именно на плечи детей ляжет забота о нашей спокойной старости».
     -Эко на меня нашло, - проговорил он тихо и решил: «Завтра же куплю раскладушку, пусть почаще остается у меня».
   С утра выходного дня отец с дочкой договорились сходить не только в кино, но и в концертный зал. Владимир почему-то решил, что это необходимо, хотя прежде такими посещениями не увлекался и к симфонической музыке был равнодушен. Попали они на весьма серьезный концерт и сначала откровенно заскучали. Дочь сидела спокойно, выполняя данное отцу слово. «Пусть привыкает. Привычка – вторая натура», - размышлял Миланов, думая о своей ответственности за формирование у дочери музыкального кругозора. Однако, когда оркестр заиграл, кажется, одну из симфоний Шостаковича, он забыл обо всем, поскольку заслушался и засмотрелся. Его увлекла не столько музыка, сколько процесс ее рождения, благо дирижер с первого ряда был отлично виден. Дирижер – пожилой полноватый очень подвижный мужчина с красивым выразительным лицом – был прекрасен. Сейчас он жил не своим возрастом, а дыханием омолаживающих музыкальных пассажей. Дирижерская палочка в его руке шила узор музыкального ритма, иногда пронзая его ткани плачем скрипок. Человек и музыка слились воедино и были великолепны. Они увлекали своей слитностью не только каждого музыканта-исполнителя, но и слушателей, заставляя жить, питаться настроениями музыки и чувствовать свою сопричастность к процессу рождения музыкального образа. Невидимая общая связь соединила и слушателей и исполнителей в единый творческий организм.
   Тот год для Миланова начался благополучно. Благодаря растущему взаимопониманию и взаимодоверию в отношениях с дочкой, он обрел в себе уверенность. Теперь вот дочь отпрашивалась к нему на каждое воскресенье, и ее посещения заставляли Миланова готовиться к встрече, тщательно следить за чистотой в комнате и за своим внешним видом. Хозяйственные распоряжения своей Катены он принимал с улыбкой, но не оставлял без внимания. Это она настояла купить горшочки на подоконник под цветы и посадила в них то ли герань, то ли еще какую цветочную премудрость. Кактус дочь привезла уже выращенный, очевидно, выпросив у матери или у бабушки. Пришлось Владимиру делать полку под горшочки и следить за зеленым уголком.
     -Это бигониевые, - солидно поясняла дочь, - на подоконнике им зимой холодно.
     -Ну, надо же, - улыбался Миланов, - ты у меня мичуринец доморощенный.
   Другим любимым занятием для дочки были видики, и она тянула отца каждый выходной в видеосалон, а потом требовала объяснения тог, что было непонятно для ее возраста. Содержание как боевиков, так и не очень скромных бессюжетных фильмов не вызывало у отца восторгов. У дочери же возникали вопросы жизненного плана: «За что он его ударил? Что они там делали? А целовались они понарошку или взаправду?»
   Подобные вопросы не радовали отца, но не отвечать на них он не мог, иначе, как он полагал, дочь отвернется и отдалится от него и искренность ее погаснет.
     -Да, целовались они всерьез, сразу, как встретились, они друг другу очень понравились
     -Папа, если очень-преочень понравились, то можно целоваться?
     -Если не стесняешься никого, то целуйся. Но я думаю, целоваться так просто, это все-таки нехорошо.
     -Мы с мальчишками из восьмого класса играли в фантики, когда был Новый год, и целовались, с кем выпадет.
     -Тебе кто-нибудь нравится из этих мальчишек?
     -Да, один сильно нравится, он в очках.
     -Ну, тогда правильно, что играла. Тебе ведь хотелось, чтобы выпало на него?
     -Папка, ты прямо все угадываешь.
     -Это хорошо, что ты играла, и в игре с фантами был интерес, а не просто так вдруг и целоваться.
     -Папа, а ты маму сильно любил?
     -Сильно. Потому и тебя люблю. Но я такой дурной, что ревновал Надю и вообще грубил. Все стеснялся быть нежным, только строжился. Наверное, плохо мужчине сильно любить. В общем, я не знаю.
   Миланов в растерянности замолчал и затих на диване. Дочь тоже притихла и перестала вскидывать голову в порыве нового вопроса. Она о чем-то думала, хмуря брови. Миланов тем временем думал, что не все так просто в этой вечной теме, что любовь и ненависть ходят рядом, а оттуда рукой подать до взаимной нетерпимости, до неприязни и даже вражды.
    -Я никогда-никогда не выйду замуж, буду жить с тобой, - неожиданно решила дочь и повисла на его левой руке, обхватив ее своими тоненькими рученками. Миланов погладил дочь по голове, потрепал на затылке пучок волос, схваченный резинкой, и сказал:
     -Обязательно надо выходить замуж, но только чтобы любить друг друга, а не из-за чего-то другого.
     - Папа. Ты знаешь. Мама говорила, что детей иногда бросают, - сделала она испуганные глаза.
   Отец понял, что дочь имела в виду, и не мог не ответить:
     -Это, наверное, те матери бросают своих детей, которые не научились ни о ком заботиться. Ты же умеешь о других заботиться: обо мне и о маме. Ты же не бросишь нас? Значит, и своих детей не бросишь тоже. 
     -Ни за что не брошу.
   Закончив встречу выходного дня, проводил Владимир Миланов свое долговязое чадо на трамвай, и на прощание дочь поцеловала его, ткнувшись губенками не в щеку, а в губы. «Вот ведь егоза, - думал он, возвращаясь домой, - что-то в ней зреет. Пытается строить из себя взрослую: отца при расставании целует».
  Дни ничем не омраченных взаимоотношений с дочерью продолжались у Владимира Миланова недолго. Однажды в субботу дочка после школы забежала к нему взлохмаченная и возбужденная.
     -Что это ты? – улыбнулся он, помогая ей раздеться и проводя успокоительно ладонью по голове. Но дочка в ответ не повисла на его руке, а с какой-то болью в глазах и настороженностью в жестах отстранилась, посмотрев с обидой. Наконец, не выдержав переполнившего ее огорчения, она проговорила:
     -Папка, там у дома дядька меня схватил за плечо! Говорит: «ты куда бежишь? Ну-ка пойдем со мной». Я вырвалась и убежала.
   От такого сообщения сердце Миланова оборвалось и заныло в недобром предчувствии.   
     -Какой дядька? – выдохнул он.
     -Такой высокий и пьяный.
     -Ты его раньше во дворе видела?
     -Видела, вон там, возле тех домов, - показала дочь рукой в сторону стены, за которой в квартире была общая кухня. Но Миланов понял, что речь идет о новых девятиэтажках, построенных вдоль оврага, по склону которого детвора каталась зимой на санках.
     -Ладно, давай переоденемся и пойдем кататься с горки, а если этого дядьку увидишь, ты мне его тихонечко покажи. Только матери не говори, а то она расстроится.
   Так и получилось, что в тот день дочь показала Владимиру мужчину, который возвращался с работы. Работал он, очевидно, где-то недалеко и шел домой в рабочей одежде. Это был по милановским меркам еще парень – на вид не более тридцати лет, роста баскетбольного, с порывистыми движениями спортивного человека. Владимиру вспомнилось, что он где-то видел этого баскетбольного парня среди завсегдатаев дворовой компании. Тот был то с белобрысым верзилой, то со смуглым типом. Причем этот «баскетболист», как для себя охарактеризовал Владимир обидчика дочери, тоже наверняка не единожды видел Миланова и догадывался, к кому ходит эта девочка-подросток. Прокрученная мысленно информация очень расстроила Миланова. Он совершенно не знал, отчего и почему кому-то потребовалось  оскорбить его таким образом. По его наблюдениям, этот «баскетболист» на какие-то ответственные роли во дворовой жизни не претендовал, хотя и пытался перед друзьями показать характер. Но Миланов сейчас не собирался  оценивать чьи-то взаимоотношения. Он принял случившееся с дочкой настолько близко к сердцу, что скомкал время свидания с нею и проводил ее домой пораньше. Воображение рисовало ему такие картины мести в случае надругательства над дочкой, что если бы насильник смог прочесть его мысли, то ужаснулся бы картинам неминуемой в таком случае кары со стороны разгоряченного родителя.
   В следующее воскресенье Катя приехала во второй половине дня, но настроения на прогулку у отца с дочерью не было. Они вместе принялись за уборку комнаты, даже хотели в окнах стекла помыть, но их остановил мартовский холод.
   Сумерки подкрались незаметно, а с ними и необходимость расставания. Одевшись как обычно на скорую руку, Владимир вышел проводить дочь до остановки. Очевидно, их обоих в одну сторону тянуло, иначе как объяснить, что они, не сговариваясь, пошли на ближайшую остановку мимо новых девятиэтажек. Предчувствие их не обмануло. По дороге, в направлении к дому, вдоль оврага им навстречу быстро шел «баскетболист» в расстегнутом рабочем полушубке. Когда они почти разминулись, прохожий вдруг окликнул их.
     -Ты, спичку дай!
     -Не курю, - ответил Миланов не останавливаясь и пристраивая свой ход к ускорившемуся шагу дочери.
     -Я тебя, профессор, не спрашиваю, куришь ты или нет. Я говорю: дай прикурить! - прокричал тот им вослед.
     -Видишь, какой наглый, - прошептала дочка, еще более ускоряя шаг.
   В Миланове все кипело. Посадив дочку в автобус, он как побитый шел обратно той же дорогой. «Как остановить наглеца? – думал он. – Вырос верзила, а балбес балбесом. Наверняка еще не женат. Семейный постесняется оскорблять родителей в присутствии детей. К тому же этот чувствует свою силу и имеет чью-то поддержку. Что с ним сделаешь! Пристыдить? Он просто посмеется». И все же, когда Миланов увидел «баскетболиста», который шел от домов к дороге спешащей походкой по тропе между сугробов, то неосознанно шагнул ему навстречу и застыл с засунутыми в карманы пальто руками. Мыслей, равно как и решений, у него не было. В кармане тоже ничего, кроме пары плоских ключиков на колечке. Сжав это «оружие» в кулаке правой руки, он стоял и ждал. «Баскетболист» шел стремительно по глубокой снежной тропе. Его внимание было поглощено ее изгибами. При подходе к дороге он почти натолкнулся на Миланова, который лихорадочно соображал, о чем говорить с этим парнем, вымахавшем под два метра. Может быть, все же постыдить, сказать: «Зачем же ты так при дочке?» Однако вырвалось совсем другое, к счастью, не жалобное и не заискивающее:
     -Ну, что, нашел прикурить?
     -А, это ты! – обошел его «баскетболист» по целине снега, словно споткнулся о звук его голоса и, выйдя на дорогу, остановился. Миланов сошел с тропы на дорогу и в двух шагах от «баскетболиста» вновь встал, не вынимая рук из карманов. От долговязого не исходило и намека на алкогольный запах. Тогда Миланов спросил:
     -Ты где живешь? Я вот в этом доме. Идем, дам прикурить.
   Он говорил, сдерживая в себе эмоции, вкладывая в слова почти действительный их смысл и думая, что  не пожалеет дать коробку спичек, чтобы при этом сказать:  так наглеть взрослому человеку нельзя. Но в то же время он не исключал варианта, что огреет этого шалопая в коридоре при малейшей наглости с его стороны или шваброй или помойным ведром. Однако парень понял слова Миланова по-своему и, отпрыгнув от него, как от баскетбольного щита, отбежал с дороги на другую тропу.
     -Ну, ты даешь, мужик. Смотри, нарвешься! – прокричал он издали.
   Миланов прошел мимо него к своему дому, не вынимая правой руки из кармана.



                Глава четвертая


                1

   В феврале Владимир Миланов съездил с Леонидом Степановичем Гвоздевым на участки садоводов. Ему все понравилось в той поездке: и неблизкий путь в полупустой пригородной электричке, и дорога от остановки поезда до садоводческого общества по тропе вдоль заснеженной ленты реки, и сами участки, застроенные разнообразными по архитектуре домиками. А каков был воздух здешних мест! Так что после поездки Миланов, не раздумывая, заплатил необходимые взносы и стал обладателем книжечки члена садоводческого общества. Это обстоятельство заставило его взяться за теоретические архитектурные выкладки по дачному строительству, благо работа конструктором способствовала взвешенному подходу при выборе варианта застройки участка. Буквально за месяц он выполнил с десяток эскизов предполагаемых дачных домиков в расчете их строительства из различных материалов. Но даже самые приблизительные расчеты ставили все варианты строительства в ряд почти невыполнимых. Даже полтора десятка кубометров новых досок Миланову были просто не по карману. Выручил советом более практичный и прошедший эпопею садового строительства Гвоздев. Он свою домушку сколотил буквально из отбросов стройматериалов, которые в городе приобрести было нетрудно, ввиду массового сноса частного жилья. Он и Миланову помог договориться о приобретении небольшого барака. Оставалось дождаться переезда хозяев на новое место жительства, и этот момент наступил в конце марта, координально изменив распорядок жизни Владимира Миланова. Он всю неделю отпрашивался на работе с обеда, да еще и Гвоздева отпрашивал в помощники. За неделю деревянный барак был разобран, и в выходные следовало заняться вывозкой добытых материалов, поскольку их сохранность в городе никто не гарантировал.
   Запланировав поработать в выходные со стройматериалами, Миланов заехал в школу к дочке и предупредил, чтобы она в воскресенье не приезжала. Он пообещал Кате, что постарается управиться с дачными делами за пару недель. Дочка взглянула на него не только с огорчением, но и с болью. В ее взгляде отец уловил еще что-то, граничащее с недоверием. Но Миланову было некогда разбираться в душевном состоянии дочери. Он и не стал этого делать, а просто на прощание привычно провел ладошкой по ее голове. Но она не отреагировала радостью, наоборот, даже съежилась от этого родственного жеста и молча пошла в класс. «Неужели она решила, что я не хочу встречаться с нею из-за инцидента с тем хлыщем баскетбольного роста!» - кольнула Миланова обида, и он шагнул вслед за дочкой, чтобы заверить в готовности жертвовать своей жизнью ради ее счастья. Однако, заглянув в класс, где Катю окружили подружки, он понял, что самым разумным решением будет не акцентировать внимание дочери на неприятной теме.
   За субботу Миланову удалось рассортировать по кучкам добытые стройматериалы. В этом деле ему помогал избранник Верки Садовой. К вечеру они, усталые, возвратились с Васяткой домой, затем сходили в баню, где, благодаря протекции Марины Матвеевны, помылись без очереди. Вымытые и умиротвлренные сидели они у Миланова в комнате за бутылкой заветного  для русской души зелья. Выпросив у соседки Лешкину гармонь, Владимир перебирал клавиши. Однако он более любил гармошку слушать, чем играть на ней, а потому вскоре отложил ее. К гитаре он не притрагивался со времени выступления перед Мариной Матвеевной, Сашкой-банным и Тамарой Сергеевной. Гармошку взял Васятка, быть может, впервые в жизни. Пальцы его рук толстыми подушечками не помещались на кнопочках голосов. Владимир принялся обучать парня, как перебирать клавиши, нажимая их поочередно каждую своим пальцем. За этим занятием их застала Верка с двумя неизменными подругами: симпатичной блондинкой и не менее привлекательной брюнеткой. Стоило им заглянуть в комнату, и Владимир приветливо махнул рукой:
     -Заходите, а то нам скучно.
   Те не заставили себя упрашивать. Верка сразу же отобрала у Васятки гармошку, уселась к нему на колени и, гогоча по-гусиному, предложила:
     -Вася, сыграй на мне – тына-тына.
   Она захватила обе ладони кавалера себе в подмышки и глубоко дышала, изображая меха. Девицы хохотали. Упрекать их в застенчивости было бы грешно, несмотря на сравнительно юный возраст. Сравнительно потому, что они были постарше того же Васи лет на пять, но моложе Миланова на все десять.
     -Ага, они тут время даром не теряли, - заметила Верка пустую бутылку из-под водки.
     -Найдем и вам, - отвечал Владимир, доставая из холодильника очередную бутылку водки, звякнув ею о другие.
   Девицы, отметив это, вышли на мгновение в коридор и заявились с двумя неказистыми кавалерами, отличавшимися друг от друга разве что тем, что у одного из них не было на щеках похмельных пятен, зато были небольшие усы. Парни шли к Верке, имея бутылку водки в кармане. Так что застолье оказалось обильным на выпивку. Миланов захмелел ранее других и поник головой в дремотной усталости, но вскоре очнулся от выкрика: - Да тебя Серый слопает, попробуй только. Я сказала – нет.
    Приподняв голову, Владимир увидел, что белокурая просто-таки отбивается от кавалера с красными пятнами на щеках. Тем временем брюнетка выудила со стола  бутылку с остатками содержимого, вылила остаток в свой стакан и выпила. Это возмутило Владимира.
     -Кто тебе разрешил! – спросил он изрядно отяжелевшим языком.
     -Я сама себе разрешила, - отвечала та без запинки.
   На это возразить было нечего, и Владимир вновь склонил голову к кромке стола, хотя дрема покинула его. А в коридоре тем временем белокурая с краснощеким гонялись друг за другом и чуть ли не дрались. Разгоряченные, они вломились в комнату и принялись открыто оскорблять друг друга. Владимира покоробила их матершина. От возмущения и спьяну он так хватил кулаками по столу, что вздрогнули не только посудины на столе, но и все гости.
     -А, ну, прекратите! – рявкнул он и стал медленно подниматься из-за стола.
   Посетители тотчас ушли к Верке, а вскоре и вовсе вымелись на улицу. Лишь парень с усиками в коридоре прикинулся сильно опьяневшим. Однако у Владимира хватило терпения по-дружески уговорить этого «артиста» мирно идти домой.



                2

   Весна пролетела в заботах по доставке приобретенных стройматериалов на садовый участок. Владимиру полюбились строительные хлопоты вопреки тому, что все давалось с большим трудом. Сам процесс хозяйствования на личном участке земли вдохновлял его и заставлял действовать так, чтобы не ударить в грязь лицом перед старожилами садоводческих дел. Поскольку опыта ведения семейного хозяйства у него не было, то при решении практических вопросов выглядел он довольно беспомощным: будь то приобретение стройматериалов, или организация их вывоза за город в заснеженный край, куда ни один шофер из трансагенства не соглашался ехать. По правде говоря, Миланов даже отдаленно не представлял рискованности подобного путешествия, коль скоро дорога в садоводческое общество с добрый десяток километров проходила среди заснеженных мартовских полей. К счастью в садоводческих хлопотах Владимир Миланов был не одинок, и ему посчастливилось оказаться в напарниках у такого оборотистого мужчины, каким был Леонид Степанович Гвоздев. Благодаря Гвоздеву Владимир и барак на слом сторговал довольно дешево, и шофера нашел, согласившегося перевести на участок все, что удалось добыть в городе. Два садовода объединили усилия и наметили делать каждый выходной по рейсу, продумывая на неделе все до мелочей. Таким образом Гвоздев при загрузке машины сумел найти место для перевозки в свою домушку старой мебели из городской квартиры.
   Два рейса дались сравнительно легко, но следющие выходные начались с осложнениями. Как договорились, выехали они рано утром в субботу, загрузив вместительный кузов трехосного ЗИСа хламьем старых досок под самую завязку. Дорога предстояла знакомая, а потому ехали они в приподнятом настроении. На трассе путь за разговорами пролетел незаметно, а вот на зимнике стало не до разговоров. За какую-то неделю дорога на просторах полей протаяла до неузнаваемости. Зимник не подмерз за ночь и выглядел прямо-таки руслом какой-то неведомой реки, которая в поперечинах низин имела промоины с наносами весенней грязи. И хотя на полях еще лежал тяжелый снег, но в низинах и по руслам заснеженных ручьев проклюнулись разводы скопившихся вод. Весна готовила водные силы, чтобы сбросить с земли снег и лед, освобождая ее для новой жизни.
   Итак, зимником ехать было невозможно, а заснеженные поля выглядели и того неприступнее Но шофер, к удивлению Миланова, не задумываясь, включил передний ведущий мост и поехал напрямую полем, легко преодолевая слой снега, придерживаясь ровных открытых участков, то есть не приближаясь ни к зимнику ни к многочисленным березовым колкам. И Гвоздев, сидевший в кабине между шофером и Милановым, ничуть не обеспокоился таким маршрутом. Он  внимательно смотрел вперед, изредка подсказывая, где безопаснее ехать.
     -Земля под снегом не успела оттаять, - уверял он шофера, - держись, где снег ровный, а в лесу на зимник выйдем.
   Машина на пониженной передаче неуклонно преодолевала снежные пространства полей, оставляя позади себя глубокие узкие колеи односкатных колес. Но вот при преодолении пропаханной на поле по осени разделительной борозды колеса обоих ведущих мостов вдруг пробуксонули. Машина встала, упершись передними колесами в ровный сыровато-серый пласт снега, минуту назад казавшийся таким податливым. Для выяснения обстановки Миланов вышел из кабины и тотчас провалился в снег по самое то. И вот в таком снегу машина раз за разом пыталась вырваться из капкана борозды вперед или назад, но стояла на месте, как вкопанная. Задние колеса по одному справа и слева у каждого ведущего моста буксовали в снежной каше словно по маслу. При виде этой ситуации отчаяние охватило Миланова. От трассы они отъехали добрых пять километров безлюдного пространства. До садоводческого общества тоже оставалось не меньше, к тому же там не было никакой техники, способной выручить из снежного плена засевший ЗИС. Тем временем шофер машины открыл дверь кабины и, полуобернувшись, смотрел под задние колеса, работая ногами на педалях сцепления и газа. Мотор урчал, колеса буксовали, а Миланов топтался у колес, не зная, что предпринять. Он уже пытался втолкнуть под каждое колесо по доске, но односкатные громадины колес отторгали эти ходули, выплевывая доски, словно составную часть снежной каши. Машина от пробуксовки малость просела и, казалось, цепляла осями чуть не до земли. Миланову ситуация представлялась аховой. Воображение ему рисовало картину в лучшем случае перезагрузки машины, чтобы налегке каким-либо чудом выскочить из этой весенней ловушки. Помощи ждать было неоткуда; за помощью нужно было идти. К тому же, думалось, что только танк в состоянии пройти по такому бездорожью. А потому ему было непонятно спокойное отношение к случившемуся Гвоздева и шофера.
     -Я пойду за трактором, - объявил Миланов шоферу.
       Тот в ответ лишь пожал плечами. Гвоздев и вовсе никак не отреагировал на его заявление.
   Владимир пошел к трассе по проложенной машиной колее, балансируя для сохранения равновесия руками. Через некоторое время он оглянулся и увидел, что Гвоздев выбрался из кабины и забрался в кузов машины. Но что там можно было найти? Передняя часть кузова оформлена будкой. Будка защищает при езде от встречного ветра. Сейчас кузов под завязку, то есть под самый потолок будки, заполнен досками и ничем другим. Железки, кирпичи и вся мелочь стройматералов была перевезена первыми рейсами, только пару кирпичей бросил сегодня Гвоздев при погрузке в кузов со словами: «Возьмем на всякий пожарный.» Сейчас он выуживал их из-под досок. Но Владимир продолжал свой грустный путь и не видел, как с двумя кирпичами в руках Гвоздев присмотрелся к пробуксовке колес, затем махнул шоферу рукой. Подложив под каждое потерявшее сцепление с почвой колесо по кирпичу, он сел в кабину. Шофер, привычно газанув, плавно опустил педаль сцепления. ЗИС как бы споткнулся о препятствие, вздрогнул, рванулся и поплыл по ровному полю, оставив позади себя незначительную колдобину на месте преодоленного препятствия. Гвоздев, открыв дверцу кабины, пронзительно свистнул  вдогонку Миланову. Владимир оглянулся и увидел, что машина едет по полю. Обрадовавшись, он побежал по колее вслед за ней, но угнаться не смог и только восхищался ее такому быстрому неудержимому продвижению. Он бежал по колее, махая руками для сохранения равновесия. Все в нем пело и ликовало. Он был готов взлететь от счастья навстречу серому лесу, туманному небу, неясной синеве дальней гряды сопок. В порыве восторга Владимир добежал бы и до участков, а может быть, в конце -концов и полетел бы на выросших крыльях радости. Если ведьмы в сказках летают, используя, надо полагать, законы левитации, то почему в реальной жизни человек не может презреть, преодолеть законы гравитации и обрести возможность полета за счет поля счастья?
   Машина перед лесом выехала на зимник и остановилась. Тут зимняя дорога была тоже основательно изъедена весенними ручейками, но без глубоких промоин, да к тому же явно обозначался общий уклон местности к реке.
     -Разогрелся? – спросил с улыбкой шофер подбежавшего Миланова. – Садись, теперь не забуксуем.
   Гвоздев тоже улыбнулся, придвинувшись ближе к шоферу.
     -Вот и трактор не понадобился, - проговорил он басовито.
   На участке, где не рассортированные завезенные отходы материалов уже образовали приличную щетинистую кучу, разгрузка машины прошла за считанные минуты. После этого Рудольф предложил пройтись на его участок в его садовый домик. В домике он словно сбросил с себя груз жизненных условностей, и от его медлительности не осталось и следа. Он вмиг разжег дрова в чугунной печке, и через полчаса комнатка дачного домика заметно прогрелась, а на столе задымилось испарениями жаркое из картошки. За обедом шофер с Гвоздевым разговорились о заводских делах.
     -Кого это у вас в транспортном задавило? – поинтересовался Гвоздев.
     -Электрика.
     -И как это его угораздило?
     -Проверял электропитание. Шалопай-шофер оставил машину на скорости. А этот лазил под машиной, что-то с электропроводкой на зажигание мудрил. Ну, и случайно замкнул стартер. Машина рванулась, и его сразу насмерть.
     -Да, случай за случаем с летальным исходом. В сборочном клепальщик-ученик тоже умудрился – шею себе бойком клепального молотка пробил. Два смертельных случая за год. Давно на заводе такого не было. Лутин  с февраля ходит злой, как черт, на всех рычит.
     -Тут зарычишь, - проговорил шофер, - ему по итогам-то года светило минимум выдвижение на Госпремию за успешное освоение выпуска нового изделия в условиях серийного производства. А теперь «светит» выговор за такую технику безопасности.
     -Ну, нет. Он найдет кого подставить. Не знаешь, что он привез на этот год из Москвы? Твоя ведь в плановом отделе работает.
     -Говорит, ничего хорошего: конверсия, хозрасчет, ширпотреб. Объем государственного заказа много меньше прошлого года.


                3

   Дела заводские не были безразличны для тех, кто отдал заводу лучшие годы жизни, а потому заводчане пристально следили за перестроечными действиями заводского руководства, которое по весне в лице директора Лутина вновь вылетело в Москву. Во время столичных командировок Лутин предпочитал останавливаться в гостинице, хотя при желании мог пожить денек дугой у свояка, занимавшего видное место в министерской иерархии. И вот на этот раз супруга настояла, чтобы он побывал у ее сестры, жены Сологубова. Таким образом свояки оказались за одним гостеприимным столом.
    Они внешним видом своим  представляли полную противоположность друг другу: Коренастый толстяк Сологубов и баскетбольного роста худощавый Лутин. Вячеслав Ильич Сологубов в юности не был столь округл, как сейчас. Теперь в паре со своей супругой он сильно напоминал пузатенькую часть буквы Ю. Не помогало и то, что он уговорил Валентину не ходить в туфлях на шпильке, уравниваясь с нею в росте за счет обуви на высоком каблуке. Когда-то он был стройным парнем среднего роста. Молодым специалистом после института по распределению попал он в Сибирский совнархоз. При упразднении совнархозов начальник Сологубова ушел в министерство машиностроения, а его рекомендовал директором Новосибирского завода. Молодой технически подкованный общительный Сологубов завоевал симпатии заводчан и тем, что не было у него по делам службы любимчиков. Он пришел на завод в директорское кресло тогда, когда Лутин был начальником сборочного цеха. Дружбы на работе у свояков не получалось, семьями тоже встречались редко. Странно сказать, но Сологубов завидовал независимости поведения Лутина и недолюбливал его. Он видел, что Лутин считает себя более одаренным командиром производства, нежели новый директор, а потому на директорских совещаниях делает подначки. Однажды Сологубов охладил-таки пыл самого молодого и самого заносчивого начальника цеха, предупредив, что не собирается терпеть у своих подчиненных замашек мальчишества.
   После того, как Сологубова взяли в министерство начальником Главка, а затем назначили заместителем министра, он не сделал ни малейшего движения, чтобы помочь Лутину занять кресло директора завода. А тот, став директором, не менялся характером, позволяя проезды и критику в адрес министерского начальства. Но для Сологубова власть предержащие всегда являлись людьми непререкаемого авторитета. И при этой застольной встрече он с неприязнью подмечал напористость и независимость суждений свояка. Желая подпортить гостю настроение, Сологубов в самой задушевной форме поведал, что благодаря успешному техническому перевооружению производственных мощностей Новосибирский завод в министерстве на хорошем счету, и есть мнение при благополучном завершении заводом производственного плана текущего года представить к правительственным наградам его руководство. Неприятность для Лутина здесь заключалась в намерении министерского руководства представить к званию Героя Социалистического Труда главного инженера Сергеева. Лутину же «светил» орден Ленина.
   Да-а. Вячеслав Ильич знал, как испортить настроение самолюбивому директору, но он не предполагал, к каким последствиям приведет его преждевременная информация.
    После этой командировки Лутин решил действовать по- перестроечному. Он прекрасно видел, что оборонную промышленность ждут тяжелые времена, коль скоро все министерские службы встревожены слухами о сокращении госзаказа, о выпуске ширпотреба на условиях хозрасчета. Следовательно, годами сложившиеся методы хозяйствования превращались в фикцию. Привычное «даешь план любой ценой» при новом финансировании было невозможно. Напрашивался неутешительный вывод: увеличение выпуска товаров ширпотреба возможно только за счет поиска внутренних производственных резервов да за счет повышения производительности труда. Экономика становилась слишком экономной. Ко всему прочему Закон о государственном предприятии предписывал выборность руководителей всех звеньев. Но где же принцип единоначалия, который был так привычен и по-армейски понятен? Для чего печатают всевозможные статьи в прессе, которые дискредитируют и партию и власть? За партию Лутин, не задумываясь, готов был идти в праведный бой против любых превосходящих сил. Марксистское учение и материалистический подход к жизни он впитал с молоком матери. Перестроечные заигрывания с религиозными и неформальными течениями у Лутина вызывали чувство недоумения и огорчения. Он искренне считал такую идеологическую работу пустой тратой времени. Религию, кроме как духовными костылями для слабых духом, он не воспринимал, следуя в этом за американским писателем Марком Твеном. Кому сейчас потребовались эти костыли? И вот к предстоящему 1000-летию Крещения Руси здесь в Сибири, месте проживания людей всех наций и вероисповеданий, перестраивают единственно действующий деревянной постройки Собор Православной церкви в каменный, а также обсуждают вопрос передачи епархии Собора Александра Невского, приютившего Коллектив камерного хора. Темные и нищие духом, в представлении Геннадия Андреевича, еще могли вести спор о первичности или вторичности материи. Для Лутина этот спор давно не существовал: материя первична во всех своих проявлениях, духовность – лишь плод высшей психической деятельности человека. Следовательно, не Бог создал мир и все живущее в нем, а многоликая природная среда, эволюционируя, достигла высот создания Гомо Сапиенс – человека разумного. Человек в своем воображении способен создать неведомые и невиданные процессы. Только человек из всех живущих имеет понятие Бога – как предел человеческих мечтаний и возможностей. Человек создал Бога в своем воображении по своему образу и подобию, человек веками находил в этом идеале нравственности свою опору и спасение. Лутин не нуждался в такой опоре, он не искал спасения в утопиях, привыкнув с юных лет полагаться на свои силы и силы общественных организаций. Еще будучи студентом и комсоргом группы, он ощутил реальную значимость коллективного решения. На заводе тоже с большим желанием занимался общественной работой. Будучи начальником цеха, неизменно выбирался коммунистами в члены парткома завода. Если бы не опора на партийную организацию завода, - не видать бы Лутину успешного продвижения по службе и удачного хозяйствования в качестве директора. Партком был для него надежной, послушной воле директора силой. Но вот в сложившуюся расстановку сил кому-то потребовалось вбивать клин новой общественной организацией, именуемой Советом трудового коллектива.
   Да, тяжела ты, шапка Мономаха!
   Из Москвы Лутин вернулся озадаченным от надвигающихся изменений жизни. На партхозактиве, а затем и на коллдоговорной конференции завода он впервые позволил критику проводимых в стране экономических преобразований. При этом он намекнул, что планируемое повышение оплаты труда для заводчан повлечет сокращение численности работников вспомогательного производства и заводских служб. Тут-то Лутин и выразил озабоченность по поводу однобокой технической вооруженности завода, направленной на выпуск однотипной техники, пообещав укреплять и развивать производство ширпотреба, призвав повернуться лицом ко все более возрастающим запросам общества. В заключение он просто очаровал собравшихся своей критикой бессмысленной войны в Афганистане и выразил надежду, что скоро все сыны родины вернутся в свои семьи.
   Не нужно иметь ни гражданского ни политического мужества для критики руководителей государства за прошлые грехи. Не требуется особой смелости, чтобы все грехи за свершенные нелепости политики вешать на бывшего лидера страны и послушный ему правительственный аппарат. Но Лутин сейчас пылал праведным гневом, и делегаты конференции разразились овациями по адресу своего директора. Ведь директор резал в глаза правду-матку, которая никого из заводских работников не обличала. Лишь хорошо знавшие Лутина поняли, что это его выступление – сигнал для каких-то крупных перемен на заводе.  Перемены пришли стремительно и неумолимо, и начались они с корректировки фонда заработной платы на текущий год по цехам и службам. Со второго полугодия эти деньги, а следовательно и план выпускаемой продукции уменьшились всем цехам. И вот на очередном партийно-хозяйственном активе Лутин убедил собравшихся в целесообразности передачи производственных мощностей вспомогательных цехов для аренды местной промышленностью и высказал намерение добиваться в министерстве немедленной передачи экспериментального цеха на баланс Главка по науке. Есть в отрасли свои НИИ, пусть заберут экспериментальный цех завода в их подчинение. И по поводу этого предложения Лутина профком не нашел ущемления интересов трудящихся, поскольку завод гарантировал предоставление рабочего места высвобождающемуся работнику в цехах основного производства.
   У директора с главным инженером установились натянутые отношения. Директор использовал несчастный случай в транспортном цехе для дискредитации главного инженера перед министерством и добился вынесения ему выговора. Когда же молодой клепальщик в сборочном цехе то ли по баловству, то ли по недомыслию применил клепку навстречу себе, смертельно травмировав себя вылетевшим бойком, Сергеев не ждал от директора пощады. На директорском совещании Лутин нагнал страха на руководителей всех заводских служб. Он обозвал их убийцами, которые забыли дорогу в цеха и не знают условий труда рабочих. Впервые Лутин назвал Сергеева не по имени и отчеству, а «товарищ Сергеев». Он так и сказал:
     -С такими кабинетными производственниками, как товарищ Сергеев, мы не застрахованы от подобных нелепостей.
   На том совещании начальник цеха оснастки – известный всем «семь на восемь» - находился в таком оцепенении, что было непонятно, сидел он или стоял у стола совещания, готовый гаркнуть: «Будет сделано, Геннадий Андреевич!» Грузный начальник центральной заводской лаборатории глотал валидол. Но главный инженер сидел на совещании, как всегда, невозмутимый и скупой на эмоции. Выругавшись, директор ограничился на сей раз приказом по заводу, обязывающим претворить в жизнь ряд мероприятий, повышающих уровень техники безопасности. Только день совещания этим не кончился: начальник заводской лаборатории, придя домой, вызвал «скорую». Дежурный врач собрался было забрать  больного в стационар, да проконсультировался по телефону с главным врачом. В результате больного человека оставили дома, и к утру тот скончался от острой сердечной недостаточности.
   Этот случай не остался без внимания заводской многотиражки. Но акцент делался на том, как Лутин дал нагоняй главному врачу заводской больницы, который в погоне за показателями больничного плана и стационарных-то безнадежных больных выписывал поскорее домой.
   Во время поездки на дачные участки Миланов с Гвоздевым не предполагали, что судьба экспериментального цеха решена, что директор завода уже имел разговор по ВЧ с министром и поставил вопрос ребром: или заберут Сергеева с завода, или уйдет он, Лутин. Только с кабинетными учеными он работать в новых условиях хозяйствования не может. Министр посоветовал Лутину не горячиться и лично прибыть в столицу для решения столь непростого кадрового вопроса. Тогда же министр дал задание куратору Новосибирского завода выяснить причины резко обострившихся отношений двух ценных работников. Куратор в своей поездке узнал следующее: директор и главный инженер с некоторых пор не разговаривают и общаются через секретаршу общей приемной. Сергеев крайне недоволен условиями перевода технических служб и вспомогательных производств завода на новые условия хозяйствования. Предложения директора о переходе на хозрасчет поддержаны общественными организациями завода. Последнее обстоятельство сыграло для министра решающее значение, и он при встрече с Лутиным пошел на выполнение его требований. Поскольку Сергеев тем же куратором был уведомлен о вариантах предстоящих решений, то последовал приказ министра о снятии главного инженера завода в связи с назначением его заместителем начальника Новосибирского научно-исследовательского института авиации.


                4

   Весна для Владимира Миланова началась довольно удачно, но закончилась не без неприятностей, которые последовали вслед за садоводческими увлечениями. Однажды после совместной поездки Гвоздев предложил Владимиру зайти к нему, благо, жили они в одном районе. И вот вошли они в четырехкомнатную квартиру, которая показалась Владимиру не уютной. В прихожей взгляд упирался в дверь совмещенного санузла, рядом с которым был вход на кухню, а вдоль глухой стены шел длинный коридор до дальней комнаты. Ближние три комнаты смотрели дверными проемами в коридор, причем вторая от кухни комната не имела двери и выходила в коридор во всю ширину. Эта проходная комната была самой просторной.
      Пока Миланов осваивался с планировкой комнат, из кухни появилась сухонькая седенькая старушка. Она просияла сморщенным лицом навстречу сыну, потом вопросительно посмотрела на Владимира.
     -Мам, нам бы поесть, - проговорил Гвоздев.
     -Здравствуйте, - сказал Миланов.
  Старушка едва кивнула головой и, повернувшись, легко проследовала молодой походкой в конец коридора. Гвоздев тотчас помог Владимиру Миланову раздеться, выделив ему шлепанцы. После этого гость прошел на кухню, где уставился в окно. Вид во двор не открывал ничего примечательного, однако он продолжал смотреть на улицу.
     -Идитё-о, всё готово-о, - проговорила старушка нараспев, появляясь в проеме кухни.
     -Идем, - пробасил Гвоздев, приглашая Миланова в комнату матери.
    Миланов до этого бывал у Гвоздевых, но мимоходом и не далее кухни. Тем не менее он был представлен жене Гвоздева: Полине Анатольевне, которая работала в парикмахерской и сейчас отсутствовала. Видел Миланов и дочь Полины – рослую белокурую девицу. Знал, что зовут ее Аней, знал, сколько ей лет. Из всей гвоздевской семьи не видел он лишь мать Леонида. Теперь он переступил порог ее комнаты, где начинался суверенный мир престарелого набожного человека не городского мировоззрения и способа хозяйствования. Справа, в углу комнаты, стоял деревенский умывальник с ведром под раковиной. В другом углу был установлен старенький холодильник, а над ним - хлебница. Противоположная от входа стена комнаты имела окно. У окна в правом углу – иконы. Перед ними лампада, подвешенная к потолку. Под иконами – старый комод. На нем стоял ламповый радиоприемник. Здесь же находились парфюмерные принадлежности, состоящие из нескольких коробочек с флакончиками духов. Флакончики были непочатыми и служили, очевидно, лишь доказательством внимания детей к престарелой матери. На стене – небольшой ковер. Слева от него к домашнему иконостасу примыкала вместительная рамка с фотографиями детей и внуков. Завершало великолепие стены произведение изобразительного искусства – клеенчатый рисованный коврик. На коврике изображена деревенская идиллия в виде пары коров, забравшихся в тихую речку. Двухвесельная лодка заметна в заливе. Морды коров склонились к траве, то есть коровы пасутся не выходя из воды. Хвосты животин нависли над противоположным берегом. Тут же лихой художник изобразил лесную поляну и влюбленную парочку, которая едва умещала свои телеса на крылечке миниатюрного домика.
   Охватив убранство комнаты одним взглядом, Миланов присел к столу рядом с Гвоздевым, где их ждали тарелки с супом, кружки с молоком и хлеб.
     -Мам, садись с нами, - пригласил Леонид старушку, которая склонилась седенькой головой над вязанием.
     -Не хочу, я поела, - отвечала та, не отрываясь от работы.
   Мужики в один момент опорожнили тарелки, затем взялись за кружки. Поев, Гвоздев кружку и ложку положил в тарелку и вышел из комнаты. Миланов тоже управился с обедом, но сидел возле стола, в упор рассматривая висевший на стене «шедевр» изобразительного искусства.
     -Что, батюшка, али не наелся! – спросила старушка, подходя к столу. – Давай добавлю.
     -Нет, что вы! – спохватился Владимир, тотчас перевернув в тарелку кружку и бросив туда же ложку, как сделал Леонид.
   Старушка убрала со стола и вымыла посуду, затем уселась вновь за вязание. Тем временем гость не знал, что делать. Просто встать и уйти он считал неприличным.
     -Ты, чай, с Леней работаешь? – затеяла разговор хозяйка.
     -Да, бабушка, мы с ним в одном цехе работаем.
     -Зови меня баба Вера. А тебя как величать?
     -Владимир.
     -Родители-то живы ли?
     -Нет.
     -Много война положила людей, царство им небесное, - перекрестилась хозяйка.
   Владимир не стал говорить, что родился после войны.
     -Ты, чай, крещеный?
     -Крещеный, баба Вера.
     -Это ладно. Нынче народ-то больно балованный: ни постов, ни праздников не блюдут. Давай им, чтобы каждый день праздник был. Дак откудова всего наберешься!
     -Баба Вера, нравится вам в городе?
     -Конечно нравится, нынче только бы и жить. Одно плохо – Бога забыли. Это мыслимо ли дело – на такой город одна церковь.
     -А у вас на родине много церквей?
     -И-и, сколько их порушили! И храмы-то были – на любование. Сейчас вот в городе храм-то облагораживают, все внутри мрамором обделывают, как в метро. А вы-то как работаете? Как Леня – сынок мой! Ценят ли ево?
     -Леонид Степанович хорошо работает. Он – лучший слесарь-сборщик не только у нас в цехе. И на профсоюзной работе его уважают.
   Мать просияла от этих слов, потом глубоко вздохнула старческой грудью и углубилась в воспоминания, обретя в Миланове покорного слушателя.
     -Он тихой рос да послушной, деловой – прямо весь в отца. Отец-то его с войны не вернулся, - проговорила она печально и перекрестилась. – Пришлось Лене-то с первого класса летом работать. Вот он в подпасках выучился плести корзины, сплел первую, а она не стоит и не лежит, - засмеялась старушка дробным смехом. - И смех и грех, - проговорила она, прокашлявшись и смахнув слезинку. – Сказать, дак он обидится. Приладила я ее для наседки, чтобы вывела цыплят. Подрастать стал, все у ево получаться стало. Глядишь, стайку для скотины сдолбит, крышу на дворе подремонтирует. А дрова примется колоть, дак не гляди, что парнишка, и мужику не угнаться. Так и рос. Выучился, в техникум после семилетки поступил. Из армии вот в Сибирь завербовался на завод, иначе бы из колхоза никак не выбраться.
   Она неожиданно прервала рассказ и прислушалась к шуму в коридоре.
     -Явились, супостаты. Господи, прости мою душу грешную, - проговорила, крестясь, баба Вера.
   Миланов прислушался. В коридоре явственно обозначилось движение людей. Из соседней комнаты послышался в коридор девичий возглас:
     -Мам, а дядя Леня не один пришел.
     -Леонид! – послышался голос Полины. – Ты кого от нас прячешь?
   Затем забубнили голоса на кухне и снова приближающийся голос Полины:
     -Наверно, я все же хозяйка квартиры.
   Дверь комнаты бабушки Веры распахнулась, в ее проеме нарисовалась ядреная фигура сорокапятилетней женщины с пышной прической из рыжих волос. Светло-карие глаза ее смотрели добродушно и уверенно.
     -Володя, что это ты уединился? Пойдем на кухню.
   Владимиру не оставалось иного, как идти вслед за Полиной. Закрывая за собой дверь комнаты, он попрощался:
     -До свидания, баба Вера.
   Старушка в ответ лишь кивнула склоненной над вязанием головой. Полина уже в коридоре фыркнула:
     -Успеешь откланяться, кавалер.
   И закрутилась для Миланова карусель жизни. Хозяйка загорелась желанием побить все рекорды гостеприимства. Она заставила гостя принять ванну, выделив ему из запасов мужа нижнее белье. Повсюду раздавался ее голос:
     -Анюта, посмотри за борщом. Леня, полежи, обсохни, скоро сготовим. Анюта, подай Володе полотенце, я забыла.
   Владимир блаженствовал в ванне среди взбитой мыльной пены шампуня. В дверь  раздался короткий стук. Он слышал последнее громогласное распоряжение Полины и знал, кто может быть за дверью. Не вылезая из пенной воды, он столкнул дверной шпингалет и принял в приоткрывшуюся дверь из рук Анюты махровое полотенце. Та улыбнулась, окинув Миланова быстрым оценивающим взглядом. Это побудило Владимира, закрыв дверь, встать во весь рост и рассмотреть свое тело в зеркале. Он остался собой доволен, считая, что в любом случае выглядит не хуже плакатного мускулистого мужчины, изображенного на пришпиленной к двери журнальной вставке. Только растительности на груди да в бороде Миланова было явно меньше. Не успел Владимир, вымывшись, выйти из ванной, как Полина встретила его рюмкой водки.
     -Выпей скорее, с легким паром, - увлекала она его на кухню.
   Как ни отговаривал он хозяйку, Полина заставила Аню выстирать его маечку и носовой платочек. Остальные недельной давности одежки он благополучно спрятал в рюкзак. И вот Анюта появилась из ванной с выстиранной маечкой, встряхнула ею перед Милановым.
     -Видишь!
   Маечка белела, как новая.
     -Молодец! – восхитился Владимир.
     -Мам, он сказал, что я молодец, - тотчас поделилась Аня похвалой с Полиной.
     -Что молодец, то молодец, - подтвердила та, - хозяйка хоть куда.
   Полина усадила всех за стол и выставила с торжественностью бутылку водки.
     -Ну, за знакомство, - предложила она тост, однако Леонид от водки отказался. Тогда догадливая жена выставила бутылочное пиво.
   Мать с дочерью заторопили Владимира, и ему пришлось выпить первому. Какое блаженство для одинокого мужчины сидеть за щедрым семейным столом! Скоро дело у компании, вернее, у Владимира с Полиной дошло до песен. Леонид ушел к себе. Анюта в своей комнате крутила магнитофонные записи. Из кухни раздавался стройный дуэт довольно приятных голосов. Владимир с Полиной слаженно пропели несколько песен 50-х годов и остались довольны друг другом.
     -Вот кого бы в зятья, слышь, Анюта! – кричала захмелевшая Полина, вгоняя в краску гостя. Затем она пустилась в откровения.
     -Анютка у меня деловая, вся в меня. Ее отец очень любил, а меня мой Петя на руках носил. И по дому все сам делал, не считаясь ни с какой работой. Он примется стирать, а я сзади на него повисну, руками шею обхвачу. Он меня так на себе и таскает.
   Женщина смахнула слезинку:
     -Попал в аварию. Анютке шесть было. Одна ее поднимала, ничего для нее не жалела, все ей останется. Росла она у меня бойкая, и сейчас все ходы-выходы знает, уж не пропадет. А Леня – совсем другое дело. У него все чтоб по полочкам было: где мужская работа, а где женская. Это его мышь белая так воспитала, - вдруг весело и беззаботно рассмеялась Полина, - как у Райкина: «Ну, ты, мышь белая, времени второй час, а я без стакана!»
   Владимира больно резанула эта шутка по отношению к бабушке Вере.
     -Ты оставайся у нас, - предложила Полина, - куда пьяному, еще заберут. Никто дома тебя не ждет. Завтра пятница, в субботу Анюта не работает. На Первомай вместе сходим. Ах, Лене забыла сказать: надо кладовку в овощехранилище переделать. Леня! – закричала она.
   Так Миланов оказался на ночлеге в чужой квартире: на диванчике в проходной комнате. Как было отказать ему в помощи Гвоздеву, которому он был обязан многими своими успехами в садоводческих делах. Они за день сноровисто перелицевали кладовку, и за эту работу их вечером хозяйка по очереди расцеловала. Она и Анюту заставила поцеловать мужчин, чему оба не противились. Но Миланову тот поцелуй не принес радости, поскольку губы Анюты были безвольны, бесстрастны и холодны.


                5

   Тем не менее из гостей Миланов шел в приподнятом настроении, предвкушая радости предстоящего свидания. Свидание состоялось, и провели они с Анютой субботний день в экскурсиях по многочисленным магазинам. Конечно же, зашли и в ювелирный, где в шутку примерили обручальные кольца. В итоге Владимир не удержался и купил Анюте малюсенькое серебряное колечко с крошечным камушком. Так что после прогулки заявились они на квартиру Гвоздевых поздно вечером в приподнятом настроении. Анюта открыла дверь своим ключом, а в квартире – ни души.
     -Куда они все подевались? – встревожился Владимир, но молодая хозяйка ничуть не обеспокоилась отсутствием старших.
     -Мать с дядей Леней в гости к знакомым уехали, а бабушка, наверное, к своей подружке ушла. Они по воскресеньям в церковь ходят.
   Гость почувствовал себя в большой безлюдной квартире очень неуютно, а Анюта принялась привычно хозяйничать на кухне. Вскоре она пригласила его к столу и так же, как мать, прикрикнула:
     -Ешь, давай!
   Более того, выставила бутылку.
     -Спирт будешь! – спросила она.
   Владимир в ответ лишь кивнул головой, поскольку такой прием ему и не снился.
   «А, гулять, так гулять!» - решил он, принимая из рук хозяйки рюмочку спирта.
   Потом Анюта повела его в свою комнату, сама же ушла в ванную. Вернулась она такая свежая и ароматная, что Владимир не сдержался и обнял ее, поцеловав быстро отклонившееся лицо девушки в щеку. Он приподнял ее, ловя и не находя жадными губами ответных губ. Аня продолжала играть с ним, уклоняясь от поцелуев и весело смеясь. Затем проговорив: - Не надо, я сама, - она выскользнула из его рук, подошла к тахте, сбросила с себя халатик и юркнула под одеяло, призывно глянув на кавалера. Владимиру не оставалось иного, как раздеться и пробраться к Анюте под одеяло. Затем он откинул край одеяла, открыв обнаженную женщину по пояс, и легонечко дотронулся горячими трепетными губами до белого женского плеча, до мололчно-белой груди, склонился к лицу Анюты и заглянул в ее безмолвные глаза.
     -А еще можно что-нибудь поцеловать?
     -Можно, - отвечала она, усмехнувшись, не отрывая взгляда от потолка. Владимир осторожно убрал одеяло, открывая великолепие женского тела. Они припали друг к другу.
     -Ах ты, мой сладкий! – выдохнула Анюта, высвобождаясь из его объятий. Утром она подняла Владимира требовательным восклицанием:
     -Хватит спать!
   Он тотчас поднялся, умылся и на кухне смело обнял ее. Она освободилась из объятий со словами: «Я сама» и пошла к себе в комнату, где, не раздеваясь, откинулась на тахту.
   Весь первомайский день были они вместе. Не поленились сходить на демонстрацию и пройти с колонной демонстрантов мимо трибун. Среди обкомовских представителей Миланов увидел директора завода Лутина, которого, оказывается, избрали членом бюро обкома.
   Но вот вечером на квартиру вернулись хозяева, и пришлось Владимиру Миланову идти домой. Проводить его на лестничную площадку вышел лишь Леонид.   


                6
     Мог ли предполагать Владимир Миланов, что на него той весной обрушится полоса жизненных невзгод! А началось всё на работе, когда в понедельник к его кульману подошел коренастый мужичок лет пятидесяти, о котором все знали, что он шофер директора завода. Этот полпред заводской власти был частым гостем экспериментального цеха по нуждам ремонта то директорской «Волги», то директорского катера. В тот день он притащил сломанную железяку со шлицевым валом для составления по ее образцу чертежа и изготовления годной детали. Как старший в конструкторской группе, Миланов мог спихнуть внеплановую работу на напарника. Да только что-то взбунтовалось в нем от бесцеремонности вручения внепланового заказа, и он отправил посетителя с железякой аж к начальнику цеха, минуя начальство по подчинению своему в лице заместителя начальника цеха Боровика.
     -Ты что! Это же директорский шофер! – подскочил к нему технолог Рутов, как только посетитель вышел. В раболепной голове Рутова никак не укладывалась даже мысль о возможности подобного отказа.
     -А по мне хоть уборщица директора, - заявил Миланов и был поддержан конструкторами своей группы. Но видевшие эту сцену технологи неодобрительно покачали головами.
   В среду на совещании у начальника цеха Владимир нагрубил Боровику, и в четверг его поведение разбирали в профсоюзной группе инженерных работников цеха. Здесь-то Семен Давыдович Боровик, будучи неосвобожденным парторгом, и зачитал заявление, поступившее от бывшей жены Миланова. Надежда повествовала о постыдном отношении бывшего мужа, как отца, к несовершеннолетней дочери. Миланов прекрасно знал свою бывшую, знал ее склоннось к пароное. Он понимал, что у Надежды инстинкт материнства переходит в животный страх. Он думал, что на его работе никто не одобряет подобных кляуз. Ведь приходилось же сослуживцам на собственном опыте сталкиваться с нечто подобным, и стоило ли акцентировать внимание на этом. Но заявление-кляуза было зачитано: «Прошу оградить мою дочь от посягательств бывшего мужа на ее девичью честь, поскольку с раннего детства он питал к ней интерес как к будущей женщине. Только моя самоотверженная материнская любовь уберегла мою беззащитную крошку от гнусных замыслов злодея, который ведет развратный образ жизни и водит компанию с такой же шайкой отпетых негодяев».
   После прочтения заявления Семен Давыдович поведал собравшимся о своей беседе с бывшей женой Миланова. «Это очень заботливая женщина», - сказал он. Миланову насчет бывшей жены было все ясно, и он никак не мог понять, насколько серьезно говорит об этом парторг. Оказалось, что всерьез. Боровик предлагал применить в отношении непокорного конструктора административные санкции. Он просил у профсоюзной группы разрешения на увольнение Миланова. Экспериментальный цех передают отраслевому НИИ для укрепления Опытного производства, а там, по мнению Боровика, не место таким строптивым работникам, как Миланов.
      Не столько обидно было Миланову, сколько противно слушать нелепые речи парторга. Он мог бы, как беспартийный, возмутиться и уйти из экспериментального цеха в механический. Тем более, что его туда снова приглашали. Но для него привычная рабочая семья была здесь. К тому же он попробовал «почем фунт лиха» на основном производстве, и в механический цех переходить не собирался. Не стал он оправдываться. Он верил, что профсоюзная группа здесь оценит все правильно, поймет утрированность освещения кое-каких, все же имевших место, фактов. Он лишь сказал, что нечего валить на его голову те грехи, каких не было, с него хватит и своих.
    Владимира Миланова оставили в экспериментальном цехе, однако неурядицы жизни для него на этом не кончились. В один из выходных съездили они с Анютой в садоводческое общество. Здесь у Владимира был пока не благоустроенный, не обжитой участок. Но Анюта не бывала и на обжитом участке своего отчима, потому что ее мать не баловала вниманием сад-огород Леонида Степановича Гвоздева.Так что в той поездке Миланов оказался для Анюты в роли гида садоводческих мест. С утра субботним прохладным днем намерзлись они на берегу реки в ожидании парома, затем полчаса шли пешком до участков по весенней дороге. Так что первая и последняя совместная поездка за город отбила у практичной Анюты всякое желание к садоводческим делам. Она не согласилась остаться на ночлег ни у отчима, ни у Миланова. Вернулись они тем же днем в город отчужденными. Поэтому Полина не выказала гостю обычного радушия. В одиночестве на кухне Миланову довелось услышать часть разговора дочери с матерью, затеянному в ее комнате.
     -Чо, чо! – громко возразила Анюта матери. – Сплошное болото да собачья будка – вот и вся дача.
     -Да-а, ни квартиры, ни машины, ни дачи, -  сокрушалась Полина.
     -Я сразу говорила, что с подселением жить не буду, - напомнила ей дочь.
   Миланову слушать такие откровения было тошно. «Никто еще и не приглашает», - мелькнула раздраженная мысль. И все же он увидел себя со стороны и сделал не утешительный вывод. Чтобы как-то выйти из неловкого положения, он в коридоре громко спросил:
     -Баба Вера дома?
     -Дома, а тебе зачем? – отозвалась Полина из комнаты дочери.
     -Леонид просил ей сказать, - нашелся Владимир с ответом и прошел мимо примолкших собеседниц в комнату матери Леонида Гвоздева.
     -Здравствуй, баба Вера.
     -Здравствуй, Володя, садись, батюшка, вот сюды, - указала старушка на стул слева у входа рядом со спинкой кровати, продолжая подметать в совочек мусор с пола. Ее обращение – «батюшка» - напомнило Владимиру его мать. Мать была набожная, и будь сейчас в живых, была бы под стать бабе Вере. Ему вдруг вспомнились годы детства и время учебы в школе, когда в кабинете физики мальчишкам доверяли самостоятельно крутить фильмы, мастерить телефонную связь и другие практические вещи. Не эти ли начала навыков зародили в Миланове желание познать технику более глубоко, и он после восьмилетки поступил в техникум. А ведь всупительные экзамены он едва не сорвал из-за болезни. К счастью он вовремя справился с простудным заболеванием, хотя метался в жару несколько дней. В те дни мать не отходила от него, поила чаем с малиновым вареньем и все приговаривала:
     -Полегчало ли, батюшка мой родимый.
   Но вот болезнь отступила. Сдал Владимир экзамены в машиностроительный техникум и все годы учился на стипендию. Надеяться ему было не на кого. И так намучился он той студенческой жизнью, что не задумываясь махнул после окончания техникума из родного края в далекий Новосибирск.
     -И-и, куда ты, болезный, собрался? – прервала баба Вера воспоминания Миланова.
     -В сад ездил, - ответил он.
     -Леонид-то там?
     -Там. Копает все подряд.
     -Рано еще садить-то. Только морковь, а более ничего.
     -Там, баба Вера, у некоторых в парниках уже огурцы по третьему листу. Вы сегодня в церковь-то ходили?
     -Была, батюшка, в церкви. Отстояла и заутреню и обедню. Приехала, ног под собой не чую. А ты откудова родом-то?
      - Из Ярославской области.
     -Эва, то-то я чую, выговор-то наших краев. Я родом-то из-под Нерехты.
     -Это от нас недалеко. Только я оттуда давно уехал.
     -Знать, так тебе на роду было написано, а волжский говорок-то не спрячешь, небось.
     -Верно, есть немного. Баба Вера, а как вам климат в Сибири?
     -Грех Бога гневить, климат неплохой, только сухо бывает да ветрено. За месяц, глядишь, ни дождичка. Куда это годится? Бывалоча, у нас до обеда дождик-то примется разов пять.
     -Зато в этом году с весны и здесь поливает каждый день.
     - На все воля Божья, - перекрестилась баба Вера и зашептала: «Отче наш, иже еси на небесех. Да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое…»
   В коридоре послышался смех Полины и визг Анюты.
     -Вот кобылы необъезженные, - вырвалось у бабы Веры. – Господи! Прости мою душу грешную.
     -Ладно, баба Вера, мне пора домой.
     -Куда ты, болезный, торопишься. Посиди со мной, старухой. Я тебя ужином накормлю.
     -Нет, спасибо. Хоть завтра и праздник, а надо пораньше. Я потом к вам как-нибудь в гости приду.
     -Да, великий завтра день, святой день. Так и батюшка сегодня на проповеди сказал: «Святой день Победы».
     -Баба Вера, я хочу нынче на участке посадить картошку и помидоры. Не рано ли в мае?
     -Помидоры-то до дня Троицы и не вздумай, а картошку можно за неделю до Троицы.
     - А когда Троица?
     - Нынче она рано, 16-го по-старому, это, считай, в конце мая, в воскресенье.
     -Ясно, значит, двадцать девятого, - прикинул Миланов в уме. – Ну, до свидания.
     -До свидания, милок. Дай-ка я тебя перекрещу.
   Она остановилась перед Милановым ростом ему едва ли по грудь и высоко подняла над головой правую руку, осеняя его крестным христианским знамением.               



                Глава пятая

                1

    Владимир Миланов находился в том возрасте, когда человек полон творческой и физической энергии. Ему удавалось всё, от него зависящее. Тем не менее личная жизнь его шла так серо и беспросветно, словно был он изгоем, не достойным перспективы на лучшую долю. От неурядиц личной жизни его отвлекали лишь увлечения рыбалкой да садоводчеством. Уже много лет одиночкой стоял он по месту работы в очереди на получение однокомнатной квартиры, время от времени получая от профсоюзной организации дружеские советы решить свой жилищный вопрос за счет женитьбы на одинокой обеспеченной женщине. Но таких женщин рядом с Милановым не появлялось, к тому же он не умел быть меркантильным в любви. Так что своими успехами на работе и в садоводческих увлечениях он лишний раз бередил себе душу: для кого стараешься? Без надежды на улучшение жизни нет к ней интереса. Даже напарник по рыбалке слепой Михаил жил мечтою на изменение своей судьбы к лучшему. Благодаря жене он планировал сделать на глазах операцию в только что построенном комплексе «Микрохирургия глаза». Городской филиал МНТК намечали открыть к концу текущего года, а у Насти – жены Михаила - там работал младший брат, и она хлопотала оформить мужа на операцию до официального открытия медицинского комплекса.
   Радуясь за напарника по рыбацким увлечениям, Миланов все чаще вспоминал слова Хемингуэя насчет того, что человек сам себе портит жизнь, а потом живет своей испорченной жизнью. Так кто же испортил его жизнь, если с Надеждой они поженились не из расчета, но по любви! Не их вина, а их беда, что Надежда, воспитанная в условиях обывательского домостроя, после рождения ребенка помешалась на инстинктах материнства. Весь окружающий мир вдруг представился ей враждебным, напичканным врагами её семейному счастью. Собственно, она была недалека от истины, утверждая, что все живут, думая только о себе, и готовы ради личного благополучия на любую подлость. Однако эта доля истины постепенно гипертрофировалась у Надежды в постоянную подозрительность к мужу. Так что пришлось Миланову ради спокойствия любимых жены и дочери уйти из семьи. И вот подросшая дочь преподнесла сюрприз, приехав к отцу с заявлением:
     -Папуля, я решила уйти от мамы и жить с тобой.
   Владимир спросил, знают ли мать и бабушка Кати о таком ее решении.
   Дочь ответила утвердительно, добавив свои суждения:
     -Знаешь, какая мамка дура! Про тебя все наговаривает, ну что попало! Ее бабушка ругала.
   Владимир успокоился, но не надолго. Хотя поступок дочери, вроде бы, восстанавливал справедливость, однако отцу не нравилось, что дочь конфликтует с матерью. И вот в субботу перед Троицей они с Катеной съездили на садовый участок, отвезли  под пленку – прозрачный полиэтилен – несколько корней помидоров. Тем же днем они вернулись домой, потому что в «собачьей будке», как прозвала времянку Миланова голубоглазая Анюта, если и не царил собачий холод, то было очень неудобно. Дочь в тот день умаялась. Уложил ее Миланов на раскладушку, а сам долго не мог заснуть из-за  беспокойства о дальнейшей судьбе своего чада. Пришла рабочая неделя, и в понедельник разбудил он дочь пораньше, расспросил о ее планах на день. Вроде бы, гордость должна была переполнять его: что дочь предпочла отца. Но он не только ни с кем не поделился на работе этим событием, а все больше озадачивался случившемуся. Что дальше делать, он пока не знал. Ему было совершенно ясно, что для обихода и повседневной заботы для дочери мать необходима, как воздух. Когда вечером дочь в очередной раз затеяла разговоры о том, что ее, очевидно, мучило и относительно чего она искала у отца поддержки, заявив, что мамка плохая, всех ругает, на всех наговаривает, у Владимира сорвалось искреннее:
     -Вот что, сопля. Чтобы я больше плохого слова о матери от тебя не слышал!
     -Дочь вздрогнула, посмотрела на отца с испугом, но без обиды. Тогда Владимир, сдерживая горечь, глухо пояснил:
     -Это бабушка ее может ругать, или я, так как она была моей женой. А для тебя она мать, переживает за тебя, из-за тебя с ума сходит. Когда ты была крошечная, ты ведь никому не была нужна, никто за тобой не убирал – только мать. Да я иногда помогал, - добавил он чуть слышно и продолжил: - сейчас ты выросла, всем становишься нужна. Видишь, бабушка зачастила к тебе и у себя привечает. Я думаю, как родителям жальче больных детей, так и детям больную мать или отца больше жалеть надо. Надежда немного не в себе, а ты и не слушай ее слова.
   Столь откровенный отцовский выговор заставил девочку задуматься. Через три дня она заявила:
     -Пап, я пойду жить к маме. Я бабушке уже позвонила.
     -Иди-иди, - заулыбался Владимир от такого ее решения, и словно гора с плеч свалилась у него, а на сердце отлегло. «Господи! – мысленно взмолился он, - хоть бы у них все было нормально».
 

                2

    В очередной выходной Владимир обтесывал на садовом участке осиновое бревно, снимая с него щепу с едва ли не брызгавшим из-под лезвия топора соком. Он только как размялся за работой, а потому трудился с удовольствием и не заметил, как на аллее нарисовался посетитель. Но вот две собаки деловито пробежали по участку и скрылись за будку временного жилья, оставив по очереди на ее углу свои собачьи росписи, как в акте сдачи-приемки жилья в эксплуатацию. Владимир выпрямился с топором в руках, чтобы посмотреть на хозяина собак, которые выбежали на аллею, оббежали своего повелителя и продолжили рейд по соседним участкам.
    Перед Владимиром Милановым стоял сторож, неспешно сворачивая из газеты самокрутку, при этом все время покашливая, словно прочищая легкие перед принятием порции дыма.  Старожил садоводческих мест внешним облачением сильно напоминал огородное пугало. То был костлявый дед с лицом, заросшим щетиной, одетый в свободные одежки. Несмотря на теплое утро и предстоящий жаркий день он был одет в линялые брюки от лыжного костюма да в просторную рубашку и солдатский, удачно висевший на его плечах, китель, не имевший ни единой пуговицы. Экипировку посетителя довершали галоши-тянучки на босу ногу да деревянный жезл-жердинка в руке, которую он прислонил к плечу, чтобы освободить руки для перекура. Но взгляд его был обращен на строителя.
     -Что, отец, идут у меня дела! – спросил Владимир.
     -Дык, мала-мала соображаешь, - проговорил старик, подходя и усаживаясь на обтесываемое бревно. Сел и Миланов напротив на отпиленный от бревна чурбачок. – Токмо осину на фундамент к земле класть негоже – сгниет. Ты первый рядок наладь из чего поинтереснее, - посоветовал дедок, дымя едучим самосадом и показывая рукой на выложенный из булыжника фундамент садового дома, на два ряда сруба на нем. – А бревна-то кривизной в бока не пущай, стены будут у тебя гулять туды-сюды.
     -А что делать, отец, если все бревна кривые?
     -Мотри, налаживай горбинкой вверх, бока ладь протесать чинно по шнуру. Вот на пилораме бы опилить два бока, было бы фартово. А меж рядов-то запазишь любую курву по черте, подтешешь где надоть, и будет ладно. Матерьял-то весь тут? – поинтересовался он, указывая на кучу осиновых бревен.
      -Все на месте, - самодовольно, с удовлетворением отвечал Миланов.
      -Мало будеть, - проговорил дед, вызвав этим заключением не только тревогу, но и возмущение строителя.
   -Как мало? Они же толстые!
      -Дык, прикинь. Венцов пятнадцать надоть. Да подстропильные, да четыре на верхнюю обвязку.
       -Куда столько рядов? Каждое бревно чуть больше двадцати сантиметров толщины. До пола одного ряда хватит, от пола до потолка два двадцать достаточно. Всего от силы двенадцать рядов потребуется, - отстаивал Миланов расчеты при помощи цифр, а в математике он был силен.
      -Дык ты прикинь! Чать, у тебя два венца готовы, да уменьши толщину кажного хотя бы на полпальца. Венцы-то сейчас на паклю не ставь. Дай бревнам просохнуть зиму, а потом вновь пропази сухие. Оне тогда с паклей без поводки лягут. Прикинь ешшо, что клеть-то сруба осядет по высоте, почитай, на вершок.
     Миланов замерил рулеткой высоту двух бревен, срубленных в ряды клети, и убедился, что общая высота этих двух венцов не превышает сорока сантиметров. Это при том, что на нижние венцы идут самые толстые тяжелые бревна. Прав был дед. Получалось, что с учетом более тонких бревен ему их не хватает венца на четыре. На подстропильные балки и верхнюю обвязку немедленно следовало б отобрать подходящие по длине бревешки. Миланов вновь уселся на чурбачок, крайне опечаленным. Нелегко достались ему эти две тракторные тележки осин, более или менее пригодных в деле постройки. Еще где-то здесь добыть бревен не представлялось возможным. К тому же финансы строителя давно пели романсы.
     Заметив его состояние дед кончил курить, взялся обеими руками за посох и посматривал на закручинившегося Миланова.
     -А ить тама дверь у тебя будет, здеся окна пойдуть. Так и коротыши в простенке сгодятся, - показал он на строительный объект.
   Но у Владимира не было и коротышей.
     -У меня ешшо в третьем годе оставили столбы на дрова. А ограду-то ладили под проволоку на сосновый столб. Столбы в пару сажень, добрые столбы. Мне их все жалко было жечь, а тебе они в аккурат на средние ряды сгодятся.
     -У меня денег нет, - удрученно проговорил Миланов.
     -Не беда, мне много не надоть. Вместо сорока столбов напили здеся в лесу пару кубов березы на дрова. Братан ко мне на лошадке заглянет. Так доставь дрова к дому, а столбики к себе на телеге перекинешь.
     -Спасибо большое! – оживился строитель. – А где вы живете?   
     -Дык, здеся и живу, сторожем счас. Дамочка-то ваша, председательша, каждый месяц  деньги привозит или зимой пришлет с кем. Невелики деньги, сорок рублев, а все на харч. Вот счас отвели ешшо участки. Такой полигон получается, разви я один услежу? Токмо собачки и выручают.
   Миланова пронзило чувство сострадательного участия к старому немощному человеку – мастеру не только сторожевых дел.
     -Я переговорю в правлении насчет вас, - пообещал он, затем спросил: - можно сейчас посмотреть у вас столбики?
     -Дык, конечно. Здеся недалеко.
   Они неспешно прошлись по широкой центральной аллее садоводческого общества, бравшей свое начало от домушки старой постройки. То была избушка сторожа: утепленная, с засыпными стенами, обшитыми широченными плахами. Смотрела она окнами в двойных рамах на протекавший вдоль общества ручей. Железная крыша этой постройки приняла под себя не только избушку, но и приделанные к ней сени, которые оказались завалены колотыми березовыми дровами от земляного пола до низенькой крыши. Сени смотрели на главную аллею маленьким оконцем. К этим сеням на улице и были уложены сосновые столбики.
     -Будешь в следующем годе сруб окончательно ладить, дык эти сразу в дело пойдут, - посоветовал дед Миланову.
     -Скажите, а как быть с той стеной, где нет никакого проема? Ведь туда потребуются длинные бревна!
     -Подладь осиновые такой толщины, как эти столбики, протеши заранее, чтоб просохли, а можно из двух столбиков состыковать бревешко во всю длину. В этом годе руби верх и низ из осины, пусть проветрит их. Следующим летом ставь сруб окончательно, тады будет в аккурат, - посоветовал дед и прошел в домик, а Миланов за ним, чтобы уточнить, когда следует ждать появления гостя с лошадью. Он не сомневался, что сможет выполнить условия насчет заготовки дров, так как сохранил некоторые навыки юности и потому был уверен в разрешимости такой проблемы. «А в напарники возьму Гвоздева», - решил он. С этими мыслями Миланов вошел за обитую войлоком дверь и был встречен лаем бросившихся ему под ноги собак.
     -Шарик, Черныш, на место! – скомандовал дед хриплым голосом, проходя в передний левый угол к столу.
   Тем временем Миланов, не ожидавший встретить собак в избе, малость опешил и  оглядел комнату. У порога, справа от входа, стояло помойное ведро под ржавым умывальником. К боку печки с плитой о двух комфорках притулился алюминиевый бачок на табурете. Здесь же на полу стояли пара чугунов да миска для собак.
     -Вы что же, один живете! – спросил Миланов, усаживаясь к столу между двумя металлическими кроватями, с опаской поглядывая в сторону собак, лежавших средь рухляди одежек на одной из кроватей.
     -Нет, с собачками, - отвечал дед.
     -А как вас звать?
     -Эта, Петро я, по батьке Иванович.
     -Меня Владимиром звать, будем знакомы, Петр Иванович, - протянул Миланов хозяину правую руку для рукопожатия и уважительно принял старческую сухую узловатую ладонь.
     -Вот и ладно, Володимир. Тока угостить тебя мене нечем.
     -Что вы, Петр Иванович, не беспокойтесь. Как же вам одному-то здесь? Скучно, наверное.
    -Теперь летом весело. Зимой вот с собачками, к-ха.
   Собаки увидели жест хозяина в их направлении, соскочили с кровати, сделали пробежку к печке, обнюхали миску и вернулись на прежнее место. Один из кобелишек был черный, как смоль, со злыми глазами красноватого оттенка, показывавшими его умудренность и недовольство собачьей жизнью. Хвост у него был крючком, как у лайки, выдавая принадлежность к породе. Он тотчас свернулся калачиком и лишь изредка открывал один глаз, наблюдая обстановку. Второй кобелек был много крупнее и представлял собой помесь дворняжки с овчаркой. Он положил лопоухую голову серой масти на крупные передние лапы и весело поглядывал на посетителя. Собачье любопытство и готовность к дружелюбному знакомству светились в его глазах.
     -Давно вы здесь живете? – любопытничал Миланов.
     -Всю жисть.
    - А сколько вам лет?
     -Дык, я с восьмого года.
   «Ровесник моей матери», - мелькнула сострадательная мысль в голове Миланова, и он продолжил разговор:
    -Одному-то тяжело жить.
    -Привык. Здеся ране точка была, конезавод. Потом все нулировали, поселок снесли. Я тада дуги гнул, плотничал, в город ходил подряжаться.
    -Лазят, говорят, здесь?
     -Дык, конешно дело. Рази я один услежу. На той неделе были трое ребятишек на коняшке. Сказали, что с Тишина.
     -А где это Тишино?
     -Отсюдова верст десять вверх по реке. Тама ихний совхоз. У меня они выпили мала-мала, мене налили. Сидят, хмыляются, друг дружке знаки кажут и на меня зыркают. – Петр Иванович повертел заскорузлым указательным пальцем левой руки у левого виска и вопросительно уставился на Миланова. – Я ранее таких знаков не видел, чтой-то они замышляют, - сообщил он свои догадки.
   Владимир рассмеялся, пояснив:
     -Это они сочли, что вы не в своем уме, и показали один другому, что вы вроде бы чокнутый.
     -Нет, тут дело сурьезнее. Они все непонятные слова говорят, шуткуют и пальцем висок сверлят. У меня ружье в сенях. Я пошел на воздух. Выстрел дал вверх. Собачки где-то отсутствовали, не прибегли. А коняшка у них пужливый, бросился в сторону. Тама старый погреб у меня засыпан. Коняшка провалился, оглоблю сломал. Те выбяжали: «Зачем стрелял?» Я говорю: «Сигнал дал». Оне заругались,  стали вызволять коняшку… А я им все же потом помог, жердину дал вытащить коняшку, оглоблю сколотил накладкой. Оне собрались, друг дружке опять знак дали и уехали.
     -Да, Петр Иванович, неплохо вы им помогли, - проговорил Владимир Миланов, едва сдерживая смех.
     -Дык, как не помочь, - отвечал сторож.
     -Петр Иванович, а какое у вас ружье? – поинтересовался Владимир, желая продолжить веселую беседу с аборигеном здешних мест.
     -Одностволка, шестнадцатый, - достал дед из-под тряпья на койке ружейный ствол с прикладом, - теперя в избе держу.
     -Чтобы сигналы давать? – расхохотался посетитель.
   Старик посмотрел на него с некоторой обидой и проговорил:
     -Сейчас стало много городских. Что за народ – я не знаю.
     -Это верно. Народ в городе разный. У вас тоже, говорят, здесь деревенские воруют.
     -Рази я услежу? Ноги плохие, опять же сорок рублев – не богато.
     -Конечно, с вас какой спрос. Хоть собачки пуганут, и то хорошо.
     -Собачки добрые. Вот черный, ух и понятливый. Вишь, хвостом завилял, знает, о нем разговор.
   Черныш действительно среагировал на обращение хозяина, соскочив с кровати и с разбега открыв передними лапами дверь избушки. Подпружиненная дверь тотчас же захлопнулась, едва не отхватив собачий хвост.
     -Петр Иванович, может, вам чего из города привезти? – поинтересовался Миланов на прощание.
     -Дык, курево на исходе. Махорки ба али папирос. Новый-то лист я еще не сушил.


                3

   Гвоздев охотно согласился помочь Владимиру Миланову в заготовке дров, поскольку ему было приятно вспомнить хозяйственные заботы юности. Так что, не мудрствуя лукаво, два мужика взяли субботним утром лошаденку у приехавшего к сторожу родственника и отправились за поле в березовый околок.
   Владимиру в детстве доводилось ездить на лошади, но не самостоятельно, а попутно с сельским почтальоном. Он когда-то пробовал запрягать лошадь, но сейчас все это позабыл и теперь смотрел: как Гвоздев уверенно, по-хозяйски, подошел к смирному мерину карей масти, похлопал его по крупу, погладил по голове, затем взял левой рукой за ноздри, а правой рукой завел коню в рот кованое звено уздечки. После этого Леонид Степанович взялся за упряж. Он приподнял правую оглоблю, обмотнул ее концом кожаного чересседельника, и тем самым подвесил оглобли на чересседельнике, проверяя при этом ладошкой между хомутом и шеей коня снизу: не вздернут ли хомут слишком высоко.
     -Ну, можно ехать, - проговорил он и пропел:
                Эх, михайловские лошади,
                Веревошны тяжи.
                Хреноваты ваши лошади,
                Хреновы и тяжи.
   Пока ехали, Гвоздев рассказывал о своем детстве.
     -Каждое лето мать отдавала меня в подпаски. Помню, однажды был в нашем стаде бык по кличке Дунай. Не бык –  зверь. В первый же выгон достаточно было нашему стаду повстречаться со стадом из соседней деревни, как Дунай взревел и стал рыть землю копытом передней ноги. В соседнем стаде тотчас послышался ответный бычий рев. И как ни пытались обе пастушьи команды разъединить сближающиеся стада, они отогнали на безопасную дистанцию только коров. Быки того и другого коровьего гарема не остановились от окрика пастухов.
   Дунай выбежал из стада, пренебрегая грозным видом старшего пастуха дяди Вани Бурова. То же самое проделал бык соседнего стада. Представляешь, животные вызвали друг друга на дуэль! Нам не оставалось ничего другого, как в отдалении дожидаться ее исхода. Быки на вид были подстать друг другу: оба черной масти с белыми звездочками на лбу, и отличались лишь тем, что бык соседнего стада оказался украшенным железным кольцом в ноздре. Они стремительно сблизились, но вдруг остановились друг перед другом и принялись с остервенением рыть каждый свой клочок луговины передними ногами так, что ошметки земли летели далеко назад и высоко вверх. В этой картине противостояния было что-то древне красивое и жуткое одновременно. Сам момент сшибки животных произошел неожиданно. Быки как-то враз вспомнили друг о друге и сходу сошлись лбами. Могучие шеи, могучие ноги напряглись в противоборстве так, что на них вздулись буграми мышцы. Животные медленно двинулись по кругу, пытаясь перебороть друг друга. Каждый из них стремился как можно ниже пригнуть голову противника. Напряжение все нарастало. Наконец противник Дуная пал на колени передними ногами, дрожа могучей шеей. По всему напрягшемуся телу Дуная тоже прошла дрожь. Он теперь пытался придавить мощную голову соперника к земле. Однако наблюдавшие все тонкости поединка старшие пастухи повстречавшихся стад одновременно захлопали кнутами и пошли на быков. Этот отвлекающий маневр дал возможность поверженному быку воспользоваться ослаблением нажима. Он вскочил на ноги и обратился в позорное бегство, якобы от страха перед пастухами. Только у победителя не было ни сил, ни желания для преследования. С тех пор я нашего Дуная не только боялся, но и уважал, а дядя Ваня Буров надеялся на него как на защитника стада от хищников.
   Миланов слушал, не перебивая, и Гвоздев продолжал:
     -На полдник мы останавливались в лесу напротив деревни за речушкой. Там работал углежогом Матвей Шиш. Жил он со своей женой, бабкой Марьей, в бедности и нищете. Говорили, что у них где-то в городе есть дочь, которую, кажется, никто уже и не помнил. Марья корову не держала, да и двор у них был развалюхой, как и дом со входом без какого-либо крылечка. Редко кто в деревне звали их по фамилии – Петровы. А звали их Шишами по причине крайней бедности. И прилепилось к ним то прозвище давно, так что детвора всерьез считала его фамилией…
   Слушая рассказ напарника, Миланов отчетливо видел жилистого деда Матвея: как тот разгребал и расчищал отдымившие черные гурты, раскидывал труху мелкой угольной крошки и золы, откапывал холмики проморенного в бескислородном пламени сухого березняка, превращенного в крупный, блестящий черной поверхностью, уголь. Виделось это настолько отчетливо, как будто все, что рассказывал Глвоздев, происходило с ним – Милановым:
   Вот дед Матвей на телеге везет откуда-то с делянок колотые березовые полешки и сырой березовый кругляк. Полешки Матвей укладывает клетями средь угольницы и засыпает их угольной пылью. Сырой кругляк углежог закладывает в железную, наглухо закрываемую бочку и разводит под ней костер. Спустя некоторое время из бочки через боковое отверстие вытекает смолянистая черная жидкость – березовый деготь.
   Березовые дрова углежог зажигал с нижней части клети и пробивал под дымоход в засыпке ломом несколько отверстий. В определенный момент он наглухо обсыпал всю клеть дров по низу. Таким образом кострище дымилось и тлело под слоем угольной, не единожды прогоревшей крошки. Искусство работы Матвея ( «А что это искусство, я понял много позже», - говорил Гвоздев) заключалось в том, чтобы вовремя приостановить открытое горение.
   В полдник Матвей обычно находился на угольнице и затевал костер под дегтегонкой. В такие дни к нему любил заходить Иван Буров. Стадо на полднике отдыхало, доилось и находилось под приглядом домохозяек. Подпаски, естественно, шли за старшим пастухом. Все усаживались вокруг костра углежога, дожидаясь печеной картошки, какую непременно удавалось сообразить. Матвей своим неухоженным видом с продымленным сморщенным лицом напоминал головешку. В довершение такого сходства и дымок частенько вился над ним от «козьей ножки» непомерной длины.
   На той угольнице в далеком детстве услышал Гвоздев рассуждения углежога о березе.
     -Вот поди ж ты! – сказал однажды Матвей, обращаясь к Ивану Бурову. – Вроде бы дерево бросовое, не строевое. А тока за его я б всех остальных променял. Тут тебе и деготь, тут тебе и уголь. Вон на древесном угле в поселке артеля какую сталь варганит. Вот строевое-то ешшо как глянуть, - махнул углежог рукой на стоявшую телегу. – Почитай, полтелеги из березы, и все самые главные места. Береза токмо на излом бывает хрупка. Но комель взять, так нет лучше топорища. Или в телеге основное – колесо, так уж нет надежнее березового. Вот и суди! – возвысил в этом месте рассуждений Матвей глуховатый голос, подняв черный прокопченный указательный палец правой руки наподобие восклицательного знака. – Ступица – береза, спица – опять береза, обод тоже сдолблен из нее. Мой папаша, бывалоча, мастерил телеги. Так сошьет колесо, что хоть без шины езжай, только обточи. Все заготовки просушит и проморит, а потом уж делает, чтоб ни щелочки, ни трещинки. Если такое колесо путево железной шинкой обтянуть – век износа не будет. Возьми на оглоблю молодую березку – вполне сгодится.
   Матвей погладил стволики круглых березовых полешек, на которых сидел, и проговорил с теплотой в голосе:
     -Кормилицы мои.
   Владимир спросил у рассказчика:
     -Леонид Степанович, а почему, запрягая мерина, ты пел: «Эх, михайловские лошади.»?
     -Да деревня наша называлась Михайловкой. А частушку эту дед Матвей любил напевать, запрягая своего коня. Кстати, кличка у коня была Мальчик. Представляешь, какое счастье для меня, пацана, когда дед Матвей разрешит проехать на Мальчике верхом до конюшни! Конь старый, послушный, сам наклонял голову под хомут. Я с трудом приподнимал хомут от земли и надевал перевернутым на его голову. Конь вскидывал голову с хомутом, и хомут оказывался на шее. Так что его оставалось только повернуть и установить в нужное положение. Чтобы надеть остальные принадлежности сбруи, приходилось вставать на чурбачок… Ну, вот и приехали. Доставай пилу и топор.
   Два дровосека быстро управились с работой и успешно доставили сторожу дрова, распилив их тем же днем на чурбачки нужной длины. А на другой день Миланов играючи расколол чурбачки на полешки и сложил в поленницу.


                4

    Урабатываясь в выходные на садовом участке, вечерами Владимир Миланов дома бездельничал. Сегодня, открыв дверь коридора на звонок, он с трудом узнал в поджаром загорелом посетителе давно отсутствующего соседа – Алексея Павловича Сахарова.
    -Хо, здорово, рыбак! – воскликнул тот и тем самым воскресил в Миланове картины совместных увлечений.
     Не дав посетителю раздеться, Владимир увлек его в свою комнату. Он готов был слушать любой треп Лешки, лишь бы узнать о его делах. Сказывалась подспудная тревога за неожиданно исчезнувшего соседа. И вот тот появился изменившимся за время отсутствия до неузнаваемости. И ведь не только во внешних манерах солидно сидевшего напротив Миланова мужчины мало что осталось от прежнего Лешки. Во внутреннем мире его тоже чувствовалась основательная перемена. Не то, чтоб он важничал по примеру прежних лет, когда ему выпадал какой-нибудь легкий фарт. Он вел себя непринужденно, естественно и при этом весьма обстоятельно. Лишь самым кратким образом без прикрас, привычных для него восклицаний, Лешка сообщил, что приехал взять кое-что из запасных частей для трактора. А в ночь ему надо ехать обратно, поскольку поутру его ждут дела в кулундинских степях. Далее Лешка поведал, что живет с новой женой хорошо. Теща у него вообще мировая, да и жена что надо, коли на тридцать восьмом году решилась рожать. Поэтому-то ему весь след быть дома: со скотиной управляться. Женщинам там без него не обойтись. Взяли они по весне на откорм телят, а теперь вот жена на седьмом месяце, ему же завтра делать загон для гурта телят. Пора их ставить на осенний откорм.
    «Ну, чудеса! – подумал Миланов. – Как это сумели впрячь его в работу? Кто его там вдохновляет?»
   Однако в бывшем соседе все же угадывался прежний Лешка – хвастун и баламут. Едва только зашел разговор о природе, Миланов услышал о таком благополучии с дичью в кулундинских краях, от которого разгорелись бы глаза и душа любого охотника или рыбака. Оказалось, что зайцы там кормятся на огородах селян, дикие утки плавают в прудах средь села вместе с домашними и только что не ночуют во дворах. Рыба в любом водоеме кишмя кишит плотными стайками, как в ведерке перед чисткой на уху.
    -Приезжай, увидишь, - отстаивал Лешка свои сведения, - за Убинку ехать по железке еще с полчаса. Утром с поезда я встречу на тракторе. До Ивановки от станции километров шесть. Трактор совхоз в любое время дает. Потом в конце года и подсчитают по аренде, сколько чего мы израсходовали.
     -Леша! А если я вдвоем с Гвоздевым приеду? Он заядлый охотник, - загорелся Владимир Миланов идеей поездки.
     -Ладно, хоть вдесятером! Дом большой, целую комнату выделю.
     -Тогда я ему сейчас позвоню. У меня-то отпуск с середины сентября, а он хотел куда-то на открытие сезона отгулы брать.
     -Как в отпуск пойдешь, так сразу и приезжайте. Я сейчас кое-что свое заберу и на вокзал. Валька-то дома?
     -Куда-то ушла. Петр один, он с утра головой похмельной мучился.
     -Как он тут? – спросил Лешка чуть слышно.
     -Похоже, основательно запил, работу бросил и уже из дома кое-что пропивает. А гармошка твоя у меня.
     -Играй пока, у тебя хорошо получается. Поедешь ко мне, захвати. Хотя мне все равно играть некогда.
   Миланов сходил позвонил с телефона-автомата Гвоздеву, но того дома не оказалось. Трубку взяла Анюта и, едва услышав, кому звонят, прокричала:         
     -Ма, дядю Леню спрашивают.
     -Кто спрашивает? – послышался отдаленный голос Полины Анатольевны.
     -Кто спрашивает? – проворковала Анюта в трубку.
   Владимиру не хотелось называть себя. По телефону они с Аней разговаривали впервые, и он не боялся быть узнанным.
     -С работы, член цехкома.
     -Ма, с работы спрашивают.
     -Спроси, может, что ему передать? – опять прозвучал суфлерский голос матери.
   Миланову захотелось надерзить попугайной девице, сказать что-то наподобии: «Передайте, что у него падчерица дура набитая». Но он сказал следующее:
     -Спасибо, ничего не нужно. Увидимся с ним завтра на работе. – И прежде чем положить трубку, он добавил: - До свидания, всего вам доброго.
   Огорчение из-за несостоявшегося разговора с сослуживцем погасили в нем желание надерзить обидчицам. Он так надеялся, что Гвоздев согласится на совместную поездку, и можно было бы сообщить Лешке дату их приезда. Но не получилось.
      Вернувшись в квартиру, Владимир из коридора увидел в комнате Сахаровых роющегося в шифоньере Лешку. Поскольку дверь комнаты соседа была раскрыта настежь, Миланов вошел к ним незамеченным. Очевидно, между ними только что произошел нелицеприятный разговор, так раздраженно и устало обронил отец сыну:
     -Этак ты и отца с матерью пропьешь, не только запчасти.
     -На себя лучше посмотри, - огрызнулся сын, лежа на кровати.
   Владимира, как говорится, дернул черт за язык с советом:
     -Алексей! Может, Петра оформить лечиться от алкоголизма?
   Петька взвился на руках, как на пружинах, однако садиться не стал. Он оперся на вытянутые руки наподобие привставшего из грязи борова и уставился мутным свинячьим взглядом в дверной проем:
     -Ты, профессор, иди сам полечись! – выдал он реплику, затем вновь уткнулся в подушку.   
   Собравшись в дорогу, Алексей зашел к Владимиру и напомнил, что будет ждать его в Ивановке, что там Сахаровых  каждая собака знает.


                5

    Вскоре Владимир действительно нанес визит в Ивановку, приехав на охоту без напарника. Тетя Феня - теща Лешки Сахарова, проявляя гостеприимство, выставила на стол трехлитровую банку холодной устоявшейся браги. Выпивая и закусывая хрустящими груздочками, друзья вспоминали минувшие дни. Алексей был рад приезду Владимира Миланова, и когда банка опустела, хотел было потребовать новую, но опытная тетя Феня вышла из кухни вместе с беременной дочерью и строго заявила:
     -Не хватит ли на сегодня? Чать, завтра Алексею Павловичу работать весь день.
   Потом после паузы она обронила:
     -Впрочем, как сам хозяин хочет.         
   Этого высказанного вскольз предположения было достаточно, чтобы разгулявшийся удалой молодец Алексей Павлович гордо выгнул грудь колесом и основательно заявил:
     - На сегодня, брат, хватит, пора спать. Завтра, мам, разбуди меня в полшестого. Погоню на луга к озеру за подсолнечники.    
   Алексей уложил Миланова спать, а сам пошел на кухню помочь жене. Засыпая, Владимир слышал, как они вполголоса беседовали о хозяйственных делах, о сдаче бычков, о выручке, о приобретении в скором будущем мотоцикла с коляской и коляски для ожидаемого ребенка.
   «Вот ведь как! – думалось Миланову сквозь дрему. - Работа в статусе свободного предпринимателя совершенно не раздражает Лешку, заставляя менять свое отношение к людям и к труду». Теперь что семейные заботы не тяготили его и не воспринимались им как никчемные. В Сахарове проснулось чувство хозяина, успешно подогреваемое мудрой и дальновидной тещей. С женой Алексею Сахарову явно повезло. Похоже, Алексей Павлович был впервые в жизни по-настоящему счастлив. Возможно, он даже воспринимал это как некий подарок судьбы и не замечал, что сам уже не тот человек: городской бездельник – тунеядец.
   Утром Алексей погнал стадо телят пастись. Владимир, прихватив ружьишко, пошел с ним. Возле обмелевшего и заросшего камышом озера Алексей оставил гостя, пожелав ему, как водится, ни пуха ни пера.
   Погода стояла ветреная, но сухая и теплая. Воздух по-осеннему вызрел и высветился во все небо синеватой прозрачностью. Ласково сияло солнце, тихо шептал прибрежный камыш. А за камышом на отмели угадывался переплеск водоплавающих, кормящихся у кромки берега. Начинающий охотник прополз незамеченным сквозь камыш только благодаря его волнению и шелесту под порывами ветерка. В десятке метров от топкой кромки берега охотник увидел уток различных пород и величин. Из этого табунка он долго выцеливал по виду самую крупную утку, часто нырявшую в воду у ближайшей кочки так, что над водой долго торчал утиный зад. Наконец, при очередном всплытии утки в нормальное надводное положение охотник нажал на спусковой крючок. От грохота выстрела утки шарахнулись в стороны и вверх, лишь выцеленная лежала в воде вверх дрыгавшимися лапками, перевернутая силой дробового заряда.
   Не желая терять время на ежедневные походы к озеру, Владимир построил в ближайшем березовом отколке шалаш, а для ночлега вырыл в луговом стожке сена нору. Он давно мечтал побыть в уединенных условиях, и здешние охотничьи угодья позволяли это. К тому же погода благоприятствовала отдыху. Бабье лето было в разгаре. Сюда на берег озера по утрам заезжал новоявленный арендатор и пастух Алексей Павлович Сахаров. Он верхом на коне привозил охотнику ежедневную банку молока и забирал в натуральный обмен излишнюю для временного Робинзона дичь. Всевозможных водоплавающих в озере за лето выкормилось предостаточно. Владимир добытых уток в запас не оставлял, похлебку варил из только как сбитых. Котелок у него был постоянно полон наваристого бульона. В миске при холодке ночи хранились про запас отваренные, весьма вкусные не смотря на неприглядный вид тушки чирков. Хотя местные охотники били уток со всех сторон так, что те стали осторожными, Владимир Миланов все равно чувствовал себя способным добывать ежедневное пропитание. Он не пропускал ни вечерней, ни утренней зорьки. Поумневшие после открытия охотничьего сезона водоплавающие по утрам улетали кормиться в поля. Лишь поздно вечером возвращались они в тишь да гладь укромных озерных плесов. Вечерние зорьки были чисты и глубоки. Закатившееся солнце долго высвечивало своими лучами купол бездонного неба, отражаясь проблесками зоревых красок на водную гладь.
   Перед закатом охотник выбирал подходящее зеркальце воды и пробирался к нему, чтобы встать рядом среди зарослей осоки. Он замирал в царстве воды, тишины и покоя, опасаясь делать резкие движения, потому что ненароком можно было зачерпнуть воду поверх отогнутых голенищ болотных сапог. Здесь он и становился участником представления осенней охоты, когда осеннее солнце не спешит с устройством на ночлег, когда отблески солнечных лучей медленно гаснут на кружевной прозрачности перистых облаков. Но вот чернеет шатер неба в восточной стороне. Тускнеет его белизна на западе. Размываются контуры береговой линии. Темнеет и теряет резкость очертаний гребень ближнего леса. Увядают отблески зари на воде. Густеет воздух. Подступает ночь. Все ближе раздаются всплески от падения возвращающихся в озеро уток. Их тени все чаще прочерчивают полосу закатного горизонта. Утки падают из сумерек неба в темень озера все ближе от охотника, не замечая растворившейся в ночи человеческой фигуры. Охотник садящихся на воду уток не видит, он лишь видит поднимаемые ими брызги воды, мерцающие мраморными фонтанами. Фонтаны брызг вспыхивают и тут же гаснут. Охотник ловит очередной расцветший всплеск и стреляет. Утки шарахаются вверх, мелькая на проблесках зари серыми тенями. Охотник бьет из второго ствола по одной из теней и слышит всплеск воды от упавшей тушки. Он быстро продвигается к месту падения добычи, находит только что сбитую утку, затем находит уложенную первым выстрелом. Привязав добычу к поясу, он вновь замирает средь мелководья прибрежного плеса.
   Лишь после того, как небо уравняется своей ночной окраской по всему куполу, оставляет Владимир Миланов свой охотничий пост. Тихонечко бредет он в воде до знакомого берега, находит шалаш в сумерках лугов, разводит костер, разогревает остатки предыдущей трапезы, варит похлебку про запас. Затем он отдыхает, лежа на фуфайке у прогоревшего костра, ощущая с одного бока тепло излучения замирающих под пленкой пепла углей, с другого – прохладу ночи. Он выспался днем в светлой благодати без назойливых комаров и мошек, поэтому бодрствует до утра в надежде на охотничью удачу при первом проблеске зари.
   Если светлыми осенними днями сентябрь меняет летнее убранство на осеннее не заметно для глаза, то ночами он уже полноправный хозяин. Низовые ветерки выстуживают поля и леса языками холода, вымораживая из зелени соки жизни. Теплыми осенними деньками невозможно заметить надвигающиеся на природу смертельные невзгоды предстоящей зимы. Эту работу уничтожения благоухающей зелени можно подсмотреть лишь поздними звездными ночами да ранним предрассветным утром. Что мы видим днем? Поднимается с утра не по-осеннему жгучее солнце, и роса и иней испаряются с лугов. Загрузневшие от ночной прохлады конденсатом испарений кучевые облака разбредаются по небу и тают. Прогревается земля на солнцепеке, вода в водоемах ластится к берегам, хотя ее глубины уже светятся свинцовой тяжестью затаенного покоя.
   Время от времени Миланов и на природе делал записи в тетрадке стихами и прозой, причем, иногда довольно удачные. Вот, скажем, как он описывает ту осень:
   Осенним днем легко бродить по лесу и наблюдать сквозь кружево листвы любые дальние природные пределы. Прозрачный свежий воздух холодит своим дыханьем тело пешехода и льется в грудь свежайшею струей. А светлые воздушные потоки все чаще и настойчивей шевелят деревьев кроны, приоткрывая ранние седины в лесной густой когда-то шевелюре. Ракитник и ивняк еще укрыты ядреной зеленью узорного листа, но голые и бледные осины, а также тополя с березой белой вовсю красуются пожухлою листвою и, не таясь, листву свою роняют, как медные иль жестяные срезки. В период возрастания луны заря вечерняя встречается на небе с оранжевой упитанной луной, похожей на огромный лист осины, отживший предназначенный срок жизни. Она недолго светит медным светом и так же, как взошла, уходит с неба. За ней на купол неба выползают, как капли янтаря, ночные звезды, как будто сыплются из звездного ковша. Всё ярче две Медведицы сияют своими четкими обводами ковша, собой являя верную примету, что поутру падут на землю звезды морозным инеем и жемчугом росы. И снова солнце обозначится зарею над миром звездного искристого богатства. И опрокинутся созвездия ковша. Медведица Большая выльет холод по ручке наклонившейся ковша на тихую предутреннюю землю. И холод с солнцем начинают править свои дела осеннего разбоя. Лишь только первые лучи Ярилы-Солнца по небу разольются ярым светом, подсушивая слезы грустных тучек, наполнившихся утренней тоской, едва лучи скользнут по росным травам, сжигая серебро ночной их влаги, как устремляются навстречу в высь к восходу холодные и злые ветерки. Земля, тепло последнее отринув, вся отдалась работе испарений, и ветерки во всех местах укромных, для утреннего солнца недоступных, развешивают иней и мороз. И этот иней в затемненном месте еще не скоро на траве обсохнет, покуда солнце ни прогреет воздух или лучом живым животворящим в тенек с вершины неба ни заглянет. А ранний солнца свет все ярче светит и жжет и согревает все живое, и неживое в красках оживляет, и расправляет неба синеву. Вновь иней, как янтарь, развешен в кронах сережками растаявшей росы, а также жемчугом висит на травах, которые, подсохнув, шелестят. И устремляются все ветерки ночные навстречу лучезарному восходу, но наконец, прогревшись, затихают и умирают в знойной тишине. Вновь мошкара над знойною поляной выплясывает свадебные марши столбом осенних поздних хороводов, да винтокрылые зеленые стрекозы гоняются со скрипом длинных крыльев и спаренными носятся над лугом тандемами осенних встреч любви. Такое у природы назначенье, чтоб каждому был отведен свой срок для созиданья материальной жизни, которую дарует нам Творец, духовный наш наставник и Отец.
   Над Милановым витал дух Тургенева, а может быть, Ивана Бунина. Сентябрь настраивал его на элегический лад. Фенологические заметки так и лились из него:
   Месяц сентябрь, - писал он, - стоит на границе дурманного лета и осени с ее серостью и промозглостью. Однако сам сентябрь, как сорванный, но еще не увядший цветок, свеж и ароматен. Он несет не столько сырость и серость, сколько буйство красок увядания природы, какого не встретишь и в самый цветущий весенний месяц. Каждое солнечное утро сентября наполняет мир осенними и весенними красками одновременно. Даже воздух по-весеннему упруг и прохладен, словно напоен влагой мартовских полей. А луга белеют инеем росы, словно укутаны волнистым саваном расплавленного серебра. За день солнце успевает основательно прогреть воздух. Но в лесу не душно, дышится легко, видится сквозь полураздетые деревья далеко. Под ногами же целое богатство лиственного ковра, какого не встретишь нигде и никогда, кроме как в осеннем лиственном лесу. Оставшаяся еще не опавшая с дерев листва уже окрашена в осенние тона. Она колышется и шепчет под малейшим дуновением ветерков. И это тоже несет умиротворение для души, какое можно найти только в осеннем лесу.
   Уединенное общение Владимира Миланова с природой  нарушали лишь появления Алексея Сахарова, который пригонял к озеру гурт телят, восседая верхом на пегой кляче пенсионного возраста. Но всадник был горд и таким транспортом, так как выменял его в полную собственность, спасая от неминуемой переработки на колбасу. Он умело сидел в седле, всеми повадками, осанкой изображая бывалого всадника, хотя ездил преимущественно шагом. Свою престарелую, именуемую Пеганкой, лошадь Сахаров берег, позволяя ей щипать обильную траву при каждой остановке. Всадник – в стареньком джинсовом костюме, кирзовых сапогах и широкополой шляпе – выглядел подобием ковбоя. Для полного сходства с американским пастухом ему не хватало «кольта» тридцать восьмого калибра.
   Сегодня с утра, как всегда Алексей Павлович подъехал к охотнику, отдал молоко и забрал пару уток. Этот обмен продуктами происходил ежедневно, хотя размеры поставок со стороны охотника иногда были плачевны. Но встречающиеся стороны не заостряли внимание на количественной стороне взаимоотношений. Их не интересовала выгода, очевидным было то, что от их встреч выигрывает дружба. Не успели они на сей раз обсудить все вопросы относительно погоды и политики, как по луговой дорожке подъехал старенький, крытый брезентом автомобиль. За рулем вездехода сидел плотный основательный мужчина с мясистым, изрытым оспой лицом. Он вышел из машины и обратился к Сахарову:
     -Алексей Павлович! Готовь к концу месяца телят. Начнем поставки на мясокомбинат.
     -Будет сделано, Владимир Альбертович, - отвечал ковбой, - вот этих лещей и сдам, - усмехнулся он, показывая коротенькой ручкой кнута подганяльника на бычков раннего отела, которые наседали сзади то друг на друга, то на телушек.
     -Вишь, как отъелись, - проговорил Миланов, - коров им подавай.
     -Это дело не хитрое, - согласился приехавший. – Когда, Павлович, в загон ставить будешь?
     -До октября попасу. В полдник я и сейчас зеленью подкармливаю, а на октябрь сена заготовил, - сообщил Алексей, затем поинтересовался: - Владимир Альбертович, когда всех заберете?
     -Не раньше ноябрьских праздников.
   Услышав это, Лешка Сахаров наморщил лоб и что-то лихорадочно соображал. Наконец он предложил:
     -Владимир Альбертович! Дай тонн десять силоса, а я отдам сена шесть стожков, –  махнул Лешка рукой на луговину, уставленную сметанными на кроны поваленных берез стожки. – По снегу на ферму «Беларусью» перетащу, - пообещал он.
      Мужчина глянул на стожки, прикинул на глазок и сказал:
     -Хорошо, идет. Бери из початой силосной ямы пять тракторных тележек.
      Сахаров от такого ответа радостно обменялся с собеседником рукопожатием, и тот уехал. После отъезда посетителя Миланов поинтересовался:
     -Что это за мужик?
     -Директор совхоза. Немец.
     -Немец – значит, хозяйственный, - подумал Миланов вслух.
     -Голова у него варит, в беде никого не оставит, - подтвердил Сахаров и тронул лошадь, направляясь вслед за стадом телят на скошенные поля.
   Более недели пропадал Миланов на охоте, не забывая вести наблюднения за природой и делать записи. Приведем еще страничку из его дневника:
   Самых упитанных бычков из стада забрали буквально на следующий день. Остались в гурте телят  большей частью телушки, которых надлежало откормить до высоких мясных кондиций. Уменьшившийся гурт телят пасти не составляло труда. Пастух выгонял их теперь на луг и оставлял почти без пригляда. На этот же луг частенько пригонялось колхозное стадо, в котором был бык. За лето бык так вошел в роль хозяина стадных дел, что шел навстречу любой тревоге. По его бычьим понятиям пастухи были, очевидно, какими-то странными двуногими телятами. Однако бык всю жизнь терпел этих двуногих недоумков и даже уважал за их добрые дела в лихие зимние дни. Тогда эти телята-люди умудрялись средь снегов находить пахучее сено и теплое пойло. Сегодня быку показалось подозрительным уменьшившееся поголовье телячьего стада, около которого все лето мотался и мозолил глаза какой-то двуногий  лопух верхом на вислобрюхой кобыле. Такой сторож давно не вызывал у быка доверия, и он направился к телятам выяснить их тревоги. Но в гурте молодняка было все спокойно. Телята дружелюбно тыкались теплыми, мягкими носами в бока подошедшего папаши. Все же спокойствию молодняка бык не очень доверял. Он видел такие опасности, о которых двуногие оболтусы-пастухи понятия не имеют. Они думают, что вся его забота – огуливать коров по весне. Если разобраться до конца, то из четвероногих малышей могут вырасти настоящие быки – подстать ему по силе и мудрости. Из двуногих же бык не встречал выросших до него хотя бы по силе. В гурте телят бык не нашел ничего тревожного и повернул в коровье стадо. Он был мудр и не стал обращать внимание на шаловливое поведение телушек. Однако две телушки из ранних, ездивших попеременно друг на дружке, набрались наглости заигрывать и с ним. Как только одна из телок повисла  передними ногами на крестец быка, дрыгая при этом сосками только-только сформированного вымени, бык мгновенно развернулся и обнюхал задиру. Запах созревшей коровьей плоти резко ударил ему во встрепенувшиеся ноздри. Бык без промедления насел всей громадой своего переда на зад телушки. Так что глава коровьего стада остался на весь день среди телят для закрепления насущного дела огуливания молодняка.
   Но вот и закончился у Владимира Мсиланова сезон охоты. На прощание, с великодушного разрешения тети Фени, друзья распили банку браги. Алексей проводил гостя до станции, посадив в поезд. И поехал Владимир навстречу новой жизни, новой НАДЕЖДЕ.


                Глава шестая

                1
   Творческие пристрастия влияют на состояние человеческой души и психики. А коль скоро Владимир Миланов кроме наблюдений за природными явлениями увлекался мистическими учениями, в нем со временем стали проявляться способности телепата. Иногда он явственно ощущал в себе второе «Я», не подвластное его осознанной воле, и замечал за собой странные вещи: стоит сосредоточиться на какой-либо теме, как подсознание выдает информацию нужного плана на уровне галлюцинаций. Меж тем он ощущал и свое незримое присутствие в происходящих видениях. Таким образом он оказался созерцателем событий давно минувших дней эпохи сталинизма.
   За окнами особняка послышались шаги. Охранники, обеспокоенные долгим отсутствием признаков жизни в особняке, подошли к входной двери. Их шаги замерли в прихожей. Сталин скосил взгляд карих глаз на входную дверь, но она не просматривалась с пола столовой. Вождь попытался пошевелить рукой, чтобы привлечь внимание охраны к своему бедственному состоянию. Рука подчинилась воле человека лишь в кисти. Сталину было ясно, что установленный порядок не позволит охране войти в помещение без разрешения Берии. Напрасно его умоляющий взгляд взывал о милосердии. В его мозгу зрела уверенность, что помощь придет не скоро. Чтобы снять боль в голове он прикрыл тяжелыми веками глаза и впал в прострацию. Тотчас замелькали перед его внутренним взором картины из трудного беспокойного детства и не менее трудной юности. Припомнились случаи из жизни в родительском доме. Вот он ребенком на руках у матери крепко обнимает ее за шею. Мать счастлива, играет с ним, щекочет губами его пухленькие детские щечки. Нетвердой походкой входит в комнату отец. Он что-то выговаривает жене. Женщина покорно стоит перед мужем, все крепче прижимая к себе сына. Затем жена что-то отвечает мужчине и тотчас получает резкую пощечину. От пощечины голова ее дернулась, ребенок заплакал. Женщина, стиснув зубы, молча уходит из дома.
   Далее видит Сталин себя уже подросшим. Он с матерью стоит на коленях перед иконой. Лампада мерцает, распространяя запах деревянного масла и освещая тусклый лик святого. Мать изредка крестится и бьет поклоны. Она шепчет молитвы и иногда произносит вслух: «Господи, спаси и помилуй». Мальчик тоже иногда крестится и кланяется так, что голова упирается в прохладный пол, а задница задирается вверх. Мальчик размышляет над содержанием молитвы и находит его: «Господи, спаси маму и бабушку и няню – всех спаси, одного папку не спаси».
   Мать с сыном молятся каждый о своем. Наконец, мать прислушивается к словам сына, замирает с занесенной для крестного знамени рукой и испуганно говорит:
      -Нельзя так, сынок , о папе говорить. Боженька услышит и накажет за жестокость.
     -Нет, не накажет, - упрямится сын, - папка тебя бьет. Я вырасту большим и мы убежим от него.
   У матери сквозь тревогу засветилась на лице слабая улыбка. Она берет сына за руку, поднимается с колен и отправляется спать.
   Вот мальчик, заметно выросший, помогает матери после школы месить тесто на кулич. В комнату входит отец. Он нетвердой походкой подходит к жене с сыном и мутным взором оценивает их занятие. Пьяный взгляд мужчины выражает недовольство. С этим чувством он садится к столу.
     -Кеке, я голоден.
   Женщина достает чугунок с похлебкой, подает на стол миску грибного супа да хлеб. Мужчина смотрит на угощение и взрывается возмущением.
     -Разве это пища для мужчины! Что, яйца для церкви бережешь?
     -Побойся Бога, Безо. Великий пост еще не кончился.
     -Молчи, женщина! Для тебя Бог – твой муж. А это пойло ешь сама.
   Миска с супом летит со стола. Женщина поднимает ее, молча вытирает пол. Ее покорность возмущает мужа. Он вновь бранится и со словами: «Чтоб ты сдохла, несчастная!» ударяет женщину по затылку. Женщина от неожиданности ткнулась в пол, а мальчик бросается на отца с криком: «Не трогай мамо!» С этими словами сын хватает отца за ударившую мать руку и как в детской игре-борьбе пытается ее завернуть. Неожиданно ему удается это сделать. Пьяный отец падает с табурета. Поднимаясь с пола, он рычит и рвет с брюк ремень:
     -Ах ты, щенок! Запорю мерзавца! На отца руку поднял!
   Но сын не убегает, как обычно, а гневно бросает в лицо отцу:
     -Не позволю бить мамо.
   Мать уже встала с пола и закрыла собой сына.
     -Безо, не трогай сына. Он один у меня остался.
     -Молчи, женщина, не твоего ума дело. Сын руку поднял на отца!
     -Если будешь мамо бить, я тебе отомщу, - твердо заявляет отцу десятилетний мальчик и бесстрашно выдвигается из-за матери.
     -Ну, негодяй, держись! –рычит отец.
   Мать в испуге закрывает лицо ладонями и кричит:
     -Сосо, сынок, спасайся!
   Мальчик бежит во двор, отец за ним. Во дворе Сосо спотыкается и во весь хлыст падает, ударяясь левым плечом о камень. Он быстро вскакивает и убегает, придерживая правой рукой вдруг онемевшую левую. Разъяренный мужчина возвращается в дом. Удары ремня сыплются на женщину. Наконец, та приходит в себя, видит, что сын в безопасности и убегает вслед за ним.
   Любовь и самоотверженность матери вытолкнули мальчика из круга униженных и обездоленных. Он окончил Горийское духовное училище и поступил в Тифлисскую духовную семинарию. Основательное изучение Ветхого и Нового Завета не в состоянии вытравить из памяти семинариста картин жизни горийских плебеев. Парень ищет ответы на вопросы жизни в светской литературе. Идея единого Бога, как носителя абсолютной благости и знания, поколеблена в его сознании идеями материального счастья и равенства людей благодаря воплощению марксизма в практику жизни. Желание посвятить свою жизнь облегчению духовных страданий человека перерастает у него в решение заняться активной борьбой за благоустройство материальной жизни. К этому времени Сосо уже понял, что человек в своей жизни рассчитывать может только на свои физические и духовные силы. Он разочаровался в религиозных догматах, которые уводят человека от активного вмешательства в жизненные процессы. Ведь религия служит не познанию истины, а для отвлечения человеческого сознания от материальных трудностей во имя душеспасительной мечты. Сосо Джугашвили не желает облегчения для души, ему необходим путь к правде на земле.
   Сосо уходит в революционную борьбу.


                2

   Над страной веет ветер Апрельского Пленума. Идет Великая Перестройка. Гудит земля. Сотрясается до основания казавшееся незыблемым здание Социализма. Растревожены тени усопших пролетарских вождей. Мечутся они, вьются, холодные и бесприютные. А одна, самая грозная, облюбовала подсознание нашего героя – Владимира Миланова, делая жизнь тревожной и неуютной.
      До уроков ли истории Миланову, если его холостяцкую жизнь оживлял лишь приход к соседке по квартире юного ухажера.  Васятка по юности лет тянулся к Владимиру в поисках мужского общения. Поскольку Владимир частенько играл на гармошке, Васятка тоже тянулся к этому музыкальному инструменту и уже научился работать левой рукой на басах и пробовал подбирать мелодии на пищиках. Были еще визиты соседа Петьки Сахарова в любом виде поддатости и с неизменным вопросом: «Как дела» . Однажды среди ночи Миланов подскочил в постели с чувством опасности. Он не зажигая света вышел в темный коридор и тотчас за дверью своей комнаты наткнулся на рыхлую фигуру Петьки, который шарил дрожащими руками по стене и по двери. Его бессильные руки натолкнулись на Миланова и безвольно успокоились. Петька судорожно углубленно дышал, распространяя сивушный запах. Крутая грудь его ходила ходуном. Больной алкаш что-то пытался сказать, куда-то пытался идти. Тревога за несчастного заслонила в Миланове былое раздражение. Он как можно мягче заговорил с невменяемым соседом, направлясь вместе с ним к смутно мерцающему проему его комнаты. Парень, сопя от учащенного глубокого дыхания, послушно прошел в комнату и улегся спать .
   Ночной инцидент снял напряжение во взаимоотношениях, потому что Владимир стал относиться к Петьке с долей сострадательного участия. Тем не менее он не смог избежать открытой стычки с ним. Однажды тот на общей кухне в похмельном состоянии устроил матери скандал, и Владимир выскочил в коридор от памятного со времен Лешки визга Валентины. С явившейся откуда-то силой схватил он сзади за рубашку наседавшего на мать сынка и сгреб рубашку в ладонь правой руки так, что грудь забияки стянуло. На этой вытянутой руке и затолкал он грузного бузотера в комнату, не давая ему ни опомниться, ни обернуться. После этого он ушел к себе в нервном состоянии ожидания. Будь Петька с отца, Владимир бы не побоялся последствий столь решительных действий. Но Петька был выше и полнее отца. Поэтому насильственные действия по отношению к здоровенному буяну вызывали щемящее чувство тревоги из-за необходимости дальнейших с ним объяснений. И точно: сосед не заставил себя ждать. Однако в его поведении не было агрессивности. Петька стал жаловаться на мать, что она выгребает у него все карманные деньги, а после не сознается в этом. На похмелку не дает ни копейки.
     -Это же грабеж! – кричал он убежденно. – С ней вместе жить нельзя. Я на неделе с грузчиками подкалымил. Пришел под мухой, но деньги в кармане были. Она все карманы обшманала и врет, что я сам где-то потерял. Ну, я больше работу искать не буду. Она все приберет, а у нее рубля не выпросишь.
   Владимир, выслушав соседа, успокоился, но проговорил с напряжением в голосе:
     -Ты! Чтоб больше мать не трогал.
     -Так она у меня все выгребает!
     -Она тебя кормит, - сухо подытожил Миланов и не знал, что к этому добавить. Его не интересовали ни дальнейшие жалобы, ни сетования этого детины – современного Митрофанушки.
  Тучи бытовых неприятностей сгущались над Милановым той осенью со всех сторон стремительней, нежели тучи осеннего ненастья. К запойному хамству соседа и развратно-разнузданному поведению молодой соседки прибавилось нездоровое внимание со стороны компании дворовых завсегдатаев. Его одинокое и независимое существование, его нейтралитет в запойных дворовых делах вызывали любопытство. Чувство, схожее с желанием ребенка вникнуть в устройство незнакомой игрушки, вызывал Миланов у любителей разгульной жизни в теплом мирке мещанского болота. Очевидно, нелегко пьющим понять человека, имевшего наклонности и отличные данные для того, чтобы вписаться в этот мирок беззаботного времяпрепровождения, но почему-то не желавшего быть в такой буче. Таким образом оказался он под пристальным изучающим вниманием разгульных представителей дворовой жизни.
   В один из вечеров сидел Миланов в комнате с Васяткой, вспоминая на гармошке свой репертуар. И вот в комнату без стука ввалилась компания во главе с Петькой Сахаровым, состоящая из знакомых Миланову лиц. Пришедшие скромно представились хозяину. Черноусого сухонького брюнета, оказывается, звали Колей, русоволосого коренастого, с дымчато-карими глазами – Федей. Рыжеватый с желтыми глазами отрекомендовался Виктором. Все они с самым сердечным видом прошли к столу и выставили по бутылке водки, предложив выпить за знакомство.
   По логике талонной жизни: логике всеобщего товарного дефицита, ни один мужик не должен отказываться от дармовой выпивки. Но для Миланова была не понятна бесцеремонная сердечность непрошеных гостей. К тому же, «на халяву» он пить не любил, зная по опыту жизни, что за все рано или поздно приходится расплачиваться. Таким образом он, как хозяин, оказался в застольном меньшинстве, поскольку даже юнец Васятка выпил предложенное. После этого на оппозицию за столом уже никто не обращал внимания. Здесь велась непринужденная беседа собравшихся друзей, а Миланову тем временем более всего хотелось выгнать из своей комнаты бесцеремонных посетителей. Но сделать это не было никакой возможности по причине их капитального расположения на застольных позициях.  Даже сама мысль о таком отношении к лояльной группе посетителей казалась неуместной. Этого компания просто бы не поняла, а хозяина бы высмеяла в его же родных стенах проклятого общежития.
    Почувствовав себя в капкане условностей жизни, в ярме беззащитности, Миланов сник и загрустил из-за невозможности отстоять свои права хозяина. В случае скандала и нанесения ему каких-либо увечий этим друзьям мало что грозило, так что чваниться не имело смысла. Тем временем желтоглазый Виктор на время отлучился и вернулся с парой бутылок. Далее игнорировать застолье Миланов не мог, ибо не было веских причин. На здоровье он не привык жаловаться, а в употреблении спирто-водочной заразы мог посоревноваться с любым. И он присоединился к пьющим, но после выпитого  еще больше загрустил от мысли о необходимости плыть по течению вместе со всеми. Встань-ка против таких оглоедов – запросто угрохают, и концов не найдешь. Даже если это произойдет в его собственной комнате, то и тогда перестроечное правосудие вряд ли будет способно соблюсти два основополагающих принципа Фемиды: презумпцию невиновности, если Миланов кого-нибудь зацепит при самозащите, и неотвратимость наказания зачинщиков конфликта.
   И все же даже при таких обстоятельствах наглого засилья «гостей» у Миланова зрело и набирало силу чувство уверенности в том, что все зависит от самого себя, что человек способен создать как внутренний мир своих убеждений, так и внешний мир взаимоотношений с людьми. Много всякой возвышенной всячины бродило тогда в его голове на подобии: «Лучше умереть стоя, чем жить на коленях», или «Жизнь прожить – не поле перейти», или «Что посеешь, то и пожнешь»… В заключение он остановился на мысли, что при любых обстоятельствах необходимы выдержка и огромное терпение.
   В разгар теперь уже общего застолья в комнату без стука по-хозяйски  вошел белобрысый верзила. Подойдя к столу, он обратился к притихшей компании:
     -Ну-ка, насыпь мне.
   Брюнет Коля тотчас налил стакан водки.
     -Спасибо, Кот, - поблагодарил белобрысый и, не глотая, опрокинул содержимое стакана в себя. Затем, не закусив и не поморщившись, он кивнул на книжные полки, обронив с усмешкой: - Вишь ты, какие книги интеллигенция читает.
    Приблатненная компания угодливо хихикнула, и все расслабились, потянулись за куревом. Однако Миланов твердо проговорил:
     -Эй, в комнате не курить!
   Белобрысый при этих словах бросил на хозяина беглый взгляд.
     -Сбацай-ка что-нибудь на гармошке. Ты, говорят, и поёшь! – поинтересовался он.
     -Вот Василий уже научился, он и сыграет, - парировал Миланов бесцеремонное предложение.
   Васятка охотно отозвался, откликнулся на похвалу, бойко забарабанив на басах. Но белобрысый верзила грубо отобрал у него гармошку, прошелся с удальством по клавишам пальцами правой руки и словно перевернул инструмент певучей стороной. Он заиграл что-то очень веселое и пропел забавную, вовсе не похабную песенку.
     -Вот как надо играть, студент, - вернул верзила гармошку в руки Васятке, затем что-то родилось в его голове. Он вновь взял инструмент в руки и обратился к Миланову:
     -Дай мне гармошку, мы пойдем на улицу погуляем.
     -Не могу, не моя.
     -Что жмешься, верну я это дерьмо.
     -Играй здесь, приходи когда захочешь, а на улицу гармошку не дам.
     -Зачем тебе она? – хихикнула компания, выметаясь гурьбой из комнаты.
   Остались белобрысый и Васятка. Белобрысый почему-то очень разгневался.
     -Так ты мне этого дерьма пожалел? Я такую дребедень в любое время куплю. Тебе здесь жить, не будешь знать, откуда мешки с синяками на каждом углу.
   Миланов ясно видел, что собеседник для чего-то специально распаляется гневом. Ему хотелось оборвать наседавшего справедливыми грубыми словами: «Иди откуда пришел, покупай, что хочешь и сколько хочешь, нечего здесь права качать». И много еще чего хотелось бросить в лицо этому наглецу. Но сказал он следующее:
     -Ты не обижайся. Дверь моя для тебя открыта. Как захочешь поиграть – заходи, я в отпуске, целыми днями дома.
   Белобрысый, кинув на прощание: -Ну, ты смотри у меня, -резко развернулся, вышел, не закрыв дверь комнаты. Коридорная дверь громко хлопнула. В комнату вбежала соседка Верка Садова, потянула за рукав Васятку:
     -Идем отсюда, сейчас придут, вас изобьют. Серый пошел злой.
     -Пусть приходят, никуда я не пойду, - отвечал Васятка, отстраняясь от своей подружки, и та ушла к себе.
   Миланов сидел, полнясь горечью недоумения, не желая верить, что есть на свете скоты, способные пойти на незаслуженное надругательство над человеком. Желая узнать мнение юного товарища своего, он проговорил с болью в голосе:
     -Может, я неправильно поступил?
     -Ты правильно сделал, я тоже не отдал бы, - горячо возразил ему Васятка и своей искренней оценкой случившегося успокоил его. Тем не менее остаток вечера они провели в угнетенном состоянии ожидания неприятностей, не решаясь чем-либо развлечься и забыть об инциденте.
   На следующий день пополудни Владимир Миланов, открыв дверь коридора на звонок, оказался нос к носу с вчерашним обидчиком. Белобрысый стоял перед ним и еле уловимо усмехался.
     -Ну, здорово, - проговорил Владимир, - проходи да расскажи, что на душе.
     -На душе, это ты что-то по партийному, - отвечал тот, проходя через коридор в комнату.
     -Я беспартийный.
     -Оно и видно по твоей хибаре. Только душа – дело отвлеченное, а это вот – реальное, - проговорил гость, вынимая из кармана бутылку водки.
   Миланов достал с посудницы два стакана да хлеб.
     -А тебе не кажется, - сказал он, - что вот таким реальным нам специально душу вытравляли?
     -Вполне может быть, - отвечал гость и, чокнувшись, влил в себя содержимое из наполненного стакана.
   Выпил и Миланов с неизменным отвращением к первой порции спиртного.
     -Что морщишься, как тот кавалер, которого друг привел к бабе по ее просьбе? Вот он пьет угощение хозяйки и морщится. Друг у него спрашивает: «Что морщишься, али водка горькая?» А тот отвечает: «Водка-то нормальная, но как подумаю, что с этой каракатицей на ночь придется оставаться, так судорога».
   Миланов улыбнулся, перевел разговор на другую тему:
     -Мне иногда наши попойки в нашей неустроенной жизни кажутся безумием, наплевательством на жизнь, вроде пира во время чумы. Я ведь тоже частенько выпиваю, считай, с юности разбаловался. В общем, с шестнадцати лет самостоятельный. Здесь начинал жить в рабочем общежитии. Сейчас тоже считай, что в семейном общежитии. Но раньше все выпивки были как-то к месту или в праздники. Конечно, были и загулы, но по выходным. И всегда мы для выпивок находили какой-нибудь предлог. А сейчас очень многие пьют лишь бы пить.
     -А родители у тебя есть?
     -Отца почти не помню, и мать недавно умерла.
     -Да-а, - промолвил гость, разливая из бутылки остатки. – Ты не сидел?
     -Нет.
     -А, говорят, песни блатные здорово поешь.
     -Это меня зятек научил, - улыбнулся Миланов. – Он до женитьбы лет семь на Колыме сидел. Петь и играть любит.
     -Я тоже один живу, мать пока жива. Комната у нас размером с твою на двоих. Было у меня все в норме. Потом пошло-поехало по вольной жизни: четыре, пять, два. Ну, думаю, хватит.
     -А сейчас где работаешь?
     -Бетон топчу на ЖБИ.
     -Мы с тобой еще не познакомились, меня Владимиром зовут.
     -Сергей. Знаю я тебя. Молодец, учебу дотянул.
     -Что с того толку, Сергей! Чтобы куда-то выбиться, нужны или блат, или протекция, или партийная поддержка. Не пора ли нашу привычную однопартийную систему менять?
     -Это ты что-то в духе перестройки, - хохотнул Сергей.
     -Какая перестройка? Немного попугали на летней конференции друг друга и опять все заглохло. Разве дармоеды добровольно откажутся от теплых должностей. Силой-то никого не заставишь работать, чиновники только о себе заботятся. Была бы хоть еще какая-нибудь конкурирующая партия.
     -Вот сказанул! Партия – это не так просто. А ты с какого года?
     -С пятидесятого.
     -Да мы с тобой одногодки. Схожу-ка я еще за пузырем. Не против?
     -Давай, а достанешь? – усомнился хозяин в способностях гостя приобрести водочное питье, продаваемое по талонам.
   Сергей хохотнул и вскоре вернулся не только с бутылкой в кармане, но и с кульком жареного минтая в руках.
   В продолжение застолья Сергей поведал:
     -Вчера парни говорят: «Давай, мы его поколотим». А я им говорю: «С этим мужиком я сам разберусь».
   Закончили они знакомство в благодушном настроении, прогуливаясь вдвоем по двору и ближайшим улицам. Белобрысый, казалось, знал всех в округе. Вернее, его все узнавали и многие просто шарахались от него при намерениях затеять разговор. Распрощались новые знакомые тем вечером на самой дружеской ноге. Каждому из них после изрядной выпивки на утро предстояла своя работа.


                3

    На работе Миланов был выдвинут от коллектива Опытного производства в члены Совета трудового коллектива НИИ. Поэтому ему пришлось проводить собрание в ОП НИИ по выборам Совета трудового коллектива этого подразделения.  Собрание проходило вяло. С целью показать пример решения практических вопросов силами новой организации, от которой ждали небывалых изменений в жизни, Миланов повернул разговор совершенно в непредвиденном для собравшихся направлении.
     -СТК выбирается не только для решения производственных задач. Возьмите такой вопрос, как помощь пострадавшим от землетрясения в Армении!  Весь мир откликнулся, а у нас молчат. Предлагаю хоть дневной заработок перечислить.
   Этот призыв вызвал у собрания не порыв благородного отклика, а нечто противоположное. Зал Красного уголка наполнился дружными возмущенными возгласами.
     -Они там весь год бездельничают да бастуют. Они здесь с нас на базарах втридорога дерут и над нами посмеиваются, как над трудолюбивыми законопослушными дураками. Они за счет нас морды отъели, там у себя заворовались и строят как попало. Они выпускают продукцию – хоть сейчас выбрасывай, хоть потом. Им перечисли – все равно до пострадавших не дойдет, растащат.
   Таких откровений рабочего класса Миланов никак не ожидал, а потому вспыхнул лицом, как маков цвет. Пока начальник производства, сидевший с парторгом и предцехкома в первом ряду, обдумывал, как избежать скандала, Миланов бросал в разгоряченное собрание взволнованные горькие слова:
     -А причем тут погибшие, искалеченные, сироты и старики? У нас здесь тоже многие рожи отъели, только моя рожа не толще вашей.
   Махнув рукой – а ну вас всех! – и, спустившись в зал, оратор сел на одно из пустовавших мест. Тем временем Петров резко и решительно встал с первого ряда. Обернувшись к собранию, он предложил перечислить на счет пострадавших в Армении премию коллектива по новой технике за истекший квартал. Собрание, состоящее преимущественно из рабочих, дружно загудело в знак одобрения, поскольку рабочим эта премия перепадала крайне редко. Затем и общество Красного Креста в лице технолога Виктории Сергеевны Глуховой призвало с аванса внести пожертвования. Собрание сразу затихло и переключилось на проблемы СТК.
   В конце того же дня по институту транслировали экстренный выпуск радиогазеты с сообщением о почине производственного подразделения. Леонид Гвоздев, прослушав этот выпуск, был весьма озадачен. Его удивило: Насколько же оперативно была выдана показуха, прозвучавшая в интервью Миланова о том, что предложение насчет помощи пострадавшим от землетрясения вызвало у рабочих людей единодушное желание поделиться последним. Опять Миланов почему-то выставлял рабочих в выгодном свете, никак не обмолвившись о невольной жертве инженерных работников в виде премии по новой технике.
   На том собрании Гвоздев был избран председателем СТК подразделения. Он встречал Новый год загруженным общественной работой сверх меры, поскольку был еще и заместителем председателя цехкома, а по партийной линии числился членом партбюро. Он понимал, что новый общественный орган приведет к столкновению интересов двух организаций – партийной и профсоюзной.
   И вот в институте пошли конференция за конференцией для решения наболевших вопросов силами Советов трудовых коллективов. В напряженном поиске ответов на вопросы жизни Гвоздев забыл о семейных делах. Он постоянно анализировал сложившееся политическое состояние родной страны и приходил к выводу, которого сам пугался: партия сделала свое историческое дело. Она в настоящее время как политическая сила для перестроечного общества несет вред. Власть народа в демократическом обществе должна осуществляться через Советы.
    Думая подобным образом, Гвоздев удивлялся очевидной правильности своей догадки о роли КПСС и все собирался проверить свои мысли, посмотреть на реакцию людей. Не может же быть, чтобы такая простая истина родилась только в его голове. Он обдумывал свои соображения снова и снова, и все возвращался к основной идее: необходимо передать всю полноту политической и законодательной власти Советам. А это значит: долой освобожденные парткомы, райкомы, горкомы, обкомы – да здравствуют постоянно действующие беспартийные Советы! И он стал высказываться о своем видении решения внутриполитических проблем, и потому-то его делегировали на окружное предвыборное собрание национально-территориального округа. Теперь он целенаправленно готовил свое выступление к предвыборному окружному собранию, пригласив производственного мастера Рудольфа Куприяновича Милкоева послушать наброски своей речи. Перед Рудольфом он высказал предположение, что после такого выступления ему придется сушить сухари. Однако и мастер и рабочие группы одобрили наброски речи делегата Гвоздева. Многие находили его мысли не только не крамольными, но в чем-то далеко не новыми. Леонида Степановича это не успокоило, и он твердо решил выступить.
   Морозным февральским днем областной Дом политического просвещения принимал под свою гостеприимную крышу делегатов предвыборного собрания со всей области. Два крыла просторного фойе и боковые коридоры красовались столами с разнообразной продаваемой снедью: закусками, бутербродами, напитками. Работали импровизированные прилавки как по распродаже художественной литературы, так и промтоваров. Делегаты регистрировались, подходили, делали покупки, затем знакомились с залом заседаний, где были расписаны сектора размещения делегаций.
    До начала заседания, до заслушивания выступлений кандидатов в депутаты оставалась уйма времени, и собравшиеся убивали его, слоняясь по просторному фойе. Гвоздев прохаживался по фойе в одиночестве, глазея в огромные окна на улицу. Вскоре он заметил, что перед входом в здание маячат несколько отчаянных демонстрантов с транспарантами в руках. На фанерных «плакатах» черным по белому написаны призывы отдать под суд председателя облисполкома, его заместителя и еще некоторых чиновников пофамильно с указанием статей уголовного кодекса. Из фойе на них обратили внимание все делегаты. Но это было внимание людей, довольных собой и окружающим их комфортом. Отчаянных демонстрантов вскоре оттеснили со ступенек входа какие-то штатские, очевидно, дружинники. Эта картина вызывала у большинства делегатов всего лишь чувство неудовольствия действиями настырных демонстрантов. Но у Гвоздева возникло чувство восхищения смелостью этих людей. Поэтому при прослушивании выступлений кандидатов в народные депутаты он все ждал и от них смелости в политических программах. Но увы… Тогда он набрался духу и в перерыве подошел к президиуму и записался для выступления в прениях.
   Начались прения. В зале стало жарко и дремотно не только от прожекторов телестудии, но и от однообразных высказываний выступавших с трибуны. Выступающие с предложениями и наказами в ранге не ниже председателя колхоза или руководителя управления.
     -Для безобразия много ума не надо, - кричал один из ораторов. – Если с чем не согласен, наберись мужества сказать открыто с этой трибуны.
   Ему хлопают, а Гвоздев тем временем начинает сомневаться в том, что ему дадут выйти к этой трибуне. Среди записавшихся для прений председательствующий зачитал его фамилию где-то в числе последних, хотя Гвоздев на запись подходил в числе первых. А поскольку в зале уже устали от выступлений первого десятка однопартийных «попугаев», то вскоре председательствующий ставит вопрос о прекращении прений. Делегатам окружного собрания предложено путем голосования выявить двух претендентов в депутаты от округа и тем облегчить избирателям их выбор.
   «Почему здесь все решают за миллионы избирателей? Почему выступающие подобраны только от руководства?» Вопросы одолевают Гвоздева. Он поднимает мандат делегата высоко в руке и идет по проходу к микрофону в зале. Он просит слова. Наконец, микрофон по жесту председательствующего включают. Гвоздев  настаивает на выступлении, ссылаясь на запись, где он был в числе первых. Председательствующий спрашивает фамилию, роется в записках, но в итоге не дает ему слова. Гвоздев настаивает. Вопрос ставится на голосование. Счетчики в томительной тишине регистрируют число проголосовавших «за» и «против». Собрание в выступлении Гвоздеву тоже отказало. Он, опустошенный, садится на свое место с мыслью: «Попробуй выступить открыто с вашей трибуны. Все у вас разыграно. Правильно делают неформалы».
   На работе Гвоздев оказался героем дня. Его борьба за микрофон была показана в прямой телетрансляции. Вскоре появилась маленькая заметка в областной газете с его авторством под заголовком «Советам – власть». В ней полностью отсутствовали предложения относительно ликвидации управленческого засилья партийных органов. Оставались лишь мысли о необходимости передачи власти Советам, избранным на альтернативной основе путем всенародного голосования. Эти, казалось бы, положительные результаты робких политических шагов не принесли Гвоздеву ни малейшей радости. Теперь и он, подобно рабочим группы мастера Милкоева, засомневался в революционности своих предложений.  Своими сомнениями ему хотелось поделиться с Млановым, но тот в конце месяца угодил на больничный.


                4

   По осени Миланов чувствовал себя закаленным к простудным заболеваниям. И все же зимой он заболел гриппом. Болезнь протекала легко. Сегодня лежал он на диване в хорошем настроении по причине того, что к нему на неделе приходила дочь и уехала огорченная его болезнью. И вот в субботу перед днем Советской Армии дочь заявилась в сопровождении матери. Причем Надежда вошла к бывшему мужу без враждебности, а Катена тотчас побежала с чайником на кухню. Поили они его чаем с малиновым вареньем. При этом Надежда сочувственно и искренне высказывала обычные свои соображения. По ее мнению  получалось, что теперь личные ее враги добрались и до Владимира. Это она виновата в его несчастьях. Из-за нее его тогда избили, а сейчас хотят, скорее всего, отравить. Врачи же специально написали ОРЗ. Владимир знал, что убедить говорившую в глупости ее предположений нет никакой возможности. Он и не стал этого делать, а лишь незаметно для Надежды подмигнул дочке. Если бы он был уличен в этом знаке, то был бы разгадан и проклят бывшей женой, как подлый высмеиватель матери перед дочерью. Надежда так бы разделала его «под орех» и подвела под статью личного врага, что ему не захотелось бы больше перемигиваться никогда. К счастью, она перемигивания мужа с дочкой не заметила. А тот, убедившись в понятливости дочери, стал подыгрывать бывшей жене: жаловаться на жизнь, на происки врагов, на неустроенность. Он договорился до того, что храбро пообещал всех и своих недоброжелателей и врагов дочери переловить да повесить на одной осине. Владимир отказался лишь ловить врагов бывшей жены, твердо заявив, чтобы она для своей защиты искала другого, более благородного рыцаря. Здесь он заметил, что допустил промашку, поскольку Надежда разразилась гневной тирадой по адресу всех мужчин: «Все вы, мужики, подлые и безнравственные. Я сыта вашим скотством по горло!» - заявила она, но все же разрешила дочке ухаживать за больным отцом и оставаться у него на выходные.
     -Бедная Надежда, - грустно произнес Миланов, когда она вышла.
     -Папа, тебе надо жениться, а то ты совсем пропадешь, - сообщила дочь с серьезным видом чьи-то соображения.
     -Да, дочка, ты права, - согласился Миланов и признался: - Есть у меня одна на примете, одинокая, хорошая женщина. У нее сын чуть помладше тебя.
     -Хорошо, папочка. А можно я буду с ним дружить?
     -Конечно, можно, если он согласится. Спасибо тебе, моя умница, - проговорил он задумчиво.
   По правде говоря Миланов высказал перед дочкой всего лишь свои мечты, а на деле он почти не верил в возможность хоть какого-то семейного счастья. Во всяком случае он был твердо убежден, что никто это счастье ему не преподнесет. Однако в том году суждено было сбыться многим его желаниям. Даже жизнь в коммунальной квартире пошла не столь отвратительно, поскольку соседка Марина Цыбина после выхода на пенсию обменялась жильем и переехала в другой район. Теперь из ее комнаты не появлялись пьяные посетители, лишь изредка выбегал в коридор кучерявый мальчуган лет двух от роду с игрушечной машинкой на бечеве. Малыш бегал по коридору, радуясь грохоту, производимому его громоздкой игрушкой. Маленький бузотер говорить пока не научился, но все понимал и обращался ко всем на невнятном языке, включающим в себя и объяснения и вопросы.
   Детство человечества! Как приятна твоя безоблачная улыбка, как хороши чистые глаза ребенка!
   Чем ближе весна, тем чаще Миланов вспоминал о сокровенном, высказанном перед дочкой. Как же он молил небо и землю, приближая весну и надеясь, что за долгую зиму дачная, приглянувшаяся ему, женщина не вышла замуж. Ведь встретил Владимир свою новую Надежду минувшим летом совершенно случайно. Однажды совершенно случайно обратил он внимание в садоводческих просторах на обаятельную женщину лет тридцати. Ее участок находился поблизости. Строительными делами на нем занимался отец незнакомки. Она с матерью вела огородные дела, а ее сынишка, мальчик лет десяти, большей частью купался в теплой речке. Но садоводам в начале лета было не до купания: они усиленно поливали посаженную на грядках зелень. Воду, ввиду отсутствия водопровода, новоиспеченные садоводы носили из ручья. Путь к ручью прекрасной незнакомки пролегал по аллее мимо участка Миланова. Здесь ходили все новоявленные члены общества. Но ни на ком не останавливался взгляд Миланова так долго, как на Надежде. Да, да, ее тоже звали Надеждой! Прошедшее лето стояло жарким, поэтому все ходили в купальниках. Миланов работал над срубом дачного домика в плавках. Изредка отрывая взгляд от обтесываемых бревен, чтобы взглянуть на прохожих, он иногда встречал ответный взгляд стройной соседки, и не единожды ловил себя на мысли, что нравится ему эта Надежда до щемящей тоски. Даже случайно узнанное имя было по душе, хотя вызывало не очень приятную ассоциацию по поводу имени прежней жены. Так что ж из того? Он ведь первую Надежду любил, и если б не ее шизофрения или что-то в этом роде. Через соседей узнал он насчет своей симпатии, что муж у нее погиб, что живет она с родителями в частном доме. Такие сведения вдохновляли его, и он при встречах стал приветствовать эту женщину молчаливым кивком головы. Их явно тянуло друг к другу, а потому приближение одного неизменно угадывалось другим.
   Не сразу поверил Миланов в свое чувство. За делами и осенними заботами даже как-то забыл те безмолвные летние приветствия приглянувшейся женщине. Но теперь, по весне, все вновь вспомнилось.
   И вот они встретились Первого мая на аллее садоводческого общества. Она распахнула взгляд при встрече, и Владимир Миланов остановился, словно вкопанный. Глядя ей в глаза, он тихо проговорил:
     -Здравствуйте. А я о вас соскучился.
     -Мы о вас тоже, - был ее ответ от себя и сына, который шел рядом с ней.
   Миланов чуть не подпрыгнул от счастья: его помнили! Вот скоро день ее рождения, и она приглашает его. Ей исполняется тридцать три года. Говорят, для мужчины это возраст Иисуса Христа. Ну и для женщины этот возраст – время расцвета душевных талантов.


               
                5

   И все же в мире поддерживается баланс добра и зла, и с таким утверждением трудно не согласиться, коль скоро при безоблачности настроения Владимира Миланова на душе Леонида Степановича Гвоздева было тоскливо и сумрачно. У Гвоздева той весной пошла черная полоса жизни. Пока он активничал по линии Совета трудового коллектива, все окрестные деятели науки и производства – то бишь начальство – получили правительственные награды за ударную работу по разработке и запуску в серийное производство нового оборонного изделия на Новосибирском заводе. Из бывших производственников завода, перешедших в НИИ, награжден был Боровик да двое рабочих. Гвоздева среди награжденных не было. В СТК института он узнал, что списки для награждения производственников НИИ подавались вместе с заводскими. И вот оказалось, что даже на Сергеева наградного дела не было. Нет, не простила Леониду Степановичу родная партия крамольных мыслей о ее роли в современном обществе, мелочным злопамятством своим испортив ему настроение на все лето. Но это было лишь предвестником большого личного горя его, которое произошло в конце лета. В один из удушливых августовских дней. при неблагоприятном состоянии магнитного поля для страдающих сердечно-сосудистыми заболеваниями, на восьмидесятом году жизни тихо умерла мать Гвоздева. И хотя она давно поговаривала о подобной кончине своей, но скоропостижностью случившегося ошеломила его. На работе отнеслись к случившемуся с пониманием, и Леонид Степанович все необходимое из ритуальных принадлежностей сделал у себя по плану платных услуг населению.
   На похороны съехались все дети и внуки бабы Веры, и в просторной квартире Гвоздевых стало тесно, стало шумно из-за трех плачущих навзрыд старших сестер Леонида. Но старший брат не проронил ни слезинки, хотя иногда подносил носовой платок к уголкам глаз и после этого громко сморкался. Сам Леонид во время похорон как окаменел, к тому же задергался от навалившихся забот, ушел в них с головой и не хотел выходить из этого отупляющего состояния непрерывного потока дел. Реальность происходящего проходила мимо него. Он на себя смотрел как бы со стороны и корректировал тот или иной шаг по подсказке окружающих. Как что-то вовсе и не нужное воспринимал Леонид поминальное застолье, отмечая автоматически, что и его друг Миланов не налегает на спиртное, что стараниями жены и падчерицы поминки получились обильные на выпивку.
   Успокоившиеся после застолья сестры завели разговор о материнском наследстве, о ее последней воле, высказываемой в письмах. Для Леонида эти разговоры были по другую сторону сознания. Он воспринимал их в день похорон чуть ли не за кощунство. И стоило ли вообще об этом вести речь, если наследство матери на виду, в ее комнате. Уголок с иконами он все же попросил оставить в неприкосновенности, как память о матери и ее месте земного общения с Богом. В этом решении Леонид тверд, а сестры, зная упрямый характер брата и исчерпав все доводы в пользу передачи икон одной из набожных наследниц, отступились от него. Они так и не поняли поступок брата, который даже в церкви после отпевания тела матери не приложился к кресту, и лишь припал губами ко лбу родительницы.
   Оглушенный горем, в безразличии ко всему окружающему, взял Гвоздев очередной отпуск и уехал в сад. Здесь его и навестил Миланов в один из выходных. Войдя без стука в домик друга, Владимир увидел печальную картину: Гвоздев искал и нашел забвение в пьянке. Трезвенник Гвоздев пил в одиночку, и наверняка не первую бутылку. Миланов подошел, присел к столу, поставил на его край кассетный магнитофон. И только после этого хозяин приподнял от стола отяжелевшую голову.
     -Зашел к тебе, Степаныч, на сорочинки помянуть бабу Веру, а ты уже поминаешь, - приветствовал его посетитель.
     -А-а… Володя! Помяни и ты, - Гвоздев сделал жест рукой в сторону сервированного бутылками да огурцами стола и налил гостю полстакана. Миланов выпил свою порцию, от повторения отказался категорически.
     -Степаныч, я принес запись голоса бабы Веры. Может, послушаем!
     -Да. Конечно, - отозвался Гвоздев.
   Миланов нажал клавишу. Послышалось шипение и потрескивание помех записи, стук в дверь и голос:
     -Здравствуйте, баба Вера! Можно к вам в гости?
     -Проходи, болезный. Чтой-то ты с музыкой в рюкзаке. Али в поход собрался?
     -На праздник к вам пришел. Ведь тысячелетие Крещения Руси, решил поздравить.
     -Спасибо, батюшка! Больно великий праздник-то ноне, а мне и угостить тебя нечем.
     -Баба Вера, я принес.
     -Ох ты, родимый! Кагор-то самое церковное вино.
     -Вот давайте и выпьем с вами.
     -Что ты, любезный человек! Я и сроду-то не пила, а ты на старости лет меня соблазняешь.
     -Так вы только для виду, за компанию, а остальное я сам.
     -Что ж с тобой сделаешь. Налей с ложечку, какую на причастии дают, а более не надо.
     -Баба Вера, я не знаю, какая ложечка на причастии, я вам полрюмочки налью.
     -Ну, Бог с ним, соблазнил ты меня, старуху. Твоя правда, в такой праздник грех не выпить.
   Вновь на пленке шипение и шорохи, затем голос:
     -А ты, болезный, с гармошкой-то никак на свадьбу к кому еще зайдешь?
     -Скучно без нее. Под нее петь люблю. Может, вы что-нибудь споете! Я люблю старинные и русские народные.
     -И-и, куда там! В молодости я страсть как любила петь. В замужестве тоже кажную минуту с песней, а подруги токо из-за песен ко мне бегали. Глядишь, где и подпоют. Мой-то с молодости тугой был на ухо, но любил, чтоб я в церкви на клирос вставала. Различал ведь мой голос. У меня он прямо страсть высокий, как дискант. Уж полон дом детей, а я все песни пою. Другой раз допоюсь до слез.
   Голос бабы Веры умолкает. Миланов – там, на пленке, - осторожно спрашивает:
     -Много у вас детей?
     -Много, батюшка, много. Токо все больше умирали в младенчестве. В живых-то всего пятеро: Катерина, Александр, Верка, Антонида и Леонид. Все живы-здоровы, меня не забывают, все выучились и достойные сыны Отечества. Александр вот всю войну прошел, токо моего Степушку нашла смертушка и в обозе. Взяли-таки его в середке войны, и вот поди ж ты. Знать, так на роду было написано.
   Снова пауза и мужской голос:
     -Баба Вера, спойте что-нибудь из девичества.
     -Ну, прямо и не знаю.
   Слушают два мужика и видят происходящее столь ясно, что подступает невыразимая грусть. Вот прокашлялась Вера Александровна, вот заиграла гармошка на пробу куплет песни «Коробейники». Умолкла гармонь, и послышался чистый, тихий, пронзительный, словно звон маленького серебряного колокольчика, голос поющей женщины с поминутным покашливанием. Голос взвивается на недосягаемую высоту, крепнет в своей ясности и слаженности с нащупывающим наигрышем гармошки.
                Пускай могила меня накажет
                За то, что так его люблю.
                Но я могилы не боюся,
                Кого любила – с тем умру…
   Пронзительность живого голоса матери ударила по Гвоздеву реальностью ее ухода из жизни. Он склонил голову ниже столешницы, слезы брызнули из глаз и побежали по щекам, капая на пол. Леонид не всхлипывал и не вытирал слез, он облегчал душу, полнясь сознанием реальности утраты.


               

                Глава седьмая

                1
    Между тем жизнь шла своим чередом. Той весной Миланова вновь стали навещать видения из времен культа личности. И вот что ему привиделось во сне о загадочной смерти вождя народов:
     Очнулся Сталин и тотчас ощутил рядом чье-то присутствие. Он разомкнул веки, наполняясь радостью сознания того, что не одинок в минуту смертельного исхода. Над ним в почтительных подобострастных позах стояли его соратники и сподвижники по борьбе за торжество революционных идей. Тем не менее чувство тревоги не оставляло его, а росло и ширилось. Сознание умирающего заметалось в поисках причин нарастания внутреннего дискомфорта. Вновь промелькнули перед внутренним взором основные исторические вехи пройденного жизненного пути. Все свершенное было правильно и логически обоснованно. Он до конца оставался верен делу строительства новой жизни и для свершения грандиозных планов социалистических преобразований не жалел ни крови ни жизней большевистских масс. Так что же сейчас встревожило его душу! Быть может, чувство вины перед народом за неоправданные потери от фашистского вторжения? Да, этот усатый мистик опередил его, ударил в самый неподходящий момент, когда согласно гениальным планам в стране строителей социализма только-только приступили к перевооружению Западной группы войск. Да, мечталось бить фашистов на подступах к границе, а пришлось отступать до Волги. Но нет худа без добра. На захваченных нацистами территориях страны Советов развернулась беспощадная борьба против оккупантов, унесшая миллионы человеческих жизней, разбудившая массовый патриотизм.  О чем тут жалеть? Когда гибнет человек – это трагедия, когда гибнут миллионы – это статистика классовых битв.
   Не вдруг Сталину высветилась причина задержки отхода души от тела. Сейчас его душу удерживала на земле чья-то любовь. В предсмертной агонии он вдруг вспомнил ту, отношения с которой затруднялся как-либо охарактеризовать и тем более открыть. Ее любовь и преданность он всегда воспринимал не иначе, как частичку любовной признательности всего народа своему вождю, гению всех времен и народов. Именно в таком ракурсе он рассматривал то, как гордо она несла свою миссию тайного бдения над интимными желаниями гения. Только эта женщина умела успокоить в минуты их встреч его больную голову. Только ей он доверял делать массаж головы и тела. И она, благодаря обожествлению своего любимого, была способна проникнуть в самые сокровенные его желания, выполняя их без промедления. Он иногда ловил себя на мысли, что восхищается простой женщиной за силу ее любви и потаенной преданности ему.
   Сейчас, в полубреду, в состоянии между жизнью и смертью, сознание Сталина наполнилось тревогой, что нет рядом с ним любящей души, некому успокоить растревоженную психику прикосновениями ласковых по-матерински добрых ладоней. Перед смертью он ждал участия любящего человека. Того самого участия, на которое всю жизнь не обращал внимания. Ведь он все, свершаемое в жизни, рассматривал сквозь призму революционных идей. Но это было в реальной жизни, а сейчас в сознание Сталина властно стучался, внедрялся иной мир.
   И вот невостребованные при жизни человеческие чувства вдруг заговорили в нем, и пришло безжалостное осознание того, что он как человек умер раньше, чем его тело. Тело лишь сохраняло форму, оболочку для какого-то символа. Так ради чего этот символ диктатуры пролетариата столь вдохновенно направлял устремления партийного аппарата на победу общественного интереса над личным? Ведь в единомыслие своих соратников он давно не верит, ведь в каждом из них зреет враг социализма. Но на войне как на войне. Необходимо поддерживать баланс противоречивых сил. В этом ему неоценимую помощь оказывали сильные карательные органы. Только Сталин не доверял и этим органам, боялся их выхода из-под своего контроля. Сейчас он видел, насколько был прав.
   Он понял, что помощи не дождется.
   Смутно до Сталина долетел женский крик и плач. Женщина припала к его груди и залилась горючими слезами. Сознание вождя восприняло это событие. Больше ничто не удерживало его душу в этом мире страстей, интриг, борьбы.


                2

   Миланов проснулся в холодном поту и долго лежал, не в силах пошевелить ни рукой, ни ногой. Дух «отца народов», зловещий и грозный, отлетая, едва не увлек его смятенную душу. И все же через несколько мгновений сознание повернулось к реальной действительности с ее простыми человеческими заботами. Все будничные мысли вернулись к нему. И главная, за которую он ухватился, - это завершение строительства садового домика.
   С одержимостью решившегося на трудовой подвиг человека взялся Владимир за дело. Его одержимость подогревалась мечтами о возможности личного счастья, коль скоро оно неожиданно и реально поманило его. И началось все с майских дней, когда после начала садоводческой эпопеи сдружившиеся новоиспеченные садоводы решили совместно отметить начало сезона. Тогда-то и собрались на вечеринку женщины без мужей, мужчины без жен. Только подруга Надежды, хозяйка дома, была с мужем да с каким-то родственником. Быстро организовали застолье. За столом дело дошло до песен, шуток, вольностей. Женская компания вела себя раскованно. Среди этого веселья Надежда выделялась не только красотой и стройностью, но и сдержанностью. И грустно же было Миланову от мысли, что его желанная притягивает взоры всех присутствующих мужчин, что она равнодушна лишь к нему. Дело дошло до танцев. Все пошли танцевать на улицу. Лишь Миланов сидел в надвигающихся сумерках за столом. Он потерял к вечеринке всякий интерес, поскольку желанная женщина танцевать пошла с мужчиной, родственником подруги. Кто знает, возможно, это не первая их встреча, а давняя их дружба. В общем, Миланов затосковал и хотел было уйти, когда в комнату вбежала Надежда. Она плюхнулась на лавку рядом с ним со словами, обращенными к вошедшему за ней партнеру по танцам:
     -Отстань, вот мой мужчина!
   Танцор с досадой развернулся и вышел на улицу, а Надежда обратилась к Миланову:
     -Что загрустил? Опьянел, наверное? Пойдем, до дому провожу.
   Ее слова влились в него ложкой меда, приправленной каплей дегтя от подозрения, что потребовался он ей лишь как предлог для ухода от компании. Но пока они неспешно шли по сумрачным аллеям садоводческого общества до его участка, в нем набрал силу поток нежных чувств к любимой, идущей с ним под руку.
   Они вошли в его времянку, и он в темноте осторожно закрыл дверь на задвижку, затем, покачнувшись, чуть прижался к спутнице, едва не падая отяжелевшей головой ей на плечо. Надежда не возмущается, а лишь говорит каким-то деревянным голосом:
     -Ну, что ты, сейчас ляжешь.
   Она на ощупь расправляет постель, а он с бьющимся сердцем стоит, прижавшись к стене. Повернувшись, она наткнулась на него, взяла за сгиб руки, подвела к кровати и на миг прижалась к его плечу. Миланов оказался далее не в силах сдерживать поток нежности…
   Тихий стон вырвался из груди Надежды.
   Одевшись, они вышли на улицу.
     -Надо же, и не перепутали ничего, - со светлой грустью проговорила Надежда.
   Миланов шел следом почти отрезвевший и думал: «Мы были созданы, наверно, друг для друга».
     -Дальше не ходи, - прервала Надежда его радужные мысли.
     -Почему? Пойдем к тебе вместе. Мы ведь взрослые самостоятельные люди!
     -Потому и не надо, что взрослые. Пусть эта встреча будет для нас сном.
     -Когда же вновь придет к нам этот сон?
     -Друг мой, у меня сын почти взрослый, его необходимо воспитывать.
     -У меня тоже дочка подрастает. Что же, пока они не вырастут, нам и встречаться нельзя?
     -Я не о том, Володя. До свидания, приятных тебе снов.
     -До свидания, моя хорошая, - проговорил он быстро, быстро поцеловал Надежду и пошел в темноте теплой ночи к себе. В голове его стучали слова: «Я не о том». Тогда о чем же? Он пришел к себе, лег в постель, но долго не мог заснуть, ворочая мыслями и ворочаясь с бока на бок. Догадка пришла неожиданно: «Какой же я осел! Тысячу раз Надежда права. Такая умная женщина и видит все отлично на три года вперед».
   Его догадку подтвердил разговор между родителями Надежды, которые приехали с внуком на участок.         
     -Толя, - окликнула мальчика бабушка, - можешь идти с мамой на речку, мы  без вас поработаем.
   Надежда с сыном прошла мимо участка Владимира, даже не взглянув в его сторону, а в нем все пело: «Вот идет моя желанная, разложил товар купец». Однако он понимал, что нечего особенно ему раскладывать перед взыскательной женщиной. Но вопреки всему песни звучали и пели в нем: «Что ж ты, милая, смотришь искоса, низко голову наклоня». И хотя милая на него не взглянула, ему казалось, что все песни теперь поются о ней. В нем росло неудержимое желание поближе познакомиться с родителями Надежды, и он пошел к соседу, участок которого граничил с участком избранницы. Соседа дома не оказалось, но Миланов присел у построек невидимым с соседнего участка и подслушал разговор, который повели родители его избранницы.
     -Чем не жених! – донесся голос матери Надежды. – Один все строит, в огороде все посадил, каждый выходной здесь.
     -И пьет каждый выходной, - отвечал мужской голос.
     -Голову-то не теряет. В семье остепенится.
     -Или Толю споит. Неизвестно, из-за чего он разошелся с женой.
     -Ну, полно, отец, я узнавала: у него жена заболела шизофренией. А дочку он привечает и влияет на нее хорошо.
     -Все равно нечего алкашам в моем доме делать. Хватит того, что Томка безотцовщину развела.
     -Ах, Сергей! Что ты сравниваешь? И мы с тобой виноваты, что Тамаре в жизни не повезло.
     -Ты дочерям всегда потачку даешь. Вот Томка и добегалась по подвалам.
     -Ну что тут сравнивать? У нее первая любовь была, а мы не доглядели. Любовь ведь зла: полюбишь и козла. Да тогда и Сашка-то был нормальным мальчишкой. Это потом спился…
     -Бабий ум короче волоса в моей бороде. Что она увидела тогда в этом дебиле?
     -Отец, отец! Ну не строжись. Что спрашивать с девчонки в пятнадцать лет? Сейчас посмотри: на работе ее уважают, дочь на загляденье. Всего сама добилась. И Сашку давно простила. Если бы не она, он бы или совсем пропал, или бы в желтый дом угодил.
     -Туда ему и дорога.
     -Не надо так. Сама виновата. Ведь они ровесники. А душа у нее отходчивая. Бог даст, и Тамара найдет человека по душе. Надежде ты не мешай. Она – взрослый человек, сама разберется.
     -Анастасия! Я тебе говорю, что алкашу в моем доме не бывать.
   Горько Миланову было слушать это. Но он не мог не признать справедливости подозрений. Посмотрев на себя глазами здешних садоводов, он ужаснулся увиденному. Каждую пятницу он как на крыльях летел за город с неизменной фляжкой водки, опасаясь случаем разбить бутылку в рюкзаке. Что еще могут увидеть садоводы? – Какой-то забулдыга, не успел сойти на остановке с поезда, как уже пошел с друзьями вдоль по берегу реки и кайфует на природе. Кому расскажешь, что он немало знаний получил по строительной части именно от этих вольных мужичков? Потом он два дня тюкает топором, не разгибая спины. Видят же одно: как он с видимым удовольствием пьет со знакомыми прямо у остановки. Кто заглянет в его холостяцкую жизнь, когда после изматывающей работы он силой воли заставляет себя есть не очень умело приготовленную пищу и в одиночку не выпивает. Но от компании не бегает, и не пьет для балдежа, как стало модно действовать сейчас. Лишь с целью расслабиться и плотно поесть под выпитое налегает он на выпивку. Этих тонкостей никому не объяснишь. И формально отец Нади прав.
   «Надя, Надя! – мыслил Владимир. – Так вот почему твои глаза мне столь знакомы! Ты тоже Сергеевна. И Тамара с Сашкой-банным не случайные сослуживцы. Вот как любовь-то сводит! А мои грезы и мечты сошлись на тебе – милой сердцу и уму».


                3

   Толя, сынишка Надежды, за лето подрос и основательно загорел. Мальчишке шел двенадцатый год. Увидев его на берегу, Миланов присел рядом и спросил:
     -Речку переплыть сможешь?
     -Смогу-у, -  ответил Толя уверенно.
     -Поплывем?
     -Поплывем.
   Речка в районе расположения дач была широкой и спокойной. Они сплавали туда и обратно, затем улеглись на бережок.
     -Толя, ты мне сможешь завтра помочь?
     -А что надо делать, дядя Володя?
     -Крышу надо доделать, а один я стропила не смогу поставить. Нужен второй мужчина.
     -Я не умею строить, - проговорил паренек опечаленно.
     -Это несложно, я научу.
     -Ладно, если мама разрешит.
     -Вот и договорились.
   С начинающим строителем Миланов установил легкие, заранее собранные стропила до обеда, а после обеда они пошли на речку. Владимир, воспользовавшись случаем, предложил юному товарищу взяться за освоение какой-нибудь техники типа мопеда, мотоцикла или мотороллера. Тот пожаловался:
     -Я у мамы давно мопед прошу, а она боится, что разобьюсь. Она говорит: «Отец бесшабашный был, вот и погиб».
     -Отец у тебя на машине погиб?
     -Нет, на самолете. Он над полями летал, знаете, на самолете, который кукурузник.
     -Летчик - не бесшабашный, а умный и храбрый. Если техники бояться, то быстрее в аварию попадешь.
     -И дед мне не дает на легковушке порулить, а папа давал.
     -Вот что. Пора тебе самостоятельно на мотоцикле ездить. Мне, скажем, тоже хочется покататься. Давай здесь в поселке купим на двоих старый мотоцикл, отремонтируем и будем поочередно ездить. Например, ты до армии будешь больше ездить, а я потом больше.
     -Мне мама денег не даст.
     -Сами заработаем и уговорим маму, что ты будешь ездить только со мной. Хорошо?
     -Хорошо, - без энтузиазма согласился мальчик, так как его еще что-то смущало. Наконец, он сознался: - Я не умею зарабатывать.
     -Ты умеешь зарабатывать, только не знаешь этого. Вот мы с тобой поставили стропила, и ты, считай, десять рублей заработал. Меня в поселке знакомый механизатор все просит ему баньку сделать. Он сам в плотницких делах не очень силен, зато у него целых два мотоцикла. Новый он не отдаст, а мы с тобой и за старый согласимся ему сруб баньки поставить.
   От столь реальной перспективы мальчик повеселел и с берега возвращался вприпрыжку. Нужно ли говорить, что Толя уговорил мать и особенно бабушку. Очевидно, их семейный совет не нашел ничего плохого в приобщении парня к трудовым навыкам. К тому же этим летом и одного раза Миланова не видели выпивающим. Бабушка лично пришла с внуком и подтвердила, что будет в августе ради такого дела жить здесь и готовить строителям пищу.           
   Миланов взял отпуск. Договорились они с хозяином техники быстро, и мальчугану загорелось опробовать настоящее, впервые в жизни приобретенное самоходное средство. Так что сначала строители взялись за оживление мотоцикла. При его ремонте Владимир то и дело обращался к помощнику с просьбами типа:
     -А ну, сынок, подай торцовый ключ – свечу завернуть.
   Вскоре мотоцикл был оживлен, вызывая доверие своим отлаженным видом. На нем-то его новые хозяева и выкатили за поселок. Здесь Владимир остановился, по-родственному обратившись к Толе:
     -Ну, сынок, хорошо на велосипеде ездил?
     -Хорошо, - отвечал тот в волнении.
     -Пора садиться на мотоцикл. Выжми сцепление, как я показывал, включи первую скорость, прибавь газу и плавно опускай сцепление. Если мотоцикл рванется из-под тебя, держись крепче за руль. Поедешь на первой скорости, и сильно не газуй. Старайся держать малый газ, чтобы мотор не ревел. Если в яму заедешь, то газани, чтобы выехать и не заглохнуть. Все понял?
    Наука езды на мотоцикле подрастающим поколением была освоена быстро, и на обратном пути парень подъехал к учителю уже на второй скорости.
И пошли у новоявленных строителей согласованные дела. С утра на мотоцикле отправлялись они на стройку, в обед приезжали на дачу, после чего вновь ехали на стройку. Миланов приобрел неплохие навыки плотника и успешно справлялся с посильными для его возраста бревнами. За неделю совместной работы он сдружился с мальчишкой и они понимали друг друга с полуслова. За работой тяга к технике у пацана ослабевала, ему уже нравился сам процесс полезного труда и особенно уважительное к нему отношение окружающих.
     Как-то пошли они на речку пешком, поскольку устали и не захотели связываться с забарахлившим в последнее время мотоциклом. Шли они не спеша, с достоинством занятых полезной работой людей. Толя неожиданно на ходу с волнением спросил:
     -Дядя Володя, почему вы меня называете сынок? Вы же не мой отец?
    Миланов ждал такого разговора и постоянно готовился к нему. Ясного ответа у него не было, но отвечать было нужно.
     -Конечно, родным отцом я тебе уже быть не смогу. Тогда бы я тебя звал просто «сын». Но бывают и неродные отцы. Вот, скажем, в армию пойдешь, там будете командира части «батей» звать. Родных зовут «папа» и «мама», а там – «батя». Потому что он как отец должен обо всех сынках в части заботиться. Если хочешь, то и меня зови как-нибудь по-солдатски.
      Вскоре стройка подошла к концу. Владимир Миланов переключился на дела своего участка, а юный товарищ постоянно его навещал и неизменно крутился возле мотоцикла. Однажды, разрешив, как обычно, мальчику покататься вокруг садоводческого общества, Владимир принялся за прополку грядок. Треск мотоцикла раздавался с разных сторон и подтверждал, что Толя далеко не уезжает. Но вскоре мотоцикл смолк, а через некоторое время, забеспокоившись, Владимир пошел на поиск. Он увидел, что парень катит заглохший мотоцикл. Такая техника для его возраста еще была тяжела, и Владимир помог мальчишке закатить мотоцикл в приделанный к времянке закуток и внимательно оглядел его. Тот был по пояс обнажен, рубашка скомкана и заткнута под ремень, а загорелая спина процарапана, как наждачной бумагой во всю правую лопатку до сукровицы. Было ясно, что мотоциклист где-то упал и сейчас находится в оглушенном шоковом состоянии.
      -Дядя Володя, только бабушке не говори, а то она маме и деду расскажет, - попросил Толя, пошатываясь от усталости.
     -Не скажу. Иди отлежись.
   Мальчик улегся на кровать лицом вниз, мужественно перенося боль от содранной на спине кожи. Миланов не нашел ничего лучшего, как смазать ему все оцарапанные места сливочным маслом. Толя вздрогнул от прикосновений к болячкам, потом расслабился и задремал. Вскоре бабушка пришла за ним.
   -Обедать пора, а мой помощник где-то катается.
   -Он у меня. Устал, лег отдохнуть.
    -Тогда я вам обоим сюда поесть принесу.
   -Не надо, он у меня уже поел.
   -Ох, Владимир, спасибо тебе. Возишься с парнем, как со своим. У него только и на уме, что мотоцикл и дядя Володя.
   -Парень хороший. Пусть привыкает к технике и к работе. Вы не против, если он сегодня у меня побудет? Он мне маленько и по строительству помогает.
   -Конечно, конечно, лишь бы только не мешал.
   -А я, бабушка, не мешаю, - подал голос Толя.


                4

       Лето для Миланова прошло так радужно, что он как член СТК института совершенно не вникал в производственные неурядицы сотрудников НИИ. А между тем все лето работники производственного подразделения ходили к своему корпусу по кучам мусора на дороге мимо четверых мужчин кавказского вида. Их давно прозвали грачами не за черные, как смоль волосы, а за ежегодное появление в холодной Сибири лишь по весне и неизменно на строительных работах. Очевидно, южный климат в летний период для строительных работ невыносим. Так вот, эти четыре «грача» за лето выложили из булыжника довольно симпатичную стенку, огораживающую и поддерживающую съехавший к дороге склон пустыря. И все лето дорога благодаря строительным работам была занята разбиваемыми камнями, раствором и другими строительными материалами. Наконец-то по верху стенки проложили опалубку из досок для укладки бетона. Только бетон не появлялся, и «грачи» куда-то исчезли.
   Как-то Гвоздев, – а он с некоторых пор лез во все дела, - шел после работы мимо этой «незавершенки».Возле стенки на дороге стоял самосвал с бетоном. Шофер ходил вокруг машины и сокрушенно смотрел на фронт работ. Гвоздев поинтересовался у него:
     -Кто укладывает бетон?
     -Не знаю. Утром мастер строительного участка обещал людей, а бетон дали поздно. Позвонил, но никого, - ответил тот.
     -Ладно, не уезжай. Сейчас лопаты возьму, и разгрузим.
    Гвоздев вернулся в производственный корпус, заставил дежурного открыть подсобку и взял четыре совковые лопаты. Затем он попросил шофера подцепить машиной широкий лист железа и перетащить его от производственного корпуса к бетонируемой стене.
     -Разгружай, - скомандовал он шоферу.
  Тот поднял кузов самосвала гидравлическим подъемником, свежая бетонная масса легко съехала на лист железа. Шофер облегченно вздохнул и уехал. Гвоздев из корпуса принялся звонить в отдел капитального строительства. Какой-то сотрудник, подняв трубку, сообщил, что рабочий день пять минут как закончился. На предложение задержаться для бетонных работ тот ответил, что это не по его специальности дело. Гвоздев бросил трубку и обратился к Даниле Ивановичу Рутову, дежурившему по корпусу.
     -Слышал? Бетон привезли стенку делать, а работник из ОКСа говорить, что это не по его специальности. Пойдем-ка, Иванович, поможешь мне. Надо бетон в опалубку на стенку раскидать, а по верху я разровняю и провибрирую лопатой. Я так на даче делал, получается хорошо.
     -Это, наверное, строители должны делать.
    -Вот голова! Тебе говорят, что их никого нет, а бетон за ночь застынет.
     -Ну и что? Отвечать-то не нашему производству.
     -Причем здесь «отвечать»? – почти закричал Гвоздев. – Нам всем около этой стенки ходить и запинаться о всякий хлам.
     -Я не могу уйти из корпуса, я дежурный.
     -Да мы же рядом с корпусом будем. Давай дежурного по институту предупредим, что один час ты не будешь сидеть у телефона.
     -Нет, мне нельзя тяжести поднимать, может радикулит у меня получиться. Я ведь не мальчик какой-нибудь.
   «Вот хитрожопый дурак», - выругался мысленно Гвоздев и обрушился на Рутова едва ли не с бранью:
     -Иванович, ты что придуряешься? На садовом участке себе такой домина поставил и кругом фундамент забетонировал. А здесь если вчетвером, то работы меньше, чем на час.
     -Никто не пойдет: в цехе во вторую только двое слесарей осталось. А я не могу бросить пост, - гнул свое Рутов, пододвигая поближе телефон, приглаживая венчик волос вокруг блюдца лысины и важно надувая губы.
     -Ну ты и тип! – бросил ему в лицо Гвоздев. – Ты же, как и я, коммунист, а дело плевое и полезное для всего института.
     -Что ты мне поручения даешь? Ты не парторг, - закричал возмущенный Рутов. – Не лезь не в свои дела. Здесь тебе не СТК, а я буду жаловаться, что ты мне дежурить мешаешь.
     -Да, конечно. Вы здесь всю ночь дежурите, отсыпаетесь, а потом по два отгула берете. Сэкономили на четырех штатных сторожах фонд заработной платы. Теперь вместо них итеэровцы за отгулы дежурят.
     -Хо-хо, - смеется Рутов. – Ты у нас экономист, а такой вещи не знаешь. ИТР-то отгулы берут, а деньги-то экономятся на зарплате дежурных. – Рутов смотрит на Гвоздева с ехидцей, как на несмышленыша, не сумевшего разгадать трудный экономический шаг администрации.
     -Конечно, конечно, - отвечал Гвоздев с такой же ехидной миной, - инженерным работникам можно отгулы давать, пусть погуляют, меньше напишут галиматьи, меньше из-за ваших технологий брака на участке будет. А оклады вы получаете хорошие, лежа по очереди здесь, вместо дежуривших старичков.
     -Ты что, сюда ругаться пришел? – взвился Рутов. – Здесь тебе не собрание. Вам тоже тариф прибавили. Иди и кидай свой бетон сам.
     -Бетон этот общий, только тебя, куркуля, поднимать на общее дело бесполезно.
     -Он еще обзывается. Посмотри на себя. Тебе по соцсоревнованию достаются все поощрения. А я утром расскажу Боровику, как ты здесь ругался.
   Гвоздев вышел в цех раздосадованным на себя из-за напрасно затеянного разговора с непробиваемым человеком. Он прошел на слесарный участок, где пара слесарей работали во вторую смену. Мужики были знакомые, и он просто попросил их поработать с ним на бетоне.
     -Не успеем мы тогда свое задание выполнить, Милкоев завтра заругается, - усомнился один.
     -Он где-то еще здесь, увидим – скажем, - предложил второй, направляясь за Гвоздевым и беря из его рук лопату.
   Милкоев им повстречался у стенки. Он шел из соседнего корпуса. Гвоздев пошел ему навстречу и в двух словах объяснил ситуацию.
     -Ох, и канительным ты, Степанович, стал, - вздохнул мастер в ответ. Тем не менее он снял пиджак и, засучив рукава, взял в руки лопату.
   На другой день с утра Гвоздева вызвали в кабинет Петрова. За длинным столом начальника производства по обе стороны сидели мастера и начальники участков.
     -Вот, пожалуйста! Пусть расскажет наш председатель СТК, как он сорвал сегодняшнюю работу сварочного участка, - приветствовал его появление Боровик, сидевший справа от Петрова.
     -Леонид Степанович, зачем лист железа у сварщиков увел? – спросил начальник производства.
     -На улице у корпуса их сколько хочешь, - ответил Гвоздев.
     -Но этот уже в нужный размер был отрублен, а его сегодня потеряли. Хорошо, хоть Рудольф Куприянович вспомнил, что видел лист под бетоном.
     -А отрубили в требуемый размер, нужно было на участок затащить.
   Камушек был брошен в огород заместителя начальника, и Боровик взвился:
     -Тебя не спросили. Хозяйничаешь в корпусе. Вчера вечером дежурного отругал, посылал машину с бетоном разгружать. Кто тебя просит не в свои дела лезть?
     -Нет не своих дел. Есть общие и личные.
     -Это дело с бетоном не относится к нашему производству.
     -Похоже, что тебя, Семен Давыдович, ведомственность еще на уровне мастера заела! – бросил Гвоздев в лицо парторгу и вышел из кабинета, не дожидаясь разрешения и окончания разговора.
   После его ухода воцарилась тишина. Наконец, Петров спросил Боровика:
     -Семен Давыдович! Этот лист можно использовать или нет?
     -Использовать можно, но его сначала нужно отмыть, потом просушить, потом на сварку, - ответил вместо Боровика начальник планового бюро Долгушин. – Так что быстрее другой отрубить.
     -Ладно, - заявил Петров, - сегодня сварщики поработают над сваркой косилок, а завтра за стенд возьмутся. Семен Давыдович! Организуй дело с листом. отмойте его и в сварную. За ночь будет сухим, - вновь обратился он к своему заместителю.
     -Плевать я хотел на это дело! – подскочил Боровик на стуле. – Пусть Гвоздев и отмывает вместе с Милкоевым.
   Подобные грубые выходки на совещаниях за Боровиком наблюдались и раньше. После решения институтского руководства о проведении выборов начальников технических и производственных служб, Боровик посматривал на Петрова, как на дорабатывающего свой срок пенсионера. Петров, относился к своему заместителю, пришедшему в Опытное производство института при слиянии экспериментального заводского цеха с производственной базой НИИ, весьма лояльно. Однако на сей раз круто оборвал его:
     -Ты где расплевался! Слесарей от дела не отвлекать.
   Тем временем Гвоздев после кабинета начальника производства направился на строительный участок института в кабинет начальника участка, где молодой кучерявый парень недоуменно уставился на него. Гвоздев представился как председатель СТК опытного производства и выложил перед парнем эскиз на листе бумаги со словами:
     -Нам нужно для сауны вот таких реек двести штук. Ребята в душевой стенку выложили, парилку отгородили. Полки нашли из чего сделать, но обшить стенки нечем.
     -Почему завхоз официально заявку не даст?
     -Возьмите эту от общественности, как официальную, или неофициально сделайте. Я же вам вчера забетонировал стенку поверху без заявок.
     -Так это ваша работа? – рассмеялся парень. – Спасибо, выручил.
     -Спасибо, это слишком много, червонца мало, а рейки в самый раз будут.
   Парень постучал в фанерную стенку, за которой находилась комната мастеров строительного участка, и крикнул:
     -Игорь Иванович! Тут Гвоздев за должком пришел, это он вчера бетон уложил.
     -Без них знаем, что и когда укладывать, - проворчал в ответ вошедший Игорь Иванович. – Вы знаете, что бетон вчера уже не обещали. На бетонном должны понимать, что наука в одну смену работает. Шофер мог в другое место отвезти.
     -Игорь Иванович! Я не в упрек тебе, но бетон был наш, и никуда бы его шофер не повез, а для отчетности рейсов сбросил бы к стене. Ты сделай Гвоздеву взаимообразно для сауны рейки.
     -У меня сегодня фуговочный станок занят, - ответил мастер строительного участка. – Разве завтра…
   Гвоздев кивнул согласно головой и проговорил:
     -Только не из хвойных пород. Смолой будет в парилке вонять.
     -Есть из лиственных березовые и осиновые доски, какие распускать?
     -Какие не жалко, - проговорил Гвоздев, - только желательно не узенькие рейки. Шире, чем мы нарисовали – пожалуйста. И чтобы все одной ширины.
     -Осина лучше, - решил пожилой мастер и вместе с посетителем вышел из кабинета.
     -Когда к вам за рейкой приходить? – спросил его Гвоздев.
     -Через день. Послезавтра к вечеру будут готовы.
     -Что ж, спасибо большое.
     -Да чего уж. Баш на баш, - улыбнулся тот в ответ.


                Глава восьмая

                1

   Прошел еще один год перестройки, приближая страну Советских Социалистических республик к преобразовательным потрясениям 90-х годов двадцатого столетия. Утро 25 февраля 1990 года не спеша поднимало зимнее солнце на облачный небосвод. И покатилось небесное светило над безграничной неухоженностью огромной страны, раскинувшейся от Балтики до Тихого океана. Обыватель в городах и селах покидал теплые постели, включал радиоприемник, выглядывал за штору через застывшее в узорах мороза оконное стекло. Он смотрел сквозь разводы изморози и недовольно щурился на свет, думая: «Митингов нам только и не хватало. Домитингуются, жрать будет нечего. Санкционированные митинги во всех городах. Как будто мало несанкционированных. Домитинговались в Баку, что армию пришлось вводить. Морской порт моряки силой брали. А в Душанбе давно ли порядок восстановили? До погромов и мятежей дошло. Вот вам и митинги».
   С утра Владимир Миланов поехал к Нарымскому скверу на место сбора митингующих. Ехал он из любопытства, ожидая увидеть что-то необычное, а потому пристально глядел по сторонам.
   Демонстрантов за каменной, как нарисованной, церковью собралось несколько сотен. Кучки людей с транспарантами стояли до самого здания цирка на проезжей части улицы, на тротуаре, на ступеньках спуска в сквер. Но вот прозвучал призыв по мегафону, и люди выстроились в колонну с пестрыми полотнищами транспарантов и флагов, где преобладали кумачовые и голубые цвета. Активная часть колонны насчитывала едва ли пару тысяч человек с плакатами разноречивого и бескомпромиссного содержания типа: «Лучше склероз, чем такая «Память», «Вся власть Учредительному собранию!», «Вся власть – Советам!», «Единство без демократии – сталинизм», «Молодо – зелено, озеленим Советы».
   Вскоре колонна двинулась по главному проспекту города, пополняясь на ходу праздными демонстрантами. А тем временем в районе проведения митинга, перед зданием Государственной библиотеки по площади и на ступеньках широкой бетонной лестницы кучковались люди в ожидании прихода демонстрации. В фойе между двойными створками тамбурных дверей тоже стояли несколько десятков ожидающих. Среди них Владимир Миланов увидел Леонида Степановича Гвоздева, который просматривал наброски речи. Владимир знал, что сегодня Гвоздев собирался выступить и сказать кандидатам в депутаты свое наболевшее. Последнее время он высказывался против индивидуальной частной собственности, поскольку это давно изжило себя в странах развитого капитала. В условиях России с наследием бездушного материалистического воспитания людей частная собственность повлечет за собой накопление капитала у новорусских за счет воровства и обмана своих сограждан. Так что процесс капитализации социалистической экономики необходимо проводить под контролем государства. Вот и развитые капиталистические страны все более склоняются к коллективным формам собственности. Капитализм многое взял от марксистского учения. Там думают о социальных программах улучшения жизни трудящихся не менее социалистических правителей. Так что Гвоздев собирался высказаться против сложившейся в стране Советов государственной монополии на общественные средства производства, против партийного волюнтаризма в экономике, но за государственное регулирование внедрения капиталистических взаимоотношений. Он считал, что обновлять Союз равноправных республик необходимо через политическую и экономическую самостоятельность республик. Он даже тезисы подготовил: «Граждане страны Советов! Наступил исторический момент единения людей за обновление духовных и нравственных истоков нашего общества. В Советы всех уровней выбирайте депутатов – борцов за народовластие. Материальными и духовными благами должны распоряжаться те, кто их создает. Долой партийное руководство, да здравствует народная демократия!»
   Наконец-то колонна демонстрантов пришла на площадь, и организаторы митинга поднялись на верхнюю площадку парадной лестницы в сопровождении молодых людей с нарукавными повязками «НЭТИ», «Отряд ОКОД». Через мегафон понеслись настойчивые призывы приостановить движение колонны и не напирать задними рядами на передних. Митинг начался с выступления кандидатов в депутаты РСФСР от блока «Новая волна». Разговор пошел о необходимости активизироваться на выборах в Советы всех уровней. Вот уже начались выступления собравшихся, и Миланов ждет предоставления слова Гвоздеву. Однако вне очереди микрофон предоставляют ветеранам войны. Крепкий на вид дед, бывший уполномоченный по делам религий, прихрамывая и опираясь на палку, воинственно подходит к микрофону. Он с ходу начинает ругать молодежь, которая не знает другого слова, кроме «дай», которая работать не хочет, а митинговать любит.
   Собравшиеся преимущественно одного с Милановым возраста, то есть тридцати-сорока лет. Митинг возмущенно ревет многотысячной глоткой. Дед, никем не слушаемый, продолжает кричать в микрофон и махать палкой.
   Второй выступающий фронтовик исправил впечатление о старшем поколении, заявив, что они в молодости защитили страну от фашизма, так что сейчас нужно выбирать в Советы молодых.
   Далее пошли выступления записавшихся. Один из них заявил в микрофон о подлости властей, распустивших по городу слух, что после митинга будут погромы, что перепуганные армяне и азербайджанцы уехали с базаров. Второй призывал идти немедленно на обком. Он предлагал забрать власть в пользу областного Совета и гнать таких, как Лутин. Площадь гудит в знак одобрения, а в машине радиовещания сбавляют мощность передатчика.
   Два часа митинга пролетели незаметно. Вот уже организаторы митинга предложили приступить к составлению обращения от имени митингующих, и очередь для выступления Гвоздева не дошла. Обращение составлено, собравшиеся начинают расходиться, а к микрофону из здания библиотеки подходит мужчина в спецовке дворника. Он возмущенно кричит:
     -Вот к чему ведет ваша демократия. Вы тут митингуете, а на тамбурной площадке черного хода кто-то мусор поджег.
   Недовольство рабочего человека всем понятно. Площадь отзывается в тысячи улыбающихся лиц. Теперь люди с плакатами и флагами оказались в последних рядах идущих с митинга. Двое парней все еще несут транспарант развернутым. На нем текст: «Поверить коммунистам был бы рад, да увеличил парт аппарат себе оклад».
     Миланов с Гвоздневым идут вместе со всеми до станции метро «Октябрьская». Здесь молодые ребятишки сбились в стайку отдельно от демонстрантов, идут и толкаются на ходу. Один из парней толкнул товарища в сугроб со словами: «Официальная часть закончена, на повестке дня – погромы». Окружающие улыбаются, глядя на эти шалости. Парень выбрался из снега и погнался за своими друзьями, убегающими по спуску к метро в притворном испуге.
   Гвоздев возвращается с митинга в прекрасном настроении, хотя ему так и не удалось выступить. Здесь он услышал много высказываний, созвучных его раздумьям. Он на перроне говорит Миланову:
     - Сегодня я понял, что зря обиделся на тебя, когда ты на институтской конференции по выдвижению претендентов в депутаты РСФСР резко выступил против предложенных кандидатур. Сегодня они показали себя. Кандидат от науки предлагал в своем выступлении программу каких-то невиданных преобразований в автономии по экономическому и территориальному признаку, а кандидат от горкома договорился до экономической самостоятельности города и объявления области  самостоятельной экономической зоной. Выбери таких в депутаты – растащат Россию по закоулкам.




                2

       Вот Владимир Миланов и обзавелся семьей и живет с Надеждой у ее родителей в частном доме с надеждой (этот каламбур принадлежит самому Миланову) в ближайшем будущем получить квартиру. Владимиру жизнь семейного человека дается легко, поскольку он трудолюбив и не лезет с советами к домочадцам. На работе у него тоже всё уладилось. Лишь взаимоотношения с бывшей женой по-прежнему оставались непредсказуемыми. Как-то его на работе пригласили в приемную начальника производства к городскому телефону.
        -Миланов слушает, - заявил он в трубку.
     -Володя, это я, - прозвучал в ответ голос бывшей жены.
     -Здравствуй, Надежда, - проговорил Владимир, принимая решение: навострившая уши секретарша не должна догадаться, с какой Надеждой он разговаривает.
     -Я боюсь за тебя, околдовали тебя и заставили жениться. Ты все принимаешь за чистую монету, а люди все вокруг враги друг другу, и вокруг тебя враги, козни тебе строят.
   Что тут ответишь!
     -Надежда, ты Кашпировского по телевизору смотришь? Он, говорят, успокаивает.
     -Кашпировский мне нисколько не помог, а Чумак помог. У меня теперь голова почти не болит.
     -Вот видишь! Люди умеют друг друга переубеждать и успокаивать, а мы даже себя не в состоянии привести в норму.
     -Я знаю, ты меня всю жизнь за дуру считаешь, а сам дурак, каких свет не видывал. Ну, мы с дочкой тебя в обиду не дадим. Она к тебе будет приходить и заметит, если тебя задумают извести. Она у меня догадливая.
     -Хорошо, спасибо, я согласен. Наши дети - наша надежда.
     -Конечно, конечно. В школу за Катькой зайди, она у тебя побыть хочет, я разрешила.
     -Зайду, зайду. Спасибо, что позвонила.
   Миланов положил телефонную трубку на аппарат, а секретарша подумала: «Женился человек, и заботиться о нем стали. Никогда прежде ему на работу не звонили».
   Секретарша, конечно же, права: проявляют заботу о Миланове близкие ему люди. Не обходит и он близких людей своей заботой, хотя, увлекшись общественными делами, проявляет её от случая к случаю. Сама капризная и бесцеремонная дама-История ворвалась в его жизнь раздражительностью накопившихся в обществе противоречий. Как-то на работе Гвоздев остановил его и показал на левый борт пиджака, где у Миланова красовался незатейливый значок с изображением Ленина.
     -А ты зря носишь этот значок. Сколько жестокостей произошло из-за ленинизма при Красном терроре! С него все и началось.
   Разговор происходил у слесарного верстака, и Гвоздев кивнул на пришпиленное к фанерной стенке верстака фото с изображением Сталина, прикуривающего трубку.
     -Вот верный маленький его ученик. Я и его отсюда сниму.
     -Подожди, Степаныч, его снимать. Тебе, как партийцу, полагается равняться на вождей.
     -Я уже подал заявление о выходе из партии..
     - С заявлением о выходе из партии ты, наверное, поспешил. Если наводить порядок в стране, то надо начинать с партийных структур. Все равно, как твоя мать начала бы генеральную уборку в доме с божнички. Так вот выйдут из партии ее лучшие члены. И останутся там  одни мафиозные дельцы.
     -Я же говорю, не нужна никакая партия. Тебе зачем она нужна? Отдать власть Советам, и дело с концом.
   Этот разговор вызвал в душе Миланова сильный дискомфорт. Он не умел аргументировано спорить на такие темы. Но сердце подсказывало ему: что-то здесь не так, что-то поставлено с ног на голову. Почему Миланова постоянно мучили эти вопросы? он не мог понять. Даже дома вечерами он думал над этими проблемами. Однажды долго не мог заснуть. Наконец встал среди ночи. Не включая свет, подошел к сумеречному окну и мысленно обратился ко всем оппонентам, к различным гвоздевым с откровенными горькими словами.
   Вот его пламенная речь, брошенная в ночное пространство:
   Хорошо вам сейчас всех ругать. А я категорически против того, чтобы выставлять кого-то козлом отпущения за общие ошибки прежних дней. Чтобы понять действия людей, надо попытаться вникнуть в мотивы их поведения. Красный террор, Белый террор. Дураку понятно, что любой террор является насилием. Только, как говорит К. Маркс: «Никаким доверием нельзя заставить исчезнуть факты, и уважающие себя люди вовсе не должны слепо доверять друг другу». Факты же говорят устами вовсе нейтральных и даже враждебных к свершившейся социалистической революции людей. Так, Джавахарлал Неру в книге «Взгляд на всемирную историю» повествует: «В июле 1918 года положение в России претерпело огромные изменения. Кольцо вокруг большевиков постепенно сжималось. Немцы угрожали им на юге со стороны Украины, союзники побуждали многочисленных чехословацких военнопленных, находящихся в России, двинуться на Москву. На всем протяжении Западного фронта во Франции все еще велась война, но в советской России создалось необычное положение, когда и союзные державы и Германия независимо друг от друга добивались одного и того же – разгрома большевиков. И снова мы убеждаемся в том, насколько классовая ненависть сильнее ненависти национальной, а ведь последняя достаточно отвратительна и жестока. Эти державы официально не объявляли войну России. Они нашли много других способов отравлять существование Советам: в частности, они поощряли вождей контрреволюции и помогали им оружием и деньгами. Теперь против Советов выступило несколько царских генералов…
   Вот в таком крайне тяжелом положении оказалась советская республика, существовавшая всего девять месяцев. Большевиков охватили отчаяние и страх, но, поскольку их все равно ждала гибель, они решили умереть сражаясь… Теперь не могло быть и речи о терпимости и милосердии. По всей стране было введено военное положение, и в начале сентября Всероссийский Центральный Исполнительный Комитет провозгласил Красный террор. «Смерть всем изменникам, беспощадная война иностранным интервентам!» Советы были готовы биться насмерть как против внутренних, так и против внешних врагов. Борьба шла между Советами и остальным миром и между Советами и русскими реакционерами. Наступил период так называемого «военного коммунизма», и вся страна превратилась в осажденный лагерь. Делалось все, чтобы создать Красную Армию, и поручено это было Троцкому…»
   «Одним из руководителей контрреволюции был адмирал Колчак. Он называл себя правителем России, и союзники практически признали его и оказывали ему большую помощь. Один из его союзников, генерал Гревс, командовавший войсками Соединенных Штатов Америки, помогавшими Колчаку, рассказывал о том, как Колчак вел себя в Сибири. Этот американский генерал пишет: «Совершенно чудовищные убийства происходили, но их совершали не большевики, как думает мир. Я нисколько не погрешу против истины, заявив, что на каждого убитого большевиками приходилось в Восточной Сибири сто человек убитых противниками большевиков».
   Анализируя прочитанное, написанное современниками событий, приходишь к выводу, что сейчас легко чернить с высоты прожитых дней, вернее, из глубины нашей мещанской ямы, и Сталина, и Ленина. Только почему-то меньше двух десятилетий потребовалось Советскому государству, чтобы выйти к концу тридцатых годов на второе место в мире по промышленному потенциалу. И даже за сорок послевоенных лет современные умники идеологического приспособленчества не смогли расшатать основы общественного строя. Человечество веками мечтало о завоеваниях свободы и социальной справедливости. Карл Маркс своим учением ясно показал, что нарождающийся капиталистический способ производства несправедлив. Чем? Тем, что при найме рабочей силы собственник средств производства отторгает прибавочную стоимость продукта в свою пользу. Именно это учение вооружило рабочих знаниями, как отстаивать свои экономические интересы, и заставило капиталистов делиться с обществом частью получаемой прибыли. Появились грамотные профсоюзные движения, организовалась политическая борьба рабочего класса за свои права. Благодаря этому капитализм далеко шагнул вперед и вовсе не похож на первоначальный. Сами капиталисты изучают марксизм и стремятся поделиться с обществом сверх. монопольными прибылями путем участия в каких-либо благотворительных программах. Поэтому уже нельзя сравнивать просто название «капитализм» с просто названием «социализм». Современный капитализм содержит в себе гораздо больше социалистических качеств, чем наш, так называемый, социализм. У нас, можно сказать, тотальный государственный монополизм всех отраслей хозяйствования при общественной форме собственности на средства производства без рыночных отношений с конкурентной борьбой товаропроизводителей, без конкурентной купли-продажи самого насущного товара производственных процессов – товара «рабочая сила». У нас даже этот товар планово распределяется, и ко всем товарам отношение наплевательское, поскольку все общее и ничье конкретно.
   О таком ли обществе думал Ленин, о таком ли результате мечтал? Наверняка, нет. Мечталось не только ему, но и большинству в то трудное время, что создается страна, где средствами производства и производимой продукцией будут распоряжаться сами работающие. Мечтали: заводы – рабочим, земля – крестьянам, и чтобы социальная справедливость торжествовала, и перераспределение благ осуществлялось через Советы. Чем плохи эти принципы? Почему сейчас мы пытаемся все охаять, испачкать в мутной воде современных преобразований и выплеснуть из корыта истории вместе с грязной водой эти благородные мечты о справедливости строя на основе диктатуры пролетариата? Если не сумела партия укоренить в государстве изначальные постулаты социализма, то вина в том не отдельной личности, а всей правящей организации и даже всего общества. Ленина и партию можно упрекнуть, разве что, в самонадеянности. Когда в России слабая буржуазия оказалась не в состоянии управлять жизнью общества, практически из феодального уклада страна пошла за большевиками в новые, социалистические формы хозяйствования без производительного и высоко развитого капиталистического базиса. Впервые в истории теория и философия развития человеческого общества шла впереди создаваемого материального базиса. Вот уж воистину по Марксу: «Философы лишь различным образом объясняли мир, но дело заключается в том, чтобы изменить его». Но в России, а тем более на ее окраинах не с кем было менять мир, строить хотя бы экономический базис социализма. Пролетариата было явное меньшинство, без крестьянской поддержки фабрики и заводы не поднять, а торговать городу с деревней нечем. Поэтому государство берет заводы в свою собственность и обеспечение продуктами питания. Однако единоличному крестьянину на обрабатываемом клочке земли не нужен огромный трактор, производимый в городе. Тогда началась коллективизация, слияние личных полей в общие пашни под любым предлогом. Из колхозов государство научилось забирать хлеб по плану, а рабочую силу для нужд индустриализации принялось ковать из раскулачиваемых крестьян-единоличников. Варварские вынужденные меры, необходимые для выживания социалистической страны. Любые меры народ поймет, если в них есть жизненная необходимость, если направлены они не на личное обогащение. Вот почему тогда вера у народа была, пусть и круто замешанная на демагогии усиления классовой борьбы при построении материальной базы социализма. Но сейчас-то зачем трясти грязное белье наших предков? Почему проевшая  ВСЕ моральные принципы социализма наша партийная элита ВСЁ кричит о своей исключительности в деле управления демократическими преобразованиями?


                3

   Имея различные политические воззрения, Гвоздев с Милановым , тем не менее, на общественных мероприятиях трудились бок о бок. И на выборах они активничали вместе, по очереди дежуря на избирательном участке. Однако итоги выборов не радовали ни того ни другого. В райсовет от института по линии парткома баллотировался Боровик и был избран. В областной совет прошел директор завода Лутин. Оба товарища известны в экспериментальном производстве далеко не с лучшей стороны. Лишь депутаты, одержавшие победу на выборах в Верховный Совет РСФСР, вселяли надежду на изменение к лучшему будущему.
   Мартовский, внеочередной, съезд народных депутатов СССР показал пример закостенелости мышления, избрав всенародного Президента СССР не только без всенародного голосования, но и без какого-либо обсуждения на референдумах.  Даже аполитичный Рутов высказался, что надо было президента назначить на Политбюро, и дело с концом. Конструктор Витька Куликов, вынимая из пачки сигарету, предупредил его:
     -Смотри, Данила Иванович, узнает Боровик твои «р-революционные» мысли и закатает выговор по партийной линии.
     -Струхнувший Рутов ответил явно с чужого ума:
     -А что я такого сказал? Ведь законодательная власть у партии, остальные должны выполнять. А тут сколько делегаты зря денег проездили, время потеряли, даже в газетах об этом писали.
   В курилке раздался дружный хохот. Данила Иванович обиделся, поправил прядь волос вокруг лысины, привставая перед зеркалом на цыпочки, затем молча ушел, важно надув губы.
   На производстве после избирательной кампании время тянулось медленно, зато дома для Миланова оно летело незаметно благодаря ежедневной работе над записями в тетрадь. Постепенно у него стали получаться очерки и рассказы. Вот, скажем, что он написал о своем товарище по рыбалке слепом Михаиле:
   Когда происходит несчастный случай, люди ищут причины и находят виновного. А как быть с оценкой тех ситуаций, когда виноват сам пострадавший! Нет виноватых, осталась одна горечь оценки случившегося. Она-то и привела меня в дом Михаила, где его жена Анастасия Егоровна находилась в неутешном одиночестве. Единственно, на что она оказалась способна, так повторять: «Горе-то какое, горе-то какое». Она села на диванчик, и слезы заструились по ее припухшим щекам. Я знал лишь одно средство от невыносимости печали – говорить обо всем без утайки, но по возможности округло, и начал осторожно выспрашивать Настю об операции, сделанной Михаилу, о результатах лечения. Женщина постепенно отвлеклась.
     -Операция прошла успешно, на оба глаза, - сказала она.
     -Дорого обошлось? Ведь это в филиале микрохирургии по методике профессора Федорова?
     -Нет, врачам в этом кооперативном комплексе за советских больных оплачивает Минздрав. Говорят, обязаны были такие операции давно внедрить. Но в поликлиниках не получалось. Миша-то много натерпелся, пока бельма срезали, пока хрусталики стабилизировались. Все лето разные глазные капли закапывал. И к зиме благополучно зажило. Тут комиссия ВТЭК. Ну и сняли инвалидность.
     -Как так? Наверное, кто-то сообщил?
     -Нет. Перекомиссия инвалидов каждый год, если даже нет руки или ноги. Он пошел с нового года устраиваться на работу в свою геодезию. Только там знакомых никого нет, ведь больше двадцати лет он был на инвалидности. Сейчас везде сокращения, а ему необходимо на год-два легкую работу. Загрустил он. Жили на одну зарплату. Он мне предлагал поехать в село. Там и природа, и свой огород, и работу, мол, найдем. Я побоялась. В деревне-то не жила. До пенсии всего два года осталось. И жилье потеряем. Так и отговорила его. Уговорила потерпеть зиму. На лето моя сестра обещала пристроить Мишу сторожем в пионерский лагерь. Так он и остался без дела. Стал попивать. Я не ругала. На сберкнижке есть немножко. Он всю жизнь обездоленный, никакой радости не видел.
     -Через бутылку тоже мало хорошего увидишь, - возразил я, и Настя вновь расплакалась. Немного успокоившись, заговорила снова:
     -Через нее и утонул он. С товарищем был на рыбалке. Пошли за водкой на станцию. Реку по льду перешли, а на обратном пути – дело-то весной было – пьяные провалились.
     -Нашли их?
     -Нет, и лед уже сошел. Мать того мужчины все ходит на берег, ждет и высматривает сына. Горе-то какое, горе-то какое! Даже не похоронила я тебя, Миша, по-человечески…
   Господи, да что же это такое! Был человек слепым – все было нормально, прозрел – и вот, пожалуйста, не стало его.

                Н А С Л Е Д С Т В О

                П а м я т и    М и х а и л а

                Я думаю, вселенная бессмертна.
                И мы бессмертны, будут гнить тела.
                Для всех живущих, говоря предметно,
                Останутся и мысли, и дела.

                И вся Земля, купаясь в магнетизме,
                Обласканная солнечным теплом,
                Шлет каждый миг все данные о жизни
                Загадочным магнитным языком.
 
                В веках пространство биотоки носит.
                И все же зарождения спираль
                Когда-нибудь о жизни сгусток бросит
                Как семена в неведомую даль.

                Туда, где космос подготовил пашню
                Для новых всходов, только нет зерна.
                И вспыхнет жизнь, наследуя прекрасно
                И добрые и злые семена.

                И в этом смысле мы, выходит, вечны
                Не только, как материя, и шлем
                Посевы в космос, может быть, беспечно,
                Не думая, что где-то прорастем.


                Глава девятая

                1

   С открытием охотничьего сезона той весной не угадали, поскольку весна оказалась поздней. Речки в конце апреля с трудом освободились ото льда, а озерки и вовсе не проклюнулись. Приехавшие на охоту к Алексею Сахарову Миланов с Гвоздевым, возвращались после обхода местных болот с пустыми ягдташами. Ну о чем могли разговаривать два российских интеллигента в бескрайних просторах кулундинских степей! Конечно же о политике.
     -В нашей стране любое новое начинание оборачивается пакостью. Куда как гуманны идеи коммунистического равенства, но и их мы сумели извратить, создав коммунизм для отдельно взятых райкомов да обкомов, - рассуждал Гвоздев вслух.
     -Что-то ты после выхода из партии очень круто взялся за критику ее порядков, - заметил Миланов.
     -Я вышел сознательно и считаю, что не нужны в экономически развитом обществе политические организации.
     -А как выражать интересы отдельных слоев населения?
     -Слоев, слоев! – пробасил Гвоздев с раздражением. – Шахтеры показывают, как защищать свои интересы с помощью стачкомов.
     -Это только ведомственные интересы. Они не в состоянии выставить требования всех трудящихся. Наверное, это все же дело какой-то партии, поскольку экономические требования без политических сейчас ничего не изменят.
     -Это они в прошлом году экономические требования выдвигали, а теперь уже требуют отставки союзного правительства.
     -Но даже отставка правительства ничего не изменит. У нас реальная политическая власть в руках КПСС. Поэтому сформируют новое правительство все из той же номенклатуры. А однопартийная номенклатура не что иное, как непотопляемый корабль партийной бюрократии.
     -Вот я и говорю: не нужна партия, тогда Верховный Совет сформирует народное правительство.
     -Эх, ма..! – вздохнул Миланов. – А кто займется формированием политических идей и разработкой конкретных программ экономических преобразований? В Советах ведь люди различных взглядов. По мне, если народ – трава, то любая партия – дерево для защиты от вихревого выветривания и для снегозадержания.
     -Как бы этих деревьев не разрослось столько, что лугов и полей не останется.
     -Что ж, по тебе – пусть все зарастет бурьяном анархии?
     -Нет, Владимир, ты как хочешь, а я за беспартийное общество при Советской власти и частной собственности, но совместно с общественной собственностью на средства производства.
   Так за разговорами они и коротали свой путь. На подходе к поселку среди луговины Гвоздев остановился, как вкопанный, и уставился на гребень крутого склона, по которому шла кромка лесной полосы. Наконец он молча направился к склону, полез наверх, забрался в лесок и уселся на высохшую под солнцем и ветром глину старого обвала возле оголенных мощных корневищ вековой березы.
   Земли под березой осталась самая малость в виде полуострова, примыкающего к обрыву. Вся тяжесть гигантского дерева приходилась на вертикально вросшие в землю корни. Те, очевидно, оголялись не вдруг, огрубели и утолщились за счет наросшей на них коры и бересты. Дерево стояло на подпорках корней у кромки обрыва, цепляясь за дерн и одновременно защищая склон от дальнейшего разрушения. Когда Миланов поднялся к Гвоздеву, он увидел друга каким-то просветленным.
     -Вот те на! – проговорил Гвоздев. – Казалось бы, эта береза давно должна упасть. Так нет же, стоит. И огород вот по всему склону развела, - показал он на множество побегов березовых всходов, проклюнувшихся сквозь вспаханную силами природы глину склона.
   Мать-береза представляла собой интересное зрелище: росла она с раздвоенным стволом, половина которого засохла в виду недостатка влаги от полуобнаженных и усохших корней. Ствол разветвлялся почти у самой земли, причем, один стволик потоньше и попрямее сейчас выбросил листочки во всей кроне. Ствол-отводок с седловиной изгиба в сторону обрыва и солнца когда-то получал в достатке и влагу, и солнце и был толст. Он имел огромный отводок горизонтального сучка к солнечной стороне. Сам ствол щетинился голыми сухими сучками, и только горизонтальный сучок жил да зеленел листвой новой весны.
     - Слушай! – обратился Миланов к Гвоздеву. – Ты посмотри на эту березу от корней до кроны. Всё ее строение сейчас напоминает историю возникновения и теперешнее положение КПСС. Корни хоть и оголились, но прочно вошли в почву – это марксизм. Прямой, еще зеленеющий, затеняемый прежде кроной большого отводка, стволик – это ленинизм. А этот мощный отводок ствола с искривлением в самом начале роста (он сейчас сухой и верхушка отломлена) – это сталинизм. Зеленеющий же отводок-сучок на сухом стволе – это современная, потерявшая идейную направленность вертикального роста КПСС. Чем толще будет этот сучок, тем больше вероятности, что он свалит все дерево.
     -В таком случае, - подхватил Гвоздев разговор, - самое время эту березу спилить на дрова.Ты верно провел параллель партии с засохшим деревом. У нас ведь сколько развелось политических течений! Теперь вот и рабочих в политику втягивают. В Кузбассе был съезд независимого рабочего движения: создали какую-то организацию под названием «Конфедерация труда». А в Москве? Дело дошло до того, что на Первое Мая прошли две колонны демонстрантов. Это что же такое? Кому выгодно расколоть трудящихся? Людям нужна оплачиваемая работа да уверенность в завтрашнем дне, а их агитируют за демократические преобразования.
     -Да, крепко нам вбили в головы, что материя первична, а сознание вторично, - прервал собеседника Миланов. - Но для созидательного общества первичным всегда являлась духовность и богобоязненность . У нас же взамен богобоязненности внедрили страх материального наказания и практику социалистической уравниловки. Вот почему при перестройке полезла из человека безудержная потребность в плотских материальных благах. Забыли люди, что в общественной жизни следует руководствоваться законами разума, а не скотскими инстинктами. А вот верующим людям ясно по опыту своей жизни, насколько потребность в духовной пище для человека важнее потребности в материальных удовольствиях. Так что нашему народу необходима партия духовного возрождения общества.   
   Гвоздев на эти высказывания друга ничего не ответил. С одной стороны он хотел бы возразить Миланову. Но с другой – он был согласен с его доводами, поскольку видел, что при безнравственности общественных взаимоотношений человек, как личность, обречен на деградацию.
   Более не затрагивая тему политики, пришли они на квартиру, где Миланова потянуло записать свои мысли о последствиях революционных преобразований в России. Уединившись с несколькими листами бумаги, он взял да и написал сказку о котах и дураках:
   В некотором царстве, в нашем государстве жил-был Иванушка- дурачок. И было у него три сына: красавцы писанные, великаны добродушные. Старший сын Симбиоз природу любил и всякую тварь земную. Средний сын Прокоп домашнее хозяйство обожал. Младший сын Иван мечтательным рос. Так-то дружно они жили, что ни в сказке сказать, ни пером описать. Иванушка-дурачок, бывало, только заикнется: «Сима, Прок да Иван, где мой кафтан?» - глядь, три молодца тут как тут. Один – с кафтаном, другой – с гребешком, третий лапти несет. И в работе у них все спорилось, все в срок поспевало и к месту прибиралось. Ничто не предвещало беды, но она как всегда подступила нежданно-негаданно. Грызуны одолели Иванушкино семейство, мыши и крысы расплодились нещадно, хуже эпидемии. Вот отец и говорит старшему сыну:
     -Свет мой ясный, Симбиоз прекрасный! Ты всякое явление жизни понимаешь и сам как дуб молодой надеждой и защитой семье растешь. Спаси нас от погибели неминуемой. Съедят грызуны поганые не только запасы зимние, но и нам пятки ночью обгрызут. Найди, сокол мой, на проклятое племя управу.
   Ударился оземь Симбиоз, превратился в пса гончего и принялся рыскать по полям широким и лесам дремучим. Глядь, несет пес в зубах чудо дивное: лохматое черное существо величиной чуть больше рукавицы, чуть меньше лаптя.
     -Гав, гав, - говорит, - возьми в дом кошечку.
   Удивился Иванушка добыче, но вида не подал, а поставил перед существом блюдечко с молоком. Существо молоко лакает и мурлычет, а Иванушка думу думает: «И как же такая пигалица с этакой оравой управится?»
   Только прошла зима, а в лето кошечка окотилась и принесла в помете трех котят. Один черненький, как смоль, другой рыженький, третий серый в полоску поперек. Иванушка кошачьему семейству угол на кухне выделил. Котята еще слепенькие, но кошка черной молнией мечется: то мышь задушенную принесет, то крысу задавленную. Так-то она детенышей оберегает и защищает, своему ремеслу обучает. Иванушка не нарадуется такому ее старанию, да и котята очень забавные растут.
   Вскоре зима пришла, а у Иванушки в закромах зерно мышью не погрызено, в амбарах окорока крысой не попорчены. То-то возликовал хозяин и выделил кошачьему семейству постоянный паек в мясе и молоке, согласно их кошачьей должности.
   Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Много с той поры воды в реках утекло, много ветра в поле пронеслось, только остались котята без кошки. Но никому уже в голову не приходило называть их котятами. Все они выросли в самостоятельных котов, все пристроились. Черный в амбаре мышковал, серый по внешней округе полевок давил, рыжий пособлял Прокопу внутреннее хозяйство блюсти. Иванушка на котов не нарадуется, Иван, Иванушкин сын, о кошачьей жизни только и печется. Он каждому коту порядок действий определяет, устав жизни постановляет, провозглашает их бескорыстными защитниками трудовой семьи. Но Симбиоз котов не любит: рычит на них и по двору гоняет. Прокоп тоже котов не жалует, хотя к рыжему Ваське он привык. Если и обзовет его когда плутом и вором за съеденного куренка, то тут же и забудет принесенный котом урон. Зато уж Черного и Серого Ерофея никогда не накормит, разве что по протекции младшего брата Ивана Ивановича.
   Иванушка-дурачок хоть и сказочный был, а помер в одночасье и оставил хозяйство на сыновей. Симбиоз, старший сын, получил свою долю, высчитал он свой собачий жребий и подался в тридевятое царство, тридесятое государство. Остались Прокоп Иванович с Иваном Ивановичем сиротинушками горемычными в родительском доме. Стали одним хозяйством жить. Проком в поле и дома дело ведет с экономией, Иван душою прост и погреба нараспашку. Слух о братьях идет по всему царству-государству… Прокопа жмотом прокопченым окрестили, Ивана Ивановичем кличут, котовьим покровителем величают. На симпозиумы по проблемам всеобщего и нерушимого братства хищных да травоядных животных приглашают. Так что Иван Иванович в почете и у руля хозяйства. И стоит серому коту Ерофею из лесных пределов прошение о помощи в отражении нашествия грызунов написать, как тотчас Черный амбарный кот с черного хода коту Василию то прошение передает с визой самого Ивана Ивановича: «Выделить… Оказать…» и т. п. Кот Василий выделяет, Прокопу бумажки с визами оставляет. Прокоп к коту Василию подступает с наказанием за содеянное расточительство. Но все у котов честь по чести согласно распоряжений самого Ивана Ивановича, и некого обозвать плутом или вором.
   Раздобрели коты, и есть от чего: один запросы составляет, другой запросы по черному ходу передает, третий запросы с черного хода удовлетворяет. А потребляют коты выделенное вместе в лесной сторожке у кота Ерофея.
   Даже это все было бы ничего, но с котовьего стола стало мышам и крысам перепадать. Коты на них ноль внимания, разве что усом шевельнут для блезира, но трогать – ни-ни. Пошли крысообразные вновь плодиться и шастать по амбарам. Схватился Прокоп за голову, видит – коты мышей не ловят, а жалованье повышенное гребут.
   Общественность тем временем про черный ход, где живет Черный кот, песни сатирические поет. Про рыжего Ваську басни обличительные складывает. О сером, в полоску, Ерофее и говорить нечего, поскольку его родство с крупными хищниками империализма из семейства кошачьих ни у кого не вызывает сомнения. Давно пора гнать дармоедов. Удерживают Прокопа-копченого от ликвидации котов лишь резолюции Ивана Ивановича. Ведь хоть и дурак, а брат родной.


                2

   Алесей Павлович Сахаров был рад приезду друзей, но не участвовал в их спорах, пропадая в поле от зари до зари и появляясь дома лишь к вечеру. Шла посевная, а он этой весной взял в аренду землю. За зиму ему удалось кое-что приобрести из техники в собственное владение. Самостоятельно заняться полеводством он не рискнул бы, да выручил вернувшийся в село на постоянное жительство брат супруги, по образованию агроном. На почве техники Алексей быстро сошелся с Гвоздевым.
     -Да достану я тебя патрон, Палыч, - говорил Гвоздев, принимая близко к сердцу мытарства новоявленного арендатора.
     -Мне бы еще к токарному станку заднюю бабку. А как насчет фрезерного станочка? Хотя бы самый маленький…
     -Все можно организовать. Давай так: ты нам выкормишь четырех телок до холодов, а с мастерской мы старенький фрезерный спишем. Его хотели подшефному колхозу продать по остаточной стоимости, но он окажется некомплектным, и колхоз его не возьмет. Так что готовь нам для списания тонны полторы металлолома.
     -Хо, это я найду. А как насчет сварочного?
     -Говорю тебе: нет проблем. Ребята из электроцеха обещают сделать однофазный. Электрод тройку тянет и весит меньше пуда.
     -Эх, взять бы ссуду, и я бы молочный пункт построил, а то здесь молоко возить далеко. Я и землю просил насовсем, да в районе боятся давать, оформляют пока только в аренду. Всё твердят: приватизация, приватизация, а ничего не дают насовсем.
     -Зачем тебе собственность? Сдалась всем эта приватизация основных фондов, - возразил Гвоздев. - Аренда будет выгоднее: отработал свое, заплатил по затратам частью урожая, а остальное – твое.
     -Нет, я бы взял. Так не хозяин: аренда кончится, могут другим отдать, а свое детям достанется. И надоело все за взятки доставать.
     -При частной собственности, по-твоему что: взяток не будет?
     -Кому давать-то? Ты свое имеешь, и я свое. Ты мне дашь на сто тысяч, чтобы я тебе дал на миллион, так я не соглашусь свое на дурака отдать. Мне, может, одному и много будет всего, так девка у меня растет, а моя смеется и зовет меня дамским мастером. Грозится, что и вторую девку родит.
     -Да, вы молодцы, уже второго наладили, и Татьяна у тебя смелая. У меня Полина по первости протянула с этим делом, а теперь поздно.
   Миланов слышит и не слышит этот разговор. Усталый, он лежит на диване и читает неизвестно откуда взявшуюся у Алексея книгу И.С. Тургенева «Литературные и житейские воспоминания». Мысли классика поражают его современностью звучания.
   «Быть может, некоторые читатели удивятся слову «идеалист», которым я почел за нужное охарактеризовать Белинского. На это я замечу, что, во-первых, в 59-м году не было возможности назвать многие вещи настоящими их именами; а во-вторых, мне – признаюсь в том – доставило не малое удовольствие объявить Белинского «идеалистом» перед сборищем людей, которым имя его представлялось неразрывно связанным с понятием о цинике, грубом материалисте и т.п. К тому же и само название шло к нему. Белинский был настолько же идеалист, насколько отрицатель; он отрицал во имя идеала. Этот идеал был свойства весьма определенного и однородного, хотя именовался и именуется доселе различно: наукой, прогрессом, гуманностью, цивилизацией, Западом, наконец. Люди благонамеренные, но недоброжелательные, употребляют даже слово: революция… Он был западником не потому только, что признавал превосходство западной науки, западного искусства, западного общественного строя; но и потому, что был глубоко убежден в необходимости восприятия Россией всего выработанного Западом – для развития собственных ее сил, собственного ее значения… Уверять, что он из одного раболепного и неосмысленного смирения недоучки преклонялся перед Западом, - значило не знать его вовсе; к тому же не смирением грешат обыкновенные недоучки. Белинский еще потому благоговел перед памятью Петра Великого и, не обинуясь, признавал его нашим спасителем, что уже при Алексее Михайловиче он в нашем старом общественном и гражданском строе находил несомненные признаки разложения – и, следовательно, не мог верить в правильное и нормальное развитие нашего организма, подобное тому, каким оно является на Западе. Дело Петра Великого было точно насилием, было тем, что в новейшее время получило название: государственного переворота; но только по милости целого ряда этих насильственных, свыше исходящих мер были мы втолкнуты в семью европейских народов. Необходимость подобных реформ еще доныне не прекратилась… Какое место мы уже заняли в той семье – это покажет история; но несомненно то, что мы шли до сих пор и должны были идти (о чем господа славянофилы, конечно, не согласятся), должны были идти другими путями, чем более или менее органически развивавшиеся западные народы».
   Миланов закрыл книгу. Он потрясен: даже спустя более ста лет в России все это очень актуально: идет та же борьба общественных течений, именуемых когда-то западниками и славянофилами. Стоит только в высказываниях И.С. Тургенева заменить фамилию Белинского на фамилию того же академика Сахарова, и все будет к месту. «А к какому движению можно отнести Алексея Павловича с Леонидом Степановичем?» - думает Миланов. Вывод один: его бывший сосед по коммуналке, новоявленный землепашец Алексей Сахаров много прогрессивнее мыслями и действиями, нежели Леонид Гвоздев – представитель городской трудовой интеллигенции.               


                3

   Алексей и Татьяна с вилами в руках очищали от навоза стайку коровы. Заметив это, Миланов подменил хозяйку, которая была на шестом месяце беременности. После сноровисто завершенной работы они с Алексеем присели на крыльцо.
     -Володя, ты на референдуме голосовал за Союз или против? – поинтересовался Лешка Сахаров.
     -Я голосовал против, поскольку союза республик фактически уже нет. К тому же такой союз в его нынешнем состоянии, нам пользы не даст.
     -И я голосовал против, а надо мной все посмеиваются и даже косо смотрят.
     -Не обращай внимания, никого не переубеждай и особенно рьяно не откровенничай. В деревне вам еще долго будут вешать лапшу на уши и пугать частной собственностью. Привыкли при социализме жить, ни за что не отвечая и ничего не имея. Только обидно, что многие, и ни за что не отвечая, все имели и имеют.
     -Видишь ли. У нас многие говорят, что эта демократизация и перестройка один вред несут. Вот в городе с продуктами дороговизна, в деревне с горючкой и техникой неважняк. А тут еще неспокойно, что наши войска выводят из Европы, даже из Германии. Вдруг фашисты снова войной пойдут? Нашим, говорят, оттуда не разрешают даже нажитые вещи брать.
     -А ты прикинь все здраво и непредвзято, встань на место того народа. Ты читал хоть где-нибудь в исторических мемуарах, чтобы страну, проигравшую войну, подвергали на несколько десятилетий режиму оккупации! Ведь это только с Германией в наше время так варварски поступили. Я понимаю, что победившие страны решили выкорчевать фашизм. Но не разъединять же ради этого народ! И потом. За какие заслуги  там должны кормить наши войска? За то, что силой оружия мы держали у власти правителей-марионеток? Так что самый умный шаг нашей внешней политики – это возврат армии с чужих территорий в родную страну. И если может идти разговор о возмещении материальных затрат нашим воякам, то лишь в части затрат по строительству казарм. Что касается реваншизма и возможных захватнических устремлений, то вряд ли ФРГ помышляет о чем-либо подобном. Теперь у нее надолго хватит забот разбираться с присоединенной ГДР, в которой сильна закваска социалистического экстремизма.
     -И все же мне тревожно, - заметил Лешка.
     -Конечно, тревожно от стремительности таких преобразований, но все происходящее восстанавливает историческую справедливость, и это главное. Наконец-то стал торжествовать разум, а не силовые методы показушного решения проблем, - уверенно заявил Миланов.
     -И все равно особого разума у наших правителей не видать. Надо у себя порядок наводить, а они к другим лезут. Ведь никто нас задарма кормить не будет. Надо работать и экономику развивать, тогда и дружба будет крепче. Вот, скажем, я – хозяин. И директор совхоза (он у нас немец) тоже хороший хозяин. Мы друг друга понимаем, и у нас дружба завсегда будет.
     -Это ты, Леша, верно подметил, что любой союз тогда крепок, когда самостоятельно и крепко стоят на ногах каждый сдружившийся, когда все построено на взаимном интересе.
     -Скажи, Владимир, вот еще что. у нас суверенитет Россия объявила, а законы остались прежними: горбачевскими.
     -Объявить суверенитет республики – еще не значит, что в республике сразу все пойдет по-новому. Многое зависит от исполнительности и инициативы людей, а люди очень разные и по-разному настроены. Согласись, что мы привыкли ждать, когда нам спустят очередную директиву сверху, да еще по полочкам разложат. Мы и за свои права разучились бороться, и общие хорошие задумки не умеем отстоять: тех же партийных дармоедов разогнать.
     -Попробуй скинь секретаря райкома с его места, хоть он и против российских законов! – Алексей прокачал головой.
     -С партийными структурами все ясно, - хмуро обронил Миланов. – Ты видел, чтобы дерево росло без корней? – осведомился он.
     -Нет, конечно.
     -Ну, а наша прогнившая система КПСС умудряется расти и благоухать как без идейных корней материализма, так и без корневой поддержки своих программ подавляющей массой рядовых тружеников страны. Давно пора такому дереву рухнуть. От рухнувшего ствола бывает дружная поросль лишь у сорных деревьев типа ивы да черемухи. А у нас на русской земле деревья большей частью благородных пород. Одна береза чего стоит! Так что без России не бывать новому Союзу.
     -Дай-то Бог, - проговорил Алексей задумчиво.
   Этот разговор с Алексеем Сахаровым так запал в душу Владимира Миланова, что по возвращению в город он все размышлял о превратностях судьбы российского крестьянства, вспоминая свое деревенское детство-отрочество, работу в колхозе. А началась его работа аж с десятилетнего возраста подпаском за колхозные трудодни. Не те были времена, чтобы дети летними каникулами бездельничали, не полагалось подросткам в семьях крестьян разгуливать без дела. Деревенская жизнь была – не пряник. И все же до укрупнения колхозов, до политики уравнивания города с деревней и прочих нововведений хрущевского периода сельское хозяйство имело крепкие основы. Что и как сталось с ним, об этом Миланов решил рассказать в сказке о том, как мужика извели:
   Жил-был мужик. Не худо, не бедно, ни шатко, ни валко. Пахал да сеял, курил самосад, по престольным праздникам брагу пенную пил. Тут случилась война. Откуда ни возьмись, явились три генерала, да такие строгие, что жуть берет. Один кричит: «Спасай Отечество!» Второй кричит: «Корми Отечество!» А третий помалкивает и все что-то в блокнот записывает… «Ишь ты, цыцуня!» - думает о третьем генерале мужик и тоже помалкивает. Много ли, мало ли времени прошло, только победили наши ихних. Мужик тоже пособлял. Заявились к нему после войны два генерала, одного генерала объявили они врагом Отечества и отправили в Тьмутаракань. Вот один генерал и говорит:
     -Ликуй и радуйся, мой друг. Теперь равенство, и все вокруг наше.
   Второй тоже задушевно так объясняет:
     -С тобой вместе, товарищ, мы построим общее единство на общей земле. В трудовом коллективе нам никакие враги не страшны.
   Создали они коллектив. Мужик сеет и пашет, жнет и молотит, буренку доит, налоги выполняет, заводы подымает. Генералы фортификации изучают и планы строят. Тут опять война случилась. Завопили, затрубили оба генерала в один голос:
     -Отечество в опасности!
   Видит мужик, в действительности плохи дела, и пошел супротив врага. Много ли, мало ли времени прошло, только победили наши ихних и воротились в родной коллектив. Генералы в мужике души не чают. Один пригнал мужику танк в подарок с бессрочным выкупом (паши, мужичина, расширяй поля). Еще он самоходную пушку прикатил, на которой наловчился по облакам пулять и даже удобрения над полями в виде военных осадков рассеивать. Второй генерал с блокнотом прибыл, все переписал, сказал мужику:
     -Ты у нас, товарищ, герой. А мы твои командиры. Ты по нашей команде продукции больше производи.
   Потом генерал подумал и забрал у мужика весь хлеб, потом подумал и выдал мужику семенной фонд, потом подумал и посадил мужика на заработную плату. Но мужик и не такие виды видывал. Приловчился он на танке пахать и в ширь, и вглубь, и хлеб не печет, и лыка не вяжет – все за морем-океяном покупает, бражку не ставит и самосад не рубит – этого добра и в магазинах навалом. Идут дела у мужика. Но тут вспомнили генералы, что они с мужиком в одном коллективе и отобрали у него буренку с поросенком. «Ты, дескать, мужик, в поле устаешь, так мы буренку без тебя содержать будем и воспитывать в духе общих успехов, а из поросенка общее свинство разведем». Мужик, было, зароптал, но генералы строго на него прикрикнули:
     -Не понимаешь, дуралей, своего счастья свободного труженика. Тебе так забот меньше, а молоко у нас покупай.
   Мужик подумал: «А ить верно», и пошел в кабак. Командиры принялись буренку за сиськи механическими штуковинами дергать и концентратами пичкать, молочную фабрику из буренки изображают. Вот надоело им это дело, только как дальше быть – без понятия. Тут генеральный командир говорит другому:
     -Пора делать все на высшем уровне, надо гнать автоматизацию на ферму и в поле, а компьютеризацию в свинарник. Необходимо в этом деле всех перегнать.
   Мужику же он дал приказ:
     -Ты паши теперь не вдоль, а поперек, чтобы поле шире получилось. Я такой почин одобрю.
   Мужик поле поперек вспахал – и в кабак, посеял – снова в кабак. Жатва подходит, у мужика голова болит не от забот, а с похмелья. Но командиры не дремлют и к мужику подступают. Один кричит:
     -Что ж ты, так тебя разэдак, не жнешь и не молотишь, научные сроки по сбору рекордного урожая срываешь?
   Мужик отвечает:
     -Танк ваш сломался и жатка поржавела, отремонтируете, тогда поеду.
   Командир в ответ:
     -Да какой там танк? План – всему голова. Скосим вручную.
   Мужик почесал в затылке и говорит:
     -Сжать вручную нам раз плюнуть. Пиши – рекорд у тебя в кармане.
   Второй командир прислушался к этому разговору и объявляет:
     -Бросим все силы на спасение урожая!
   И бросает роту солдат. Урожай собран в закрома, а мужику – семенной фонд. Однако мужик привык: получка у него в кармане, а магазин в райцентре. Так и пошло-поехало. Только и генеральные командиры не дураки. Стали они замечать, что с припасами у них не все ладно. Кажись, все спасают и убирают, но глянь – а уже ничего нет. Принялись они все считать на три ряда. Вроде, на корню и изобилие, а в закромах не густо.
     -Это мужик много на корню потреблять стал, что вредно для его здоровья и здоровья подрастающего поколения, - осенило одного из командиров. – Необходимо, опираясь на передовые достижения науки и пролетарской культуры, доказать пагубность излишеств. К тому же картошка богата витаминами и продлевает срок жизни. Предлагаю посадить мужика на картошку с хлебом, прошу мое предложение научно обосновать, а мне за идею – гонорар. Кроме того, нет у нас комплексного подхода к проблемам. Если создать комплекс проблем, затем их раскомплексовать, то получим хорошие показатели  по построению материальной базы коммунизма.
     -Предлагаю экономить на мужике еще экономнее, - заявляет генеральный командир, - тогда нам создаваемой материальной базы за глаза хватит, и друзьям из лагеря социализма что-нибудь перепадет.
   Принялись они опираться, комплексовать, обосновывать свои идеи, но концы с концами свести не могут.
     -Да ведь он пьет и лодырничает! – заметил первый командир. – Не забрать ли у этого лодыря поля да продать на сторону? Тогда нам будет спокойнее при доходе с продаж, и пользы больше для здорового образа жизни . Давно доказано, что алкоголь – злейший враг производительности труда. Изничтожить врага – наша общая задача.
     -Это нам  по просьбе трудящихся раз плюнуть, - говорит и второй. – Только землю от мужика забирать не годится. Надо ее ему как-то так всучить, чтобы он с полей не сбежал. А на дворе животину разрешить держать – хотя бы козу: мужику забота и молоко, а нам о нем никаких забот.
   Первый командир возмутился таким предложением:
     -Мужику землю дай в собственность, танк негде будет применять. Мужик на козе пахать приловчится. Где тогда будем разворачивать самую мощную механизацию? Он мелкую скотину разведет и от удобрений откажется, навозом обойдется. Как я тогда буду строить хозяйственные планы с всеобщей химизацией сельского хозяйства?
     -Мы мужику землю отдадим не в собственность, а в бессрочное пользование, - отвечает ему второй. – Пусть он ее пользует, матушку, и вширь, и вглубь. Тут ему зараз и потребуется интенсификация с механизацией и химизацией.
   На том и порешили. Вышли в поле – мужику дать приказ, кричат:
     -Ау-у, где ты, хозяин полей и урожая?
   Никакого ответа.
   Молчит мужик.
   Говорят, не стало его.
   Извели.


                4

   Руководство НИИ назначило Владимира Ивановича Миланова начальником бюро по кооперации и снабжению экспериментальных и хозяйственных подразделений инструментальной оснасткой. Новая работа ему пришлась по душе, хотя навалился груз моральной ответственности. Однако умения отвечать за конкретные обязанности Владимиру было не занимать. Это умение в нем воспитал завод. Там создана цельная выверенная система производственной технологии: Станок, Приспособление, Инструмент, Деталь. Сокращенно – СПИД. И это вовсе не тот спид, явившейся чумой двадцатого века, но производственный процесс, подвластный человеку.
   В плане семейной жизни у Владимира Ивановича произошли явные позитивные перемены благодаря тому, что родственники жены поверили в него. Во всяком случае молчаливый и властолюбивый тесть Владимира при принятии хозяйственных решений считался с мнением зятя. Можно бы и порадоваться за нашего героя, да ведь «прелести» проживания семейным общежитием в нашей стране мы все отлично представляем по собственному опыту. Причем, нет однозначного ответа, с кем легче делить «радости» коммунального общения: с родственниками или с посторонними людьми, оказавшимися в совместном коммунальном «раю» волею случая. Но Миланов тем и глянулся родителям жены, что относился к трениям во взаимоотношениях тестя с тещей, как к личной жизни соседей по коммунальному общежитию, не вмешиваясь в их дела.
   Не вдруг получилось у Владимира с Надеждой выстроить супружеские взаимоотношения на полном взаимном доверии, и далось это не легко. По началу новая Надежда ревновала его даже к дочери от первого брака, возможно, подозревая, что при общении с Катеной он имеет интерес к бывшей жене. Однако Катя развеяла эти сомнения рассказами о своей матери. К тому же и бывшая жена Владимира побывала в новой семье бывшего мужа. Не найдя здесь ни подлых заговорщиков, ни колдунов, ни недобитых фашистов, она вдруг прониклась сочувствием к Надежде, предложив ей свое покровительство от происков изверга-мужа, которого терпела предостаточно и не позволит теперь, чтобы кто-то еще так же страдал. Вобщем, встреча двух Надежд закончилась миром, а Владимир был разрисован новой родне столь колоритно, что те прониклись к нему состраданием за безрадостно пролетевшие годы в неудачном браке с первой женой. Теперь его Катену встречали приветливо и выслушивали с улыбкой, предугадывая, с какими наказами отправила мать свое чадо в гости к отцу.
   Посещения дочери Владимиру Миланову были очень дороги. Он ждал ее прихода с душевной тревогой и с чувством ответственности за судьбу любимого ребенка, воспитываемого неуравновешенной матерью. На примере своей теперешней семейной жизни он надеялся показать дочери, как строятся взаимоотношения между мужем и женой. На первую Надежду за ее наговоры он не  обижался, отлично понимая, что та воспитана в духе нагнетания общественного идиотизма об усилении классовой борьбы в условиях социализма с кулаками-мироедами и прочими врагами тружеников коммунистической уравниловки. Такое безбожное воспитание при убогости мышления дает печальные результаты. Именно эмансипация в условиях социализма и развила у женщины жажду самовыражения, смахивавшего на паранойю.


                5

   Не только дома, но и на работе Миланов не упускал возможности заняться литературными делами. Сегодня с утра он по этому поводу зашел к другу. Гвоздев сидел за двух тумбовым столом и являл собой картину: советский мастер за работой - он вписывал в сменные задания ту работу, которая уже была выполнена.
          Леонид Степанович Гвоздев, будучи активистом-общественником, добился в НИИ выборности руководителей всех звеньев Опытного производства. Группа слесарей избрали его мастером слесарного участка, и на этом Гвоздев закруглил свои полномочия председателя СТК ОП. Миланов зашел к нему с номером заводской многотиражки, в которой была подборка материалов о результатах Всесоюзного референдума. Здесь же приводились мнения читателей по поводу предстоящего решения съезда народных депутатов РСФСР о выборах президента республики.
     -А, привет-привет, - заговорил Гвоздев с Милановым, показав рукой на свободно стоявший стул. – Какие заботы привели?
     -Да вот, газету принес. Почитай, что заводские пишут.
     -Ты-то ничего не написал?
     -Не каждый раз.
     -Как же это ты сплоховал? – съязвил Гвоздев. – Без твоего участия и газета – не газета.
   Миланов вскинул взгляд на Гвоздева и резко встал.
     -Я тебе прямо скажу, благо, нет свидетелей: не твое это дело – как , кто и где высказывает свое мнение. Это ты привык быть подпевалой у начальства. У тебя это выработано до автоматизма.
     -Кем-кем я был? Припивалой? – Гвоздев усмехнулся.
     -Был ты подпевалой партийных решений, им и остался.
     -Ну, знаешь! Я из партии добровольно вышел и самостоятельно. И за демократических политиков никого не агитирую. Ты-то какого черта по участкам с газетой ходишь?
     -Хожу, потому что положено по работе. Спрашивают мое мнение о происходящих в стране преобразованиях, я его не скрываю. По событиям в Литве я сразу заявил, что нечего стравливать русских с литовцами. А то различные телевизионные программы нагнали страха. Ведь именно военным вмешательством наши власти натворили там пакостей, которые расхлебывать придется русскоязычным литовцам. Представь, что ты свою дочь выдал замуж в другую семью, а дочка такая ушлая оказалась, что принялась там свои порядки наводить да еще грозиться, что ее очень сильный папа придет и всех поколотит. То-то той семье радости! Не нравятся их порядки, так бери развод и уходи. Но нашим там, вроде бы, получше живется, чем здесь.
   Гвоздев смотрел на разговорившегося Миланова неодобрительно.
     -Хорошо, я тоже откровенно скажу, что на референдуме даже за президентство в РСФСР проголосовал. Но если в президенты выдвинут Ельцина, я его вычеркну.
     -Президент в России нужен с крепкой командой, иначе центральные исполнительные власти из номенклатуры прежних чиновников выхолостят новые начинания. Чтобы противостоять старой системе, необходим стойкий человек, и такой в России есть.
     -Ты что же. Вообще против Союза республик?
     -Эх, Леонид Степанович! Избрали бы меня Президентом Союза, я бы предложил программу действий.
   Гвоздев расхохотался
     -А ты не смейся. Лучше проиграй ситуацию, и станет многое ясным. Неужели не видишь, что нужно не заклинаниями о единстве республик заниматься, а бросить лукавить и начать решать взаимовыгодные экономические проблемы. И почему все еще за идеологические вопросы цепляемся? Ни одна развитая страна в мире не отвергает учение Маркса. Ведь это учение содержит всего лишь критику буржуазной экономики, а не панацею от всех болезней любого общественного организма. Так что, будь я Президентом Союза, я бы первым делом, и как можно скорее, предложил объединиться в экономический Союз Демократических республик. Вся экономическая власть должна осуществляться в республиках, а союзный кабинет министров должен преобразоваться в министерства с комитетами из представителей республиканских министерств. Скажем, Комитет Союза по вопросам энергетики должен состоять из министров энергетики республик. И Президентский Совет Союза должен состоять из Президентов республик.
     -Ну, ладно, Президент! – усмехнулся Гвоздев. – За кого будешь голосовать?
     -Я же тебе сказал, что у нас есть единственный лидер, не побоявшийся объявить войну партократии и выйти из «теплого» партийного семейства.
     -Ты это серьезно? Ведь он своих предал.
     -А ты вот этот  мещанский бред серьезно говоришь? Человек порвал не со своими единомышленниками, а с прежними подходами в управлении хозяйством. Или тебе больше подходит, чтобы оставалась неразбериха с собственностью? Ведь когда общественная государственная собственность распределяется партийным аппаратом, то собственность становится ничья, и можно по решению партийных органов что-то вырешить себе. Ведь при такой системе кто понаглее, тот живет, как сыр в масле, а рядовому честному труженику достается очередь за «светлым» будущим.
     -Я свое благополучие при любой собственности обеспечу и руками, и головой. Ты-то вот куда из снабженцев при безработице у частных предпринимателей побежишь, президент?
     -Ну, не надо пугать. Все можно отрегулировать взвешенными и разумными мероприятиями государственной политики. А вот дельцы старой закваски, похоже, еще долго будут тормозить дело рыночных преобразований. Они все еще цепляются за общественную форму собственности и централизованное планирование рынка, потому что при акционированных предприятиях и индивидуальной собственности им никто не будет платить за идеологическую «работу»  о пропаганде первичности материального в деле духовного руководства народными массами. Даже воровать тогда им придется из акционерного котла не чужими, но своими руками. Вот поэтому вам не по нутру рыночные преобразования. В общем, нам с тобой, советский мастер Гвоздев, не по пути, - высказался Миланов в лицо иронически ухмыляющемуся оппоненту и вышел от него с чувством досады из-за своей несдержанности.


                6

   В выходные Владимир Миланов отправился на садоводческий участок. Погода на майские праздники выдалась пасмурная, но безветренная и сухая. Большинство садоводов приехали на свои «фазенды» с целью завершения весенней посевной. К весне цены на сельхозпродукты подскочили, и люди всерьез рассчитывали подкормиться за счет лично выращиваемых овощей. У многих с апреля белели полиэтиленовой пленкой парники, возведенные для выращивания помидоров и огурцов, а на открытых грядках проклюнулись всходы чеснока.
   На участке Владимир первым делом обеспечил жене фронт работ, затем с пасынком отправился к сторожу. Он зимой слышал, что Петр Иванович приболел: обжег ноги кипятком, поэтому следовало навестить немощного человека, организм которого из-за старости медленно справлялся с болезнью. 
   У домика сторожа посетителей не встретили собаки, и они беспрепятственно вошли в избу. Петр Иванович сидел на койке в одиночестве. Узнав Владимира, он заулыбался, засуетился, готовясь встать навстречу, однако имени гостя не мог вспомнить. Владимир остановил порыв гостеприимства немощного человека, предложив ему сидеть в постели. Он и свое имя напомнил и пасынка отрекомендовал, затем принялся расспрашивать хозяина о житье-бытье. Старик пожаловался на медленно заживающую ожоговую рану, на общее старческое бессилие. Тут Владимир предложил хозяину полечиться испытанным русским средством, выставив из кошелки бутылку водки. Старик оживился, спустил с кровати ноги в намерении обуться и встать. Но Владимир попросил не беспокоиться, взявшись за сервировку стола самостоятельно. По подсказке хозяина нашел он пару стаканов и ложки, на закуску вскрыл пару купленных для этой цели баночек консервов рыбных фрикаделек.
   Выпили они, конечно же, за здоровье. Во время этой трапезы Толя сидел у окна, краем глаза наблюдая за взрослыми. Было заметно, что Петр Иванович после выпитого ожил. Он разговорился о прежних временах, за разговорами потянулся к серванту, стоявшему у спинки кровати, выудил из него круглую жестяную баночку из-под леденцов, предложил:
     -Вот, Володимир, закуривай.
     -Да ведь я не курю, - отказался Толин отчим.
     -И то верно. Ноне курево дорого стоит. У меня не тока покупного хоть бы оставили, а ладят мово стрельнуть. С весны здесь многие семян табака просят для посева.
     -Нас в городе прижало не только с куревом. Дороговизна страшенная, только все равно в магазинах пусто, а у барыг густо. Грозятся перейти на рыночные отношения, а получается больше по-цигански: где-то что-то достать или украсть да продать по барахольной цене. Так что, наверное, пока землю не отдадут в частные руки, не видать городу изобилия сельхозпродуктов.
   Однако сторож не поддержал такие высказывания Владимира Миланова и о чем-то размышлял, жуя губы. Наконец он проговорил:
     -Дык, частное было уже, но вот не пофартило. Я ить и то помню. В Сибири наделы земли были большие, только лодыри-то пахать не хотели, больше в аренду землю сдавали. Отец у нас работящий был, много земли у других брал. А лодыри землю сдадут в аренду, плату получат, а сами на печке лежат и в потолок плюют. Когда стали в колхозы собирать, лодыри первыми пошли и власть там взяли надо всеми. Отцу сосед наш и сказал вечером, что правление решило и нас раскулачить. Тады мы ночью коня в телегу, и уехали сюды. Здесь уже конезавод образовался государственный; отца без документов взяли в зиму на лесоповалку. Весной уполномоченный из района потребовал документ, а надо справку с работы, чтобы выправить бумагу. Тады обчее собрание решать стало о таких, как мы. Но наша мать за отца пошла хлопотать и дочку младшую на руки взяла. Вошла и сказала, что пусть и ее вместе с мужем и детьми сажают, а муж не виноват. Там посмеялись, а все же простили.
     -Вот, Петр Иванович. Теперь хотят, чтобы таким работящим людям не мешали работать и быть хозяевами на своей земле.
     -Дык, ведь это не просто. Народ ноне шибко балованный.
   Собеседники замолчали. Владимир налил в стаканы еще грамм по сто, остаток в бутылке пододвинул к деду.
     -Это вам на похмелку.
     -Дык, сколько с меня? – старик стал шарить рукой в кармане брюк.
     -Да вы что, Петр Иванович!…
     -Тогда – спасибо. А деньги у меня есть, ноне добавка жалованья вышла. Зиму мене братан жалованье доставлял. У него здесь участок. Он мне и мази для ноги достал. И племянники меня не забывають: частенько провианту доставляють.
     -А где собаки-то ваши?
     -Шарик-то помер. А Черныш где-то промышляет.
     -Как это случилось? Кобелишко-то был молодой.
     -Молодой, верно. Только доверчив больно был. Кто-то саданул его в бок. Он осень всю проболел, да так и не оклемался.
     -Ну, скоты! – выругался Владимир.
     -Дык, что сделаешь, люди разные бывают.
   Из домика сторожа Миланов вышел с пасынком Толей в состоянии раздвоенности чувств: радости от сознания того, что хоть самую малость да услужил старому человеку, и горечи от всеобщей жизненной неустроенности. И тут ему почему-то вспомнилось свое давнее неудовольствие по поводу замелькавших печатных высказываний о значении Октябрьской революции. Неприятно было читать высказывания, в которых многомиллионный народ России выставлялся бездумным стадом, прельстившимся посулами кучки революционеров-большевиков. Владимир тогда написал для заводской многотиражки статью, в которой обвинил современных любителей копать мусорную яму истории в личной нескромности, поскольку они с высоты прошедших лет пытаются показать себя более умными и демократичными, нежели общественные деятели революционного периода. Народ многонациональной России перед событиями семнадцатого года нельзя представлять столь же оболваненным, каким он стал при современных реформах после перевоспитания в условиях однопартийной системы. В начале двадцатого века народ поднялся на борьбу против царизма и оголтелого купеческого капитализма во имя обретения буржуазных свобод. Но русская душа широка! И размечталось шагнуть на два шага вперед, обогнать время, перепрыгнуть через эпоху. Вот и зашагали. К чему пришли? К тому, что имеем: Страна Советов освободила народы свои от гнета царизма, но взамен взрастила партийную диктатуру. Совершив грандиозные общественные и экономические преобразования, люди со временем поняли бесперспективность показушного шествия социализма в коммунизм. И вновь забродили проявления народного духа, и померкли перед их грозным видом последствия природных катаклизмов. События в Нагорном Карабахе, Азербайджане, Армении, Узбекистане, Грузии, Таджикистане, Молдове, Литве показали убогость перестроечных намерений современных жрецов марксизма-ленинизма.
   И все же опыт социалистического хозяйствования нельзя считать негативным, поскольку благодаря такому эксперименту впервые в истории обустройство государства велось согласно научной теории. И пусть теория о классовом антагонизме не столь однозначна, как ее трактовали, но коль скоро речь идет о научной взаимосвязи теории и практики общественных преобразований, то следует помнить, что в науке и отрицательный результат ценен.         


                7

   Лето – время урожайное, и на урожай были  все виды. Сибирь в том году расщедрилась на теплую грозовую погоду. Так что к июлю в пригородных совхозах вызрели ранние овощи.
   Миланов с одобрения жены согласился поучаствовать в сельскохозяйственных работах. Благодаря этому просматривалась возможность дешево приобрести овощи в пригородном совхозе. Садоводческие старания, как ни странно, тем летом оказались мало эффективными. Так что он все лето в роли ответственного представителя от НИИ возил людей на автобусах в пригород для борьбы с сорняками на сельских полях. В этих заботах встретил он жаркие дни августа, предвещавшего засушливую осень.
   Утром того дня Миланов как обычно подошел к проходной, где собирались выезжающие на сельхозработы. У въездных ворот стояли провожающие: трое от руководства института.
     -Все же надо элементарный порядок наводить, - проговорил заместитель начальника института, адресуясь к двум руководителям общественных организаций.
     -Не такими же методами! – возразил председатель профкома.
     -Я бы под этими тезисами обеими руками подписался. Но как их выполнять? – высказал сомнение секретарь парткома.
   Из проходной в это время вышел мужчина с самодельной ножовкой по дереву. Пила была с крупным зубом, рассчитанным на распиловку бревен.
     -Кузьмич, куда это ты! – приветствовал его председатель профкома.
     -Иду пилить головы ГКЧП, - отвечал Кузьмич со смехом, передавая ножовку заместителю начальника НИИ. Тот принял ножовку, взглянув на Кузьмича без доброжелательности.
     -Председатель облсовета вчера высказался за выполнение постановлений РСФСР и президента республики, - без восторга проговорил секретарь парткома.
     -Поживем, увидим, - обронил заместитель, направляясь в проходную с пилой в подмышке.
   Те августовские дни врезались в память тревогой напряженного противостояния властей. Военный путч сплотил демократические силы, разрушив у народа надежды на безболезненную перестройку общества с общественной формы собственности на частную. Прогнившее здание государственного строя, возведенное на демагогии строительства коммунизма в условиях партийной диктатуры, никуда не годилось. Оно разваливалось на глазах, грозя погрести под своими обломками много полезного из практики социалистического хозяйствования.      
   Современный промышленный город является барометром экономической и политической жизни. Но Миланову после тревожной зимы довелось узнать и сельские настроения, когда он съездил на весеннюю охоту к Сахарову в Ивановку. Тот при встрече оказался занятым за ремонтом сенокосилки, так что гость первым делом поинтересовался:
     -Не рано ли к сенокосу готовишься?
     -А что больше делать! – отвечал Лешка с беспечным видом. – Остался без земли. Директор совхоза в Поволжье подался немецкую автономию на родине отвоевывать, а новый аренду не дает.
     -И чем жить будешь?
     -Да хотя бы свиней разведу. Для откорма рыбу буду ловить.
     -Ты это серьезно?
     -А… - махнул рукой Алексей Павлович. – Проживем.
     -Как прожить-то? В городе каждый квартал цены вдвое подскакивают. Инфляция. Получка у всех мизерная, и ту систематически задерживают. Все организации друг другу должны, и не понятно: на что надеяться.
     -Надежда моя вся здесь, - улыбнулся Лешка Сахаров, показывая ладони заскорузлых рук своих. – Да еще на Татьяну рассчитываю. Пока в лето снова возьмем на откорм совхозных телят. И свою скотину выкормим. Здесь один из района оформил на себя заозерные луга. Покос обещал нам дать.
   Сведения о состоянии сельских дел не прибавляли жизненного оптимизма. И на работе не намечалось изменений к улучшению жизни общества. Конверсия в области науки иногда выглядела издевательством над здравым смыслом. Однажды пригласили Миланова на участок, где в завершающей стадии изготовления стоял громадный металлический стенд. Мастер участка Рудольф Куприянович Милкоев приветливо обратился к Миланову:
     -Вот, Иванович, конструктора ломают голову, как доходчивее для строителей обозвать этот гигант, - заявил он, украдкой подмигнув в адрес двух представительных мужчин. – Я в консультанты посоветовал тебя: ты ведь с бревнами имел дело.
   Оказалось, предприимчивые люди додумались до изготовления установки по производству бревен для дачных домиков. Расчет был прост: Из ровных в один размер проточенных бревешек не глядя собирать срубы без плотницкой подгонки. Задумали эту технологию дачного строительства люди, не державшие в руках топора, не имевшие понятия о специфике работы с деревом. Владимир принялся объяснять, что операция обтесывания бревен по диаметру у плотников называется «кантовать бревна», но задумка с изготовлением стенда для проточки бревен явно липовая.  Ствол любого дерева имеет некоторую кривизну. Так что при проточке длинных бревен ровными и одинаковыми получатся разве что слеги. И пазить бревна заранее – дохлый номер. Бревно при высыхании коробит и крутит. Поэтому подгонку бревен друг к другу плотники делают по месту после просушки сруба перед окончательной установкой его на фундамент.
   Своим плотницким опытом Владимир Миланов делился без утайки, но чем откровеннее он излагал достоверные сведения о специфике работы с древесиной, тем снисходительнее поглядывали на него слушатели. Наконец Рудольф Милкоев проговорил с улыбкой смущения:
    - Замечания заказчик учтет. А нам нет никакого смысла отказываться от столь выгодного заказа.


                8
    Эпизод со стендом выбил Владимира Миланова из равновесия. Дома он взял в руки гитару и задумчиво перебирал струны. «Когда же избавимся от показушной гигантомании! – думал он. – Ведь выбросят потом этот стенд, как и многое другое выбрасывали экспериментаторы социалистической системы хозяйствования. Общественная форма собственности на средства производства, а потому ничья конкретно. Выгодно расходовать бюджетные деньги под любым предлогом тем, кто за счет затратного механизма обеспечивает свой заработок. И вот из этой системы социалистического хозяйствования появились теперь новорусские предприниматели. Не воспитано у них понимание того, что личное благополучие не создашь без благополучного развития хозяйственной деятельности всего общества. Ох, дай нам Боже пережить ухватистое время!»
   Отложив гитару, Владимир взял ручку и лист бумаги. Он привык доверять свои мысли бумажному листу. И вот побежали из-под пера задушевные слова:
                Слава Всевышнему Богу
                За повороты судьбы,
                За непростую дорогу,
                Где не прожить без борьбы.
                Где все святое забыто.
                И сострадания нет.
                Души людские избиты.
                Жизни грохочет скелет.
                Но не забыты мы небом –
                Разум вложил в нас Творец.
                Чтобы насытиться хлебом,
                Вовсе не нужен свинец.
                Чтобы духовною пищей
                Вновь наполнялись сердца,
                Не проходи мимо нищих,
                Не отвергай их венца.
                Корысть и зависть известны –
                Это мечты Сатаны.
                А над землей свет небесный,
                Чтобы прогнать силы тьмы.
                Слава Всевышнему Богу,
                Что в испытанье дал стынь.
                Выйди с надеждой в дорогу
                К ближним с любовью.
                Аминь.
   Надежда подсела к мужу.
     -Ну, что ты сам не свой.
     -А… Разозлили меня на работе показушным стендом.
   Владимир обрисовал жене ситуацию. Он снова взял гитару. К только что написанным горьким словам пришла незамысловатая мелодия.
     -А что, Сергеевна! Займусь-ка я сочинительством? – хохотнул Владимир с облегчением.
     -Хоть чем займись, у тебя получится, - поддержала Надежда мужа, склонив голову на его плечо.
    На выходной день Владимир Миланов уехал всей семьей в садовое общество. Здесь было все вскопано и посажено, тихий пасмурный денек не требовал полива всходов, и они занялись каждый своим делом. Толя взялся за мотоцикл, Надежда с Катеной пошли на луг за цветами, а Владимир занялся заготовкой чурочек для печки. Но вот Толя наладил мотоцикл и подошел к нему.
     -Батя, я прокачусь?
     -Конечно покатайся, и Катену покатай. Девчонкам это нравится. Давай-ка сейчас съездим за ними.
   Владимир сел на заднее сиденье, и они выехали на луг. Их заметили издали. Катена подбежала навстречу.
     -Папочка, а меня?
     -Садись-садись. Толя покатает.
   Мотоцикл плавно взял с места и укатил через ручей вдоль поля.
     -Пойдем им навстречу, - предложил Владимир Надежде. – Тебе сейчас полезны прогулки.
     -Все-то ты знаешь, - улыбнулась жена и оперлась обеими руками о сгиб его левой руки.
     -И не говори, - улыбнулся муж грустно, но не печально. – В таких случаях говорят: пора убивать.
     -Нет, милый. Что я без тебя с детьми делать буду?
     -И много у тебя детей! – улыбнулся Владимир во все зубы.
     -Двое укатили, а третий здесь, - заявила Надежда, положив при этом левую руку с букетом огоньков на свой округлившийся живот.
   В ответ Владимир полуобернулся к жене, склонился лицом к ее покрывшемуся веснушками лицу. Навстречу ему распахнулись глаза желанной женщины, разомкнулись любимые губы. Он поцеловал ее и пообещал:
     -Всех в жизнь выведем, только бы квартиру мне поскорей получить.
     -Давай подождем до него, - посоветовала жена, прикоснувшись к своему животу ладошкой правой руки. – Глядишь, трехкомнатную дадут, - размечталась она.
     -Ах, Надежда! Трудно в наше время загадывать. Разве что удастся через хозспособ или реконструкцию ведомственного жилья.
     -Соглашайся. Вместе будем отрабатывать.
     -Мы теперь навеки вместе.



                Глава десятая

                1

   Весной 1993 года Миланов стоял на берегу полноводной реки. Перед ним открывался вид на долину красноярской тайги, на склон близлежащей сопки. «причесанной» буреломом так, что торчали сучки да корневища поваленного кедрача. Около реки под легким брезентовым навесом работали люди на малогабаритных деревообрабатывающих станках. Передвижная подстанция протянула энергетические руки-провода на стрежень бурлящего речного потока, где на двух заякоренных понтонах жужжат гидрогенераторы.
     -Девочки, пора на обед! – слышится призыв Данилы Ивановича Рутова, который в поварских доспехах стоит у дверей жилого вагончика.
     -Давай, мужики, разрежем эти хлысты до обеда, - предлагает Миланов, берясь за бензопилу, - а женщины пока там свой марафет наведут.
     -Рутов от них и так без ума, - рассмеялся Гвоздев.
     -Да, есть на кого глаз положить, - подтвердил Владимир Миланлв с улыбкой.
     -Он к моей теще клин бьет, - хохотнул Алексей Сахаров, берясь за вагу.
   Вскоре мужчины отправились на обед. На подходе к вагончику их встретил смех Полины Анатольевны Гвоздевой, умывавшейся из ведра в руках Рутова, изображавшего умывальник.
     -Какой у нас заботливый кавалер! – сообщила она подошедшим.
     -У нас дамы заботливее, - подмигнув друзьям, отвечал ей Миланов.
     -Уж не моих ли девок имеете в виду? – разулыбалась Татьяна Сахарова, вытирая милые рожицы двум дочкам-дошколятам, которые с тряпичными куклами в руках, сшитыми бабушкой Феней, крутились возле взрослых.
     -Это он про Тамару, - толкнула Надежда Миланова свою сестру локтем в бок.
   Тамара промолчала.
   В общем вагончике после обеда отдыхали Тамара и тетя Феня. Тамара лежала на топчане, а тетя Феня у окна вязала носочки для младшей внучки. Дети тем временем гуляли на улице.
     -Гляжу я на тебя, девка: не иначе как влюбилась.
     -Давно, а сказать нельзя: женат.
     -Вот оно что! Да ведь нынче не смотрят: Свобода.
     -Какая свобода! В пятнадцать лет кончилась она для меня, - разрыдалась Тамара.
   Тетя Феня отложила вязание, подсела к плачущей, погладила по голове.
     -Поплачь, да и успокойся. Вы с Приваровым хорошая пара, хоть и постарше он тебя.
   Над тайгой послышался стрекот вертолета.
   Тамара быстро встала, утерлась носовым платком, посмотрелась в карманное зеркальце.
     -Тетя Феня! Вы только никому не говорите…
     -Бог с тобой! Мое ли это дело.
   Женщина улыбнулась и вышла из вагончика навстречу солнцу, свету, сердечной муке.
   Обитатели таежного десанта собрались у вертолета. Приваров уже сидел в нем.
   На прощание Тамара с каждым из провожающих чмокнулась в щечку. При этом она склонялась к детишкам и обнималась с женщинами. Очередь дошла до Миланова. Она перед ним вытянулась подобием стебелька, ладошками приблизила его лицо к своему и быстро шепнула в левую щеку: «Я люблю тебя».
   Владимир вздрогнул, пристально глянул на нее, тревожно улыбнулся. А она, круто развернувшись, поднялась в вертолет и, оглянувшись, бросила на любимого лучистый, расплавленный взгляд.
   Вертолет взревел, легко взмыл в небо и улетел.
   Владимиру показалось, что на месте только что взлетевшего вертолета осталось еле уловимое марево в виде желтого облачка. Он шагнул в него с одною мыслию: «Ах! Что это она сказала?» и тотчас оказался рядом с летящим вертолетом, в салоне которого Тамара задумчиво смотрела через иллюминатор на Владимира и сквозь него.
   Владимир принялся махать ей рукой, но его не видели. Тогда он в отчаянии прокричал:
     -Твоя любовь всегда во мне!
   Тамара чему-то улыбнулась.
   Приваров повернулся к жене. До Миланова явственно донеслось:
     -Похоже. Ты довольна поездкой?
     -Да. Довольна.
     -Как ты смотришь на то, чтобы Владимир поплотничал осень на нашей даче?
     -Надежда не отпустит. Ему и здесь не давали урабатываться. После такой травмы люди в инвалидах ходят. А он восстановился меньше чем за год.
     -Он сам напросился сюда через фирму Петрова. Те обещали ему помощь в издании первой книги.
     -Владимир пишет?
     -А ты не знала?
     -Нет… Никогда бы не подумала.
     -Он давно пишет. Петров обещал спонсировать книгу, а я фирме Петрова за это дам льготный кредит. Так что, милая женушка, - (Приваров при этих словах обнял Тамару за плечи левой рукой и весело заглянул ей в глаза), - придется тебе с августа заботиться о пропитании двух плотников.
   Оказавшись непрошеным свидетелем любезной сцены, Миланов смутился, и тотчас желтое облачко отделилось от вертолета, спустилось на землю.
     -Что с тобой? – послышался возглас Надежды.
   Владимир сбросил оцепенение, пристально всмотрелся в жену.
     -Наконец-то меня заметил. – Надежда сунула ему в руки желтенький букетик одуванчиков и, развернувшись, направилась к вагончику.
     -Надя! Погоди. – Миланов устремился за ней, - что на тебя сегодня нашло?
     -Если бы только сегодня. Я как дура поехала сюда. Дома Андрейка, наверное, бабушку замучил. Ребенку года нет.
     -Ну-ну. Андрейка – искусственник. На бабушкиных руках был больше, чем на твоих.
     -Конечно, если я днями пропадала у тебя в больнице. Тут не только молоко пропадет, а и месячные.
     -С этим у тебя, кажется, все в норме, - улыбнулся Владимир.
     -Ты как хочешь. А я уеду с первым же катером.
     -Надежда! Мне без тебя здесь тошно будет.
     -Конечно, если бы Томка осталась, ты бы не рвался в город.
   Владимир с прищуром посмотрел на жену. Ему хотелось возразить, что все это не так. Но он промолчал, боясь запутаться в собственных мыслях.
   А мысли у него были неутешительными. Травма заставила его взглянуть на жизнь со стороны. Год назад он остро ощутил, что беспомощный человек быстро становится обузой даже для своих близких. Да, Надежда боролась за его выздоровление, для остальных же он как бы перестал существовать. Осознание жестоких жизненных реалий наполнило его решимостью восстановиться как можно быстрее, вернуть былую работоспособность и силу. И он вступил в борьбу с немощью травмированного тела ради своей полноценной жизни и жизни детей, потому что любимая семья без его заботы была обречена на полуголодное существование. Только благодаря ненавязчивой поддержке родителей Надежды они сносно дотянули до весны. И все же у молчаливого, властного с домочадцами тестя однажды в застольном разговоре на 8-е Марта сорвалось с языка:
     -На что ты надеешься?
     -На решение очередного съезда народных депутатов, - съязвил Миланов.
   Этот разговор шел с глазу на глаз в кухне, тогда как женщины и дети были в комнатах.
   Сергей Павлович уставился на зятя пытливым взглядом.
     -А ведь без Надьки ты бы не выкарабкался.
     -Без Сергеевны я бы и карабкаться не стал.
   В комнатах стихло.
     -Дальше как жить думаешь?
     -Квартиру летом получаем.
     -С твоим заработком по миру пойдете.
     - Всем сейчас нелегко. Выносливость вернется – пойду шабашить.
     -Да-а. Если бы не Настасьина пенсия – ребенка заморили бы. Родители…
     -Как-то надо пережить это время, - глухо проговорил Владимир.
     - Пережить, да не за чужой счет.
     -Вот оно что! – взвился Владимир. – Я вашего не беру, за жену с сыном со временем рассчитаюсь.
   В проеме кухонных дверей появилась Анастасия Матвеевна.
     -Сергей, иди спать, - позвала она мужа, с тревогой посматривая на зятя.
   Владимир тоже встал из-за стола и прошел в комнату к Надежде. Он приблизился к детской кроватке, где спал Андрейка, опустился на колени, припал лицом к постельке.
   Жена молча погладила мужа по голове.
   Не раздумывая, согласился Миланов в марте поработать председателем участковой избирательной комиссии по проведению референдума и домой возвращался поздно. На избирательном участке в молодежном общежитии активными посетителями были лишь дети. Взрослые смотрели на работу председателя с улыбкой: серьезный дядя в окружении малышни шести, семилетнего возраста разносит по адресам избирателей извещения, развешивает в общественных местах плакаты.
     -Вычеркивайте всех подряд! – шутил Владимир перед избирателями.
     -Как же! Без власти нельзя. Надо кого-то оставлять, - отвечали ему уравновешенные граждане. И все же многие выплескивали накопившееся недовольство.
     -Дайте мне автомат, я сама всех их перестреляю, - заявила пожилая женщина Миланову, высказавшемуся в том духе, что надо кого-то оставлять. – Я была на фронте, умею стрелять, - пояснила она.
     -Вы рассуждаете по-сталински, - заметил на это Миланов с улыбкой, надеясь своим возражением не спровоцировать собеседницу на новые резкости: - всех инакомыслящих расстрелять, тогда оставшимся больше достанется.
     -И правильно он делал. Я с четырнадцатого года рождения, а такого позора не видела. Это что такое? Пенсию лишь второй месяц как пересчитали. Местные власти хуже фашистов.
     -И местные и на верху. Тут одна шайка-лейка: не дать самостоятельности производителям, душить их налогами, вынудить к даче взяток чиновникам, чтобы опорочить предпринимательские начинания перед лицом простого российского труженика, - резюмировал горе-агитатор за выборы власти.
     -Это все евреи-масоны виноваты, - сделала вывод женщина. – Куда страну завели! Правильно их Гитлер уничтожал.
   Владимир Миланов рассмеялся этой, ставшей стандартной, реплике о причинах российских бед и заговорил с разоткровенничавшейся женщиной в рассудительном тоне самостоятельного анализа порядка вещей:
     -Мне думается, что дело заключается в нашем уродливом воспитании. Мы привыкли верить в чудеса, искать виновных в своих бедах и спасителей своей судьбы. И из марксизма придумали всеобщего спасителя в лице пролетариата. Живуч опиум юношеского восторга о достижимости всеобщего счастья: что за тебя все решат и воплотят в жизнь избранные вожди.
  Пришел день референдума. В разгар голосования на избирательный участок Миланова зашла Тамара Сергеевна.
     -Что без Петровича? – приветствовал ее Владимир.
     -Уехал по делам службы, - отвечала банкирша.
   За позицию Тамары Миланов спокоен. Та в приватных беседах высказывалась в соответствии его мнений. И все же он как бы по необходимости прошел к урне для голосования, скосил взгляд на кабинку, где Тамара не задернула шторку. Вот она изящным жестом взяла привязанную на ниточке ручку и вычеркнула в первом, затем во втором бюллетене слово «ДА». У Владимира глаза пошли вразбег. Он бочком ускользнул из помещения в коридор.
   Почему сейчас в тайге вспомнились эти моменты, Владимир не смог бы объяснить. Память человеческая – дама капризная и неуправляемая, подбрасывает картины минувших дней в то время, как день сегодняшний полон жизни. Но так уж устроен человек. Стоило свернуть работы по деревообработке, как Владимир отключился от дел таежных. Сейчас сидит он на чурбачке у жилого вагончика, греется в майской благодати солнечного дня. За стеной в вагончике Татьяна Сахарова с матерью собирается в дорогу. Вещей, благодаря детям, набирается много. Надежда тоже собралась и помогает Татьяне. Тетя Феня допытывается у старшей внучки пятилетней Сашеньки:
     -Саня, с кем Зоинка-то?
     -Да, баба, ее папа на руки взял.
     -Ну-ну, - улыбнулась Татьяна, - и тебя возьмет.
   Миланов разговор слышит, но вспоминает другое: Телефонный звонок бывшей жены, встречу у проходной.
     -Что Катьку к себе не привечаешь?
     -Мне некуда привечать.
     -Не объест она вас.
     -Я дома не бываю, на избирательном участке пропадаю.
     -Пусть она с Толей побудет.
     -Надежда! Не бабьего ума это дело!
     -А! Ты всю жизнь меня за дуру считаешь, думаешь, вторая жена умней?
     -Может быть.
     -Мне что, на алименты подавать?
     -Как хочешь. Зарплату на четыре я делить не разучился, даже если ее не дают.
     -Ну и черт с тобой: - на глазах бывшей жены появились слезы. – Не сдохнем и без тебя.
   «Если бы я год назад сдох, вы бы не очень опечалились», - подумал тогда Миланов, а вслух сказал: - Ты смотришь со своей колокольни: считаешь, что я за дочь не переживаю. Пойми, что в этом доме я не могу быть нахлебником.
     -Все хорошо к ней относятся. Это ты, дурак, вечно навыдумываешь.
   Владимир грустно рассмеялся, погладил женщину по голове. Та успокоилась. Он заговорил.
     -Мы много с тобой наломали дров. Но я из прошлого ничего не проклинаю, ни в чем не раскаиваюсь. Мы в мыслях и поступках были искренни. Жаль только, что с первых дней совместной жизни полюбила ты свободу и равноправие, а потому и наловчилась бичевать каждый мой неверный шаг с позиции женского эгоизма.
     -Ты всегда считаешь себя правильным. Мать мне говорит, что ты очень умный. А я ей сказала: давно ли его умным стала считать?
   Владимир устало улыбнулся и на прощание заявил:
     -Твоя бесхитростность умиляет. Но я-то от тебя устал, а Катена для меня дочь на всю жизнь, и заботиться и переживать за нее я буду всегда.
   После той встречи Владимир Миланов отправился на избирательный участок, где в буфете общежития взял обед: рыбную котлетку с гарниром – перловкой и стакан чая. Никогда не чувствовал он себя стесненным в деньгах до беспомощности. Рано став самостоятельным, он в юности достиг того, что не жил впроголодь, как это случалось теперь. Вот в буфет забежали его юные помощницы. Бойкая шестилетняя девчушка, увидев знакомого дядю, обрадовалась. Она взобралась на соседний стул.
     -Дядя! А ты нам шоколадку купишь?
   Владимир устало признался:
     -У меня денег нет. Осталось на один обед. А шоколадка стоит больше двух обедов.
     -А знаете что? – задумалась малышка, - а откуда ты все знаешь?
        Миланов грустно усмехнулся, предложил ребенку:
     -Компота хочешь?
     -Да-да, - заподпрыгивала та на стуле, - и хлебушка.
     -А дома что ела?
     -С мамой жареную любимую картошку.
   В таежном вагончике раздался смех, пошел веселый разговор. Слышен голос тети Фени.
     -А чтой-то Владимир Иванович грустный ходит. Нет в ем прежнего стержня.
     -Грустный, потому что жена уезжает, - ответила Татьяна. Она улыбнулась и, наклонившись к матери, тихо добавила: - А стержень после такой травмы, конечно же, не тот.
     -Танька! Ты чтой-то навострилась на эти темы. Я о другом вот думаю… Алексей-то думает ли в этот год телят на откорм брать?
     -Уже подписался, как в прошлый год: с подкормкой снова проблем не оберешься.
     -Зато весь привес в расчет… Не идет из головы наша Ночка. Спортит ее Тонька.
     -Мам, что ты выдумываешь! Что, тетя Тоня с коровой не управлялась?
     -Дак наша-то больно норовиста, в первый выгон напорется на какую ни на есть бодливую. В третьем годе я ее еле отогнала, когда с Чернушкой они сошлись. И Тонька больно бестолкова.
     -Не наговаривай, мама, пожалуйста. Она ведь тебя старше.
     -Так что из того. Она с молодости бестолковая. Вся филаретовская порода у них такая.
     -Зачем замуж выходила за бестолкового? – проворковала Татьяна, обнимая мать за плечи.
     -Тоже бестолковая была, - обмякла тетя Феня от ласк дочери.
   Поднявшись с чурбачка, Миланов от вагончика направился на делянку. Он шел по подсохшей, наезженной трелевщиком колее, озирая привычный пейзаж, а внутренним взором видел городские апрельские дни. Где это было? Кажется, в гастрономе на проспекте. У прилавков как всегда не было покупателей, лишь к рыбному отделу толпились люди за минтаем. «Грустно без очередей, - подумалось ему, - что толку от изобилия продуктов в витринах, если большинству посетителей покупка не по карману. Потому и довольных среди пришедших не видать». Но ему посчастливилось встретить в магазине довольного жизнью человека. Крепкий еще мужчина с орденскими планками во всю грудь появился перед прилавком гастрономии в веселом расположении духа. Супруга вояки, пожилая коренастая женщина с умным лицом русской красавицы, и гордилась и смущалась широтой загула мужа среди общей нищенской жизни.
     -А скажи-ка, дочка? – обратился фронтовик к продавщице, - почем вон та бутылочка? Я что-то не разгляжу.
   Последовал ответ
     - А та, что рядом?          
   Последовал раздраженный комментарий.
     -А что, я не могу бутылочку взять? – обратился мужчина к Миланову за поддержкой. – У меня сейчас пенсия сорок.
     -Конечно, можете, даже обязаны, - одобрил его намерение Владимир. – Мы сейчас меньше получаем.
     -И вы будете столько получать. Вы еще больше будете зарабатывать, - заверил фронтовик окружающих, направляясь к выходу без покупки.
     -Какой толк от наших завоеваний, - тотчас заговорили женщины у рыбного прилавка. – Отцы кровь проливали, а дети готовы все разворовать. Вишь, надумали: Курилы – Японии.
     -Да-да, - заговорил Владимир с ними, приветливо улыбаясь, чтобы подсластить желчь вертевшихся на языке слов: - Мы ведь все патриоты до мозга костей. За любой клочок земли умрем не в бою, так с голоду, как собака на сене. Плевать, что те острова принадлежали когда-то Японии. Мы их захватили – и точка. Плевать, что жителям островов под флагом японской префектуры жилось бы гораздо лучше, и границу никто не собирается закрывать. Это не по-советски. Не лучше ли показать: с кем имеют дело. Не лучше ли продемонстрировать нашу голодную силушку.
   Тот разговор настолько въелся в память, что Владимир помнил его наизусть. Он в задумчивости дошел до таежной делянки, а здесь к нему подошел Алексей Сахаров с дочкой на руках. Оба уселись на очищенный от сучков хлыст кедра. Алексей, оберегая сладкий сон дочурки, обратился к Владимиру вполголоса.
     -Что, бригадир! Не хочется из тайги уезжать?
     -Что верно, то верно. В город не тянет.
     -Расскажи, как в аварию попал. Той осенью Гвоздев на охоту заявился, говорит: «Иванович в больнице, машина сбила, возможно, инвалидность дадут». А ты, на вид, в норме.
     -Это только вид.
     -Серьезно!
     -Если бы не мое увлечение духовной литературой и йогой – быть бы трупу.
     -Ну-у! Это ты что-то в духе перестройки. Теперь экстрасенсы и проповедники в моде, - возразил Сахаров.
     -Сам посуди, - заговорил Миланов, все более оживляясь, но не повышая голоса. Он приблизил лицо к уху слушателя и проговорил: - Сейчас каждому надо быть психотерапевтом, чтобы самому себе внушать перспективы жизни. Ведь когда меня у трамвайной остановки машина бортом задела по спине, я и не видел и не слышал, да вмиг понял: что к чему. Впадал в беспамятство с мыслию: если не под колеса – выживу. Эта мысль дала команду мозгу. Очнулся и решил до больницы не терять сознание, и дождался скорой, и назвал себя, свое место работы. Потом в реанимации приходил в сознание и вновь принимал решение.
     -Это каким образом? – поинтересовался Алексей.
     -А вот очнулся однажды и осознаю, что нахожусь под капельницей. Мне стало очень покойно, вроде, как торжествую, что по-моему получается. Где-то ребенок плачет, вблизи женский голос: - «Ну, этот не жилец». А я одно думаю: Если это про меня, то я жить буду. И такая светлая энергия вливается в меня с головы до пят от реальности этой надежды, что я и сознание, кажется, не теряю. Просто, как бы, решил отдохнуть и поспать. Так-то вот…Через месяц выписался с никудышной кровью и спайками в травмированном легком. Но участковый врач попалась толковая: не выписала с больничного на работу, пока кровь ни восстановил.
     -А легкое? С одним – в тайгу? – в глазах Алексея удивление и неодобрение.      
   Владимир приглушенно рассмеялся, затем глухо закашлял.
     -Вот-вот, - продолжал Лешка Сахаров, - чуть застынешь, и поминай как звали.
     -Погоди меня хоронить, - возразил Миланов сквозь кашель. – Стоит повкалывать или поразговаривать, и лезет кашель. Это значит, мелкие спайки не все разорваны.
    -Тебе о том и говорят, - буркнул Алексей.
     -Нет-нет. Все правильно. При выписке хирург советовал спайки на легком разорвать-разработать упражнениями с резкими движениями рук. И я за декабрь на санаторном лечении их разорвал. По первому зимнему снегу на лыжах ежедневно «махал» руками. И крупно повезло, что были сеансы иглотерапии, иначе боли сгибали пополам. Но все равно в первые дни ходил на лыжах медленнее старух. Вскоре почувствовал, что травмированная сторона задышала во всю глубину, но пошел кашель. Так что ты думаешь! В конце лечения я бегал на лыжах наравне с другими отдыхающими.
     -Какой же ты молодец! – восхитился Алексей.
     -Это все медицина. Наше дело выбирать тот или иной вид лечения.
     -И образ жизни тоже, - подтвердил Алексей задумчиво и сменил тему : - Так ты этим рейсом не едешь?
     -Нет. Дощечку надо подготовить к отгрузке и оборудование.
     -Может быть, надумаешь осенью ко мне на охоту?
     -В наше время трудно загадывать.
   И вот в таежной глухомани остались три мужика да Полина Анатольевна Гвоздева. Закончив дела, отправились как-то рано поутру Гвоздев с Милановым в тайгу с одним ружьишком на двоих. В вагончике на мужской половине мирно спал Данила Иванович Рутов, на женской половине спала Полина Анатольевна Гвоздева.
   Рутов лихо выводил «музыкальные» трели простуженным носом, иногда заканчивая их легким всхрапыванием. Но вот, содрогнувшись от усилий вдоха при рождении очередной рулады, он проснулся, просморкался, прислушался к обстановке, поднялся с топчана, подкрался к занавесу, разделявшему жилой вагончик на две половины, припал к проделанной в нем дырочке.
   На обширном женском топчане как ваза с цветами на футбольном поле цвела в лучах утреннего солнца, заглянувшего в оконце, рыжеволосая голова Полины.
   Данила Иванович обулся, накинул на голые плечи фуфайку, посмотрел содержимое хозяйственного шкафа и тихонечко вышел на улицу. Через некоторое время он вернулся с букетом мокрых от росы огоньков, разулся и, пройдя к спящей, уселся на край постели. Ворочая мыслию так, что морщины собрались на лбу, он с глупой ухмылкой сунул букет цветов спящей женщине под нос.
     -Фу, Леонид! Что это такое? – возмутилась Полина спросонья.
   Рутов хихикнул.
   Полина протерла глаза, посмотрела на него, спросила: - А где Леонид?
     -Они оба на охоту ушли, – отвечал Данила Иванович, продолжая держать цветы перед лицом избранницы. – Смотри, какие!
   Полина потянулась, высвобождая полные руки из-под одеяла, сладко зевнула и проговорила: - Ну, что у меня за кавалер галантный. Придется поцеловать.
   Она взяла букет в левую руку и той же рукой обняла крепкую мужскую шею.
   Рутов объятию не противился, но потерял равновесие, ткнувшись лысой головой женщине в грудь. Руки его не нашли опоры, заскользив по женскому телу с верху в низ.
   Женщина расхохоталась…
   За сопкой в тайге раздался выстрел. Рутов в постели подскочил как ужаленный.
     -Не спеши, кавалер. Это далеко.
     -Нет, я на своей половине полежу, - ускользал Данила Иванович восвояси.
     -Ты вовсе сюда не заходил, - усмехнулась женщина, возвращая трусливому посетителю букет цветов.
   Рутов неглиже с охапкой одежды в подмышке и букетом цветов проскользнул за ширму на мужскую половину, воровато огляделся, сунул цветы в свой сапог. Затем он подкрался к знакомой дырке в занавесе. Налюбовавшись на пятидесятилетнюю женщину, занимавшуюся омовением, он вновь улегся в постель.
               
               
                2

   Из таежного покоя вернулся Владимир Миланов в город с его толкотней и повседневными заботами людского муравейника, гордо именуемого цивилизацией. Здесь забот у него было предостаточно, и свалились они на его голову не столько ввиду рождения сына да переезда в полученную зимой квартиру, сколько из-за обретенных благодаря травме знаний по поводу взаимосвязи человеческого разума с энергией души и физическим состоянием тела. Про это на таежной делянке он поведал Лешке Сахарову лишь в общих чертах, поскольку и сам еще не разобрался в том божественном откровении, что столь явственно приоткрылось ему при борьбе за само выживание.
   Прочувствовав взаимосвязь материального и духовного миров, Миланов понял, что рождение и смерть не подвластны человеку. Поэтому он загорелся желанием познать смысл жизни. Так что не случайно одна из комнат обретенной квартиры превратилась у него в мастерскую литератора и выглядела подобием лавки букиниста.
   Надежда наблюдала за мужем с тревогой. Она мечтала жить в собственной квартире покойно и счастливо. А свалилась куча непредвиденных неприятностей. Полезли из мужа странности. Пусть ей когда-то нравилась его тяга к литературному творчеству, нравились его стихи, однако запойную литературную работу она не могла одобрить. Ведь все свободное время муж занимается чтением книг и на дню не единожды подойдет к ней с книгой в руках, чтобы пригласить к обсуждению прочитанного: - Послушай. Что про Будду писали: «Гуатама Будда учил, что источником и первопричиной всех бедствий человечества является ограниченность и невежество. Невежество есть величайшее зло, ибо оно причина всех человеческих страданий, заставляя нас ценить то, что недостойно быть ценимым, страдать там, где не должно быть страданий, и, принимая иллюзию за реальность, проводить нашу жизнь в погоне за ничтожными ценностями, пренебрегая тем, что в действительности наиболее ценно – знанием человеческого бытия и судьбы.» *
   «Знанием сыт не будешь», - думает Надежда, готовя обед и прислушиваясь к спящему ребенку. Она покормит мужа скромным обедом, с грустным удовлетворением подмечая его нетребовательность к разнообразию пищи. Затем она приберется на кухне, сядет около электроплиты и задумается. Оторвать мужа от литературного запоя нет ни сил ни желания. Господи! Надолго ли это, и хватит ли терпения.
   Владимир и после обеда не обойдет ее вниманием. К вечеру жди появления мужа на кухне с очередным вычитанным шедевром литературы: - Послушай, что про «Золотые стихи» Пифагора написано: «Золотые стихи» содержат в себе ту часть эзотерического учения Пифагора, которую он и его последователи признали возможным открыть непосвященным. Сообразно трем степеням посвящения, стихи эти разделялись на три части: «Приготовление», «Очищение», «Совершенствование».
     -Что это за стихи? – поинтересуется Надежда из вежливости, наперед зная, что очень скоро придется раскаяться за любопытство. Теперь муж долго будет восторгаться содержанием из прочитанного.
     -А вот послушай, очень дельные, - загорается Владимир:
                «ПРИГОТОВЛЕНИЕ»
                Должен бессмертным богам приносить ты законную жертву;
                Веру свою сохранять, чтить память великих героев;
                Духам земным воздавать обычное им поклоненье.
                «ОЧИЩЕНИЕ»
                Мать и отца уважай вместе с родными по крови.
                Другом себе избери истинно-мудрого мужа;»…

• АУМ (синтез мистических учений Запада и Востока)

     -Вот я и избрала другом истинно-мудрого мужа, - говорит Надежда с тихой иронией, но Владимир не слышит ее и продолжает читать. А она не в состоянии слушать откровения корифеев древности. И чем яростнее муж пламенеет от самомнения о собственной значимости глашатая истины в последней инстанции, тем острее жена ощущает безвозвратность безмятежных дней. На горькие раздумья женщины стихи из цикла «СОВЕРШЕНСТВОВАНИЕ» улеглись чувством печальной согласованности:
                «Будешь ты знать еще то, что люди свои все несчастья
                Сами своею виной на себя навлекают в безумьи
                И выбирают свободно каждый свои испытанья»…
   «Моя вина лишь в том, что я люблю тебя», - думает Надежда и вздыхает, в то время, как Владимир продолжает радоваться своему пониманию прочитанного, словно ребенок новой игрушке:
                … «Так излечив свою душу,
                Будешь вполне ты свободен от этих работ над собою.
                Но воздержися от мяса, оно помешает природе
                При очищеньи твоем. Если же хочешь избавить
                Душу свою от земного, то руководствуйся свыше
                Данным тебе пониманьем. Пусть оно правит судьбою!»
     -Как тебе это нравится? – вопрошает он.
     -Очень современно звучит, особенно о воздержании в употреблении мяса, - иронизирует Надежда и предлагает: - Я уговорила маму посидеть с Андрейкой. Надо за грибами съездить. Папа на машине обещал свозить за Колывань. Белые пошли.
   Владимиру ехать в машине тестя – нож острый. Но грибы – его страсть. К тому же по горькому опыту жизни прошлого года на подножный корм возлагаются большие надежды.
     -Грибы везде растут, - начинает он ворчать. – На машине ехать – бензин палить. Можно на пригородной. У наших дач самые грибные места.
     -У наших дач самые людные места, - пытается Надежда урезонить мужа. Но тому уже попала шлея под хвост, и он закусил удела.
     -Езжайте, а я на дачи махну. Если рвануть на неделе – можно опередить наплыв грибников.
   Надежда уступила мужу. Знать, судьба жены такая: в спорах мужу уступать. И все же им не удалось избежать размолвки. Однажды утром Владимир по укоренившейся привычке встал ни свет ни заря и с рукописью уединился на кухне. Вскоре в дверном проеме появилась Надежда.
     -Ну, друг любезный, всему должен быть предел.
   Владимир оторвался от рукописи, поднял глаза и залюбовался видом женщины в ночной сорочке.
     -Вот-вот. Обратил-таки на жену внимание. Тебе писанина всего дороже.
     -Надя! Ты же знаешь. Я же объяснял.
     -Мне не с объяснениями жить, а с тобой. Только свое удовольствие справляешь, все заботы на мне.
     -Я не смогу остановиться, пока ни разрожусь повестью, а, может быть, романом.
     -Тебе вечно больше всех надо.
     -В этом теперь суть моей жизни: донести людям правду о нашей действительности.
     -Что же люди не несут тебе? Живем в голых стенах, - возразила жена со слезами в голосе.
   Владимир вздрогнул не столько от ее слов, сколько от интонации их произношения, и вдруг увидел себя со стороны. Получалось, что своими безудержными литературными бдениями он нес сплошные тревоги самым родным людям. Устыдившись мыслию о собственном эгоизме, он поднялся с табурета, подошел к жене и привлек ее к себе на грудь.
     -Потерпи, моя хорошая, еще немного. Как только закончу рукопись, сразу пойду шабашить, - пообещал он.
     -Я с осени поживу у мамы. Ладно? – успокоилась Надежда от ласк мужа. – Ясли Андрейке еще не дали, а мне пора устраиваться на работу, и мама обещала пока посидеть с ним.
   Пролетело лето.  В конце августа Миланов ехал по шоссе, ведущему к Академгородку. Рядом с ним сидел директор частной фирмы Иван Сидорович Петров, а рядом с шофером восседал Владимир Петрович Приваров.
   С Петровым Миланов познакомился после памятных событий ГКЧП, когда на производственные участки НИИ зачастил мужчина предпенсионного возраста с пытливым усталым взглядом. Вот тогда-то муки творчества и свели Владимира Миланова с Петровым, поскольку оказалось, что тот вхож к профессиональным литераторам. Так что нынешним летом Миланов без колебаний согласился на все условия фирмы Петрова – спонсора по редактированию и оплаты полиграфических затрат при издании только что написанной повести.
    Вот и появились придорожные постройки. «Москвич» свернул с шоссе и вскоре въехал на площадку перед дачами, притормозив у неказистой постройки с въездными воротами на территорию дачного общества. Тотчас как из-под земли перед машиной возник смуглолицый неказистый мужичок.
     -Держи, Филимонович, - приветствовал его Приваров, передавая сверток в мешковине, не выходя из машины.
     -Вот, Петрович! Вот, человек! – расплылся тот в благодарственной улыбке, в то время, как машина уже ехала по аллее меж добротных причудливых дачных строений.
     -Главным технологом когда-то в объединении работал, а на пенсии здесь слесарем по воде, - повествовал Приваров с самодовольной улыбкой и от полноты чувств пропел мощным баритональным тенором: «Люди гибнут за металл»…
     -Какой талант пропадает! - восхитился Иван Сидорович. – Вам, Владимир Петрович, надо было консерваторию заканчивать, Сейчас бы с голубых экранов звучал знаменитый бас Приварова.
     -Мне хватило одного курса, - отвечал польщенный банкир с улыбкой.
   Миланова стошнило от лизоблюдства.
     -Много дач здесь при весеннем наводнении плавало? – вклинился он в разговор.
   Приваров резко обернулся, бросив на свояка неопределенный взгляд, затем уселся в прежнее положение.
     -Здесь далеко до Оби, - вступился за него Петров.
     -Знаешь! А дамбу в проеме старицы все же пришлось срочно подымать, - важно обронил Приваров. – Вот эти три общества были зеленеющим полуостровом среди затопленного мелководья, - лукаво хихикнул он.
   Подъехали к участку банкира, где красовалась пара таежных жилых вагончиков, установленная основанием для дачного домика. Вблизи на берегу озерца, получившегося из части старицы речной протоки, обрезанной земляными дамбами, лежали штабелями пиломатериалы. Из них планировалось построить не только «скромный» домик финансового магната, но и хозяйственный блок, за возведение которого брался Миланов.
   Выслушав мечтания хозяина, Владимир на глазок прикинул объем работ по строительству хоз.блока и срок его возведения.
   Банкир остался доволен.
   Через неделю на дачное строительство приехала Тамара Сергеевна Приварова с дочкой Любой – подарком судьбы и юных игр с Сашкой банным. Люба, окончив школу, работала с матерью в ломбарде и пока не ведала жизненных проблем. Владимир по случаю выдавшегося теплого солнечного дня работал обнаженным по пояс. Он смутился под откровенными взглядами прекрасных дам, но тотчас, накинув на голые плечи пиджак, подошел к ним, взял из их рук хозяйственные сумки, легко поднялся в вагончик, распределил доставленное по полочкам.
   А женщинам не терпелось поскорее познакомиться с тем, что возводилось на участке, но пока было лишь на бумаге да в голове плотника.
     -И будет здесь комната для отдыха, а здесь камин, за стеной сауна, над этой ямой мойку сделаю, и рядом с ней сан. узел, - разрисовывал строитель женщинам свои объемы работ, расхаживая по площадке строительства, имевшей вид оборонительного сооружения: выкопана борозда под фундамент – чем не траншея для скрытного передвижения, выкопана яма под нечистоты – чем не гнездо круговой обороны, на четыре стороны разложен деревянный брус согласно плотницким замыслам, ощетинившись, словно противотанковые ежи. А хозяин обороны говорил о мире, мечтая превратить поле битвы в поле жатвы.
     -Навес вдоль всего блока сделаю, и будете летом чай на природе пить, - пообещал он.
     -Ой, дядя Володя! Вы все это один сделаете?
     -Попробую. Силы есть. Стройматериалы под рукой.
     -Видишь, мама! А ты не хотела, чтобы строил дядя Володя.
     -Она дядю Володю Приварова имела в виду, - съязвил Миланов.
   Тамара пристально взглянула на строителя.
     -Сегодня можно бы не работать: выходной, - предложила она.
     -На шабашках выходных нет, и работать надо от темна до темна, - мягко возразил Миланов. Стараясь интонацией голоса смягчить резкость предыдущего выпада, он тотчас поинтересовался:
     -А хозяина где оставили?
     -В командировку улетел, - сообщила Тамара.
     -Мне отчим сапожки импортные обещал привезти, - похвалилась Люба, направляясь за матерью в вагончик. Вскоре она в купальнике вышла позагорать под не жгучее августовское солнце. Владимир, прихватив полотенце, тоже отправился к озерцу. Он с наслаждением обмылся в мелководном озерце, где вода благодатно прогрелась во всю глубь. Он даже маленько поплавал кролем в этой старице бывшей протоки. Перемахнуть узенькое озерцо для него не составило бы труда, но натруженное тело не нуждалось в интенсивной разминке.
     -Дядя Володя! Научите меня плавать, - послышалось с берега. Люба под звуки ламбады, раздававшейся из кассетного магнитофона, выделывала на берегу замысловатые «Па». Стройное литое тело девушки за сибирское лето загорело до цвета шоколада. Белокурая кареглазая красавица была чертовски соблазнительна.
   Миланов присел на песок у кромки берега.
     -Ты вовсе не умеешь плавать?
     -Да-а, - девушка волнующими движениями продемонстрировала свое желание слиться с водной стихией.
   Владимир загляделся на прелестное создание, кладезь женской привлекательности, и проговорил в задумчивости.
     -Тебя надо бросить в воду, где поглубже. Такие не тонут.
     -Научите. Что вам стоит? – она подсела к нему, заглядывая в глаза с ожиданием и надеждой в лукавом взгляде.
     -Нет уж. Тренируйся на песке, - отнекивался Миланов.
     -Покажите, как тренироваться?
     -Вот так, - лег Владимир на расстеленное одеяло, изобразив движение рук-ног при плавании брассом. – А еще по-собачьи, - предложил он, показав и этот стиль.
     -Так я умею, - рассмеялась Люба. Она рассматривала тренера с пристальным  любопытством. – Вы в воде поучите.
   И вот они пошли к воде: высокий стройный сорокалетний мужчина и юное создание, эталон женского пропорционального телосложения. Едва вошли они в воду по пояс. Как Люба в испуге уцепилась за спутника.
     -Ну, трусиха! Ложись мне на руки, - предложил Владимир, - не борись с водой. Тело должно плыть и быть составной частицей воды.
   Девушка доверчиво легла в воду на предложенную опору. Но стоило Миланову продвинуться подальше от берега и ослабить силу поддержки, как пловчиха в испуге уцепилась за его плечо, усевшись верхом на его руку. Таким образом мужская рука оказалась в тепле женских таинств.
   Владимир обжегся мыслию, подхватил горе-спортсменку под грудь и вынес на берег, чуть ли не бросив ее на расстеленное одеяло, уткнув, словно провинившегося ребенка.
     -Пока страх не поборешь, в воду не пойдешь, - проговорил он с раздражением. – Я сейчас приду, - пообещал, направляясь к вагончикам и на ходу поправляя плавки, чтобы скрыть волнение взбунтовавшейся плоти. Ему необходимо было успокоить воображение мужского желания, пожар которого неуправляем. С этим он и поднялся в вагончик. А здесь Тамара мыла пол. Импортный купальник подчеркивал прелести женской красоты. Миланов зажмурился, на ощупь закрывая дверь на шпингалет. Тамара, не разгибаясь, бросила на него изучающий взгляд…
   Успокоившись, Владимир вернулся на берег.
     -Избавилась от страха? – спросил он Любу с усмешкой.
     -Да, - отвечала та с решительным видом.
     -Приступим к тренировкам, - предложил он.   
   Теперь Миланов не церемонился с ученицей, бултыхаясь с нею в воде и незаметно продвигаясь при этом к глубине. Таким образом получилось, что Люба осмелела, поверив в надежность мужских рук, и в некоторые мгновения держалась на воде самостоятельно, но не замечала этого.
   Решившись на эксперимент, Владимир выбрал момент и резко отодвинулся к берегу, оставив пловчиху один на один с водой. Пока Люба не осознала, что держится на плаву без посторонней помощи, Владимир все отступал к берегу, приседая в воде, оставаясь видимым над водой по пояс.
     -Плыви сюда, - предложил он встревожившейся от его маневра девушке, - а теперь вставай, - разрешил мудрый тренер, поднимаясь из воды во весь рост. Воды ему было уже по колено.
   Однако в Любиных глазах плескался страх, и она продолжала неуклюже плыть к берегу. Тогда Владимир иронически улыбнулся ей и протянул свои руки. Тут Люба решилась: сжала губы, зажмурилась и встала. Воды ей оказалось по пояс.
     -Ой! – только и вымолвила девушка.
     -Вот видишь! Тренируйся теперь без меня. Заходи на глубину. Падай на воду в направлении к берегу и плыви, пока руками дно ни заденешь.
   За обедом Люба без умолку хвалилась своими успехами.
   Тамара была рассеяна.
   После обеда Люба тотчас побежала к озерцу, но Владимир запретил ей с полным желудком лезть в воду, и она послушно уселась на берегу, обхватив колени руками.
   Владимир в вагончике взял плотницкий топор, принялся молчком подтачивать его лезвие. Он чувствовал себя перед хозяйкой виноватым.
     -На неделе от ломбарда с аукциона здесь дачу будут продавать, - нарушила Тамара молчание, - я к тебе загляну.
     -Так ты не сердишься на меня за мой порыв!
     -Нет. Я сама виновата. Росла испорченной девушкой. Мне и сейчас порка полагается.
     -Тома, Тома! Не будем обвинять законы природы.
     -Увидишь, плетку привезу, Будешь наказывать?
     -Буду, буду, - рассмеялся Владимир, - потом ты меня.
   Неделю спустя семья Приваровых заявилась на дачу целой компанией. Некая чета бизнесменов напросилась к банкиру на совместный пикник. Сразу по приезду Тамара передала Миланову приглашение мужа к участию в намечаемом застолье.
Затем и Приваров обмолвился с ним, вскользь поведав, что приехала к нему семья владельца частной обувной фабрики. Однако к этой информации Миланов остался равнодушным, хотя и восхитился дальновидностью супруги фабриканта, уговорившей мужа податься из Армении в сибирские края.
   Сентябрьский день был пасмурным но теплым. Гости из праздного любопытства ходили по дачным владениям банкира.
     -Как это вам удается столько строить? – удивлялась фабрикантша.
     -Кто заинтересован в кредитах, тот поможет, - был ответ.
   Наконец дело дошло до застолья. Фабрикант собственноручно нанизал вымоченное для шашлыков мясо на шампуры и теперь терпеливо махал папкой скоросшивателя над мангалом. Затем два дельца уединились в разговоре на веранде, в то время, как женщины взялись за сервировку стола, выставленного на улицу под защиту временной беседки.  Все это время Миланов в экипировке плотника торчал у мангала, не решаясь что-либо предпринять. Когда же приехавшие в полном составе собрались у беседки, не обращая на его присутствие внимания, он затосковал. Но Приваров все же вспомнил о свояке: подвел к гостям и отрекомендовал его своим сослуживцем, любезно согласившемся помочь в строительных делах. После такой рекомендации взоры четы фабрикантов загорелись любопытством к мужчине, одетому в плотницкий пиджак да в потертые вигоневые брюки, заправленные штанинами в резиновые полусапожки.
   Застолье началось с выпивки под салаты. Но вот Приварову после первой рюмки вздумалось похвалиться удачным местом выбора дачного участка, и он увлек компанию гостей на берег озерца. При прогулке между женщинами зашел разговор о Миланове.
     -Тамара Сергеевна! Что это за сослуживец у твоего мужа? – любопытничает фабрикантша.
     -Фи. Владимир Петрович выдумщик. Родственник он наш, подрабатывает сейчас, - поведала хозяйка.
   И вновь задымил мангал. Сдружившиеся женщины сноровисто накрыли стол. На правах состоявшегося начала застолья Миланов подошел к столу, где коньяк уже был разлит по рюмкам и разобран, и лишь одна рюмка сиротливо пустела. Пришлось ему изобразить трезвенника и налечь на шашлыки. Однако аппетит у Миланова был на зависть собравшимся, а потомк установился вакуум неодобрительного молчания. Тогда он решил ретироваться, все же прихватив с собой кусочек мяса со словами: - Умеют же люди шашлыки делать! Пальчики оближешь.
   С тем Миланов и ушел на стройку.
   Застолье никак не реагировало на его действия.
   После того, как посетители уехали, Тамара с мужем прошла к озерцу. Возвращаясь, она окликнула строителя.
     -Владимир! Пошли с нами ужинать.
     -С вами? Никогда! – вдохновенно вырвалось у Миланова.
   Приваров лучисто улыбнулся, пропев на манер какой-то арии:
     -И туда я больше не ходок.
   Все же он был понимающим русским мужиком.
   Но вот хозяева уехали, а на стройку заявился Леонид Степанович Гвоздев, который подрядился подвести жилой объект под общую крышу. Дела у пары строителей пошли веселей, вечерами пошли откровенные беседы.
     -А еще свояченица, - попенял Владимир Леониду о перипетиях «дружеского» застолья.
     -Что ты хочешь? – искренне удивился тот. – Это люди высшего круга, сильные мира сего. Я к их сфере и вовсе не прикасаюсь.
     -Что в них высшего? – взвился Миланов. – То, что воровать привыкли выше крыши? Можно уважать и считать за сильных мира сего тех, кто способен на успешную организацию своего дела с риском для собственного кармана. Здесь же банкир подряжает в исполнители своих задумок полубезработных трудяг через рыночных дельцов, рискуя при этом коммерческими кредитами. Ты прикинь все это, и присмотрись к нашим новорусским! Откуда у них такая самоуверенность и наглость? Ведь это все отпрыски нашей социалистической системы воспитания, когда цель оправдывает средства ее достижения, когда бытие определяет уровень сознания человека. Вот и уродились потомки идейных корифеев с уровнем сознания на рефлексах собаки Павлова. Что ни акционерный банк – председателем в нем какой-нибудь бывший секретарь бывшей КПСС, в бухгалтерах тоже кто-нибудь из бывших райкомовских инструкторов.
     -Что ты на него взъелся? Ты же на его жену обиделся. А он – хороший мужик.
     -Они друг друга стоят. Бог с ними. Давай, Леонид Степанович, спать. Мне надо завершать здесь дела, так что предстоит трудная неделя, - высказал Владимир Миланов предположение о трудностях жизни ближайших дней, развешивая на батарею обмотки. И его прогноз оправдался.
   Неделя оказалась трудной для всей страны. Указ Президента о конституционной реформе, противостояние исполнительной и законодательной властей обрушились политическим кошмаром. И, не выдержав умозаключений разохотившегося к критике Гвоздева, поехал Миланов в город. Он мыслями был давно рядом с Надеждой, а в дороге просто-таки видел: как заявится в дом ее родителей, подойдет к ней в комнате, прижмется к ее плечу, потрется щекой о ее нежную щечку, чтобы услышать: «Ну, колючий, как еж. Иди, побрейся сначала». Потом пойдут разговоры, он выложит приработок, поиграет с сыном.
   И вот он – дом, а в доме на кухне никого. Из дальней комнаты едва слышен усталый плач ребенка. Плакал Андрейка. Плакал его Сын!
   Владимир рванулся туда. Сердце учащено забилось. Распахнув дверь комнаты, он успокоился. В комнате Надежда ходила с сынишкой на руках.
     -Что с ним? – спросил Владимир с участливой тревогой.
     -Животиком второй день мается, - ответила жена, взглянув на мужа с укоризною, не решаясь о чем-то сказать. Все же у нее вырвалось: - Тебе-то какая забота?
   Владимира последние слова оглушили, взбунтовали. Резко выдохнув: - Мало мне жизнь неприятностей подбрасывает. И ты не возражаешь добавить, - он выбежал на кухню, бросил деньги на стол, уехал в свою квартиру.
   Конфликт в семье. К сожалению это в наш век не стало исключительным явлением. Утрата супружеского взаимодоверия порождает горечь подозрений, которые выливаются потоком попреков и мелочных обид. Каждый из супругов лишь себя считает незаслуженно оскорбленным. Любящие друг друга люди, состоящие в законном браке, вдруг переполняются чувством ненависти друг к другу, разогретом пламенем амбиций.
   Дома Владимир не находил себе места, слоняясь по квартире из угла в угол, как раненый зверь в клетке. Душевная рана опаснее раны телесной. Ее не забинтуешь, не залижешь. Такие раны лечит лишь время. Хотя, скажем, горечь взбунтовавшейся гордости при желании можно выплеснуть на бумагу. Но как писать о прикипевшем к сердцу, казалось бы, намертво. Нет, следовало прежде все пропустить через свое сердце.
   Мало помалу Владимир успокоился. Приняв ванну, он решил съездить на собственный садовый участок. И вот с утра на следующий день он ехал в знакомые края. Пока ехал, пошел первый снег осени да такой обильный, что от остановочной платформы пришлось брести в белесом мареве, чавкая сапогами месивом грязи со снегом.
   Да-а. Тот год несомненно запомнится не только неординарными политическими событиями, но и выкрутасами природы в Западной Сибири. Конечно, здесь снегопадами и морозами никого не удивишь. Но чтобы в мае на день Победы лег снег едва не по колено! А теперь вот в последнюю пятницу сентября тоже валил снежище. Пожелтевшие кроны берез пригнулись под зимними дарами, а голые осины украсились снежными ризами. Под кронами берез снег не запорошил землю. Здесь проступала и зеленела трава, кустилась вокруг пней и стволов деревьев. А среди зеленевших кочек травы чернели россыпи груздя. Земля была тепла. Приняв влагу, она спешила разродиться поздним урожаем грибов.
   На садовом участке Владимир обнаружил пожухлые плети неубранной картошки и обозвал себя идиотом, витающей в облаках свиньей, не способной ценить корни, дающие пищу. Он принял меры к спасению урожая, затем занялся грибами, «наворочав» и насолив уйму черного груздя. Доставив грибные запасы в городскую квартиру, он залюбовался видом своей хозяйственности, мечтая порадовать жену собственной удачливостью. Однако с этой мыслию он отправился не к Надежде, а на завершение стройки века.
   Тем временем Надежда пребывала в печали. Она решила больше не обращаться к мужу за помощью. Если в современной неустроенности человек предался романтизму и мужскому эгоизму и не способен замечать бедственного состояния своей семьи, то воспитывать его бесполезно. Он вот бросил деньги и умчался по своим делам. Но такого заработка детям и на хлеб не хватит. Для кого он старается? Что у него на уме? Ей больно думать о родной сестре, ей стыдно смотреть в глаза родителям, на иждивении которых она с сыном живет всю осень. Ах, как тяжело на сердце! Она бы стерпела трудности, когда б он ее любил как прежде. Знать, судьба-злодейка подкараулила. И горько-горько на душе у покинутой любимым. Закапали из прекрасных глаз дождинки в мыльную пену, в корыто, где Надежда развела постирушки. Но она не будет отчаиваться. Судьба зовет за жизнь детей сражаться. Долг матерей состоит в том, чтобы при любых невзгодах растить и воспитывать детей.
   На даче Приваровых Владимир работал не покладая рук. Однажды проснулся он задолго до восхода солнца. Гвоздев сладко спал на соседней койке. Лунный свет вливался в помещение через окно. Спать не хотелось. Он оделся и вышел на улицу. Было видно, как днем. Проблески утренней зари только-только обозначились на небесной сфере. Он машинально направился навстречу заре к озерцу, хрустя ногами по лужицам, промерзшим первым ледком. Потревоженные утки заколготились в камышах, сбились в стаю и поднялись на крыло. Но вот послышался и вовсе странный звук и остановил его. Звук напоминал работу электрорубанка. Но исходил звук со стороны озерца от берега, над которым завис желто-матовый шар.
   Решив, что это отражение луны, каким-либо образом спроектированное с поверхности воды на берег, Миланов без робости направился к нему. Меж тем шар менялся размером и окраской. То несомненно был посланец неба. Он серебрился, мерцая искорками всех цветов, словно светлячки разбрасывал.
   Владимира потянуло к этому шару, как в тайге влекло к странному облачку, появившемуся на месте взлетевшего вертолета. Вдруг чьи-то беззвучные призывы отозвались в его голове:
     -Войди и управляй. Воле твоей покорятся пространство и время.
   Лишь только Владимир приблизился к шару, как на его поверхности образовался черный проем, в котором два бронзовых человечка протянули ему руки. Он подал свои, тотчас ощутив прилив тепла и покоя.
   «Куда меня ведут?» - мелькнула мысль в его голове. Внутренний голос тотчас ответил: «Вошел ты в модуль земной души, в частичку всей Вселенной».
   «Чей голос звучит во мне так ласково и нежно?»
   Пред ним открылся зал мерцающей пустоты. В его пространстве появились лики. Среди их однообразия три лика ярко трепетали: Небесной синевой светился образ Надежды, весенней зеленью искрился образ Любы, туманно розовел образ Тамары.
   «Вы здесь?» - удивился Владимир Миланов, и лики тотчас погасли, как гаснут свечи под порывом ветра. А сам себя он вдруг увидел идущим  по тропе у кромки озерца.
   «Но где же мой сынишка, моя крошка?» - тревога билась здесь в его мозгах, в его сознании. Тотчас перенесся он в город и завис над домом, в котором жила его семья. В доме ему увиделось мерцанье пятен световых: малюсенький зеленый светлячок да несколько синевших покрупней.
   «Что это значит?» - возникло в нем недоуменье.
   «Людские души», - был немой ответ.
   Вдруг он оказался среди холодного мерцанья звезд и подумал с искренней тревогой, что в космос беспредельный угодил. Но нет. Луна была все так же близко, а рядом с ним роились какие-то туманные дождинки, иль, может быть, мельчайшие медузы носились зеленеющим планктоном в просторах океана бытия. Земля пред ним плыла огромным шаром, и материк земной знакомой тверди в мерцании огней открылся весь. Над родиной великой и любимой висела паутина из изумрудных искорок дождя. Сквозь эту хмарь проступало свечение от сиявших разноцветными бликами городов и селений. За грядой Урала многоцветным горением выделялись два города. Москву Владимир тут же отгадал, он географию когда-то изучал. Ему мелькнула мысль взглянуть на этот город поближе, и он над ниткою реки завис. О боже! Здания светились ярче там, где души у людей взывали к небесам. И всех ярче светилась громада многоэтажки белой. Она мерцала розовым туманом и словно роза майская цвела.
   «Ведь это души яростные рвутся. Чего они хотят? Чего добьются?»
   Лишь только мелькнула эта мысль, как пришли в движение разливы душ по улицам Москвы. Колонны светлячков от нежно-синих до темно-красных густо зароились, упруго здания голубые обтекая, рождая зелень искр в своем движении. И заискрились вдруг розовым фонтаном какие-то огромных два строения. А третье фиолетово померкло. Из них летела зелень светлячками. О Боже! Это кровь живой души.
   Владимир тут зажмурился так крепко, что искры зелени посыпались из глаз помимо воли в глубь его души. «Я не хочу», - сказал себе он твердо, боясь на жестокий город взглянуть. Когда же он открыл глаза, полагая, что в модуле земной души унесся за границы царства земных светлячков, то увидел тот же город с поднебесья в кольце бледно-синего мерцания. Еще увидел он, как сомкнулись кольца синевы над ярко-красным яростным фонтаном, и зелень заискрилась вновь. Опять лилась души святая кровь.
   Зачем, о Боже, злобу в наши души дал, зачем не погасил в нас розовый пожар в те давние былые времена, когда рождалась праведно страна!
   И вот явились картины прежних древних лет в образе движения многоцветных мерцаний. По древнерусским весям меж синих просторов багровели мерцанием туманным редкие селения. Но вдруг с Востока все заволокло туманной зеленью. Лишь северных просторов синева росла и ширилась, и вот она – Москва. Лазурный город во главе страны. Той самой, у которой не видны границы в один обзор даже с поднебесья. Родимая прекрасная земля! На ней взросли и расцвели огни великих душ, светом которых озарилась и Сибири глушь. Затем пошли всполохи алые от края в край по городам и селам. Разлился над страной малиновый туман, как сладкий сон, как розовый обман. Тем временем весь Запад багровел коричневой грозой, роняя пургу зеленых искр. И вот схлестнулись два облака: коричневое и алое, роняя брызги синевы мерцанья небывалого. Как странно непроста картина наших душ. Банальным показаться здесь боюсь
   Очнулся Миланов. Стоит перед дачной постройкой с топором в руке. А вокруг ни души. В вагончике его котомка, собранная для отъезда. Он поехал в город и успел на первую электричку. В вагоне украдкой посматривал, прислушивался к пассажирам, боясь сказать что-нибудь невпопад. Но с дедом, что сидел напротив, рискнул заговорить.
     -Все на дачу везут, а вы в город, - намекнул Владимир на доску, которую спутник держал перед собой.
     -Жизнь повернулась. – словоохотливо отозвался пожилой человек.
     -Сгодится для полки, чтобы зубы класть, - пошутил Владимир.
     -Демократы доведут. На пенсии, а приходится подрабатывать. Хорошо хоть октябрь вторую неделю стоит без снега.
   «Как это – вторую неделю?» - едва не вскрикнул Миланов, но вовремя прикусил язык, вспомнив о видениях и догадываясь о пролетевших в беспамятстве днях.
     -Без дела, наверное, скучно? – затронул он нейтральную тему.
     -Велика мне охота лазить в мои годы по крышам, - возразил дед.
     -Со временем, может, наладится с экономикой, добавят пенсии.
     -Наладится. Жди. Пока демократы свои карманы не наладят, не наладится. Руцкой-то правду резал, да вышибли его с Хазбулатом из Белого дома.
   «Все это я видел», - билась мысль в голове Миланова.
     -Хазбулатова жаль: попал как кур в ощип. Мужик грамотный, но оказался в руках партократов. Руцкого же я последнее время слушать не мог. Разве можно из политических соображений играть на сокровенных чувствах людей, сталкивая их лбами!
     -Правильно он говорил про мафию. Приезжал сюда. Нормальный мужик, - отстаивал свое мнение дедок. – А те взяли, да на него все и свалили, - посмотрел он с хитринкой на собеседника, гордясь своей сообразительностью.
     -Человек он нормальный, мужик геройский. Но в политику – не игрок. И что за плевки-высказывания о миллионах избирателей по поводу референдума, что за беспардонность мнения о воле простого народа!
     -А Ельцин что, о народе думает? Кругом коммерция.
     -Знаешь! Нам трудно судить, - решил Миланов сменить тему и не решаясь начать новую. – Вот спросить бы мнение наших родителей. Они бы определенней высказались. Скажем, отец у меня. Я его и не помню почти. По рассказам старших братьев получается, он не работал в колхозе ни дня, числился служащим в какой-то артели и занимался кустарным промыслом.
     -Как же его не тронули? Тогда с этим строго было.
     -Возможно, благодаря жене и многодетности семьи. Мать наша безграмотная была, но активничала в колхозе, выделялась сознательностью да так, что в войну чуть с голоду не умерла. Лишь поделки мужа спасали, которыми она промышляла пропитание для семьи, пока муж на фронте был.
     -Да. Темнота наша.
     -Сейчас поворачивают дело, чтобы такие предприимчивые люди развернулись.
     -Поворачивают на воровство, - не согласился дед.
     -Политика в стране меняется. Переживем это.
     -На черта мне такая политика, если на пенсию прожить невозможно! Знаю я всю политику. Пятьдесят лет работаю. Политика. – ворчал собеседник. – Чем разборки войсками устраивать, надо было посадить Руцкого с Ельциным в одну камеру. Пусть бы разбирались: чья возьмет.
   «Каждый судит по собственному уровню и кругозору, - с грустью думал Миланов. – И невозможно избавить народ от мечтаний о простых решениях».
   Тем временем дед продолжал ворчать, но Владимир Миланов не слушал его. Он сидел и полнился печалью из-за неустроенности российского бытия.
   Как только собеседник сошел с электрички, Владимир достал из кармана авторучку и лист бумаги. Свои мысли он изложил в незамысловатом стихотворении:
                ДУХОВНОЕ КРЕДО
                Я полжизни прошел по судьбе непростой.
                Видел многое, многое принял.
                Нас кормили надеждой, поили бурдой
                И вставляли в мозги наши дыню.
                Расцветали цветы на могилах отцов,
                Забывались народные драмы.
                Но опять находили борцов и глупцов:
                Заселяли простор Магадана.
               
                Не легко нашу жизнь по-другому начать,
                Повернуть и сознанье и волю.
                Мы привыкли терпеть, мы привыкли молчать,
                И смиряться пред злою судьбою.
                Вот пришла к нам свобода ума и души,
                Но инстинкты взыграли дурные…
                Только тот, кто благое по жизни вершит,
                Унаследует блага земные.


                3

   На привокзальной площади играл духовой оркестр. Музыканты – рослые крепкие ребята – увлеченно раздували щеки. Мелодия танго завораживала. Толпа зевак образовала огромный круг. Изредка кто-нибудь подходил к оркестрантам, чтобы бросить в открытый футляр тромбона денежную купюру. Две побирушки в стоптанных туфлях, в потертых плисовых жакетах танцевали, жеманясь и изображая мечтательность на помятых алкашных лицах. Окружающие улыбались. Оркестранты отрешено репетировали мелодию за мелодией. А над этим печальным зрелищем висело печальное осеннее солнце.
   Миланов постоял в толпе, ощущая, как что-то щемящее вливается в грудь. С этим и приехал на квартиру и, вымывшись, прилег отдохнуть. Лишь к вечеру он обнаружил рядом с телевизором записку жены. Надежда писала красивым но нервным подчерком: «Все! Хватит терпеть твои «художества». Ты живешь в своих мечтаниях, как на луне, но время для утех с любовницей находишь. Ну, дождешься, что я разлучницу свою удавлю на первой осине».
   Прочитав обвинение, Владимир Миланов помчался в тещин дом. На кухне Анастасия Матвеевна кормила внука кашей. Владимир смотрел на сынишку и не мог вымолвить ни слова.
   Андрейка отстранился от чайной ложечки с манной кашей, протянул правую ручонку в направлении отца.
     -У-у, - прогудел ребенок.
     -Папа, папа, - подтвердила теща, приветливо глянув на зятя.
   У Владимира отлегло от сердца. Он разделся и подсел к кухонному столу.
   Андрейка в его присутствии закрутил головой, размазывая кашу по щекам.
     -Сиди, пестеля, - любовно подхлопнула его бабушка, бросив на зятя требовательный взгляд.
   Владимир встал и ушел с кухни в проходную комнату, являвшеюся детской.
   Накормив внука, Анастасия Матвеевна отправила его в детскую, приговаривая: - Иди, иди к отцу.
     -Он пошел? – почему-то шепотом спросил Владимир.
     -Пока два-три шажочка. Поводись с ним.
     -Андрейка, Андрейка, - опять шептал Владимир, протягивая к сынишке руки и призывно улыбаясь.
   Годовичок стоял, о чем-то соображая. Но стоять ему было тяжеловато. Он сделал шажок, отвлекся лежавшей на полу игрушкой и шлепнулся задним местом.
   Владимир рассмеялся, подхватил сынишку на руки, нежно прижал к груди, словно хрупкую драгоценность.
   Андрейка на руках отца вознамерился похвалиться игрушкой. Он что-то лепетал и все совал игрушку ему в лицо.
     -Так его, папку. Колоти, сынок, - подставлялся Владимир под удары, затем принялся щекотать ребенка носом.
   Андрейка заливался смехом.
     -Ты, Володя, сильно его не жми, - подала теща голос, - он поел плотно.
     -Нет, мам. Я легонечко. А где Надежда?
     -С отцом поехала в Академгородок. У Сергея старший брат шестидесятилетие справляет.
     -Я пойду, пожалуй.
     -Что ты выдумываешь на ночь глядя!
     -Прочитайте вот, что Надежда написала.
   Прочитав записку, Анастасия Матвеевна покачала укоризненно головой.
     -Быстро ты, дорогой зять, другую присмотрел. Надежда тебя, считай, со смертного одра подняла. То-то как в воду опущенная ходит! И мне ничего не говорит. А они у меня обе умницы. Надежда по пустякам огород городить не будет.
     -Не знаю: пустяки это или нет. Но я не виноват. Так получилось.
     -Как это «не виноват»? Другую завел и «не виноват». Надежда гордая – в отца. Потеряешь ее, а лучше вряд ли найдешь.
     -Я и не хочу ее терять. С Тамарой Сергеевной я раньше Надежды познакомился и не искал теперь встреч.
     -Как, с Тамарой! – Известие для Анастасии Матвеевны было столь неожиданным, что она на время онемела.
   Владимир меж тем продолжал бубнить оправдательное:
     -Вообще не могу понять, как Надежда узнала. Наверное, Приваров-свинья «по-дружески» сообщил.
   Анастасия Матвеевна наконец обрела дар речи. Странное чувство материнской гордости заговорило в ней наряду с разгоревшимся было неудовольствием.
     -То ли еще случается между родственниками, - начала она уклончиво, - а не расходятся и не вешают друг друга. – Теща больше не знала, что сказать зятю в оправдание соперничеству дочерей и принялась разжигать печку, размышляя вслух:
     -Надежда любит тебя. А ты ее забыл. В свои заботы ушел. Сдалась тебе эта литература!
     -Прицепилась, сам не ожидал. Стихи с юности писал. Но чтобы так тянуло высказаться в прозе? Умные люди в наше-то время не берутся за такое бесприбыльное дело. Печатное слово теперь не ценится. Самостоятельное издание – себе в убыток.
     -Конечно, Володя. Ты умный человек. Одумайся, помирись с Надеждой. Аль взаправду разлюбил?
     -Нет-нет. На уме только ее держу. Но в голове ворочается книга: рисуются образы, сюжеты. И Надежда, коль решила, не отступит от своего. Квартиру я им оставлю. Андрейку вот… - запнулся Владимир Миланов на мысли о сыне. Он сам не верил в необходимость высказываемых действий. Но какой-то бес толкал его встать в позу незаслуженно оскорбленного примерного родителя.
     -Что вы взбеленились оба? Чего вам делить? – всполошилась теща.
     -Да, это вот неделимо, - кивнул Владимир на Андрейку, который уселся на полу перед чурками дров, наблюдая за ожившим земляным муравьем.
     -Я пошел, - проговорил Миланов удрученно.
   Теща с ласковой укоризной покачала головой.
   На работе Миланову было тоскливо от мысли о неурядицах в семье. А тут еще позвонила Тамара:
     -Володя! Мне необходим твой совет.
     -Насчет чего, - сухо осведомился он.
     -У Любы в декабре день рождения. Ты вхож в литературные кружки. Надо кое-что придумать. Если можешь, подъезжай ко мне на работу.
   Когда Миланов вошел в помещение ломбарда, дежуривший капитан милиции бросил на него настороженный взгляд. Обменявшись через стекло кассового зала с Тамарой взглядом, Владимир отошел к простенку с вывешенной информацией о работе учреждения. Мысли в нем были действительно лихие, отражаясь на его внешности. Мало того, что он в неурядицах жизни терял жену – Надежду, - он терял всякую надежду на лучшую долю и на издание своей писанины. Вот ему и «мечталось» что-то на подобии того: как умыкнуть мешок денег или на худой конец несколько миллионов. Эх, жизнь в нищете! По меркам доперестроечной жизни миллионы тянули на несколько тысяч рублей, но они решили бы все проблемы по семейному благополучию, по изданию книги.
   Тамара вышла в зал, и они поехали на место свиданий. В квартире подруги Тамара привычно накрыла стол.
     -Хозяйка в отлучке? – поинтересовался Владимир.
     -В командировку поехала.
     -Приваров тоже?
     Тамара посмотрела на любовника с прищуром.
     -Она с ним не знакома.
     -Так тебе подруга и доложит. Это не Приваров, который, похоже что, «доложил» Надежде о наших встречах.
     -Ты думаешь? Ах, сука… Прости, Володя, пожалуйста.
     -Извини, это со злости у меня такие догадки.
     -Ты на меня сердит?
     -Ты с Приваровым заодно.
     -Что ты! Я ни единым словом не проговорилась. Да он меня и не ревнует.
     -Ну-ну. Ради коммерческих афер вы два сапога – пара. Он наобещал фирме Петрова льготный кредит, теперь передумал. А крайним оказался Миланов – не получит спонсорской поддержки.
     -Попробуй что-нибудь через ломбард под залог.
     -В залог бери меня, - пошутил Владимир, – тогда плакали ваши доходы.
     -Зачем сравнивать любовь и доходы, - проворковала женщина, заглядывая ему в глаза.
     -Конечно. Доходы ни с чем не сравнимы… - И тут Владимир замолчал от поцелуя прекрасной женщины…
     -Какая у тебя просьба. – спросил он Тамару утром.
     -Любе будет девятнадцать, а она уже стихи пишет. Покажи знакомым специалистам, чтобы отредактировали. Напечатать я договорюсь.
     -Люба знает об этой затее?
     -Нет.
     -Пусть со стихами заедет ко мне. У знакомого редактора жена-поэтесса. Да я и сам… - запнулся Владимир.
   Тамара не заметила заминки, радостно воскликнув: - Замечательно! – и вслед за этим припала к нему с поцелуем.
   Владимир отвечал поцелуем на поцелуй. Угрызения совести в данный момент его не мучили. В эти минуты он запутался в собственных чувствах и не хотел выпутываться.
   Среди недели на квартире Миланова раздался звонок. Каково же было его удивление, когда на пороге оказался тесть, который и на новоселье-то не приходил. И вот Сергей Павлович молчком прошел в коридор, спросил с подначкой:
     -Зайти можно?
     -Проходи, раздевайся. Можно не разуваться.
   Владимир не знал что думать по поводу такого визита. А тесть – хоть и не трезвенник, но весьма выдержанный на выпивку человек – извлек из кармана бутылку спирта.
   Гость и хозяин расположились на кухне. Владимир развел спирт кипяченой водой, разогрел жаркое из минтая. Застолье началось
   После второй рюмки тесть проворчал:
     -Думаешь, один ты умный? Я после травмы тоже с того света вернулся.
   После третье рюмки он стал наседать на зятя:
     -Не находишь по себе людей.
   Владимир не отвечал, подмечая, что язык у тестя шевелится все тяжелее. Не верилось ему, что тот так слаб на выпивку.
   Меж тем тесть ударился в воспоминания:
     -Я на Севере насмотрелся на вашего брата. Там едва не угробили.
     -Как это случилось? – заинтересовался хозяин застолья.
     -Осень стояла. Дожди пошли. Кругом болота, - вспоминал Сергей Павлович, потускнев синим взглядом, словно заглядывал себе вовнутрь. – Анастасия с детьми в поселке, я в мастерских. Вода подступает к складам. Надо провизию спасать. Пошел. Воды на полсапога. Навстречу трактор гусеничный, тракторист знакомый. Разминулись уже, а под водой гусеница угадала на конец металлического уголка. Тот из-под воды сыграл и вторым концом мне по виску. Я не видел и не слышал. Тракторист потом рассказал. Говорит, смотрю: Павлович вдруг упал лицом в воду. Решил, что все. Выскочил, перевернул: идут пузырьки из носа. В мастерских медпункт, сообразили массаж сердца и в поселок. Очнулся в больнице, Анастасия с детьми плачет, начальство стоит хмурое.
   Тесть выпил в одиночку, сменил тему.
     -Ты мне скажи. В рот компот. Почему с Надькой жить не хочешь?
     -Я ее не выгонял. Она не хочет приходить.
     -А почему?
   «По кочану», - хотел ответить Миланов, но промолчал.
     -Ты что, не мужик? – вопрошал гость.
   В Миланове все вскипело, он налил очередной стопарь и выпил. Но алкоголь не брал его.   
   А тесть меж тем все больше раскрепощался.
     -Сронила колечко со белой руки, - затянул он симпатичным баритоном, затем неожиданно прервался: - Ты что, кампот, ничего не говоришь? Думаешь, моих дочек обижать можно? Я из-за тебя со своей поругался. Давно не ругались, - с грустной хвастливостью поведал Сергей Павлович. – И не пил давно. Давай еще вмажем.
   Тесть опьянел, но на зятя наседал по-прежнему.
     -Ты что представляешь из себя? Мозги им запудрил. На Настасью тоже глаз положил! Почему она за тебя?
   «Потому, что она умнее тебя», - хотел ответить Миланов, но проговорил нечто другое:
     -Кто ты такой, чтобы допросы устраивать?
   На тестя окрик подействовал отрезвляюще. Он начал примирительно, но по-прежнему громко:
     -Давай поговорим откровенно, как мужик с мужиком.
     -А до сих пор мы, значит, говорили не откровенно! – взвился Миланов.
     -Ты, кампот, почему такой? – принял тесть вызов. – Вот скажи: почему мои все за тебя? И Надька кричит: «Не лезь к нему, не твое дело». А я тебя вижу наскрозь. Думаешь, если дольше, то как в Польше.
     -Дурак ты и не лечишься, - выругался Миланов.
   Сергей Павлович от матерка успокоился, и Миланов налил по новой, думая: «С дураками только в пьяном виде и говорить».
   Тесть и вовсе заплетающимся языком зашел с другого бока:
     -Ты скажи, что у тебя с Томкой? Что эта вертихвостка задумала?
   Владимир возмутился:
     -Кому какое дело!
     -Я знать хочу!
     -А я хочу устроить тебе выход через окно!
     -Ты, кампот, не увиливай и расскажи. На сердце легче будет.
   Владимир заговорил неожиданно выспренно:
     -Много найдется охотников поковыряться из любопытства в моей душе, потоптаться по сердцу поэта галошами и без галош. Вам это нравится. А на хрена ты мне сдался со своей любознательностью? Копайся в себе.
     -Как это жестоко, - пролепетал Сергей Павлович отяжелевшим языком и попытался развить тему родственных взаимоотношений, но в итоге успокоился очередной рюмкой, после которой его развезло окончательно. Владимир уложил родственника на раскладушку, а сам лег на диван и заткнул уши, поскольку тесть и с постели продолжал изредка выкрикивать: - Вовка! Нет ты скажи откровенно.
   Утром Владимир Миланов встал первым и чувствовал себя превосходно. Но тесть вставать не хотел. Он мучился с похмелья головой, прятал ее под подушку, сворачиваясь на раскладушке калачиком. Ни перспективы похмелья, ни запахи затеянного жаркого не в силах были оживить этого страдальца. Не долго думая, Владимир взял гостя на руки, словно сосновый брус, и отнес на кухню. Тому пришлось волей-неволей сесть на табурет, затем выпить предложенное.
   В прихожей раздался звонок. Открыв дверь, Миланов на лестничной площадке оказался нос к носу с Анастасией Матвеевной и Надеждой.
     -Володя! Мой не у тебя ли? – обратилась к нему теща, проследовав за ним в коридор, но далее не решаясь идти.
   Надежда молча стояла рядом с матерью
     -Здесь, - успокоительно усмехнулся Владимир. – я его вчера не отпустил. Да вы проходите.
     -А мы уже и в милицию обращались, -говорила Анастасия Матвеевна, не двигаясь с места. – Потом сосед подсказал, что Сергей грозился с зятем разобраться.
     -Все нормально. А с кем Андрейка?
     -С Толей, - отвечала теща.
   Оживший от похмелки Сергей Павлович на кухне услышал знакомый голос, выбежал с озабоченным видом в коридор, молча оделся и выскользнул восвояси.
   Женщины устремились за ним.
   Владимир притормозил Надежду за рукав.
     -Подожди. Поговорить надо.
     -Ты не руками меня трогай, а словами.
     -Что ты навыдумывала?
     -Ничего. Мне надо идти. Машина ждет.
     -Я завтра приду.
   Заявился Миланов к родственникам с утра. В доме была лишь Надежда с ребенком. Андрейка спал в детской, Надежда кухарничала. Владимир разделся, погрел руки над плитой, прошел к кроватке сына. Велико было его желание прикоснуться к родненькому карапузу. Заметив это, Надежда, следуя в комнату, как бы невзначай неласково толкнула его. Владимир прошел за женой, резко сказал: - Сядь, - и сам уселся напротив.
     -С чего тебе пришло в голову распоряжаться не только моей судьбой, но и судьбой сына?
     -А с чего тебе пришло наплевать на меня с сыном?
     -С чего ты взяла? Кто тебе про меня небылиц наговорил?
     -Еще в сентябре Приваров советовал, а я надеялась, что ты не позволишь.
     -Что, что он присоветовал? – выдохнул Владимир.
     -Ничего.
     -Ему насплетничали! А он рад нам  жизнь испортить! Ведь я люблю тебя! – выкрикивал Владимир Миланов, раздражаясь от необходимости выказывать свои чувства открытым текстом.
     -Не надо «ля-ля». Люби Томку.
     -Она нас продуктами обеспечивала.
     -На ночь, когда ты один?
   «Все известно ей давно», - билась мысль в голое Миланова. Не зная, как поколебать неприязнь жены, он почти промямлил:
     -Конечно, Надя, я виноват. Тамара здесь не при чем. Но я с ней познакомился задолго до тебя. Я и в тебя влюбился, потому что ты похожа на сестру и много лучше ее.
     -Так эти встречи у вас давно!? – женщина округлила глаза.
     -Нет. Тогда ничего не было. Если бы тогда Тамара не напилась, я бы с ней стал дружить и, наверное, сошелся бы.
     -Она-то от тебя давно бы сбежала. Томка из любви с милым в шалаше жить не будет. Это я как дура терплю. Я и на алименты подавать не собираюсь, но на развод подам.
     -Надя! Зачем хочешь меня унизить? Я без суда знаю отцовский долг. Никто не запретит мне заботиться о сыне. И считай себя последней дурой, если думаешь, что мне кто-то дороже тебя.
     -Конечно, дура. Иди к ней, изменщик проклятый. Ненавижу!
   К этому моменту в дверях комнаты с сумкой в руках показалась Анастасия Матвеевна, но Владимир ее не заметил, выкрикнув на последок:
     -Подумаешь, трагедия! К вертихвосткам у меня любовь быстро проходит.
   Он крутнулся, едва не столкнувшись с тещей, и выбежал в прихожую.
   Надежда залилась слезами.
   Мать подошла к дочери, погладила по голове.
   Семейный скандал затянулся надолго. Однако жизнь шла своим чередом. Согласно договоренности среди выходного дня к Владимиру Миланову заехала Люба. А он давно был готов к творческой встрече с нею, оживив ради этого свои познания по теории стихосложения и подготовив рабочий стол.
   Начинающая поэтесса оробела от сосредоточенного вида мэтра, сидевшего за столом с подборкой солидных книг. Она подошла к столу и в нерешительности замерла, прижимая заветную тетрадь к груди. Заметив это, Владимир решил нагнать на родственницу творческой дрожи. Он молча взял из рук Любы тетрадь и с отрешенным видом углубился в прочтение ее поэтических опусов. Вел он себя так лишь потому, что живо вспомнил свои литературные встречи с признанными мастерами слова. Так что же? Волнения при ожидании рецензии придают весомость высказываниям рецензента.
   Он не спеша вчитывался в каждое слово. И наступила гнетущая тишина, подчеркиваемая шуршанием страниц. Но вот он рассмеялся над одним стихотворением, и напряжение встречи спало, и Люба присела к столу, всматриваясь в Миланова. Ей сейчас не верилось, что она давно знает этого человека. И вовсе казалось невероятным, что это он летом научил ее плавать, что при этом он весело и непринужденно барахтался с нею в воде.
     -Тебе свои стихи все нравятся? – спросил Владимир.
     -Нет.
     -Для начала отбери заслуживающие твоего внимания и поработай над ними вот в каком направлении: стиль у тебя замысловатый. Говоришь складно и загадочно. Но невразумительно. Похоже, копируешь Беллу Ахмадулину. Рифмы есть удачные, но ради них смысл предложения искажать не следует. Стихотворение – тот же правдивый маленький рассказ, написанный по законам стихосложения. Вот, говорят, что в стихотворении главное – ритм, а форма и содержание подчинены ритмическому рисунку. Но я бы на первое место поставил образность и красоту описания чувств. Скажем, поэт влюбился в молоденькую девушку. Можно срифмовать, отчеканить, что он пожилой и влюблен в юную прелестницу. Но настоящий поэт вот как образно это выразил в нескольких словах: «У меня глаза – на закат, а у вас – на рассвет». И всем понятна его тоска по поре ушедшей юности. Его «вина» перед юной «мадам». Теорию стихосложения знать и применять необходимо от силлабической до верлибра. Но без знания жизни, без сердечных переживаний ничего путного не напишется. Вот у тебя есть одно, хотя трудно его назвать стихотворением. Но в нем чувствуются твои переживания:
               
                Мы пошли с тобой купаться.
                Ну, и что?
                Чтоб в воде побултыхаться.
                Ну, и что?
                Поплыву, коль постараться.
                Ну, так что?
                Буду с милым я встречаться.
                Ну, так что?
                Буду пламенно влюбляться.
                Вот и все.
   Люба, густо покраснев, опустила глаза долу. А Владимир, не акцентируя внимание на ее состоянии, вел разговор прежним ровным голосом:
     -Автору не обязательно выставлять себя перед читателем. Можно писать не от первого лица. Пусть какая-нибудь героиня откровенничает или герой. А автор, как бы, и не при чем.
   Люба засобиралась домой, смущенно улыбаясь. Она спешила унести его слова, его юношескую тетрадь с поэтическими пробами. Владимир условился с ней о последующих встречах, и их беседы стали регулярными. Из таких бесед Люба сама уяснила, что печататься ей рано.
     -Тренируйся, отрабатывай стиль на определенных поэтических формах: на частушках, песнях, - учил «мэтр». – Тема всегда найдется. На этой неделе меня вот зацепила любовная тема, и я написал песенку про первую любовь. Наверное, влияние вынужденного холостяцкого образа жизни, - пошутил Владимир.
     -Спойте! – попросила Люба.
     -Ах! Песенка самая заурядная. Первая любовь у меня была во втором классе. Кареглазая девчонка-первоклашка. Звали как тебя: Люба.
     -Ну, Владимир Иванович, спойте!
     -Хорошо, слушай, - взял Миланов гитару.
                В том краю, где протекает Волга,
                Я оставил первую любовь.
                Расставались с нею ненадолго
                И мечтали встретиться мы вновь.
   Мелодия лилась задумчиво минорно. Вслед за куплетом грянул мажорный пафос припева:
                Люба, Люба! Карие глаза.
                Мы всегда с тобою были «ЗА».
                А случилось: много лет в бегах
                Жизнь ведем на разных берегах.
   Люба слушала и запоминала каждое слово песенного текста:
                Но живет в душе моей отрада:
                Взгляд любимый снова обрести.
                Для влюбленных очень мало надо:
                Лишь бы было в жизни по пути.

                Каждый год весеннею порою
                Я стою на дальнем берегу.
                От реки печаль свою не скрою
                И шепчу, что жить так не могу.
   Никак не выразив своего мнения об услышанном, девушка засобиралась домой, а Владимир пошел на телефон: доложить Тамаре о проведенной встрече с ее дочерью.
     Между тем ближе к зиме пошли снега, пришли морозы, охладив пыл политических страстей. Но надолго ли? На декабрь намечались выборы в законодательные органы власти. После октябрьских событий 1993 года народ хотел решительных перемен в экономической жизни. Однако Владимир Миланов был выбит из колеи жизни и терял к ней интерес. С любимой женой дело у него шло к разводу, издание рукописи утонуло в неразберихе взаимоотношений фирмы Петрова с банком Приварова. Так что, получив очередную получку, Владимир сделал скромные денежные переводы двум Надеждам, затем ради прогулки по магазинам прошелся по проспекту. В воздухе стоял морозный визг трамвайных рельс, резиновый скрип тугих колес троллейбусов. Мороз под тридцать. А у него на душе по нолям. Он отметил снижение цены в коммерческих киосках на отечественный спирт и доступность минтая даже для его кошелька. Сделав покупку, вернулся домой, собрал холостяцкий обед. Душа и тело требовали расслабления. Он за обедом на спирт налег, а к вечеру отдохнуть прилег. И приснился ему сон. Стоит он на вершине сопки, любуется панорамой долины из тучных лугов да полей, залитых солнечным светом. В долине пасется огромный Овн с деревянными глазами, железной башкой, серебряной шкурой, на медных ногах с алмазными копытами, с ниткой жемчуга на витых золотых рогах.
     -Что любишь ты, о великий из великих! – вопрошает Миланов у животины: - Лебеду или мякину?
     -Бе-еду, - отвечает чудовище, - оставляя клочки серебряного руна на уцепистых кустах. И занялись серебряные колокольчики по всей долине.
   
     Миланов подскочил в постели, потряс головой. Колокольчики не выкатывались. Наконец, он сообразил, что в прихожей заливается звонок входной двери.
     -Горазд ты спать, - приветствовал хозяина Иван Сидорович Петров, заявляясь в коридор с неизменным портфелем. – Звоню, думаю: должен в морозы сидеть дома.
   Миланов, сделав приглашающий жест, направился к вчерашнему столу.
     -Знакомая картина из жизни современного интеллигента, - прокомментировал Петров увиденное. – Спирт и хлеб, - подытожил гость, выставив на стол ту же злодейку с той же наклейкой.
   Хозяин со словами «иди, разденься, я сейчас» уединился на кухне, где принял для снятия головной боли из вчерашних приготовлений, затем развел принесенное. Он подумал было изобразить жаркое, да минтай кончился, а с картошкой возиться не захотелось. Так что он вышел к гостю с бутылкой, рюмками да хлебом.
     -А я к тебе с прекрасным известием, - приветствовал его в комнате Петров, располагаясь за стол. – Рукопись твоя отредактирована бывшим редактором журнала «Звезда Востока». Можно издавать.
     -Издавай, - проворчал Миланов равнодушно.
     -Фирма не отказывается от оплаты. Пробивай заказ в полиграфии. С Красноярска перечислят за деревообрабатывающие станки, отстегнем на издание необходимую сумму.
   Владимир Миланов принял из рук посетителя папку со своей рукописью и недоверчиво полистал текст, значительно сокращенный, собранный в сюжетную последовательность.
     -Давай отметим твой успех, - воскликнул Иван Сидорович, наливая в рюмки.
   Владимир отложил готовую к изданию рукопись, без энтузиазма поддержал тост.
   День пролетел в творческом загуле. К вечеру творческие люди обсудили на два ряда весь круг творческих проблем. Оба в вольном виде представляли занятное зрелище отяжелевших от выпивки мужиков. Миланов иногда подымался со стула, чтобы изобразить гостеприимного хозяина, но большей частью клевал за столом носом. Петров без устали болтал на все темы, блистая эрудицией, восторгаясь талантом хозяина, делая пробежки по квартире с целью оценки творческой обстановки новоявленного гения.
     -Я не хочу издаваться, - бубнил за столом измученный нищенским существованием и семейными неурядицами одаренный талантами Миланов.
     -Нет, нет! – выкрикивал Петров. – Он сказал, что надо издавать. Он сказал, что есть удачные места.
     -Если ваша фирма меня с оплатой подведет, я подам в суд. Ваше обязательство у меня в кармане, - грозился Миланов.
     -Ты открывай заказ и печатай, а том видно будет, - наущал Петров писателя.
   Наконец, оба деятеля достигли уровня полной свободы самовыражения: Миланов все ниже клевал носом, изредка вскидывая голову и изображая заинтересованного слушателя, Петров бренчал на гитаре, не воспроизводя ни единого аккорда, пел песни далекой молодости, изрядно фальшивя в мелодии. Но разговоры его были без фальши.
     -Я себе давно сказал: если можешь не писать – не пиши. И не пишу. И твою рукопись не читал. Я и не такие вещи не читаю. Издашь – будет у тебя полквартиры книг. Все это муть голубая. А он говорит: «Надо издавать». Издавай, к чертям собачьим.
   Выходной день закончился. На работе с утра Миланова поджидал Гвоздев.
     -На избирательном-то участке появляйся хоть иногда. Ты же зам. Подставил меня в председатели – и в кусты.
     -У тебя не найдется малехо? – невпопад спросил Владимир, показывая двумя пальцами, сколько надо налить.
     -Что, опять пошло дело? – нравоучительно заметил Леонид.
     -Почему, «опять»?
     -На даче у Приварова ты не просыхал.
     -Я! Не просыхал?
     -Каждый день пил. Даже условие поставил: в день двести грамм спирта. Понравился тебе спирт Роял.
     -Это для дела. Учти, если бы мне после физической работы не снимать напряжения, то много бы я с моим здоровьем не повкалывал.
     -Вкалывал ты крепко, ворочал – здоровому не под силу.
     -Знаешь! Там я сам себя стал побаиваться: настолько мышцы привыкли к перегрузкам. Ложку ли вилку ли возьму в руки – согну машинально или сломаю ненароком.
     -Конечно. Под «керосином» и не такое бывает.
     -Что на избирательном хотел?
     -План избирательного участка нужен. Оборудование для голосования пора готовить.
     -План прежний сохранился. Принесу. Оборудование проверил и доукомплектовал. Если что - на складе. Ты деньги в подотчет получил? Дай аванс. На работе не дождаться.
     -Я выдам всей комиссии заработанное полностью в день выборов.
     -Да-а. В экономике ты силен: деньги, для оплаты работ по подготовке выборов, продержишь в банке на личном счету под проценты, а через месяц выдашь.
   Проговорив это обвинение, Владимир резко развернулся и направился на сборочный участок. Здесь его встретил мастер Милкоев.
     -Куприянович! Что тебе из инструмента потребовалось? «Ефрейтор» через секретаршу передал, что сборка затормозилась.
   Милкоев хохотнул.
     -«Ефрейтор», говоришь? Если Гитлер с ефрейтора начинал, то новоизбранный начальник нашего подразделения – Распаднев – считает себя не ниже маршала производственных дел.
   Сборщики, свидетели данного диалога, дружно рассмеялись. А Рудольф Куприянович предложил Миланову:
     -Пойдем ко мне, обсудим производственные проблемы. Что, колосники горят? – спросил он, закрыв за собой дверь кабинета мастера, расположенного на антресолях. Налив из фляжки разведенного спирта, он пододвинул стакан Миланову, посоветовал: - Похмелись и иди домой. Видок у тебя: хоть закусывай. А на тебя давно вид имеют.
     -Кто?
     -«Ефрейтор» и его команда. Пока ты шарашился по шабашкам, в НИИ многое изменилось.
   В кабинет заглянул Гвоздев, спросил у Миланова:
     -На избирательный идешь?
     -Нет-нет, - отвечал тот поспешно.
     -Я с графика дежурств тебя вычеркну.
     -Снимай, - равнодушно ответил Миланов и, как только Гвоздев ушел, отправился домой, где его ждали остатки трапезы от посещения Петрова. На следующий день к вечеру он открыл дверь квартиры на резкий звонок.
     -Здесь проживает Владимир Иванович Миланов? – вопрошал Милкоев, не замечая его в упор. Лишь зайдя в коридор, он хохотнул и проговорил: - Так я и подуимал.
   На лице Миланова отразилась гамма чувств, трансформирующихся из испуга от нотаций за прогул в радость встречи с добрым чутким человеком. Он подал посетителю руку, пригласил его кивком головы в комнату и сам пошел вперед, объясняя на ходу свое состояние:
     -Вчера упал, затылок пришиб, на роботу не пошел. Сегодня на дежурство в штаб надо.
     -Знаешь, куда тебе надо! – рявкнул Милкоев. – чего ты мне плетешь?
     -Я вчера на избирательном. Там упал.
     -Не ври! Загляни себе вовнутрь. Себе-то не соврешь! Ты уже переступил одной ногой черту. Стоит поднять вторую, и посыплется вся жизнь. Не думал я, что ты в такой алкогольной зависимости. Не можешь сам справиться, закодируйся на год. Потом через год решишь: начинать пить по новой, или вовсе бросить. Я кодировался и выдержал. Тебя прошлогодняя травма ничему не научила. Ты и не заметишь, как быстро все посыплется: здоровье, работа, семейная жизнь.   
     -Да, это верно, - пробормотал Владимир. – Надежда грозит разводом.
     -Развод, увольнение с работы – это все махом. Только можно жить и одному, перебиваясь случайными заработками. Но как жить? Пьяной развалюхой или здоровым творчески активным человеком!
   Миланов слушал и молчал, ужасаясь перспективе своей жизни, так правдоподобно предсказываемой Милкоевым.
   На следующий день с утра он заявился на работу с ошалевшим похмельным взглядом и сразу прошел в мастерскую приспособлений и инструмента, включил алмазно-заточной станок, принялся полировать керамическую поделку.
     -Спросить бы надо у мастера разрешения для работы на заточном оборудовании, - тотчас вырос за его спиной Гвоздев.
     -К этому станку у меня допуск с времен, когда я его проектировал, - ответил Миланов, не отрываясь от своего занятия. – Так что не умничай.
     -Это ты умничаешь! – выкрикнул мастер и побежал за механиком.
     -Что! отключать? – спросил тот Гвоздева принародно.
     -Отключай, отключай, - ерничали станочники мастерской. – Рубильник один. И мы посидим, покурим.
   Прикинув этот результат, Гвоздев убежал из мастерской, а Миланов продолжал свое дело.
   За ним прибежала секретарша, пригласила в кабинет начальника подразделения. При появлении Миланова Распаднев закрыл дверь кабинета на ключ, открыл сейф, налил в два стакана, выпил свое одним глотком.
     -Чтоб у станка тебя не видели, - отчеканил «ефрейтор» вместо закуски. – И не вздумай добавлять.
     -Конечно. Ведь меня в невменяемом состоянии за проходную вывозить некому.
     -С тобой невозможно разговаривать, - рявкнул Распаднев.
   Миланов вышел от него, пообедал в столовой и вновь пришел поработать на станке над личной поделкой. Увидев это, Гвоздев бросился к телефону.
     -Оформляй докладную, - распорядился начальник.
   Вскоре к Распадневу вызвали Миланова и Гвоздева. Мастер Гвоздев по-хозяйски уселся за стол заседаний поближе к начальнику, Миланов сел на обычное при посещении совещаний место поближе к выходу.
     -Когда поставкой токарных резцов займешься? – насел Распаднев на Миланова.
     -После Гвоздева. Сдаст он заказ – посмотрим себестоимость: где выгоднее делать, - парировал Миланов выпад в свой адрес.
     -Когда пить бросишь?
     -После начальника.
     -Ты. Иди, - махнул Распаднев Гвоздеву рукой.
     -Ты кандидат на увольнение за пьянку на работе, - сообщил он Миланову конфиденциально.
     -Пойдем проверимся: в ком больше.
     -Я передаю докладную в отдел найма.
   Миланов в ответ отрешенно махнул рукой, безвольной походкой вышел из кабинета и пошел домой.
   К вечеру следующего дня на избирательном участке раздался телефонный звонок.
     -Беспокоит Иван Сидорович Петров, - послышалось в трубке. – Вчера я был у Владимира Ивановича Миланова. Он на неделе травмировал голову. Я вызвал скорую, и отправил его в травматологию.
     -Это надолго? – поинтересовался Гвоздев.
     -Врач говорит, что на пару недель.
     -Он выйти сможет?
     -Нет.
   На той же неделе в больнице к Миланову первым зашел Распаднев. Он «успокоил» строптивого работника заявлением, что возглавляемое им бюро кооперации ликвидируется. Вслед за Распадневым заявился Леонид Степанович Гвоздев с супругой Полиной Анатольевной. Та раскудахталась в притворном сострадании, потрясла кульком яблок, бутылкой кефира. Леонид подсунул платежную ведомость зарплаты членов избирательной комиссии. Владимир расписался против своей фамилии.
   А в это время Милкоев в НИИ воевал с профкомом.
     -Он не годится для административной работы, - важничал заместитель председателя профкома.
     -Я не отрицаю. Что он пьет. Но его надо спасать, а не бросать на произвол судьбы. У него трудный период.
     -Всем сейчас нелегко.
     -Вижу, профсоюзу сейчас всех трудней, - бросил на прощание Милкоев и отправился в больницу к Миланову.
   Увидев Рудольфа, Владимир поднялся с койки, вышел с ним в коридор. Здесь Рудольф вручил больному шоколадку, оптимистично констатировав:
     -А ты выглядишь хорошо.
     -Пункцию сделали, голова перестала болеть.
     -Ты теперь в моей группе слесарем оформлен.
     -«Ефрейтор» говорил.
     -Помнишь наш разговор насчет кодирования?
     -Конечно помню, - Миланов ловил каждое слово своего друга.
     -Так вот. По своему опыту знаю, что не шуточное это дело. Не вздумай хитрить сам с собой. У нас один закодировался под нажимом жены и стал тайком попивать. Махом «Ку-ку» у него поехало. Два раза в психушку попадал. Потом вовсе с тоски повесился. Если не выдержишь весь срок, лучше раскодируйся. Это сделают бесплатно, а денежки за кодировку плакали.
     -Ладно, я согласен.
     -Мы в группе деньги на кодировку для тебя закроем.
     -Хорошо. Я отработаю.
     -Будем считать, что ты на нашу группу отработал еще при поставке нам заготовок по кооперации. И не тяни с этим делом. Видишь, как жизнь поворачивается? – философствовал Рудольф. – Приходится переходить на конкурентные формы взаимоотношений, перестраиваться хозяйствовать по капиталистически. Там ценят работников конкретного труда, потому что без грамотной рабочей силы невозможен никакой производственный процесс.


                Глава одиннадцатая

               
                1

   Всю зиму Владимир Миланов работал слесарем и не роптал на превратности судьбы. Он не винил окружающих в произошедших злоключениях своей судьбы и не ждал ни от кого помощи, справедливо полагая, что из жизненного дерьма надо выбираться самостоятельно. Чтобы основательнее проверить свой характер, он взял и раскодировался под предлогом яко бы предновогодних алкогольных срывов. Что этого не было, никто не узнает. Он будет блюсти себя в рамках приличия за счет собственной воли и выдержит год жизни трезвенником. А его литературные увлечения – хороший стимул для разумной уравновешенной жизни. Вот они – пачки книг автора Миланова стопками до потолка. Это как ни говори, а показатель его способностей к труду на благо общества. Рука же вновь скучает по перу. Вот и сегодня перо потянулось к бумаге. Но вместо прозы у Владимира родились стихи:
                КРЕСТ ЛЮБВИ    
                Я вновь один, как много лет назад.
                Живу мечтой, а в сердце очень грустно.
                Самообман нам не заменит чувства,
                Он – опиум для тех, кто ждет наград
                За каждый шаг. Увы. За все платить
                Судьба нас заставляет непременно.
                Так что же заставляет нас любить?
                Когда святое чувство тоже тленно.
                И все же я опять любить готов:
                Любить весь мир и звездный купол неба,
                И ту обитель, где пока что не был,
                И женщин. Если памятен без слов
                Любовный крест и милых рук распятье.
                Несу свой крест по жизни без проклятья.
   На неделе позвонила Надежда.
     -Андрейке место в садик вырешили.
     -Отлично! – воскликнул Владимир весело.
     -На проспекте, - уточнила жена.
     -Приходите. Я вас заждался, - в горле у него пересохло.
     -Мы к тебе не пойдем, - приглушенный отчужденный голос в ненавистной телефонной трубке.
     -Значит, мне уходить? – прошептал он.
   Трубка молчала.
     -Говори!! – вырвался крик.
     -Не кричи, - проговорила Надежда. – Я не собутыльник, - добавила она.
   После этого разговора Владимир, не раздумывая, позвонил в ломбард.
     -Тамара! Мне необходимо оставлять квартиру семье.
     -Приезжай, что-нибудь придумаем, - был ответ.
   Тамара предложила выкупить однокомнатную квартиру, просроченную владельцами по залогу, а потому подлежащую реализации через аукцион.
     -Оформляй заявку, остальное я проверну.
     -Тамара! Мне рассчитываться нечем.
     -Тебе не придется рассчитываться. Живи, пока Люба не замужем.
   Владимир Миланов охотно согласился быть подставным лицом при покупке квартиры для племянницы жены. И для него после этой покупки наступили хлопотные дни. Теперь его окружали голые стены приобретенной квартиры, венчавшиеся потолком с проплешинами стертой побелки. Видавший виды рассохшийся пол скрипел половицами. На этом полу из обстановки был обшарпанный шифоньер да протертый до пружин диван. Все это напоминало Миланову давнишнюю пору жизни в рабочем общежитии.  Однако теперь  и внешняя обстановка и внутренний мир  зависели от него. Ему предстояло утвердиться в своем видении предназначения человека, и в соответствии сложившегося мировоззрения строить жилищные условия. «Начну с пола», - решил он, вспомнив меткое выражение депутата Гос. Думы Старовойтовой, что в политике некоторым представительницам слабого пола их половые достижения являются потолком политической карьеры. Ну, это у женщин. А в квартире пол является основой для всей обстановки и, следовательно, служит плацдармом счастливой семейной жизни.
   Перебрав половицы, стянув их в единый монолит, прострогав пол электрорубанком, затем прокрасив, Миланов на выходные отправился в сад, благо домушка у него была с печкой. Вернулся он в город утром воскресного дня, вошел в отремонтированную квартиру: царство тепла и уюта, и, не раздеваясь, упал на вишневое зеркало пола, уставившись мечтательным взглядом в потолок. О чем он думал? Об всем, как сказал бы эстрадный пародист. Вспомнился ему день выборов, который пролетел как во сне. К тому времени он вышел из больницы и чувствовал себя превосходно. Однако навалилась на него апатия ко всему происходящему, и на все происходящее смотрел он глазами постороннего человека. А между тем избирательный участок был оформлен на славу.  Женщины за столами, укрытыми бархатными скатертями, сидели, разодетые в лучшие наряды своей молодости, и выглядели куклами. Под табличкой: Председатель избирательной комиссии – сидел стройный мужчина в бежевом костюме с задумчивой миной на лице. То был Гвоздев. Он с Петровым провернул заказ в типографии по изготовлению книжечки Владимира Миланова, забрав половину тиража на участок для подарков пенсионерам. Книжечки в зеленой обложке стояли стопками рядом с урной для голосования, перед которой дежурили два «гренадера» - самые рослые мужики из состава комиссии.
   В тот день Миланова не радовал даже вид своих книжечек. Ну, дойдет его произведение до читателя благодаря коммерческим выкрутасам Гвоздева, полистает обыватель скромную книжечку, быть может, даже проворчит: - «посмотрим, что это за птица – Миланов. Писатели пошли: книжонки тонкие, фамилии милые да малые». Прочитает доморощенные критик литературное творение и вздохнет: - «Кто просит этого Милкова, то бишь Маланова писать о наших неурядицах, которые и без описаний всем надоели? Зачем канонизировать события советского периода?»
   Но вот на избирательном участке зазвонил телефон. Секретарь комиссии приняла сообщение и передала его Гвоздеву. Тот не медля отправился с переносной урной, предназначенной для голосования избирателей на дому. Лишь только он ушел, как в помещение избирательного участка заявилась иностранная делегация. Сопровождающий от райисполкома, поискав Гвоздева взглядом, обратился к секретарю комиссии: - Где ваш председатель?
     -А вот, автограф на книги вписывает, - нашлась та с ответом.
   Тотчас три плотненьких низеньких мужичка и высокая стройная женщина подступили к Миланову, о чем-то переговариваясь между собой на иностранном языке. Затем один из иностранцев бойко заговорил по-русски. Он представил своих коллег – депутатов парламента - и назвал свою страну, однако Владимир Миланов пропустил эту информацию мимо ушей. Посыпались вопросы о количестве избирателей по спискам, о проценте проголосовавших, и Миланов оживился. Зашел разговор и о бюллетенях.
     -Бюллетени отвратительно сложные, времени для изучения правил голосования у избирателей почти не было. Но мы помогаем, объясняем, - откровенничал Миланов.
     -Скажите, пажалуйста! Вы помогаете заполнять бюллетени у этого стола или в кабинках голосования?
   Миланов улыбнулся, оценив провокационность вопроса, и далее в разговоре следил за собой. Иностранец переводил содержание ответов своим соотечественникам. Неожиданно он прервался и поспешил за бархатные портьеры мимо кабинок к урне. Здесь один из «гренадеров» вручал только что проголосовавшей бабуле книжечку с названием «Моя судьба». Пенсионерка от неожиданности подарка и от ненужности этой книжечки для ее одинокой старости до того растерялась, что едва ни прослезилась. Этот акт почти насильственного впихивания книги в руки проголосовавшей пенсионерке и привлек внимание иностранца.
     -Скажите, пажалуйста, что это за книги? – обратился он к двухметровому «гренадеру» без смущения и робости, хотя был этому члену комиссии едва по грудь.
     -Это книги нашего автора, - пробасил второй «гренадер», пока первый приходил в себя от смелости наскока иностранца. – У нас в комиссии есть писатель, - продолжал меж тем второй откровенничать.
   Наконец и первый «гренадер» обрел дар речи:
     -Вот автор, - махнул он рукой в направлении Миланова, и гость устремился к нему. При этом он что-то бегло сообщил своим спутникам, и те потянулись за книжечками. Говоривший по-русски, полистал книжечку, прочел несколько строк и обратился к автору:
     -Скажите, пажалуйста, можно взять по книжечке на память?
   В Миланове шелохнулось чувство благодарности за иностранное внимание к его творчеству. Тем не менее он ничем не выдал своего состояния, а показал указательный палец всей честной компании и объявил: - Доллар, штука!
   Чувствуя, что лицо его помимо воли расплывается в улыбке, он крутанулся на одной ноге и вышел в коридор.
   Тем временем депутат перевел коллегам этот ответ, и те положили книжечки, но представитель райисполкома с улыбкой принялся вручать ошарашенной делегации по книге- подарку. Когда Миланов чрез минуту вернулся в комнату для голосования, гости обратились к нему через русскоязычного, который впервые заговорил без заученного «скажите пажалуйста».
     -Мы рады были с вами познакомиться. Мы переживаем за вашу страну, любим вашу страну.
     -Мы тоже любим и уважаем вашу страну, - отвечал делегатам Владимир Миланов и сразу после их ухода подошел к секретарю избирательной комиссии полюбопытствовать: откуда занесло заморских гостей.
   Вскоре вернулся с обхода Гвоздев, подошел к Миланову, одобрил его действия:
     -Молодец, не ударил в грязь лицом. Теперь твою книгу во Франции будут читать.
     -Они обещали после обеда заехать, взять интервью, - надумал Миланов проверить изворотливость председателя участковой избирательной комиссии.
     - Мне еще частный сектор предстоит обойти, - нашелся Гвоздев, торопливо опечатывая переносную урну для голосования на дому и не замечая снисходительной улыбки Владимира Миланова. 
   Сладко Миланову вспоминать те мгновения. Погрузившись в грезы о своих литературных успехах, он заснул. А в это время, открыв входную дверь квартиры своим ключом, в комнату вошли Люба и Тамара. Им открылось занятное зрелище: на полу в распахнутом полушубке безмятежно спал хозяин.
     -Господин строитель спит богатырским сном, - похлопала его Тамара ладошкой по щеке, разбудила и пригласила к столу. Здесь Владимир поддержал идею: отметить окончание ремонта квартиры и предложил тост, заявив:
     -Квартира готова. Можно Любе замуж выходить.
     -А вы где жить будете? – возразила Люба.
     -Переберусь на свою дачу, буду там писать, - отшутился он.
   Вскоре Люба ушла по своим делам, и любовники остались наедине. К вечеру они вздумали перейти на чай. Ради этого Тамара прошлась до магазина, купила торт. За чаепитием Владимир был пасмурным и, наконец, высказался:
     -Приваров снова в командировке с твоей подругой?
     -С чего ты взял? – вскинулась Тамара.
     -Тогда, может быть, он в городе?
     -Зачем тебе эти разговоры?
     -Во мне давно что-то ворочается. Все думаю, что ты действуешь не по любви, а из расчета. Живешь ради кошелька.
     -Свинья ты неблагодарный! У тебя кошелек-то вечно пустой.
   Тамара гневно сверкнула глазами и была в тот миг прекрасна.
     -Я не о себе, а о тебе говорю, - заспешил Владимир, подымаясь из-за стола, - ты с приваровского голоса готова петь любые песни.
     -Ничего ты обо мне сказать не сможешь. А о тебе я и говорить не хочу. – голос женщины дрожал, руки не находили места.
     -Где уж нам уж тягаться с банкирами, - съехидничал Владимир Миланов и тотчас получил в лицо оплеуху остатком торта.
   А Тамара, запустив в любимого бисквитным угощением, бросилась в прихожую, выкрикивая на ходу: - Ноги моей не будет больше у тебя.
   Владимир от неожиданности успел лишь крепко зажмуриться да так и стоял с заляпанной тортом рожей. Наконец, он осторожно раскрыл правый, оказавшийся не опечатанным, глаз и побрел в ванну. Умывшись, он уселся за стол в гордом одиночестве и, собрав остатки трапезы, машинально продолжил ее. На душе и в голове было пусто.
     -Ну и пусть, - шептал он, - тебе с твоим достатком можно тортами кидаться, а мне с детства слаще морковки ничего не перепадало.
   И погрузился Владимир при дальнейшем застолье в жалостливое созерцание своей жизни, совершенно не видя, что сам несет близким и любящим его людям сплошные тревоги и неприятности. Так ничего и не уразумев, прошел он принять душ и долго нежился под струями воды, словно хотел смыть грязь не только снаружи, но и внутри.
   В соответствии настроения пришла к Владимиру Миланову полоса печали. И хорошо, что было у него любимое увлечение, ради которого он забросил даже вечерние прогулки, всецело отдавшись писанине. Его никто не тревожил, а по выходным навещала лишь Люба, которую он всякий раз приветствовал словами: - Вот и хозяйка пришла, - намекая на свое незавидное положение квартиранта. Но Любе слышался другой смысл. Однажды она осведомилась:
     -Почему вы так говорите?
     -Жду, когда Приваровы выгонят меня с квартиры.
     -Этому не бывать, - заявила девушка.
     -Приваров с Тамарой в любой момент смогут это устроить.
     -Тогда я от них к вам приду жить.
     -Люба, Люба! Что ты выдумываешь? Зачем тебе в мужьях нищий да старый?
     -Вы же говорили, что главное богатство – душа человека.
     -Душа для поэзии хороша. А для жизни женщины необходим достаток. Найди молодого и здорового.
   Глаза у Любы заискрились.
     -Зачем вы так говорите? – прошептала она. – Вы не старый. Вы сильный, умный, правдивый.
   Владимир не знал, что отвечать. Он в волнении заходил по комнате, неожиданно закашлялся.
     -Видишь! Я правду говорю, - возразил он, прокашлявшись.
     -Значит, вы меня не любите. И мать не любит. Раскричалась, распсиховалась.
     -Так ты об этом и матери рассказала? – удивился Владимир. – И что она тебе посоветовала?
     -Говорит – в шалаше любовь быстро улетучится.
     -Она права.
     -Вы о себе скажите.
     -Люба! Я в тебя давно влюблен.
   Девушка от такого признания просияла, запркинула голову, подставляя губы для поцелуя.
   Владимир бережно поцеловал накрашенные помадой губы, мягко усадил Любу на диван, сел рядом.
     -Я так люблю тебя, - повел он разговор в манере родительской доверительности, - что не позволю себе погубить твое счастье. Такая любовь у меня, возможно, последняя. Так чисто я уж больше никого не смогу полюбить. Так что ты останешься ангелом души моей. Поступи я иначе, все опошлится и превратится в банальность. В истории много тому примеров. Даже богатые всесильные мужчины не в состоянии были уберечь юных возлюбленных своих от суровых реалий жизни. В итоге они становились причиной несчастий для своих безоглядных избранниц.
     -У нас равенство. У нас не может быть ничего такого.
     -Может, Люба, может. И Тамара и Владимир Петрович одной хватки. Они такую карусель устроят, что я точно сыграю в тьмутаракань. Но дело не во мне. Ты в результате такого брака окажешься с изломанной судьбой и пойдешь по вольной жизни. Слышала историю любви гетмана Мазепы к Марии? Еще ария такая есть – ария Мазепы.
     -Да, - отвечала Люба с отрешенным видом.
     -Гетман на Украине всесильным был, как сейчас Кравчук, - пошутил Владимир, но далее разговор вел в менторском тоне: - Мария была ему дальней родственницей, кажется, крестницей. Отец Марии на Украине был прокурором от Петра Первого. Мария с детства влюбилась в гетмана и, как только подросла, стала убегать к нему на свидания. Мазепа решил узаконить их взаимоотношения, посватавшись к ее отцу. Но Кочубей возмутился намерениям престарелого вельможи, посчитав гетмана за коварного обольстителя. Он решил избавиться от неугодного претендента на руку и сердце своей дочери и выдал царю Петру мечты Мазепы об отделении Украины от России. Мазепа-то оправдался, да Кочубея оговорил. Когда потом Мазепа переметнулся к шведам, Мария осталась и без отца и без любимого. Она уже не могла жить без любовных удовольствий, а потому пошла по рукам. А погибла она в пьяной казацкой драке, возникшей из-за соперничества казаков, жаждавших обладать прекрасной панночкой. Любовь – святое чувство, но голову терять не следует.
     -Зря вы мне это говорите.
     -Люба! Не стал бы я вести себя так рассудочно еще полгода назад, когда летом воспылал к тебе интимным желанием. Тот порыв прошел, оставив во мне чувство светлой любви к тебе. Видимо, мое состояние передалось тебе на уровне подсознания, и ты готова на любовный отклик. Если в тебе созрело интимное чувство, не гаси свечу любви своей. Каждый смертный мечтает строить семейное счастье, которое невозможно без такого любовного огня.
   Выслушав наставления, Люба собралась и ушла. Миланов же после ее ухода крепко задумался. Все говорило за то, что именно о таком результате встреч с юной поэтессой он и мечтал. И вот результат достигнут. Так что же удерживает его в рамках холодной рассудочности? Разум и воля.
   Перестроечное время с причудами внутриполитических потрясений шло своим чередом. Поскольку Миланов с одобрением воспринимал новые веяния, то он стремился вникнуть в суть нововведений и благодаря этому пристрастился к анализу преобразований российского общества. Виделось ему с горечью и душевной болью, насколько надуманным и показушным было общество строителей светлого будущего, если рассыпалось это общественное обустройство на принципах материалистической уравниловки от единого росчерка пера под указом о запрете деятельности КПСС на территории Российской федерации. И вот все перевернулось, и все устремились искать причины столь плачевного результата хозяйствования в условиях общественной формы собственности и диктатуры пролетариата, прибегая вместо логики к софистике.
       Как-то  после ГКЧП некий доморощенный политолог с голубых экранов объяснял причины российских бед, случившихся после захвата власти большевиками. Оказывается, виной всему случившемуся до и после Октябрьской революции является гениальность Ленина и его мистическое влияние на народные массы. Это влияние, якобы, происходило благодаря мухомора Красного, под наркотическим воздействием которого вождь пролетариата, похоже что, находился всю жизнь. Владимир Ильич, видите ли, обожал эти грибы и ел их особым способом приготовленными. Так что мозг вождя был подчинен воле мухомора, который, оказывается, имеет корневую систему, напоминающую арматурный скелет знаменитого броневика.
   Все просто. Все объяснимо. Осталось Владимиру Миланову раздражение и горечь от идиотизма подобной теории выплеснуть в песне Перестройка.
                Перестройка, перестройка. В голове как на помойке.
                Взгляд вперед, конечно, исторический.
                Набекрень мозги и цены, экстрасенсы на арене
                И религий пафос догматический.
                Проповедников навалом. Их-то нам и не хватало.
                Мы теперь отчаянно решительны.
                Если ты здоров не очень, занимайся йогой срочно –
                Результат довольно утешительный.
                Мы теперь за правду встали, только в каждом дремлет Сталин.
                Но на предков наплевать уверенно.
                Если малость подучиться, что-то может получиться:
                Раздолбаем Троцкого и Ленина.
                Мы в марксизм давно не верим, это выдумки евреев:
                Все понятно даже и дебильному –
                Ленин книжек начитался, мухоморов наглотался
                И сказал, что надо двигать к Зимнему.
                Сталин тоже ел поганки, в молодости грабил банки
                И свирепый был к любым излишествам,
                Пил вино грузинских марок, для друзей был не подарок,
                Побеждал в войне большим количеством.
                А потом всем стало ясно, что с Хрущевым жить опасно,
                Это стало ясно нам при Брежневе.
                А Горбатого, мой милый, не исправит и могила.
                Так что жизнь не светит нам по-прежнему.
   Песню-то он написал, но вряд ли она будет востребована. Уже прекратила существование страна Союза Советских Социалистических республик. Теперь на подсоветском пространстве вместо республик провозглашены свободные в политическом и экономическом отношении самостоятельные государства. Тем не менее все равно топчутся они в преобразовательных процессах по привычному кругу понятий из практики строительства материальной базы коммунизма. И в матушке-России с ее неисчерпаемыми природными ресурсами живут да здравствуют идеи уравнительной системы социального обеспечения населения за счет милостей природы. Здесь в умах людей накопились такие завалы идеологических и экономических заблуждений, что впору стране идти по миру с протянутой рукой. Как тут не вспомнить бывальщину поэта-песенника Василия Пухначева о слепом коне: В молоканке конь всю жизнь ходил по кругу, крутил за водило колесо. От старости ослеп. Выпустили его на волю жить-доживать по своему усмотрению. Но конь топчется среди тучных лугов по кругу, пятачок травы не столько съел, сколько вытоптал, а в сторону шагу сделать не может: не привык. Не отведи на новое место, подохнет с голоду среди зеленей.
   За истекшую зиму Владимир Миланов отощал, как тот конь с молоканки, выживая за счет поделок да благодаря заработку, полученному при работе на избирательном участке. В родной научной организации декабрьскую получку задерживали до неопределенных времен. От безысходности поехал Владимир за приработком в фирму Петрова. А тот словно ждал его, предложив спроектировать для фирмы заточной станок. После подписания трудового соглашения Иван Сидорович предложил Владимиру вместе отобедать в кафе.
     -Не прокормишь, - съязвил Миланов директору фирмы.
     -И прокормлю и напою, - заверил тот.
   Владимиру Миланову все еще не верилось, что сейчас он закажет приличные кушанья, не согласуясь с возможностями своего кошелька. Но в усталом взгляде Ивана Сидоровича горели искорки веселой решительности. Он даже графинчик водки заказал и не унывал от отсутствия поддержки в выпивке. А после кафе ему пришло на ум продолжить трапезу у Миланова, и тому пришлось согласиться.
   Весь вечер Владимир на трезвую голову слушал пьяную болтовню благополучно существующего в мире предпринимательства гостя.
     -Представляешь! Дальний Восток! Там пробковое дерево на каждом шагу растет. Я привез сучек, у друга на даче взял. Я однажды в командировке там столкнулся с девчатами, бывшими однокурсницами. Они сразу ко мне: «Ой, Ваня! Откуда?» С ними в общежитие, потом на природу поехали. А среди них одна1… Чистокровная помесь Китая с Англией. Русая прическа, великолепная шелковистая кожа, темно-вишневые глаза. Я девчонкам говорю: я готов. Они смеются: «не ты первый. Но с ней и тебе не справится. Лучше попытайся с кем-нибудь из однокурсниц». А я как сдурел. Неделю с цветами бегал, словно на привязи. И она мне в глаза смеется, но от ухаживаний не уклоняется. Перед отъездом посчастливилось на природе провести с красавицей в уединении целую ночь у костра. Налюбовался великолепием женского тела. Но ничего добиться не сумел. Эта чертова мулатка знала силу собственного обаяния. Кажется, все доступно. Но в глазах прежняя неприступность и слова: «Возьмешь силой – убью». И черт ее знает! Веришь ее решительности.
     -Да-а. Ради такой смелой красотки можно голову потерять, - подал Миланов реплику.
     -Э-эх! – вздохнул Петров. – А разобраться, так потому и запомнилась эта история, что ничего не добился.
     -У меня не было подобных увлечений. Вообще к любви шел через частокол семейных раздоров у старших сестер, - пустился хозяин в откровения. – С детства насмотрелся на супружеские скандалы, и в юности писал стихи типа:
                Моя беда –чужие муки
                Мне искромсали чувства все.
                И пусть я не умру от скуки,
                Но счастья нет в моей седьбе.
   И так далее в этом же духе:
                Любовь завянет, лишь дыханье
                Забот семейных и работ
                Коснется этого созданья.
                Из счастья боль утрат взойдет.
     -Ты лучше спой что-нибудь из своего, - попросил Иван Сидорович
     -Не хочу. Мне порой кажется, что все песни о любви и грусти сложены про меня.
     -А знаешь. О чем я мечтаю? – язык у гостя давно заплетался.
     -О чем же?
     -Чтобы жена уважала меня за самость, а не за кошелек. Собака ластится ко мне хоть к пьяному хоть без денег.
     -Не корми собаку, и она сбежит.
     -Нет, не то. Мне вот предстоит отчет за сегодняшнее. А я и вовсе не поеду.
     -Конечно. Куда в таком виде? Завтра вместе предстанем пред грозным ликом твоей супруги.
   Утром Миланов поднял гостя с постели ни свет ни заря и проводил его домой.


                2

   Замелькали для Владимира Миланова безрадостные дни неприкаянного одиночества, когда человек видит себя никчемной никому не нужной единицей естества, по капризу природы наделенной способностью к психическому совершенствованию. Он скучал по семье, устремляясь от тоски в производственные проблемы. Однако работа слесарем мало способствовала этому. Вместо изготовления оснастки для испытания авиационной техники экспериментальный цех НИИ в условиях рыночной экономики выполнял заказы по изготовлению конструкций типа торговых киосков. Бывалые слесаря наловчились выполнять такие конструкции, исходя из имеющегося под рукой сортамента металлопроката, так что среди них Миланов с никому не нужными знаниями конструктора и принципами выполнять изделия строго по чертежам выглядел глупо. А потому и принимал он в свой адрес подначки и даже «проезды» насчет увлечений литературным творчеством. Огорчения от ухмылок по поводу своего писательства он переплавлял в сладостное мечтание: «Популярность писателя начинается с гонений».
   Ну, что тут сказать! Любят люди фантазии. Ведь ясно же, что человеку тяжело. Человек иногда даже задумывается над тем: что такое не везет, и как с этим бороться. Но с чем бороться-то? С русским «авось? С гигантоманией? С показушностью? Вырос в Сибири современный город социалистической индустрии, и большинство предприятий здесь  – бывшие засекреченные почтовые ящики военно-промышленного комплекса. Перестройка требует повернуться военно-промышленному комплексу лицом к производству товаров для человека, но к людям поворачивается лицо безжалостного железного истукана без искорки жизни в одеревенелых глазах. Что ни бывший почтовый ящик, то и великолепный набор инженерных управленческих кадров с активностью и самостоятельностью политического мышления на уровне вяленой воблы из рассказа Салтыкова-Щедрина. И таким управленцам с высушенными по законам марксизма-ленинизма мозгами, не имеющим навыков работы в условиях частной собственности, приходится переводить экономику России с общегосударственной собственности на рельсы частного капитала. И вот в голове, до рефлексов зацикленной на идеях любой ценой строить материальную базу коммунистической экономики, возникает идея оголтелого первоначального частного накопления капитала во имя личного бизнеса. Ведь согласно учению Маркса толчком для успешного развития экономики в буржуазных странах послужил грабеж колоний. У России нет колоний, и новорусские деятели устремились создавать свой капитал за счет грабежа населения и природных ресурсов родной страны.
   О грабительской политике рыночных нововведений Владимир Миланов размышлял верно, да не с кем было поделиться горечью раздумий. Утешение от неурядиц жизни он искал в словах из «Золотых стихов» Пифагора: «Что же касается горя, данного людям Судьбою, - то должен его ты с терпеньем кротким сносить, но при этом сколько возможно стараться горечь его облегчить: ибо бессмертные боги мудрых людей не подвергнут свыше их силы страданью…»
   Прелесть древней мудрости состояла в том, что она заставляла задуматься и о своем поведении. Таким образом Владимир сумел разобраться в перипетиях личной семейной жизни и понять свою неправоту, а потому ему размечталось помириться с женой. Как-то под предлогом проверки содержания почтового ящика он зашел в подъезд родного жилища, позвонил в родную квартиру. На звонок ему никто не открыл, а в почтовом ящике было пусто. Возвращаясь со двора на проспект, он разминулся с легковой машиной, отъехавшей от магазина. В пассажирке с ребенком на руках показалось что-то знакомое, и Владимир очертя голову ринулся на автобусную остановку.
   Когда новый Отелло появился на пороге тещи, Анастасия Матвеевна готовила ужин. Не поздоровавшись и не раздевшись, Владимир ринулся в дальнюю комнату. Здесь Надежда сидела с книгой в руках. Андрейка спал.
     -Так-так. Значит, следы заметаем! – воскликнул ревнивец.
     -Потише, - зашипела на Владимира Надежда. Показав глазами на спящего ребенка, она вышла в проходную комнату для разговора с супругом.
     -С кем на машине была? – набросился на нее Владимир.
     -Тебе какое дело.
     -Как! Ты и квартиру отобрала, чтобы шашни крутить! – забегал он в волнении, подскочил к Надежде, схватил за руку.
   Та скривилась от боли, но взгляд выдержала.
     -Каждый понимает в меру своей испорченности. В квартире плохо топят, Андрейка простывает.
     -А машина!
     -Ты можешь без рук? – вскричала Надежда, высвобождая покрасневшую ладошку из мужниных клешней.
     -Я могу и без ног.
     -У тебя что с головой? Очередные завихрения от писанины? Я на тебя из-за Томки не набрасываюсь.
     -Она не набрасывается, она не набрасывается. Я с нею давно завязал, а ты свое прокручиваешь.
   С кухни заглянула Анастасия Матвеевна.
     -Что у вас стряслось?
     -Да вот, мам. Она квартиру заняла не для детей, а чтобы любезничать с другим, - проговорил Владимир со слезами в голосе и потерянно отправился восвояси.
     -Что вы мучаете друг друга? Он тебя любит, поэтому ревнует. А меж сестер мало ли что случается.
     -Я люблю, да не набрасываюсь, как цепная собака, - всхлипнула Надежда.
     -Ну, и шагов к примирению ты не делаешь, - упрекнула Анастасия Матвеевна дочь.
   При очередной проверке почты Владимир извлек из почтового ящика странный конверт без почтового штемпеля, без обратного адреса. Зато в верху крупно выведено: Писателю Миланову Владимиру Ивановичу. Письмо ему написала бывшая жена. Она в обычной своей манере сообщала, что он, как отец к тому же писатель, обязан найти для дочери порядочного парня. Катя выросла скромной чистой девушкой, школу закончила с отличием, в училище ведет себя примерно, и не ее вина, что в современной подлой жизни нет места для нежных непорочных созданий. Грубость и разврат переполнили мир. А это вовсе несправедливо, когда обыкновенные шмонки таскаются по кустам с двенадцати лет, потом отхватят настоящих парней и замужем строят из себя черт те что. Разве дочь виновата, что родилась не в то время и не у тех родителей?
     -Ведь я прочла твою книгу, - писала бывшая жена, - знаю, что сможешь помочь нашей Кате.
   Владимира письмо и порадовало, и огорчило. Да, вот она – писательская ноша. Придет взрослая дочь за поддержкой и одобрением мыслей, вложенных ей в голову мамашей, которая задалась целью на примере дочери доказать свое понятие, что главным достоинством девушки является сохраненная до дня свадьбы девственность. Ради этого не поленилась отыскать «знаменитого» бывшего мужа. А дочь! Поймет ли она, что если  за нее будут решать: за кого и на каких условиях выйти замуж, то не получится в замужестве семейного союза. Наше время, требует самостоятельного осознанного выбора жизненного пути, самостоятельного выбора нравственных ориентиров. Самой природой заложено главенство мужского начала, и для укрепления своих духовных воззрений при свободах общественной жизни именно мужчине открыты все возможности проявления  высоконравственных качеств.  Родители для Кати, действительно, не те, если не научили ее разбираться в таких вопросах.  Семейные отношения нельзя строить на принципах эмансипации. Те же  «шмонки», может быть, потому и выглядят в женах привлекательнее эмансипированных «девственниц», что покладисты и покорны пред созидательными инициативами супруга своего, не требуя обожествления собственной персоны. Нелепо возводить в ранг добродетели свою фригидность и мещанское ханжество.  Жизнь требует от человека самостоятельных действий в соответствии его мировоззрения, а не существования у черты бедности за счет качеств характера, унаследованных от родителей.
       В теоретических рассуждениях Миланов пришел к верному выводу. Однако и на практике требовалось предпринимать верные шаги. Как бы там ни было, а его дочь выросла в невесту на выданье. Отцу следовало помнить об этом. Призадумавшись о родительской доле, он на работе принялся намекать начальству на скудность своего заработка. Тогда мастер Милкоев и подсказал ему выход: продать дачу. Он же согласился составить Владимиру Миланову компанию в поезде на дачу с целью оценки его владений. Эта поездка вскоре состоялась под видом весенней подледной рыбалки. Увидев в домике Миланова только что доделанную пластиковую лодку, Рудольф загорелся идеей по половодью дойти в верховья притока здешней реки до фермерских угодий своего старшего брата. Поскольку лодку при продаже дачных строений предстояло куда-то перегонять, Владимир охотно принял предложение на испытание самодельного суденышка в экстремальных условиях.
   Намерения Владимира Миланова поправить финансовое положение за счет продажи недвижимого имущества не увенчалось успехом, и он загрустил. То, что его творческий труд, воплощенный в задумках дачной постройки, оказался никому не нужен, выбило Владимира из колеи высокого самомнения о своих творческих способностях.  Жизнь теперь ему казалась никчемной, и он вслед за гениальным Лермонтовым готов был воскликнуть: «Я ищу свободы и покоя! Я б хотел забыться и заснуть!» Все чаще возвращался он мыслями к перипетиям своей семейной жизни, «гениально» испорченной по вине мужского эгоизма. Однажды, усевшись мартовским вечером писать хоть что-нибудь, он всю ночь сочинял жене поэму.
   После ночных бдений Владимир спал средь бела дня сном праведника. Был март. И хотя сияло солнце, но жег лицо прохожего мороз. Весенний день встал ясным и морозным. Казалось, далеко еще до лета. А все же дрогнул каждый стебель на деревьях: идет весна…
   Люба – дочь Тамары Сергеевны, племянница Надежды Милановой – решилась на героический поступок: примирить тетю Надю с Владимиром Ивановичем. Ведь они любят друг друга, поэтому мучаются. Конечно, измены Люба тоже не склонна прощать, но Владимиру Ивановичу любая жена обязана простить все на свете и любить, а не разводиться. Люба накануне была на вечеринке с парнем. Парень, курсант военного училища, был умным, симпатичным и, похоже что, успел в нее влюбиться. Поскольку эта встреча с ним – не первая, то у Любы были все основания строить предположения. Ее сердце оставалось открытым для доброты, и бедный курсант был достоин ее внимания. Девушка склонялась к мысли, что может же она составить счастье мужественному честному человеку. Поскольку Люба не умела в полной мере наслаждаться личным счастьем в то время, как рядом страдают близкие люди, то она с утра отправилась на квартиру к Надежде. Люба в душе завидовала тете, что та встретила в жизни умного образованного человека и стала его женой. Но, поскольку ее избранник оказался тоже умным и очень симпатичным, то зависть улеглась.
   Визит Любы явился для Надежды Милановой той каплей, которая склонила чашу весов в пользу решения о немедленном примирении с мужем. Так что Владимира Миланова ясным мартовским днем ожидало счастливое пробуждение. Пусть говорят, что такое возможно лишь в кино или детективном романе, только он в тот момент досматривал третий сон со сходным сюжетом: Весна и май, черемуха оделась листвой зеленой, зеленью соцветий. К реке по солнечному дню идет Надежда. Она идет с Андрейкой на руках и улыбается. Они спешат к нему, а он стоит и ждет на берегу. В прическе у жены заколкою березовая веточка с дрожащими листочками, прозрачными на свет. Он шагнул к ним, распахнул руки и обнял.
  Открыв входную дверь квартиры своим ключом, Люба с Надеждой вошли в коридор. Надежда передала Андрейку Любе, а сама, не раздеваясь, прошла в комнату, великолепно отремонтированную но не прибранную. Не обратив внимание на исписанные мужем листы бумаги, валявшиеся и на столе и под столом, она уставилась на Владимира, который распластался вдоль дивана и чему-то еле уловимо улыбался во сне. Как любима показалась ей эта улыбка! А этот человек ей столь желанен и дорог, что все черные мысли вылетели из головы.
   Надежда подсела на диван к спящему мужу, склонилась и поцеловала его. И произошло чудо. Владимир потянулся к ней, пробормотав сквозь сон: - Надежда! Ты бежала? Я люблю тебя. – После этого он отстранился, продолжая досматривать сны. Но жена более была не в силах сдерживать себя: «ее он любит и бредит этим». Поэтому последовал еще поцелуй. Владимир вновь ответил движением рук и бормотаньем: - Где Андрейка? – Затем он приоткрыл глаза, проморгался и, наконец, окончательно проснулся, глянул на жену, поцеловал ее осознанно, проговорив непонятное: - Где веточка твоя?
     -Вставай, засоня! – рассмеялась Надежда. – Мы с сыном пришли к тебе.
   Владимир быстро поднялся, заглянул в глаза Надежде, проговорил с радостной доверительностью:
     -Ты только что с ним мне приснилась.
     -А он на кухне.
     -Ах, милые мои! – воскликнул Владимир и поспешил к сыну. Он взял сынишку на руки, улыбнулся Любе да так и принялся со счастливой улыбкой ходить по квартире.
   Через пару минут Люба под благовидным предлогом ушла.
     -Смотри-ка! – прошептала Надежда, - ребенок засыпает. Ах, ты, маленький наш птенчик! Володя! Сделай постельку на раскладушке, - попросила она.
   И вот они прильнули друг к другу…
   С грустной нежностью смотрел Владимир на свою суженую.
     -Надежда! Ты «смуглая» как молоко.
     -Некогда было загорать. – В глазах женщины появилась печаль.
     -Ничего, веточка моя, - обнял жену Владимир: - этим летом огород я беру на себя.
   Так отдыхали они, умиротворенные любовью до тех пор, пока Владимир ни замер, что-то вспомнив, а Надежда, тотчас уловив изменения в состоянии мужа, вновь наполнилась черными мыслями.
   Как странно! Мгновение назад все между ними было безоблачно, а теперь два человека с грузом личных забот лежали в обнимку но были далеки друг от друга, словно два мира. Вот он уже и руку убрал с ее плеча, вздохнул, уставился в потолок. Прекрасно зная способность Владимира принимать самостоятельные решения и следовать им неукоснительно, Надежда замерла в ожидании. Сейчас он, всего скорее, вспомнил о чем-то кому-то наобещанном за месяцы их размолвки и стесняется признаться. Ах, как непросто любить такого непредсказуемого мужа! Но это ее выбор. Говорят: муж – голова, а жена – шея. Только попробуйте повернуть намерения мужа, если не известны его решения. Зная о бесполезности принуждать мужа к откровениям, она притихла в надежде на его добровольное признание.
   Тем временем Владимир Миланов, лежа рядом с женой, думал о дочери от первого брака. Как быстро пролетело время! Кате исполнилось восемнадцать. Каким он был для нее отцом, о том не ему судить, но отцовскому долгу он оставался верен при любых обстоятельствах.
     -Надежда! Я забыл сказать, - проговорил Владимир глухо.
     -О чем? – отозвалась та чуть слышно, боясь выдать интонацией голоса радость от доверительности мужа и опасения услышать огорчительное известие.
     -Да-ах! Садовый участок я оформил на свою Катену, как свадебный подарок.
   Надежда ожидала услышать бог весть что. А тут… Владимир строил и пахал на своем садовом участке до их совместной жизни, и кому же распоряжаться плодами рук своих, как не ему.
     -Когда свадьба? – спросила она.
     -Скажешь тоже, - усмехнулся Владимир. – Она еще и не дружит ни с кем. Просто я заранее подготовился.
     -В общем-то, нам одного участка достаточно. Мама с папой свой участок на меня оформили. Им здесь огорода хватает.
     -Так ты не осуждаешь меня? – облегченно выдохнул Владимир.
     -Володя! Я верю твоим решениям. Ты же не для себя стараешься. Вот и Толя о тебе скучает. Я даже удивлена. Он по родному отцу меньше скучал в его отлучки.
     -Спасибо, Надежда. Ты меня понимаешь и прощаешь.
     -Измен я прощать не могу.
     -Говорят – измена мыслию самая коварная. Но в мыслях у меня всегда ты.
     -Ах, Володя! Если бы ты только знал! – в глазах Надежды вновь вздрогнули два озерка грусти.
     -Ах, Надежда! А ты знаешь, что я тебе целую поэму сочинил?
     -Я, может, две написала, - отвечала Надежда.
     -Да-а. Какие же мы чудаки! – размышлял Владимир вслух.
     -Согласна, что мужчины – чудаки, - рассмеялась Надежда, прижимаясь к мужу в порыве всепрощения и пряча глаза с навернувшимися слезами счастья.
     -Но это проходит с годами. Ведь верно? – пытался заглянуть муж в глаза жены. – Я когда-то думал, что штамп регистрации брака скрепляет семью. Но главное-то в обоюдном решении и верности данному слову.
     -Верно, мой милый. Будем умнее, - проговорила жена.
     -Бум, - отвечал Владимир, принимая мысленное решение: не делать в дальнейшем глупостей.
   Мир в семье. Что может быть прекраснее мира!



                3

   Пришла весна в Сибирь; к концу апреля вскрылись реки ото льда. Два путешественника в день Первомая отчалили от дачных мест и пошли на лодке под мотором в верх по весенней реке. До притока, на берегу которого располагалось фермерское хозяйство старшего брата Милкоевых, они дошли быстро. Приток – тихий летом ручей – вешние воды превратили в глубоководный бурлящий поток. Скорость моторной лодки все же позволяла идти навстречу течению. На перекате лодка с ходу пошла по бурлящей струе пологого водосброса, но через мгновение ее остановило, развернуло, бросило назад в круговерть омута. К счастью пенопластовая самодельная лодка оказалась устойчивой. Пришлось друзьям в верхнюю долину подниматься с лодкой волоком по берегу. Здесь речушка причудливо петляла, открывая взору девственные места. И вот оно – поселение фермера. Близь березовой рощи у луговины стоит пятистенный дом и просторный скотный двор; за изгородью у стожка сена встревоженные посетителями овцы заполошно сбились в кучу; из-под крыльца выскочила кудлатая собачонка, залилась звонким лаем, выражавшем не столько злобу, сколько радость предоставленной возможностью показать собачью незаменимость.
   Итак, безмолвие здешних мест было нарушено, и из дома вышел хозяин. Братья на радостях обнялись, похлопали друг друга по спине.
     -Я ж обещал по весне заглянуть! – проговорил Рудольф. – Вот Владимир Миланов согласился съездить со мной, а заодно поохотиться. На его лодке и дошли.
     -Сегодня я тебя никак не ожидал, - отвечал Михаил.
   Этот разговор велся в таком тоне, как если бы сосед по подъезду обещал заглянуть в гости к соседу по лестничной площадке.
   Пригласив гостей в дом, хозяин вышел во двор с пойлом для коров. Владимир из любопытства увязался в помощники. В их отсутствии Рудольф распаковал поклажу, выставил на стол фляжку.
     -Спирт? – догадался вернувшийся со двора хозяин.
     -Ага, - подтвердил Рудольф.
     -Давай поужинаем, - предложил Михаил, и тотчас на кухонном столе нарисовались рюмки.
     -А где Наташа? – осведомился Рудольф у брата.
     -С утра в поселке, за хлебом пошла. Похоже, у Павла загостилась. Валентина у него – золото. Не отпустит на ночь глядя, - сообщил Михаил, ничуть не тяготясь отсутствием жены.
     -А как Толька! Не женился здесь? – поинтересовался Рудольф о племяннике.
   Последовало молчание.
   Стол меж тем был сервирован домашними закусками, и Рудольф наконец-то налил разведенного спирта в две рюмки.
     -Владимиру, - подсказал Михаил.
     -Он не пьет, - ответил Рудольф. – Ты его лучше молоком угости.
   Чтобы не скучать трезвому в компании двух выпивох, Владимир Миланов отправился с ружьем на вечернюю зорьку. В его отсутствии братья Милкоевы обсудили превратности жизни от рождества Христова до перестроечных дней. Увидев вернувшегося с охоты Миланова, Михаил тотчас налил-таки в третью рюмку и, не обращая внимания на протестующий жест брата, осведомился:
     -Ты что, больной?
     -Закодировался на год, - ответил за Миланова Рудольф.
   Владимир молчком разделся и забрался на печную лежанку головой к застолью, где Рудольф продолжил разговор с братом о связи человеческой судьбы с источником космических вибраций.
     -Интересно, какие вибрации направляют деятельность наших правителей? – повернул он разговор на злобу дня. – Производство еле дышит, науку пустили на самовыживание.
     -Все эти вибрации – ерунда, - возражал Михаил. – От природы каждому человеку дается возможность в течение жизни подняться до Бога или опуститься к скотскому состоянию действий на животных инстинктах.
     -Однако же дураки и бездельники готовыми рождаются, - заявил Рудольф в пылу полемики. – Для всех цивилизованных стран частное предпринимательство – благо. А у нас умудрились конверсию превратить в конвульсию выживания заводов военно-промышленного комплекса. Демократия переросла в демагогию. Фермерством тоже занялись явно не те.
     -Зелен еще учить! – выкрикнул Михаил, при этом чуть подпрыгнув на стуле и пристукнув по столу кулаком.
   Сей возглас заставил Миланова более внимательно прислушаться к спору.
     -Жаль, наш Павел не идет в фермеры, - поспешно сбавил тон Рудольф. – Он знает сельское хозяйство «от» и «до».
     -Павел, Павел, - ворчал Михаил. – Привык он жить по старинке.  Я хочу работать на себя, а не ради славы ударника коммунистического труда. Вот и сын охотно сюда поехал. В городе он не в дом тянул, а из дома. Спирт в свободной продаже на каждом углу. Видит: мрут друзья при запоях один за другим. Здесь, паразит, с этой пропивашкой в поселке самогон гонит…
   Михаил споткнулся в повествовании, поскольку сведения о сыне были неутешительны. Вздохнув, он повернул разговор в другое русло:
     -Здесь до меня один дофермерствовал: кредиты, севообороты, шерсть. И что толку? – устало потянулся он к банке с разведенным спиртом. – Урожай у него ушел на уплату налогов, а шерсть на овцах пропала вместе с овцами.
     -Как так? – не понял Рудольф.
     -Погибли овцы по весне. Помнишь, в прошлом году какой снег в это вот время выпал?
   Рудольф сочувственно кивнул головой.
     -А мне для своего хозяйства трехколесного мотороллера хватит. Проживем без накладных расходов, - продолжал Михаил. В доказательство разумности своего образа жизни он продемонстрировал работу водяного насоса, стояк-труба которого выходила рядом с печкой. После пары легких качков на пол брызнула струя воды.
     -Видал-миндал! Воскликнул Михаил весело и проговорил мечтательно: - Должен же где-то самородный спирт залегать? Ведь нефть из гниющих водорослей получается. И брага, скажем…
   Рудольф тихо улыбнулся мечтаниям брата, а Владимир на лежанке с трудом сдерживал смех. Он с интересом наблюдал за поведением хозяина. В раскрепощенной беседе тот поминутно чесал в коротко стриженом затылке. Умение формировать резкие суждения выдавало в нем забияку.
   Тем времен фермер-забияка развивал мысль о преимуществе автономного ведения хозяйства:
     -Правильно Жириновский говорит – надо всем кранты перекрывать, чтобы знали, с кем имеют дело.
   Рудольф из-за несогласия всплеснул руками, воскликнув:
     -Да он что угодно наговорит, лишь бы уши развешивали и голосовали за его партию. Тем и кормятся такие деятели.
   Но Михаил брата не слушал, продолжая излагать свои политические взгляды:
     -Ты дай человеку землю! Свободу дай! И не лезь. Остальное человек сам создаст. Те же искусства, науки…
   Хозяин на мгновение задумался и вдруг предложил:
     -Послушай, какую балладу я сочинил.
   Не успел Рудольф что-либо сказать, как старший брат тренькал на балалайке и пел слабым тенором на мелодию русской народной песни:
                Вновь жена моя встревожена –
                Не видать ее сынка.
                Надо жить бы как положено,
                Он валяет дурака.
               
                Выйдет в поле за околицу
                И усядется в тенек.
                Подойдет к ней, так уж водится,
                Спутник жизни – муженек.
               
                Предо мной она печалится:
                «Дома нет его опять».
                Говорю ей:  Хватит нянчиться,
                Должен мать он уважать.
               
                Отвечает непреложное:
                «Дал бы ты ему урок».
                Говорю: Учить положено
                Не вдоль лавки – поперек.
   Убаюканный нравоучительным пением доморощенного барда, Владимир Миланов спокойно заснул. Утром проснулся он от мычания, блеяния, хрюканья. Скотина на дворе требовала корма, а братья Милкоевы крепко спали. Пришлось Владимиру вспомнить детство. Вскоре эстафету хозяйственных хлопот приняла вернувшаяся из поселка хозяйка. За обедом она обратилась к мужу:
     -Чернушка опять виснет на Ночку. Надо быка. Я в поселке договорилась с Кирпичевыми. Придется вести.
     -Успеется, - был ответ подгулявшего хозяина. – Здесь обгуляется. Лето впереди.
   Однако спиртное кончилось. Михаил вспомнил о предстоящем дне Победы, о гостеприимной снохе Валентине, не менее гостеприимном брательнике Павле Куприяновиче. По его логике жене пока следовало оставаться дома с хозяйством. В помощь как нельзя лучше подходил непьющий Миланов.
   К вечеру Наталья Дмитриевна пожаловалась, что Чернушка не подпустила доиться.
   Владимир вызвался посмотреть корову.
   Та во дворе топталась на привязи, рассматривая знакомую обстановку мутными глазами.
   Миланов осторожно но сильно погладил животину по бокам, положил ладонь на крестец, крепко нажал.
   Корова оттопырила хвост, сгорбилась, дала обильную струю.
   Отпрянув от неожиданности, Владимир авторитетно заявил:
     -Надо срочно вести к быку.
   Рано поутру с упрямой коровой на веревочном поводу заявились они на подворье Кирпичевых. Николай Кирпичев, прозванный в поселке Кирпичем скорее всего не за фамилию, но из-за вечно красной от загара рожи, выпустил в пригон быка. Когда же корове вздумалось удрать от быка в низенькую стайку, у Натальи Дмитриевны, городской интеллигентной женщины, вырвалось искреннее:
     -Ах ты, ****ища такая! Она еще морду воротит.
   Свидетелем этих житейских хлопот оказалась чернобровая девка лет двадцати пяти. Она была явно не в здравом уме: принялась изображать то ли корову то ли быка, с хихиканьем виснуть на изгородь.
     -Сашка! Не дури, - прогнал ее Кирпич.
     -Что это за девка! – вынужден был спросить Миланов, поскольку та, убегая, кинула в него прут и обозвала женихом.
     -Это соседей Федулиных последняя, - охотно пояснил Кирпичев. – А ты ей понравился.
   Николай Кирпичев был ровесник Миланову и по-свойски принялся рассказывать:
     -Тетка Настя родила Сашку лет в сорок. У девки лет с пятнадцати пошли вывихи на почве сексуальных желез, - блеснул-таки Кирпич медицинскими знаниями, однако далее продолжал повествование в более привычных выражениях: - Врачи говорят – не так заделали, но у женщины может пройти при регулярной жизни с мужиком. Да кто дуру возьмет? Ее и так-то… Не подпускает она к себе никого. С ребятишками залезет купаться; фигура! – на загляденье. В общем, дура, - сплюнул Кирпич с досадой.
   От Кирпичевых Наталья Дмитриевна с коровой завернула к свояченице. А Валентина словно ждала – встретила у ограды дома.
     -Брательники с утра похмеляются, - сообщила она с улыбкой без тени неудовольствия на круглом лице. – Вчера то песни пели, то спорили. Сегодня поутихли.
   Миланов привязал корову за повод у корыта с кормом, выставленном хозяйкой, и уселся под окном на лавочку, недоумевая: что дальше ему делать в данной ситуации. Похоже, что и фермерша не горела желанием усесться за праздничный стол. Она тоже присела на лавочку.
     -Как вы решились из города да в деревню, в самую глушь? – начал Владимир разговор.
     -А вот и решилась, - отвечала Наталья Дмитриевна. – А ведь даже в деревне не жила, не то что фермерствовать.
   Из дома доносился голос хозяина. Павел недавно вышел на пенсию и был недоволен экономической политикой.
     -Ограбили стариков. – раздавалось ровно и мощно. – Каждый копил на похороны, теперь на эти вклады и белые тапочки не купишь.
     -Кто тебе мешал деньги в дело пустить? – послышался неестественно громкий голос Рудольфа. – Я когда у тебя попросил взаймы на машину, так ты тогда умничал. Мол, на такие деньги можно без забот всю жизнь на такси ездить.
   Похоже, что Павел брата не слышал. Он продолжал свое.
     -Люди только вред приносят друг другу да природе. Любые животные много честнее. Вот пчелы. У них нет тунеядства. Даже трутней выводят лишь на период оплодотворения матки.
     -Муравьи умнея, - слышится возражение Михаила. – У них есть разведчики, няньки, рабочие, охранники. Но у них еще есть пастухи и доярки. Они тлей на растениях караулят, их лапками щекочут, чтоб молоко получить.
   На улицу вышел огорченный Рудольф, подсел к Миланову.
   Наталья Дмитриевна, взглянув на деверя, ушла в дом.
   А Рудольф оперся локтями в колени, положил похмельную голову на ладони и выпятил лопатки, словно сложенные крылья степного орла, волею каприза попавшего в невидимые тенета.
   В таком состоянии Миланов видел друга впервые и попытался отвлечь его от тяжелых раздумий.
   Постепенно Рудольф разговорился:
     -Мечтаешь на родине побывать. Приедешь, и вот. Павел выдал нам вчера. В городе-то мы только зря небо коптим, несем вред природе, гробим экологию. Он же прожил на земле для пользы. А того не поймет, что люди не виноваты в идиотизме холодной войны. Наша деревушка отсюда была в трех километрах. После укрупнения колхозов ее не стало. Ах, что там говорить! Городская жизнь мне представлялась подобием земного рая. Сказочки о светлом будущем очень грели юные души. Это теперь все уяснили: убаюкивали трудягу надеждой, а реального шанса прожить жизнь по своим умениям и талантам не давали.
   Из дома тем временем послышались звуки гармошки и пробное треньканье балалайки. Затем мужской дуэт дружно рявкнул песню: «Славное море, священный Байкал».
   Рудольф под окном машинально подхватил мелодию, взглянул на улыбнувшегося Владимира, признался:
     -У нас в семье все попеть любят. Погоди, сестры встанут, устроят хор.
   Заметив недоуменно-вопрошающий взгляд друга, Рудольф пояснил:
     -Здесь оказался полный сбор. Августа и Ирина приехали погостить. В городе на пенсии им скучно. К тому же на носу день Победы, а Михаил у нас числится в фронтовиках.
   Миланов вновь глянул непонимающе и услышал.
     -Михаил с двадцать пятого, но после училища не успел на фронте побывать.
   В доме дошли до частушек. Братьям вздумалось погорланить на улице, благо место позволяло. Павел дом ставил с размахом, какой был возможен в ряду нескольких домов поселка, оказавшихся на отшибе. Дом Павла Милкоева стоял особняком: окнами на овраг, а огородом на берег заиленного пруда. Подгулявшие братцы направились к пруду через огород. Они шли, вальяжно раскачиваясь, играя и горланя на ходу частушки пикантного содержания. Отметив огородный маршрут, Михаил громче затренькал на балалайке и вдохновенно запел:
     -По частому огороду …(он) перебирается.
   Павел тотчас мощно подхватил:
     -Чернобровая … (она) сидит и улыбается.
   Улыбнувшись вслед разгульному дуэту, Рудольф с Владимиром поднялись в дом. Здесь за сдвинутыми в ряд столами сидели разгулявшиеся женщины. Вниманием застолья завладела Ирина.
     -Ученые доказали, что параллельные миры существуют рядом с нами, но мы их не видим, потому что они существуют при скоростях, превышающих скорость света.
   Обе снохи слушали золовку уважительно, не возражая ей. Но Августа – старшая из сестер Милкоевых – склонила ладную русую голову с проседью на висках и, в знак несогласия с высказываниями Ирины, катала пальцами правой руки хлебный мякиш на кромке стола.
   Меж тем Ирина продолжала:
     -Инопланетяне тоже могут рядом находиться, и мы их не заметим, поскольку они живут при сверхсветовых скоростях.
     -На все воля Божья, - возразила Августа. – Если Господь допустит, все станет явным.
   Рудольф увлек Владимира на скамейку за перегородку к столу в прихожей и сам уселся рядом.
     -Послушай моих сестричек. Сколько их помню, всегда соперничали. Теперь вот одна шибко образованная стала и жмет по научному. Но Августа не сдается, по религиозному реванш берет.
   Вернулись песенники. Мужчины прошли к столу. Павел кряжисто уселся с торца стола. Он находился в хорошем расположении духа. Пока женщины подстраивались с рюмками портвейна к общей компании, Павел наливал мужчинам по второй.
     -Паша! Ты же сегодня обещал! – напомнила Валентина мужу о просьбе: не напиваться.
     -Это… Я обещал в девять, а сейчас десять, - сострил хозяин и довольный рассмеялся.
   Миланов сидел за столом, мечтая остаться незамеченным. Ему припомнились слова из песни знакомого барда, как нельзя лучше характеризующие русское самодурство: «Кто не пьет, кто не пьян вместе с нами, тот, наверно, или враг или плут».
   За столом зашел разговор о любви, подхваченный хозяином.
     -Человек хуже любой скотины. У тех есть определенный срок. А для людей нет удержу.
     -Я читал Фрейда, - подал реплику Рудольф. – Любовное влечение человека проходит закономерные стадии. Природой с целью эволюционного развития особи выдвинуто мужское и женское начало. Мужское начало призвано к риску поиска, женское обязано закреплять достигнутые качества в потомстве.
     -Тебе все равно с кем совокупляться, - одернул его Павел. -  Наловчился в газетах печататься. У самого ни семьи ни дома. Живешь по научному. В институтах как преподают? Не вызубришь официальное – не получишь диплома.
     -Пока коммуняки не перемрут, общество будет разлагаться, - последовала реплика Ирины.
    - Дело не в этом, - возразил Павел. – Сейчас развелось много пишущих трепачей.
   Миланов исподволь наблюдал, что Рудольф с трудом сдерживает раздражение. Все же младший из Милкоевых не удержался:
     -Нет, Павел. Ты не прав.
     -Как это! Я не прав! – взъярился хозяин. – В семнадцатом году власть захватили ссыльные и зэки, сельский уклад жизни уничтожили, природу загадили. Я в поселке на каждом партсобрании выступал.
     -Наверное, не во всех институтах требуют зубрешки, - засомневался Михаил, имевший за плечами военное училище.
     -Во всех, - категорично заявил Павел, имевший за плечами школу механизаторов.
     -Я в партии не был, - возразил Рудольф. – Ты-то чего добился своей критикой?
     -Я все сделал, чтобы развалить КПСС, - отвечал Павел с решительным блеском синих глаз, изобразив на лице волевое выражение.
     -Это же смешно! – заметил Рудольф, но глаза его не смеялись.
   За столом установилась тишина. Наконец Валентина нашлась:
     -Хватит вам! Вчера ругались, и сегодня…
     -Нет, ты послушай, что он говорит! – апеллировал Павел к жене.
     -Сам послушай, - мудро парировала та.
     -Как ты относишься к Горбачеву? – сменил тему Михаил.
     -Это умнейший человек, - последовал незамедлительный ответ Павла, - а с Гайдарами мы далеко не уедем.
     -Здесь ли об этом рассуждать? – вновь загорячился Рудольф. – Не просто страну, шедшую под управлением обещалкиных, повернуть в русло открытого рынка. Мы же не хотим ни вперед ни назад, но с высоты собственного курятника не прочь обгадить орлиный размах преобразований.
     -Так превратили страну в курятник, - немедленно и спокойно возразил Павел, но от волнения привстал с табурета. Однако из-за стола он не вышел, а взял бутылку, налил только себе, провозгласил менторским тоном:
     -Изучи десять христианских заповедей и выполняй – вот основа жизни.
     -Кроме Библии и книг не надо бы, - высказалась Августа.
     -Что мы за еврейские выдумки держимся? – горячился Рудольф. – Десять заповедей Моисей написал, Христос их лишь дополнил. Но в современной жизни даже учения еврея-Маркса оказалось маловато.
     -Ты трудись на земле, производи хлеб и мясо, а не химию. Тогда поймешь.
     -Это же чушь пещерная! – возмутился Рудольф.
     -Послал же Бог братца! – не менее возмущено вскричал Павел.
     -Паша! Хватит тебе. Столько лет не виделись, и одна ругань, - вмешалась хозяйка.
     -Чтоб еще столько не видеться, - разошелся хозяин. – Ничего в жизни не сделал, а берется учить. За что ни возьмется – делает на авось. У матери в любимчиках рос. Крышу на дому покрыл криво, печь принялся переделывать: все развалил. Я заехал, мать сидит ни жива ни мертва. Пришлось за кирпичом срочно ехать.
     -Мать говорила, что печь хорошо топилась, - вспомнил Михаил.
     -Она сама настояла, чтобы я делал, - оправдывался Рудольф. – Вот я и взялся после института в свой первый производственный отпуск. Смелым был. Разобрал старую, зарисовал в тетрадь конструкцию. Сложил новую, затопил и в город. Говорят, русскую печь не каждый печник сложит.
     -Экая дубина, - проворчал Михаил.
     -Про то и говорят, - цеплялся Павел.
     -Ну, тебе не угодишь, - заговорил Рудольф спокойно. – По-твоему как? Человек не зря прожил жизнь, если построил дом, вырастил дерево, воспитал сына.
     -Да-а, - последовал ответ.
     -Дачный дом я построил самостоятельно, на участке две яблоньки вырастил, сына воспитал.
     -Вот так воспитал! – последовала ироническая реплика критикана, и застолье притихло. В это время Рудольф полнился горечью оголтелой критики. Наконец он заговорил тихо с надрывом:
     -Эх, Павел-Павел! В наше-то время разве в разводах суть? Мне было труднее вашего: не со мной сын рос, но для меня он всегда на первом месте. Он вот непьющий, после армии и курить бросил. Вы-то можетеле ли похвалиться тем же?
     -Дубина ты вязовая, - проворчал Михаил.
   Миланов выскользнул из-за стола на улицу с тоскливой мыслию: «Какой идиотизм трезвому наблюдать пьяное застолье».
   После возвращения из поселка в фермерское хозяйство Миланов собрался в дорогу и улегся спать пораньше. В голове у него гудело от милкоевщины, и всю ночь снился какой-то бред. Будто едет он куда-то, ощущая тесноту в городском транспорте, страдая от назойливости пассажиров:
     -Никакого порядка не стало. Эх, Сталина бы! Он бы прекратил безобразия. Гитлер вот какой порядок создал, там и сейчас строго. Нам бы закон, чтобы за воровство руку рубить, за неисполнение служебных обязанностей расстреливать на месте.
     -Тогда бы ходили все безрукие, - шутил Миланов в сновидении.
Вот в его сознании во сне вновь чей-то голос зазвучал:
     -Когда на землю прилетали боги, они немало создали чудесных творений. Но главное творение – человек.
   Проснулся Миланов чуть свет, потихонечку собрался и, не разбудив хозяйку, отправился восвояси. Прикрепив весла и ружье в чехле к борту лодки, он отчалил и решил пройти пологий речной перекат по воде и по мере ускорения течения сбавлял обороты лодочного мотора. Возможно, поэтому в желобе водосброса он не сумел сманеврировать. Лодку развернуло, швырнуло, перевернуло, выплюнуло в знакомый омут. В мгновение ока оказался он в воде. Ухватившись за капроновый фал, он плыл рядом с лодкой, радуясь надежности пробкового жилета.
   Подплыв к берегу, Миланов подтянул лодку, перевернул ее в надлежащее состояние. Зрелище было печальным: мотор сорвало, рюкзак унесло. Но он принял это за неизбежный итог кораблекрушения. Когда же он надел выжатые трусы и майку, то осознал гибельность последствий случившегося. Хоть в лодке на веслах идти до поселка в мокрой одежде по продуваемой низинными ветерками реке, хоть без лодки пешком по стылой весенней слякоти – результат для его здоровья будет плачевным и в том и в другом случае.
   Да-а. Купание в весенней реке – вещь серьезная. С утра стоял легкий морозец. Солнце только-только показалось над дальней гривой тайги. А в глухой местности на берегу реки замерзал человек. Он уселся нагишом на пробковый пояс, обхватив колени руками, пытаясь согреться под тщательно отжатой фуфайкой.
   Когда Сашу Федулину прогнали с подворья Кирпичевых, она заявилась домой возбужденная, принялась переодеваться.
     -Куда ты напяливаешь сто одежек и все без застежек? – поинтересовалась ее мать, услышав в ответ:
     -Никуда. Я с ним приду.
   Человека вело звериное чутье. Саша шла по наитию. Вот изгородь, ласковая собачонка у крыльца, доверчивые овцы и добрая корова у стога сена. Она закопалась в сено и сладко заснула. Ее разбудила предрассветная прохлада, а звук лодочного мотора сорвал с лежки, бросил к берегу. Саша бежала изо всех сил, но не успела. Лодка споро пожирала расстояние. Напрасно она кричала, прыгала на берегу, он не оглянулся. Саша потерянно отправилась по берегу вслед за ним. Вскоре ее кулеобразная от многочисленных одежек фигура затерялась в предрассветном мареве.
   Владимир Миланов, проклиная судьбу, ладил на берегу костер, ворочая для сугрева  валежины потяжелее. Он уже пытался развести огонь с помощью патронов и уцелевшего ружья, но в фуфайке не удалось найти клок сухой ваты для запыживания в патроне щепотки пороха. И вот он ворочал валежины, возился с ружьем, сжег несколько патронов, а огня не добыл. Вдруг чей-то взгляд его остановил. Владимир оглянулся. Перед ним стояла та ненормальная, что вчера кинула в него хворостиной.
   На мгновение остолбенев, Владимир обжегся мыслью, что это само провиденье дает ему шанс на спасение. Он подошел к преследовательнице, скинул с себя влажную фуфайку, протянул как подарок. Саша охотно последовала примеру, протянув в ответ свою фуфайку: рваную, но сухую! И вот запылал костер, одежки подсыхали, «Робинзон» нагишом в женской фуфайке грелся у огня. Он праздновал спасение и не спешил с принятием дальнейших решений. Стоит ли говорить, что Сашеньке пришло на ум тоже раздеться и развесить одежки по кустам. В мокрой фуфайке она лезла поближе к огню. Что с ненормальной возьмешь? Не долго думая, Владимир облачился в сухое женское белье, благо его было на троих. Спутница тотчас последовала его примеру.
   Прогревшись до чихания, Миланов сидел у костра, прокручивая в памяти перипетии путешествия. Ему вспомнились проезды Рудольфа Милкоева при спуске лодки на воду о необходимости иметь в ней НЗ. Ринувшись к лодке, он молил небо, чтобы в каждой шутке была доля правды. И что же? В носовой части самодельной лодки, где в пенопластовой перегородке была вырезана ниша, оказался сверток с фляжкой, кружкой, куском сала и парой сухарей.
     -Спасибо, Рудольф! – проговорил Миланов, наливая порцию спиртного в кружку. И тут он ощутил, что пить нет ни малейшего желания. Однако в данной ситуации выпит было необходимо.
   Одежки просохли и вновь служили своему хозяину, солнце пригревало, но возлюбленная парочка не спешила покинуть кострище. Лишь пополудни, замаскировав лодку, отправился Владимир Миланов вслед за спасительницей. Вопреки опасениям за способности Саши ориентироваться на местности, он вскоре разглядел за леском очертания поселка.
   У Федулиных Миланов и смеясь, и хмурясь, поведал о собственных злоключениях, подмечая, что тетка Настя, вроде бы, ожидала его появления. Во всяком случае она тотчас подала ему приготовленную заварку трав, затем повела в только что протопленную баню, - ты, мил человек, не отталкивай ее, - заговорила о дочери. – Она в здравом-то уме и с ребенком гнездо совьет. А в теперешнем виде пропадет без меня. И не сумлевайся: она – девка чистая. Тебя, вишь, выбрала. Тебя никто здесь не обговорит, никто ведать не будет.
   Миланов смолчал, что уже не оттолкнул бедняжку.
   Малость потемпературив, с коростой простуды на губах отлеживался Владимир Миланов у Федулиных, удивляясь превратностям судьбы и способностям Сашеньки пробуждать его мужские желания. Однако ж город все настойчивее звал к себе. Однажды поутру он выскользнул из гостеприимного дома, не разбудив и не попрощавшись с любезной спасительницей.
     -Дай Бог тебе здоровья. Ни печалься об нас. Живи себе семьей мирно, - напутствовала его тетка Настя.
   В вагоне пригородной Миланов сидел у окна и размышлял о случившемся. На душе у него было грустно и тепло. Вспомнились описания из романа Вячеслава Шишкова «Угрюм-река», где Прохор Громов встречается с таежной неожиданностью и мимолетной любовью Синильгой.
     -Привет! Ты откуда?
   Перед Милановым стоял Рудольф Куприянович Милкоев и улыбался.
     -Красив, - хохотнул он. – Я тебя сразу-то и не признал. В соседний вагон садился, показалось, кто-то знакомый промелькнул.
   Владимир рассказал другу о своих мытарствах, попросив не говорить в городе о Федулиных. Рудольф предложил Владимиру пройти в вагон, где была его поклажа.
     -В вагон родственники посадили всем гамузом, а дальше мне одному управляться с этим добром, - рассмеялся он.
   Ну, что мог думать Владимир Миланов после увиденного насчет Милкоевых! В итоге резкой и безапелляционной критики городского брата сельский труженик Павел Милкоев щедро одарил его продуктами со своего крестьянского подворья.
   О, русская душа! Кого жалеем, того бьем.


                4

   Стоял летний день. Свежий ветер срывал белые лепестки черемух да яблонь-ранеток, создавая на сером асфальте причудливые аппликации.
   Перекресток городской улицы жил заботами рабочего дня. Спешили люди, спешили машины, подчиненные рабочему ритму светофора. В спешке из просторной сумки домохозяйки выпрыгнул-выпал крошечный утенок. Он посеменил на малюсеньких оранжевых лапках наперерез автомобилям, фыркавшим в ожидании разрешающего знака светофора. В голове людей, видевших эту сцену, рисовались отвратительные картины задавленных автомобильными колесами размазанных по асфальту неосторожных кошек и собак. От пухлого создания природы, катившегося желтеньким одуванчиком, в любое мгновение могло остаться лишь мокрое пятно. Как остановить дамоклов меч? Как превратить сигнал светофора, разрешающий движение транспорта, в запрещающий? Светофор сработал, машины пошли, в сердцах людей защемило. Пошли стальные монстры многорядным строем. Но как они шли!
   Ближний к перекрестку и утенку четырехрядный поток покатил на переезд общим фронтом с равнением на крайний левый ряд. Общий шум колес спугнул утенка на проезжую часть встречного движения. А сюда из-за перекрестка надвигался новый многорядный автомобильный дракон. Но озарение божественного начала уже осветило души людей. Шофер «Волги», шедшей в левом крайнем ряду, бросил машину вперед, обогнул глупого пухлячка так, что тому от шума колес пришлось бежать в сторону дорожной бровки.
   Если бы из хозяйственной сумки под колеса машин выпало и покатилось яйцо любой величины любой заморской птицы, никто бы за его судьбу не стал переживать. Но здесь новорожденное созданье бежало, подчиненное инстинкту самосохранения, и клювиком тревожно шевелило, взывая о помощи.
   И ни один шофер не посмел объехать беззащитную кроху со стороны тротуарной бровки. Наконец, на проезжей части крайней правой полосы движения утенка подхватил на руки добрый мальчик, отважно подбежавший к несмышленышу.
   Этой ночью Надежде Милановой снились кошмары. Она проснулась, тотчас встревожившись от тишины в квартире, поднялась с постели, проскользнула в детскую к кроватке сынишки. Слава Богу! Андрейка сладко спал, спокойно посапывая. Больше недели малыша мучила привязчивая болезнь – коклюш. Видимо, и этой ночью ребенку не спалось, поскольку вот отец в детской и спит рядом с Толей: ее старшим мальчиком. Ах, Владимир, муж разлюбезный. Он для нее после стольких испытаний стал как бы частичкой ее самое. Успокоившись, Надежда прошла на кухню. Было довольно рано, но спать уже не хотелось. Она присела у бара и задумалась. Мысли были там, где спали три любимых человека, три мира, составляющие мир Надежды.
   Из детской комнаты в ванну прошлепали босые ноги. Кто это, Толя или Владимир? Оба в ее сердце. Странно сказать, но ей иногда кажется, что Владимир тоже ее взрослый ребенок. На кухню, утираясь полотенцем, зашел Толя. Как он вырос за зиму! До самостоятельной жизни парню остался год учебы в школе. Он уже профессию выбрал, чтобы работать рядом с отчимом. Тянется ее первенец к отчиму так, как к родным отцам не тянутся.
     -Мам, мне бы плавки новые, - говорит сын нарочито незначительным тоном.
   Надежда вздохнула из-за необходимости принимать отрицательное решение.
     -Нет, сынок; этим летом придется в прошлогодних купаться.
     -Да-а, на отдыхаловку, - ворчит парень.
     -Какая отдыхаловка! – возражает мать. – Теперь не до отдыхаловки. Сегодня надо бы с отцом на участок съездить картошку прополоть.
     -Ты же обещала на этот выходной, - не соглашается Толя.
     -На даче будет тебе и пляж и река, - отвечает мать, но сын ушел в проходную комнату, не дожидаясь ее ответа.
   В это время Владимир не спал и слышал разговор Надежды с сыном. Ясно, что без него такой вопрос не решиться. Одевшись, умывшись, он проследовал на кухню, на ходу адресуясь к пасынку:
     -Не иначе, мать решила нас сегодня собственноручной выпечкой накормить.
   С этими словами он подошел к жене, месившей тесто, полуобнял за плечи, поцеловав в щеку. Ощутив ее отрешенную напряженность, Владимир удалился в детскую к спящему малышу. Андрейка разметался во сне; и отцу вздумалось прикрыть голыша простынкой.
   Ребенок от прикосновения проснулся, скривился, собираясь захныкать. Над ним загукал, заулыбался родной человек, легонечко потормошил. Его подхватили сильные ласковые руки, поцеловали добрые губы.
   В чистой рубашонке маленький человек на руках отца появился в кухне.
     -Поцелуй маму, - помогал Владимир малышу дотянуться до мамы.
   Надежда притронулась к сынишке лишь локтями. Ее взгляд потеплел.
     -Пойдем, братика поцелуем, - предложил Владимир и направился к Толе. – У Андрейки большой умный братик. Андрейка тоже вырастет большим и умным.
   Толя уже морщился от «внимания» братишки, который зацепился одной ручонкой ему за волосы, другой тянулся к книге. От этого карапуза Толе были одни неприятности, и старший брат не церемонился с младшим. Но слова отчима сейчас повернули настроение. Толя взял Андрейку на руки, стал показывать в книге немногочисленные картинки.
     -У! – загудел ребенок, тыча пальчиком.
     -Ну, два братца. Пройдем сегодня купаться? – выдал Владимир намек.
     -Надо бы картошку прополоть, - тотчас отозвалась Надежда.
     -Хорошо, - подхватил Владимир. – А что, если всей семьей? Там покупаемся, позагораем. Днем ведь жарко работать. Мы с Толей сегодня к вечеру тебе поможем на грядках, а картошку завтра утром тяпками пройдем. Как ты, Анатолий, считаешь?
   Толя молчал. Парень сейчас думал о том, что не плохо бы этим летом устроиться куда-нибудь поработать.
Владимир, видя задумчивость пасынка, продолжил разговор на тему выходного дня:
     -В наших местах отдыхаловка – что надо. Туда из города компаниями с палатками едут.
   Надежда в проеме кухонных дверей благодарно смотрела на рассуждающего супруга, непроизвольно кивая головой в знак согласия.
   И вот они после завтрака всей семьей выехали в садоводческое общество. В электричке за разговорами доехали быстро и, как только дошли до участка, сразу собрались на реку. Здесь Миланов уединился в тени ивняка. День был пригожим, но загорать не хотелось, равно, как не хотелось что-либо делать. Даже заветная тетрадь, которую он прихватил с собой, лежала без дела. Тем временем в мелководьи Андрейка на руках мамы визжал от удовольствия пребывания в воде, а Толя уже накупался и загорал. Вскоре Надежда с ребенком поднялась к мужу, брызнула на мужа с ладошки.
     -Что заскучал?
     -Вспомнил, как тонул по весне.
     -Фу, не приведи Господи! Я чуть в обморок ни упала, увидев твои губы.
     -Хорошо, наружу полезло. Если бы вовнутрь, пришлось бы искать тебе другого мужа.
     -Что за страсти у тебя на уме? – встревожилась Надежда. Ей не хотелось заострять внимание на неприятных воспоминаниях. Владимиру и так от жизни досталось немало невзгод, но он мужественно переносит удары судьбы и не бросает изнуряющего увлечения литературным творчеством.
   В только что состоявшемся разговоре с женой Миланов вдруг нашел второй план. Ему пришла в голову мысль изложить на бумагу свои весенние любовные приключения. Не будет же он писать, что от всей весенней истории осталась в памяти одна горечь. Когда он съездил за замаскированной в лесу лодкой и зашел к Федулиным, тетка Настя встретила его отчужденно. Главное же было в том, что ненормальная Сашенька вовсе не признала в нем милого дружка. А вздох тетки Насти: «Слава Богу, понесла девка», резанул мужское самолюбие. Он, причастный к богоугодному делу, был здесь чужим. Тогда он твердо решил в дальнейшем не расточать свои чувства по прихоти других.
   Закрыв тетрадь, Владимир Миланов отправился купаться. Прогретая вода ласково приняла его в объятья. И не заметно для себя заплыл он на середину реки, успокоенную скудностью летнего притока да ближней дамбой. В этом царстве водного покоя Владимир раскинулся на спине, сохраняя плавучесть за счет работы ногами. Солнце ударило в глаза, требуя от всего живого покорности. В поднебесном мареве плавало несколько бесформенных тучек. Одна из них прикрыла расплавленный солнечный диск, и Владимир устремил взгляд навстречу всеобъемлющему космическому Началу. Ему представилась беспредельность синевы, уходящей за земные пределы и несущей плывущего человека песчинкой безграничного бытия. Так что же из себя представляет Человек – этот вечный пленник духовного истока Вселенского Разума?
   Искупавшись, Миланов вернулся на берег к жене под бок. Вот он, его причал. Все истоки человеческого высоконравственного поведения зарождаются в семье, поэтому первейшая задача мужчины – быть духовной опорой семьи.
   Надежда, передав мужу ребенка, побежала купаться.
   «Ну, как девчонка», - подумалось ему. Он взял сынишку за руку и тихо побрел по прибрежной лужайке.
   Андрейка шел и крутил головой, отвлекался на бабочек, поминутно наклонялся за какой-нибудь былинкой, что-то подолгу разглядывал, восторгался увиденным.
   «Да, - подумалось Миланову, - сыну Творец вложил мужское активное начало. Если женское начало предназначено для закрепления эволюционных качеств, достигаемых мужской особью за счет генетического кода наследственности и сознательного риска при поисках новых форм существования, то грех требовать от женщин равенства в борьбе за выживание. Но коммунистическая идея равенства оказалась обольстительной. Женщина вкусила плод лидерства. И в дело воспитания детей социализм внес не содружество супругов, но соперничество. Появились рьяные мамаши, считающие целью своей жизни не воспитание детей, а доказательство собственной общественной значимости. Вот и пошло, что каждое упущение мужа, каждая его слабость вызывала у эмансипированной жены не чувство сострадания и желания помочь близкому человеку, но желание положить недостатки мужа в копилку своего женского превосходства. Вырастали дети в атмосфере эмансипации, а по сути в атмосфере безвольного мужского начала. В человеческом обществе пошли сбои эволюционного развития. И хорошо, что уклад общественной жизни круто повернулся в сторону частной собственности. Теперь на смену своеволию и показушности идет эпоха конкурентной борьбы в экономике, когда каждый человек ценится за личные качества и способности к труду, а не по принципу надуманных показателей верности партийным идеям».
   Вернулись Милановы домой отдохнувшие морально и физически, а дома их ждала открытка с приглашением на свадьбу Любы с Сашей.
     -Кто же летом свадьбы справляет? – проворчал Владимир, прочитав текст послания.
     -Забыл! Саша военное училище окончил, - заметила жена.
     -Ах, да! Когда у них намечено!
     -Двадцатого. У Приваровых на даче.
     -Ты пойдешь?
     -Надо, - твердо отвечала Надежда.
   Владимир живо представил пейзаж в поместье финансового магната. Ему вспомнилась до противного деловая ухватистая гибкость хозяйки – Тамары Сергеевны. Но Люба! Чем она виновата!
   Свадебное торжество намечалось во второй половине дня, а невеста с утра порхала в цветастом сарафане, высматривая приезд жениха со свадебным кортежем. Вот уже принялись устанавливать столы. Сам Владимир Петрович Приваров, лучась улыбкой добродушия, расставлял их.
   Люба, устав ждать жениха, подошла к хозяйственному блоку, построенному год назад, но еще не отделанному. Здесь Миланов любовался своей работой плотника. Клеть блока осела, но ни единого элемента конструкции не перекосило. Люба бегло проследила за взглядом строителя, затем с задумчивым видом приблизилась к нему.
     -Что с тобой, Любовь моя? – спросил Владимир участливо.
     -Вы непременно должны меня выручить, - проговорила она с потаенной страстностью.
     -Клянусь, невеста  души моей. Для твоего счастья не пожалею своих сил.
     -Я специально врала, что не девочка, - проговорила Люба, решительно сверкнув глазами.
     -Начинать семейную жизнь со лжи не годится, - ответил Владимир, думая при этом: «Такая ложь легко простится».
   Он потупился и промолчал несколько мгновений, затем резко вскинул голову, повернулся к ней и трудно рассмеялся.
     -Ты очень романтична. Решила сделать негаданный подарок.
   Люба зарделась, но голову не опустила. Она лишь отвела взгляд.
   Владимир взял девушку под руку, направился с нею на заросший ивняком берег озерца.
   Уселись они в укромном месте, и Владимир заговорил, тщательно подбирая слова:
     -Для взаимоотношений между мужчиной и женщиной важнее верность духовная, нежели физическая. Коль ты решилась на трудный жизненный путь с избранником своим, то не стоит омрачать свой выбор романтическими историями. Твой обман Саша поймет, как испытание силы его любви. Он сделал свой выбор и доказал, что спутницу жизни выбрал не по ханжеским критериям, а по любви.
   Слушая назидательный монолог, Люба все дальше отодвигалась от проповедника. Наконец, она встала.
     -Надо же. Какой вы добрый, - вырвалось у девушки саркастическое. – И умный, - добавила она, но глаза ее в то время говорили о другом.
     -И старый, - грустно усмехнулся Владимир Миланов, поднимаясь с земли.
     -Ни сколечко! – искренне воскликнула Люба, порывисто поцеловала его и нервно упорхнула на дачу.
   Взяв в хозблоке прошлогоднюю удочку, Владимир ушел на место негаданного свидания.
   А на даче дело шло к застолью. Надежда хватилась мужа: - Володя-а! – послышался ее призыв.
   Владимир встал среди низкорослых кустов ивняка.
   Надежда разбежалась к нему по склону берега, упала на грудь.
     -Ты что скрываешься? Скоро подъедут. Господи! Догадался на пиджак сесть.
     -Жарко. Все равно за столом в рубашках придется сидеть, - проговорил он машинально, заученно.
   На свадьбе было шумно и весело. Новобрачных замучили криками: «Горько», тостам и здравницам не было конца. Владимир Миланов попросил слова. Тамада объявил не без иронии:
     -Слово для поздравления новобрачных имеет сибирский писатель.
     -Друзья! – начал Миланов. – Я предлагаю тост за прекрасную пару. Любочку я давно люблю и обожаю. Желаю им с Сашей здоровых, умных, красивых детей, как они сами. Ура!… Ой, горько! – спутался поздравитель, но его поняли правильно. 
       
       
      
             
    

 
                Книга вторая


ПУТЬ НАДЕЖДЫ

Глава первая

1
     Вот и сыграли свадьбу Любе – племяннице жены Владимира Миланова, стало поспокойнее у него на душе, но не надолго. В том же месяце устроился Владимир при помощи свояка на стройку поселкового коммерческого центра и первым делом навестил Федулиных. Мать Саши встретила его без восторга, но разрешила остановиться на постой, взяв обет молчания насчет эксперимента по восстановлению мозгов шизофренички дочери из безумия к осознанию женской доли. Пришлось ему смириться с ролью шприца и изображать перед весенней любовницей постороннего человека. Это проделать удалось довольно легко, поскольку он целыми днями пропадал на стройке и виделся с Сашей редко. Однако мысль об отцовстве вынашиваемого повернутой девахой ребенка не давала Владимиру покоя, заставляя озаботиться за дальнейшую судьбу своей тайной пассии.
     Коль скоро в качестве постояльца Федулиных Владимир Миланов избегал общения с Сашей, то после рабочей недели он тотчас поехал в город и в вагоне электрички разговорился с напарником по работе, избегая в дружеской беседе затрагивать любовные темы. Но Рудольфу Милкоеву вздумалось перевести разговор на воспоминание про путешествие по весенней реке в таежное урочище своего старшего брата, которое закончилось для Владимира Миланова любовными перипетиями.
       -Узнала она тебя? – поинтересовался он о Саше.
       -Не осталось у нее никакого понятия, - досадливо проговорил Владимир и уставился в окно.
     Отметив изменение состояния своего товарища с оживленного на мрачное, Рудольф дипломатично углубился в содержание газеты. Владимир же тем временем мысленно костерил себя за прежнюю откровенность перед другом о своих любовных приключениях. Надо было ему весной по совету Анастасии Петровны Федулиной не мечтать о возобновлении интимных взаимоотношений с ее дочерью. Только ведь сердцу не прикажешь. Благодаря встрече с таежной спасительницей-Синильгой - как для себя прозвал Владимир Миланов Сашу Федулину - проснулось в нем вечное излюбленное влечение мужчины к женщине, беззаветно отдавшей себя своему избраннику. Теперь при одной только мысли о случившемся на него накатывала волна светлой грусти.
     Надежда Миланова моменты грустной задумчивости мужа объясняла его тягой к литературному творчеству и не считала нужным беспокоиться, памятуя, насколько легко и мудро решает Владимир в периоды творческого горения любые житейкие проблемы. Вот и сейчас, лишь только муж приехал с работы, завела она с ним разговор о наболевшем:
       -Взял бы Толю с собой хотя бы на недельку.
       -Нет, Надя, - поспешно возразил Владимир, да вовремя спохватился и с озабоченным видом принялся объяснять жене мотивы своего решения: - На стройке в его возрасте опасно, а без дела там болтаться негде и не с кем.
       -Боюсь, за лето без тебя он развольничается, - вздохнула Надежда.
     Владимир прикинул в уме ситуацию, представил себя на месте пасынка, проговорил с улыбкой:
       -Не развольничается.
     Заметив, что жене не до улыбок, он полуобнял ее за плечи и принялся излагать свою точку зрения:
       -Казалось бы: Сплошное баловство, что твоя мать подарила внуку на шестнадцатилетие иномарку. Да ведь машина-то подержанная, требует постоянного ухода. Тем не менее Толя с удовольствием занимается ею, изображая перед бабушкой бывалого шофера под присмотром дедушки. Так что ничего с ним не случится, потому что без деда ему далеко не уехать.               

                2
На стройке пошли перебои со стройматериалами, у Влади¬мира Миланова появилось свободное время, и однажды по просьбе квар¬тирной хозяйки он с утра взялся за изготовление деревянной подставки под ведра. Деревообрабатывающий инструмент в доме нашелся, да оказался в таком состоянии, что на его наладку и заточку ушло почти полдня. Естественно, что женщине столь неспешное выполнение заказа показалось проволочкой дела. Стесняясь выказать квартиранту неудовольствие затяжкой работ, Анастасия шумнула на дочь, которая после завтрака вновь улеглась на свой диванчик досматривать сны.
– Хватит дрыхнуть! Иди у коровы навоз убери, - распорядилась она.
Однако приказной тон матери Саше с некоторых пор стал не по ду¬ше. Потому-то от окрика она демонстративно повернулась на другой бок лицом к спинке дивана.
– Иди, моя хорошая, вычисти стойло, пока корова пасется на привя¬зи, – сменила хозяйка тактику, и Саша тотчас поднялась и направилась на выход. Поскольку спала она в одежках, то в прихожей лишь сме¬нила туфли на сапоги, а на плечи поверх кофты надела куртку.
– Куда ты вырядилась! – удивилась Анастасия. – На улице теплее, чем в избе.
– Сама-то весь день в фуфайке ходишь, – возразила на это Саша и вышла. Вскоре хозяйка,  сняв-таки фуфайку, пошла на огород. Оставшись один, Владимир сноровисто сработал немудреное изделие. Когда хозяйка вернулась готовить обед, по ее одобрительному взгляду он догадался о высокой оценке своего труда.
Сготовив обед и накормив работника, Анастасия ушла в переднюю комнату. Тем временем Владимир присел в прихожей на только что сработанную подставку.  Здесь он расслышал со двора мычание коровы, сопровожда¬емое возгласом Саши: – Стой, кому говорят! – Затем звякнула цепь, скрипнула входная дверь.
Саша заявилась на порог, и мать вышла к ней в прихожую.
– Ты зачем корову завела? – попеняла она.
– Ее пауты замучили.
– Попаси у реки, где ветерок.
– Там трава плохая, она не ест, а дальше на луг я боюсь гнать.
         – Отведи тогда ее хоть на заулок. Пусть на цепи попасется, – посоветовала мать дочери.
– Да! Удержишь ее! – возразила Саша. – Вбей хоть ка¬кой штырь, все равно вырвет,  если вздумает домой убежать.
– Экая здоровущая холера! – вскричала тетка Настя. – Это пото¬му, что второй год миндальничает и не телится. Все прошлое лето раз¬гуливала как барыня, с быком только по осени походилась. Поэтому ны¬нче ей срок телиться среди лета. Наплевать, пусть хоть в зиму, лишь бы отелилась. Вот по времени близко уже, а признаков что-то не ви¬дать. Молоко-то должно бы уже горчить. Хорошо, хоть не стала запус¬кать. Много ли вчера вечером надоила?
– Трехлитровую банку, – отвечала хозяйская дочь в полном осоз¬нании беседы на тему животноводства.
– И я утром не более того, – сокрушается хозяйка перед нею и начинает объяснять, какие признаки стельности коровы надо знать.
Однако Саша дальнейшие рассуждения матери слушать не пожелала и прошла на кухню, чтобы отобедать.
Оставив дочь в покое, Анастасия прошла в комнату. Но как только та после обеда пришла на свой неизменный диван, она вновь прйступила к ней с вопросами:
– Куда булку хлеба из кастрюли извела?
– Нежданке скормила.
– Совсем с ума сошла! Этак молоко золотое будет. Для коровы летом лучший хлеб – трава, а зимой – сено. Не хочешь ее пасти, по¬коси ей травы.
Саша согласилась с доводами матери и отправилась на улицу.
– Она косить умеет! – вступил постоялец в разговор, как только за вышедшей закрылась двер.
– Прямо! – возразила Анастасия. – Тяпает, как попало.
– А ведь она стала все понимать, – задумчиво проговорил Владимир и загрустил от мысли о безвозвратности былого любовного безрас¬судства Саши.
– В восьмом классе с нею случилось, – пустилась тетка Настя в откровения. – Она со школьной подругой была очень близка, а та весной переехала в город. Вот Саша и затосковала, запсиховала: какая-то раздражительность у нее появилась и агрессивность. То с мальчишками подерется, то еще чего вытворит. Мне сказали, что дочь надо свозить в город, а там ее сразу забрали на ле¬чение. Поначалу я к ней ездила каждую неделю. Вроде, спокойнее она сделалась, но стала ко всему равнодушная. Через четыре года забрала я Сашу домой. Ведь из нее бессмысленную скотину делали!  Разве это лечение!
Выслушав сию повесть, Владимир Миланов вздохнул и отправился на строй¬ку. Когда он в летних сумерках вернулся на ночлег, то застал хозяй¬ку за перетаскиванием досок от баньки к дому.
– Хочу крыльцо переделать, – похвалилась она.
Обговорив заказ, Владимир вошел в предбанник и, включив свет, увидел на столике бутылку водки.
– Это откуда? – вышел он с бутылкой в руке.
– За сегодняшнюю работу, – последовал ответ.
– Ну, знаешь! Я помогал не из-за бутылки, – возмутился он.
– Заработал – бери, – вынесла хозяйка окончательный вердикт.
– Ладно, спасибо, – ответил постоялец с кислой миной.

3
При очередном срыве строительных работ на Владимира Миланова на-валилась зеленая тоска, и он поехал в город. Явился он на городсую квартиру среди бела дня, но жена оказалась дома, и ему пришлось с порога объя¬снять причину внепланового приезда.
– Что случилось? – всполошилась Надежда.
– Да-а! – раздраженно выдохнул Владимир в ответ. – Твой Приваров поломал нам весь рабочий график.
После этого сообщения он разулся и спокойно прошел в ванную ком-нату, не обращая внимания на помрачневшую жену, у которой слова мужа вызвали гамму чувств. Подготовив смену белья, она прошла к нему, села на край ванны, спросила с подначкой:
– А вы что же без Владимира Петровича работать не можете?
Владимиру из-за мыльной пены, попавшей в глаза, не до разговоров, и он буркнул в ответ: – Наш свояк кирпич со стройки кому-то в город отправил, – и тотчас уловил, как от его сообщения жена аж дышать перестала, а потому срочно обмыл лицо, чтобы взглянуть на свою благоверную. Увидев, что Надежда сидит, словно набрав в рот воды, он, с целью вывода ее из шокового состояния, принялся объяс¬нять технологию строительных взаимоотношений: – Кирпич на следующей неделе нам завезут, и каменщики вернутся.
Ситуация с работой мужа прояснилась, Надежда ожила и, не говоря ни слова, ушла на телефон. Едва набрав номер, она выкрикнула:
– Владимир Петрович! – затем добавила спокойнее: – Это я.
В ответ телефонная трубка донесла  радостный голос Приварова.
– Надежда!   Рад тебя слышать,  – бодро приветствовал он свояченицу. – Какие у тебя заботы?  Какие проблемы?  – посыпались дежурные вопросы.
– Володя приехал, говорит, что работы приостановлены, – приня¬лась Надежда объяснять суть своих огорчений. Но на другом конце связи как только уловили слово «работы», так немедленно удалились в иной разговор с каким-то посетителем. И все же голос Приварова  вернулся к позвонившей, но лишь для того,  чтобы сообщить:  – Подожди: Надо срочно по сотовому позвонить.
Когда Надежда дождалась возвращения телефонного собеседника, того словно подменили.
– Да,  слушаю тебя!  – сухо прозвучало в трубке.
– Володя говорит... – вновь взялась она изливать душу.
– А-а, Владимир!  – вспомнил Приваров.  – Где он?
– Моется в ванной, – призналась Надежда. – Это правда насчет кирпича? – спросила без обиняков.
– Так надо, – твердо отвечал телефонный собеседник.  – За зарп¬лату мужа не переживай. По осени мы ему сделаем повышение и возьмем в фирму на постоянную работу,  –  пообещал  он и распрощался.
Успокоившись заявлением Приварова, Надежда ушла по делам. Владимир же остался без обычного внимания жены, а потому после ванной почувствовал себя неуютно. Однако вскоре жена ве¬рнулась с сынишкой, и тот быстро поднял настроение, подбежав к отцу и попросившись на руки.
Андрейке исполнилось два года,  и он очень любил поговорить.  Сейчас о чем-то пролепетав,  он соскользнул с рук отца на пол, выудил из своей кроватки машинку, приволок ее,  стал что-то объяснять. Тут обнаружилось, что ребенку необходимо сменить штанишки.
– Кто пись-пись будет проситься? – упрекнул папа сына, переодевая его.
– Пись-пись,  – подтвердил карапуз, цепляясь рученками за покрывало на диване и ускользая из рук отца. Не ребенок, а юла.
Пока сын отвлекал отца от мрачных дум, Надежда прошлась по магазинам. Вернувшись с покупками, предложила мужу:
 – Погуляйте, а я в квартире приберусь..
Владимир  молчком собрал Андрея и вышел из дома. Идут они по тротуару, держась за руки, вернее отец держит ручонку малыша, не позволяя ему падать. Сынишка же семенит ноженками, не поспевая за папой, тем не менее поминутно отвлекается то трещинкой в асфальте, то камушком, на который следует наступить.
         - Что тебе не идется спокойно! – сердится Владимир на сына, беря его на руки. Ему бы гулять с ребенком да радоваться, но засела в голове у него мысль, что не рада жена его внезапному приезду, а потому надо ехать обратно. С этим решением дозвонился он с телефон-автомата до напарника по поселковому строительству и повел речь о сенокосных делах.
          - А тебе зачем? – удивился Рудольф.
– За постой Федулиным хочу отработать. Все равно на стройке пока делать нечего. Сегодня соберусь и поеду. Жене скажу, что созвонился с тобой, и ты велел начинать отделочные работы внутри первого этажа.
– Отделкой без нас займуться, - возразил Рудольф. – Однако поезжай, коли надо. Михаил сенозаготовку еще не начинал. Ему Павел должен скосить трактором. Так что лови момент, - весело проговорил он и, хмыкнув, повесил трубку.
       Скомкав прогулку с сыном, Владимир вернулся домой и вскоре выехал в путь.Всю дорогу досадовал он на себя из-за необходимости шефствовать над Сашей Федулиной и скрывать от жены свои благие намерения ради сохранения мира в семье. Мысль о том, что благородные дела не вершатся с помощью обмана и лжи, бередила совесть. И припомнились ему религиозные понятия насчет совести человека, которая является духовной субстанцией, вкладываемой в душу каждого, чтобы человек имел возможность обращаться за советом и помощью к Богу.

4
С Павлом Милкоевым Владимир договорился быстро, и на следующий же день с утра явились они на тракторе в фермерское хозяйство Михаила. А тот давно чаял помощи брата. Проинструктировав сына нас¬чет сенокосных дел, он повел Павла в дом. Так что Владимиру пришлось работать на тракторе «Беларусь» на пару с Петром Милкоевым. Вернулись они после косьбы усталые, но довольные результатами своего труда. На подворье их поджидала хозяйка с домашними ватрушками. Как Петр ни отнекивался, Наталья Дмитриевна настояла на своем.
– Успеешь к выпивке, сначала поешь, – попеняла она сыну..
Владимир незаметно для Натальи Дмитриевны подмигнул напарнику и поддержал ее, посоветовав: – Действительно, куда спешить, – но, как только она ушла, проговорил: – Давай сюда. По себе знаю, что на сытый желудок пить муторно.
– Ты совсем не пьешь? – поинтересовался Петр.
– Прямо! – промямлил Владимир. Он уже жевал только что испеченную лепешку с творожным верхом, недоумевая: как можно отказываться от подобной вкуснятины.
– Мое изделие попробуешъ? – предложил ему хозяин после того, как с ватрушками было покончено.
         -Какое изделие? – не понял Владимир.
         -Там отец с дядей Пашей весь день самогон дегустируют, а у тебя тут уже и места нет, – рассмеялся Петр, легонечко ткнув Владимиру Миланову пальцем в живот.
         - Для пары рюмашек место всегда найдется, – улыбнулся Владимир.
Они, весело переговариваясь, вошли в дом, где два братца Милкоевых после обеда поджидали их, как предлог для очередного застолья. Дело у Михаила с Павлом за выпивками не единожды доходило до песен, однако сейчас гармошка и балалайка отдыхали вместе с певцами. Но вот вернулись с покоса работники, хозяйка накрыла общий стол, и после принятия по рюмашке первача братья вспомнили о музыкальных инструментах.
– А ведь Владимир не слышал твоей песни, – обратился Павел к стар-шему брату, беря в руки гармошку.
– Начинай, – предложил Михаил гармонисту. Сам он ужеподобрал на балалайке нужный мажорный аккорд и, переждав проигрыш к мелодии песни "Ярославские ребята", запел:
– Мы – таежные ребята с берега глухой реки –      
Были юными когда-то. Эх! А теперь вот старики.   
Старики – народ бывалый. Им всегда во всем почет,
А в любви вот почему-то. Эх! Абсолютно не везет.
Слушал Владимир песню Милкоевых внимательно и с удовольствием, по¬дмечая, что у Михаила получилось нечто незамысловатое, но ядреное.
– В поле встретил я Дуняшку, там она полола лен.
Как увидел толсту ляжку. Эх! Стал в Дуняшку я влюблен.
Начинаю речь с подходом: Говорю – все в мире тлен.
А она мне отвечает: – "Убирайся, старый хрен".
А с другой договорился, сразу стала жизнь мила.
Но на свиданье не явился. Эх! Поясница подвела.
Манька встретилась у речки. Воду шла она носить.
Что-то дрогнуло сердечко. Я решился попросить.
Говорю ей: Дай! Родная! Говорит: – "Сейчас я дам".
И дала мне, озорная. Эх! Коромыслом по зубам.
Проклиная день и место, зажимая рот и нос,
Я домой к себе на место семеню, как битый пес.
Пристает жена упорно: – «Где ты, старый, так попал?»
Говорю: Сидел в уборной и нечаянно упал.
Говорит жена с презреньем: – "Полно, старая беда!"
Сама смотрит с подозреньем: не в дерьме ли борода.
Спать ложусь с своей старухой, приласкать ее спешу.
Она шепчет мне на ухо: – "Лучше спину почешу".
От такого обращенья хоть коровою реви.
Нет нам, старым, утешенья. Эх! Нет порядочной любви.;
– Вот это стихи! – воскликнул Владимир, желая польстить автору.
От похвалы Михаил заерзал на стуле, затем сообщил:
– Этой зимой написал. В Троицу у Павла спели, а поселковые спра-шивают: "Кто сочинил?" Братан им ответил: "Михаил". Они недоумевают: "Лермонтов, вроде бы, таких стихов не писал". А Павел и говорит: "Это мой брат Михаил написал".
В подтверждение такого факта Павел вновь наполнил стопки самогоном, тотчас выпив свою порцию. Видя это, Владимир засомневался насчет осуществимости сегодняшнего отъезда с Павлом в поселок. Однако стоило Наталье Дмитриевне намекнуть деверю, что пьяным лучше не ехать и остаться у них до утра, как Павел поднялся из-за стола и отправился к трактору. Он привычно завел двигатель, без проблем взоб¬рался в кабину, дождался пассажира и, включив фары, осторожно тронул¬ся в путь. Основательность его опьянения проявлялась лишь в из¬лишней осторожности и медлительности при управлении техникой.. Благодаря этому трактор шел строго по утренней колее, замедляя свой бег перед каждой мало-мальской канавкой.

5
По возвращении с покоса Владимир сразу завалился в постель и уснул, как провалился. Проснулся он ни свет ни заря с раскалывающими голову похмельными болями да с ощущением горькой сухости во рту. Угораздило же его вчера набратъся! А все из-за того, что уж очень легко пился "КВН" Милкоевых. Только ведь что входит в человека голубком, то чаще всего выходит чертом, и у него сейчас, как говорится, горели колосники. Выбравшись из-под одеяла, он долго пил воду прямо из ведра. Вскоре малость полегчало, и мысль заработала в направлении похмелья, однако было еще очень ра¬но. Пришлось Владимиру снова забраться в постель, где у него появились размыш¬ления насчет того, что в нынешние времена за самогон не ругают, и не пора ли переименовать этот налиток из "КВН" в "КВД" – коньяк, выгнан¬ный днем. Долго лежал он в полудреме, думая о подобной чепухе, пока ни вспомнил, что на стройке сегодня делать нечего, и можно повторить заезд на заимку. Взбодрившись от такой перспективы, он тотчас поднялся с постели, умылся из ведра, потом побрился в пред¬баннике и вышел на заулок, чтобы встретить новый день.
День вызревал теплым. Сейчас он только-только подымался под купол безоблачного неба первыми  отблесками зари. Но вот показалось солнце, и под его лучами каждый листочек деревьев, каждая травинка лугов заискрились капельками росы,  задышали свежестью летнего дня. Люди в поселке тоже подынимались ото сна и в заботах о хлебе насущном привычно вписывались в гармонию сенокосного дня.. Сосед Федулиных,  зата¬рахтев мотоциклом,  тем не менее не нарушил сельской идиллии,  коль скоро к нему вышла жена, уселась в люльку, и они укатили по сено¬косным делам. Вот на подворье Анастасия Федулина громыхнула помойным ведром,  затем звякнула цепью, направляясь с коровой к околице, чтобы оставить ее пастись на привязи. Вернувшись, она заглянула к бане, где сидел созерцатель природы.
         - Много ли вчера накосил? – спросила она.
         - Всю твою луговину, – равнодушно ответил постоялец, думая о своем.
         -Слава богу!  – облегченно вздохнула крестьянка,  с радостной тревогой думая, что при качественной сушке корове сена хватит на всю зиму.
         -А с сушкой нам сегодня поможешь? – робко попросила она.
         -Ах, теть Настя! – вздохнул Владимир. – Я ведь сегодня планировал гульнуть.
Тем временем к дому завернула крестьянская телега, влекомая мослатым мерином. На видавшей виды подводе сидел долговязый чернобровый мужик и круглолицая баба, разрез глаз которой свидетелъствовал, что татаро-монгольское нашествие и в Сибири принесло свои плоды.
Анастасия явно ожидала этого визита, коль скоро сразу подошла к приехавшим с деловым разговором, в результате которого возница выторговал у нее буты¬лку водки и передал ей вожжи со словами: – Вечером на обратном пу¬ти заберу, – а его жена засуетилась на ступеньках крыльца,  где по приезду расположилась с хозяйственной еумкой. Пошарив в недрах потрепанной кошелки, она извлекла стакан и кусок хлеба. Мужчи¬на, по опыту семейной жизни не надеясь на большее,  изобразил на лице недоумение и попросил:
– Петровна! Дай закусить.
Анастасия вынесла пару бутербродов из запасов, приготовленных для питания на покосах. Посетители опорожнили бутылку и отправились каждый в свою сторону: женщина – домой, а мужчина – на пригородную в район¬ное лесничество. После их ухода Анастасия заспешила со сборами, между делом оживив постояльца опохмелкой. Затем она разбудила дочь, и все вместе они выехали в путь. День обещал быть  жарким, но доехали они по утренней прохладе и по приезду, оставив выпряженного коня у телеги перед охапкой травы, вышли с шевелилками в руках на луговину, где скошенная  трава лежала на стерне ро¬вными лентами,  где ее требовалось разбить, повора-чивая к солнцу непросохшей стороной.
Ах, сенокосная пора!  Сколько о ней песен сложено,  сколько прозой напи¬сано! Каждый год приходит она к сельскому труженику желанной необ-ходимостью заготовки фуражных кормов, при которой не обой¬тись без косы и шевелилки. Эти ручные орудия труда в космический век воспевать, вроде бы, не логично.  Те же конные грабли да конные косилки появились более ста лет назад. И все же при любом развитии техни¬ки без литовки не выкосишь укромные бугристые места, без ручных грабель не соберешь сено в копны,  а шевелилка и вовсе является са¬мым древним орудием сенокосных дел. Сейчас Владимир Миланов шел с нею в руках, вспоминая детские навыки работы,  орудуя этой рогулькой,  сработанной из стволика молодой березки,  сноровисто продвигаясь по своему рядку вслед за женщинами.
К полудню все было перешевелено, и сенозаготовители выехали до¬мой. На подъезде к поселку проселочная дорога шла параллельно же-лезнодорожному пути. Проезжая мимо железнодорожного переезда, Владимир посмотрел на панораму строительства торгового це¬нтра.  Он знал, что Рудольф Милкоев начал внутреннюю отделку здания силами двух щуплых шабашников, однако сейчас на площадке ходили люди с солидными фигурами..
Не сказав Федулиным ни слова, Владимир спрыгнул с телеги и направится за переезд на стройплошадку.
– Куда это он? – удивилась Саша.
– Видишь!  Начальство приехало,  – догадалась ее мать.
               
                6
Поднявшись в верхнюю часть поселка, Владимир Миланов прошел к возводимому сельмагу через пустырь, примыкавший к железнодорожной насыпи. Людей на стройплощадке он не обнаружил, но у ее обочины приметил две автомашины. Зная, как Милкоев Рудольф жаждал приезда приемной комиссии, чтобы опроцентовать объемы выполненных работ, он поспешил на строительный объект. На подходе к зданию он был остановлен возгласом жены, призывно махавшей рукой из легкового автомобиля. Почувствовав себя пойманным с поличными, Владимир медленно направился в ее сторону. Ему предстояло обьяснение по поводу отсутствия на рабочем месте, а потому он на ходу лихора¬дочно придумывал ответы на возможные вопросы. К счастью, жена в машине была с сыном, который сидел за рулем с закрытыми глазами в позе уставшего бывалого шофера.
Оценив позу парня, Владимир предложил жене:
– Пойдем на стройку, пустъ отдыхает.
Надежда с улыбкой выбралась из салона автомашины и сразу взяла мужа под руку, но от вопроса не удержалась:
– Где ты был? – полюбопытничала она.
– На покосе. Помогал брату Рудольфа, – выдал Владимир правдоподобный от¬вет, ускоряя шаг в направлении к возводимому зданию в надежде уй¬ти от дальнейших распросов. И ему это удалось, потому что из здания показался Рудольф, который только как освободился от комис¬сии. При виде напарника по работе, идущего с женой под руку, он бы¬стро оценил ситуацию, поспешив на помощь с вопросом:
         - Как у братана дела?
Мысленно поблагодарив друга за сообразительность, Владимир сооб¬щил достоверное:
         -Скосили все. Осталось высушить.
       Теперь можно было не опасаться распросов жены, однако расслабляться тоже не следовало, а потому надлежало переключить внимание Надежды на семейные проблемы.
– Ты зачем заявилась? На кого Андрейку оставила? – насел Владимир на супругу с тревожными вопросами.
– Владимир Петрович попросил, а Андрея из садика мама заберет, – отве¬чала Надежда с таким видом, словно на уме у нее было что-то более важное, чем забота о младшем сыне.
Для Рудольфа ситуация с Милановыми прояснилась, и он со спокой¬ной совестью ушел к машинам, чтобы забраться в УАЗик. В его отсутствии Владимиру совершенно не улыбалось беседовать с женой о подробностях личного времяпровождения, и он направился было внутрь здания, но Надежда притормозила его за руку.
– Ты знаешь, что Владимир Петрович хочет с тобой поговорить о работе? – сообщила она с видом заговорщика.
– Насчет чего? – встревожился Владимир.
– Парень, который директором, уходит из фирмы. На его место Владимир Петрович хочет предложить тебя. Ты соглашайся, – попросила жена.
А Владимир Миланов давно согласен взвалить на себя любое ответственное дело. Но в данный момент нельзя ему бросать Федулиных с сенокосом на произвол судьбы.
– Будем думать, – проговорил Владимир с озабоченным видом, на что от жены получил незамедлительно: – О чем тут думать!
Возмутившись нерешительностью мужа, Надежда смотрит на него с недоумением, а он весело смеется ее возмущению, поскольку так приятно сознавать, что жена мечтает о том же, о чем мечтаешь сам.
– Хорошо, – поспешил Владимир успокоить жену, – но, чур, с бумагами будем вместе разбираться.
– Господи! Да за деньги я тебе хоть в чем помогу! – вдохновенно откровенничает Надежда и тем самым вновь веселит супруга и продолжает говорить, не обращая внимания на его смех.
– Нет, ты посмотри, как моя сестра живет с Владимиром Петровичем, и как у нас в квартире! – восклицает она с горечью, и Владимир хму¬рится. Он согласен с женою. Живут они, вернее, жили до этого года за чертой бедности, перебиваясь случайными заработками да помощью родителей. И все же более по инерции, чем осознанно, он возразил ей: – Не в деньгах счастье.
– Без денег счастье может быть только у повернутых, – ответила на это жена. Одернув мужа, она смотрит в сторону автомашин, где за ру¬лем легковушки сидит ее старший сын. Сейчас у матери одно на уме: сын закончил десятилетку, парня надо обуть-одеть в соответствии с возврастом, и все это легко осуществится, если муж возьмется за дела фирмы.
– Может, сейчас поедешь с нами в город? – предложила она.
– Зачем? – удивился он.
– Ну, здесь без тебя обойдутся, а там ты с Владимиром Петровичем занялся бы оформлением на должность, и за этот месяц тебе уже бы шел директорский оклад.
Ах, Надежда! Владимиру Миланову самому не терпелось заполучить доступ к расчетному счету фирмы. Однако на ближайшие дни у него зап-ланировано нечто другое, а потому он отнекивается довольно аргументированно:
– Не думаю, что в таком вопросе спешка уместна. Пусть Приваров за текущий квартал бухгалтерский баланс составляет с прежним директором.
– Как хочешь, – легко соглашается жена, поскольку уже добилась главного.
Тем временем приемная комиссия закончила осмотр возводимо¬го объекта и нарисовалась у его входа с намерением проследовать к автомашинам. Они прошли бы мимо Мллановых, даже не заметив их, если бы не Приваров, который после ликвидации Новосибирского коммерческого банка с председателей правления банка перешел на работу в мэрию, а потому теперь лично взялся за дела частной строительной фирмы, зарегистрированной на имя сына от первого брака. Владимир Петрович шел первым под руку с крупным, не в меру располневшим мужчиной предпенсионного возвраста. Обменявшись с Надеждой взглядом и уловив ее утвердительный кивок, Владимир Петрович потянул своего шарообразного спутника в сторону ее мужа со словами:
– Иван Иванович! Позволь познакомить тебя с будущим директором фирмы "Поиск".
При такой аттестации Приваров взял правую руку Миланова и впихнул ее в руки своего спутника.
– Отъедалов, – отрекомендовался шарообразный мужчина находу и покатился к маши¬нам, быстро перебирая ножками.
Тем временем двое других членов комиссии не последовали за ним, а подступили к Миланову с заинтересованным видом. С ними остался и Приваров.
– Влад Исакович! – обратился он к одному из них. – Тебе, как председателю поселкового совета, полезно иметь знакомого директора строительной фирмы.
При этих словах Приваров легонечко хлопал Миланова рукой по спи¬не, приглашая к беседе, и тому пришлось начать разговор. Коль скоро он после известия жены уже прикидывал возможности фирмы насчет наращивания  и расширения строительных дел, то сейчас решил воспользоваться ситуацией:
– А что, Влад Исакович! – начал Миланов, едва обменявшись с подошедшими рукопожатием. – Не заняться ли нашей фирме после строительства торгового центра благоустройством пустыря!
Делая   такое предложение, Миланов рукой показывал на ручей и нишу водовода в железнодорожной насыпи. И эта его напористость в качестве претендента на кресло директора строительной фирмы всем понравилась. Даже только что подошедший от машин Милкоев, который благодаря приваровской рокировке превращался из бригадира – начальника над Милановым, в бригадира под его подчинением, даже он улыбнулся, подумав: «Правильно, бери быка за рога». А мужчина, отрекомендовавшийся директором местного сов¬хоза, просто-таки восхитился дальновидностью нового знакомого.
– Что вы имеете в виду? – с волнением поинтересовался Зингель Виктор Генрихович, коль скоро Миланов предлагал воплотить в жизнь ту мечту по благо¬устройству поселка, которую он – директор местного совхоза - вынашивал всю жизнь.
– Если ручей заключить в водовод, и засыпать ложбину, то здесь мимо торгового комплекса пройдет центральная улица поселка, и поселок объединится с пристанционными постройками в единый архитектурный ансамбль, – объяснял Миланов собравшимся свое предпринимательское видение расширения объема строительных работ, обводя округу широким жестом руки.
Увидев такую жестикуляцию, к Миланову подошел Отъедалов с пузатым под стать хозяину портфелем в руках.
– Я тебе то же самое предлагал, – попенял подошедшему директор совхоза, но Отъедалов привычно огрызнулся:
– Поселковое благоустройство к торговле не относится. Это вот его забота, – кивнул он в сторону председателя поселкового совета, и взоры присутствующих вновь обратились к Загребалову, но тот мол¬ча поглядывал вдаль. Наконец он все же сообщил:    
– Который год прошу райкомхоз, да ведь такой объем работ районным бюджетом не поднять.
– В будущем все образуется, – оптимистично заметил Приваров, облегчая участь пыхтевшего от полуденного зноя Отъедалова тем, что забрал у него портфель, весело пикировав в ад¬рес его хозяина: – Со временем Иван Иванович на пустыре еще что-нибудь возве¬дет, а заодно ручей под землю замурует.
Однако дальнейшие планы райпотребсоюза Отъедалов обсуждать не пожелал:
– Пойдем, подпишем акт, да мне пора ехать, – обронил он в ответ, и все направились к УАЗику.

                7
В город Надежда возвращалась окрыленной мечтами о лучшем будущем и, в предвкушении его наступления, расположилась со свояком на за¬днем сиденьи.
– Ну, директорша! – игриво заговорил тот. – Когда дела будешь принимать?
– Володя согласен с октября, – весело отвечала она в тон собеседнику.
– Хм, интересно! – с беспокойством промолвил Приваров. – Что это он вздумал канитель разводить! Али не рад по¬вышению в должности?
– Нет, он рад и доволен. Значит, так надо, - вступилась Надежда за мужа. – Знаешь, он у меня какой? – хвалится она: – Если кому что пообещает, то будь спокоен.
– Это хорошо, – успокоился шеф фирмы.
– Владимир Петрович! – обратилась к нему собеседница. – А почему ты не хочешь, чтобы бухгалтером оставалась твоя жена?
– Ни к чему фигурировать фамилии Приваровых и в учредительных документах и в управлении фирмы, – ответил тот и посоветовал: – Ты предложи мужу бухгалтером мою падчерицу.
– Любу!? – удивилась Надежда. – Но она только что со школъной скамьи да замуж. Что она соображает?
– А ей и не надо соображать, – заявил отчим Любы.
         -Но что на это скажет ее муж? Быть может, у Александра свои планы трудоустройства жены! – вслух обдумывала Надежда предложение Приварова не без зависти к племяннице.
        Услышав такое суждение, Приваров на мгновение задумался, однако быстро пришел в себя, выдав свое мнение в манере безапелляционного юмора:
– Какие могут быть планы у лейтенанта внутренних войск!  Того и гляди, что командируют его или в Таджикистан, или в Чечню, а с се¬мьей там делать нечего.
– Неужели в Чечню введут войска? – встревожилась Надежда: – Ведь там Дудаев провозгласил независимость, - округлила она глаза.
– Мало ли что они провозгласили, – усмехнулся Приваров.
– А как же право наций на самоопределение?
– Это при сталинской конституции было, - хохотнул Владимир Петрович и закруглил беседу.
Разговор родственников возобновился лишь при въезде в город, когда Приваров перед выходом из машины обратился к свояченице в официальном тоне:
– А что, Надежда Сергеевна! Не явиться ли тебе с мужем в этот выходной ко мне в гости!
– Но по какому поводу? – обеспокоилась она неожиданностью при-глашения.
– Разве нужен повод сестрам, чтобы встретиться семьями? – усме¬хнулся Приваров, затем пояснил: – В поселок будет поставка стройма¬териалов. Владимиру следует оформить доверенность на свое имя и раз¬местить груз.
– Ладно-ладно, – поспешно согласилась Надежда и распрощалась со свояком, весело улыбаясь, но как только тот вышел из машины, рассла-бленно откинулась на спинку сиденья, устало прикрыв глаза. Однако она быстро пришла в себя, обратившись к сыну бодрым голосом:
– Меня вези прямо домой.
– Ма! Заедем к деду с бабушкой! – предложил Толя. – Все равно Андрей там.
 – Нет, мой мальчик, – без энтузиазма возразила мать. – Мне сего¬дня надо белье постирать, а ты завтра утром Андрейку привези ко мне прямо в садик.
– Тогда я дома останусь. За Андреем утром вместе за¬едем, – решил парень, соскучившийся за время пребывания у дедушки с бабушкой по общению с матерью.
               
               

                8

Как только начальство уехало, Владимир Миланов отправился на кварти¬ру. После предложения Приварова возглавить фирму он размечтался о перспективах ведения  строительных дел. Однако вид домохозяйки, понуро сидевшей на ступеньках крылечка, быстро вернул будущего предпринимателя с небес на землю.
– Ну, что с коровой? – удосужился он спросить крестьянку о самой насущной крестьянской заботе.
– В прежней поре, – ответила та и заговорила о сенокосных делах. – Завтра я с Сашей пойду на покосы с ночлегом. Ночевать попросимся к Михаилу Милкоеву. За коровой соседи обещают присмотреть.
– Я могу для ночлега шалаш сделать, – предложил Владимир.
– Так ты завтра не на стройку! – обрадовалась женщина.
– Сено важнее, – проговорил постоялец уверенно, затем сообщил о Саше: - Осенью устрою твою дочь кладовщицей стройматериалов нашей фирмы. Надо ей готовиться к самостоятельной жизни, и пора на нее оформить трудовую книжку.
– Дай бог, чтобы у тебя получилось, – заметила мать девушки, напра-вляясь в дом.
Вечером Анастасия пригласила Владимира отужинать за семейным столом, где угощала его, как дорогого гостя. А он принимал ее знаки уважения без ханжества и ложного стыда. Ведь ему от Саши ничего не нужно. Лишь бы она выздоровела и родила пол¬ноценного ребенка. Пусть она так и не узнает правду о его отцовстве, только не случайно же в природе существует мужское начало. Если ты рожден мужчиной, то будь им. Так что он не позволит, чтобы житейские проблемы с детства  калечили судьбу их ребенка.
Вот с какими тревожными мыслями улегся Владимир тем вечером в предбаннике на ночлег, тем не менее заснул довольно быстро и спал как убитый, лишь под утро разметавшись в сновидениях. Растревоженные в течение дня чувства за ночь в его подсозна¬нии переплавились из сцен семейной жизни в ощущения интимной близости с Сашей Федулиной, и от всплеска оргазма он уплыл.
Проснувшись от слу¬чившегося, Владимир выскользнул из постели и побежал на пруд, досадуя на то, что интимное действие произошло всего лишь во сне. После утреннего купания он вернулся в постель, надеясь понежиться в дреме. Однако сделать этого не удалось, потому что в доме хозяйка уже поднялась ото сна и затеяла сборы на покос.
       Анастасии настолько не терпелось продолжить сенозаготовку, что она и сама встала ни свет ни заря и дочь разбудила, затем зашла в баню за постоя¬льцем. Сагитировав своих помощников выйти на луговину пораньше, довела она их до укосов по утренней прохладе. Передохнув с дороги, взялись они за шевелилки, чтобы взъерошить подсохшие, но не дозревшие до кондиции сена  скошенные травы.
День разгорелся жарким, и к полудню сено дозрело. Сразу после обеда женщины взялись за грабли, а Владимир за топор, чтобы сделать из срубленных березок основания под стожки на предмет перетаскивания их воло¬ком. Затем Владимир с Сашей долго перетаскивали копны к местам зародов стожков, используя в качестве носил две жердочки. За этой работой они так пропотели, что чувствовали себя наподобии выжатой губки.
Летний день догорать не спешил, но они, обмывшись в местной речушке и поужинав, расположились на ночлег, чтобы набраться сил для работ нового дня. На правах строителя сенокосного жилища Владимир забрался в шалаш первым, угнездившись с края подстилки, завернувшись в байковое оде¬яло, словно гусеница в кокон. После изнурительной работы, после ку¬пания в речушке он во всем теле чувствовал такую легкость, словно стал невесомым. Тело отдыхало каждой клеточкой так, что и дышать не хотелось. Свежий воздух, настоянный на разнотравье, словно бы сам растекался по крови сладким дурманом. Не мудрено, что Владимир быстро впал в дрему, но на грани сна и яви уловил громкий шепот Анастасии, попенявшей дочери:
– Что ты ко мне жмешься! Жмись к нему.
Возмутившись таким откровенным предложением, Владимир сначала подумал:  "Экая сводня". Однако тотчас к нему пришла иная мысль. Ведь Анастасия не затем билась за пробуждение сознания дочери, чтобы учить ее разврату. Коль скоро ненормальный ребенок для родителей явля¬ется упреком и напоминанием их необдуманных поступков, то мать Саши, видимо, мечтает исправить какую-то ошибку своего женского своеволия. Теперь вот у Саши стало пробуждаться сознание, и Анастасия размечталась развить в ней все че¬ловеческие чувства.
Прокрутив в голове подобные мысли, Владимир спокойно заснул, справедливо полагая, что утро вечера мудренее. Когда он проснулся, утро было в разгаре, а женщины ждали его к завтраку.
После завтрака Анастасия засобиралась домой.
– Без меня застогуете, – заявила она, поглядывая при этом то на  дочь, то на постояльца.
– За корову беспокоишься, а дочь наедине с мужчиной оставлять не боишься, – намекнул Владимир на пикантность ситуации единственно из желания подыграть намерениям матери разбудить в дочери понятия самости.
Саша словно очнулась от его слов и с испугом посмотрела на мать.
– Чего ей тебя бояться, – возразила Анастасия, успокоительно поглядывая на дочь. – Ты нам не чужой, и лучшего любовника ей не най-ти, – выдала она материнский наказ.
Владимир нахмурился от беспардонности предложения, но вовремя вспомнил о своем решении шефствовать над Сашей при любых обстоятельствах ради восстановления ее психики во имя рождения полноценного ребенка. Поэтому он более не обмол¬вился с хозяйкой ни единым словом и сразу после ее ухода предложил Саше: – Ну, что ж. Пора заняться делом.
Он вел речь о стоговании сена, но заявил об этом в двусмысленном тоне, чтобы проверить реакцию своей подопечной.
Саша уловила двусмысленность предложения и ушла от шалаша к ближайшему зароду, отчужденно усевшись на копну сена. Отметив верность реакции своей подопечной, Владимир не столько обрадовался пробуждению в ней женской логики, сколь¬ко раздосадовался от ее невысокого мнения о своей персоне.
"За кого же она меня принимает, если думает, что я способен на циничное поведение!" – мелькнула в нем раздраженная мысль и потерянно улеглась от чувства вины перед Сашей за скры¬ваемую от нее правду. Волна жалости к ней вытеснила в нем все дру¬гие ощущения. Он подошел к Саше и, тяготясь необходимостью говорить беременной женщине прописные истины, хмуро пояснил:
– Ни твоя мама, ни кто-то иной не вправе распоряжаться твоими же-ланиями. Козе понятно, что мужчина наедине с женщиной только и дума-ет, как бы подобраться к вожделенному сексуальному объекту для удов-летворения интимного желания. Да ведь у разумных людей без взаимно¬го влечения ничего этого не совершается. Тебе меня бояться нечего, потому что только скоты способны на сексуальное насилие. Хотя ты мне давно нравишься, но я к тебе даже приставать не буду.
Саша взглянула на напарника по работе, словно видела его впервые. Осознав смысл сказанного, она встала с копны, сходила к шалашу за трехрогими вилами, подала их Владимиру.
– Давай стоговать, – предложила она.
Они дружно взялись за дело, но состояние отчужденности не оставляло их. Лишь после полудня, когда солнце уж очень стало припекать, по-свойски  обратился Владимир к напарнице с предложением: отложить стогование сена до вечера, чтобы закончить дело по вечерней прохладе, а пока покупаться да позагорать. Однако от столь разумного совета Саша вновь уселась на копну в одеревенелом состоя¬нии. Тогда Владимир не нашел ничего лучшего, как прикрикнуть на нее:
– Хватит париться!  Разденься и иди купаться!
После этого он у шалаша скинул с себя рубашку, снял брюки и в плавках отправился к ручью, досадуя на прямолинейность мышления своей подопечной. Не далее, как вчера, он в плавках шевелил сено, и Саша работала в купальнике, и не было между ними интимных условностей. Ах, как захотелось ему сейчас нырнуть с разбега в воду! Да в здешней речушке едва нашлось немелководное место, где он плюхнулся плашмя.
Вскоре Саша все же появилась на берегу в пляжном наряде. При ее появлении Владимир отправился к шалашу за одеялом. IIо стечению природных обстоятельств местная луговина не имела комаров. У уреза речной воды по¬рхали лишь бабочки да стрекозы, и загорать здесь было сплошным удовольствием. Владимир на одеяле расположился поближе к воде и принял¬ся украдкой наблюдать, как Саша вымыла голову, затем искупалась. Ког¬да она вышла на берег, он окликнул ее:
– Иди сюда! Здесь подстилка.
Она подошла к нему, уселась на одеяло и, собрав на голове мокрые волосы в тугой узел, непринужденно улеглась на освободившееся место. Он же присел на краешек одеяла, однако в бездействии просидел не долго. Сначала вздумалось ему еще раз искупаться, затем взбрело в голову сорвать травинку, чтобы подобраться ею к отдыхавшей женщине и пощекотать ей за ухом.
Поначалу Саша не реагировала на мужские заигрывания. Но через некоторое время она принялась отмахиваться от назойливой былинки. Затем ей вздумалось поймать травинку, и это у нее легко получилось.
Оставшись без былинки, Владимир улегся на самый краешек одеяла, чтобы протянуть к Саше робкую руку, которая принялась бродить пальцами вокруг да около ее плеча. Постепенно его рука осмелела до легких прикосновений и попыток пробраться в подмышку к женщине, а женщине явно нравились его ласковые мимолетные прикосновения. Вскоре она вступила в игру, препятствуя проказам его руки.
 Разыгравшись, Саша захватила назойливую мужскую руку в плен, прижав грудью к земле. Это случилось столь неожиданно, что Владимир обмер и затих. Однако мгновение спустя он принялся с притворной беспомощностью высвобож¬дать руку из упругости захвата, при этом шаря ладошкой по женской груди. Но Саша не возмущалась наглостью плененной руки, видимо, в пылу боръбы не придавая ее прикосновениям интимного значения. Однако для Владимира все происходящее имело определенный смысл. Коль скоро Саша позволя¬ла его руке такие вольности, да к тому же вскоре поднялась со слова¬ми: – Хватит загорать, – и направилась к шалашу, он воспылал желани¬ем к ней и, свернув одеяло, последовал за нею. К его удивлению напарница сенокосных дел вопреки мужской логике у шалаша одевалась для продолжения сто¬гования.
Смутившись видом своих плавок, Владимир надел брюки да рубашку и отправился за напарницей по работе на луг. Они дружно взялись за дело и вскоре завершили второй стожок. Вла¬димиру виделось, что при таком темпе работы они сегодня успеют застоговать и третий стожок. Но ему мечталось остаться здесь с Сашей до ут¬ра, а потому он после завершения стожка заявил: – Последний завтра застогуем, а ты сиди на этом всю ночь.
Сказал он это в шутливом тоне, предполагая услышать в ответ от Са-ши либо шутливое возмущение, либо твердый протест. Однако не последо-вало ни того, ни другого. Женщина просто-напросто улеглась на верхуш-ке стожка, с любопытством поглядывая сверху вниз на своего кавале¬ра. Тогда он, отчужденно усевшись под стог и забродив взглядом по безоблачному небу, надумал испытать ее терпение. Небосвод выг¬лядел девственно чистым. Тем не менее Владимир вскоре зацепился взглядом за инверсионный след самолета, забравшегося в морозный воздух стратосферы, который был настолько стерильным, что и при точке росы не мог сконденсировать излишки влаги туманом или снежинками ввиду отсутствия изначальных то¬чек конденсаций, а потому сейчас жадно отдавал избыток влаги на пылинки вы¬хлопных газов самолетных моторов, образуя облачный шлейф, разрастав¬шийся и оседавший к земле. В более теплых слоях атмосферы  лента облачного инверсионного самолетного следа редела и постепенно испарялась, а пыль продолжала оседать, развеиваясь над землей.
Проследив за самолетом до западной кромки горизонта, Владимир заметил там аква¬мариновую дымку, увенчанную белесым облачком. То были теплые грузные испарения жаркого дня, которые достигли стратосферных высот и от охлаждения заструились сиреневым туманом. После отдачи влажных испарений конденсатом тумана воздух земли стремительно врывался в стратосферу, где охлаждался до высева влаги мельчайшей белесой изморозью. Тем временем грузная синева тумана, оседая вниз, охлаждала новые потоки теплых испарений, создавая новые порции облегченного от влаги теплого воздуха, устремленного в высь. Эти струи нисходящего и восходящего воздушного потока раскручива¬ли жернова грозового фронта, вырабатывая электрические заряды.

плохо, – призналась Саша и рассказала, как было дело.

Долго Владимир наблюдал за рождением дожде¬вой синевы, пока та ни заволокла собою полнеба. Тогда он встал из-под стожка и поднял руки к его верхушке.
– Ты там не заснула? – спросил он Сашу.
– Заснула, – ответила она.
– Слезай. Скоро будет гроза, – проговорил он, и она тотчас уселась на макушке стожка.
При стоговании Владимир помогал напарнице спускать¬ся с завершенного стожка, втыкая в его бок вилы, используя черенок в качестве опоры. Сейчас же он протянул ей навстречу ру¬ки. И Саша доверчиво заскользила в мужские руки, а он ловко поймал ее, и отпускать из объятий не спешил. А она настолько равнодушно отнес¬лась к этому, что он принялся бесцеремонно тискать ее, надеясь выз¬вать возмущение женщины. Владимир напрашивался на получение от своей подопечной оплеухи, но Саша выказывала бесчувственность и бестрепетность к му¬жским прикосновениям. Тут-то ему и подумалось: «а нужны ли вообще этой безмозглой Саше Федулиной обнимки-обжимки!» От предполо¬жения ее безразличия к сексуальным заигрываниям руки его опустились сами собой, и он ушел в шалаш, где тотчас улегся на свое место. Он не был ни возмущен, ни раздосадован, лишь легкая печаль от невозмо¬жности достижения взаимопонимания  с женщиной нахлынула на него. В таком состоянии он заснул и не слышал ливня, набежавшего с дождевой тучей.
       Дождь заставил Сашу забраться в шалаш, который выдер¬жал ливневый напор. Затем она угнездилась на ночлег рядом с безмятежно спящим мужчиной, игривые домогательства которого разбудили в ней давно забытые чувства любовного влечения. Долго лежала она, вспоминая юность и ожидая чего-то неведомого, заснув перед самым рассветом.
Владимир проснулся с первыми лучами восходящего солнца, заглянувшими в шалаш через просвет шалашного лаза. Приподняв голову, он увидел спавшую Сашу, раз¬метавшуюся во сне среди вороха постельного белья. От мысли, что рядом с ним спит женщина, доверенная ему судьбой для пробуждения к осмысленной жизни, на душе у него сделалось легко и радостно. "Надо по¬лагать, не должно быть в человеческих взаимоотношениях ничего скотского", – думал он, прислушиваясь к ровному дыханию спящей. Будь Саша вчера не столь амебно-равнодушной к мужским домогательствам, он не остановился бы на полпути. «Значит, у мужчины интимная тяга к женщине зависит от манеры поведения сексуального объекта», - подумал он.
Понежившись в таких размышлениях, Владимир присел перед шалашным лазом, чтобы полюбоваться, как с поверхности земли под напором солнца дождевая влага уходит в небо струями тумана. Наконец он встряхнулся от созерцательности, сбегал на речку умыться, вернувшись, сбрызнул с ладошек на лицо Саши, разбудил, спросил участливо:
– Как спалось?
– Хорошо, – отвечала она сонным голосом.
– Вставай. Позавтракаем, да надо раскидать верхушки копен на просушку, затем застоговать, – предложил он план работ.
Саша послушно поднялась, но повела себя отчужденно. Так и работали они в тот день, словно были едва знакомы и, завершив стожок, сразу отправились домой.
С вилами через плечо, с поклажей за спиной Владимир понуро шел за Сашей, проклиная ее норов. А она, словно испытывая его, промолчала всю дорогу, но на подходе к поселку все же обратилась с вопросом:
– Это всегда мужчины с женщинами так обращаются?
– Нет, – ответил он на ходу, – так "обращаются", когда в юности не имеют никаких понятий, а потому за грубостью приставаний скрыва¬ют свою неуверенность. А еще, – запнулся он на полуслове, но все же решил договорить, – так мужчина обращается с женщиной, если любит или жалеет ее.
От подобного объяснения Саша остановилась и посмотрела на спутника во все глаза. Они шли по заброшенной проселочной дороге, по которой лишь весной поселковые мостостроители таскали волоком хлысты берез для прогонов временного летнего моста. Сейчас Владимир, увидев ее остолбенение, уселся на такое, брошенное, бревно, мысленно помянув при этом недобрым словом Анастасию Федулину, благодаря которой оказался он в положении тайного врачевателя ее дочери. С какой радостью поменял бы он навязанную чужой волей линию лживого поведения на определенность правды, пусть и неприглядной. Однако ж сейчас следовало хоть как-то объясниться со своей подопечной! Вот она подошла к нему, спросила с недоумением:
– Так, значит, ты меня любишь!
         – Я люблю свою Надежду, – ответил он с откровенной безжалостностью, – и в тебя маленько влюблен, – добавил утешительную выдумку, хотя сейчас не испытывал к своей тайной пассии ничего, кроме раздражения необходимостью объясняться за свое поведение.
– Любовь ведь разная бывает, – заговорил он задумчиво, – Иногда случаем с кем-нибудь и переспишь, а все равно в момент всплеска эмоций представляешь себя с любимой.
– Да, это верно, – подтвердила Саша, пораженная смыслом его слов.
– Ты-то откуда знаешь? – осведомился он с усмешкой.
– Я вчера вспомнила школьную подругу, – призналась она, позабыв, о чем и перед кем откровенничает, но Владимир из ее реплики ничего не уяснил.
Вот и вернулись они в дом, где на подворьи Анастасия Петровна окончательно разобралась со своей коровой.
– Зажирела, а потому не оплодотворилась, хотя была под быком два раза, – объясняла она корове причину несостоявшегося отела, мысленно упрекая себя за то, что закормила свою любимицу. Вспомнилось Анастасии, как досталась ей эта кормилица, как "не было бы счастья, да несчастье помогло". И все благодаря тому, что той осенью на ферме местного колхоза пошел падеж телят из-за возникшего в головах колхозников ветерка перестройки. Колхозные буренки, бро¬шенные на произвол судьбы рыночных взаимоотношений, от недокорма сбавили удои, а молодняк и вовсе захирел. Когда дело дошло до падежа телят, колхозное правление приняло решение распродать кол¬хозникам походившихся телок по ценам мясозаготовок. Но Анастасия Федулина в колхозе не числилась. Зато она за долгую жизнь досконально изучила поведение хозяйственников страны строителей коммунизма. Приобрести худую телку живым весом по цене мясопоставок ей было по карману, и она написала председателю колхоза заявление, перечислив в нем все свои заслуги перед социалистической родиной. Когда колхозное правление проигнорировало ее просьбу, она принялась писать в район жалобы и разоблачать колхозные порядки. В кляузах была всем известная правда о том, что скотники гуляют и не хотят работать за трудодни, а председателю на все наплевать, потому что он смотрит в свой карман. Кляузы сделали свое дело.  Не желая выслушивать замечания по партийной линии, председатель колхоза дал распоряжение бухгал¬терии продать Федулиной походившуюся телку по ценам мясозаготовок. Таким образом и оказалась худая телка на личном подворье, где через год превратилась в добрую корову, выдавая заботливой хозяйке крутолобых телят для откорма на мясо и обеспечивая ее молоком. Но на седьмом теленке у коровы случился сбой стельности, вынудив¬ший хозяйку принять нелегкое решение о продаже заяловевшей коровы на мясо.
Крестьянское сердце крепко прикипает к делу рук своих. Сейчас Анастасия все крутилась возле коровы, все щупала у нее мышцы на крестце, прикасаясь ладонью к подхвостице, проверяя признаки стельности. Корова в ответ тянулась к хозяйке, на¬сколько позволяла цепь, накинутая на ее шею и прикрученная к вбитому в стену двора желе¬зному крюку. Она готова была лизать хозяйке руки, подол платья и все, что попадется под язык, но хозяйка отстранялась от коровьих ласк. Когда же в ответ на прикосновения ладони к подхвостице корова дове¬рчиво оттопыривала хвост, хозяйка сочувственно поясняла:
         - Где я тебе его возьму? Кирпичевы продали своего в колхозное стадо, а то подпустила бы тебя, пусть и для баловства.
В сей момент с покоса вернулись работники, и Анастасия пошла в дом. Не найдя во взаимоотношениях дочери с постояльцем теплоты, она решила действовать наверняка. Сославшись на необходимость но¬чью караулить в предбаннике отел коровы, она попросила Владимира переночевать в избе, дочери же наедине высказала упрек:
         - Что ты от него морду воротишъ?
         -Я была согласна, а он подумал плохо, – призналась Саша и рассказала, как было дело.


Глава вторая

1
В октябре на Владимира Миланова навалились предпринимательские заботы, и он потерял счет времени. Хождение по инста¬нциям для оформления изменений в учредительных документах фир¬мы переполняло его чувством ответственности за порученное дело. Атмосфера вживания в шкуру предпринимателя была чертовски волнующа. И наиболее торжественным актом из процедуры вступления в должность директора частной фирмы оказался момент принятия печати из рук шефа фирмы. В тот день заявился Миланов к Приварову в на¬значенное время с чувством благодарности за выдвижение на пост директора, но он не хотел афишировать свое душевное состояние.
– Не мог дома встречу организовать? Здесь нам и поговорить спокойно не дадут, - с порога попенял он свояку.
Приваров бросил на родственника быстрый взгляд кошачьих глаз, зрачки которых тревожно расширись и тотчас сузились. Он уловил показную неудовлетворенность посетителя и успокоился.
– Иванович! Все идет по плану, – весело приветствовал он начинающего биз¬несмена, затем достал из ящика стола газетe «СПИД-инфо» и передал ее со словами:  – Изучай пока безопасные приемы секса, а я  малость поработаю.
При последних словах хозяин кабинета отодвинулся от стола к аппарату селекторной связи и взялся за телефонную трубку, а Миланов с газетой уселся за журнальный столик, однако в сей момент ему было не до чтения. И все же для вида он уткнулся в некую статью, повествующую о лесбиянках, исподволь наблюдая, как Приваров левой рукой роется на столе в бумагах и между делом набирает на телефонном аппарате номер, придерживая телефонную трубку у левого уха прижатием щеки к плечу:
– Здравствуй, Максимович! – проговорил Приваров в трубку. - Это я. Насчет кирзавода беспокою. Сегодня от них обещался быть начальник снабжения. Я оформлю им десять тонн по лимиту, а тридцать тонн отдам по бартеру с фирмы. Насчет бартера сейчас подъедет директор фирмы и подтвердит.
Не успел Приваров положить трубку, как в кабинет вошел высокий молодой человек с портфелем в руках.
– Кирилл! А ты легок на помине! – по-свойски приветствовал Пртваров посетителя и тотчас распорядился:  – Позвони на склад Максимовичу. Там на хранении остаток угля нашей фирмы. Скажи, чтобы отдал его кирзаводу.
Парень сделал звонок, затем передал Приварову содержимое портфе-ля в соответствии перечня документации фирмы. Пос¬ле этого он ускользнул восвояси.
– Молодежь вечно спешит, – с усмешкой обронил ему вслед Прива-ров, направляясь к двери кабинета, напевая на ходу, – Где мои трид¬цать лет и где мой черный пистолет?
У двери он на миг задержался, затем распахнул ее в приемную и обернулся к Миланову:
– Владимир  Иванович! Обрати внимание, какая у нас симпатичная секретарша! - похвалился он.
Девица, сидевшая в приемной перед компьютером, была  и впрямь не дурна. От похвалы начальника она смутилась, но работу не прекратила. А Приваров, вогнав ее в краску, прикрыл дверь и вернулся к столу, где торжественно вручил Миланову печать фирмы вместе с портфелем документации. При этом, не теряя времени даром, он тут же принялся обучать новоиспеченного директора азам предпринимательской деяте-льности:
– Остаток денег на расчетном счету сейчас мизерный, но через месяц перечисления фирме будут, и все перечисленные деньги необходимо израсходовать до конца года, иначе вылезет прибыль. За¬дача моя состоит в том, чтобы обеспечить фирме выгодные подряды и проконтролировать своевременное поступление денег, а твоя забота, как директора, состоит в отчетах о деятельности фирмы. Прибыль в отчетах показывай мизерную, потому что из нее придется отдать деньги налогом на прибыль, за большими зарплатами работникам тоже не гонись, поскольку сверх суммы оплаты труда тотчас накручиваются налоги, которые приходится платить в первую очередь. Так что изыскивай другие способы обналичивания денег. Первым делом перечисли вот на этот лицевой счет восемь миллионов рублей, – подал Приваров бумажку с за¬писью банковских реквизитов.
– Что по договору купли будет фигурировать? – робко осведо¬мился Миланов, ошарашенный смелостью финансовых решений.
– Приобретение моего металлического гаража на баланс фирмы в качестве склада для хранения стройматериалов, – пояснил шеф фирмы.
Не известно, что еще поручил бы Миланову организатор липовых договоров, да в кабинет вошел ожидаемый снабженец, и Приваров занял¬ся с ним. Проявив желание ускорить оформление документации по отпуску товара, он взял у клиента доверенность, а также деньги, после чего отправился в бухгалтерию, вернувшись оттуда через несколько минут с нарядами на получение товара и квитанциями об его оплате.
– Здесь десять тонн из гортопа, и тридцать переадресовал с одной фирмы, – объяснил он получателю, передавая два квиточка прихо¬дных кассовых ордеров.
Распрощавшись с клиентом, Приваров вознамерился было продолжить разго¬вор с Милановым, да звонок городского телефона остановил его.
– Приваров слушает! – с поспешностью взял он трубку, выказы¬вая тем самым, что ждал этого звонка. Услышав желанный голос, он засветился в улыбке, бодро сообщив, – Светлана Ивановна! Всегда рад тебя слышать.
Делая свое заявление, Приваров зафиксировал телефонную трубку на левом плече прижатием щеки и достал из кармана записную книжку.
– Конечно, помню... Будет сделано, - заверил он позвонившую таким тоном, словно ничего более важного, чем ее заботы, для него не существовало. Однако, стоило зазуммерить селекторной связи, как он, оставив записи, взял правой рукой трубку селекторного телефона, быстро примостив ее на правое плечо под наклон головы, одновременно подхватив левой рукой соскользнувшую с левого плеча трубку городского телефона. Проговорив в трубку левой руки: – Подожди минуточку, но селекторному отвечу, – Приваров положил трубку на стол, полистал перекидной календарь и, повернув губы к правому плечу, продиктовал:
– В путевом листе укажи централизованную доставку за счет райкомхоза, те задолжали кирзаводу по автоуслугам.
Телефоны умолкли, и Приваров, предупредив секретаршу, чтобы его не беспокоили посетители, запер дверь. После этого он открыл рядом с дверью замаскированную нишу в облицовке стены. Здесь из холодильника он достал бутерброды да бутылку коньяку и принес на журнальный столик, кивнув Миланову пересесть за свой рабочий стол.
– Пока я сервирую, посмотри в своих папках бланки фактур и приходных кассовых ордеров, – предложил он разделение труда. – Прош-тампуй несколько бланков печатью фирмы, – подсказал дальнейшее. – В процессе работы у тебя будут появляться остатки стройматериа¬лов, и мне здесь сподручнее пустить их в дело, – пояснил суть совершаемых операций, забирая из рук доверчивого свояка бланки с оттиском печати.
Отправив бланки в ящик стола, Приваров подошел к нише с холодильником, над которым был вделан сейф, замаскированный под хлебницу, В него он незаметно для Миланова переправил из кармана пиджака пачку денег снабженца кирзавода, похудевшую после бухгалтерии ровно на четвертую часть суммы. После этого он вернулся к журнальному столику, налил в рюмки коньяк и торжественно провозгласил:
 - Ну, Владимир Иванович! За совместную работу на ниве предпринимательства.

                2
       По вступлении в должность директора фирмы Владимир Миланов первым делом взялся за изучение бухгалтерии, решив вникнуть в премудрости отчетности на примерах работ, в которых когда-то принимал личное участие. Поскольку офиса у фирмы не было, он одну из комнат квартиры превратил в подобие конторы, и Надежда не возражала этому, потому, что давно мечтала повернуть мужа от бесплодных литературных увлечений к прибыльному бумаготворчеству. Она с удовольствием приняла роль директорши, радуясь устремлению Владимира к познанию специфики работы руководителя. Однако вскоре она заметила, что по мере освоения директорских обязанностей муж теряет жизненный тонус и интерес к делам возглавляемой организации. Временами он выказывал чуть ли не брезгливость к изучаемым бумагам, и это не могло не тревожить. Надежде хотелось хоть как-то поучаствовать в работе мужа. Но это было возможно лишь при инициативе с его стороны, что и произошло однажды вечером. Случилось, что она мыла посуду, а Владимир не ушел к себе в комнату и стал помогать ей. Тут он и затея разговор о своих догадках по поводу нечистоплотности ведения финансовых операций в фирме.
– Похоже, что Петров не случайно ушел из директоров, и Твердозубов Кирилл раскусил-таки твоего любимого свояка, – попенял он жене.
Надежду обидела и озадачила колкость мужа, но желание узнать причины его тревог побороло намерение бросить в ответ едкую репли¬ку из-за слов «твоего любимого свояка».
– Почему же он – мой?  Он – муж твоей любимой свояче¬ницы, – ответила она в шутливом тоне.
– Ладно-ладно. Сдаюсь! – рассмеялся Владимир и, присев к столу, принялся излагать свои выводы о методах работы возглавляемой организации.
– Помнишь, мы с тобой при Петрове в тайге на деревообрабатывающих станочках облицовочную дощечку фуговали?   – поинтересовался он, пристально глянув на жену.
– Конечно, помню, – отвечала Надежда. – Тогда Иван Сидорович все хвалился, что чистота обработки древесины на его станочках выше международных стандартов.
– Так вот, – оживился муж от ее поддержки. – По документам в тайге проводилась расчистка бурелома и распиловка валежника, но не на облицовочную дощечку, а на тарную. Попутно, оказывается, фирмой был ликвидирован лесной пожар, который тогда под дождем на соседней сопке сам заглох. По документам же в огне стихийного бедствия у фирмы сгорели и станочки и не отгруженная дощечка и два жилых вагончика, которые Приваров установил за основу первого этажа своей дачи. А за, яко бы, устройство встречного пала фирме были перечислены деньги, и немалые.
– Так что из того? – возразила на это жена. – Теперь даже ми¬лиция не гнушается прикарманить то, что плохо лежит.
– Забраться в карман государства, обворовавшего за счет прива-тизации свой народ, быть может, и не грешно, – угрюмо заявил Владимир. – Однако подставлять под закон других людей ради достижения своего благополучия всегда считалось верхом подлости. Приваров и вагончики и станочки списал с баланса фирмы актом рабочей комиссии, в которой членами фигурируем ты да я, да еще его жена, – закончил он сообщение раздраженным тоном, внимательно наблюдая при этом за реакцией жены.
– Я никаких актов не подписывала, – твердо заявила она.
– И я не подписывал, – проговорил он с нажимом, продолжая смо-треть на нее с пристальным прищуром синих глаз.
– За меня Томка могла расписаться. Она хоть какую подпись скопирует, – с неохотой поведала Надежда о криминальных способнос¬тях своей старшей сестры.
– Ладно, наплевать, – закруглил Владимир разговор на неприятную тему, после чего отправился в комнату, где его ждали те самые бухгалтерские бумаги, к изучению которых он когда-то так стремился. И теперь, несмотря на горечь от их изучения, у него не было сомнения: а стоит ли ворошить дела минувших отчетных периодов. Он решил до конца испить горькую чашу познания методов работы перестроечных новорусских. Учредители фирмы «Поиск» оказались из когорты рвачей без совести и чести. Проворачивая через фирму подряды сомнительного свойства, они не гнушались оформляться исполнителями работ, подделывая подписи работников фирмы не только в технических актах. Роль директора сводилась к составлению всевозможных производственных бумаг для обоснования законности получения денег в отчетах перед фискальными органами.
      Досадна показалась Владимиру Миланову мысль насчет сво¬ей роли директора-стрелочника, и решил он при первой же возможности порвать с Приваровым всякие отношения. Однако сначала следова¬ло завершить отчетный год. А поскольку его положение преемника липовых дел было незавидным, то следовало до времени ни в чем не пере¬чить свояку. Поэтому, при поступлении платежа за ремонтные работы фирмы на реконструкции здания шахтоуправления в Кузбассе, он искусно разыграл роль простака, вызвавшись немедленно  съездить в командировку, чтобы взять с заказчика акт выполненных работ с необходи¬мыми подписями,  которые предшественник-директор по молодости лет просто забыл собрать.
Приваров от наивных предложений Миланова был не в восторге, но инициативы его не пресекал.
– Деньги в фирме есть, съезди, – с неохотой согласился он, хму¬ро пояснив: – Общий ремонт здания шахтоуправления вел их ремстройцех, а мы числились на отделочных работах. Так что к высокому нача¬льству там не суйся. Возьми у начальника ремстройцеха черновик общей сметы ремонта, и на долю нашего участия в их работах акт мы здесь сами сообразим.
С этим заданием Миланов и поехал, убедившись в той командировке, насколько в теневых взаимоотношениях незыблемо правило: «Ты – мне, а я – тебе». Он искал, за что же фирме "Поиск" перечислили дармовые деньги, и нашел. Ему удалось узнать облицовочную дощечку, кото¬рая когда-то по документам сгорела вместе с деревообрабатывающими станочками. Именно за этот подарок руководству шахтоуправления и были перечислены деньги фирме. Миланову же требовалось теперь перед налоговыми органами показать достоверность участия фирмы в выполнении проплаченных объемов работ.
"Вот и сработал капкан на подставное лицо, – с грустью размышлял он. – Лопух Миланов принял дела фирмы без акта аудиторской проверки ее деятельности за текущий отчетный период, и за все денежные операции уходящего года отвечать перед налоговой инспекцией предстоит ему одному. Значит, придется оформлять подложные договорные обязательства и трудовые соглашения. Это ж даже представить страш-но, в какое скверное дело он вляпался! На протяжении всей жизни он не позволял себе не то, чтобы изменить хотя бы слово в какой бы то ни было официальной бумаге, но не сдержать обыкновенного устно¬го обещания. А теперь он должен был взяться за подделку официаль¬ных отчетных документов этой криминальной фирмы. С другой сто¬роны: если сдать свояка с его теневой деятельностью, то никто из официальных лиц правоохранительных органов не поверит в столь дре¬мучую доверчивость новоиспеченного директора фирмы, коль скоро уча-ствовал он во всех ее прежних делах. Таким образом, за махинации отчет¬ного периода скорее всего посадят директора, а не учредителей фир¬мы. В сложившейся ситуации ему оставалось одно: до мелочей продумать нюансы отчетности по оплаченным фирме работам и отчитаться перед налоговой инспекцией по итогам года в соответствии с требованиями дейс¬твующего законодательства".
Понимая, что без Приварова в столь нечистоплотном бумаготворчес-тве не обойтись, Миланов стал успешно изображать перед свояком ту-поватого исполнителя всех его замыслов, подогревая тем самым мечту шефа учредителей  о полном подчинении его воле всех действий директора фирмы. Предполагая не долго быть в таком состоянии, Миланов мечтал после годового отчета уйти с руководящей должности.

                3
Пришел декабрь, и зазеленели городские улицы импрови-зированными базарами с елочками-сосеночками. Однако горожане, надеясь на снижение цен от затоваривания рынка, не спешили с приобретением новогодней символики. Не спешил с зеленой покупкой и Владимир Миланов, но не из-за денежного расчета. Сейчас он только тем и занимался, что вел затратные платежи фирмы, снижая показатель прибыльности дел возглавляемой организации. Сегодня он с утра шел в недавно приобретенный офис – обыкновенную однокомнатную квартиру на втором этаже стандартной пятиэтажки – и на подходе к подъезду дома столкнулся с давнишним знакомым, работавшим в коммунальной службе НИИ. .
– Ну и работницу ты мне подсунул, – попенял тот Миланову при рукопожатии.
– Чем тебе не понравилась Александра Федулина? – озабоченно поинтересовался Владимир, хотя прекрасно знал о причинах претен¬зий хозяйственника.
– Ей в феврале рожать, а уборщиц к весне и без того не хватает, – уныло пояснил начальник ведомственного ЖЭУ.
– Да ведь надо же кому-то и рожать! – выдал Владимир со смехом, но, заметив, что знакомому не до веселья, предложил: - В наше время с рабочими руками нет проблем, были бы деньги, а деньгами я тебе помогу, потому что мать этой Саши у меня в фирме числится, у фирмы же по итогам года лезет сверхприбыль. Так что составь-ка на этой неделе смету по ремонту нашего офиса, и я перечислю деньги на расчетный счет ЖЭУ предоплатой. Зайди, посмотри, – показал он рукой на подъезд и повел своего знакомого в офис.
Осмотрев квартиру, коммунальщик развел руками.
– Здесь ремонт пока не требуется, – авторитетно заявил он.
– Определить стоимость работ по побелке и покраске помещения ты сумеешь! Сумеешь, – возразил заказчик подрядчику и, в порыве откровенности, высказался начистоту: – Мне от тебя нужны лишь бумаги, а ты помоги Федулиной с пособием по декретному.
Посетитель давно ушел, и хозяин офиса давно расставил офисную мебель по местам, но душа его все еще была не на месте. Он в задумчивости сидел на угловом диване, вспоминая картины любовного безумства своего, не испытывая угрызений совести от факта отцовства. Что случилось, то случилось, и произошло это по воле небес. Разве волен человек над своими чувствами? И как объяснить разумом извечное стремление мужчины к романтическим приключениям с незамужними женщинами? Так что не имеет права Миланов быть судьею тому же Приварову в его сердечных делах, хотя и задумал тот использовать директора фирмы прикрытием своих любовных свиданий. Да ведь перед ним свояк и не таился и откровенно признался, что на день Рождества по католическому календарю необходимо подготовить офис для загула, и на неделе ради воплощения этой задумки заезжал к нему домой, чтобы изобразить перед Надеждой помощника ее мужу по завершении годовой отчетности. Миланов-то знал, для чего потребо¬вался шефу фирмы, но жене вида не подал, и сейчас был даже доволен собою за оказываемую свояку помощь в любовных мероприятиях. Что ж, в офисе вполне можно гульнуть под видом поездки на посел¬ковую стройку, и тем оказать шефу фирмы мужскую солидарность.
Когда  Миланов с Приваровым собирались в поездку под предлогом командировки в поселок, то для вида взяли цепи на ведущие колеса приваровских «Жигулей». Но, конечно же, никуда они из города не поехали, а сразу закупили и завезли в фирменный офис кучу закусок да выпивки. После этого Приваров съездил за дамой сердца, заехав вместе с нею к секретарше – девице с именем Наташа. Он был хитрым змием, давно подметив, что его секретарша нравится Миланову.
И вот разгульный вечер начался, и Приваров в тот вечер показывал пример раскрепощенного поведения. Он с превеликим удовольствием помогал дамам сервировать стол, при этом весело и талантливо изображая раба любимой женщины. И Светлана Ивановна, которую Миланов видел впервые, без принуждения подыгрывала ему.
Превращение Приварова из солидного чиновника в любовника-шалуна было столь разительным, что оставалось лишь завидовать его способности безоглядно отключаться от забот текущей жизни. Миланов так перевоплощаться не умел. Он даже не сумел скрыть раздражения тем обстоятельством, что пришелся не по нраву случайной подруге своей, изображавшей из себя принцессу с ногами, растущими от шеи. Потому-то и пребывал он весь вечер в отвратительном  настроении, мысленно ругая Приварова за то, что тот вынудил его не только терпеть присутствие какой-то павы, но еще и оказывать ей знаки внимания. Да разве б не сумел он ради дела провести этот вечер третьим лишним, и вовремя удалиться на кухню! А тут обхаживай некую молодую мымру, согласившуюся на сомнительное вре¬мя провождение с мало знакомым мужчиной, но набивающую себе цену.
Вот с какими мыслями гулял в тот вечер Миланов, потому что за короткое время сверхприбыльного предпринимательс¬тва убедился в продажности всего и вся. Сейчас в секретарше Приварова ему виделся пример именно такого плана, а потому он все более раздражался показной скромностью ее поведения. Ему было совершенно ясно, что она и слыхом не слыхивала о нормах духовности и нравственности человеческого общения, гласивших, что за деньги можно купить пищу, но не аппетит; роскошь, но не культуру; квартиру, но не семейный очаг; секс, но не любовь. Так что, с какой стати терпеть ему занозистое поведение этой легкомысленной прагматичной девицы!
Убедив себя в порочности воспитания ночной подружки, Миланов решил не церемониться с нею, и как только любовная парочка вышла на кухню, обратился к ночной бабочке с жестким вопросом:
– Что Приваров наобещал тебе за согласие прогулять со мной всю ночь?
От беспардонного обращения девица вспыхнула, как маков цвет, гневно сверкнула глазами и едва не расплакалась.
– Вы всегда хамите сотрудникам? – спросила она с дрожью в голосе.
– Извини, дело не в тебе, – опомнился Миланов от вида бездоказательно презираемой Наташи и переключился мыслями на себя, лихорадочно размышляя насчет собственного двусмысленного положения в истории с загулом. Получалось, что он выглядел куда отвратительнее секретарши Приварова, поскольку под видом дружеской попойки тот покупал его холуйство. Во всяком случае, в сегодняшнем распределении ролей работница всесильного шефа была совершенно не виновата.
Разобравшись в своих мыслях, Миланов заговорил с девушкой в примирительном тоне:
– Я тоже всецело завишу от Владимира Петровича. Потому-то мы с тобой и оказались рабскими исполнителями его воли, – по¬шутил он с унылым видом, но, заметив, с каким вниманием его слуша¬ют, решил искать в секретарше Приварова союзника.
         - Если уж так получилось, то надо нам быть заодно, чтобы не навредить друг другу по службе. Так что обращайся при гулянках ко мне на «ты», хотя мне под пятьдесят, а тебе всего ничего. Коль мы вынуждены действовать в соответствии задумок нашего работодателя, то будем подыгрывать ему. Как говорится: хочешь жить – умей вертеться. .
Откровения Миланова оживили собеседницу, вызвав ее ответные признания:
– Мне тоже не нравится, как он распоряжается, – заявила она о Приварове. – Пусть я была замужем, но не люблю такие гулянки. Сейчас живу с бабушкой, которая и устроила меня секретаршей. А Владимир Петрович за сегодняшнее оформит доплату, как обычно.
 Как обычно! – возмутился Миланов. – Он что же, прода¬ет твою привлекательность? Этак ты за деньги и в постель согла¬сишься!
– У тебя денег не хватит, – ответила на это Наташа, поднимаясь из-за стола и спокойно направляясь в коридор.
Отметив ее "ты", Миланов улыбнулся ей вслед, а в это время из кухни вернулись два любовных голубка, которые ничуть не смутились его улыбкой, но весело приветствовали этот факт, проговорив почти в один голос:
– Наконец-то он улыбается?!
Вспомнив о договоренности с вышедшей Наташей не вредить друг другу, отметив дружеское настроение вернувшихся, Миланов решил воспользоваться моментом.
– Знаете, почему я хмурился? – спросил он с видом покаяния и, показав рукой на Приварова, заверил его даму, – Вот он знает.
Ничуть не обрадовавшись подобной похвале, Приваров стер улыбку с лица, сухо проговорив:
– Какие у тебя проблемы?
– С шахты я привез лишь смету к акту выполненных работ, а для балансового отчета кроме этого нужен акт сверки годовых взаимора-счетов, – тотчас сообщил Миланов.
Несомненно, Приваров был в курсе таких требований отчетности пе-ред налоговыми службам, а потому размышлял над информацией Миланова всего несколько мгновений и то, как тому показалось, для поднятия соб¬ственного престижа в глазах любимой дамы.
– Ты вот что, – важно заметил он свояку. – Выпиши суммы пла¬тежей и дай их мне с банковскими реквизитами фирмы. Мне скоро пре¬дстоит командировка на Кузбасс по поставкам угля. Там я буду обме¬ниваться протоколами выполненных обязательств и включу в акт взаиморасчетов мэрии данные по фирме "Поиск". Ты же в отчетах сошлись на договор сотрудничества с гортопом.

                4
     Не умеем мы жить без проблем, а потому они не обходят нас. Не  успел Владимир Миланов вернуться из командировки, то бишь с загула в офисе, как от жены услышал, что на дом к нему вчера приезжали по претензиям кирпичной кладки складских помещений поселкового магазина. Но не это известие испортило ему настроение, а разведывательные вопросы супруги, которая от посетителей выведала, что те перед отправкой в город Приварова с Милановым в поселке не видели.
Ошарашенный осведомленностью Надежды и мыслями о том, что на воре шапка горит, Владимир решил не выказывать своей растерянности и стоять на своем..
– Мы к Загребалову приехали после обеда, – заявил он уверен¬но, а чтобы повернуть мысли жены на прозу дня, выложил ей пачку денег за, яко бы, оформление на ее имя объема выполненных работ по убор¬ке поселкового торгового центра от строительного мусора.
Деньги были как нельзя кстати. Надежда немедленно при¬нялась за составление перечня предновогодних покупок, а Владимир вызвался помочь ей в их приобретении и тотчас собрался ид¬ти по магазинам, предполагая где-нибудь с телефона-автомата позвонить  Приварову. Когда он дозвонился до свояка и услышал, как тот принялся мямлить в трубку: – Хорошо…. Правильно сделал… – то подумал, что от семейно¬го скандала их может спасти лишь немедленная поездка в поселок к За-гребалову, которую можно провернуть под видом расследования прете-нзий фирмы лифтомонтажников по кирпичной кладке подвальных помещений.
Заявив свои соображения Приварову, Миланов уловил, как голос свояка ожил и повеселел.
– Ты вот что, – обрел тот  дар речи, – ты к Загребалову съезди, поздравь… – споткнулся он на последнем слове звуком «э», после чего заговорил без запинки, – еще раз с наступающим. Но по претензиям кирпичной кладки не вникай, не пачкайся по подвалам. Сбрось монтажникам лифтов платеж в сумме стоимости исправления дефектов, и дело с концом.
– Хорошо, так и сделаю, – пообещал Миланов свояку, но вешал он трубку с решением докопаться до сути строительных дефектов и разгадать, каким образом удалось фирме сэкономитъ на этой стройке и кирпич и цемент. Однако прежде следовало встрети¬ться с руководством лифтомонтажной фирмы и закрыть вопрос по оплате их дополнительного объема работ.
Не откладывая дела в долгий ящик, Миланов тотчас поехал в АО лифтмонтажа. С директором он договорился быстро и в соответствии договора субподряда составил текст платежа, чтобы впечатать его на платежное поручение, пару бланков которого с подписью бухгалтера через копирку в соответствии требований банковской службы прихватил с собой.
– Как это вам бухгалтер подписи доверяет? – удивился директор АО лифтмонтажа.
– Без доверия мы не работаем, – похвалился Миланов, хотя вос¬торги от свободы ведения предпринимательства в нем давно сменились тревогами. Ведь за все платежи фирме ответ перед налоговой ин¬спекцией предстоит держать директору, и если бы только кто знал, какими липовыми бумагами прикрыто большинство яко бы выпол¬ненных работ фирмы "Поиск"! Так что он, в качестве директора, прикрывал действия учредителей фирмы, сумевших подобраться к бюджетному потоку финансов, чтобы направить в свой карман маленький денежный ручеек. Теперь Миланов связан в поступках предпринимательства по рукам и ногам. Однако знать всю подноготную истинного состояния дел фирмы ему никто не мог запретить. Так что на следующий же день он в поселке тщательнейшим образом проверил кладку стен подсобных помещений выстроенного магазина, немало удивившись тому, что две стены общего коридора подвального блока совершенно не пригодны для несения нагрузки направляющих стоек грузовых лифтов.
Как эти древние, рыхлые от пребывания в земле, стены уцелели при рытье котлована под нулевой цикл здания, как вписались в план подвальных складов магазина, мог знать лишь тот, кто вел привязку проекта строительного объекта к местности и кто работал на выем¬ке грунта под закладку фундамента. На землеройных работах по трудовому соглашению числился Павел Милкоев, и Миланов направился к нему. Однако тот и слушать не захотел о подробностях дел давно минувших дней и, сославшись на занятость, укатил в своем «Беларусе» с землеройным ковшом на гидроподвязке. Оставалось за разъяснениями обратиться к Загребалову, к которому Миланов приехал совершенно с иным заданием. Потому-то при встрече он первым делом повел речь о просьбе Приварова с алиби, солидарно посмеявшись над выкрутасами шефа фирмы, затем повернул разговор на нюансы проектирования здания поселкового магазина, заметив, как председатель поселкового совета при его вопросе потускнел взглядом.
– Та земля принадлежала колхозу, – отчужденно пояснил он и тотчас принялся дозваниваться в город, а дозвонившись до Приварова, схо¬ду насел на него:
– Ты зачем прислал Миланова? Твой директор в подвале торгово¬го центра обнаружил какую-то допотопную стену.
Но не успел городской собеседник что-либо объяснить поселковому, как тому в телефонной трубке зазвучал женский голос, и перед дамой Загребалов снизил тон.
– Тамара Сергеевна! Рад тебя слышать, – проговорил он теплым голосом. – В субботу мы припозднилисъ с делами, и я их отгово¬рил ехать на ночь глядя.
      Видимо, женщина поверила объяснению, потому что в телефонной трубке вновь возник голос Приварова, а в поселке трубку передали Миланову, который сейчас казнил себя за обращение для прояснения те-много дела к тому, кто всего скорее и организовал строительный подлог. Взяв трубку из рук Загребалова, он предполагал услышать от Приварова упрек за настырность в выяснении причин строительных дефектов, но свояк, избавившись от подозрений жены, заговорил с ним в дружеском тоне:
         - Чего тебе, Иванович, вздумалось разводить канитель? Ты там, случаем, не обморозился? Там все же повосточнее, да еще ветер с сопок. Что за археологическую стену обнаружил ты в подвале магазина? Она что, влияет на фундамент здания?
          -Дело не в этом. Фундамент по всему периметру выложен бетонными блоками, – приступил Миланов к объяснению увиденного. – Все сделано в соответствии проекта, только вот сквозной коридор складских помещений оказался из стен старой кладки, которые не годны для крепления к ним лифтоподъемников.
         - Ты исполнителям работ по усилению стен в местах крепления лиф-тов деньги перечислил? – интересуется городской собесе¬дник, ничуть не смутившись известием о дрянных стенах в подвале но¬вого здания, построенного его фирмой.
          -Да, – подтвердил поселковый собеседник.
         - Вот и не переживай. Сделал дело – возвращайся смело. На неде¬ле сходим в баню и отмоемся от всех грехов, – шутит Приваров и веша¬ет трубку.
       После телефонного разговора вышел Миланов от Загребалова с тоскливой мыслию: насколько же спелись эти два деятеля с организацией подлога качества строительных работ, если даже он, как директор фирмы, в их теневых взаимоотношениях играет роль всего лишь колесика-паразитки, выполняющего функцию изменения направления вращения. Проще говоря, увидел он себя обычной шестеркой в колоде козырных тузов, а потому почувствовал такую обиду, что померкли прелести зимнего дня вместе с трудовыми «прелестями» городских взаимоотношений с Приваровым. И решил Миланов сегодня не возвра-щаться в город, благо предстояло еще зайти к Федулиным, где можно бы-ло спокойно переночевать. Пока шел он из верхней части поселка за железнодорожный переезд, день догорел, загустев вечерним воздухом настолько, что по вечерней хмари белесые столбы печных дымов все ближе подбирались к небу, а ночное небо все ниже опускалось к земле. Однако Миланову было не до созерцательности. Сейчас он был в состоянии самоуничижения от осознания той роли, какая отведена ему фактическим положением дел, забыв о своей значимости директора для работников возглавляемой организации, хотя шел к Федулиной с получкой за ее работу кладовщицей.
       Обрадовав Анастасию деньгами, Владимир просидел с нею весь вечер за чаепитием, отходя душою от пакостей предпринимательских взаимоотношений. Перед знающей цену деньгам женщиной не пришлось объяснять мотивы, побудившие его лично взяться за проверку качества строительных работ, а вот о городском житье-бытье ее дочери говорить пришлось.
– Не хочет она ехать домой даже на выходной, – сообщил он неутешительный вывод..
– Значит, понимает, что дома из-под коровы чистить зас¬тавлю, – обрадовалась мать Саши осознанному поведению бывшей шизофренички.
Подивившись сердцу матери, способному амебный эгоизм детей возводить в ранг достоинств, повернул Миланов разговор на работу фирмы, и принялся расспрашивать Анастасию о былом виде поселка.
          - Не помнишь ли, что прежде находилось на пустыре, где теперь возведен торговый центр? – спросил он о том, чем более всего интересовался.
          -Как не помнить! – обиделась женщина предположением насчет своего беспамятства. – До войны там была колхозная зерносушилка и гумно, – заявила она с уверенностью очевидца.
          - И что это было за сооружение? – подводил Миланов собесед¬ницу к описанию конструкции колхозной зерносушилки, но она загово¬рила об ином:
          - На гумне стояла рига. В нее свозили хлебные снопы, которые после сушки молотили, расстилая по гумну.
          - Цепами что ли? – удивился собеседник.
          -Когда-то было, и цепами, – подтвердила рассказчица.
       При дальнейшем разговоре Анастасия Петровна поведала, что до замужества ей довелось поработать и в риге и на зерносушилке, когда вся техника заключалась в колесном тракторе, которым крутили вентилятор для подачи горячего воздуха на просушку зерна. Однако Миланову требовалась информация другого плана.
– Не помнишь ли, что за здание было у зерносушилки? – поинтересовался он.
– Не было никакого здания, – огорошила его рассказчица, но, задумавшись на мгновение, сообщила, – Просто стоял длинный навес на деревянных столбах.
– Однако зерно-то где-то да хранилось? – допытывался любопыт¬ный слушатель.
– Зерно загружали в короба с мелким сетчатым дном, короба ве¬шали над траншеей, по низу которой гнали от печи горячий воздух, а потом зерно сразу увозили. – последовал обстоятельный ответ.
"Это траншея", – догадался Миланов, узнав из дальнейшей беседы, как зерносушилка оказалась не у дел после постро¬йки пристанционного зерносклада, куда и забрали сушильное оборудо¬вание. Столбы и крышу зерносушилки колхоз пустил на строительс¬тво коровника. На пустыре оставалась сушильная печь кирпичной кладки, которую помаленьку растащили местные жители на кирпич.  0 траншее зе¬рносушилки бывшая колхозница не обмолвилась ни единым словом. Следовательно, бесхозная траншея кирпичной кладки заросла бурьяном и гнила в зе¬мле до тех пор, пока ни нашелся пройдоха  приваровского типа, сумевший привязать проект поселкового магазина к стенам бывшей траншеи, сумевший гнилые стены старого сооружения превратить в стены подвального коридора нового здания.

                5
После той поездки в поселок Владимир Миланов долго не мог взяться за дела фирмы. Безотрадность работы подставным директором становилась все очевидней. Однако отчет за истекший год был еще не составлен, и перед Приваровым ему пока надлежало изображать готово¬го ко всему исполнителя чужой воли. Это у него выходило не хуже, чем по указу Петра Великого, гласившему, что подчиненный перед ли¬цом начальствующим должен иметь вид лихой и придурковатый, дабы ра-зумением своим не смущать начальство. Однако перед самим собой не умел он хитрить, а потому жена давно подмечала в нем все возрастающую угнетенность.
Зная о негативщине, свалявшейся на голову мужа при изучении доку-ментооборота фирмы, Надежда рассчитывала, что со временем все образу-ется, и муж успокоится. Но вот Владимир сдал в налоговую годовой от¬чет и тем не менее остался в прежнем безрадостном состоянии. Не нахо¬дя причин для дальнейшего пребывания супруга в унынии, она встрево-жилась и решила при первой же возможности поговорить с ним начисто¬ту. Такая возможность возникла, когда они, погостив у ее ро¬дителей, оставив на каникулы детей у деда с бабушкой, вернулись к себе. В тот день, едва переступив порог квартиры, Надежда насела на Владимира с вопросами:
– Ты чем все время озабочен? Ходишь, как автомат; ешь и пьешь, как автомат; остается только, чтобы с женой спал, как автомат.
Нахмурившись было от раздражительности тона любимой супруги, Вла¬димир по поводу последнего замечания заулыбался до ушей и был бла¬годаря улыбке прощен ею за былую отчужденность поведения. К тому же он сейчас повел разговор в манере полной доверительности:
– Знаешь, Надя! Я решал с фирмой закругляться.
– Как "закругляться"? – всполошилась она. – Ведь по итогам года все прошло гладко! Ведь мы никогда не жили так обеспеченно, как живем теперь!
– Мне надоело ради этого разгребать грязь чужих афер, которые совершаются за моей спиной без моего ведома!  – загорячился Владимир с ответом, но, заметив укоризненный взгляд жены, сбавил тон: – Видела, каким гоголем сидел Приваров на юбилее тестя?  Словно он – герой дня, а не жулик, на котором клеймо ставить негде, – проговорил он с раздра-жением.
– Он вынужден жульничать, потому что по законам рынка выживают сильнейшие, – спокойно возразила Надежда и со знанием дела констати-ровала: – Это государство жульничает за счет народа на инфляциях, задержках зарплат и пенсий.
Услышав от жены такие возражения, Владимир заходил по комнате, соби¬раясь с мыслями. Обмозговав ответ, он усадил свою половину семейного союза на диван и сам уселся рядом с нею.
– Разве для того дается человеку жизнь, чтобы любой ценой добива-ться личного материального благополучия? – глухо обронил он и пояснил свое видение причин подобного образа мышления: – Нашему поколению вы¬пала отвратительная жизнь в перестройке, когда сознанием общества уп¬равляет голый материальный интерес, когда стремление бездуховных лю¬дей любой ценой достичь обогащения является чуть ли не примером для подражания.
Речь Владимира лилась спокойно и уверенно, но Надежда никак не мог¬ла взять в толк, к чему все это говорится. Кому нужны экскурсы в исто-рию формирования общественного сознания? И все же она ре¬шала воздержаться от дальнейшей дискуссии, спровоцировав тем самым му¬жа на дальнейшие рассуждения о безнравственности поведения новорусских.
– Ты считаешь Приварова сильным мира сего, – переключился он на разговор с конкретными данными, – а этот деятель в текущем квартале оформил через фирму приобретение двух новеньких УАЗиков, спи¬санных с военной базы, как прошедшие через эксплуатацию в зоне боевых действий на Кавказе. Вот как наши отморозки получают свой навар с любого грязного дела. Воистину: для кого-то война – это война, а для кого-то – мать родна.
И опять Надежда пропустила рассуждения мужа мимо сознания, хотя слушала и слышала его. Просто она не хотела взять сказанное в голо¬ву. Она видела лишь одно: озабоченность мужа за матери¬альное обеспечение семьи сошла на нет. Он, видите ли, надумал бросить сомнительную и хлопотную, но прибыльную ра¬боту и подводит под свое решение базу. Его послушать, так теперь все заврались и заворовались благодаря отсутствию в мозгах духовно-нравственных понятий об истинном предназна¬чении человека. По его оценкам в стране нет партии, способной вы¬работать четкую программу вывода экономики из кризиса на благо лю-дей, а не для диктата олигархами своих условий хозяйствования. Это все, по мнению мужа, происходит из-за того, что лидеры различных пар¬тий думают не о перестройке общества на новые условия жизни, а о завоевании мест в Государственной думе.Однако она так не считает. Ей, скажем, давно нравятся выступления лидеров КПРФ и ЛДПР, которые режут правду-матку о неустроенности перестроечной жизни. Владимир же называ¬ет обоих лидеров разными сторонами одной медали под названием: "Ве¬шать людям на уши лапшу".
С такими мыслями слушала она разглагольствования мужа, уловив его заявление, что он более не намерен играть в фирме роль мальчика для битья налоговыми органами. Из этого следовало, что от своего реше¬ния бросить фирму муж не отступится. Следовательно, – прощай обеспе¬ченная жизнь, и для их семьи вновь наступит время полуголодного суще-ствования. От одной мысли о подобном повороте судьбы у нее наверну-лись слезы на глаза. Неожиданно для самой себя Надежда громко всхли-пнула, как будто ставя точку в грустной повести о невозможности построения счастливой семейной жизни.
Всхлип жены прозвучал для Владимира Миланова громом среди ясно¬го неба. Подобной реакции на свои откровения он никак не ожидал. Однако слезы в любимых глазах были наяву и оказались нас¬только жгучими, что смыли его решимость расстаться с нечистоплот¬ным бумаготворчеством. Проговорив: – Ну, что ты! Ведь это я только размышляю, – он легкими поцелуями осушил жене гла¬за и щеки, затем клятвенно заверил, что ради семейного благополучия стерпит любые пакости предпринимательской работы. Намереваясь пос¬корее успокоить супругу, он разоткровенничался перед нею о своих манерах дальнейшей деятельности в качестве директора част¬ной фирмы:
– Я буду действовать методами Приварова. Офис фирмы только что приобретен и числится на балансе, как ведомственное жилье. Так что эту квартиру надо будет со временем оформить себе.
Разговорами о возможности прихватизации на своей работе Владимир добился того, что жена пове¬селела. Желая продемонстрировать ей полную доверительность в действиях по решению вопросов бизнес деятельности, он стал названивать по телефону знакомым, стал решать мелочь накопившихся проблем. По¬звонил он и Светлане Ивановне с просьбой о помощи витаминными уко¬лами Саше Федулиной.
Уловив содержание этого телефонного разговора, Надежда встревожи¬лась. Женская интуиция подсказывала ей, что здесь есть что-то из об¬ласти интимных интересов мужа. Но такая мысль была настолько горька, что она поспешила отделаться от них.

                6
А между тем подозрения в отношении мужа со временем не только не уменьшались, но нарастали. Поэтому Надежда решилась узнать о его знакомых всю подноготную, надумав  ради этого нанести визит своей сестре. С этим в выходной она и поехала к Приваровым. От остановки "Березовая роща" пошла она к девяти¬этажке родственников напрямую через метрополитеновскую стройку, ве¬дущуюся здесь открытым способом и развалившую улицу глубокой траншеей на два берега. Вездесущие пешеходы давно проложили   тропу поперек этого рукотворного оврага, Тропа полого спускалась на дно траншеи, шла у кромки котлована под станцию метро, затем взбиралась по противоположному склону траншеи к уровню городских улиц. И именно у котлованного обрыва оступилась Надежда на протаявшей от весеннего солнца снежной тропе. В момент падения в снег у нее мелькнула мысль, что этак можно съехать вместе со снегом в котлован, выбраться из которого женщине без посторонней помощи было бы затруднительно. Однако она благополучно застряла в снегу и быстро пришла в себя. Достав из сугроба свою сумочку, она уселась на тропу, взяла из сумочки зер¬кальце с помадой, подвела губы, встала и продолжила свой путь. Но лишь в подъезде дома Надежда окончательно пришла в себя, с трудом возвращаясь мыслями к цели визита. Таким образом заявилась она в гости при аморфном отношении к теме ревности, тем не менее сразу поинтересовалась у свояка о витаминных уколах.
– Мать этой бабенки у него в кладовщиках ходит, – объяснил Владимир Петрович свояченице мотивы поведения ее мужа и на этом укло¬нился от дальнейшей беседы по больничному вопросу под предлогом: оставить сестер наедине. И все же ему вздумалось выказать свою осведомленность некоторыми пикантными деталями затронутой темы.
– У этой Саши при родах почки отказали, но ее все же выходили, а вот ребенка спасти не удалось, – сообщил Приваров перед выходом из комнаты конфиденциальную информацию с видом человека, для кото¬рого в городе не существует тайн. Однако он тотчас сообразил, что эта информация вызовет у жены подозрения из-за его осведомленности меди-цинскими технологиями, а потому, прежде чем закрыть за собой дверь, он сделал отвлекающий намек:
– Если ищешь след симпатии своего любимого мужа, то загляни ко мне в приемную.
Такой версии Надежда не придала большого значения. Тем не менее, оставшись наедине с сестрой, она тотчас поинтересовалась о секретарше ее мужа.
– Не слушай ты этого старого козла! – неожиданно вспылила та. Озадаченная резкостью комментария, Надежда поспешила сменить тему разговора, но Тамару прорвало раздражением:
– Это он за каждой смазливой юбкой бегает, а твой далек от подобных увлечений, – уверенно заявила она, язвительно обронив. – Всего скорее про приемную он брякнул, чтобы от себя отвести подозрения, значит, у самого рыло в пушку.
– И как же ты живешь? Ведь ты ему не веришь! – возмутилась младшая сестра лицемерности семейных взаимоотношений старшей сестры.
– Да ведь мне с ним вольно, – призналась та.
– Ах, сестренка! – вздохнула Надежда. – Я без веры жить не смогу.
– С нашими деньгами можно жить и без веры, – высказалась Та¬мара в соответствии своего опыта жизни.
Не желая обсуждать подобные соображения, Надежда поспешила с разговором иного плана:
– На операцию не отдумала ложиться? – поинтересовалась она.
– В этом году обязательно сделаю, – заверила сестра, пояснив мотивы своего решения: – Надоело все время думать о какой-то гры¬же.
На этом их разговор иссяк, но вскоре Тамара вернулась к обсужде-нию затронутой темы, высказавшись в том смысле, что в нынешние времена за деньги можно что угодно провернуть. Затем она обрати¬лась к сестре с доверительной просьбой:
– Удели недельку своего отпуска, сдай за меня анализы в поли-клинику, а то год назад участковый врач определила плохое содержа¬ние крови и не выписала мне направление на операцию.
– Слушай! Ведь врачи зря не скажут! – заговорил в младшей сестре голос благоразумия.
– Если бы им перепали деньги от платной операции, они бы выпи¬сали мне направление без анализов, – выдала Тамара презрительное резюме.
– Хорошо, – пообещала Надежда, хотя в глубине души не одобряла решение сестры. Но ей было совершенно ясно, что ту при своевольно¬сти характера да денежном достатке ничто не остановит.

                7
Дела частной фирмы. Владимир Миланов вел, не увольняясь с основного места работы. Это было возможным благодаря тому, что на государственных предприятиях работников пытались удержать и при сокращенном объеме работ, оформляя людей в административные отпуска. Благодаря этому в институте предприимчивые сотрудники сумели развернуть частную деятельность на рабочем месте. Но Миланов не намеревался создавать подобный симбиоз из-за утраты веры в необходимость деятельности фирмы "Поиск". Поэтому при появлении на работе он не откровенничал перед сослуживцами о своей бизнес деятельности. Об его успехах знал лишь производственный мастер Милкоев. Однако тот вместе с другими инженерными работниками попал под сокращение, а потому Владимир Миланов при эпизодических появлениях на работе смело изображал из себя рядового полубезработного.
    Ушел Рудольф Милкоев из мастеров на пару с Леонидом Гвоздевым в научное подразделение слесарем на испытательный стенд. Он быстро освоил премудрости слесарно-монтажных работ, и у него появилось много свободного времени для занятий литературным творчеством. И полюбились ему размышления о перипетиях перестроечной жизни, и пришел он к выводу, что именно период социалистического безбожия привил людям иждивенческие инстинкты борьбы за самовыживание. Именно материалистическое мировоззрение вытравило из общественного сознания понятия богобоязненности и ответственности за всё, греховно совершаемое. Поэтому для достижения материального благополучия новорусские в целях личного обогащения используют бесчеловечные методы.
Проанализировав превратности жизни своей, Рудольф понял, что советы его старшего брата насчет изучения и выполнения заповедей Священного Писания не только не архаичны, но очень даже актуальны. А потому решил он изучить религиозную тематику и для этой цели приобрел на книжной ярмарке каноническую Библию и Коран в переводе академика Крачковского. Однако для постижения сути христианской и мусульманской религиозной практики этих книг было явно недостаточно.
    Милкоев Рудольф вырос в православной семье, а потому кое-что знал из премудростей христианской религиозной практики. Но об исламе у него не было ни малейшего понятия. Пришлось ему посетить городскую мечеть, вновь служившую мусульманам для совершения общих пятничных молитв. Здесь под предлогом работы над религиозными очерками ему удалось приобрести многие брошюрки о исламском мировоззрении и о порядке совершения молитвы-намаза.
Углубляясь в содержание текстов Торы - пятикнижия Моисея - и сверяя их с текстами Корана, Рудольф поражался тому факту, что Коран подтверждает истинность библейских событий. Знамения текстов арабского Корана даны пророку Мухаммеду в седьмом веке так, как было предсказано Иисусом Христом. Многие предначертания гласа небес сбылись при жизни Пророка Мухаммеда, и это обстоятельство отменяло вопрос о доверии к тем сведениям, которые излагались в Библии. Если до прочтения Корана можно было скептически относиться к библейским сказам Ветхого Завета, если канонические тексты Нового Завета, дополненные по настоянию императора Константина положением о Святой Троице, можно было посчитать вымышленными от начала до конца, то свидетельство Корана о сотворении пророка Христа подобно Адаму по Слову Бога игнорировать было нельзя. Ведь тексты Корана сохранились в том виде, каком были записаны со слов пророка Мухаммеда его сподвижниками. Исходили эти тексты из уст пророка в соответствии предсказаний о Духе истины, который будет говорить не от себя, а что услышит.
    После смерти Мухаммеда арабы перенесли тексты Корана на пластины кож, выделанные из шкур кабарги. С тех времен воспроизведения арабских текстов Корана повторяют написание слов Священного Писания вплоть до запятой. Созданный при халифе Османе первый экземпляр Корана хранит пятна крови этого правителя, зарубленного саблей противниками его правления в Мекке при чтении Хранимой Скрижали.
    После осознания сути религиозных историй, Рудольф принялся искать причины, повернувшие христианских священнослужителей к измышлению богоравными Пророка-Спасителя и Праведной Девы. Люди во все времена стремились к материализации понятий о Боге изображением скульптур, идолов, икон. Тогда как Бог - Непостижимое Незримое Духовное естество, создающее все сущее, управляющее процессами самовоспризводства живого вещества. Бог – Един, и поклоняться следует Единому Богу. Ведь был же у христиан в восьмом веке введен Константинополем запрет на поклонение изображениям! Теперь тот период едва упоминается, как период иконоборчества, без объяснения сути дела. Возврат к поклонению на иконы произошел благодаря проискам сатаны, добившегося подчинения ему без поклонения. Грешат люди, нарушая первые заповеди Моисея. И согревает в этом процессе души священнослужителей лишь чувственные вымыслы да выгода от торговли.               
    Но более всего поражало Рудольфа то обстоятельство, что и арабы сумели исказить нововведениями в религиозную мусульманскую практику многие положения Священного Писания, проигнорировав предписания Корана о недопустимости перенесения месяцев на срок иной, о порядке определения по новолуниям лишь сроков дел к сроков паломничества. Приняв лунный календарь со сдивжкой месяцев по новолуниям, запретив переводы текстов Корана на языки других народов, арабы лишили человечество возможности познать Коран, исполненный мудрости, в достоверном изложении на государственном языке своего народа. После столь фундаментальных искривлений религиозной практики ислама мусульмане неарабских стран изучили не Коран, а суждения об исламе мусульманских богословов и воспоминания современников Мухаммеда о манере его поведения.
Не зная сути Священного Писания, люди тем не менее используют религию для достижения своих целей. Подражать, но не верить, прятать истинные намерения за ширмой словоблудия - только это унаследовали многобожники.
    Рудольф был той же ягодкой, взращенной на поле построения материальной базы коммунизма. Лишь благодаря изучению религиозной литературу он убедился, что божественное мировоззрение в отличии от материального имеет научное подтверждение. Критерием божественного познания является не только ощутимое и фиксируемое физическими приборами, но всё незримое, если оно подтверждается причинно-следственными событиями истории. Воздействие незримого .духовного мира столь всеобъемлюще, что совершенно незаметно. Для людей разумных, первичность духовного и вторичность материального видна из простого факта невозможности создания человеком живого вещества хотя бы в виде амебы или зернышка злака. Даже скопировать живое вещество методами клонирования не дано человеку, ибо получается при этом нечто не одухотворенное, не способное к самовоспризводсту.
Окунувшись в океан духовных понятий, Рудольф понял важность донесения божественного мировоззрения до разума людей. Живи человека по духовно-нравственным законам Священного Писания, и само собой отпадет необходимость борьбы с лихоимством, воровством, наркоманией, мерзостями интимной жизни. Но даже религиозные деятели живут в рамках собственных нововведений и глухи к гласу небес. Широк путь заблуждений, и без знаний сути божественного мировоззрения сложноно сделать верный выбор. Экзальтация религиозных чувств ложными измышлениями приводит восторженные умы к поиску спасителей в лице пророков. Но нет для человека иного пути спасения, как жить с именем Бога по законам богобоязненности и добродеяния.

               
                8
Не легко менять свой характер, подстраиваясь под веяния времени, и все же Владимир Миланов решился на это. Смиряя угрызения совести мыслию, что старается не ради личного обогащения, а для тех, за кого болеет душой, он продолжал работать в фирме. Душа его была полна чувства тревоги за своих детей. И вот в один прекрасный день предстал он перед дочкой от первого брака с предложением устроиться к нему на фирму. Он намеревался в перспективе вырешить ей офис в качестве приватизированного жилья.
 Катена, естественно, обрадовалась такому варианту трудоустройства и на радостях разоткровенничалась:
– Тогда я выйду за Женьку замуж.
– Невесте с однокомнатной квартирой можно будет не такого жениха выбрать, – вмешалась было мать Кати, но Владимир не позволил бывшей жене перехватить инициативу.
– Сколько твоему парню лет, и кем он работает? – живо поинтересовался он.
– После армии Женька на нашей фабрике второй год работает слесарем-наладчиком, – весело сообщила дочь.
– Вы со свадьбой не тяните, – посоветовал ей отец. – Если по весне распишетесь, я вас обоих зачислю на летние работы и осенью оформлю протокол учредителей о выделении вам ведомственного жилья от фирмы, как молодоженам.
– Ой, папка! – только и отвечала дочь, обнимая отца так, что тому стало жарко, и он стоял, раскрасневшийся, на глазах бывшей жены, подмечая ее готовность на подобное же проявление чувства благодарности.
Весной семейные дела у Владимира Миланова пошли в соответствии его замыслов. Только вот Саша Федулина все еще не выходила из головы. В конце-концов он решился повторить сенокосное приключение и, не мудрствуя лукаво, в лето лично возглавил строительство поселковой садоводческой остановочной платформы,  а квартироваться напросился к Анастасии Петровне.  Однако Саша и не думала появляться к матери, так что пришлось ему в городском общежитии нанести ей визит. При встрече он намеревался высказать девушке не только просьбу мате¬ри к дочери о помощи по домашнему хозяйству, но и свое согласие к возобновлению их интимных взаимоотношений.  Однако Саша в комнате бы¬ла с подругой да двумя кавалерами, и Владимиру пришлось изображать из себя обычного посыльного. И все же задумку свою он выказал путем агитации бывшей пассии за благородный крестьянский труд.
– Чем тебе понравилось здешнее существование? – насел он на Сашу с упреками после того, как отрекомендовался перед присутствовавшими в комнате ее друзьями директором частной фирмы. – Ведь это чёрт-те что получится, если все устремятся к урбанизации.
Не дождавшись на свое заявление реакции,  Владимир принялся развивать затронутую тему:
– Деньги ведь без товаров теряют свой смысл. Об этом даже Пуш¬кин говорил, давая в "Евгении Онегине" характеристику главному герою:  "Он был глубокий эконом,  то есть умел судить о том, как госуда¬рство богатеет, и чем живет,  и почему не нужно золота ему, когда простой продукт имеет".
Своими заумными разглагольствованиями Владимир добился от Саши категоричного за¬явления:
– Нечего мне в поселке делать.
– Да ведь и в ЖЭУ тебе скоро нечего будет делать, – пообещал он разгульной подружке, вкусившей прелести городской бездумной жизни, реальную рабочую перспективу. В текущем году отраслевое ЖЭУ из института передавалось в районное управление коммунального хозяйства, а там у Миланова знакомых не было.
– Пойду торговать в киоск, – не испугалась выправившаяся от шизофрении Саша Федулина угроз безработицы. – Я и сейчас подраба-тываю у него, – показала она на одного из присутствующих в комна¬те мужчин.
– Но матери трудно одной, и она на лето ждет тебя! – воззвал Владимир к ее совести.
– Нечего мне там делать, – повторила Саша свое решение, и фак¬том своей эгоистичной самостоятельности не столько порадовала бывшего любовника обретенным умением здраво рассуждать, сколько огорчила.

                9         
 Строительство железнодорожной платформы было на носу, Владимиру Миланову для работы требовался напарник, и он поехал к Рудольфу Милкоеву. А тот словно ждал его и при появлении друга немедленно приступил к организации застолья. Поскольку в холодильнике у него было – шаром покати, принялся он готовить жаркое. Миланов впервые наблюдал своего товарища в роли кулинара и с интересом смотрел за его действиями: как тот хозяйничает у электроплиты по пояс обнаженным и босиком, поло¬жив домашние тапочки на табурет, приставленный к плите. Своей фигу¬рой Рудольф сейчас демонстрировал, что перестроечная жизнь за счет физического труда полезна даже в его возрасте. Он сбросил лишний вес и вы¬глядел мускулистым стройным мужчиной. Но не только внешние перемены заметил Владимир в своем единомышленнике по литературным увлечениям. Еще из прихожей увидел он через дверной проем комнаты на журнальном столике хозяина квартиры подборку книг религиозного содержания. Не представляя, каким образом от газетных очерков о дос¬тижениях социализма, которыми с юности грешил Милкоев Рудольф, мож¬но переключиться на религиозную тематику, Владимир решил сегодня при беседе с ним ограничиться обсуждением вопросов по предстоящей совместной работе ,не затрагивая темы литературных увлечений.
– Куприянович! Ты чем сейчас промышляешь? – начал он кухо¬нный разговор в намерении обозначить цель своего визита, но Рудольф словно не слышал обращения, продолжая неспешно колдовать над сковородкой, в которую только что отправил к ужарившимся ка¬бачкам мелкое крошево лука да картошки. Посолив жаркое, прикрыв сковородку крышкой, он все же ответил на вопрос:
– В родном НИИ тружусь монтажником на авиационном стенде.
– Ну, и как работа, как платят? – подводил Владимир базу для приглашения друга на летние приработки.
– Как платят, так и работаем, – усмехнулся тот, и все же мгновение спустя, признался: – Оплата повременная, выходит чуть больше, чем пенсия.
– Вот и давай на лето ко мне! – обрадовался гость. – Наша фи¬рма рядом с поселком будет строить железнодорожную остановочную платформу. Деньги железнодорожники перечислят в объеме сметы, а щебенку завезут и разровняют садоводы по отработке благоуст¬ройства своего общества.
– Вот и бери председателя общества в напарники, – последовал незамедлительный ответ Рудольфа.
Озадаченный его отказом, Владимир принялся гадать о причинах столь скоропалительного решения друга.
– В административный не отпустят? – любопытничал он.
– Дело не в этом, – возразил Рудольф. – Оформляй отпуск без содержания хоть на полгода, никто и не хватится.
Обескураженный безразличием, с каким друг воспринял предложе¬ние на участие  в выгоднейшей шабашке, Владимир недоуменно уставился на него. А тот как ни в чем не бывало продолжал неспе¬шно исполнять кулинарное дело. Даже разложив жаркое по тарелкам, он не спешил расстаться с выключенной электроплитой, чего-то выжидая. Вдруг он схватил с табурета тапочек и нанес им несколько скользящих ударов по конфоркам. В результате столь решительных действий хозяина на по¬лу оказался поверженный таракан.
– Развелись паразиты, – прокомментировал кулинар свою воинственность, сметая труп насекомого на лист бумаги и отправляя его в мусорное ведро. – Не боятся ни порошков, ни морозов, – пожаловался он. – Всю зиму на кухне держал форточку открытой, так они обосновались в электроплите.
– Попробуй какой-нибудь мелок, – посоветовал гость, хотя ему сейчас было не до тараканьих проблем.
Наконец друзья уселись за стол, где Владимир в соответствии с рус-ским обычаем выставил на стол приобретенную для визита бутылку водки. Однако уже после первой рюмки пришлось ему перейти на чай, поскольку черт его дернул за язык пошутить: – Не хочешь со мной поработать, будешь остальное допивать без меня. А Рудольф не возразил на это ни слова.
"Как безрадостна жизнь, когда друзья отворачиваются от твоих замыслов", – с грустью думал гость при чаепитии, после которого заговорил о погоде, затем стал собираться восвояси, однако при выходе с кухни не сдержался:
– Признайся, какой зуб на меня держишь? – напрямую спросил Владимир хозяина.
– Дело не в тебе, – возразил Рудольф. – Просто не вижу поря¬дочности в прикарманивании дармовых денег. К тому же в поселке мне делать нечего.
Подивившись высказываниям своего товарища насчет поселка в духе бывшей шизофренички Саши Федулиной, Владимир потерянно прислонился к косяку кухонной двери. Перед встречей он рассчитывал, что Рудольф с радостью примет его предложение именно из-за возможности весь летний сезон поработать в родном краю, и никак не предполагал упрека насчет дармовых денег. Во всяком случае следовало напомнить этому чистоплюю, что люди сейчас не отказываются от выгодного приработка, потому что при безработице работодатели  стремятся выжать из исполнителя работ максимум труда за минимальную плату. Именно это Владимир и высказал Рудольфу. Но тот в ответ повел речь о том, как безнравственно обеспечивать личное благополучие за счет труда других.
Выслушав друга, Владимир, сбавив тон, продолжил речь о своем:
– Мне нужен напарник не на все лето! – пояснил он, – И тебе не обязательно останавливаться у поселковой родни. Тебе вполне мо¬жно пожить на заимке у старшего брата, потому что остановочная платформа будет строиться в той стороне.
– Нет, отпадает, на работе пьянки надоели, – проговорил Ру¬дольф с решительным видом, после чего, надумав разъяснить линию своего поведения, пригласил гостя в комнату, сдвинул штору, висевшую перед самодельным книжным стеллажом, взял с полки две книги: Библию и Коран и, прикинув их на ладонях, торжественно заявил:
– Хватит концентрироваться на материальном аспекте, надо думать о духовном предназначении нашего земного пребывания.
- С чего это ты стал таким религиозным? – удивился Владимир.
- А знаешь! Всё началось с упрека моего старшего брата о важности изучения и выполнения заповедей Моисея, - признался Рудольф. – Помнишь наше путешествие на заимку и застольные наставления моего поселкового брата? – осведомился он.
- Как не помнить, - отвечал Владимир. – Только ведь святым духом сыт не будешь, – мягко возразил он.
– Материальные устремления губят в человеке душу, – отвечал бывший атеист, возвращая книги на место. – Когда у чело¬века нет духовной цели и нет понятий о нравственных законах бытия, тогда человек устремляется к удовлетворению материальных инстинктов своей плоти и уходит в пьянство, проституцию, наркоманию, совершая во имя животного образа жизни безумные дела. Ты присмотрись, куда мы катимся! По телевидению сплошь да рядом голопузая реклама да голосистые эстрадные женщины. А дворовые кампании! Пьющие и курящие женщины бомжуют наравне с мужчинами.
– Народ сейчас брошен на само выживание, а потому нам не до жиру, быть бы живу! - возразил Владимир. А еще ему захотелось сказать, что легко чесать языком о высоких материях, когда у тебя нет забот  о жене и детях, требующих постоянных материальных затрат.
- Быть бы живу во имя чего? – гневно заговорил Рудольф, затем продолжил более спокойно: - Этак вот мы и дожили при социализме на идеях материализма до методов хозяйствования: «Даешь выполнение плана любой ценой!»  Теперь вот у наших детей, то бишь новорусских, подобные понятия стали целью жизни: «Даешь личное благополучие любой ценой!» Вот и устремились они к захвату собственности любой ценой, потому что бездуховному поколению людей не привиты понятия божественного мировоззрения.
Владимиру подумалось, насколько же Рудольф увлечен чтением религиозных книг, если из него так и лезут праведные рассужде¬ния.
       Рудольф же повел разговор начистоту:
– Ты веришь в Бога? – спросил он.
Бестактный вопрос возмутил Владимира Миланова до глубины души. Вырос он в религиозной семье и не единожды сталкивался с лицемерной показухой веры людьми, соблюдающими церковные обряды. Он мог бы простить глупость безграмотной богомолке, но всегда с непри¬язнью относился к всезнайству проповедников церковных догматов. "Неужели и Рудольф способен на христианское лицемерие?" – с горечью подумалось ему.         
– Ты забыл, что я – писатель? – глухо спросил он и усмехнулся, затем заговорил без тени иронии. – Ты ж тоже надумал писать прозу, и тебе легко понять, что без Бога не напишется ни единой де¬льной строчки, и ни один гений человечества не состоялся без бо¬жественного озарения. Ты, не иначе как, нахватался из Евангелия религиозных толкований о Человеко-Боге, а я иду к Всевышнему без религиозных подсказок церковного ханжества.
– Что религии подвержены людским домыслам – я знаю, – не сму-тился Рудольф отповеди друга. – Вот мне и хочется познать Бога в конкретном образе, – проговорил он задумчиво.
– Ну, знаешь! – удивился Владимир наивности такого намерения. – Ты что же, считаешь возможным представить Всевышнего в образе конкретного материального образа? Ведь, если Богом создана вся Вселенная, то Он необъятен и незрим, а  человек на Земле по масштабам Космоса меньше таракана в твоей печке!
– В том-то и дело, что никто не знает, как выглядит Небесный Творец, - проговорил Рудольф со вздохом. - Потому-то мы и не умеем понять, каким образом божественное на¬чало заложено в материю.
При этих словах Рудольфа Владимир понял,  что друг не собирался умничать, но всего лишь разоткровенничался с ним, как с равным.
 Рудольф тем временем пустился в рассуждения:
- А что, если Бог имеет вид поля гравитации? – спросил он и сам же построил ответ: - Это поле вездесуще, но принцип его действия не понятен.
Выслушав эти рассуждения друга, Владимир потерянно потупил¬ся и тихо произнес:
– Зачем ты забиваешь голову подобными размышлениями?
         - Такой у меня возраст, – отвечал Рудольф с улыбкой, однако речь продолжил с самым серьезным видом, – Пора жить своим умом, и нелицемерному человеку нет лучшего ориентира в сознательной жизни, чем высказывания пророков. По сути дела все у человека в личной жизни за¬висит от его позиции и верности избранного пути. Если будешь по-доброму относиться к окружающим людям, то можешь рассчитывать на ответное доброе отношение.
      - Не думал, что ты столь верно умеешь рассуждать, - похвалил Владимир Рудольфа.
        -Сам не думал, да безработица довела, – признался тот и пус¬тился в объяснения состояния своей души: – Когда бьешься о стену жизненных неурядиц, задумайся о предназначении человека на земле. Не может быть, чтобы мы были созданы мыслящими лишь для того, что¬бы существовать за счет инстинктов и условных рефлексов самовыживания. Так что, когда в материальном мире чувствуешь сте¬ну безысходности жизни, то задумайся о предназначении человека. Мыслящий быстро придет к выводу, что стена материальных забот – это вовсе не стена, а ступенька для духовного роста. Повышая духовный уровень своей жизни, поднимешься на новую ступеньку духовной лестницы, и откроются новые горизонты бытия. Конечно, материальные заботы от этого не исчезнут, но они окажутся не заслуживающими того, чтобы из-за них терять жизненный тонус, и будут решаться безболезненно, скажем, за счет урожая со своего огорода.
         - И все же после сбора урожая удели время, чтобы нам вдвоем будку на новой остановке поставить, - с улыбкой попросил Владимир.
         - Ладно, хорошо, – пообещал Рудольф.
         - И еще вопрос на засыпку. Какую религию ты считаешь правильной?
         - Ту, что лишена лицемерия и не нарушает смысл Священного Писания, – тотчас ответил Рудольф. Он словно ждал этого вопроса, ибо сразу заявил: Дана такая религия текстами Корана, но искривили её сподвижники пророка Мухаммеда нововведениями в мусульманскую религиозную практику. Нововведения необходимо отменить.
       - Так что же надо менять в исламе? – заинтриговался Владимир Миланов смелостью высказываний собеседника.
       - Все, что не находит подтверждения содержанием текстов Корана, - отвечал Рудольф Милкоев и принялся излагать суть проблемы: - В наши времена каждому есть возможность изучить содержание текстов Небесной Книги по дословным переводам Корана. Ниспосылались откровения гласа небес Мухаммеду с момента возложения на него весенним месяцем рамадан 610-го года пророческой миссии. Ближайшие сподвижники пророка Мухаммеда, после ухода его из жизни в 632-ом году, сразу же взялись за составление сводов Корана, знамения текстов которого Мухаммед изустно излагал проповедями, поскольку не умел писать. Но его последователи записывали всё, что говорил он со ссылкой на глас небес. К пятидесятым годам 7-го века были завершены записи текстов видом Хранимой Скрижали Корана сурьмой на пластины выделанных кож. Получилось страниц-кож Корана ровно 610 штук. Но к тому времени первые халифы, ближайшие соратники пророка, уже узаконили лунный календарь и ввели летоисчисление эры ислама с 622-го года, посчитав момент переселения первой мусульманской общины из Мекки в Медину основополагающим событием в деле мусульманского вероисповедания.
      Рудольф сделал паузу, бросил  на Владимира многозначительный взгляд. Но тот никак не отреагировал, ибо был ошарашен сведениями из истории становления ислама, о которых не имел ни малейшего представления. Видя его состояние, Рудольф принялся разъяснять то, о чем только что поведал:
       - Эти исторические факты невозможно фальсифицировать. Потому что лунный календарь со сдвижкой дат утвержден халифом Умаром в 637-ом году, а первый экземпляр Корана и поныне хранится в Мекке с пятнами крови на страницах-кожах, потому что при чтении только как созданного Корана видом Хранимой Скрижали был зарублен саблей халиф Осман противниками его правления. Случилось это в 656-ом году. С тех пор не изменено в текстах арабского Корана ни единой запятой. Только вот к тому времени религиозная практика ислама уже утвердилась по лунному календарю. И года мусульманского летоисчисления у арабов идут по лунному календарю, год которого короче астрономического на 11 дней. И поныне всё у них происходит с оглядкой на решения первых халифов. Хотя нововведениями те явно искривили ислам. Эра ислама началась с момента возложения на Мухаммеда в 610-ом году  миссии посланника Бога (по-арабски Аллаха). Без этого не было бы Корана А по текстам Корана запрещено сдвигать месяцы на срок иной. Предписывает Коран определять по новолуниям сроки дел и сроки хаджа, но не летоисчисление. 
– Ну, проповедник! – восхитился Владимир ясностью изложения сложной темы. – Ты взялся за искоренение религиозного формализма. Ведь если бы арабы не затуманили нововведениями в ислам суть ниспосланного Священного Писания, верующие христиане давно бы признали Коран и пророка Мухаммеда. Ведь о его приходе предсказывал пророк Христос, как об Утешителе и Духе истины, Который будет говорить не от себя, а что услышит.   Если бы не было нововведений в ислам, он легко бы утвердился в сознании людей. Именно за нарушения предписаний Священного Писания, ниспосланного текстами Корана, наказывает Бог в современном мире арабов. А всему виной поспешные решения сподвижников пророка Мухаммеда.
- Нет у меня желания хоть что-то говорить в осуждение тех, кто сумел сохранить арабские письмена Корана неизменными, - возразил Рудольф. – А вот современных мусульманских богословов, упорно подстраивающихся в истолковании смыслов текста Корана под сложившуюся мусульманскую религиозную практику, я бы отлучал от ислама.    
- Ну, ладно. Мне пора домой, - улыбнулся Владимир горячности Рудольфа. Попрощавшись, вышел он от друга в приподнятом настроении. И шел он после встречи с близким по духу человеком окрыленным, и чувство просветленности не покидало его.               


               

Глава третья

                1               
Лето – пора надежд, и для восемнадцатилетнего парня они кажутся легко осуществимыми. Толя Огнев, пасынок Владимира Миланова, меч¬тал служить в десантных войсках. Интересно, что тогда о нем поду¬мает Милкина Ирка, по прозвищу "Милка"? В классе все ребята были влюблены в нее. Вот бы на ней жениться! Только она за него не пой¬дет. Это стало ясно после девятого класса, когда по весне играли в бутылочку. У мальчишек горлышко пустой бутылки, раскрученной на земле, обязательно показывало на кого-нибудь из девчонок, тогда как у девчонок при ведении игры бутылка капризничала. В тот день бутылка у Милки показала на Толю, но она с поцелуем подошла к Лидке, которая весь день крутилась возле него. И Толя из обиды, назло Ирке-недотроге открыто пошел провожаться с Лидкой, После этого Ирка перестала обращать на него внимание.
Вспомнил Толя этот эпизод из школьной жизни, когда ехал на машине в поселок за от¬чимом и представлял себя не за рулем юркой иномарки, а за рычагами бронетранспортера, сброшенного на парашюте в тыл врага. В армии так и произойдет. Он будет настоящим солдатом, и тогда дед перестанет спрашивать у отчима, сидя с ним на кухне за бутылкой водки: «А, скажи-ка, кампот, во что превратились наши доблестные войска, если кавказских бандитов уничтожить не в состоянии?"
Отчим, конечно, примется оправдываться: – Они не бандиты. Мы са-ми спровоцировали их на террор.
– Это кто провокаторы? – уставится дед на зятя. – А хочешь знать, что раньше за такие слова ты бы схлопотал?
– Ясное дело, – согласится отчим.
– Ты, Владимир, того, – обрадуется дед, – зря этих чеченцев защищаешь. Будь Сталин жив, от них сейчас мокрого места не осталось бы.
– Это верно, Сергей Павлович, – ответит отчим утвердительно, а сам с ухмылкой тихо добавит, – Порядок прежде всего.
Ради таких разговоров дед и приезжал в гости, чтобы уединиться с отчимом на кухне, и мать не вмешивалась в мужское застолье, а на Толю любители дискуссий не обращали внимания. Таким образом оказал¬ся он свидетелем, как отчим однажды долго возражал собеседнику, за¬кончив свою речь словами: «Именно благодаря однопартийному тоталитарному режиму нормой поведения наших правителей стало лицемерие, показушность и бесчеловечность».
Дед, внимательно выслушав зятя, остался при своем мнении:
– Там мутят воду проходимцы и бандиты, и Россия должна быть единой, – многозначительно заявил он.
– Не такими же методами! – возражал отчим. – Национальные проблемы должны решаться не силой оружия, а силой разума.
Вот ведь как врезались те слова Толе в память, что даже после окончания школы пришли на ум, казалось бы, в самый неподходящий момент. Сейчас он ехал не на прогулку, а по делам, однако мыслями был далеко от работы. Зато благодаря отвлеченным воспоминаниям знакомый путь сегодня показался много короче. Когда он подъехал к дому Федулиных, отчим на заулке решал какие-то дела с квартирной хозяйкой. А на приехавшего – ноль внимания. Все же через некоторое время он подошел, поприве¬тствовал шутливым вопросом: – Как дела, студент прохладной жизни? – затем распорядился, – Отдохни, пока я с Анастасией Пет¬ровной закончу дела.
И ни слова больше, и зачем такая самостоятельная жизнь, если Владимир Иванович теперь только директор, а не родствен¬ник. Сиди у машины и жди его,  коль ты – шофер. Только ведь заработок шофера отчим отдает матери. У матери денег на дискоте¬ки выпросить труднее, чем у деда с бабушкой. Ну и ладно, скоро в армию. Оттуда Толя вернется совсем другим человеком. Это так бабу¬шка говорит.
– Ты числишься в фирме зав. складом, вот и пусть брус полежит у тебя на заулке до весны, – донеслись слова отчима из беседы с теткой Настей.
– Зачем мне чужое охранять. По приходу в фирме числится лишь кирпич да щебень, – возразила та.
– Ну…, напиши приход на десять кубов пиломатериала и отдай в бухгалтерию, – говорит Владимир с усмешкой.
– Тогда давай фактуру, – стояла на своем строптивая кладовщица.
– Петровна! Ты почему такая буквоедка? Этот брус мне достал¬ся по бартеру, и я не собираюсь проводить его через фирму, чтобы накручивались налоги, – объясняет Владимир упрямой работнице свой интерес, и та сдается.
– Так бы сразу и сказал, –  ворчливо заметила она, – а то: «ты зав. складом».
– Ладно-ладно, – улыбнулся Владимир во все зубы, – ты для меня помощник и друг, но в общежитие я больше не пойду. Твоя Саша торгует на базарчике у черномазого дружка и ходит расфуфыренная.
Толя сидит на полешке возле машины и видит и слышит весь разговор, впро¬чем, слушать такой базар ему нет ни малейшего желания. Одно его задева¬ет: отчим ведет себя с какой-то колхозницей на равной ноге, тогда как с ним почти в официальном тоне.
Закончив беседу, Владимир уселся в машину, и они поехали. Вот уже миновали гряду сопок, за которой дорога вышла на трассу Кузбасса, а он не проронил ни словечка. Интересно, о чем он все вре¬мя думает?
– Батя! Бронетанковые войска надежные? – все же осмелился Толя нарушить молчание.
– Пока в голове нет порядка, никакое оружие не может быть надежным, – выдал Владимир без запинки свое суждение, но от обращения пасынка насторожился. Давно не слышал он от него слово "батя". Мальчишка последнее время замкнулся в себе, и не известно, что у него на уме.
– Был у меня один знакомый-фронтовик, – начал Владимир задуше-вный разговор в то время, как Толя, обиженный предыдущей репликой, замкнулся в себе, но скорость машины держал в пределах семидесяти, хотя  дорожное покрытие позволяло и большую. Он вполуха слушал повесть отчима о неком Михаиле Яковлевиче, тем не менее интуитивно представлял себя на месте описываемых событий.
– Всю войну провоевал Михаил рядовым и ни разу не был ранен, – рассказывал Владимир о достоверном. – Как начал он в сорок первом бро¬небойщиком, так и закончил в сорок пятом с бронебойным ружьем, заработав за четыре года несколько орденов и медалей. Я у него интере-совался: чем же ему запомнилась война? Он ответил, что запомнилась земля, потому что при каждой смене позиции требовалось в темпе окопаться, и чем глубже, тем лучше. Спрашивал я и про награды, и он про Красную Звезду рассказал: "При Берлинской операции окопались мы на берегу реки, по которой немцы наладили паромную переправу. В створе реки их видно, но до самоходного парома километра полтора с га¬ком. Я стал из бронебойки ежедневно стрелять по парому, пока ни поджег машину". Видишь, как он делал? Он не по людям стрелял, а по технике. Убивать людей безвинно всегда считалось аморальным делом и причислялось к великому греху. В жизни есть "Золотое правило" человеческого поведения: "Как хотите, чтобы с вами обращались люди, так поступайте вы с ними". Так что, воюя на чужой территории, помни об этом. Ведь и у солдат противника есть папы-мамы, дедушки-бабушки. Поэтому надо стремиться в войне не к убийству людей, а к выводу из строя военной техники противника. Безжалостно убивать следует лишь бандитов, вторгшихся в пределы твоей страны.
Рассуждения отчима Толю не столько убедили, сколько удивили. Но разговор на равных отозвался в нем чувством благодарности, и он с удо¬вольствием свернул по просьбе отчима на проселочную дорогу к близлежа¬щему березовому колку. Он думал, что Владимир решил продолжить до¬верительную беседу на лоне природы, и без воодушевления принял предло¬жение, – Давай в этом лесочке посмотрим грибы.
И вот они ступили под сень деревьев, где был совершенно другой мир. Владимир достал из рюкзака маленькое ведерко и штормовку, ведер-ко подал пасынку, а видавшую виды штормовку надел на себя, шутливо пояснив, – Тихая охота требует маскировки, иначе грибы попрячутся.
– Куда они денутся, – проворчал Толя в ответ, поскольку не испы-тывал ни малейшего желания лазать по лесным зарослям. Тем не менее он покорно шел рядом с отчимом, который продолжал разговор на ходу:
– Мне с детства в грибную пору родители не позволяли бездель-ничать. Вот и приходилось каждый божий день бывать в лесу. Так что для меня лес – родной огород, – сообщил он, направля¬ясь в кустарниковые заросли, показав при этом пасынку на опушку березового колка. Таким вот образом и обследовали они весь колок, где Толя посшибал множество мухоморов, а заодно и прочие, уже одряхлевшие грибы, и все же наткнулся на пару крепких грибочков. Тем временем Владимир соб¬рал целый выводок бледно-рыжих лисичек, однако удаче пасынка обра-довался больше, чем своей.
– Счастливый ты. В конце лета белые – большая редкость, – весело поприветствовал он грибника и, усевшись возле машины на траву, продолжил разговор по душам:
– Тебе только что исполнилось восемнадцать лет, – торжественно заявил Владимир. – По закону ты уже самостоятельный человек. Теперь сам думай, как прожить свою жизнь, и береги честь смолоду, потому что за каждый неверный шаг придется отвечать самому. Старайся жить своим умом, не подчиняясь стадному инстинкту и общественной шумихе. Вот сейчас даже политики чешут языками во вред людям, и что им стоит ваше молодое поколение превратить в пушечное мясо, если они год назад даже народный парламент расстреляли из пушек к херам!
Заметив, что при матерке Толя бросил испуганно-удивленный взгляд, Владимир с улыбкой пояснил:
– Нецензурные выражения допустимы в мужской компании. Вот ведь при беседах Максима Горького с Львом Толстым молодого писателя поразило, как маститый литератор, посмеявшись его рассказам о забав¬ных случаях из личной жизни (а Горький был мастер и рассказывать и писать), заговорил с ним про различные истории из своей жизни, метко употребляя при этом отборные народные выражения. Горький подмечал это и не знал, как к этому отнестись, поскольку ничего подобного о Льве Николаевиче ему не было известно. Лишь со временем Алексей Максимович понял, что Толстой откровенной беседой откры¬вался перед ним, как себе подобным по литературному мастерству. А мне хочется видеть тебя подобным себе в понимании идиотизма теперешней жизни.
Высказав свое намерение, Владимир задумался о путях его реали-зации. Крайне необходимо хоть как-то объяснить подрастающему поколению истоки нравственности частного предпринимательства, где хозяину конкретного дела приходится строить личное благополучие на осно¬ве благополучия и процветания всего общества. Ведь при социализме о капитализме говорилось только самое плохое, и никогда не объяснялась экономическая заинтересованность владельцев произво¬дственных кампаний в воспроизводстве талантливого работоспособного населения. Зато много говорилось о кулаках, как мироедах и врагах народа, о необходимости подчинения личных интересов интересам государства, о превращении труда на благо общества в ежедневный праздник, и много еще чего говорилось, сводя пра¬ва и свободу отдельной личности к нулю. И вот после жизни на понятиях уравниловки и хуления частной собственности, после искорене¬ния из сознания людей представлений о благородстве частного созидательного труда, история предоставляет нам возможность строить жизнь по законам частного предпринимательства на благо общества во имя торжества справедливости и духовно-нравственных взаимоотношений людей.
Озадачившись видением трудностей переходного периода от соци-ализма к капитализму, Владимир решил объяснить пасынку механизм возникновения высокогуманных взаимоотношений между капиталистом и работающими на него людьми.
– Тебе же нравится содержать свою машину в полном порядке! – заметил он Толе и развил свою мысль: – А если бы у тебя вместо машины был личный завод, ты бы очень быстро понял, что главную ценность твое-го дела составляют работающие на нем люди, и стал бы о них заботить¬ся сильнее, чем когда-то крестьяне заботились о своей лошади да корове. Ты бы стал заботливо обучать своих работников знанию новой техники и думать о внедрении высокопроизводительных технологий.
Однако Толя никогда не мечтал о каких-то технологиях и не собирался о ком-то заботиться. Ему нравилось ездить на машине и не думать о жи¬зненных проблемах завтрашнего дня.
Увидев равнодушие парня к затронутой теме, Владимир скомкал разговор и собрался в дорогу.

               


                2
Приехав в город, Владимир первым делом заехал в офис, где не был более месяца, а потому как бы заново увидел рабочую комнату. Отметив здесь полный порядок, он тем не менее чему-то встревожился. Подобное чувство возникало у него разве что на охоте, когда при кажущейся близости добычи ловушка на самом деле оказывалась пустой. Теперь вот в офисе с этим же чувством следопыта осмотрел он коридорчик и ванную, затем заглянул на кухню, где в ок¬не наткнулся взглядом на распахнутую форточку. Поспешив в комнату, он устремился к сейфу и нашел его аккуратно вскрытым, а внутри перевернутым вверх дном. Поскольку в сейфе хранились лишь отчетные бухгалтерские бумаги да бланки с оттиском фирменной печати, то гра¬бители остались явно разочарованными.
Чувство тревоги передается от человека к человеку неведомым обра¬зом. Толя в офисе ходил за отчимом по пятам и при виде вскрытого сейфа тотчас предложил:
– Надо позвонить в милицию.
– Сначала съездим домой. Касса и печати у меня хранятся в книжном шкафу, – признался отчим.
Так началась городская рабочая неделя, запомнившаяся Владимиру Миланову неприятностями, которые пошли с момента встре¬чи с Приваровым. Поскольку тот держал фирму вод постоянным контролем, то при встрече сразу поинтересовался:
– У тебя от железнодорожного заказа что-нибудь останется?
- Трудно сказать, – отвечал Миланов уклончиво. – Еще не доделаны стены, готово только помещение кассы.
– Тебе что, сложно по чертежам определиться с кирпичом и пиломатериалами? – насел патрон фирмы на директора, не подозревая, как тому осточертело изображать из себя туповатого исполнителя его воли.
– Почему же? – возразил директор. – Если делать без подлога каче-ства, то останется разве что щебенка.
Миланов смело отказывал свояку в кирпиче и досках и не боялся быть уличенным во лжи, поскольку по документам уже свел концы с концами, вписав излишки стройматериалов фирмы в акт выполненных работ по строи¬тельству остановочной железнодорожной платформы. Он давно овладел приемами приваровщины. Он был уверен, что при сдаче в эксплуатацию готового объекта ни одна приемочная комиссия не поинтересуется конкретным содержанием акта, если сходятся итоговые цифры. Вот он и не упустил возможности занижения затрат по зарплате, завы¬сив долю затрат по материалам. Стройматериалы требовались лично, ему, и он не собирался отдавать их Приварову.
– Тогда сделаем вот что, – заговорил тот в приказном безапе-лляционном тоне. – Оплати через фирму по гортоповским расценкам поступление пятидесяти тонн угля. Как только уголь подорожает, я продам его по цене приобретения одной знакомой фирме вместе со щебнем. Тогда и возьму с них все мне необходимое.
– Уголь я переадресую, но щебень мне самому потребуется, – пос-ледовал категорический отказ Миланова.
– Зачем он тебе? – недоуменно уставился Приваров на свояка.
– Взял в поселке у одного деятеля сорок соток приватизирован¬ной земли, – пояснил тот. – Есть задумка организовать свое подсобное хозяйство. Хочу построить капитальную усадьбу, – признался он.
Чужие планы Приварова никогда не интересовали, поэтому с его лица исчезло добродушное выражение, а желтые глаза насторожились, и весь он подобрался, словно тигр перед прыжком.
Заметив в облике родственника столь разительные перемены, Миланов тем не менее продолжал стоять на своем:
– Что можно собрать с дачного участка в пять соток? – вопро¬шал он сам себя. – К тому же обрабатываемых урывками! А в поселке можно будет жить летом семьей и такой огород организовать, что хватит на зиму всей родне и на продажу останется.
– Твой огород – фирма, – многозначительно изрек Приваров.
– Фирма – это туфта! – поднял Миланов правую руку и на слове "туфта" махнул ею с брезгливой миной.
– Ладно, – хмуро согласился оппонент, – в наше время заводить собственность не грешно.
"Не все тебе заводить", – мелькнула у Миланова раздражающая мысль, а вслух он сказал, – Так что щебень я заберу на фундамент сво¬ей фазенды.
– У тебя печать с собой? – переключился Приваров на другую тему и, при утвердительном жесте свояка, вынул из ящика стола па¬чку бланков, передав их со словами: - Поставь на них.
Попросив штемпельную подушку, Миланов проставил оттиск печати на бланках фактур, но бланки иного формата вернул без изменений и, глянув на хозяина кабинета в упор, спокойно заявил:
– На доверенности, на квитки кассовых приходных ордеров печать ставить не буду.
– Что с тобой? – вскинулся Приваров, но не загорячился. – На бланках доверенностей уже стоит угловая печать другой фирмы. На твою круглую никто и внимания не обратит, – миролюбиво пояснил он.
– Знаешь, что! – возвысил голос Миланов, цепенея от нахлынувшей решимости высказаться, – я не хочу больше из-за тебя краснеть в налоговой инспекции, – выплеснул он накопившуюся боль и перешел на звенящий шепот:
– Хватит того, что  они при балансовом отчете фирмы за прошлый год обвинили меня в занижении показателей реализации продукции, когда выявили левую продажу тридцати тонн угля в адрес кирзавода. На первый раз я отделался административным штрафом, сославшись на безответствен¬ность ведения учета предшественником, и по итогам года добавился лишь налог на прибыль.
– Это они случайно выловили, – отнекивался Приваров. – И потом, кто не рискует, тот не пьет шампанское.
– Рискуй, но не за счет других, – тихо, но твердо сказал Миланов. Приложив указательный палец к губам, он добавил еще ти¬ше, – Все подделки моей подписи я знаю и веду свой учет.
Увидев, как от этого сообщения щеки Приварова пошли бурыми пятнами, Миланов поднялся со стула и молча покинул кабинет. Выйдя на улицу, он тотчас позвонил бухгалтеру фирмы с предложением явиться в офис, что и произошло на следующий же день.
Цветущий вид Любы Рамаевой, явившейся на работу с неким майором внутрен¬них войск, вызвал у Владимира Миланова раздражение. Он подчеркнуто официально поздоровался с нею и, оставив в комнате подписывать запас бухгалтерских бланков, вышел с военным во двор. Его сейчас перепол¬няло чувство ревности за Сашу Рамаева, самоотверженно во¬юющего на Северном Кавказе, в то время как жена без смущения прини-мает знаки внимания другого мужчины. Потому-то он обратился к военному с раздражением:
– Ну, как? Дали вам чеченцы в Буденовске по мозгам?
– Это форменные бандиты, для них нет ничего святого, – отвечал тот, бросив на собеседника изучающий взгляд.
"Тоже мне, нашелся Папа Римский", – сердито подумал Миланов, одна¬ко чувство обиды за Сашу Рамаева сменилось в нем чувством любопытства ситуацией на Северном Кавказе.
– Что же святого в действиях федеральных властей, спровоциро-вавших чеченский народ взять суверенитета по своему желанию, но по¬том затеявших военные разборки? – спросил он напрямую, однако не дождался от вояки ответа и принялся рассуждать вслух:
– Дудаев, конечно, перехлестнул с отделением республики от России, но надо бороться с сепаратизмом, а не с мирным населением.
– Я в Чечне находился до официального ввода войск, – заговорил майор с хрипотцой в голосе. – Уже тогда было видно, что никакие до-говоренности с ними невозможны, и любые предложения разбивались о стену озлобленности.
– Да-а, – вздохнул Миланов. – Что чеченский народ озлобился из-за гонений при сталинском режиме – это факт. Но ведь не враги они русскому народу, а братья по несчастью от последствий бездарного эксперимента построения земного коммунистического рая.
На этом разговор иссяк, и мужчины вернулись в офис, где Люба давно за¬вершила свое дело, но продолжала сидеть за рабочим столом, бездумно поглядывая в окно. И опять при виде бухгалтерши Миланова кольнуло раздражение, и захотелось ему спросить ее про службу Саши, да вовремя пришла на ум мысль: "Кто я ей? Отец? Свекор?" Так что вместо нравоуче¬ний выписал он на ее имя расходные кассовые ордера по зарплате бух¬галтера за весь летний период. И что же? Люба молча расписалась, молча пересчитала деньги, и, хотя на руки ей досталось меньше половины вписанной в документы суммы, она даже не поинтересовалась, для каких целей директор фирмы обналичил столько денег.
А деньги Владимиру Миланову потребовались для расчета за приобре¬тенную в поселке землю, и не мог он постоянно закрывать большие заработки только на свое имя. Однако и на разгульное поведение племянницы своей жены смотреть равнодушно он тоже не мог, поэтому, как только она с кавалером ушла, он позвонил ее матери.
Тамара оказалась дома и сама повернула телефонный разговор в нужную сторону.
– Скоро ли Надежда с дач приедет? – спросила она Владимира, едва уяснив, что на телефоне именно он.
– Путевка у нее до середины сентября, а что? – встревожил¬ся он.
– Я ложусь на операцию, а Любу не на кого оставить, – сообщила Тамара, и Владимир, едва дождавшись паузы в ее речи, едко посоветовал, – Оставь на майора, – тотчас получив занозистый ответ:
 – Какой ты "догадливый", – после которого наступил миг глухого молчания, затем послышался вздох Тамары, после чего она пояснила. – Это Сашин сослуживец заезжал сообщить, что Саша попал в плен. А Любе в этом году предстоит рожать, и ее следует оберегать.
– Вот оно что! – повинно вымолвил Владимир в трубку,  краснея за свои необоснованные подозрения насчет легкого поведения Любы. – Давай завтра съездим к Надежде, там все и обговорим, – предложил он свояченице, и та согласилась.
После поездки к жене Владимир сразу заехал к Любе. Теперь-то ему была понятна причина ее равнодушия ко всему на свете. Вот и в квартире не нашел он даже намека на разгульное поведение молодой женщины. Разве что в корзине для грязного белья топорщились несколько пододеяльников, да ведь их стирать – все руки вывернешь.
Оценив обстановку, прошел Владимир на кухню, где хозяйка зате-вала чаепитие.
– Я заехал к тебе, потому что узнал о Саше, – робко начал он душевный разговор и тотчас заметил недоверчивый взгляд Любы, а потому поспешно пояснил: – Вернее, из-за ребенка, который будет у вас.
Он говорил и видел, что Любе безразличны его слова официальной утешительности. Она давно замкнулась в себе под косыми взглядами мещанского окружения, с завистью подмечавшего беззаботность и обеспеченность жизни молодой женщины, и со временем перестала общаться с соседями и остерегалась откровенничать даже перед подругами. Сейчас Владимир догадывался о ее состоянии и посчитал себя просто обязанным растопить ледник ее отчужденности. Ведь Люба воспитывалась без отца на примере своевольной эмансипированной мамы,  а для самостоятельной семейной жизни такое воспитание несет одни огорчения.
– Я встречался с твоим отцом,  когда понятая не имел о твоем су-ществовании, – проговорил он вкрадчиво.  – Ты похожа на Александра: такая же доверчивая и исполнительная. Не обижайся на меня, что я с весны косо глядел на тебя. Это потому, что ты не отговорила Сашу от командировки на Кавказ.
– Я ему не советовала,  но он не послушался, – досадливо, но не без гордости за мужа сообщила Люба.
– Знать,  такова судьба красивых женщин: любить непокорных сме-лых мужчин,  – выдал Владимир чуть ли не афоризм, а заметив, как от его слов Люба загрустила взглядом, поспешил повернуть разговор на другое:  – Женщинам в положении уныние противопоказано,  и тяжелую работу делать нельзя. Я сейчас тебе пододеяльники постираю, – пообе¬щал он и тотчас занялся стиркой и успешно справился с нею, а, разве¬сив белье на просушку, вернулся на кухню и все говорил утешительное:
– В жизни человека многое зависит от его мировоззрения и умения отстаивать свою точку зрения. Нам пора научиться понимать других людей. Я возьму у Рудольфа Коран, чтобы изучить нравственные нормы ислама, и мы с тобой съездим за Сашей. Не может быть, чтобы чеченцы были бездушными зверьми. Просто они привыкли надеяться только на самих себя, поэтому в ответ на государственный террор развязали бандитский террор. Это такой своевольный народ, и у них есть чему поучиться: скажем, умению держаться друг за друга. Так что, Люба,  если не хочешь на время родов жить у матери, то приходи к нам. Большая комната все равно пустует, а Надежда ждет тебя и бу¬дет тебе хорошей советчицей.
Родственное участие оживило Любу, и она спросила Владимира о со¬кровенном:
– А могут они послать письмо о выкупе на адрес его матери?
– От них всего можно ожидать, – выдал он на ее конкретный вопрос абстрактный ответ.
– Надо будет узнать у Ксении Викторовны, – озадаченно проговорила она.
– Это ты свекровь зовешь по имени-отчеству! – возмутился Вла-димир. – Тебе же приятно было бы, если жена твоего будущего сына называла тебя "Мама".
– Я с нею не общаюсь, – последовал отчужденный ответ.
– Почему? – возразил он и поинтересовался: – А про ребенка она знает?
– Ни она, ни муж, – проговорила Люба с унылым видом. Однако че¬рез мгновение она собралась с духом и, наморщив лоб, твердо пообе-щала: – Я ей расскажу.
– Обязательно! – обрадовался Владимир. – Сначала расскажи про Сашин плен, про то, что мы от фирмы все равно его выкупим, затем порадуй предстоящим рождением внука. Вот и будет у тебя еще один бескорыстный друг.

                3
Летнее время прошло незаметно, доказав в конце августа унылым осенним  дождем верность утверждения насчет быстротечности благодатной поры. Однако Владимир Миланов с Милкоевым Рудольфом к тому времени уже вели отделку помещения оста¬новочной железнодорожной кассы и не опечалились прохудившемуся не¬бу. Ежедневно с утра отправлялись они на стройку, возвращаясь в по¬селок лишь на ночлег. Поскольку Рудольф квартировался у племянника, переехавшего с заимки к поселковой бабенке в частный дом,  то за ночь он на печи превосходно просушивал все одежки для ра¬бот нового дня, и сам успешно отогревался на печной лежанке. По его примеру Владимир перебрался у Федулиных из предбанника в избу, где с разрешения хозяйки приделал к печи полати.
У Федулиных печь была выложена на манер русской, только меньших разме¬ров, с прямоугольным устьем и плоским сводом. Служила она более все¬го для выпечки хлебных изделий, а для обогрева дома предназначался печной подтопок, рассчитанный на каменный уголь. И все равно печ¬ная конструкция занимала едва ли не четвертую часть избы, распланировав ее пространство на переднюю комнату, прихожую и кухню. Владимиру, выросшему в тех краях, где русская печь является основой крестьянского хозяйствования, понятны были особенности здешней печной конструкции. Понятны ему и старания хозяйки, когда та долго подбирает полешки дров по размерам с тем расчетом, чтобы они прогорели одновременно. У нее нынешнее лето гостили внуки от старшей дочери, уехавшие в город в преддверии учебного года. Для них она частенько устраивала постряпушки, при которых умудрялась сжечь всего каких-нибудь шесть полешек, но так прокалить чрево печи, что выпекала целый выводок противней с пирогами, ватрушками, булочками.
По сложившейся практике летнего гостеприимства сегодня Анастасия тоже возилась у печи, в то время как постоялец лежал на печи и не собирался вставать, поскольку на свой поселковый участок можно сходить и после обеда, а напарник по работе уехал по своим делам. Проснулся Владимир в привычное для себя время и сейчас дремал вполуха, а потому легко уловил приход к Анастасии ее давнишней подруги Екатерины Безугловой, жившей своим домом на соседней улице.
– Здравствуй, матушка! – приветствует она хозяйку. – Смотрю: у тебя из трубы дым с утра, – говорит посетительница крепким альтовым тоном и на¬правляется от порога к кухонной перегородке, где с кряхтеньем садится на скамеечку, сделанную подставкой для ведер. – Вот решила тебя навестить, – объявляет она цель визита бодрым голосом, по которому никак не дашь ей семидесяти девяти лет.
Бабка Катя – большая сплетница, и тетка Настя отлично знает это, а потому не спешит вступать в разговор со своей старшей подругой.
– Внучек-то отправила? – спрашивает посетительница, – а для чего тогда печь затопила? Иль не жалко дров? – ведет она допрос.
Для оборотистой тетки Насти достать дрова через загульных шофе-ров не является проблемой, но у нее все равно каждое полешко на счету, и топит она печь по веским причинам.
– Решила простоквашу поставить на творог, – сообщила она, показывая на ряд кринок со скисшим молоком, но о намерении испечь пирог к церковному празднику дня Усекновения главы Иоанна Крестителя говорить не захотела. Прежде Анастасия относилась к религии равнодушно, как большинство жителей поселка, образованного из двух смежных деревень благодаря строительству железной дороги. Ро¬сла она атеисткой и комсомольской активисткой, всю жизнь проработав на местах, связанных с материальной ответственностью. Но вот случилась беда с младшей дочерью, и обратилась она к Небесным Силам, и так страстно молила Бога о помощи, направляя каждое волеизлияние своей ненормальной дочки, что та выправилась и стала жить своим умом. Теперь вот Анастасия хотела бы жить с Сашей, как прежде, имея в ее лице безотказную помощницу, и не говорить сель¬чанам о ее выздоровлении, чтобы по-прежнему получать на дочь посо¬бие по инвалидности. С тем и ездила она в город, но Саша наотрез отказалась вернуться домой. Когда же мать упрекнула ее за разгуль¬ную жизнь, она просто отдала паспорт со словами: – Пусть снимают с меня инвалидность, я без пособия проживу.
– Давай съездим на перекомиссию, оформим хотя бы третью группу инвалидности, – просила мать. – Ведь торговля – дело ненадеж¬ное: подловят твоего дружка, и останешься ты на мели, – предполагала она вполне реальное, но Саша заупрямилась, и Анастасия в райбольницу поеха¬ла одна. Она и прежде иногда появлялась перед медицинской комисси¬ей без шизофренички-дочери, и районные врачи историю болезни Федулиной Саши за долгие годы ее учета изучили как на пациентке, так и со слов ее матери. Так что очередные жалобы Анастасии Петровны на ненормальную дочь были выслушаны медкомиссией с пониманием.
– Думала, родит и на поправку пойдет, – объяснялась мать за от-сутствующую дочь, – да бог не допустил: ребенок мертвым родился. А ей как с гуся вода, ничего у нее не изменилось. Пристроила было ее через добрых людей уборщицей в город, так кто бесто¬лочь держать будет! – сообщала она достоверное, поскольку Сашу де¬йствительно уволили из ЖЭУ.
– Что она сама-то говорит? – поинтересовался психиатр.
– Говорит: «Я не дура, инвалидность мне не нужна».
Такие достоверные сведения вызывают у врачей улыбку сочувствия. Кто же из нормальных людей отказывается от социальной помощи!
– Сделайте, как она просит, или третью группу дайте. Может, куда-нибудь пристрою ее на работу, – говорит тетка Настя опечаленно, вызывая своей покорностью судьбе чувство сострадания.
– Как же вы проживете в нынешних условиях? – вздыхает предсе-датель комиссии.
– Как-нибудь, лишь бы она осталась довольна, – ведет Анастасия свою линию.
В результате такой политики получила она на дочь бессрочную спра¬вку и удостоверение инвалида второй группы. Так что теперь ее зада-ча заключалась в том, чтобы поселковые соседи по-прежнему считали Сашу не¬нормальной. Поскольку Екатерина Безуглова как нельзя лучше подходи¬ла на роль распространительницы слухов, то следовало использовать ее посещение, но не проговориться.
– Телевизор-то вчерась смотрела ли? – повела Екатерина разговор.
– Ну его к лешему. Ничего путнего не показывают, – с чувством отвечала Анастасия, поскольку телевизор у нее капризничал.
– А я про Думу люблю передачи, – сообщает гостья. – Ведь у них иной раз дело до драки доходит.
– Наплевать на них, – выдает хозяйка свое резюме, но не из-за пренебрежительного отношения к Думе, а из-за нежелания вести никче-мную беседу о том, о чем она не имеет понятия. Однако Екатерину Безуглову трудно остановить от обсуждения любых новостей, подвернувшихся ей на глаза и услышанных пусть даже краем уха. В поселке бабка Катя тем и известна, что распространяет были и небылицы, за¬частую выдумывая их. Ночуя как-то по случаю у Федулиных, она среди ночи переполошила Анастасию сообщением: – Вставай скорее! Слышишь, у тебя на заулке дрова колют и грузят!
Когда Анастасия спросонок выскочила на улицу, то сообразила, что в темноте колоть дрова невозможно. Зная способности своей подруги нести околесицу, относилась она к ее сообщениям с поправкой: "Екатерина-то! Она если и слышала звон, то не знает, где он".
– Вчерась этот в Думе заявил, что если прозеваем, то будет война, – начинает посетительница выдавать увиденную по телевизору информацию.
– Так что прозеваем-то? – сердится на нее тетка Настя.
– Не знаю, матушка, что прозеваем, – сокрушается бабка Катя и признается: – Я не поняла, – затем утверждает: – Только быть войне. Так что теперь жди ухудшения.
– Уж куда хуже-то, – ворчит хозяйка в то время, как гостья на¬ходит новую тему для разговора:
– Чтой-то давно не видать твоей Сашки? – любопытничает она.
– В город уборщицей ее пристроила, но нет в ней толка, – сообщает Анастасия то, что считает нужным.
– А где ейный ухажер, ты говорила, что от него она понесла?
– Владимир-то Востриков! В Чечне убили его этим летом, – врет тетка Настя как по-писаному.
– Господи! Без войны людей убивают, – удивляется далекая от ре-альной жизни бабка Катя.
– Да что ты городишь! – возмущается тетка Настя. – Как это "без войны", когда на Кавказе с прошлого года бои идут!
– Из-за чего же они бьются? – недоумевает посетительница.
– Наверное, из-за нефтяной трубы, – предполагает хозяйка.
– Так перетащили бы трубу к нам! – рекомендует старая калоша.
– Попробуй-ка теперь от них перетащи, – возражает другая. – Нефтепровод – это тебе не шутка. И народ там за свое крепко держится.
А Екатерина, похоже, вела эти разговоры всего лишь прелю¬дией к деловому предложению.
– Сеном-то запаслась ли? – заботливо спрашивает она хозяй¬ку. – Я нонче пудов сорок насушила. Может, Кирпичевы возьмут, но тебе в случае чего отдам в первую голову.
Екатерина Безуглова давно не держит скотину, но по привычке прежней жизни с целью продажи ежегодно по мере сил заготовляет сено.
– Без Сашки где мне справиться! – вздыхает Анастасия. – То¬лько половину осилила, да с постояльцем договорилась: притащит он трактором с хутора два стожка, мне и хватит. А ему по плану будущим летом опять у меня питаться.
– Ну! Вишь ты как! – чрезмерно восторгается бабка Катя, в душе костеря постояльца Федулиных на чем свет стоит, поскольку из-за него и на эту зиму Анастасия у нее сено брать не будет.
После паузы в беседе хозяйка заводит речь о Миланове.
– Уж такой деловой квартирант попался, что поискать, – хва¬лится она. – Ведь директор АО по строительству, но все равно по¬всюду сам работает. Этим летом взял в поселке землю, задумал дом ставить и подсобное хозяйство вести, – слышится ее доверительная речь, и Миланову становится ясно, что хозяйка забыла о его присутствии, что считает его ушедшим на работу. Не желая выглядеть подслушивающим, он притворился спящим, хотя в избе увидеть чело¬века, лежащего на печи, невозможно. Тем временем на кухне хозяйка продолжала расхваливать его:
– Мне-то по весне и невдомек, почему он захотел научиться доить корову. Ведь научился и корову доить и теленка выпаивать!
– Эка невидаль, – возражает бабка Катя, которая за годы рабо¬ты дояркой столько передоила коров, сколько Миланов не износил рубашек.
– Так ведь мужик! – защищает Анастасия квартиранта, – притом городской.
– Ну, и мужики доят, – стоит Екатерина на своем.
– Так ты заставь-ка своего сына! – сердится Анаста¬сия на несговорчивую подругу. – Он у тебя постарше его, a все лето болтается без дела да за бутылкой ударяет.
Упрек был справедлив. Единственный сын Екатерины Безугловой от перестроечной безработицы оказался отправленным городской семьей в сельскую обитель к престарелой матери и жил на ее счет.
– Замучилась я с ним, – тотчас пожаловалась она. – Делать ничего не хочет, а есть давай, а с пенсии на бутылку давай.
Однако грустным размышлениям бабка Катя предавалась не долго.
– Так, говоришь, убили Сашкиного ухажера! – возвращается она к щекотливой теме. – Родителям, поди-ка, горе!
– Он – детдомовец, а погиб с экипажем бетеера, на котором командовал, – уверенно заявляет бабка Настя, продумавшая все подробности сюжета жизни и смерти мифического зятя.
– Это танк что ли? – удивляется бестолковая старуха.
– Нет, бетеер похож на броневик, – утверждает более толковая.
– Неужели не похоронили? – интересуется посетительница.
– Всех доставили самолетом и похоронили с воинскими почестя¬ми, – спокойно продолжает тетка Настя вешать бабке Кате на уши ла¬пшу. – Водитель-то жив остался, он и рассказал, как было дело с их командой, – сообщает она подробности невесть от кого услышан¬ной истории: – Когда они шли на бетеерах через ихнее селение, где и домов-то уцелевших не было, то из какой-то лачуги вышел под¬росток и выстрелил из гранатомета по первой машине, а с другой машины ма¬льчишку этого сразу взорвали вместе с лачугой.
– Господи! Какие страсти творятся, – ужасается посетитель¬ница и добавляет назидательно: – Вот как там детей распустили.
Отметив одностороннюю жестокую сострадательность рассуждения престарелой женщи¬ны, Владимир вмиг лишился чувства симпатии к ней. Пусть сюжет, изложенный Анастасией Федулиной, в чем-то выдуман, все же он харак¬теризует чеченский народ с превосходной стороны, и бабке Кате, выросшей в эпоху социалистического бездушия, не понять меру нравс¬твенности и безнравственности поступков людей, защищающих свой семейный очаг.

                4
В октябре пришло письмо из Кузбасса по поводу прекращения договорных взаимоотношений шахтоуправления с фирмой "Поиск", но оно не испортило Владимиру Миланову настроения, поскольку иной реакции от Приварова после стычки с ним он и не ожидал. Однако даже с прекращением доходных поступлений в фирме по итогам года намечалась прибыль, и Миланов расстарался обналичить определенную сумму денег, чтобы держать ее под рукой на случай выкупа му¬жа Любы Рамаевой из плена. Он готовился к предполагаемой поездке на Кавказ как в материальном, так и в духовном плане, а потому решил постичь суть Ислама. С этой це¬лью он и взялся за прочтение Корана в переводе академика Крачковского, и для начала прочитал всю книгу сплошным чтением, но мало что уяснил из ее содержания. Текст Корана, в отличие от текста Евангелия, показался ему сухим и корявым, как говорится, написанным "левой ногой". Лишь по мере выписки из Корана из¬речений, относящихся к теме войны и пленных, Миланов осознал, на¬сколько гуманна эта книга. Теперь-то он знал, что говорить бое¬викам, захватившим Сашу Рамаева в плен:
– Да, я верю, что нет во всей Вселенной никакого божества, кроме единого Бога. Именно это утверждает и Мессия Христос: "Истинно, истинно говорю вам: раб не больше господина своего, и посланник не больше пославшего его" (Ев. от Иоанна. гл. 13, п. 16). Слова истины, сказанные Пророком-Спасителем, сохранены в Евангелие и взывают к разуму верующих людей, разоблачая велеречивость домыслов евангелистов о бого-сыне: "Иисус сказал ему, что ты называешь меня благим? Никто не благ, как только один Бог" ( Ев. от Луки. гл. 18, п.19).
Чеченцы тогда скажут: " Так почему же вы в религии заврались с бого-сыном! Можете ли вы понимать душу другого народа, если в своей душе разобраться не умеете!    Ведь если вам наплевать на слова Пророка-Спасителя, то нечего ждать от вас выполнения его заповеди: "И как хотите, чтобы с вами поступали люди, так и вы поступайте с ними".
Придется тогда Владимиру Миланову говорить вот что: – Я за других не ответчик. Поступите со мной по Писанию: отнеситесь, как к самим себе. Ведь и в Коране говорится: "И воздаянием зла – зло, подобное ему. Но кто простит и уладит, – награда его у Аллаха. Он ведь не любит несправедливых!". Простите Сашу Рамаева. Он не преступник, а всего лишь подневольный человек. Пусть в голове у него нет пока еще своих понятий о духовной справедливости, но до¬брота вашего шага освобождения из плена разбудит в нем душу.
Они на это возразят: "В Коране четко обозначено: "О те, которые уверовали! Предписано вам возмездие за убитых: свободный за сво-бодного, и раб – за раба, и женщина – за женщину".
Тогда он напомнит: – Почему же до конца не договариваете? Там дальше идут слова: "А кому будет прощено что-нибудь его братом, то – следование по обычаю и возмещение ему во благе". Отпустите Сашу Рамаева, и я вам возмещу во благе.
Они скажут: "Вы нам не братья, а Рамаев взят в плен с целью об-мена на наших братьев из вашего плена".
Он предлежит: – Почему бы вам не поступить, как написано: "О, пророк! Скажи тем, в руках которых пленные:  "Если Аллах узнает про добро в ваших сердцах, Он дарует вам лучшее, чем то, что взято у вас, и простит вам; Аллах прощающ, милосерд!"
Они ответят: " Вы же со времен Сталина надеялись сравнять нас с землей! Так почему ты после этого просишь у нас милосердия? Прочитай в Коране: "Разве же после того, как вас постигнет бедст¬вие, – а вы причинили двойное, – вы сказали: "Откуда это"? Скажи: "Это от вас самих", – поистине Аллах над всякой вещью мощен!"
Он им тогда расскажет:    – Никто вас сравнять с землей не собирается, но ваши заскоки с отделением ни в одном государстве не стерпели бы. Сейчас всем россиянам тяжело, поэтому следует держать¬ся друг за друга и вместе преодолевать трудности. Говорится же в Коране: "О, вы, которые уверовали, терпите и будьте терпимы, будьте стойки и бойтесь Аллаха, – может быть, вы будете счастливы!"
Они заявят: "Об этом мы без тебя знаем, однако отдавать ваших во-як из плена без обмена на наших боевиков не будем. По-доброму можно относиться к тем, кто творит добро. Ведь Евангелие тоже учит терпению и доброте. А что вы вытворяете с нами! То выселили с земли наших предков, то навязываете свои законы жизни".
Он на это ответит им откровенно и искренно с тем пониманием исто-рии завоевания Россией кавказских народов, какое пришло к нему:
Не народ вытворял, а пришедшие к власти идейно повернутые вдохно¬вители бездуховности. Разве враги друг другу народы наши! Ведь мы теперь – братья по несчастью последствий тоталитарного режима. Вот что следует уяснить в первую голову! И со временем это все поймут. Так что и в теперешней заварушке надо помнить об этом. Следует прощать друг другу накопившиеся обиды и не превозноситься один перед другим. История распорядилась так, что и с духовной точки зрения мы стали одинаковыми, потому что в материальной жизни являемся де¬тьми общего эксперимента по созданию человека коммунистической формации. Нам следует вместе преодолевать идиотизм нашего воспитания, и если не искать в трудный период истории опоры друг в друге, то чем тогда дышать и жить! Один академик утверждает, что ни одна жи¬вая особь не может существовать в собственных испражнениях. Человек создан Богом из двух начал: материального и духовного, и сейчас нам приходится жить в идейно-политических отходах материали¬стического социализма, смешанных с отходами религиозного фарисейства. Во имя праведной жизни мы обречены на совместное устремление к познанию истины, иначе теряется смысл человеческой жизни. Наступа¬ют новые времена. Они наглядно показывают, как страдает человек от разлада своей души, как бездушие людей ведет их к скотскому потре¬бительскому существованию. Так что пора нам одуматься и встать на путь духовного возрождения человека.
Ответ воображаемых собеседников Миланов сформулировать не успел, поскольку зазвонил телефон, и женский голос на чистом русском языке попросил пригласить к аппарату Владимира Ивановича Миланова. Когда же на том конце связи женщина удостоверилась, что говорит именно с тем, кому предназначался звонок, она глубоко вздохнула и за-явила:
– Надеюсь, что вы без трагизма примете наше известие.       
– Какое известие?  – выдохнул Владимир недоуменный вопрос.
– Ваша жена Надежда Сергеевна скончалась при повторной операции.
– Здесь какая-то ошибка! – громогласно возмутился он, поскольку сегодня поутру перед уходом на работу поцеловал свою драгоценную, находящуюся в полном здравии.
– Вы примите этот факт с мужским самообладанием, и можете забрать тело жены прямо из палаты частной больницы вместе с документами; мы работаем ежедневно, так что ждем вас сегодня и завтра. Дольше держать не имеем права и отправим тело в морг, – тараторила женщина, не слушая его.
– Хорошо! Я сейчас займусь! – кричит Владимир в трубку и на том прекращает разговор. Не медля ни минуты, он позвонил на работу к жене, и та подошла к телефону. Сообщив ей о яко бы ее смерти, Влади¬мир слышит вздох сквозь слезы и шепот:
– Это Тамара. Она легла на операцию по моему паспорту.

                5
Похороны скоропостижно скончавшейся Тамары Приваровой проходили по всем правилам ритуальных услуг. Прохожие во дворе девятиэтажки, где жила она, дивились обилию цветов, брошенных под ноги похоронной про¬цессии, дивились цветущему виду покойницы, которая за время пребыва¬ния в больнице не успела выболеться и была как живая. Говорят, бабий век – сорок лет, но Тамаре Сергеевне не было и сорока.
Владимиру Миланову пришлось взять на себя хлопоты по организации траурной церемонии, но во времена конкуренции за право обслуживания клиентов это оказалось несложным. Труднее было прийти в себя от нелепости случившегося. Даже Надежда, знавшая, что сестре врачи делать операцию не рекомендовали, даже она была в шоке от подобного итога элементарного хирургического вмешательства.
В свое время Тамаре удалили послеродовую грыжу, на месте которой образовалась киста. Ее-то участковый врач и не советовал вырезать по причине слабой сердечной деятельности пациентки и из-за понижен¬ной свертываемости  крови. Но так устроены люди, что склонны переоценивать возможности своего организма, и Тамара легла на операцию с анализами сестры, обойдя участкового врача. Таким образом на операционном столе врачам досталась нестандартная пациентка. У больной после операции случилось внутреннее кровотечение, после которого пошло бурное развитие перитонита. В довершении всего назначенные для его лечения импортные антибиотики оказались отечественной подделкой. Так что от антибиотиков больная впала в шок, затем в кому и умерла, не дав врачам возможности поправить дело.
Смерть итожит жизнь человека, и Миланову впервые подумалось на эту тему при похоронах женщины, к которой он был неравнодушен. Поскольку его сердце переполняла жалость к Тамаре, то он с неприязнью подмечал, насколько спокойно отнеслись к ее смерти и родители, и муж. Прямолинейный Сергей Павлович даже не удержался от реплики: "Допрыгалась наша вертихвостка", после которой за время похорон не проронил ни слова. Но Люба была явно потрясена смертью родительницы. И вот у могилы перед спуском гроба взметнулся ее крик: "Ведь это мамка моя!", и полились ее слезы. Тут-то свекровь Любы оказалась как нельзя кстати. Ксения Викторовна приняла сноху в объятия, приговаривая: "Доченька! Не расстраивайся так. Ты тоже скоро мамой станешь".
Врезались Владимиру Миланову в память те сцены, заставив озаботиться за осиротевшую племянницу жены. Пусть Люба нашла в лице свекрови вторую мать, но обе одинокие женщины нуждались в мужской опеке, а такая опека Владимиру была по силам лишь при руководстве фирмой, в предпринимательской деятельности которой он давно разочаровался. Тем не менее после похорон он лично ездил с приемочной комиссией сдавать в эксплуатацию построенную остановочную железнодорожную платформу. Та была выстроена на совесть, и комиссия, подписав акт, укатила на встречной электричке в город. Ему же вздумалось сходить в поселок по де¬лам минувших дней.  И вот, пока он шел,  с неба пошел мокрый снег, а потому пришлось зайти обсушиться к бывшей квартирной хозяйке.
Войдя в дом Федулиных, Владимир увидел Сашу, лежавшую на своем излюбленном диванчике.
– Привет! – по-свойски поздоровался он с тайной пассией своей, которую не видел все лето. – Молодец, что приехала. Это ж для Анастасии Петровны большая радость,  – говорил и говорил он одобрительное, пряча за словами чувство досады за несостоявшиеся встречи с нею.
Но Саша на появление своего прошлогоднего любовника отреагировала лишь открытием правого глаза, видневшегося над подушкой, в которую она уткнулась лицом.
Видя ее отчужденность, Владимир сник и спросил тоном посто-роннего:
       – Где Анастасия Петровна?
       -Ушла к сестре, – буркнула Саша в ответ.
       - Я у вас обсушусь, - полувопросительно проговорил он, разоблачаясь из мокрых одежек и развешивая их за печную занавеску по бровке печи. Вслед за одежками Владимир и сам забрался на печь и на горячих кирпичах быстро отогрелся. Вскоре горячая печь вынудила его сместиться с кирпичей на полати, где от нечего делать он сдвинул печную занавеску, чтобы наблюдать Сашу. Потому-то, когда в избу вошла Анастасия, он оказался тайным свидетелем разговора матери с дочерью: .
– Согласилась твоя крестная, – заговорила мать, едва переступив порог, но в ответ Саша даже не шелохнулась. Анастасия же, раздевшись, подошла к ней и принялась рассуждать вслух:
– Детей у нее нет, а ты для нее все время была любимой племянни-цей, – анализировала она логику поведения своей младшей сестры. – Верка-то у нас хоть и прижимистая, но за добро всегда отплатит до¬бром, – убеждала Анастасия более себя, нежели дочь. – Она в эту зиму обещает переписать дом на твое имя, но ты до лета побудь со мной. Мне в холод доить корову все труднее.
Высказав свои соображения, Анастасия хотела было заняться делами домашнего хозяйства, да вспомнила про городского сына.
– Костю давно видела? – спросила она у дочери.
– На прошлой неделе братец заходил ко мне в общежитие денег за-нимать, – сообщила та язвительно.
– Неужто дала? – удивилась мать. ,
– Не дала, конечно, – отвечала дочь. – Это его ГАИ на год лишило водительских прав, вот он и побирается, – пояснила она.
– Значит, это он, – делает Анастасия предположение. – Где-то значит, сейчас в поселке у друзей ошивается, а матери стыдится по¬казаться на глаза. То-то на той неделе смотрю, а настойка листьев столетника стала слабая, как вода. Это он, паразит, подобрался и для вида настойку водой разбавил.
Следует сказать, что Анастасия лечит ревматические проявления в руках водочной настойкой листьев алоэ, которую принимает перед едой по столовой ложке три раза в день. Поэтому у нее в доме постоянно присутствуют цветочные горшки с целебным южным растением, а также имеется запас лекарственной настойки. И вот сейчас на печи Миланов случайно услышал ее дедуктивный метод расследования испарения спир-товой составляющей из лекарственной бутылки и, чтобы не расхохотать¬ся вслух, закусил нижнюю губу. А хозяйка тем временем повела речь о нем, да в таком ключе, что мужчинам лучше не слушать:
– Этим летом берись за ремонт дома своей крестной, – строит она план действий дочери. – Денег у нас на стройматериалы нет, так что держись поближе к постояльцу. Он на будущий год надумал в посел¬ке себе дом ставить. Веди дело так, чтобы все было шито-крыто. Не дай бог его жена узнает и устроит скандал.
Саша поднимается с диванчика и, зная о присутствии на печи Миланова, заявляет:
– У меня есть в городе любовник.
– И много ты от него поимела? – с ехидством спрашивает тетка Настя: – Разбитую морду да выбитые зубы, – констатирует она.
Присмотревшись, Владимир даже с полатей разглядел у Саши на ве¬рхней губе рубец шрама. Когда же она заговорила, стало заметно отсутствие пары верхних зубов.
– Он попался, ему срочно потребовались деньги. Я отдала сережки и кольцо с условием, что он потом купит новые. Но когда ста¬ла требовать, он обозлился, и мы подрались.
– Была дурой, дурой и осталась, – подытожила мать. – Теперъ на беззубую придурку никто не позарится, – всердцах попеняла она.
– Зубы можно вставить, – уверенно заявила Саша.
– На зубы я денег дам, – пообещала Анастасия, – но с тем ус¬ловием, что ты с Владимиром летом сделаешь тетке ремонт дома.
Выдав дочери ценные наставления, Анастасия отправилась на двор управлять корову, Владимир же в ее отсутствии счел за благо убрать¬ся восвояси. Но перед выходом он попросил Сашу:
– Скажи матери, что я только в сей миг заглянул к вам и сразу пошел к Милкоевым, но ночевать буду у вас, – и, решившись подыг¬рать замыслам тетки Насти, шутливо объявил: – Жди меня, и я ве¬рнусь, – но вышел из избы с твердым намерением подрядить Павла Милкоева срубить за зиму баньку, чтобы в дальнейшем не квартироваться у Федулиных. Пробыл он у Павла недолго и вполне успевал к вечерней электричке в город, однако пошел на ночлег в тот дом, где истратил частичку своей души. Ему захотелось испить всю горечь осознания меркантильности женской любви. А потому за весь вечер не выказал он перед Анастасией Петровной и грана своей осведомленности о ее перспективных планах. Лишь поутру перед отъездом в город сделал он ей, как кладовщице, намек на грядущие перемены специфики деятельности фирмы ввиду изменения состава учредителей. Он не хотел более держать ее в работницах и подводил к мысли о предстоящем увольнении.

                6
В отличие от мужа, ушедшего в заботы предпринимательства, Надежда Миланова жила думами только о се¬мье. Она принимала самое живое участие в судьбе племянницы, но тревоги за Любу не шли ни в какое сравнение с тревогами за стар¬шего сына, которого осенью забрали в армию. Отныне Надежда с неизме¬нным беспокойством вылавливала сообщения о Кавказской войне, страшась мысли: как бы ее Толя не оказался в зоне боевых дейс¬твий. И, хотя он попал служить в технические войска сибирского округа, страх не оставлял ее даже после поездки с мужем к сыну на день присяги. Ах, как рвалось ее сердце мимо контрольно-пропускного поста! Владимир – мужчина, ему неведомо, насколько разры¬вается сердце матери при тревоге за детей. Но вот в казарме, раз¬деленной на кубрики, наконец-то увидела она своего мальчика и ус¬тремилась к нему, однако Толя при людях сдержанно принял ее лас¬ки. Выглядел он, несмотря на армейскую форму, взъерошенным, и На¬дежде подумалось, что ее хрупкий самостоятельный сын в армии то¬же ершится. Ведь он никогда не робел перед сверстниками, и тем не менее легко заводил дружбу. "Ничего страшного. Они выясняют взаимоотношения между собой, а он умеет постоять за себя", – утешилась она верою в сына, выгружая на его тумбочку содержимое сумки с домашними приготовлениями. Когда же присутствующие в тесной комнатушке ребята отвлеклись угощением, которым Надежда оделила всех, обняла она свою кровинку, и Толя не сопротивлялся материнской ласке. Потом его отпустили, а в комнате посетителей он сразу завалился на койку да так и проспал все время свидания. Так что из того! Мать была счастлива видом безмятежно спящего сына-солдата. По правде сказать, от всей поездки к сыну в ее памяти сохранилась именно эта комната да утро с заснеженным плацем, где мальчишки, облаченные в шинели, лихо выходили к знамени и произносили вызубренные слова присяги.
Вернувшись домой с заверениями командира части об искоренении в армии дедовщины, о невозможности непосредственного участия технических войск в боевых действиях, Надежда все равно не могла оставаться равнодушной к кавказским событиям, и мысли о нелепости происходящего не покидали ее. Той зимой прониклась она трево¬гой всех матерей за своих сынов, вынужденных держать оружие в руках. Те¬перь, когда муж при встрече у ее родителей ввязывался в застольные дебаты с тестем, она жадно ловила рассуждения мужчин о войне.
– Хороши наши омоновцы. Чем бы завязать с захватчиками бой и вызвать подкрепление, они себя предложили в заложники,  – выдал как-то ее отец Владимиру раздраженную реплику.
– Завязать бой среди безоружных людей, чтобы сложить свои головы, прихватив подвернувшихся под пули мирных дагестанцев! Так по-твоему! – возмутился Владимир.
– Они же опозорили себя! А живыми их все равно теперь не от-пустят, – досадливо поморщился Сергей Павлович.
Надежда, кое-что усвоившая из мировоззрений мужа, увлекшегося изучением Корана, подключилась к разговору:
– Новосибирские омоновцы совершили мудрый мужественный посту¬пок. Горцы уважают самостоятельность мышления и ценят готовность принести себя в жертву во имя спокойствия мирного населения..
– Во! Еще один политик объявился! – шутливо возмутился Сер¬гей Павлович высказыванию дочери.
Полюбились Надежде такие беседы, потому что стала она понимать логику рассуждений мужа, и понравились ей поездки семьей в дом родителей, где мать всякий раз расстарается с каким-нибудь угощением, где Андрейка примется играть и бегать за бабушкой, а муж с отцом непременно заведут разговоры.
– А ведь Дума все же приняла постановление об обмене плененных в Да¬гестане чеченцев на новосибирских омоновцев! – с изумлением сообщил отец при очередной встрече с зятем..
– Мудрость России прирастать будет Сибирью, – скаламбурил муж в ответ и добавил свое – наболевшее, – если бы не настойчивость руководства нашей области, списали бы вояки наших ребят на боевые потери при штурме дагестанского поселка Первомайское. Ведь ты же прогнозировал, что живыми их не отпустят! И подобным образом мы¬слят многие, кто не понимает благородства простых людей, воспитанных в религиозном духе.
– Опять ты, кампот, агитируешь за этих головорезов! – возму¬тился Сергей Павлович рассуждениям зятя.
– Я агитирую за духовное возрождение россиян, – возразил Владимир. - В случае с освобождением омоновцев горжусь инициативной настойчивостью нашего губернатора.
Вот в таких родственных беседах и прошла вся зима, уступив мес¬то весенней слякоти. Вскоре наступил огородный сезон, но в том го¬ду самым продолжительным оказался сезон политический. Однажды, ед¬ва Надежда заявилась с семьей к родителям, как отец насел на зятя с вопросами:
– За кого будешь голосовать, – поинтересовался он.
– Не знаю. Надо с женой посоветоваться, – ответил Владимир, предварительно подмигнув ей.
– Мне нравится Явлинский, – подыграла она мужу.
– А кто он такой! – тотчас завелся отец.
– Ты, конечно, за коммунистов вне зависимости от их лидера и программы, – со вздохом промолвил Владимир.
– А разве плохо нам жилось при коммунистах! – взвился Сергей Павлович. – Кому ваша перестройка принесла пользу? – кипятился он, сверля взглядом зятя. – Союз развалили, дружбу народов по¬рушили, экономику угробили, казну разворовали.
Надежде доводы отца кажутся неопровержимыми, поэтому она с нетерпением ждет возражений мужа.
– Это все лежит на поверхности, – миролюбиво отвечал Владимир. – Но вообще-то надо бы прибавлять слог "ся", – предложил он: Развалилися, порушилися, угробилися, заворовалися.
– Мы что ли с тобой всем этим обделалися? – съязвил отец.
– Именно все мы, потому что выросли на идеях материализма, выт-равивших в людях понятие о Боге мечтаниями жить за счет ограбления природы, не дожидаясь ее милостей, – отвечал муж уверенно. – Вместо духовного воспитания нас напичкали глупостями наподобии той, что че-ловек развил свой разум из животных инстинктов человекообразной ско-тины за счет материальной эволюции тела путем совершенствования интеллекта при усложнении ручного труда. О космических истоках чело-веческой души напрочь забыто, и теперь мы пожинаем плоды нашего во-спитания, – закончил он с опечаленным видом.
– Опять ты за свое, – проворчал Сергей Павлович.
– Ну как ты не поймешь, что все проблемы общественного обустройства решались бы много легче, не будь в наших мозгах подобных мате¬риалистических сдвигов! – загорячился Владимир. – Пора ведь нам и в духовных материях разбираться! – продолжил он более уравнове-шенным тоном и похвалился: – Я, скажем, вникаю в библейские описания истории возникновения человечества и сверяю их с содержанием текста Корана.
– И что же! – вскинулся собеседник.
– В духовно-религиозных нормах нет разногласий, но люди постоянно разногласят при толковании информации, получаемой через проро¬ков. Предсказывал же Нострадамус, что из мечты народной вышел зверь, но никто и ухом не повел.
– Это вам, дуракам, Америка специально подбрасывает идеологические бомбы, чтобы развалить Россию и сделать ее сырьевым придатком капиталистических стран, – заявил в ответ Сергей Павлович.
Владимир поморщился от такого выпада, но продолжил разговор в ми¬ролюбивом тоне:
– Американцы уже на практике прочувствовали взаимосвязь благо-получия всего общества с всесторонним совершенствованием института частной собственности. Мы же строили нечто цельное и монолитное без частичек и личностей. Потому-то лидеры КПСС и докатились до жизни при коммунизме в отдельно взятом обкоме.
– Разве это лидеры!  Это предатели интересов революции, – загорячился отец так, что Надежда сочла нужным идти за матерью. – Ра-сплодились продажные шкуры, пустили достижения социализма псу под хвост. Сейчас и молодежь-то думает лишь о том, как выгоднее продать заморские отбросы, – все более распалялся он.
– А кто виноват, что заморские "отбросы" нам с тобой больше глянутся, чем отечественный ширпотреб! – возмутился Владимир и, пока Надежда ускользала из кухни, разошелся не на шутку: – это вы при Брежневе приловчились выполнять план за счет дерьмовой продукции. Но теперь дерьмовое ничего не стоит. Потому-то коммунистам и тоскливо в новой жизни от необходимости работать своими руками, потому что в рынке за идеологическую болтовню не платят.
– Что это все на нас ополчились! – удивился Сергей Павлович рассуждениям зятя. – Случилось на неделе в пригород с ручной теле¬жкой ехать, – повел он рассказ. – Бензин, сам знаешь, до¬рогой, и машину жалко бить по пустякам. В вагоне электрички было свободно, но я расположился у дверей. Говорю сидевшей здесь жен¬щине: Пересядь подальше. Она послушалась, а в вагоне ехал какой-то ветеран с орденами во всю грудь и говорит ей: "Видишь, как коммунисты привыкли командовать". Вот ведь старый черт! Я ему, естественно, ответил: А кто тебе ордена-то вручал? Или ты их на то¬лчке купил? А вот надо будет проверить, как ты их заработал.
– Сергей! Посмотри, что-то вторая программа не показывает, – появилась на кухне Анастасия Матвеевна с внуком на руках. Направив Андрейку к Владимиру, она увела мужа. Тем временем на кухню из комнаты вернулась Надежда. И хотя Владимир уже что-то рисовал сынишке на листе бумаги, она не сдержалась:
– Тебе что! Трудно уступить? Все равно никого не переделаешь.
К вечеру мужчины после домашней баньки уселись за бутылку и за-были о политических разногласиях. Надежда тоже сходила в баньку, сама помылась и ребенка вымыла. Потом она с матерью побеседовала о жизни.
– Знаешь, какой Владимир романтичный!  Он решил объединить
все религии и говорит, что пора нам иметь четкие понятия о Боге.
– Чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не плакало, – возразила Анастасия Матвеевна.
– Но, мама! Надо же нам не только экономику переделывать!

               
                7
Вновь весна вдохнула в людей надежды на лучшую жизнь, и потянулись горожане на садоводческие участки для выполнения планов самовыживания, и закишели улицы деловым народом, среди которого попадались и побирушки, и проститутки, и бомжи. За десять лет перестройки кое-что из плодов воспитания общества на идеях материализма явно перезрело, явив миру примитивных эгоистичных предпринимателей да беспомощных в делах рынка рядовых потребителей жизни. Таким образом при полубезработном существовании в человеке социалис¬тической системы воспитания выработались инстинкты по устремлению к наживе за счет мошенничества. Ведь у бездушных людей при опьянении обретенными свободами предпринимательства отсутствует чувство сострадания, и вид чужой нужды не вызывает сострадания.
Сердце Надежды Милановой было отзывчивым. Когда-то ей удавалось поддерживать свой жизнен¬ный тонус тем, что она шла в уличный людской муравейник, чтобы найти какую-нибудь немощную нищенку и одарить ее постряпушками собс¬твенного кулинарного рвения, чувствуя себя при этом не последней спицей в колеснице жизни. Однако вскоре ее материальное положение стало столь приличным, что потребность в подобных порывах души ис¬чезла, зато появилось в ней чувство тревоги. Приписывая состояние душевного дискомфорта обстоятельству службы сына в армии, ловила она сведения о Кавказских событиях с регулярностью телевизионных передач. Когда Чеченская война повернула на мирные переговоры, а ощущение неправильности текущей жизни не ослабло, Надежде стало не по себе. Присмотревшись, она заметила, что муж тоже чем-то постоянно угнетен. Это ей казалось нелогичным потому, что дела у него шли хорошо. На что отец – критик рыночных реформ, а одобрил деятельность зятя, заявив, что предприниматели, гребущие имущество себе, а не за границу – патриоты своей родины. И вот, чем прибыльнее проворачивались в фирме личные дела, тем Владимир становился замкнутее. Не было в нем ни прежней неж-ности в мгновения интимной близости, ни игривой шаловливости. Раз-мышляя над причинами подобной метаморфозы поведения супруга, вспо-мнила Надежда его рассуждения о том, как быстро человек привыкает к обеспеченной жизни, а дармовые деньги убивают радужность чувств. Но она не собиралась терять душевность супружеского взаимопонимания ни за какие деньги, и с болью в сердце догадывалась, что муж безоглядно уходит от нее в дела бизнеса. Последнее время eгo уже не радовали ни часы семейного досуга, ни дружеские беседы.
Однажды отец заехал к ним узнать о службе старшего внука, посмотреть на младшего, и за чаепитием как всегда разговорился:
– Сработала-таки наша пятая колонна, – заявил он об итогах лет-них президентских выборов.
– Голодной куме одно на уме, – неприязненно пробормотал Влади-мир в ответ.
– Разве я не прав? – загорячился отец. – Разве не предатели эти демократы? – вопрошал он, с прищуром поглядывая на зятя, – Им позарез нужен капитализм, чтобы превратить народ в рабочее быдло.
- Тебе же все ясно, – обронил муж равнодушно, затем с усмешкой добавил: – Невзирая на мои доводы ты все равно в своих рассуждени¬ях скачешь на одной ноге: ноге материализма, а надо идти на двух.
Надежда поежилась от грубых слов мужа, ожидая ответных резкостей отца. Однако тот не вспылил, но не отказал себе в удовольствии ед¬ко уколоть зятя:
– Все в нашем мире продается и покупается. Переметнулся же на выборах этот гусь, и прошел твой любимец.
– Послушай-ка, что я тебе скажу, – бесцеремонно прервал Влади-мир тестя. – Дело-то не в любви или ненависти, а в крайней нужде идти по пути преобразований до конца. Время выдвинуло в лидеры откровенного нелицеприятного правителя, не испугавшегося  реформ. Именно такой правитель и нужен, который не прячется от действительности за мечты обещаний, – заявил он и не дал возразить слушателю, сделав жест рукой, как бы отстраняя всякую попытку прервать свою речь, и продолжил монолог с прежним подъемом:
–А насчет продажности у тебя мысли работают по опыту жизни при формировании общественного мнения в эпоху развитого социализма, когда невозможно было понять, как это правители ведут нас туда, не зная куда, и говорят то, не зная что.
После этой тирады Владимир вздохнул, затем отпил из чашки глоток чая, а Надежда сидела в ожидании, что отец воспользуется паузой для возражений, но Сергей Павлович промолчал.
– Вот ты терпеливо и с уважением слушаешь меня, – вновь заговорил муж, – а все потому, что я пока на гребне материального ус-пеха. И ничего с нашим воспитанием не поделаешь, коль скоро вся идеоло-гия материализма построена на первичности материи и вторичности сознания. Отсюда развилась наша бездушная нравственность: Деньги есть – Иван Петрович, денег нет – паршивая сволочь, – глухо обро¬нил он, затем снова вздохнул и добавил следующее:
– Если бы не мои литературные увлечения, я бы так и не понял, что бытие определяет сознание на уровне скотских инстинктов. Вот проявление такого сознания мы и наблюдаем, и без перестройки запудренных мозгов идеями марксизма-ленинизма нам не обойтись.
Владимир замолчал и спокойно принялся за чай, но у Надежды сердце так и затрепыхалось от предчувствия жизненных перемен. Из моно-лога мужа она выловила слово "пока", и ей сразу стало понятным, почему он в последнее время ходит удрученным. Значит, он на что-то решился в своей фирме, но с женою своими задумками поделиться не желает.
Между тем Владимир допил чай и возобновил беседу:
– Не прими, Сергей Павлович, мои слова на свой счет, но именно коммунисты приучили наше поколение к эгоизму и лицемерию, потому что даже идея равенства далека от справедливости. Человек любит получать и должен получать заработанное в объеме выполненного труда. Вы же, идеологи равенства и братства, поголовные любители жить за чужой счет, урезая   нормы труда и спихивая дерьмовую произведен¬ную продукцию в плановом порядке по талонам и профсоюзным спискам. И вы же запугиваете народ капитализмом. Но именно рыночные отношения заставляют думать о качестве и стоимости выпускаемой продукции, и не надо никого агитировать за повышение производительности труда. Наверное, лишь недоумки могут ратовать за возврат к цент¬рализованному государственному планированию всего и вся. Bедь даже Ленин говорил, что НЭП – это всерьез и надолго, что только в эконо¬мическом соревновании выявится окончательная победа социализма. Но Сталин усвоил ленинскую установку лишь в смысле экономической победы и добился реформирования государственной экономики за счет про¬паганды идей социализма, помноженной на страх за личную жизнь ее строителей. Тогда-то бредовая идея первичности материального и вторичности духовного была доказана, потому что за счет энтузиазма народных масс небывалыми темпами завершили индустриализацию страны, и наголову разбили  фашистского агрессора. После этих свершений воистину казалось все возможным всего лишь за счет обыкновенных материальных устремлений, и о духовности у нас напрочь забыли, как будто лю¬ди живут лишь ради того, чтобы пить и есть. Теперь вот жизнь и по¬казывает, что за счет голого материального интереса невозможно воспитать высоконравственного человека. Первые же ша¬ги в рыночную экономику наглядно показали, насколько социалистическая система воспитания лицемерна, если именно бывшие радетели со¬циалистического образа жизни в новых условиях первыми лихо гребут себе из общего государственного котла тот кусок, что пожирнее. В свободе перестроечного предпринимательства неудобства для них лишь в том, что за словоблудием здесь не скроешься, и свое к себе им приходится грес¬ти не чужими, а своими руками. Вот почему они не прочь повернуть колесо истории. К сожалению,  у них пока есть козыри за агитацию к возврату социализма. Перестроечная действительность наша насто¬лько неуютна, что люди готовы поддаться на любые посулы. А все потому, что сейчас для человека возникла масса требований профес¬сионально-нравственного плана, и бездумное существование в социализме вспоминается как беззаботное счастье от получки до аванса. Потому-то нам все еще не удается понять, что предпринимательство не способно развращать людей труда, коль скоро оно лишь высвечивает истинную сущность человека. Ведь в российском бизнесе из каждого полезло не капиталистическое нутро, а то, что давно копили мы при социализме в тайниках своих душ. Но души наши столь¬ко лет развращали обожествлением материализма и отрицанием божес¬твенного сознания, что дальше ехать некуда!
Выговорившись, Владимир вновь принялся за чай, но Надежде было не до чая. Она сидела за столом между мужем и отцом в ожидании того, что все равно отец ответит на такой обвинительный монолог, даст волю своим эмоциям и наговорит разгорячившемуся зятю кучу ре¬зкостей. Сколько она помнила, Сергей Павлович никому не давал в спорах спуску, и для тех, кто шел против его мнения, всегда нахо¬дил весомые аргументы в отстаивании своих понятий. Но на сей раз он молчал, изредка бросая на Владимира острые взгляды, словно пытаясь просквозить его всевидящим оком. Наконец, промолвив с выдохом: – Да-а, – он вышел в ванную и, судя по всплескам воды, долго умывался, видимо, приходя в себя от услышанного.
       Как бы там ни было, а на душе у Надежды после услышанного тоже стало неспокойно. В этом состоянии она сготовила обед и не знала, говорили ли мужчины в ее отсутствие. Но, когда она пригласила их отобедать, отец, проходя на кухню, бросил реплику: – Силен твой Владимир, и быть ему министром.
       Сказал это Сергей Павлович для дочери, однако зять уловил его слова и едва заметно ухмыльнулся. Надежда же была просто счастли¬ва мирным исходом нудного мужского разговора.

                8
       В том месяце Любе – племяннице Надежды Милановой – пришло извес¬тие, что ее муж, Александр Рамаев, погиб в плену под артобстрелом, поэтому все родственники немедленно собрались на квартире Милановых. Обсудив подробности поездки Ксении Викторовны на Кавказ за телом сына, повернули женщины разговор на жестокости времени. Тут-то у Надежды и сжалось сердце в тревоге за своего Толю, а в глазах матери Саши Рамаева появились слезы, и потянулась она к снохе, дер¬жавшей на руках шестимесячную Анютку. Но Люба отстранилась от нее, раздраженно заявив: – Не прикасайся ко мне. Твой сын испортил мне всю жизнь.
       Ошарашенная этой сценой, Надежда переглянулась с мужем, и тот от-правил к ней Андрейку, а она передала ребенка своей матери со словами: – иди-ка, сыночка, пусть бабушка тебя искупает, – и Анастасия Матвеевна отправилась с внуком в ванную комнату. Таким образом, теперь Любе некого было стесняться, и она принялась выплескивать свое раздражение. Желая урезонить племянницу, Надежда за¬явила ей: – У тебя еще вся жизнь впереди, – а та в ответ чуть ли не швырнула дочурку на диван со словами: – Какая мне жизнь с этаким хвостом, – и, крутанувшись, выбежала на кухню.  От вида распсиховавшейся снохи Ксении Викторовне сделалось плохо. Тогда Сергей Павло¬вич, кивнув зятю на диван, принялся приводить сватью в чувство. Вла¬димир же поспешил к внучатной племяннице, которая к счастью не уши¬блась и как ни в чем не бывало сучила ноженками, восторгаясь ощу¬щением свободного полета. В распашонке Анютка была трогательно мила своей беззащитностью и   беспомощностью. Владимир смотрел на ребен¬ка и не мог понять, как подобный цветочек рода человеческого может быть помехой женскому материнскому счастью. И как это Люба умудрилась пройти мимо чувства родительского долга, не говоря уж о долге являть покой и утешительность близким людям. В глубокой задумчивости взял он ма¬лютку на руки, боясь ненароком сделать ей больно. Не представляя, как собравшимся выйти из скандальной паузы, он посмотрел на жену,  показав взглядом на кухню,  и Надежда пошла к Любе.
       Между тем Сергею Павловичу удалось привести в чувство свою подо-печную, но разговор в комнате не возобновлялся. Лишь когда вернул¬ся после купания Андрейка и вышли из кухни Надежда да Люба, возни¬кло оживление, перешедшее в беседу после восклицания Владимира при передаче Любе дочурки: – Ах, какие у нас две красавицы!
       Люба распахнула взгляд навстречу говорившему, ожидая услышать от него много ласковых слов, но он заговорил о благородстве материнс-тва, и ей вновь стало грустно.
       Вдруг Владимир выдал и вовсе непонятное,  почти кощунственное с точки зрения устоявшейся общественной морали:
         - А ведь что Бог ни делает, – все к лучшему, – тихо проговорил он, однако был всеми услышан, потому что его слова показались, мягко говоря,  неуместными не только для ушей матери погибшего. Лишь Надежда уловила в состоянии мужа нечто, давно желаемое. Сейчас он сбросил с себя груз предпринимательской озабоченности и говорил в любимой eю манере искренней доверительности:
        - Пусть Саша погиб в расцвете сил,  осиротив жену, мать, дочур¬ку. Пусть с точки зрения материального мира такое событие кажется несправедливым и жестоким,  но надо посмотреть на итог его жизни и с духовной точки зрения, – предложил он.
       Для собравшихся его предложение прозвучало диссонансом общепринятых понятий о жизни,  а потому все потерянно молчали. Тогда Владимир то¬ржественно объявил:
        - В соответствии религиозных норм человек служит Богу во имя спасения души,  и внезапная легкая смерть – это награда за правильно прожитую жизнь. Вот душа Саши, как невинно убиенного, и очисти¬лась от грехов. Так что матери можно гордиться сыном,  который не за¬пятнал свою душу насилием над мирным населением и не предал порученное  дело; жене можно гордиться мужем,  оставившем в дочке частичку самого себя,  и хранить его светлый образ для ее воспитания.
       Нравоучительность такого рассуждения была очевидна,  и Сергей Павлович не удержался от реплики:
         - Силен твой Владимир, – выдал он дочери.
         - Лучше скажи, что быть мне Патриархом, – улыбнулся тот.
         -Вполне может быть, – ответил Сергей Павлович.
         - Ты же неверующий! – напомнила Надежда мужу.
         - Был неверующим в мифы официальных религий, – признался Влади¬мир. – Только чем пристальнее изучаю истории расцвета и гибели земных цивилизаций, тем яснее вижу, что духовная сущность человека куда важнее материальной оболочки человеческого тела. Сейчас уже и офи¬циальная медицина не отрицает наличия в человеке некоей биологической энергии, покидающей его тело при клинической смерти и возвращающейся в него при возвращении человеку сознания. Современная наука давно догадывается о взаимосвязи нашего разума с потоками космической инфо¬рмации, так что душа у человека есть.
       Ах, как хорошо он говорил, смягчая смыслом сказанного в сердцах собравшихся боль утраты. Жаль, что в буднях он снова ушел в себя, замкнулся на работу, а при попытках Надежды погово¬рить по душам в лучшем случае отшучивался: «Никто не служит двум господам: Богу и мамоне».
Его отговорки раздражали и наводили на подозрения определенного ви¬да. Однажды она не сдержалась, спросила напрямую:
-Что ты за мужчина, если тебя хватает только для фирмы! Если сомнительный бизнес убивает в тебе жизнелюбие, организуй свое чест¬ное дело без воровства и обмана и не ходи с отрешенным видом, будто в воду опущенный.
Владимир не предполагал от жены подобных резкостей. Собравшись с мыс¬лями, он принялся объяснять ей свое душевное состояние и понимание требований времени:
         -Видишь ли, Надя! Похоже, что сейчас в России заниматься пред-принимательством без воровства невозможно, потому что из всех форм социалистического хозяйствования лишь колхозы соответствуют организа-ционным требованиям акционирования частного капитала. Поэтому их лег¬ко перестроить на рыночный лад. Так что же мне теперь прикажешь: в колхоз отправляться? – закончил он шутливо.
         Надежда из этих разъяснений мужа мало что уловила.
         -Почему бы тебе не начать свое дело по выполнению ремонт¬ных услуг населению, живущему в частном секторе? – посоветовала она с нажимом. – Теперь у тебя есть опыт производственного управления, а сейчас все мечтают иметь личный бизнес, чтобы самому быть при за-работке и безработных обеспечивать приработком.
         Владимир слушал предложение жены с плохо скрываемым раздражени¬ем. Тем не менее он не вспылил, но решил без обиняков выложить ей свои соображения насчет эгоистичности подобных предложений. 
– После ликвидации Приваровской фирмы нам перепадут некоторые дивиденды, достаточные для организации чего-то подобного, – подтвер¬дил он ее соображения. – Только изображать из себя благодетеля без¬работных, привлекая их к труду с нищенскими заработками, я не буду. Лучше жить честным бедным подметалой, чем респектабельным жуликом. Мечтать о развитии личного бизнеса за счет эксплуатации народа мо¬гут лишь дебилы да негодяи.
Насчет эксплуатации Надежда ничего не поняла, однако главное в высказываниях мужа она все же уловила:  муж сломлен угрызениями совести от необходимости покрывать жульничество учредителей фирмы. Подобное душевное состояние супруга было чревато дальнейшими семейными разладами.  Но жить без супружеской близости не имело смысла, и следовало покончить с практикой взаимного отчуждения, а для этого требовалось поступиться заработками мужа.
Владимир не вдруг заметил, что у жены глаза на мокром месте, а, за¬метив ее состояние, он не всполошился, как бывало прежде.
– Что тебе опять не нравится? – хмуро поинтересовался он.
– Мне не нравится, что ты с каждым днем все более отдаляешься от меня, – всхлипнула Надежда. – Мы потеряли атмосферу сердечной до-верительности. Похоже, что у нас теперь только квартира общая, а ин-тересы и помыслы у каждого свои.
– Вот те на! – оживленно воскликнул Владимир. – Для атмосферы сердечности   необходимо взаимопонимание и желание помогать друг другу, безропотно преодолевая любые трудности жизни, - заявил он с пафосом.
- Я согласна, - призналась она.

                9
       Когда Владимир Миланов решился на закрытие возглавляемой конторы, он был уверен, что Владимир Петрович Приваров не осмелится оспорить факт самоликвидации фирмы после получения на руки справки городской регистрационной палаты. Он, скорее всего, побоится огласить подделку подписи сына, поскольку сам с подписями столько натворил, что по нему давно плакала тюрьма.
       На момент самоликвидации в соучредителях фирмы кроме сына Приварова числилась Люба, унаследовавшая долю акций своей матери, да Ми¬ланов, которого в учредительный договор вписал сам Приваров, наде-ясь пятнадцатью процентами акций связать бывшего свояка по рукам и ногам. С тех пор Миланову случалось в качестве директора не единож¬ды обеспечивать своего благодетеля бланками бухгалтерской отчетнос¬ти с оттиском печати фирмы, а при всплытии приваровских афер изоб¬ражать в налоговой инспекции верблюда. Этих афер хватало для заведения уголовного де¬ла на руководство фирмы. Но Миланова пока спасало прошлогоднее заявление о попытке ограбления офиса и пропажи бланков бухгалтерской отче¬тности с оттиском печати. Однако ощущение омерзительности пособничест¬ва примитивному жульничеству было все острее и, наконец, прорвалось в нем решением закрытия фирмы.
       Успех любого дела напрямую зависит от решительности людей, его совершающих. Стоило Владимиру Миланову взяться за само¬ликвидацию фирмы, и все пошло в русле задуманного. Офис под видом ведомственного жилья отошел его дочери, складские помещения с остатками строймате¬риалов достались сыну Приварова, а черный «нал» под видом поступления доходов от продажи офиса отошел Любе. А той давно хотелось избавиться от забот бухгалтерской отчетности, и она с удовольствием помогала Владимиру в  оформлении документов по самоликвидации фирмы. Так что Владимир все чаще заглядывал в будущее, где не было подлой предпринимательской нервотрепки, где близкие сердцу люди  были довольны результатами его своеволия. Сейчас он действовал без оглядки и стоял на том, что относил свои действия к разряду справедливых, поскольку благодаря его реши¬мости прикрывалась воровская контора. Неважно, что результаты расп-ределения имущества ликвидированной фирмы подпадали под поговорку: «Вор у вора дубинку украл», важно, что эта дубинка более не могла быть использована.
       В своих действиях Владимиру не нравилась лишь необходимость приме¬нения для достижения благородных целей жульнических методов. Но он был вынужден освобождаться от нечистоплотного бизнеса при помощи нечистоплотных документов. И он шел на это, становясь по мере освобождения от дел все веселее, радуя жену возвратом искренности суп-ружеских чувств.  Он словно помолодел от свободы действий,  от возмож-ности заниматься тем, чего жаждет душа. А душа его после гнусностей предпринимательских афер жаждала мудрости Евангелия.
       "Рожденное от плоти есть плоть, а рожденное от Духа есть дух", – вы-читал он изречение,  соответствующее его настроению, и верил, что его ликвидационные дела, рожденные душевным порывам, справедливы.
       "В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог", – на-шел он в писании еще одно подтверждение своей правоты и радовался, что действует по взятому на себя Слову.
       Тяга мужа к литературе ничуть не тревожила Надежду. Ведь благода-ря мукам творчества он становился искренним и откровенным, и без утайки делился своими мыслями, чтобы затем взвешенно изложить их на бумагу. То¬лько сейчас вот время шло, а Владимир не спешил браться за перо, но все чаще обращался к религиозным книгам. Подобные увлечения Надежде казались неправильными, а потому она стала наседать на супруга с во¬просами. Однако он в ответ либо отмалчивался, либо отмахивался от ра¬зъяснения причин своего интереса к библейским темам,  заявляя довольно обидное, – Это. тебе не по зубам.
       Подобные отговорки огорчали ее, но она терпела, надеясь со време-нем все прояснить. И однажды ей удалось вызвать мужа на откровенный разговор совершенно безобидной репликой:
        - Не зря папа говорит, что всезнайка ты.
        - Ничего я не знаю, – грустно возразил на это Владимир, поскольку в спорах с тестем более всего искал не славы знающего человека, а ответы на те вопросы жизни, по которым не имел своих убеждений.
        - Однако папа говорит, что ты мыслишь правильно, – похвалила Надежда муж, решив во что бы то ни стало развить разговор. Но  муж в ответ на ее заявление лишь хмыкнул. Тогда она выдала занозистое:
        - В общем-то для критики ума не надо.
        - Причем здесь критика! Я хочу понять причины, породившие без-нравственность наших перестроечных взаимоотношений, – обиделся Вла-димир ее заявлению, а поскольку жена слушала его возражения с улыб¬кой доброжелательности, он заговорил о том, что наболело:
        - Во всех религиях духовное начало стоит выше материального. По религиоз¬ным понятиям человек рождается для совершенствования души за счет праведного служения Богу, а не для удовлетворения прихотей жизни. И пора бы уже нам задуматься об истоках человеческой нравственности и на¬править усилия человечества к познанию духовного мира!
       Видеть мужа разговорившимся было сплошным удовольствием, а потому Надежда решила подтолкнуть его на дальнейшие дебаты.
        - Такие мысли никому не интересны, – притворно заскучала она.
        - Знаю, что не интересны, – согласился Владимир.
        - Ну, хорошо, – встревожилась она от такого поворота в его наст-роении. – В материальной жизни ты, конечно же, разбираешься и знаешь, что критиковать. Но почему ты не любишь священнослужителей?
       И до чего же приятно Владимиру видеть, насколько жена неравноду-шна к его увлечениям! Только бы хватило у нее терпения выслушать его, и он без утайки выложит все, что лежит на душе.
        - Похоже, что заврались люди и в духовной сфере не меньше, чем в материальной жизни, – начал он изложение своих взглядов. – Ска¬жем, христианство зародилось и развилось благодаря проповедям рыба¬ков-апостолов, видевших невероятные события из жизни Мессии Иисуса и толковавших их в меру своего разумения.   И вот что один из них изрек в Евангелии: "Ибо так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего единородного, дабы всякий верующий в Него не погиб, но имел жизнь вечную". И представь себе, что на подобных бездоказательных рассуждениях религиозных деятелей построена вся церковь, провозгла-сившая Пророка-Спасителя Богом, а праведную деву Марию  – Богородицей. Вот ведь как полюбилось христианским деятелям измышление о богоравенстве человека 
       Надежде непонятны рассуждения мужа,  Но ей нравится слушать его, а потому она шутит:
        -Разве коммунизм хуже христианства?
Подобная аналогия возмутила Владимира. Он чуть было не сорвался на окрик:  "Глупая ты баба", да вовремя опомнился и при¬нялся терпеливо объяснять:
        -В Нагорной Проповеди Христа,  записанной апостолами,  есть сле-дующее высказывание:
       «Берегитесь лжепророков, которые приходят к вам в овечьей одежде,
а внутри суть волки хищные; по плодам их узнаете их. … не может дерево доброе приносить плоды худые, ни дерево худое приносить плоды добрые.»
       Вот на основании этого изречения я говорил твоему отцу, на¬сколько безнравственны идеи марксизма-ленинизма, коль скоро на их основе расплодились эгоистичные безбожные рвачи, поголовные любите¬ли жить за счет народа да за счет взятия милостей у природы. Вот почему я делаю вывод, что все дерево материализма – худое дерево.
       Выговорившись, Владимир бросил взгляд на свою Надежду, которая почему-то загрустила. Так и не догадавшись, отчего супруга впала в тоску, он взял да погладил ласково ладошкой ее склоненную голо¬ву, а когда она очнулась, приблизился губами к ее губам.
               
               
                Глава четвертая
               

1
    Осень для Миланова пролетела в хлопотах по самолик¬видации фирмы. Лишь в ноябре вернулся он в родной институт, напро¬сившись работать слесарем по монтажу авиационной техники, и уга¬дал попасть напарником к Рудольфу Милкоеву. Работа на монтаже металлоконструкций оказалась не из легких, а потому после трудовой смены в конце дня  возвращался он домой основательно вымотанным. Вот и се¬годня вышел он из проходной на исходе дня уставшим до умопомрачения. А на улице его поджидала ранняя зима с тихим снегопадом, с мягким пушистым снегом, с белесой дымкой снежной облачности, опустившейся на город. И захотелось ему в этой обстановке идти до дома пешком, созерцая зимнее убранство города, развесившего по завод¬ской улице редкие ночные фонари, в свете которых ленивые снежин¬ки вспыхивали разноцветными бабочками.
    Словно по заказу для отдыха человеку природа создала извечную зимнюю сказку, и в этой сказочности представилось Владимиру, что идет он хозяином своей судьбы по родной улице мимо завода и проходной, давшей многим путевку в жизнь. Идет человек, вальяжно раскачиваясь, разминая в походке ус¬тавшее от монотонной работы тело, идет по своей земле к своему до¬му, где его любят и ждут. Когда же до родной пятиэтажки было ру¬кой подать, показалось ему, что сзади его кто-то окликнул, да принял он этот звук за отголосок стоявшего в ушах производственного шума. Продолжая свой путь с прежней раскованностью, неожиданно обнаружил он рядом с собой двух попутчиков в камуфляжной форме во¬еннослужащих внутренних войск.
        - Вы пьяны, пройдемте в штаб, – требовательно предложил один из бдительных стражей порядка.
    Едва не взорвавшись возмущением от наглости предложения, Владимир вмиг представил картину задержания солидного пожилого мужчины, идущего с работы в приподнятом настроении от чувства выполненного трудового долга, от осознания своих возможностей жить и преуспевать в жизни за счет созидательного труда. Он не знал, поймут ли эти ребята, воспитанные в эпоху эмансипации весь идиотизм сцены, когда защитники народа, живущие за счет народа, тренируются над своим народом в отработке навыков борьбы с терроризмом. И все же у стен родного дома он решил дать свой бой.
        - По каким признакам определяют пьяных? – с трудом выдавил Владимир из себя несколько слов, поскольку в горле стоял ком обиды.
        - Кто шатается, от кого запах спиртного, – бойко отвечал инициатор задержания.
        - И что же... от меня есть запах? – повернулся задерживаемый лицом к патрульному.
        - Есть, – отвечал тот, твердо глядя задерживаемому в глаза.
У Владимира засосало под ложечкой, потому что ребята из поколения перестроечной неприкаянности отрабатывали свой милицейский хлеб на совесть. Сейчас перед ними оказался одинокий прохожий с подозрительной походкой, а потому пригодный для выполнения плана по задержанию подозрительных лиц. Жаль только, что объект задержания шел к подъезду пятиэтажки, объясняя свое состояние:
        - Я сегодня мантулил всю смену. Меня шатает от усталости, и вот мой дом, – показал он рукой на подъезд.
        - Мы только протокол составим и отпустим вас, – пообещал бой¬кий страж порядка.
        - Никуда я с вами не пойду, – спокойно и твердо заявил задерживаемый. – Если желаете убедиться в моей трезвости, зайдите ко мне. Жена не рассердится: у нее сейчас сын тоже в армии, а у пле¬мянницы этим летом мужа в Чечне убили.
        - Я шесть месяцев в Чечне был, – подхватил разговор общительный патрульный, в то время как его напарник молча убирал игрушку мобильной связи в карман бушлата.
        - И там научился качать права над мирным населением? – сорва¬лся с губ Владимира едкий вопрос.
        - Там нет мирного населения, там террористы и бандиты, – огры-знулся парень, заученно шагнув к оппоненту.
        - Это немножко не так, только вы – люди подневольные и выпол¬няете приказ, – сбавил Владимир тон, но не из-за страха перед воя¬ками, а из-за щемящего чувства вины перед детьми многострадальной страны своей, которые вынуждены с молодых цветущих лет заниматься внутриполитическими разборками. Вот стоят в пятне света от ла¬мпочки, висевшей над входом в дом, двое ребят в камуфляжной форме защитников Родины. На обветренных мужественных лицах их удивление того, что местный мужик при стычке с военным патрулем ведет себя как дома за столом да еще говорит назидате¬льное:
        - Я ведь тоже в ваши годы чуть было ни напросился в Афгани¬стан, потому что считал необходимым бить всех не наших.
        - Правильно вы думаете, – включился в беседу молчаливый солдат и пояснил: – Террористов и бандитов надо уничтожать.
        - Все это истинно, – возразил задерживаемый, – Оста¬ется лишь в каждом случае отделить бандитов от защитников своего народа, – проговорил он со вздохом и замолчал, но заметив, что ли¬ца слушателей вытянулись от недоумения, поспешил заговорить вновь, спрятав за улыбку сарказм:
        - Как это вам посчастливилось встретить именно меня! – спросил он шутливо, затем пояснил: – Последнее время я увлекся религиозной литературой, поэтому говорю сейчас не отсебятину. Что бы там ни говорили материалисты, а заложен в че¬ловека божественный импульс, и получаем мы информацию из Космоса. Иначе как объяснить, что даже мне, человеку средних способностей, удается понять причины общечеловеческих заблуждений благодаря прочтению книги, данной человечеству почти полторы тысячи лет назад.
        - Что это за книга? – поинтересовался участник чеченской войны.
        - Коран. Священная Книга Ислама.
        - Вот оно что…! – проговорил он неодобрительно.
        - Я и Евангелие читаю и сравниваю благовестие христианских апо-столов с информацией Пророка Мухаммеда, – пояснил Владимир.
        - И что же? – следует равнодушный вопрос.
        - Нравственные нормы, высказанные Моисеем, Христом, Мухаммедом полностью совпадают. Разногласят люди при истолковании смысла изре¬чений Пророков, – последовал твердый ответ.
        - Христос не пророк, а бог, – усмехнулся собеседник.
        - Вот-вот, – усмехнулся и проповедник. – Полюбуйтесь, до чего до-шли домыслы людей, если они провозгласили Богом того, кто является лишь крохотной частичкой эха духовной воли Единого Творца. Ведь ни один образованный человек не называет солнечный зайчик солнцем!
        - Но наша вера совсем другая! – возразил молчаливый патрульный. – Мне бабушка говорила, что Христос учил смирению и непротивлению, а у них кровная месть и обязательно, чтобы око за око.
    Владимир слушал и радовался. Не все в душах подрастающего поколе-ния вытравлено пропагандой первичности материальных инстинктов, ес¬ли помнят они духовные наставления дедушек-бабушек.
        - В религиях сложно разобраться, – заговорил он с воодушевлени¬ем. – И все же надо четко понимать предназначение Посланников Все¬вышнего. Если Моисей и Мухаммед несли информацию о праведном пове¬дении человека в земной жизни на пути преданного служения Единому Богу, то Христос явил пример спасения души человека через отказ от земных благ и достижения таким путем вечной жизни в Небесном Царстве.
        - Ты лучше расскажи про Коран, – перебил его бойкий страж поря-дка. – Что в нем говорится о войне? – любопытничает он.
    Видимо, патрульным ребятам надоело мотаться по улицам притихшего вечернего города, и они решили скоротать время в беседе с рели¬гиозным прохожим. Владимиру же, затеявшему нравоучительный разговор, волей-неволей пришлось держать марку проповедника.
        - Умеющему мыслить там все понятно, – смело отклик¬нулся он на занозистую просьбу. – В состоянии войны неверных одо¬бряется убивать повсюду, но как только противник склонился к миру, следует принять мир, и нет после этого пути к убийству. Постоянная борьба с неверными тоже одобряется, но только имуществом и душами. А у них дошло до террора и торговли людьми. Нарушают они ислам.
    Проговорив это, Владимир задумался всего лишь на миг, чтобы повернуться мыслями к обсуждению второй стороны медали Кавказского конфликта.
        - В Чечне разбушевалось пламя сепаратизма, и мы с военными методами выглядим там отвратительно, - заявил он и пояснил: - Ни в Библии, ни в Коране не одобряется применение насилия! Только добром можно сдержать ра¬сползание зла, только дружеское участие и сердечное сочувствие смогут погасить ненависть.
    Владимир искренне изливал свое понимание религиозных норм поведения. Но патрульные слушатели смотрели на него недоверчиво, словно им заго¬варивали зубы, и, пока он ни открыл дверь подъезда своим ключом, не тронулись с места. Поднимаясь на свой этаж, он подумал об этом недоверии к себе и  нео¬жиданно ощутил укол совести: мол, легко наводить критику на других, а у самого-то рыло тоже перед кем-нибудь в пушку. С этим чувством он и вошел в квартиру, но жены с сыном дома не увидел, зато заметил записку, сообщавшую, что они на выходные будут у родни.
    Воспользовавшись одиночеством, Владимир весь вечер перебирал в памяти свои поступки в уходящем году, выискивая грехи. И тут он натолкнулся мыслию на Сашу Федулину, которую бросил на произвол судьбы, отказав ей по весне с ремонтом дома грубыми словами:
        - Поищи с мамой другого помощника, тебе безразлично, с кем  любовь крутить.

2
    Поутру, едва проснувшись, Владимир сразу вспомнил о Саше. Сколько ни пытался он представить себя по отношению к ней посторонним человеком, все равно выходило, что именно он должен обеспечить нормальную жизнь своей бывшей любовницы. Но это бы¬ло возможно лишь при удачном замужестве Саши, а потому он подумал о Рудольфе, который жил холостяком. Поразмыслив на этот счет, Владимир поехал к другу в гости, и, едва переступив порог, затеял с ним разговор по существу задуманного.
         -Ты как всегда один! – приветствовал он Рудольфа заготовленным вопросом, после чего порекомендовал: – Пора тебе жениться.
    Ошарашив хозяина таким заявлением, Владимир прошел за ним на кухню с надеждой услышать в ответ на свое абстрактное предложение конкретные соображения. Однако Рудольф молча усадил его за стол, а сам занялся приготов¬лением кофе. За этим занятием он выслушал рассказ гостя о стычке с ночным патрулем, оживившись при мысли о пользе религиозного воспитания молодежи.
    Поскольку Рудольфу Милкоеву религиозная тема давно не давала покоя, он, пользуясь случаем, заговорил о необходимости объединения всех мировых религий в единую систему богослужения.
        - Это бесполезная затея, – возразил ему Владимир, хотя раньше поддерживал богословские увлечения друга. – Даже одного человека сложно повернуть от привычных заблуждений на познание истины, а ты задумал заставить все чело¬вечество каяться в грехах лицемерия, - убежденно проговорил он.
    Рудольфа озадачила критика своего литературного единомышленника, и он решил выслушать насчет религии все «за» и «против» именно из уст Владимира Миланова. Однако тот повел речь о другом.
        - Чем заниматься религиозными теориями, возьми в жены простую женщину типа Саши Федулиной и вложи в ее голову свое понимание человеческого предназначения на земле, - туманно заявил он и тут же пояснил: - Именно через мировоззрение матери получают дети пример для ведения своей семейной жизни. Вот и вложи в голову Саши свое понимание человеческого предназначения на земле, а она передаст усвоенное от тебя духовное кредо жизни детям, – посоветовал Владимир и вздохнул.
    Оценив верность мышления Владимира, Рудольф тем не менее раздосадовался на него за то, что даже перед ним тот скрывает свои чувства к Саше и плетет околесицу. А ведь мог бы откровенно сказать, что переживает за судьбу своей бывшей любовницы и хочет пристроить ее замуж. Тогда Рудольф  признался бы, что знает семью Федулиных давно. И сейчас он – свидетель тайной любви Владимира и  шизофренички Саши Федулиной, выздоровевшей благодаря эликсиру любви, очень даже понимает его замысел. Но в настоящий момент у Рудольфа другое на уме, и разговор о женитьбе не ко времени.
    Принес Рудольф из комнаты на кухню две общие тетради со своими записями, проговорил, подавал первую:
        - Возможно, мой замысел насчет обновленного Ислама смахивает на мечты о торжестве равенства и братства всех народов. Но я не забыл рассказы и даже написал целый сборник, - заявил он, положив на стол вторую тетрадь.
    Заметив его обиду, Владимир поспешил углубиться в чтение той его рукописи, о которой имел неосторожность высказаться. А рукопись Рудольфа Милкоева называлась «Евангелие от писателя», и построил он ее содержание на выдержках и цитатах из Бхагавад-гиты, Евангелия и Корана.
     Улыбнувшись по поводу названия рукописи, гость углубился в чтение следующего текста:
    Коль скоро в наши времена появилась возможность получения любой информации, то благодаря переводу Бхагавад-гиты на европейские языки мы можем прочитать, как пророк Кришна демонстрировал своему ученику Вселенскую форму Бога:
    «Если бы сотни тысяч солнц взошли на небе одновременно, то их си¬яние могло бы напомнить сияние Высшей личности в этой вселенской форме.»
    Из этих слов можно сделать вывод: Бог настолько невообразимо велик и всеобъемлющ, насколько солнце невообразимее солнечного зайчика. Так что постичь Бога открыто человеку в этом мире не дано. Поскольку тексты Бхагават-гиты содержат достоверные сведения, то человеку полезно руководствоваться при жизни на Земле следующим изречением:
    "Всегда занимай свой ум мыслями обо Мне, стань Моим бхактой;, вы-ражай Мне почтение, падая ниц передо Мной, и поклоняйся Мне. И так, полностью погруженный в Меня, ты, несомненно, придешь ко Мне."
    Религиозной литературы в наши дни предостаточно, а рели¬гиозных деятелей и того больше. Человеку, верующему в Бога, приходится противостоять многочисленным выдумкам людей. Так индусы провозгласили Кришну Богом, якобы периодически являющим себя в человеческом образе путем инкарнации. А евангелисты посчитали Иисуса Христа сыном Бога, равным Богу. Подобные измышления тем печальнее, что сам Мессия ничего подобного не говорил, и для понятия истины достаточно услышать его слова, донесенные евангелистами в текстах четырех осно¬вных Евангелие. Анализ этих текстов полезно начать с описания сцены крещения Иисуса Христа Иоанном Крестителем. При сем событии вряд ли присутствовали евангелисты Матфей, Марк, Лука. А вот при¬сутствие евангелиста Иоанна – любимого ученика Иисуса Христа – неоспоримо, поскольку этот евангелист последовал за Христом по совету Иоанна Крестителя. Вот что сообщает этот евангелист со слов Иоанна Крестителя:
    «И свидетельствовал Иоанн, говоря: я видел Духа, сходящего с неба, как  голубя, и пребывающего на Нем;
    Я не знал Его, но Пославший меня крестить в воде сказал мне: "на кого увидишь Духа сходящего и пребывающего на Нем, Тот есть крестящий Духом Святым».
    Из приведенного текста следует, что не было никакого гласа небе¬сного о провозглашении Иисуса Христа Возлюбленным Сыном Бога. Выдумавшие эту душещипательную ложь сами сбились с пути истины и сбили других толкователей произошедшего, подрывая тем самым веру в  Бога Единого, сея сомнения в достоверности библейских событий. К счастью и археологические раскопки и тексты Корана подтверждают то, что происходило в действительности, а факты – вещь упрямая. Да-да! Сброс небесной информации, передача человечеству Небесной Книги через явление ангела безграмотному бедуину Мухаммеду – этот исто-рический факт произошел в седьмом веке нашей эры. Тексты Корана записаны при жизни Мухаммеда со слов пророка его сподвижниками. Кроме Корана соратники Мухаммеда записали множество изречений это¬го человека, получившего от Бога знания и мудрость.
    Удивительна история жизни пророка Мухаммеда, жившего в детстве сиротой у родственников среди варварства и невежества того време¬ни. В зрелом возрасте Мухаммед занимался торговлей, но не увлека¬лся развратом да пьянством. К сорока годам сомнения в отношении справедливости существующего уклада жизни и идолопоклонства одолевают его, заставляя уединиться для раздумий о Боге. И глас божий нисходит к нему в видениях галлюцинаций, объявляя о возложении на него миссии Пророка. И вот он, исторический факт. Сорокалетний торговец, известный лишь тем, что на него можно положиться в лю¬бом деле, вдруг объявляет себя посланником Бога Единого и ведет такие страстные проповеди, что смысл его речей не могут оспорить служители всевозможных религиозных течений. В конце-концов че¬рез тринадцать лет проповедования Мухаммеда изгоняют из родного горо¬да на чужбину. Нo у него уже появились сторонники, но мудрость небесной информации, донесенная до людей этим пророком, уже завладела их умами. И начинается история небывалого преобразования Аравии, и после во¬сьми лет пребывания на чужбине Мухаммед становится не только духов¬ным лидером арабов, но и их предводителем в сражениях за объединение полудиких племен в единое государственное образование. Став правителем, Мухаммед продолжал являть собой образец скромного, преда¬нного Богу человека, живя при выстроенной мечети мусульманином;;.
     Мухаммед явил миру предсказания Пророка-Спасителя Иисуса, что придет Утешитель, Дух истины, который будет говорить не от Себя, а что услышит. Именно так донес Мухаммед людям содержание текстов арабского  Корана, записанных его сподвижниками и учениками, поскольку сам он писать не умел.
Не дочитав богословское сочинение, Владимир продолжил разговор о том, ради чего приехал: 
       -Религии - религиями, а тебе надо жениться на Саше Федулиной, потому что, если Бог создал женщину из ребра мужчины, то ты из Са¬ши создашь послушную жену.
       - Я уже насоздавался, – возразил Рудольф с грустной улыбкой.
       - И что же? – поинтересовался негаданный сват.
       - То же, что и у большинства, – отвечал новоявленный жених.
       - Вот и хорошо. У тебя есть опыт, и тебе весь след снова жениться, – продолжал Владимир свою агитацию.
        - Ну, разбежался, – хохотнул Рудольф, однако слушал предложение о женитьбе не без интереса. – Ты забыл, что мне уже за пятьдесят пе-ревалило? – спросил он, весело поглядывая на друга.
        - А Саше перевалило за тридцать, – возразил тот, – и такая разница в возрасте для семейного союза очень даже хороша. Ведь Саша после выздоровления от помешательства только-только начинает осознавать хитросплетения жизни, а в теперешней действительности и здоровому-то крепкому на психику человеку не долго свихнутся от перестроечной вакханалии. Ты кoгда-то говорил, что в первом браке мечтал о дочери! Вот и будет тебе Саша и за жену и за набирающуюся yмa дочь.
        - Было дело, – возразил Рудольф. – Но при виде современных молодых пьющих и курящих женщин я очень даже рад, что у меня вырос сын и пошел в отца.
        - Да ведь Саша-то не чета перестроечным вертихвосткам, предлагающим себя в жены любому проходимцу, лишь бы пожить за счет интимных услуг, – возразил Владимир. – Нет в ней и ханжества, как в засидевшихся до тридцати лет девушках с мыслями, что их физическая красота и девственность тела ценнее, чем  женская супружеская покладистость.
        - Ладно, летом посмотрим, – отвечал Рудольф, – а пока почитай-ка рассказы да подскажи, как мне издать их отдельной книжечкой.


                3
    В поселке жизнь тем временем шла своим чередом. Саша Федулина по осени перешла жить к своей тетке и усваивала премудрости поведения свободной женщины под руководством многоопытной родственницы. Поскольку Вера Петровна после неудачного замужества так и не обзавелась семьей, то являла для племянницы образец современной эмансипированной дере¬венской бабы, сумевшей при всех трудностях жизни не проносить лож¬ку с похлебкой мимо своего рта. Ее способность поставить себя пе¬ред людьми в лучшем виде так понравилась Саше, что она принялась во всем копировать родную тетю. Теперь даже перед матерью при посе¬щениях в помощь дойки коровы старалась она держаться гордо и неза¬висимо, подражая взаимоотношениям своей тети и родной матери, сложившимся за долгие годы их жизни в одном поселке на одной улице.
    Но отношения между двумя сестрицами-пенсионерками давно жела¬ли быть лучшими. Еще со времени девичества не было между ними родствен-ной теплоты и взаимопонимания. Даже теперь, когда Анастасия Петровна оста¬лась довольна тем, что дочь перешла жить к Вере Петровне и под ее мудрым влиянием быстро набирается ума-разума, даже сейчас находила она в сложившейся родственной идиллии отрицательные стороны. И полу-чалось по расчетливым соображениям, что хитро-мудрая Верка опять ее объегорила. Для вида она правильно наставляет племянницу на регуля-рную помощь матери в дойке коровы, только ведь Саша кроме дойки ни-чегошеньки более не делает, а каждый раз уносит баллон молока. Ана-стасия же ведет весь уход за скотиной, но молока ей достается мень¬ше половины. А самое обидное в сложившейся ситуации – видеть, как равнодушно воспринимает теперь дочь материнские наставления и ведет себя подобно коту в басне, который слушает да ест.
    Поскольку у Веры Петровны своих детей не было, к выздоравливаю¬щей племяннице она относилась весьма доброжелательно. В Саше виде¬лась ей не только наследница всего нажитого, но преемница манер и линии поведения независимой женщины.
        - Гляди-ка! Молока дочери пожалела! – порицала Вера Петровна старшую сестру. – А кто ей сена-то накосил? Ты, Саша, к соседу летом вов¬ремя подъехала. Так и надо. Этот Николай – мужик расторопный, и жена у него не ревнивая. Одно плохо – числишься ты в девках. Была бы вдовой или хотя бы разведенкой, тогда меньше спроса, – уверяла тетя племянницу по опыту своей жизни. – Я ведь когда-то как начинала! – вспоминала она: – Замуж угораздило выйти с пузом, а мужик попался ни "тпру" ни "ну". Хорошо, хоть ребенка родила как и ты: через Кесарево сечение, и он дня не пожил. Но все равно хлебну¬ла я семейных забот, так что вспомнить тошно. Первым делом пришлось самой хлопотать участок земли под постройку дома, и случилось погулять с председателем поселкового совета. Жила я с мужем у свекрови, и сноровка требовалась большая. Когда начали строить дом, то на мне оказались все заботы. В те времена строительных материалов не было в свободной продаже. Бревна, доски – все доставала через мест¬ный совхоз. Потом нанимала плотников, потом печника. Муж-то работал на железнодорожной станции обходчиком и редко был дома, но все же стал меня ревновать. Начались скандалы, и я развелась, пока дом не достроили. Строился-то этот дом на мое имя, так что от свекрови я сразу сюда перебралась. Если муж не ревнивый, жить за его спиной надежнее. И все равно тащить за двоих все семейные дела одной бабе не с руки, и этак лучше жить одной.
        - Может быть, вовсе замуж не выходить? – делает Саша вывод.
        - Ну, почему же! – возражает Вера Петровна. – Но надо искать делового мужика, чтобы не задирать подол перед другими по каждому пустяку. И как ни говори, одной жить скучно, – признается она. – Се¬йчас цивилизация, жить стало много легче. Тут тебе и телевизор, и те¬лефон, и разные магазины. А прежде-то разве так жили? Наша мама, бывалоча, рассказывала, как было в ее времена. Ведь вечерами лампу за¬жигали только по великим праздникам: керосин жалели.
        - Какую лампу? – не поняла Саша.
        - В прежние времена электричества не было.  Когда-то в те времена богачи для освещения в домах жгли восковые свечи, а бедняки вечерами сиде¬ли при лучине. Керосиновые лампы появились при развитии промышленно¬сти, – делала Сашина тетя экскурс в историю, затем пояснила: – В ла¬мпе пламенем на фитиле горит керосин, точно так же, как у меня в лампаде перед иконой горит деревянное масло, только лампа много больше лампады, и пламя у нее закрыто стеклом вроде бан¬ки без донышка.
    Разговорилась, разоткровенничалась Вера Петровна перед племянницей, и пронеслись перед ее внутренним взором годы детства, девичества, не¬удачного замужества. Вспомнились отец и мать, припомнились материнс¬кие наставления, когда на неудовлетворенность жизнью и жалобы детей мать пеняла им: "Избаловала вас советская власть. Пожили бы в преж¬ние времена, так гонору-то поубавили бы". После такого выговора мать обычно переходила к рассказам о житье-бытье дореволюционной поры. И вот теперь эти сведения передавала Вера Петровна своей племяннице и благодарила Бога, что на старости лет повезло ей обзавестись не толь¬ко покорной слушательницей, но помощницей во всех делах по хозяйству.
        - Ведь как жили-то! – ведет она дальнейшее повествование: – Ни тебе радио, ни кино. Мама рассказывала, что в зимние вечера женщины и при лампе занимались рукоделием. Но мужики работали только в светлое время суток, а вечерами играли в карты да самогонку пили. Проигрыва¬ли - пропивали не только выручку с базара. Мама рассказывала, что один хозяин корову проиграл. И жена не моги мужу перечить. Вот какое было неравноправие. Сейчас-то, поди-ка, все законы на стороне женщи¬ны. Жаль только, что мужики пошли несамостоятельные.
    За подобными беседами проводили племянница с теткой все свободное время, ничуть не тяготясь отсутствием работ по домашнему хозяйству. Вера Петровна давно не держала скотины.  На дворе у нее жили лишь с десяток кур, да промышлял мышей любимый кот. Теткины рассказы о да-леком прошлом Саша слушала с замиранием сердца, а потому все более тяготилась наставлениями да поучениями матери. Она теперь раздражалась родительским надзором за своим поведением, хотя догадалась, что строгость матери носит показной характер. В ми¬нувшую осень к ней из города зачастил сын, который оказался полубез¬работным. Мать, за глаза нещадно ругавшая Костю, при встречах ни разу не сделала ему не то что упрека, даже намека на неудовольствие его иждивенческими повадками не выказала. Такая логика поведения Сашу заинтриговала. Она упорно пыталась представить себя на месте мате¬ри, иногда вспоминая про мертворожденного ребенка своего. По ее представле¬ниям получалось, что ребенок для матери – частичка ее тела, живущая своей жизнью, но несущая родительнице постоянные тревоги. К тому же женщинам не понятны мужские завихрения мозгов, потому-то для матери сыновья и взрослыми остаются неугомонными детьми. Вот и почему мать за сына переживает куда больше, чем за дочерей. Она постоянно дума¬ет и говорит о Косте, словно это ее больная рука, которая к непогоде непременно напомнит о себе. Зато, когда сын рядом, она ходит спокойная, а при его отъезде начинает разгадывать да вспоминать те поступки, которые он вытворял, будучи рядом с нею. Вот и получается, что у кого чего болит, тот про тот и говорит, и Саше давно ясно, к кому из детей более всего прикипело сердце ее матери. Поскольку вывод был не в ее пользу, она надумала после переезда на жительство к родственни¬це вовсе не появляться в родительский дом, да те¬тя настояла на обратном. Однако теперь Саша жила своим умом, а по¬тому при посещениях матери старалась ее родственные но¬тации пропускать мимо ушей.
    Заметив отчужденное поведение дочери, Анастасия Петровна ни в ко¬ей мере не отнесла это к факту самостоятельности ее мышления, но за-подозрила младшую сестру свою в настраивании племянницы против род-ной матери. Зловредность характера Верки она отлично помнила со времени девичества и досконально изучила на опыте жизни в одном посел-ке, а потому теперь не считала нужным скрывать свои мысли на сей счет. И на потеху всей округе, между сестрами началась новая волна скандалов. Быть бы очередной серии разборок Анастасии Петровны с Верой Петровной самой затяжной, да непредвиденный случай повернул их взаимоотношения на мирные рельсы.
    В один прекрасный зимний день Анастасия обратила внимание, как из печной трубы над домом Екатерины Безугловой не появлялся дым. Когда и на следующее утро дым над домом ее престарелой подруги не нарисовался, Анастасия отправилась к ней с визитом. Не обнаружив у крыльца ни единого следа на свежевыпавшем снегу, она не на шутку встревожилась и заспешила в дом. И вот у домовитой бабки Кати изба оказалась не заперта и выстужена так, что на бревенчатых стенах проступил иней. В этой холодной избе увидела Анастасия спящую на топчане хозяйку, с головой укутанную под ватным одеялом.
    Откинув одеяло, потрогав лицо подруги, Анаста¬сия убедилась, что та мертва. Екатерине было за восемьдесят, и ее ко¬нчина не казалась неестественной. Вызывало беспокойство лишь отсутствие ее сына, да ведь и это было не в диковинку, поскольку шаромыжный сыночек Екатерины Безугловой частенько пропадал у подоб¬ных себе бомжей.
    Решив хоронить подругу без помощи ее сына, направилась Анастасия на кухню к шкафчику, где хозяйка при жизни держала документы. Требо-валось выправить справку участкового врача, и нужен был паспорт. На кухне посреди стола увидела она недопитую бутылку самогона. Поскольку для спившегося сыночка бабки Кати такое равнодушное отноше¬ние к спиртному было невозможным, сердце тетки Насти заныло от недо¬брого предчувствия. Она сунулась в прихожую, затем заглянула за пе¬чную лежанку, где и нашла сына несчастной подруги своей, стоящим на коленях с преклоненной в ременную удавку головой. Брючный ремень лишь са¬мую малость стянул тощую шею алкаша, так что конец ремня, зацепленный за гвоздь, вбитый в стену, даже не согнул столь неосновательную зацеп¬ку. Рядом с коленопреклоненным удавившимся забулдыгой валялась пустая бутылка, а в руке его был за¬жат старенький кошелек покойной матери.
    Взяла Анастасия из руки удавившегося кошелек и в намерении предстоящих расходов пересчитала деньги, убедившись, что из пенсии матери сын истратил всего лишь на две бутылки самогона.
    Для милиции дело было очевидным, для односельчан – тоже, и на следующий день для организации похорон Анастасия перебралась в дом умершей подруги. Среди ее переписки с родственниками нашла она адрес снохи, по которому дала телеграмму о дне похорон свекрови и мужа, однако сноха протелеграфировала, что не приедет. Столь нелепо погибших мать с сыном в последний путь провожали лишь поселковые знакомые, да нанятые на копку могилы друзья повесившегося алкаша. На отшибе сельского кладбища опустили в мерзлую не освященную землю сначала гроб с телом старушки-матери, прожившей жизнь атеисткой и акти¬висткой, затем гроб с телом ее сына, повесившегося в пьяном угаре от подлости своего образа жизни.
    За поминальным столом печалиться было некому. Лишь Анаста¬сия Федулина, организовавшая похоронную церемонию, хмурилась и взды-хала, но молчала. И все же напоследок она высказалась в привычной для себя манере мрачных выводов:
        - Скоро и меня такая же участь ждет.
        - Что ты на родню всегда городишь напраслину! – одернула ее младшая сестра. А ведь прежде при людях Вера Петровна не позволяла грубых высказываний в адрес старшей сестры и сейчас очень удивила собравшихся своей несдержанностью: – Нашла с кем сына ровнять! По-стыдилась бы хоть людей! Костя у тебя не забулдыга. Если и выпива¬ет, то не больше других, – упрекала она сестру так, что та смутилась и в то же время порадовалась лестной оценке поведения своего сына.
    Родственная отповедь пошла Анастасии Петровне впрок, так что вскоре взаимоотношения между сестрами улучшились.

                4
    Люди, что звезды, а земля – небосвод для проявления духовной сущ-ности человека. Однако Рудольф понял это лишь благодаря изучению ре-лигиозных преданий, когда стал смотреть на жизнь своими, а не зашторенными прелестями цивилизации глазами. К нему пришло осознание своего земного предназначения, и чем пристальнее анализировал он прожитую жизнь, тем отчетливее видел свои прегрешения в этой жизни. Много в его судьбе сложилось бы иначе, не будь он воспитан в православном окружении, когда духовное лицемерие христианства прочно слилось с материальными устремлениями правителей мира сего. Разве вел бы он себя, скажем,  при  женитьбе столь чопорно, а при разводе с женою столь горделиво, если бы нравственный климат общества формировался на изречениях из Корана:
    "Развод – двукратен: после чего – либо удержать, согласно обычаю, либо отпустить с благодеянием. И не дозволяется вам брать из того, что вы им даровали, ничего".
    "Если же он дал развод ей (в третий раз), то не разрешается она ему после, пока не выйдет она за другого мужа, а если тот дал ей развод, то нет греха над ними, что они вернутся, если думают выпо¬лнить ограничения Аллаха".
    По мере изучения духовно-нравственных норм земной жизни Рудольф все более убеждался в необходимости искоренения из общества эгоистических материальных устремлений. Именно из-за материалистического мировоззрения жила Россия в эпохе безбожия и поругания над душами людей. Так разве не пришло время таких деяний, ради которых призван человек в этот мир! И если с точки зрения духовных возможностей человек создан по образу и подобию Бога, то его творения должны быть божественны. Следовательно, человек должен свершать добрые дела и обязан жить по справедливости, воспитывая детей своих без лицемерия и лжи. Вот ведь как сурово трактует Писание степень греха человеческого за неискренность:
    "Обрадуй лицемеров вестью о том, что им – мучительное наказание, тех, которые неверных берут друзьями вместо верующих! Не ищут ли они у них величия?"
    Читая и перечитывая Коран, Рудольф частенько вспоминал о своей суровости при воспитании сына, когда тот по подсказке матери зачастил к нему в поисках ответов на вопросы жизни. Получалось на поверку у него так, как трактовалось текстами Священного Писания. А ведь он при наставлениях сына всего лишь вычислял линию родительского поведения из опыта своего трудного детства.
    Но логику поведения людей перестроечного времени Рудольфу никак не удавалось понять. Тут-то и вздумалось ему понаблюдать за взаимоотношениями Владимира Миланова с одним из перестроечных активистов-общественников – их общим знакомым, работавшим с ними в одной бригаде. Поскольку отношение к человеку труда в рабочем коллективе зависит от спосо¬бности работника самостоятельно и качественно выполнять порученный объем работ, то в бригаде монтажников-верхолазов быстро заметили, что Владимир Миланов словно рожден  для сложной работы по монтажу авиационной техники. Бригадир монтажников не долго присматривался к новому работнику, через неделю определив Миланова помощником к Гвоздеву Леониду Степановичу словами:
        - Ты, Степанович, знаешь Владимира давно, вот и займись с ним нaпaру установкой опор для испытания двигателей ТУ-154.
    Следует сказать, что испытываемые в авиационном НИИ самолеты подвешивались над бетонным полом испытательного стенда на металличес¬ких тягах, словно куклы на нитках. Для такого монтажа требовалась расчетливая работа монтажников-верхолазов. Но самым трудоемким и головоломким был монтаж металлоконструкций от бетонного пола к подвешенному самолету, чтобы с помощью приспособлений подобраться к нужной зоне испытания самолетных конструкций. Гвоздев за пару лет работы в совершенстве освоил специфику этого дела, а потому был в бригаде на хорошем счету. К тому же он ходил в профсоюзных активистах научного подразделения и чувствовал себя в бригаде на равной ноге с бригадиром. Так что, когда тот за общим обеденным столом высказал свое распоряжение, он и ухом не повел. Когда после употребления принесенных из дома кушаний все взялись за чай, набирая кипяток из титана, бригадир вновь повторил распоряжение, на что Гвоздев возразил:
        - Кузьмич! Дай мне в напарники Рудольфа.
    Сидевшие за столом заметили при этой реплике Гвоздева мимоле¬тную улыбку Владимира Миланова, который в свое время осточертел Леониду Степановичу, как председателю совета трудового коллектива производ-ственного подразделения, высказываниями о бесплодности работы но¬вой общественной организации. Но те их трения здесь никому, кро¬ме Рудольфа, не были известны. Впрочем, бригадир монтажников и не собирался вдаваться в подробности былых взаимоотношений членов бригады, настояв на своем решении тем, что отправил новичка мон¬тажных дел за бутылкой спирта. Поскольку выпить на дармовщинку пожелали все, то новое назначение бригадира было обмыто в тот же день. Так что давнишним знакомым Леониду Гвоздеву и Владимиру Миланову пришлось работать бок о бок в одной связке, а Рудольфу Милкоеву довелось наблюдать за развитием их трудовых взаимоотношений.
    При выполнении совместных заданий дружеского взаимопонимания ме-жду двумя работниками не замечалось, а вот дух соперничества яв¬но присутствовал. Вопреки предзабастовочной атмосфере в коллекти¬ве научного подразделения из-за мизерных оплат труда новичок гру¬ппы монтажников рьяно взялся за порученный объем работ. Гвоздев, как старший по звену, волен был не выказывать оперативной работы в соответствии с общим настроением коллектива, но запретить напарнику работать в полную силу он не мог, и выглядеть менее тру¬доспособным по сравнению с ним тоже не хотел. Таким образом, отно¬шения между ними складывались сложными и никем не одобряемыми. Никому в голову не приходило, что Миланов с удовольствием брался за физическую работу из-за того, чтобы забыться в ней и поскорее избавиться от груза воспоминаний о руководстве фирмой Приварова.
    Поскольку Миланов четко представлял, как сложно дирекции научной организации сохранить работоспособный костяк инженерно-научных кадров при мизерном бюджетном финансировании только лишь за счет договорных работ, он не лил масла в огонь недовольства коллектива условиями оплаты труда. Сейчас он работал монтажником в бригаде НИИ и радовался, что так легко удалось распрощаться с  фирмой "Поиск". И все же в нем жила тревога ожидания расплаты за своеволие при самоликвидации фирмы, хотя прощальное объяснение с бывшим свояком прошло до¬вольно миролюбиво. Во всяком случае с фактом самоликвидации фирмы без ведома основного соучредителя Приваров смирился легко, равнодушно повертев в руках справку городской регистрационной палаты о исключении фирмы «Поиск» из реестра действующих. После этого он предупредил секретаршу, что за¬нят с посетителем, и закрыл дверь кабинета. Миланов ожидал от шефа учредителей ликвидированной фирмы резкостей, но тот не оспорил ни единой строчки в ликвидационном протоколе, где все недвижимое имущество фирмы было налицо, где в соответствии доли акций сыну Приварова отошли два капитальных гаража да металлический склад. Разговор шеф бывшей фирмы повел о другом.
        - Чего тебе не работалось? – отчужденно спросил он Миланова.
        - Я ж тебе год назад объяснял, что противно быть подставным лицом и разгребать чужую грязь, – спокойно ответил тот.
        - Все мы в этом мире играем роль подставного, – выдал Прива¬ров философское изречение.
        - Одно дело – играть роль добровольно, и совсем другое ощуще¬ние, когда разгребаешь чужое дерьмо непредвиденных пакостей, – возразил собеседник. – Полюбуйся-ка на протоколы о штрафных санкциях налоговой инспекции за время моего директорства! – предложил он, однако Приваров даже не взглянул на бланки протоколов, проворчав: – Это – обычные издержки бизнес деятельности.
        - Обычные! – взвился Миланов. – Через фирму "Поиск" кормилось жулье почти всего Кузбасса, – проговорил он с брезгливостью.
        - Эх, Иванович! – усмехнулся Приваров. – А ты – чистоплюй! На Руси испокон веков все дела организовывали благодаря личному интере¬су людей, их совершавших. Ты вот встал в позу, закрыл фирму, a благодаря ее посредничеству от добычи угля кормились достойные люди. Кроме того, фирма способствовала решению общегосударственной зада¬чи обеспечения населения топливом.
        - И потому доставался населению местный уголь с Кузбасса втридорога, поскольку по бумагам холдинговой поставки везли его в Сибирь аж с Кипра! – негодующе выдохнул Миланов.
        - Ну и что из того! – отвечал непробиваемый творец темных дел, глядя собеседнику прямо в глаза. – Наш народ испорчен деше¬визною общественных благ. Дай человеку дешевый уголь, половина его пропадет без пользы. А так и производство угля поддерживает¬ся, и режим бережного потребления соблюдается. Ладно, хватит об этом, – решил повернуть разговор теоретик прикарманивания чужого труда, заявив: – Ты не привык думать о людях, а мне по должности положе¬но заботиться о благосостоянии вверенного коллектива и об оздоро¬влении экономики в области энергетики. Так что посредническая фи¬рма нужна для гибкости управления, и она будет открыта.
        - Только, чур, без меня, – усмехнулся Миланов.
        - Да уж, ясное дело, – усмехнулся и Приваров, но тотчас задумался, посоветовав: – А о закрытии фирмы "Поиск" ты все же сооб¬щи в Новокузнецк.
        - Да ведь с ними на текущий год договор не возобновлялся! – не понял Миланов логики предложения.
        - Ты все же отправь им письмо, предупреди о прекращении действия договор¬ных обязательств, – настаивал на своем хозяин кабинета.
        - У меня нет проштампованных бланков писем, – отнекивался по-сетитель, хотя при закрытии фирмы он оставил несколько бланков с оттиском угловой и круглой печатей.
        - Это не проблема, – заявил Приваров, извлекая из стола требуемый бланк фирмы "Поиск" с оттиском печати в нужном месте.
        - Сам бы и написал, – продолжал Миланов отнекиваться. Смутное чувство опасности и установившаяся неприязнь к Приварову заставляли его отнекиваться от плевого в общем-то дела. Чтобы придать хоть какую-то оправдателъностъ своему упрямству, он посоветовал:
        - Заодно распишись моей подписью.
        - Не думал, Иванович, что ты такой злопамятный, – хохотнул При-варов в ответ. – Я ж уже забыл, что ты ликвидационный акт подписал за моего сына его подписью, – добавил он укоризненно.
        - И я забыл, что ты на всех учредительных документах расписался за сына его подписью, – уязвил-таки Миланов бывшего свояка, однако от его слов успокоился, взял чистый лист бумаги,  написал несколько строк официального письма, подал Приварову со словами: – От¬дай своей Натали, пусть отпечатает.   
        - Натали не моя, а твоя, – вновь хохотнул Приваров, направляясь из кабинета в приемную.

                5
    Сколько ни пытался Владимир Миланов после визита к Приварову представить, что за аферу задумал этот пройдоха при помощи обыкновенного делового письма, так ничего и не сумел разгадать. И хорошо, что в бригаде НИИ можно было отдохнуть от предпринимательских дрязг. Но это удавалось лишь благодаря тому, что он не принимал участия в разборках научного коллектива с начальством НИИ  по поводу своевременных выплат заработка.
       Следует сказать, что задолженности по зарплате сотрудников научной организации копились несколько лет, а потому ситуация, с учетом ежегодных инфляционных скачков, не лезла ни в какие ворота. Так что, привыкший за годы перестройки к всевозможным подлостям экономики, народ роптал справедливо. Мало того, что платили за работу гроши, так и те выда¬вали с годовыми задержками, подбрасывая людям для выживания скудные денежные авансы. Ко всему прочему при рыночных условиях ведения дел бухгалтерия не выдавала так называемые расчетные квитки, и сведения о сумме денежных начислений те¬перь работники получали из уст руководителя своей группы. Но слово, как говорится, к делу не пришьешь, а многие уже были согласны дать делу ход, чтобы судебным разбирательством принудить администрацию к выдаче задолженностей по зарплате по всем истекшим периодам пусть даже и ценой распродажи имущества предприятия. Недовольство трудового коллектива росло на глазах, но Миланов к общему справедливому требованию не присоединял свой голос. А вот при высказываниях на сей счет напарника по работе, он всякий раз сводил рассуждения Гвоздева к мнению члена профкома, каковым в действительности тот и являлся.
    Наблюдая поведение друга, Рудольф никак не мог взять в толк, зачем Владимир старается сгладить резкость высказываний своего напарника в адрес администрации? Почему при спорах на больную тему он стремится разрядить накал страстей шутливыми замечаниями? Скажем, бригада соберется на перекур, в том числе и Гвоздев с Милановым, что не первый день подбирают¬ся с помощью металлических стоек-колонн на пятиметровую высоту к хвосту самолета, чтобы установить в той зоне гидроцилиндры для создания имитации тяги работающих двигателей. Соберется бригада на перекур, и Миланов непременно потянется к пачке Гвоздева за сигаретой.
        - Ты ж не куришь! – проворчит тот, но сигарету все же даст.
        - За компанию и жид удавился, – ответит Владимир, и кто-то из подошедших к железному ящику, сваренному из отходов металла подобием обшей урны курильщиков, непременно усмехнется. Сюда, на самодельную лавочку, шли порассуждать о пенсиях да зарплатах. Всем надоела нужда, и каждый жил с копейки, потому что почти во всех семьях были безработные, потому что заработков едва хватало свести концы с концами даже без инфляционных скач¬ков, и вопрос о своевременной выдаче заработанных денег стал самым злободневным.
    Член профкома Леонид Степанович Гвоздев с удовольствием участ¬вовал на перекурах в разговорах о заработках, несмотря на то, что второй год являлся пенсионером и пенсию получал без за¬держек. Только ведь на пенсию шибко не разбежишься, и он работал, и на правах защитника требований трудящихся в беседах о повыше¬нии оплат труда неизменно подливал масла в огонь общего неудовольствия. Рудольфу, скажем, порядком надоели бесплодные дебаты о деньгах, которых у государства не было, но ему полюбилось наб¬людать, как Миланов при разглагольствованиях Гвоздева сбивает накал страстей шутливыми подначками. Скажем, к тому подошел очередной знакомый по работе, спросил:
        - А что, Леонид Степанович, слышно по выплатам задолженностей зарплаты за прошлый год?
    Гвоздев с подъемом начинает объяснять:
        - Вопрос о зарплатах в повестке заседаний профкома стоит да¬вно, и на дирекцию давно наседаем, но с них, как с гуся вода.
        - Вопрос – не х..., стоять может долго, – подал реплику Миланов себе под нос, ни к кому не адресуясь, но был услышан всеми.
    И, хотя рабочую гвардию трудно удивить подобными шуточками, но напряженность беседы идет на убыль, поскольку каждый про се¬бя с улыбкой вспомнил что-нибудь из личной жизни. Однако Гвоздев, воодушевленный общим вниманием, продолжал раскручивать денежную тему:
        - Bсe мы живем от получки до получки, деньги же от инфляции быстро обесцениваются, поэтому задержки по зарплатам у нас в про¬фкоме взяты под жесткий контроль. Только вот никто из начальства не проясняет ситуацию, и я предлагаю организовать протест общим собранием.
        - Надо бастовать, – говорит Миланов задумчиво, и Гвоздев смо¬трит на него одобрительно, – потому что от задержек зарплаты и через девять месяцев ничего не родится, – констатирует взявший слово с самым серьезным видом, но бригадир монтажников, тоже лю¬битель пошутить, хлопает себя по бокам руками и хохочет.
    Допек-таки Миланов своего напарника подобными шуточками, и однаж-ды тот за общим обеденным столом насел на него:
        - Ты какого черта приперся к нам? Чтобы воду мутить? Мало в цехe агитировал за   демократию, теперь здесь демагогию разводишь!
        - Вот и доагитировался, – отшутился Миланов.
        - Вот-вот! – сбавил тон Гвоздев. – Посмотри, как наши дерьмократы даже заработанные деньги выплатить не в состоянии.
        - Ну, предположим, дерьма-то в каждом из нас не меньше, – ответил Миланов, и все присутствующие с неудовольствием посмотрели на новичка в бригаде, который так едко возражает старшему и всеми уважае-мому члену трудового коллектива. А кто он такой, этот Миланов? Ни¬кто здесь, кроме Рудольфа, не знает о его подкованности в делах пре-дпринимательства, зато краем уха наслышаны о его литературных увле-чениях, то есть склонны считать за литературного болтуна, каковыми, по мнению тружеников переходной эпохи от социализма к капитализму, являются перестроечные писаки.
        - И поэтому ты свое при себе не держишь! – идет Гвоздев на ска¬ндал, чувствуя в напряженном внимании бригады поддержку.
        - Вот что я тебе скажу, – отвечал Миланов с видом человека, уве-ренного в своей правоте: – Жизнь пошла, конечно, не пряник. Но уж очень много развелось любителей критиковать нынешние порядки, не вдаваясь в суть дела. Любят люди показать себя оппозиционерами, по¬скольку в бардаке перестроечной экономики такая позиция беспроиг¬рышна: критикуешь – значит соображаешь и борешься за справедливость. Но в нашем-то случае не трудно встать на место администрации и пос¬мотреть, а смог бы ты в их шкуре сделать хоть на йоту больше!
        - Где уж нам уж встать на место дирекции, – ерничал в ответ Гвоздев. – Нам не дано подняться до такого уровня, чтобы меньше, чем за год загранкомандировок заиметь иномарку.
        - Ну, конечно же! – усмехнулся Миланов. – Это-то мы видим и ве¬дем негласный учет. А то, что благодаря загранкомандировкам дирекции мы худо-бедно, но обеспечены заказами – это не в счет.
    При этих словах Миланов тихо вздохнул, затем продолжил:
        - Предположим, настоим мы на своем: добьемся банкротства НИИ. И что дальше? – спросил он с нажимом, но никто не собирался упра¬жняться в логике его размышлений, и он закончил свою мысль сам: – Вместо развешанных на испытательном стенде металлических "пти¬чек" мы без науки сумеем создать, разве что, курятник.
    Доводы эти были очевидны, однако в бригаде все равно склонялись к мнению Гвоздева, потому что устали люди от безденежья, и не ну¬жно им такое руководство, которое не в состоянии работающим выдать их мизерные зарплаты.
    Трудовой конфликт в научном подразделении созрел к весне, одна¬ко заботы о посевной приостановили его прорыв. Но Рудольфу с зате¬ей издательства сборника своих рассказов было не до грядок. Он держался поближе к своему единомышленнику по литературным увлечениям и бывал у Милановых почти ежедневно. Однажды он стал свидетелем нелицеприятного разговора супругов. Как-то явились они с Владимиром после работы к нему с бутылкой в намерении отме¬тить окончание трудовой недели, и Надежда встретила мужа упреком:
        - Что-то ты, дружок, последнее время пристрастился. Хоть было бы с чего! А то скоро придется на хлеб сбережения тратить.
        - Вот что, моя разлюбезная, – отвечал Владимир без стеснений присутствием Рудольфа. – Деньги ты экономь для поселковой стройки. Скоро Толя вернется из армии, и моя задача этим летом построить в поселке дом.
        - Поэтому тебе сейчас надо пить! – иронизирует жена.
        - Ну, потерпи, – улыбнулся Владимир. – Работа у нас такая. Кру¬гом железо, а в помещении ниже нуля. Вот летом возьму администра¬тивный, найму на стройку напарника, и будет не до пьянок.
        - Если не против, в напарники я пойду, – поддержал Рудольф на-мерения друга.

                6
     Поскольку Ру¬дольф Милкоев не бросал слов на ветер, то с мая вслед за Владимиром Милановым он оформил адми¬нистративный отпуск. По замыслам Владимира им на поселковой усадьбе следовало за лето не только дом возвести, но и вспахать участок земли под картошку Причем землею следовало заняться в первую очередь, и для вспашки земли требовался трактор. Рудольфу вздумалось привлечь для этих работ своего брата. Однако он не поддерживал родственных отношений с Павлом аж со времени памятной застольной перепалки. Так что ему теперь  предстояло решить вопрос  примирения с родственником. Задумавшись о степени вольной и нево¬льной вины своей перед братом, Рудольф пришел к выводу, что когда-то по молодости лет через чур активничал в деле приближения светло¬го коммунистического будущего. Потому-то однажды и написал он в качест¬ве внештатного корреспондента областной газеты розовый очерк о достижениях социалистического образа жизни, разрисовав в нем некую поселковую трактористку преемницей Паши Ангелиной. Однако та жен-щина не блистала трудовыми успехами, тогда как брат Рудольфа в те времена слыл одним из лучших механизаторов района. Так что не случайно запало на ум Павлу газетное пустозвонство младшего братца.
    Что было, то было. Во времена юности Рудольф не размышлял о практической стороне своих литературных увлечений. Ему нравилось печататься в местных газетах и мечтать о скорейшей победе социализма. Он ведь действительно верил официальной тарабарщине о равноправии мужчины и женщины. При женитьбе он на полном серьезе вознамерился создать семью на принципах эмансипации. Бог знает, до чего бы он дошел в своих поисках невиданных взаимоотношений, если бы жена не выпряглась и не подала на развод. Лишь теперь, благодаря вдумчивому отношению к религиозным нормам человеческого бытия, пришло к нему понимание, что недопустимо требовать от женщины проявления тех способностей и качеств характера, которые в ней не заложены природой. Так что именно из-за юношеского ослепления идеологией материализма испортил он ли¬чную жизнь, и не только свою. Вот ведь с его подачи та поселковая трактористка прославилась на всю область и оказалась в числе показателей социалистических достижений тружеников села. Поэтому зачастила она на слеты передовиков сельского хозяйства и пристрастилась к ра¬згульному образу жизни, так и не создав своей семьи.
    Теперь вот сумел-таки Рудольф разобраться со своими просчетами юности. Однако с тех пор много воды утекло, и не видел он затруднений для возобновления взаимоотношений со своим братом. А потому не долго думая, саги¬тировал он городских сестер на традиционное празднование дня Победы в гостеприимном доме Павла, и сам загодя поехал в поселок к ста¬ршему из братьев, чтобы именно с Михаилом  заявиться к общему родс¬твенному застолью. И все у него получилось, как задумывалось, и при встрече с Павлом обошлось без взаимных колкостей. Однако тот день преподнес новые доказательства отсутствия между ними взаимопонимания.
    Когда стараниями женщин был накрыт праздничный стол, все поспеши-ли к застолью. Однако не успел хозяин дома произнести первый тост, как к нему заявился вальяжный посетитель. То был Владимир Петрович Приваров, который купил в поселке частный домик и решил к приобретенному под дачу поселковому домику прирубить нечто наподобие крестьянского двора. Для выполнения своих задумок он выбрал Павла Милкоева, разглядев в нем работящего исполнительного, не равнодушного к общественному вниманию деревенского мужика. Потому-то и заявился он к хозяину дома в момент общего застолья и с важным видом прошел прямо к нему, не обращая ни малейшего внимания на притихших при его появлении гостей, заговорив тем не менее с подрядчиком тихим голосом. И вот, пока хозяин слушал важного заказчика, полнясь чувством собственной значимости в любом деле сельского хозяйствования, забытые родственники за столом притихли и прислушивались к словам посетителя о рубленном приделе, о необходимости немедленно заняться этой работой, о щедрости оплаты и о возможности авансирования данного заказа. С самым доброжелательным видом посети¬тель обещал за подряд два миллиона рублей. Да только ведь предлагаемых работ было на все лето, а названная сумма денег тянула лишь на месячный заработок, потому что в России конца второго тысячелетия при галопе инфляции появилось множество работающих миллионеров, влачащих скудное существование у черты бедности. Значит, посетитель умышленно нажимал на звучность цифр, зная, что в по¬ру безработицы наличные деньги творят чудеса.
    Итак, новорусский делец сбивал сельского труженика бросить семей¬ные обязанности и немедленно заняться выполнением его дела, а под-ряжавшийся к нему труженик с важным видом обдумывал предложение, забыв об обязанностях хозяина застолья. Более того, сейчас хозяин всем видом своим подчеркивал важность разговора с негаданным посе¬тителем, который хотя и был высоким начальником, но именно его выб¬рал исполнителем своих работ. Не мудрено, что застолье полнилось обидой от пренебрежения своим присутствием. Родственники Павла си¬дели в бездействии, однако Рудольф все же решился подать голос.
        - Думаешь, ему больше делать нечего, как рубить твою пристройку? – обратился он к Приварову на правах знакомого по работе в бы¬тность Владимира Миланова директором приваровской фирмы. Рудольф решил прервать нудную беседу назойливого посетителя и тем самым ос¬вободить брата для выполнения  праздничных обязанностей. В то же вре¬мя ему ни в коей мере не хотелось спугнуть выгодного заказчика, а потому он стал пространно объяснять, насколько в летний период Павел загружен делами.
        - Тогда возьмись ты! – подсел Приваров к Рудольфу на свобод¬ный табурет, оставив хозяина в покое, и тому можно было возглавить праздник. Однако Павлу не глянулась конкуренция в лице младшего из братьев.
        - Ему, видишь ли, виднее, чем мне заниматься в первую очередь, а что оставлять на потом, – бросил он в адрес Рудольфа ироническую реплику, апеллируя к сидевшим за столом, но никто не поддержал его, лишь жена озадаченно вздохнула. За годы совместной жизни Валентина Ивановна досконально изучила своего драгоценного муженька и видела, насколько тому втемяшилось показать свою незаменимость и основательность при выполнении строительных работ.
    Рудольф тем временем полнился горечью мысли, что его речь приня¬ли всего лишь за хвастовство знания уклада сельской жизни.
        - Я уже подрядился другу на усадьбе строить дом, – веско зая¬вил он Приварову, и тот нахмурился.
    Но вдруг богатого посетителя поддержала младшая из сестер Милкоевых. Пусть Ирина была ровесницей Приварову, однако общительной  привлекательностью вряд ли уступала его молодой жене, некоей Свет¬лане Ивановне, которую случаем видела.
        - А вы наймите и Павла и Рудика, – порекомендовала она заказ¬чику, проигнорировав слова Рудольфа, что он будет занят на строи¬тельстве дома. На этот пункт не в меру общительной сестре указала реалистичная Августа, но Ирина уже привычно взялась изображать из себя деловую решительную женщину.
        - Друг твой может подождать, – порекомендовала она Рудольфу, затем обратилась к Павлу: – Вы же здесь прилично заработаете, а по хозяйству на этот период мы с Августой сможем помочь.
    Поскольку избалованная городской жизнью Ирина понятия не имела, как управляться со скотиной, то трудолюбивая Августа все более хму-рилась от ее инициативы. Рудольфа же просто коробило от вмешатель¬ства словоохотливой сестры в сугубо мужские дела. Вот и Павел, ко¬торого устраивало предложение с помощью по хозяйству, напомнил о мужской принципиальности: – Если пообещал, то слово надо держать.
    Разговор на строительную тему был исчерпан, тем не менее Приваров продолжал сидеть у стола и уходить не собирался. Его навязчивое пребывание было столь вызывающим, что в глазах старшего из брать¬ев Милкоевых, сидевшего через стол от Рудольфа, появилась искорка раздражения. Но незваный гость вряд ли заметил ее, полнясь досадой из-за несостоявшейся сделки. Он давно привык к беспрекослов¬ному подчинению людей, и сейчас уходить без исполнения своего желания не собирался, потому что долгом своей испорченной чести считал необходимым во что бы то ни стало добиться от хозяина дома обещания об исполнении своего заказа.
        - Возьмитесь вдвоем за три миллиона, – предложил он Рудольфу.
        - Выйдем, обговорим это дело, – резко встал тот из-за стола. Уже невыносимо было смотреть, как исходит паром тушеная со све¬жей говядиной картошка, остывают домашнего приготовления пельмени, сохнут в тарелках различные салаты и маринады, испаряются градусы в открытых бутылках водки, и Рудольф героически покидал свое место. Он, конечно же, понимал, чем жертвует, однако не видел иного спосо¬ба избавить собравшихся от навязчивого посетителя. Они собрались сегодня семейным кругом, а известно, что наседка уводит хищника от гнезда, изображая из себя легкую добычу. К тому же можно было вер¬нуться и наверстать упущенное, и Рудольф на крыльце поспешил изба¬виться от Приварова, посоветовав ему либо зайти попозже, либо отло¬жить разговор на другой день. Но заказчик на это ответил, что ему ответ нужен сегодня.
        - Конечно же, Павел сумеет сделать такую работу, – обнадежил его Рудольф, открывая дверь крыльца на выход. – Быть может, и я ме¬жду делом смогу ему помочь, – пообещал он и посоветовал: – Приходи через часок, тогда решим окончательно.
    Вернувшись к столу, Рудольф сходу поддержал очередной тост, но развить застольный успех не сумел, потому что буквально через пару минут все тот же Приваров заявился с новым предложением:
        - Возглавь это дело за три с половиной миллиона.
        - Я ж объяснял тебе, что занят! – возвысил Рудольф голос в надежде, что за столом возмутятся навязчивостью работодателя. Однако го¬сти дипломатично занялись закусками, и лишь Михаил изредка посматривал в сторо¬ну Приварова, возможно, вспоминая дни своей молодости, когда на ис¬ходе войны не попал на фронт, но был призван в НКВД, где прослужил более десяти лет. Рудольф знал о нетерпении старшего из братьев к про-явлениям наглости и предугадывал его реакцию на выходки городского вельможи. А тот явно испытывал свою застольную судьбу.
        - Хорошо, даю четыре миллиона, – предложил он.
        - Что ты деньгами трясешь! – вскипел Рудольф, живший последнее вре¬мя приработками, то есть за чертой бедности. Его оскорбило намерение бо¬гача во что бы то ни стало купить бедного человека. И все же он не был на сто процентов уверен, что прав в своем гневе, а потому после выкрика потупился, ожидая неудовольствия в свой адрес со стороны старших. Но за столом все молчали, лишь на руке, лежавшей по кромке столешницы, почув¬ствовал он руку Михаила, которую тот протянул через стол в знак сдерживания раскипятившегося младшего братца. Тогда Рудольф решил уйти с Приваровым, лишь бы увести его от стола.
       - Пойдем, обсудим твой заказ, – предложил он.
    На сей раз заказчик последовал за ним не столь охотно, а Павел встал из-за стола, чтобы вернуть их. Видя такое намерение завистливого к чужой популярности хозяина дома, Рудольф поспешил открыть посетителю дверь на выход из избы, бросив ему в лицо:
        - Меня из твоей бригады можешь вычеркнуть, а Павел как хочет.
        - Ладно, возьмусь, – согласился тот.
    Не успел Рудольф глазом моргнуть, как Приваров развернулся и проследовал за Павлом, усевшись за стол с видом победителя, как раз напротив Михаила. Далее произошло то, чем Рудольф гордился, радуясь, что благода¬ря приобретенной за перестроечные годы стройности стал более похож на Михаила, нежели на грузноватого Павла. Старший их брат, который молчал все время застольного инцидента, которого с юности знали за забияку, ко¬торому шел семьдесят второй год, о котором жена рассказывала манеры смелого человечного поведения с конвоируемыми заключенными, коль скоро при службе на Колыме, доставляя зеков самолетом АН-2, Михаил позволял им в полете под честное слово лететь не связанными, чтобы не замерзнуть, согреваясь за счет движений, с которым Рудольф безбоязненно ходил в городе по глу-хим злачным местам с целью составить кампанию пристрастившемуся к спир¬тному брательнику, так вот, старший брат сейчас встал и через стол тол¬кнул правой рукой Приварова в плечо. От неожиданности ли, или толчок в самом деле был хорош, но Приваров слетел с табурета и вместе с табуре¬том, словно его за столом и не было. Поднялся женский визг. Хозяин застолья тотчас поспешил к поверженному посетителю. Рудольф тоже подошел к нему. Надо было видеть, с каким недоумением поднялся Приваров. Он настолько привык к жизни с апломбом, что совершенно не предпо¬лагал афронта своему высокопарному поведению от семидесятилетнего пенсионера.

                7
    Не состоялось у Рудольфа примирение с Павлом, и пришлось ему летом вместе с Владимиром Милановым квартироваться у  Федулиных. Тут-то Владимир и не преминул обговорить с Анастасией Петровной свою задумку о женитьбе Рудольфа на ее дочери.
     Поскольку Анастасия Петровна была рада отдать чудом избавившуюся от помешательства дочь в любые надежные руки, а Милкоевых она давно знала именно за таковых, принялась она при каждом удобном случае намекать дочери на возможность этого замужества. Но Саша-то жила у своей тетки и мало прислушивалась к советам своей матери. Рудольф тоже не предпринимал инициативы. Он всецело занимался работами на поселковом участке своего друга.  И хотя один из них выступал в роли работодателя, а другой в качестве наемной рабочей силы, совме¬стные заботы того лета очень сблизили их.
    Когда по осени друзья вернулись в НИИ, то нашли там все те же не-удовлетворенности трудового коллектива условиями оплаты труда. Назревал трудовой конфликт. Теперь вместе с рабочими открыто роптали и инженерные работ¬ники. Лидером по выражению общих требований к администрации от рабочих выступал все тот же Гвоздев, а от научных сотрудников вы¬двинулся некий инженер Новиков. Однако при столь многообещающей фамилии ничего нового в тактике борьбы за удовлетворение справед¬ливых требований трудящихся он не предлагал, зато активно подби¬вал людей к подаче коллективного иска в суд, чтобы вырвать от ро¬дной организации недополученные заработки за счет распродажи ее недвижимого имущества.
    Вскоре коллективный протест приобрел форму документа, и сбор подписей под общим заявлением Гвоздев начал со своей бригады. Предло-жил он и Миланову подписать коллективное обращение в судебные инстан¬ции, но тот отказался, даже не ознакомившись с текстом. Этот демарш был всеми замечен, и бригадир, окрестивший по осени Миланова "поэтом", немед¬ленно прошелся по ситуации репликой:
        - А наш "Тургенев" опять чем-то недоволен.
    Бригадир был начитанным человеком и наверняка знал, что Тургенев писал не только прозу, и прозвище поэта Владимир Миланов получил заслуженно, поскольку летом написал поэму:
Ода огороду.
Отзвенела пора золотая,
Осень бал затевает в саду.
Ну, а я, перестройкой шагая,
В огород к урожаю иду.
Перевернуто все в нашем мире:
Есть земля, да пустует казна.
К общепиту народ приучили:
Без работы – тюрьма иль сума.
Неужели кормилицу-землю
Мы забудем на стыке веков!
Деревенскому голосу внемля,
Труд любой прославлять я готов.
Не к лицу нам к помойкам стремиться
И разыгрывать немощь бомжей.
Если летом на грядках трудиться,
Соберешь урожай овощей.
Репа, Тыква, с Морковкою вечной
Трудовой выручали народ.
А Картошка! С Капустой конечно!
Кабачок, Лук, Чеснок – все пойдет!
Вот и все. Пусть возносится ода
Силе духа, труду и уму,
И смекалке простого народа,
Что кормил города в ту войну.
    Но насчет прозы никто Миланова всерьез не принимал, и никто его повесть не читал. Только вряд ли он думал об этом, взяв-таки из рук Гвоздева заявление со словами:
        - Я эту галиматью подписывать не буду и другим не советую.
    Установилась недобрая пауза, после которой бригадир посоветовал:
        - Ты, Володя, подредактируй текст, и Леонид Степанович перепишет.
        - Что тут исправлять, если нет закона об индексации, нет статьи об ответственности за задержку выплаты заработка! – проговорил Миланов столь уверенно, что ему никто не поверил. – Вот этот Новиков с нашим Гвоздевым ставят вину дирекции в том, что налоги предприятием заплачены, а на зарплату, видишь ли, денег не находится, – усмехнул¬ся он и пояснил: – Ну, явная инерция в мышлении прежними категория¬ми и безграмотность в познании современных требований! Да ты попро¬буй не отчитайся за ежемесячные перечисления налогов, так на пред¬приятие посыплются штрафы, и включат "счетчик" по начислению пени. Зарплату же работников можно безнаказанно вписывать в балансовые отчеты предприятия, как его кредитные займы.
        - Ну-ка, дай сюда! – забрал Гвоздев заявление из рук говоривше¬го, размышляя, как много развелось трепачей, желающих показать, что они тоже не лыком шиты.
    Бумага пошла по рукам, и руководство научного подразделения, где разгорелся весь сыр-бор, сочло за благо провести общее собрание кол-лектива для встречи с дирекцией. Поскольку директор НИИ был выходцем из данного подразделения, то именно его хотели послушать собравшие¬ся. Директор не заставил себя ждать и, пройдя к авансцене красного уголка, даже не поднявшись на нее, стал рассказывать о финансовом состоянии дел. На вопрос собрания о погашении долгов зарплаты по суде¬бному решению, он пояснил, что судебные исполнители при процедуре банкротства конечно же найдут возможность пустить с молотка компьютерную технику, и долги по зарплатам люди получат, но без вычислитель¬ной техники про автоматизированную систему испытания летательных аппаратов можно будет забыть. Так что, стоит ли рубить сук, на ко¬тором сидишь.
    Выступление руководителя научной организации сплотило коллек¬тив на работу, и лишь инженер Новиков подал в суд иск о немедле¬нном погашении ему всех долгов по зарплате. Решение суда он получил, но денег на работе получить не смог, потому что ни один бю¬джетный заказ текущего года еще не имел финансового подкрепления. Лишь по статье сокращения штатов дали ему полный расчет, да сок¬ратили мятежного инженера без согласования с профкомом, членом которого он числился, поэтому спустя некоторое время он через тот же суд восстановился на свое рабочее место. Однако в прежнем кол¬лективе теперь он оказался не у дел, и к выполнению внеплановых исследовательских работ его никто не приглашал. Вскоре при очере¬дном сокращении штатов уволили настырного инженера с согласия проф¬кома, но он и после этого не сложил оружия правдоруба, выводя де¬йствия дирекции научной организации по самовыживанию вверенного коллектива на чистую воду логики законов времен социалистическо¬го хозяйствования.

                8
    После общего собрания отношение работников научного подразделения к Владимиру Миланову изменилось в лучшую сторону. Тем не менее при первой же возможности перешел он работать в производственное подразделение, лишь изредка навещая бригаду монтажников, где Гвоздев однажды попенял ему:
        - Съели хорошего человека, оставили без работы.
        - Возьми его себе в напарники, – предложил Миланов в ответ, да подобный оборот дела в бригаде никто не поддержал, потому что все здесь знали: Новиков был хорошим инженером и плохим слесарем-монтажником.
    Уловив нежелание присутствующих работать на дядю, Миланов за-говорил о наболевшем:
        - Пока такие говоруны не научатся своими руками делать конк¬ретное дело, не видать нашему обществу процветания. Вот они – представители дерьмократии. Ведь это они лезут в воду, не зная броду или с це¬лью завоевать популярность, или из намерения выучиться при разбо¬рках хоть что-то соображать в новом порядке жизни, а о последст¬виях своего активничания не задумываются. Предположим, заварили бы у нас кашу с проверкой деятельности руководства НИИ, выявили при ревизии нарушения в отражении объемов выполненных работ, тогда бы предприятию насчитали налог добавочной сто¬имости и предъявили штрафные санкции. Так вот: даже если оштрафуют истинных виновников неграмотного ведения бухгалтерского учета, нам от этого – облегчение, как рабу в индийской притче, которого наказали плетьми и привязали на продление мук от укусов гнуса. И вот какой-то прохожий, пожалев несчастного человека, нежно смах¬нул с изъеденной спины страдальца насосавшихся кровососов. Раб возмутился и послал прохожего подальше, а когда тот обиделся, пояснил: "Те, что сидели на спине, уже наелись и мешали голо¬дным добраться до моей кровушки. Не можете отменить наказание, так не суйтесь в то дело, в котором не соображаете".
    Миланов замолчал в ожидании высказываний собравшихся, но никто из слушателей не собирался говорить. Тогда он подытожил свое вы¬ступление сам:
        - У нас вся страна сейчас истерзана от своеволия власть предержащих отпрысков социализма. Только ведь в этом конкретном конфликте нельзя считать кого-то кровожадным, потому что мы все тянем одну лямку.
        - Значит, пусть начальство ест наши спины? – съязвил Гвоздев.
        - Не о том речь, – возразил Миланов. – Коль скоро государство бросило человека труда на произвол судьбы, то надо в производственных взаимоотношениях быть заодно с руководством родной организации.
    Не понравилась Рудольфу последняя фраза друга, поэтому не стал он после его ухода возражать Гвоздеву по поводу слов, что суждения Миланова зависят от мнений начальства. За перестроечные годы в Рудоль-фе накопилось столько раздражения на действия властей всех уровней, что любые слова одобрения в их адрес казалась неуместными. При оче¬редной встрече с Владимиром Милановым он высказался по этому пово¬ду, но Владимир в ответ отшутился: – «И остави нам долги наша, якоже и мы оставляем должником нашим…»
    На цитату из Евангелие Рудольф не нашел возражений, зато заметил, насколько Владимир чем-то угнетен и пытается скрыть это. Рудольфу захотелось вникнуть в причины подавленного душевного состояния сво¬его единомышленника по литературным увлечениям. Наверняка Владимир тоже борется с самим собой, с отголосками былой веры в идеологию материализма. Рудольф, скажем, полжизни прожил послушным исполните¬лем чужой волн, не предполагая, что в глубине души у него есть источник силы, смелости и счастья. Имя этому источнику – вера в предназначение человека жить во имядобродеяния по законам богобоязненности, повышая свой интеллектуальный уровень и духовно-нравственный уровень общественных взаимоотношений. Однако перед Владимиром Милановым при той встрече он не стал обсуждать эту тему, тем не менее принялся все пристальнее приглядываться к нему, подозревая се¬бя одной из причин ухудшения жизненного тонуса своего товарища. Ведь именно Владимир помог Рудольфу, как автору сборника рассказов,  оформить заказ на издание книги. И вот литературные труды Рудольфа Милкоева скоро издадут, но денег по оплате полиграфических затрат с  ликвидированной фирмы "Пoиск" издательство никогда не получит. Быть может, Владимир и пережи¬вает из-за этого! Об этом следовало переговорить, что Рудольф и сделал при первой же встрече.
        - Чем это ты последнее время озабочен? – поинтересо¬вался он у друга. – Если из-за гарантийного письма в полиграфию об оплате изготовления моей книги, то ведь объясняться насчет неупла¬ты придется мне, а тебе жить да радоваться.
    Владимир в ответ бросил грустный взгляд и потупился. Тогда Рудольф принялся строить догадки о причинах его угнетенности.
        - Дома у тебя все нормально, в поселке тоже полный ажур. Летом я тебе там в выстроенном доме такую печь сложу, что будет почище федулинской.
        - В поселке-то у меня и нет ажура, – чуть слышно проговорил Владимир, но вдруг встрепенулся в горьком высказывании: – Сколько живу, не перестаю ужасаться злопамятству людей. Попробуй помешать человеку в его амебных устремлениях к материальному благополучию, он не задумается об исправлении своих эгоистических намерений, а вот вмешательства в его бездуховную жизнь тебе вовек не простит.
    Рудольф никак не предполагал, что производственные неприятности так сильно расстроят друга.
        - В бригаде поняли твою правоту, – поспешил он его успокоить.
        - Я не о бригаде, – возразил тот. – Приваров на меня с лета наседает. То новокузнецких дружков подговорил предложить мне органи¬зовать на поселковой усадьбе перевалочную базу, то недавно подос¬лал местных крутых ребят с требованием выделить им на приватизированном участке площадку для постройки поселковой дачи.
        - На каких правах он на тебя наезжает? – поинтересовался Рудольф.
        - Нет у него ничего, кроме обыкновенного письма, известившего одну новокузнецкую фирму о самоликвидации фирмы "Поиск".
    У Рудольфа отлегло на сердце, но ощущение опасности не исчезло.
        - У тебя в поселке считай полгектара земли. Вот и оформи им не-сколько соток, – дал он дружеский совет.
        - Если я поддамся на эту уловку, то снова окажусь на крючке у Приварова, – возразил друг.
    Не зная, что еще предложить, Рудольф потерянно замолчал. Тем временем Влади¬мир принялся рассуждать вслух о благородстве сельского труда, когда человек живет на своей земле не временщиком, а хозяином. Эта вековая мечта раскрепощенного крестьянина о личном наделе передалась Владимиру Миланову от родителей, которые с детства любили крестьянский труд на благо своей семьи, однако всю жизнь проработали в колхозе за трудодни. Но тем не менее не исчезла в крестьянстве тяга к земле ни от хрущевской смычки деревни с городом, ни от брежневской политики шефской помощи города деревне. Однако эксперименты социализма никак не способствовали воспитанию в человеке навыков предпринимательства. Потому-то в перестроечной жиз¬ни не гнушался Миланов никаким трудом, чтобы набраться опыта ведения частного дела, научиться новому мышлению, познать меру ответственно¬сти честного бизнеса, понять требования свободного рынка. Земля по любому представлялась ему самым надежным объектом капиталовложения, и приватизированный участок виделся той основой, которая давала возможность работать на своей земле на благо своей семьи.
        - Что может быть благороднее жизни человека трудом рук своих на лоне природы! – с пафосом восклицал он. – Поработал лето на своей усадьбе, собрал урожай, и трудись зиму в городе на производстве, – проговорил мечтательно и вдруг задумался. Через мгновение он добавил: – Но мой бывший родственничек ведет свою игру, а на меня у него давно горит зуб, – Здесь он загрустил глазами, тихо подытожив: – Возможно, в чем-то он и прав.
    Уяснив тревогу друга, Рудольф задумался всего на несколько секунд. За эти мгновения перед его внутренним взором пронеслась вся жизнь, которая была пока всего лишь ожиданиями лучшей доли. Много желаний юности умерло в нем, и стоит ли об этом жалеть, коль скоро лишь благодаря переосмыслению духовно-нравственных основ жизни понял он справедливость закона человеческого общежития: "Относись к людям так, ка¬кого отношения ты желал бы на их месте для самого себя."
        - А ведь я тоже давно мечтаю о своей земле, – заявил Рудольф, и Владимир тревожно-радостно распахнул глаза. – Ты в стихотворении ве-рно подметил, что избаловались мы, забыли труд землепашца и без рабо-ты в городе да своевременной зарплаты не умеем свести концы с концами, – заметил он теплым голосом, затем, засветившись лицом, предложил: – Отдай свою поселковую усадьбу в обмен на мою однокомнатную квартиру, а земельный участок мы поделим пополам.
        - А как же твое писательство? – осведомился Владимир с хмурым видом, в то же время едва сдерживаясь от восторженных проявлений благодарности другу за жизнеутверждающее предложение.
        - Без литературного творчества я себя теперь не мыслю, – призна¬лся Рудольф с печальной просветленностью, – однако ж благородное жи¬вое дело никогда не мешало творчеству, – уверенно заявил он, затем развил свою мысль: – И вообще задумка насчет того, чтобы летом труди¬ться в поле, а зимой – в городе, очень верна, и мне весь след жить подобным образом, – закончил он с самым решительным видом, и вдруг весело рассмеялся.
    Владимир посмотрел на него взглядом человека, которому давно не до смеха, да только ведь состоявшийся разговор был столь судьбонос¬ный, что он за компанию тоже улыбнулся.
    А Рудольф, оборвав смех, заговорил о состоянии своей души, о своей тяге к процессу творчества.
        -Ты вовремя отошел от писательства, – заявил он все еще улыбав-шемуся другу. – Мне сейчас пришло на ум описать наши начинания по освоению сельской целины, – признался он.
        - Опиши, – буркнул Владимир в ответ, погасив улыбку. В свое вре¬мя он предостаточно намучился с созданием повести, потом насмотрелся, с каким трудом Рудольф доводил до ума свои рассказы, и понял, что ли-тературная работа не для него. К тому же сбылась мечта заиметь свою землю и трудиться на ней для себя. Сегодня вот посчастливилось услышать от Рудольфа заманчивое деловое предложение, и Владимир поспешил ухватиться за него.
        -Если ты согласен на обмен, то лучшего варианта трудно приду¬мать. Ведь твоя однокомнатная городская квартира расположена на первом этаже, и это идеальный плацдарм для открытия магазина по торговле сельскохозяйственной продукцией и для нашей совмест¬ной коммерческой деятельности, – заверил Владимир друга, протянув ему ру¬ку для рукопожатия в знак состоявшейся сделки.

9
Встав на путь предпринимательства в сотрудничестве с Владимиром Милановым, Милкоев Рудольф всё чаще обращался мыслями к перипетиям не сложившейся жизни своей. Рыночные взаимоотношения без обиняков показывали невозможность партнерства в бизнес деятельности без взаимопонимания партнеров. Следовательно и супружеские взаимоотношения нельзя строить без взаимопонимания супругов. Насколько же самонадеянным был он, когда при женитьбе вознамерился воспитать молодую жену по своим понятиям жизни. Он и в мыслях не держал, что покладистая в девичестве Светлана Маурина, обретя статус Светланы Милкоевой, будет строить семейную жизнь по обычаям своих предков. И всё бы ничего, да восходили генетические корни Светланы Александровны к представителям исчезнувшего в результате царского геноцида кочевого народа Мури, принадлежавшего к угро-финской группе. Светлана знала о подвиге Данко – юного Мури-Хан-Ко – не из романтического произведения Алексея Максимовича Горького, а из семейных преданий.
Кочевой народ  Мури обитал на степных просторах прикамья аж со времен древнеегипетской цивилизации. Мури кочевали с табунами лошадей до берегов Нила и возвращались на берега Камы при первых признаках весеннего тепла, даруемого  богом солнца Ра, которому поклонялись. Мури были вольный свободолюбивый народ, не признававший оружия, кроме плети и аркана. При образовании Российского государства они не покорились царю и не приняли христианство, и участь их была решена. Народ Мури был обречен на истребление еще и потому, что при нашествии татаро-монголов они обеспечивали Чингиз-Хана породистыми скакунами и лучшими наездниками для конной разведки. Не спасло Мури от царского гнева то, как во времена Батыя, затеявшего поход на Европу за Дунай, они не стали воевать против своих братьев Мури, когда услышали среди мадьяр их песни, а тайно познакомились с ними. И отпросились Мури - выходцы из прикамья –  у Батыя на Каму под предлогом обновления в его войске измученных старых коней молодыми скакунами. Но на самом деле они срочно откочевали в северные края приуралья из опасения мести со стороны Батыя.  В этих краях потом и настиг их карающий меч русского царя, о чем есть сведения по 3-й книге С.М. Соловьева «История России с древнейших времен», Москва, Голос, 1993. В книге говориться, что «В июне Морозов вместе с воеводой Федором Салтыковым выступил в новый поход, за 50 верст не дошел до Вятки; ратники его брали в плен одних женщин и детей, мужчин всех побивали».
После актов геноцида остатки народа Мури растворились среди других народностей. Но в памяти его представителей сохранились предания о героях своего народа. Так что Светлана Маурина по праву гордилась своей родословной и, благодаря восприятию духа народа Мури, полностью разделяла взгляды мужа о создании семьи со свободными равноправными взаимоотношениями супругов. Однако идиллия взаимопонимания Рудольфа Милкоева и Светланы Мауриной продолжалась лишь до свадьбы. В замужестве из потомственной Мури   получилось то, чего никак не предполагал увидеть Рудольф при выборе в жены веселой общительной девчонки,  только как вступившей на трудовой путь. Послушная покладистая молодая жена после рождения ребенка до такой степени развольничалась в роли молодой матери, что напрочь отбила у мужа мечтания о создании с нею счастливой семейной жизни. Пошли у них вместо взаимопонимания супружеские разборки. В результате жене опротивели нотации мужа, омерзели ханжеские сплетни его сестер, и она подала на развод.
ПосколькуРудольф Милкоев имел понятия о семейной жизни на примере  рано овдовевшей матери своей, свято верившей канонам единобрачия, то при разводе в нем долго боролись чувства родительского долга с чувством оскорбленного самолюбия верного супруга для жены, которая развольничалась до такой степени, что не единожды советовала мужу заиметь женщину на стороне и не мучить жену сексуальными домогательствами в периоды ее плохого самочувствия. Так что развод состоялся, и Рудольф сбросил с себя груз супружеской непорочности. Лишь годы спустя, благодаря работе с религиозной литературой, осознал он идиотизм своего воспитания. Ни в одном из Священных Писаний не нашел он положения о святости соблюдения единобрачия. Напротив, последнее по времени ниспослания Писание, данное арабским Кораном, прямо предписывает верующим мужчинам брать в жены и двух, и трех, и четырех осиротевших представительниц слабого пола, чтобы заботиться о них, либо брать в жены тех , которыми уже овладели. Одну жену предписано иметь тем, кто не находит в себе способности быть одинаково справедливым ко всем женам. 
Шло время. Рудольф увлекся литературным творчеством и чтением религиозных писаний. Тогда-то при изучении содержания текстов Корана и убедился он в том, что обычаи российских мусульман расходятся с религиозными нормами, предписанными Небесной Книгой. Мусульманские деятели при истолковании смысла текстов Корана явно прогибались под законодательство своей страны. Некоторые предписания гласа небес они и вовсе относили к обстоятельствам прошлого. Но ведь Небесное Писание низводилось через пророков всему человечеству на все времена. Следовательно на примере решения нравственных проблем первой мусульманской общины при пророке Мухаммеде гласом небес даны нормы высоконравственного поведения человека любой общественной формации.    
Со времен полюбилось Рудольфу размышлять на тему благородства норм поведения, прописанных текстами Корана. Всякий раз в беседах со своими сестрами, регулярно посещавшими церковь, заводил он речь о необходимости жить по исламу. Ведь Коран предписывает нормы поведения на все случаи жизни. Вот сказано: «Сражайтесь на пути Господнем только с теми, кто воюет с вами, но не преступайте грань дозволенного. Воистину, Бог не любит тех, кто преступает. И убивайте врагов, где их настигнете, и изгоняйте их оттуда, откуда они изгнали вас: ведь искушение смуты губительнее убийства!» Это сказано о нормах поведения во время войны. Но о принципах поведения при военном положении говориться следующее: «А кто в отмщении за обиды способен защищаться, то им не следует излишествовать, и тогда нет за ними вины. Вина за теми лишь которые несут обиды людям, злодействуя по земле. Для них – мучительная кара». Говориться и о принципах мирного существования: « Но если не сражаясь с вами, они от вас отступят и предложат вам мир, то Бог не дает вам никакого пути против них». Так что нет на людях греха, если они действует согласно данных положений Священного Писания. Однако куда благочестивее улаживать конфликты мирным путем «И воздаянием зла – зло, подобное ему. Но кто простит и уладит, тому награда у его Бога. Ведь Он не любит несправедливых!» Из этих текстов следует вывод, что чеченские боевики до вторжения в Дагестан по праву рассчитывали на помощь Аллаха. Но после нарушения всех норм ислама превратились они в смутьянов и террористов, ищущих долларовой подачки из-за рубежа, а не награды от Бога.
Разглагольствованиями о справедливости норм дозволенного, данных арабским Кораном, Рудольф добился того, что старшая сестра как-то спросила его: «Так в какого же Бога ты веришь!» Подобная постановка вопроса возмутила Рудольфа. Обозвав сестру многобожницей, он перестал общаться с нею. Однако неприятие и непонимание русскими людьми текстов Корана в переводе советского академика И.Ю. Крачковского было налицо. Следовательно, подобными переводами с озвучиванием имен пророков и слова «Бог» на  манер звучания по-арабски совершается в души россиян диверсия затуманивания сути религии, низведенной арабскими письменами. Человеку, поверившему в истинность этого Писания, приходится постигать религиозную сущность его содержания по дореволюционномунному переводу Корана Г.С. Саблуковым.
Всецело занимаясь литературно-богословскими делами, Рудольф не вдруг заметил, что на кухне у него расплодились тараканы. Взялся он систематически истреблять теплолюбивых паразитов всеми возможными средствами и вскоре убедился, что не действуют на них ни порошки, ни мелки. Тараканы превосходно адаптировались  к любым ядохимикатам и не собирались погибать. Это вгоняло Рудольфа в уныние, и не видел он перспективы избавления от вездесущих тварей, потому что квартира его располагалась на первом этаже, а в подвальных помещениях было тепло и сыро. От бессилия в решении столь прозаической проблемы, отвлекающей от литературных занятий, однажды он в сердцах про себя воскликнул: «Господи! Если Ты есть, то избави меня от этих тварей!» И при таких мыслях провел он остатком мелка на кухне по плинтусам и вокруг электроплиты. Провел, не надеясь на действие мелка и намереваясь в дальнейшем еще что-нибудь приобрести из арсенала борьбы с тараканами. Но на следующий день он заметил, что тараканы-то на кухне полезли шибко искореженными, словно их снедал некий недуг. А через неделю от тараканов на кухне не осталось и следа.
Рудольф верил и не верил свершившемуся чуду. Но вот пришло весеннее тепло, и тараканы расплодились у него за деревянной подставкой под раковину. Тогда кольнула его мысль в соответствии слов из Корана: «Вспоминайте же Меня, и Я вспомню вас; будьте благодарны Мне и не будьте отрицающими Меня!» 
С мыслями о Боге отодвинул Рудольф из-под раковины деревянную подставку и принялся уничтожать тараканов механическим способом , ибо не было у него под рукой противотараканьих средств. Да разве ж заберешься во все щели самодельной подставки! А потому вернул он подставку на свое место с чувством неудовлетворенности своими действиями. Каково же было его удивление, когда к вечеру из щелей подставки полезли уцелевшие тараканьи особи наружу. И лезли они от мал до велика, словно что-то гнало их.
Исчезли тараканы во всех потаенных местах кухни.  И убедился Рудольф, что благодаря его мольбе даровано ему наводить взглядом некое поле, создающее смертельные условия для тех паразитов, которых он возненавидел.
Долго не покидало Рудольфа чувство стыда за былое отрицание Бога. И принялся он по приобретенной в мечети книжечке «Порядок совершения молитвы – намаза» изучать молитвенные слова из Корана и ритуальные движения при совершении намаза. Однако тексты мусульманских молитв заучивал он в переводе на русский язык, ибо был убежден, что Богу угодны праведные мысли и добрые дела человека, а не показуха веры зубрешкой молитв арабским текстом.
Когда Рудольф Милкоев в один из зимних дней поднялся на второй этаж деревянного здания городской мечети и, разувшись, прошел в молитвенную залу, никто из служителей этого заведения не вышел ни из бытовых комнат первого этажа, ни из кабинета имама. И мелькнула в голове Рудольфа горькая мысль: Насколько же надоел он здесь своими посещениями с просьбами помощи исламской литературой, с предложениями издания своих рассказов на религиозные темы, с разговорами о необходимости молиться на государственном языке своей страны. И при этом не посещал он пятничные общие молитвы, не вникал в заботы завершения строительства городской Соборной мечети. Ясно, что мусульманам здешней общины нет нужды в подобном прихожанине.
С такими вот мыслями встал Рудольф лицом к молитвенному коврику, поднял ладошки рук к голове и, прикоснувшись большими пальцами рук до мочек ушей, развернул ладошки в сторону вознесения молитвы и мысленно произнес: «Господь величайший!» Он знал, что при любом посещении мечети верующий обязан совершать молитву (намаз) в два ракаата, что слова молитвы следует произносить по-арабски. Но вместо арабского «Аллах акбар» он прошептал по-русски «Господь величайший» на родном государственном языке своей страны. После этих слов он положил ладошки рук на живот правая поверх левой и повел текст дуа (мольбы) шепотом русскими словами, то есть в переводе с  арабского на родной государственный язык своей страны: «О Боже! Слава и хвала Тебе! Благословенно имя Твое, превозношу  величие Твое, нет бога, кроме Тебя!»
Вслед за мольбой полагалось произнести основную мусульманскую молитву текстом суры Аль-Фатиха.  И ее Рудольф шептал тоже в переводе на родном государственном языке с полным осознанием сути произносимого текста: «С именем Бога милостивого, милосердного! Хвала Богу, Господу миров! Милостивому, милосердному, Царю в День Суда! Тебе мы поклоняемся и у Тебя просим помощи: веди нас по дороге прямой, по дороге тех, которых Ты облагодетельствовал, на которых  не раздражался, и которые не заблудились».
Вел Рудольф молитву и по опыту своей прежней жизни активиста-атеиста понимал, что никому из людей материалистического мировоззрения не нужны его прозрения насчет необходимости соблюдения норм Священного Писания, низведенного гласом небес. Отвернулись от него православные родственники, и мусульмане в мечети не желают прислушиваться к его мнению о произнесении молитв на государственном языке своей страны. Горько сделалось Рудольфу от осознания своего бессилия в деле исправления религиозных искривлений. А потому при шептании текста коротенькой суры: «С именем Бога милостивого, милосердного! Скажи: «Он – Бог – един, Бог вечный; не родил и не был рожден, и не был Ему равным ни один!» почувствовал он комок в горле. Когда же вслед за поясным поклоном со словами: «Слава Господу моему Величайшему! Бог слышит тех, кто возносит Его! Наш Господь! Мы Тебе поклоняемся» пошел он на земной поклон и, уткнувшись носом и лбом в пол, устланный коврами, зашептал слова: «Слава Господу Величайшему!», то слезы подступили к его глазам. То были слезы успокоения , после которых он с чувством закончил все позиции, положенные при выполнении намаза.
               
10

Убедившись в наличии взаимосвязи материального и духовного миров, Рудольф Милкоев решил далее жить по Корану, потому что поверил в необходимость построения жизни в соответствии религиозных законов. Он с радостью взялся бы за соблюдение христианских норм религиозной практики, если бы церковные деятели отделили в христианской религии божественные предначертания от людских вымыслов. Но увы! Церковь обожествляла постулаты Единства Святой Троицы, взятые не из текстов древних рукописей Евангелие, а принятые путем голосования Первым Церковным Собором. Из-за этих несуразных домыслов о Всевышнем Творце всего сущего порвали в свое время первые христианские общины (т.н. дохалкидонские церкви) с Православным Константинополем всякие отношения. Теперь же при общение с Православным Форумом через интернет и Рудольф убедился в невозможности достучаться до сознания православных деятелей божественными истинами, коль скоро они скрывают факт того, что повеления гласа небес запрещают придавать Богу сотоварищей в деле свершения Его творений, что Христос – только посланник Бога, сотворенный по Его Слову. Запрещают Священные Писания какое бы то ни было обожествление кумиров. Посланники Бога являются всего лишь исполнителями Божественного повеления и сами по себе ничего не могли творить. Из этого следует, что грех молиться перед изображениями божеств, что следует очень задуматься над словами из Евангелие о узких вратах в обитель Рая для идущих по пути веры с именем Господа Христа на устах. Грех великий придавать Богу равных и почитать божествами кого-либо помимо Бога Единого. В христианстве, разве что, протестанты-лютеране соответствуют требованиям единобожия, ибо служат Богу без обожествления праведной девы Марии, без поклонения перед иконами и без возвеличивания святых угодников. Но люди, экзальтированные проповедями о чудотворных иконах, действительно способны совершать подвиги. Только ведь верующие должны очень поразмыслить: чья же помощь приходит к тем, кто нарушает заповеди Священного Писания.
Материальный мир полон сатанинских искушений. Если порок Христос в конце своего земного пребывания сказал апостолу Петру: «Отойди от меня, сатана! Ты мне соблазн, потому что думаешь не о том,  то Божие, но что человеческое!» то уж церковь-то, основанная на откровениях апостолов, давно подчинилась наущениям сатаны о служении мамоне путем торговли изображениями измышленных божеств.       
На ложных домыслах не построишь праведную жизнь . Из худого семени не вырастет доброе дерево. Разуверился Рудольф в искренности поведения людей православного вероисповедания. А по мере изучения ислама разуверился он и в искренности истолкования смысла арабских текстов Корана людьми, воспитанными в мусульманской среде. Поэтому решил он в дальнейшей жизни своей соблюдать предписания Корана, не копируя манеры поведения современных мусульман. Тогда-то и пришел Рудольф к выводу о необходимости воссоздания семейных отношений с бывшей женой браком по-мусульмански. Ведь именно Светлана Маурина стала матерью его сына, а теперь вот для внука заменила мать. Так что он просто обязан наставлять через нее отпрысков своих  на путь истины. Озаботившись новым пониманием роли мужчины в семье, вышел Рудольф субботним апрельским днем из дома и отправился в гости к бывшей жене. Предстоящее объяснение следовало обмозговать, а потому несколько остановок городского пути шел он пешком и даже решил заглянуть к старым знакомым, жившим на той же улице у городской окраины частным домом.
    С бутылкой в кармане, приобретенной по пути, заявился Рудольф к старым знакомым, застав дома лишь хозяина. Рудольф теперь избегал выпивок, позволяя себе при праздниках лишь рюмку коньяку. Но сейчас при встрече с давнишним знакомым он выпил бутылку на двоих. Иначе он поступить не мог, ибо действовал по Корану. Ведь в его текстах прямо говорится, что горе верующим тем, кто небрежет в своих молитвах и тем не менее ставит свою веру напоказ. А последний из ниспосланных текстов Небесной Книги содержит слова о том, что нет греха на верующих, что они вкушают, коль были и остались добродеющими, богобоязненными. Вот он и не стал афишировать свои обретенные религиозные убеждения. Не легко человеку повернуться к соблюдению норм богобоязненности. И каково-то будет увидеть давнишнему знакомому резкую перемену поведения Рудольфа Милкоева по непонятным для людей материалистического воспитания причинам обретения божественного мировоззрения. Верующему человеку следует кропотливо обучать людей религиозным истинам, избегая при этом показухи веры.
С такими мыслями шел Рудольф после гостей по захолустной улочке городской окраины, поглядывал по сторонам  и не верил, что эта тихая улочка через несколько сотен метров приведет его к высотным зданиям, взирающим своими фасадами на людской муравейник городской барахолки. А эта улочка не спешила в субботний день нарушать режим отдохновения от трудов истекшей недели.
Когда же на улице нарисовалась некая старушка с собачкой, Рудольфу вздумалось обогнать столь медленную попутчицу, шедшую метров на сто впереди его. Но вот навстречу бабке из переулка выскочили две собаки покрупнее, яростно облаивая ее, в то время, как собачонка радостно завиляла хвостом при их появлении. Собаки демонстрировали свое злобное отношение к незнакомому пешеходу.
Рудольф сбавил ход в надежде, что старушка с собачкой свернут-таки в переулок, а с нею уйдут и злые собаки, которых поддерживали солидарным лаем все цепные шавки местной округи. Но вот бабуля повернула в переулок, а две злые собаки остались на улочке, и пешеходу сделалось не по себе. Пришли Рудольфу на ум слова о том, что Бог близок, отвечает призыву зовущего, да не был он уверен в дозволенности обращения к Богу при подпитии. Но он устыдился мысли из Священного Писания о недопустимости показывать спину перед лицом агрессии.   
Засунув руки в карманы, пошел Рудольф неспешным шагом пешехода прямо на собак. И собаки разбежались в стороны при виде его спокойной походки. Однако он ощущал, что они пристраиваются к нему сзади. А потому собрал он всю волю в кулак и шел, не делая лишних движений. Тем не менее собачьи зубы хватанули его одновременно за обе ноги. Но он не ощутил боли от их укуса. Это можно было объяснить и тем, что сегодня обул он сапожки, поверх которых выпустил штанины брюк. Однако правую-то ногу собачий клык достал через штанину по живому месту выше сапога!
Видимо, сказалось нервное состояние ожидания пакостного нападения собак на мирного пешехода. Рудольф четко отметил момент этого нападения и именно при укусе резко развернулся к собакам, выхватив правую руку из кармана.
- Это что такое! – гневно бросил он в собак слова, ибо рука его была пуста. Но от окрика и от взгляда обе собаки столь стремительно бросились наутек, что в мгновение ока исчезли с улочки. Тотчас как по команде смолкли все цепные собачонки, заливавшиеся до этого лаем поддержки нападавшим шавкам. На улочке установилась гробовая тишина. В окнах домов заколыхались занавесочки любопытствующих зрителей.
В квартире Светланы Рудольф не обнаружил через дверь ни малейших признаков жизни. Подсунув под дверь записочку, чтобы ждали его в следующую субботу, он отправился восвояси. На неделе сходил в поликлинику для проверки на предмет бешенства укусившей его собаки. Но все обошлось. Ранка от укуса затянулась и не вызывала беспокойства. Так что всеми помыслами он готовился к предстоящей встрече субботнего дня, но в пятницу бывшая жена сама заявилась к нему с внуком на руках.
- Какими судьбами! – радостно приветствовал Рудольф их появление.
- Ходили к педиатру, по пути зашли к тебе, - сообщила Светлана, опуская внука с рук на пол. Тот немедленно посеменил по коридору к двери ведущей в комнату. Здесь в дверном замке торчал ключик, и малыш сосредоточил все внимание на нем, потянувшись к нему.
- Двери и замки – его любимое занятие, - усмехнулась Светлана, проходя мимо внука в комнату.
Рудольф не видел внука около года, и разница в поведении ребенка была поразительна. Тогда этот карапуз только начинал ползать, а сейчас ходил и действовал. Однако Рудольфу следовало бы помнить о поразительных изменениях своего «я», которые отразились даже на его внешнем виде.
- Ты что, аэробикой занялся! – отметила Светлана эволюционные изменения во внешнем виде Рудольфа.
- Нет не аэробикой. Это благодаря моим религиозным занятиям, - признался он, потому что не собирался утаивать от Светланы изменений в своей душе и намеревался агитировать ее на построение семейных взаимоотношений согласно религиозных норм.
Пока Рудольф собирался с мыслями, Светлана прошла на кухню, проговорив:
- Нас в субботу дома не бывает . по выходным я подрабатываю на барахолке, а с Колей сидит моя мама.
Сообщив эту информацию, Светлана без паузы перешла на другое:
- У тебя картошка есть! – спросила она.
- Есть покупная. Своя давно кончилась, - отвечал Рудольф машинально,
потому что намеревался говорить совершенно о другом. И вот, сбитый с мысли, он обронил в адрес бывшей тещи:  - Не лень ей возиться с правнуком. Мало ей досталось внуков нянчить.
- Коля у нее самый любимый, - хохотнула Светлана.
- Потому что маленький, - возразил Рудольф.
А Светлана, не беря во внимание его реплику, вела свое повествование:
- Этой весной, только-только сделалось тепло, и мама решила прибраться на балконе. Коля был рядом с нею, но в комнате. Вот он шурудил да дергал задвижку балконных дверей и запер ее на балконе, - рассмеялась рассказчица. – И принялась мама на балконе куковать: - Коленька, солнышко! Открой бабуле дверь! Уговаривала-уговаривала, и он все же сдвинул задвижку, впустил ее в комнату.
- В кого он такой рыжий! – усмехнулся Рудольф.
- Мама говорит, что у нее таким же был рыжим дядя по линии отца.
- Этак-то и у меня есть одна двоюродная сестра: рыжая и конопатая по линии отца. Отец тоже был с рыжими усами, - вспомнил Рудольф, – в общем есть в кого, - подытожил он.
Пока Светлана с Рудольфом беседовали, их внук оставил дверь комнаты ввиду невозможности завладеть ключиком врезного замка и пробрался к входным дверям, где вовсю щелкал самодельной задвижкой. Но из-за тугоухости Рудольф не слышал этого. К счастью входная дверь у него открывалась со скрипом. Светлана уловила скрип двери и устремилась мимо Рудольфа, как угорелая. Несмотря на фигуру приземистой пышки, она вмиг оказалась в коридоре.
 - Коля! Нельзя, - увлекла она ребенка.
Рудольф понял ее тревогу, прошел к входным дверям и помимо задвижки запер дверь на врезной замок.
- Зачем ты заезжал в субботу? – поинтересовалась Светлана, когда он вернулся в комнату.
- Я пришел к вере в Бога, - заявил Рудольф без обидняков. – поэтому решил далее жить по Корану. Надеюсь найти в тебе помощницу такой линии моего поведения. Если по судьбе было суждено, что именно ты являешься матерью моего сына, а теперь вот и внуку заменяешь мать, то сам Бог направляет меня к тебе для заключения семейного союза на духовной основе во имя воспитания наших отпрысков. Если бы у меня при нашем разводе были правильные понятия о соблюдении религиозных норм поведения, то не было  бы нашего развода. Ты тогда была близка по взглядам на взаимоотношения  супругов к нормам Корана. Поэтому нам теперь следует оформить брак по-мусульмански. Брак, заключенный в мечети, не дает в нашей стране никаких имущественных гражданских прав. И нужен он нам для духовного самосовершенствования, для воспитания себя и детей в рамках порядочности поведения, в рамках соблюдения высоконравственных норм общежития при любых условиях общественной жизни.
Своим заявлением Рудольф огорошил Светлану, и она от удивления плюхнулась на диван. А он, видя ее состояние, продолжил объяснение:
- Не думай, что этот, так называемый никях, нужен мне для сексуальных отношений. По Корану можно иметь и двух, и трех, и четырех жен. Была бы возможность у мужчины содержать их.
- И на скольких жен хватит твоего достатка! – осведомилась Светлана.
- Не хватит  и на одну, - вдохнул Рудольф. – Но дело не в этом, - заговорил он убежденно и страстно. – При любых материальных условиях необходимо жить в соответствии религиозных норм, потому что они низведены на землю Космическим Разумом. Все библейские события, все сведения из Корана подтверждаются открытиями современной науки. Вот в Коране сказано, что Бог все живое выводит посредство воды, что человек при сотворении является каплей воды из семени источаемого и создается в трех мраках. И что же! В двадцатом веке научно установлено, что при оплодотворении яйцеклетки мужской сперматозоид не проникает в нее, а лишь передает ей капельку жидкости, в которой содержится вся информация о зарождаемом человеке. Установила новейшая медицина и то, что плод ребенка в утробе матери действительно проходит три стадии развития. Вот тебе и Коран, тексты которого не изменены с момента написания ни единой запятой! Или возьми Библию, тексты которой иудеи могли в чем-то изменить. В ней  совершенно четко говориться, что небеса являются твердью. То есть из космоса на землю идут все повеления о сотворении земных условий проживания. Сейчас ученые всего мира взялись за изучение великой тайны воды. Вода-то, оказывается, обладает памятью и воспринимает от внешних воздействий всю информацию. Структура воды меняется от механических воздействий, от магнитного поля, от звуковых колебаний. Так что святая вода получается не столько из-за ионов серебра, сколько за счет молитв. И лечение святой водой – это не миф. При испарении и при замерзании вода избавляется от полученной информации. Когда я это узнал, то понял смысл слов о том, что Бог утвердил свой трон на воде.
- И это говорит бывший зам.парторга по идеологии, - хмыкнула Светлана, улови из речи Рудольфа лишь его пристрастие к вере.
- Бывший зам.парторга гнилой идеологии материализма, - возразил ей Рудольф и продолжил рассуждения: - Все библейские события имели место быть. Согласно мусульманским  преданиям Адам и Ева встретились на земле в окрестностях горы Арафат, которая поэтому и является местом для ритуальных посещений при совершении паломничества в Мекку. Бог простил им их прегрешения и даровал Белый камень для обозначения места вознесения молитв Богу. Так что люди поклонялись Богу Единому со времен пророка Адама. Но люди расплодились и развратились, и от грехов человеческих Белый камень превратился в Черный.
Теперь посмотри на потоп, в наличии следов которого на земле уже никто не сомневается. Лишь строят предположения: каким же образом была осуществлена эта божья кара. Есть гипотеза, что в землю врезалась  комета льда углекислот, пылевое облако которой сначала обволокло небосвод и вызвало конденсацию влаги из земной атмосферы. А затем ядро кометы упал в Атлантический океан и выплеснуло его на сушу. Это объясняет слова из Священных Писаний, что волны при потопе были как горы.
После потопа люди на земле вновь расплодились  и развратились в измышлениях идолов. Тогда из среды идолопоклонников явился юноша, предавшийся служению Богу Единому. Пророк Авраам пришел к единобожию путем размышления и разума. Когда у Авраама родился сын-первенец Исмаил от служанки Агарь, когда после рождения Исаака Сарра настояла на выселение Агари с тринадцати летним Исмаилом в пустыню, когда Исмаил вырос и возмужал, глас божий повелел Аврааму возвести основы молитвенного Дома на земле. И открыл Бог Аврааму местонахождение Черного камня, который был когда-то Белым камнем, дарованным Адаму для вознесения молитв Богу Единому.  Вмуровал Авраам Черный камень в угол возводимого Святилища Кааба, и сохранился этот камень в строении кубической формы высотой пятнадцать метров аж до наших дней, хотя за многие тысячелетия Кааба не единожды восстанавливалась. Это Святилище со временем оказалось  в руках все тех же идолопоклонников, потому что после Авраама и его сына Исмаила среди арабов-кочевников не было пророка. Лишь со времен пророка Мухаммеда стала Кааба истинным направлением для вознесения молитв Богу Единому.
Рудольф с радостью делился обретенными сведениями из истории зарождения ислама, но Светлана слушала его вполуха, и лишь только он закончил повествование на духовную тему, задала вопрос на прозу дня:
- У тебя деньги есть?
- Тебе зачем! – нахмурился Рудольф.
- Внуку на питание.
-  А что же отец! – спросил Рудольф с нажимом. – Или Никита думает всю жизнь с дубинкой воздух пинать! 
- Никита ушел из милиции шофером в фирму к другу, а там у них пока не получается с заработками.
- Это другое дело, - одобрил Рудольф изменение профессиональной деятельности своего сына. – пора ему обеспечивать свою жизнь за счет конкретного созидательного труда, а для этого нужны навыки.
- Тогда дай денег внуку! – с улыбкой остановила Светлана воспитательную речь бывшего супруга своего.
- Конечно, какой разговор! – воодушевился Рудольф. – На той неделе нам выдали зарплату за первый квартал, - похвалился он. – Обещают в течение первого полугодия и прошлогодние долги отдать.
При этих словах Рудольф достал кошелек, взял себе запланированное и передал остальные деньги Светлане, которая, похоже что, не ожидала столь положительного результата от своего обращения.
- Если что, летом мы тебе поможем, - пообещала она.
- Мне по любому проще выкрутиться, чем вам, - возразил Рудольф. – У меня до сих пор есть прошлогодние соленые грузди, - похвалился он.
Когда Рудольф с внуком на руках и Светлана с авоськой картошки в руках заявились к ней на квартиру, там хозяйничали двое мужчин смуглой внешности, устанавливая по коридору коробки с фруктами. Отметив это, Рудольф тотчас вышел на лестничную площадку. Оставив сумку, вышла к нему и Светлана. Здесь она сообщила, что пустила на квартиру торговцев из Таджикистана, и заявила:
    - У тебя насчет религий каша в голове. Эти мусульмане только и знают произносить "Аллах окбар".
- Аллах акбар по-арабски означает "Господь величайший", - возразил Рудольф и принялся объяснять историю распространения ислама. - Это арабы приучили их заучивать молитвы по-арабски, оставив мусульман неарабских стран после распада Османской империи без переводов текста молитв и всего Корана на язык их стран. Откуда же нашим мусульманам знать содержание текстов арабского Корана! Они верят истолкованию текстов знатоками Корана и мусульманской практики. А в религиозной практике ислама арабы после Мухаммеда навыдумывали таких нововведений, что дальше ехать некуда. Ввели летоисчисление мусульманской эры не со времени возложения на Мухаммеда пророческой миссии, а с момента переселения первой общины мусульман из Мекки в Медину. Ввели лунный календарь, ввели запрет на перевод текстов Корана. И в современной жизни они продолжают нарушать предписания религии истины. Вот, скажем, предписано по Корану женам пророка и верующим женщинам сближать на себе покрывала, чтобы не быть узнанными и не подвергнуться оскорблению. Но вместо скромности и скрытности пошла мода на показуху веры манерными одеждами, и вот уже мусульманские представительницы арабских стран для показухи веры отстаивают в европейских странах право на ношение платка. А ведь платок обязателен только при молитве, а ведь выставление веры напоказ грешно. Или взять тех же террористов. Библия и Коран предписывают совершать кровную месть в соответствии причиненного зла, потому что в этом заложена сохранность жизни. Тем не менее месть по Корану не поощряется. В нем прямо говорится, что кто простит и уладит, тому награда от Бога. Знают ли об этом террористы, совершающие слепой террор! Знают ли смертники, что, взрывая себя, они губят свою душу! Ведь они верующие и, убивая себя, убивают верующего человека. А это по Корану влечет проклятие Господне. Ах, Света, если бы арабы жили по Корану, не наказывал бы их Бог современными неурядицами  жизни, Тоже самое наблюдается и у мусульман неарабских стран. Где уж нашим мусульманам внедрять в жизнь высоконравственные предписания гласа небес, если они пытаются отнести некоторые тексты Корана всего лишь к описанию обстоятельств жизни первой мусульманской общины. Предписано Кораном иметь двух, трех, четырех жен,- необходимо добиваться такого общественного обустройства, чтобы верующие мужчины могли заботиться о тех женщинах, с которыми повязаны судьбой. Поэтому, Света, давай жить по Корану, чтобы заключить брак по-мусульмански. Я и любовницу проведу через никях.
- Вот и начни с любовницы, -  прервала Светлана речь Рудольфа. – Если ты говоришь, что от этого никях твое отношение к нам не изменится, то зачем мне ради показа  твоих религиозных задвигов брать на себя роль преданной мужу жены.
- Это у тебя каша в голове, а не у меня! – возмутился Рудольф заявлению бывшей жены, передавая ей внука. – Конечно, я буду помогать вам при любых обстоятельствах, - твердо пообещал он. – Вот хотел с получки купить брюки и рубашку, да вам деньги нужнее. Но ты прикинь, как без твоего участия мне прививать своим отпрыскам  религиозно-нравственные понятия ведения жизни! В общем, если ты так и останешься бывшей, то внук  подрастет, и я заберу его к себе.
При последних словах Рудольф крутанулся и пошел восвояси.
После той встречи к Рудольфу на неделе заехал сын Никита. Он вручил сверток со словами: - Мать просила тебе передать.
В свертке оказались две рубашки и пара брюк из гардероба Никиты.
- Хорошо, что ты моего роста, - одобрил Рудольф родственный жест сына, но Никита не поддержал его приветливый тон.
  - Говоришь «заберу внука», а кто еще позволит забрать! – выдал он заученное и вышел.
Рудольфу от этих слов сделалось и горько и радостно. « Дай Бог, - подумалось ему, - чтобы ты впрягся в воспитание своего сына так же, как  я когда-то  впрягся в твое воспитание».

               
                11
    Поразмыслив над вопросами влияния религиозных воззрений на характер общественных взаимоотношений, Милкоев Рудольф решил воссоздать семейные отношения с бывшей женой браком по-мусульмански. Ведь именно Светлана Маурина стала матерью его сына, а теперь вот для внука заменила мать. Так что он просто обязан наставлять и её и отпрысков своих  на путь истины. Озаботившись новым пониманием своей роли, вышел он субботним апрельским днем из дома и отправился в гости к бывшей жене. Предстоящее дело следовало обмозговать, а потому несколько остановок городского пути шел он пешком и даже решил заглянуть к старым знакомым, жившим на той же улице у городской окраины частным домом.
    И вот Рудольф с бутылкой в кармане, приобретенной по пути, заявился к старым знакомым, застав дома лишь хозяина. Пришлось ему принять бутылку на двоих. Иначе он поступить не мог, поскольку стремился поступать по Корану. Ведь в его текстах прямо говорится, что горе верующим тем, кто небрежет в своих молитвах и тем не менее ставит свою веру напоказ. Вот он и не стал афишировать свои обретенные религиозные убеждения. Не легко человеку повернуться к соблюдению норм божественного мировоззрения. Так что следует кропотливо обучать людей религиозным истинам, избегая при этом показухи веры.
С такими мыслями шел Рудольф по захолустной улочке городской окраины, поглядывал по сторонам  и не верил, что эта тихая улочка через несколько сотен метров приведет его к высотным зданиям, взирающим своими фасадами на людской муравейник городской барахолки. А эта улочка не спешила в субботний день нарушать режим отдохновения от трудов истекшей недели.
Когда же на улице нарисовалась некая старушка с собачкой, Рудольфу вздумалось обогнать столь медленную попутчицу, шедшую метров на сто впереди его. Но вот навстречу бабке из переулка выскочили две собаки покрупнее, яростно облаивая ее, в то время, как собачонка радостно завиляла хвостом при их появлении. Собаки демонстрировали свое злобное отношение к незнакомому пешеходу.
Рудольф сбавил ход в надежде, что старушка с собачкой свернут-таки в переулок, а с нею уйдут и злые собаки, которых поддерживали солидарным лаем все цепные шавки местной округи. Но вот бабуля повернула в переулок, а две злые собаки остались на улочке, и пешеходу сделалось не по себе. Пришли Рудольфу на ум слова о том, что Бог близок, отвечает призыву зовущего, да не был он уверен в дозволенности обращения к Богу при подпитии. Но он устыдился мысли из Священного Писания о недопустимости показывать спину перед лицом агрессии.   
Засунув руки в карманы, пошел Рудольф неспешным шагом пешехода прямо на собак. И собаки разбежались в стороны при виде его спокойной походки. Однако он ощущал, что они пристраиваются к нему сзади. А потому собрал он всю волю в кулак и шел, не делая лишних движений. Тем не менее собачьи зубы хватанули его одновременно за обе ноги. Но он не ощутил боли от их укуса. Это можно было объяснить и тем, что сегодня обул он сапожки, поверх которых выпустил штанины брюк. Однако правую-то ногу собачий клык достал через штанину по живому месту выше сапога!
Находясь в состоянии ожидания пакостного нападения собак на мирного пешехода, Рудольф четко отметил момент этого нападения и именно при укусе резко развернулся к собакам, выхватив правую руку из кармана.
- Это что такое! – гневно бросил он в собак слова, ибо рука его была пуста. Но от этого окрика обе собаки столь стремительно бросились наутек, что в мгновение ока исчезли с улочки. Тотчас как по команде смолкли все цепные собачонки, заливавшиеся до этого лаем поддержки нападавшим шавкам. На улочке установилась гробовая тишина. В окнах домов заколыхались занавесочки любопытствующих зрителей.
В квартире Светланы-Мури не обнаружил Рудольф через дверь ни малейших признаков жизни. Подсунул он под дверь записочку, чтобы ждали его в следующую субботу, и отправился восвояси. На неделе сходил в поликлинику для проверки на предмет бешенства укусившей его собаки. Но все обошлось. Ранка от укуса затянулась и не вызывала беспокойства. Так что всеми помыслами он готовился к предмету предстоящей встрече субботнего дня, но в пятницу бывшая жена сама заявилась к нему с внуком на руках.
- Какими судьбами! – радостно приветствовал Рудольф их появление.
- Ходили к педиатру, по пути зашли к тебе, - сообщила Светлана, опуская внука с рук на пол. Тот немедленно посеменил по коридору к двери ведущей в комнату. Здесь в дверном замке торчал ключик, и малыш сосредоточил все внимание на нем, потянувшись к нему.
- Двери и замки – его любимое занятие, - усмехнулась Галина, проходя мимо внука в комнату.
Рудольф не видел внука около года, и разница в поведении ребенка была поразительна. Тогда этот карапуз только начинал ползать, а сейчас ходил и действовал. Однако Рудольфу следовало бы помнить о поразительных изменениях своего «я», которые отразились даже на его внешнем виде.
- Ты что, аэробикой занялся! – отметила Светлана эволюционные изменения во внешнем виде Рудольфа.
- Нет не аэробикой. Это благодаря моим религиозным занятием, - признался он, потому что не собирался утаивать от Светланы изменений в своей душе и намеревался агитировать ее на построение семейных взаимоотношений согласно религиозных норм.
Пока Рудольф собирался с мыслями, Светлана прошла на кухню, проговорив:
- Нас в субботу дома не бывает . по выходным я подрабатываю на барахолке, а с Колей сидит моя мама.
Сообщив эту информацию, Светлана без паузы перешла на другое:
- У тебя картошка есть! – спросила она.
- Есть покупная. Своя давно кончилась, - отвечал Рудольф машинально,
потому что намеревался говорить совершенно о другом. И вот, сбитый с мысли, он обронил в адрес бывшей тещи:  - Не лень ей возиться с правнуком. Мало ей досталось внуков нянчить.
- Коля у нее самый любимый, - хохотнула Светлана.
- Потому что маленький, - возразил Рудольф.
А Светлана, не беря во внимание его реплику, вела свое повествование:
- Этой весной, только-только сделалось тепло, и мама решила прибраться на балконе. Коля был рядом с нею, но в комнате. Вот он шурудил да дергал задвижку балконных дверей и запер ее на балконе, - рассмеялась рассказчица. – И принялась мама на балконе куковать: - Коленька, солнышко! Открой бабуле дверь! Уговаривала-уговаривала, и он все же сдвинул задвижку, впустил ее в комнату.
- В кого он такой рыжий! – усмехнулся Рудольф.
- Мама говорит, что у нее таким же был рыжим дядя по линии отца.
- Этак-то и у меня есть одна двоюродная сестра: рыжая и конопатая по линии отца. Отец тоже был с рыжими усами, - вспомнил Рудольф, – в общем есть в кого, - подытожил он.
Пока Светлана с Рудольфом беседовали, их внук оставил дверь комнаты ввиду невозможности завладеть ключиком врезного замка и пробрался к входным дверям, где вовсю щелкал самодельной задвижкой. Но из-за тугоухости Рудольф не слышал этого. К счастью входная дверь у него открывалась со скрипом. Светлана уловила скрип двери и устремилась мимо Рудольфа, как угорелая. Несмотря на фигуру приземистой пышки, она вмиг оказалась в коридоре.
 - Коля! Нельзя, - увлекла она ребенка.
Рудольф понял ее тревогу, прошел к входным дверям и помимо задвижки запер дверь на врезной замок.
- Зачем ты заезжал в субботу? – поинтересовалась Светлана, когда он вернулся в комнату.
- Я пришел к вере в Бога, - заявил Рудольф без обидняков. – поэтому решил далее жить по Корану. Надеюсь найти в тебе помощницу такой линии моего поведения. Если по судьбе было суждено, что именно ты являешься матерью моего сына, а теперь вот и внуку заменяешь мать, то сам Бог направляет меня к тебе для заключения семейного союза на духовной основе во имя воспитания наших отпрысков. Если бы у меня при нашем разводе были правильные понятия о соблюдении религиозных норм поведения, то не было  бы нашего развода. Ты тогда была близка по взглядам на взаимоотношения  супругов к нормам Корана. Поэтому нам теперь следует оформить брак по-мусульмански. Брак, заключенный в мечети, не дает в нашей стране никаких имущественных гражданских прав. И нужен он нам для духовного самосовершенствования, для воспитания себя и детей в рамках порядочности поведения, в рамках соблюдения высоконравственных норм общежития при любых условиях общественной жизни.
Своим заявлением Рудольф огорошил Светлану, и она от удивления плюхнулась на диван. А он, видя ее состояние, продолжил объяснение:
- Не думай, что этот, так называемый никях, нужен мне для сексуальных отношений. По Корану можно иметь и двух, и трех, и четырех жен. Была бы возможность у мужчины содержать их.
- И на скольких жен хватит твоего достатка! – осведомилась Светлана.
- Не хватит  и на одну, - вдохнул Рудольф. – Но дело не в этом, - заговорил он убежденно и страстно. – При любых материальных условиях необходимо жить в соответствии религиозных норм, потому что они низведены на землю Космическим Разумом. Все библейские события, все сведения из Корана подтверждаются открытиями современной науки. Вот ведь в седьмом веке сказано, что Бог все живое выводит посредство воды, что человек при сотворении является каплей воды из семени источаемого и создается в трех мраках. И что ты думаешь! Современная наука открыла факт того, что при оплодотворении яйцеклетки мужской сперматозоид не проникает в нее, а лишь передает ей капельку жидкости, в которой содержится вся информация о будущем человеке. Установила новейшая медицина и то, что плод ребенка в утробе матери действительно проходит три стадии развития. Вот тебе и Коран, тексты которого не изменены с момента написания ни единой запятой! Или возьми Библию, тексты которой иудеи могли в чем-то изменить. В ней  совершенно четко говориться, что небеса являются твердью. То есть из космоса на землю идут все повеления о сотворении земных условий проживания. Сейчас ученые всего мира взялись за изучение великой тайны воды. Вода-то, оказывается, обладает памятью и воспринимает от внешних воздействий всю информацию. Структура воды меняется от механических воздействий, от магнитного поля, от звуковых колебаний. Так что святая вода получается не столько из-за ионов серебра, сколько за счет молитв. И лечение святой водой – это не миф. При испарении и при замерзании вода избавляется от полученной информации. Когда я это узнал, то понял смысл слов о том, что Бог утвердил свой трон на воде.
- И это говорит бывший зам.парторга по идеологии, - хмыкнула Светлана. Из разглагольствований Рудольфа она уловила лишь его слова о вре в Бога.
- Бывший зам.парторга гнилой идеологии материализма, - возразил ей Рудольф, поясняя: - Все библейские события имели место быть. Согласно мусульманским  преданиям Адам и Ева встретились на земле в окрестностях горы Арафат, которая поэтому и является местом для ритуальных посещений при совершении хаджа. Бог простил им на земле их прегрешения и даровал Белый камень для обозначения места вознесения молитв Богу. Так что люди поклонялись Богу Единому со времен пророка Адама. Но люди расплодились и развратились, и от грехов человеческих Белый камень превратился в Черный.
Теперь посмотри на потоп, наличие следов которого на земле со времен библейского Ноя уже никто не опровергает. Лишь строят гипотезы, каким же образом была осуществлена эта божья кара. Есть гипотеза, что в землю врезалась  комета льда углекислот, пылевое облако которой сначала обволокло небосвод и вызвало конденсацию влаги из земной атмосферы. А затем ядро кометы упал в Атлантический океан и выплеснуло его на сушу. Это объясняет слова из Священных Писаний, что волны при потопе были как горы.
После потопа люди на земле вновь расплодились  и развратились в поклонениях идолам. Тогда Бог послал людям пророка Авраама и повелел ему вместе с его сыном Исмаилом построить дом Бога на земле и даровал ему Черный камень. Вмуровал Авраам Черный камень в угол возводимого Святилища Кааба, и сохранился этот камень в строении кубической формы высотой пятнадцать метров аж до наших дней, хотя за многие тысячелетия Кааба не единожды восстанавливалась. Это Святилище со временем оказалось  в руках все тех же идолопоклонников, потому что после Авраама и его сына Исмаила среди арабов-кочевников не было пророка. И принялись они помимо Бога поклоняться идолам да священным камням. Лишь со времен пророка Мухаммеда стала Кааба истинным направлением для вознесения молитв Богу Единому.
Рудольф с радостью делился обретенными сведениями из истории зарождения ислама, но Светлана слушала его вполуха, и лишь только он закончил повествование на духовную тему, задала вопрос на прозу дня:
- У тебя деньги есть?
- Тебе зачем! – нахмурился Рудольф.
- Внуку на питание.
-  А что же отец! – спросил Рудольф с нажимом. – Или Никита думает всю жизнь с дубинкой воздух пинать! 
- Никита ушел из милиции шофером в фирму к другу, а там у них пока не получается с заработками.
- Это другое дело, - одобрил Рудольф изменение профессиональной деятельности своего сына. – пора ему обеспечивать свою жизнь за счет конкретного созидательного труда, а для этого нужны навыки.
- Тогда дай денег внуку! – с улыбкой остановила Светлана воспитательную речь бывшего супруга своего.
- Конечно, какой разговор! – воодушевился Рудольф. – На той неделе нам выдали зарплату за первый квартал, - похвалился он. – Обещают в течение первого полугодия и прошлогодние долги отдать.
При этих словах Рудольф достал кошелек, взял себе запланированное и передал остальные деньги Светлане, которая, похоже что, не ожидала столь положительного результата от своего обращения.
- Если что, летом мы тебе поможем, - пообещала она.
- Мне по любому проще выкрутиться, чем вам, - возразил Рудольф. – У меня до сих пор есть прошлогодние соленые грузди, - похвалился он.
Когда Рудольф с внуком на руках и Светлана с авоськой картошки в руках заявились к ней на квартиру, там хозяйничали двое мужчин смуглой внешности, устанавливая по коридору коробки с фруктами. Отметив это, Рудольф тотчас вышел на лестничную площадку. Оставив сумку, вышла к нему и Светлана. Здесь она сообщила, что пустила на квартиру торговцев из Таджикистана, и заявила:
    - У тебя насчет религий каша в голове. Эти мусульмане только и знают произносить "Аллах окбар".
- Аллах акбар по-арабски означает "Господь величайший", - возразил Рудольф и принялся объяснять историю распространения ислама. - Это арабы приучили их заучивать молитвы по-арабски, оставив мусульман неарабских стран после распада Османской империи без переводов текста молитв и всего Корана на язык их стран. Откуда же нашим мусульманам знать содержание текстов арабского Корана! Они верят истолкованию текстов знатоками Корана и мусульманской практики. А в религиозной практике ислама арабы после Мухаммеда навыдумывали таких нововведений, что дальше ехать некуда. Ввели летоисчисление мусульманской эры не со времени возложения на Мухаммеда пророческой миссии, а с момента переселения первой общины мусульман из Мекки в Медину. Ввели лунный календарь, ввели запрет на перевод текстов Корана. И в современной жизни они продолжают нарушать предписания религии истины. Вот, скажем, предписано по Корану женам пророка и верующим женщинам сближать на себе покрывала, чтобы не быть узнанными и не подвергнуться оскорблению. Но вместо скромности и скрытности пошла мода на показуху веры манерными одеждами, и вот уже мусульманские представительницы арабских стран для показухи веры отстаивают в европейских странах право на ношение платка. А ведь платок обязателен только при молитве, а ведь выставление веры напоказ грешно. Или взять тех же террористов. Библия и Коран предписывают совершать кровную месть в соответствии причиненного зла, потому что в этом заложена сохранность жизни. Тем не менее месть по Корану не поощряется. В нем прямо говорится, что кто простит и уладит тому награда от Бога. Знают ли об этом террористы, совершающие слепой террор! Знают ли смертники, что, взрывая себя, они губят свою душу! Ведь они верующие и, убивая себя, убивают верующего человека. А это по Корану влечет проклятие Господне. Ах, Света, если бы арабы жили по Корану, не наказывал бы их Бог современными неурядицами  жизни, Тоже самое наблюдается и у мусульман неарабских стран. Где уж нашим мусульманам внедрять в жизнь высоконравственные предписания гласа небес, если они пытаются отнести некоторые тексты Корана всего лишь к описанию обстоятельств жизни первой мусульманской общины. Предписано Кораном иметь двух, трех, четырех жен,- необходимо добиваться такого общественного обустройства, чтобы верующие мужчины могли заботиться о тех женщинах, с которыми повязаны судьбой. Поэтому, Света, давай жить по Корану, чтобы заключить брак по-мусульмански. Я и любовницу проведу через никях.
- Вот и начни с любовницы, -  прервала Светлана речь Рудольфа. – Если ты говоришь, что от этого никях твое отношение к нам не изменится, то зачем мне ради показа  твоих религиозных задвигов брать на себя роль преданной мужу жены.
- Это у тебя каша в голове, а не у меня! – возмутился Рудольф заявлению бывшей жены, передавая ей внука. – Конечно, я буду помогать вам при любых обстоятельствах, - твердо пообещал он. – Вот хотел с получки купить брюки и рубашку, да вам деньги нужнее. Но ты прикинь, как без твоего участия мне прививать своим отпрыскам  религиозно-нравственные понятия ведения жизни! В общем, если ты так и останешься бывшей, то внук  подрастет, и я заберу его к себе.
При последних словах Рудольф крутанулся и пошел восвояси.
После той встречи к Рудольфу на неделе заехал сын Никита. Он вручил сверток со словами: - Мать просила тебе передать.
В свертке оказались две рубашки и пара брюк из гардероба Никиты.
- Хорошо, что ты моего роста, - одобрил Рудольф родственный жест сына, но Никита не поддержал его приветливый тон.
  - Говоришь «заберу внука», а кто еще позволит забрать! – выдал он заученное и вышел.
Рудольфу от этих слов сделалось и горько и радостно. « Дай Бог, - подумалось ему, - чтобы ты впрягся в воспитание своего сына так же, как  я впрягся в твое воспитание».
   
                Глава пятая
               

1

    Воскресным февральским днем по заснеженной улочке городской окраины медленно продвигался легковой автомобиль. Когда он остановился у тропинки, ведущей к дому с четырьмя окнами по фасаду, из его салона нарисовались три молодые женщины, а с переднего сиденья к ним присоединился высокий стройный парень. Приехавшие были здесь явно не впервой, а потому их появление не вызвало любопытства в окнах домов пустынной улицы. Но Рудольф, ме¬льком глянув в окно на шум машины, прилип к стеклу. Ему показалось нечто знакомое в парне, оставшемся в машине за рулем, и он подумал о сыне, с которым не виделся больше года. Сын, конечно же, не знал, что отцу при обмене квартиры на поселковую усадьбу достался придел дома родителей Надежды Милановой, куда Рудольф и въехал пару недель назад. Здесь он только-только обживался, а потому сейчас, заметив среди приехавших летнюю поселковую знакомую, постеснялся выйти на улицу.
      Так и не определив, кто же остался в машине, Рудольф отошел от окна к двери, чтобы посмотреть на приехавших. Вот ему и пригодился дверной глазок, вделанный здесь по привычке прежней жизни. Порадовался Рудольф и тому, что на веранде из перевезенной мебели оставил лишь старенький кухонный столик. Именно около стола и остановились посетители. Благодаря этому Рудольфу удалось даже в дверной глазок разглядеть: насколько привлекательно выглядела женщина, которая отправилась за входную дверь дома, сделав жест попутчикам подождать. В ее отсутствие молодой мужчина сразу загрустил, а две подружки уеди-нились у стола. Таким образом интересовавшая Рудольфа особа оказалась как раз напротив дверного глазка.
    То была Саша Федулина, которая заехала с Любой Рамаевой в частный дом ее родственников, потому что тянулась к напарнице по работе, желая перенять от нее навыки поведения молодой самоуверенной женщины. Сейчас, поджидая возвращение Любы, она и думать не могла, что за невзрачной две¬рью придела дома находится тот, которого летом в поселке все прочили ей женихом. И мать и тетка хвалили Рудольфа Милкоева, помогавшего своему другу благоустраивать поселковую усадьбу. Они находили в нем массу достоинств и  открыто предлагали Саше Рудольфа претендентом в мужья. Но она  отмахивалась от их намеков, потому что была увлечена город¬ским дружком. Когда же по осени ей так и не удалось помириться с любовником, она задумалась о неприглядности жизни женщины одиночки.
     Рудольфу тоже не удалось создать семейные взаимоотношения со своей бывшей на основе брака по-мусульмански, и зимой он сожалел о летней своей инертности в отношении Саши Федулиной. Так что не из праздного любопытства сейчас уселся он на табурет перед дверным глазком, но из желания понаблюдать свою заочную избранницу.
    И вот Рудольф увидел, как парень, заскучавший после ухода с веранды симпатичной попутчицы своей, достал из кармана пальто тряпичный сверток, похожий на кисет, свернул из полоски газеты самокрутку и набил ее некоей травкой.
     Сделав пару затяжек, парень с ухмылкой протянул самодельную сигаретку женщинам.  У Рудольфа, наблюдавшего за дверью через глазок эту сцену, сжалось сердце. Однако предложенную сигаретку взяла та, что стояла рядом с Сашей, и на сердце у Рудольфа отлегло. Но вот наркоманка, войдя в радужность от принятой дозы наркотического дыма, с ухмылкой предложила курнуть своей соседке, и у Рудольфа вновь перехватило дыхание. Задышал он лишь после протестующего брезгливого жеста Саши.
    Долго Рудольф не мог прийти в себя после увиденного. Уже давно вернулась на веранду та, что приезжала к хозяевам дома с визитом, давно уехала вся ком¬пания за пределы тихой улочки, а он все сидел перед дверьми своей ко¬мнаты, и прелесть солнечного дня померкла для него. Наконец он очнулся, собрался и поехал к Милановым отдохнуть в атмосфере дружеского общения.
    Когда Рудольф рассказал друзьям о своих наблюдениях перекура наркоманов, он не заметил на их лицах и тени беспокойства.
        - Это школьная подруга Любы, – догадалась Надежда о личности ку-рившей женщины. – Верка на той улице живет. Она пока только покурива-ет и не колется. А вот отец у нее всю жизнь на игле сидел. Мать-то у нее нормальная, но она после гибели непутевого муженька привечает наркоманов и алкашей, и сама стала попивать.
        - А тот хлыщ! – тревожился Рудольф. – Люба-то ваша, похоже что, с ним дружит!
        - С Кириллом все дружат, – возразила Надежда, с усмешкой взгля¬нув на Владимира, н тот тоже усмехнулся, но промолчал. Тем временем жена его продолжила прояснять ситуацию:
        - Этот Кирилл надумал держать торговый киоск зимой в городе, а летом в поселке, и Люба устроилась к нему работать на пару с какой-то деревенской девахой.
    Слушал Рудольф достоверные сведения своих друзей и потерянно молчал. Не нравилось ему, с каким спокойствием говорят Милановы о подозрительной работе родственницы и не осуждают ее дружбы с нарко-манкой Веркой. Ведь это черт-те что может произойти, если не пресе¬кать контактов с подобными людьми! Не нравилось и то, что Владимир при обсуждении щекотливой темы отмалчивался, a Надежда столь хлад-нокровно рассуждала о неприглядных действиях молодежи, словно стре-милась показать при этом собственную осведомленность спецификой затронутой проблемы и свою непричастность к подобному образу поведения.
        - Люба знает цену этой Верке, – нарушил-таки Владимир мол¬чание. – Она хоть и ведет без мужа разгульную жизнь, но меру соблюдает: не запилась и не опустилась. Во всяком случае деньги от соуч¬редительства ликвидированной фирмы все до копеечки оформила по вкла¬ду на совершеннолетие своей дочурки, – одобрил он племянницу жены.
        - И Анютку свекровке спихнула тоже, наверное, до совершенноле¬тия, – проехалась Надежда в адрес племянницы.
        - Как у тебя дела с издательством? – обратился Владимир к другу, проигнорировав мнение жены в отношении  родственницы.
        - Книга издана, – поведал Рудольф о своих творческих успехах так, словно не он неделю назад при получении авторских экземпляров чуть ли не прыгал от счастья, которое  омрачали лишь рыночные трудности из-дания. Но о трудностях сейчас говорилось с самым без¬заботным видом: – И насчет оплаты тиража был разговор. Я признался о невозможности оплаты заказа по тиражированию книги, сославшись на банкротство фирмы спонсоров. Короче, подписал весь тираж в пользу издательства для реализации книги по их усмотре¬нию, – сообщил новоявленный писатель итоги своей творческой деятель¬ности с таким видом, что по его лицу невозможно было определить, ка¬кое море радости бушует в нем из-за признания первой же его книги в качестве товара.
        - Это же замечательно! – восхитился Владимир успехам Рудольфа еще и потому, что его сообщение закрывало дело о письме насчет гарантии оплаты типографских затрат, составленном на бланке с печатями после закрытия фирмы «Поиск». Поэтому сейчас он предложил: – Надо это дело отметить, – затем, обняв Рудольфа за плечи, объяснил жене: – У него вышла в свет книга не каким-то самиздатом, а с официальной издательской регистрацией, и теперь ее бу¬дут читать в библиотеках.
        - Я не против, – поддержала Надежда мужа. – Да только у нас в хо-лодильнике пусто, – призналась она. – Так что пойдем-ка вдвоем по ма-газинам и сделаем запас. А Рудольф пусть побудет здесь, пока Андрей спит в своей комнате.
    Но тут пятилетний сын Милановых, словно услышав слова матери, поя-вился из детской, протирая кулачонками заспанные глаза. Однако он не обеспокоился сбором родителей на улицу, и с удовольствием согласился побыть с дядей Рудом. Ведь мама и папа этого дядю тоже любят. Сейчас мама вернулась от дверей и подала дяде Руду несколько листов бумаги, прого¬ворив с улыбкой: – Прочитай вот, пока мы ходим.
    Оставшись с ребенком, Рудольф не нашел лучшего занятия, как читать предложенный текст вслух. Он нисколько не усомнился в пригодности данного литературного произведения для детских ушей, поскольку оно было озаглавлено как сказка A.C. Пушкина с комментариями поэта-любителя В.И. Миланова.
        - Сказка: Царь Никита и сорок его дочерей, – начал Рудольф гро¬мко, но по мере чтения все сбавлял голос и чуть было не перешел на шепот:
 (Пушкин сказки пел открыто про царей. И вот Никиту
Выбрал он в цари-герои, повесть дивную построил
И поведал скромно нам: Как любили раньше дам.
Наше время не богато на любовь. И от разврата
Многих Бог не уберег. Всем известно, что меж ног
Женский род горазд на ласки, дыркой, созданной для встряски.
Пушкин это тоже знал, но намеками писал.
В наш безбожный век мы вправе гений Пушкина прославить.
Не любил поэт лукавить. Но хоть капельку прибавить
Надо в сем повествованье, чтобы дать всему названье.
А чтоб с Пушкиным не спутать /для меня уж слишком круто
Заявление такое/, я не пел его героя.
Просто кое-что подправил, дописал и в скобки вставил.)
Царь Никита жил когда-то праздно, весело, богато,
Не творил добра, ни зла, и земля его цвела.
Царь трудился понемногу, кушал, пил, молился богу,
И от разных матерей (от придворных дам-****ей) прижил сорок дочерей.
Сорок девушек прелестных, сорок ангелов небесных,
Милых сердцем и душой. Что за ножка – боже мой,
Ум – с ума свести бы мог. Словом, с головы до ног
Душу, сердце все пленяло; одного недоставало.
Да чего же одного? Так, безделки, ничего.
Ничего иль очень мало, все равно – недоставало.
Как бы это изъяснить, чтоб совсем не рассердить
Богомольной вашей дуры слишком чопорной цензуры.
Как быть... Помоги мне Бог! У царевен между ног...
(Не было одной безделки: просто дырки в виде щелки,
Чем гордятся все девицы и мечтают пригодиться
Милым пламенным дружкам, превращаясь в пылких дам).
Нет, уж это слишком ясно и для скромности опасно,
Так, иначе как-нибудь: Я люблю в Венере грудь,
Губки, ножку особливо, но любовное огниво –
Цель желанья моего... Что такое? … Ничего!...
Ничего иль очень мало... и того-то не бывало
У царевен молодых, шаловливых и живых.
Их чудесное рожденье привело в недоуменье
Все придворные сердца. Грустно было для отца
И для матерей печальных. А от бабок повивальных
Как узнал о том народ – всякий тут разинул рот.
Ахал, охал, дивовался, а иной хоть и смеялся,
Да тихонько, чтобы в путь до Нерчинска не махнуть.
(Ни к чему всему народу знать, что новую породу
Наплодил развратный царь. Да такое даже встарь
Не случалось в этом мире, чтоб у женщин вместе были
Две дыры в одном проходе. Как тут быть? С таким исходом
Призадумаешься вдруг: Это чудо иль недуг?)
Царь созвал своих придворных, нянек, мамушек покорных.
Им держал такой наказ: "Если кто-нибудь из вас
Дочерей греху научит, или мыслить их приучит
(Что среди придворных дам можно принимать армян),
Или только намекнет, что у них недостает,
Иль двусмысленное скажет, или кукиш им покажет,
То – шутить я не привык – бабам вырежу язык,
А мужчинам нечто хуже, что порой бывает туже.
Царь был строг, но справедлив, а приказ красноречив;
Всяк со страхом поклонился, остеречься всяк решился,
Ухо всяк держал востро и хранил свое добро.
Жены бедные боялись, чтоб мужья не проболтались.
Втайне думали мужья: "Провинись, жена моя".
/Видно, сердцем были гневны/. Подросли мои царевны.
(Ноги, бедра как у всех, но не знали женский грех.
А их бедные мамашки свои стертые мохнашки
Не казали дочерям. И для всех придворных дам
Был неписаный закон: Не встречаться нагишом,
В туалет ходить отдельно, чтоб не видели царевны,
Что у баб у всех меж ног щель да кучерявый мох.
Так и жили б те, бедняжки, хуже, чем в скиту монашки.)
Жаль их стало. Царь в совет: изложил там свой предмет:
Так и так – довольно ясно, тихо, шепотом, негласно,
Осторожнее от слуг.
Призадумались бояре, как лечить такой недуг.
Вот один советник старый поклонился всем – и вдруг
В лысый лоб рукою брякнул и царю он так вавакнул:
"О, премудрый государь!
Не взыщи мою ты дерзость, если про людскую мерзость
Расскажу, что было встарь.
Мне была знакома сводня. / Где она и чем сегодня?
Верно, тем же, чем была./ Бабка ведьмою слыла,
Всем недугам пособляла, немощь членов исцеляла.
Вот ее бы разыскать;
Ведьма дело все поправит: А что надо – то и вставит",
– "Так за ней сейчас послать! – восклицает царь Никита,
Брови сдвинувши сердито: – Тотчас ведьму отыскать!
Если ж нас она обманет, чего надо не достанет,
На бобах нас проведет, или с умыслом солжет,
Будь не царь я, а бездельник, если в чистый понедельник
Сжечь колдунью не велю: И тем небо умолю".
Вот секретно, осторожно, по курьерской подорожной
И во все земли концы были посланы гонцы.
Они скачут, всюду рыщут и царю колдунью ищут.
Год проходит и другой – нету вести никакой.
Наконец один ретивый вдруг напал на след счастливый.
Он заехал в темный лес. / Видно, вел его сам бес/.
Видит он: в лесу избушка, ведьма в ней живет, старушка.
Как он был царев посол, то к ней прямо и вошел,
Поклонился ведьме смело, изложил царево дело:
Как царевны рождены и чего все лишены.
Ведьма мигом все смекнула... В дверь гонца она толкнула,
Так промолвив: "Уходи поскорей и без оглядки,...
Не то бойся лихорадки...
Через три дня приходи за посылкой и ответом,
Только помни – чуть с рассветом".
После ведьма заперлась, уголечком запаслась,
Трое суток ворожила так, что беса приманила.
Что отправить во дворец, сам принес он ей ларец,
Полный грешными делами, обожаемыми нами.
Там их было всех сортов, всех размеров, всех цветов.
Все отборные, с кудрями...
Ведьма все перебрала, сорок лучших оточла,
Их в салфетку завернула и на ключ в ларец замкнула,
С ним отправила гонца, дав на путь серебреца.
Едет он. Заря зарделась... Отдых сделать захотелось,
Захотелось закусить, жажду водкой утолить:
Он был малый аккуратный, всем запасся в путь обратный.
Вот коня он разнуздал и покойно кушать стал.
Конь пасется. Он мечтает, как его царь вознесет,
Графом, князем назовет. Что же ларчик заключает?
Что царю в нем ведьма шлет?
В щелку смотрит: нет не видно, заперт плотно. Как обидно!
Любопытство страх берет и всего его тревожит.
Ухо он к замку приложит –
Ничего не чует слух; нюхает – знакомый дух...
Тьфу ты пропасть! Что за чудо! Посмотреть ей-ей не худо.
И не вытерпел гонец... Но лишь отпер он ларец,
Птички – порх – и улетели, и кругом на сучья сели.
(Даже песню засвистели, шлепая смешно губами с кучерявыми усами.)
Наш гонец давай их звать, сухарями их прельщать:
Крошки сыплет – все напрасно / видно, кормятся не тем/.
На сучках им петь прекрасно, а в ларце сидеть зачем?
Вот тащится вдоль дороги, вся согнувшися дугой,
Бабка старая с клюкой. Наш гонец ей бухнул в ноги:
"Пропаду я с головой! Помоги, будь мать родная!
Посмотри, беда какая: не могу их изловить.
Как же горю пособить?"
Вверх старуха посмотрела, плюнула и прошипела:
"Поступил ты хоть и скверно, но не плачься, не тужи…
Ты им только покажи – сами все слетят, наверно".
"Ну, спасибо!" – он сказал…И лишь только показал –
Птички вмиг к нему слетели и квартирой овладели.
(Тут гонец наш не зевал. Он мужское дело знал.
Сразу сорок одному не случалось никому.
Потому поочередно натянул он их свободно и сложил в ларец пустой.)
Чтоб не знать беды другой, он без дальних оговорок
Тотчас их под ключ все сорок и отправился домой.
(Лишь царевны получили это чудо, то решили
По совету старых дам обратиться к лекарям,
Чтобы вшили те зануды им меж ног мужское блюдо.
И когда мечты свершились, от любви сердца забились.
Так что разные послы в них влюбились, как ослы).
Царь на радости такой задал тотчас пир горой:
Семь дней сряду пировали, целый месяц отдыхали;
Царь совет весь наградил, да и ведьму не забыл:
Из кунсткамеры в подарок ей послал в спирту огарок
/ Тот, который всех дивил /,
Две ехидны, два скелета из того же кабинета…
Награжден был и гонец, вот и сказочке конец.
Многие меня поносят и теперь, пожалуй, спросят:
Глупо так зачем шучу? Что за дело им? Хочу...
(Ну, а я скажу к тому же: не ищи здесь дикий ужас,
Пушкин говорил в свой срок: "Сказка – ложь, да в ней намек,")
    Сказка была не для детских ушей, но Рудольф прочитал ее вслух до конца, посмеиваясь в местах удачного комментария.
    А что же маленький слушатель?
    Андрей был польщен тем, что уважаемый его родителями взрослый дядя ведет себя с ним на равных и читает ему самые настоящие стихи с непо¬нятными, наверное, ругательными словами, на которые взрослые были бо¬льшими мастерами. Некоторые матерки Андрей уже слышал, но смысла их понять не мог, а сейчас и вовсе запутался в разгадывании новых слов. Последнее время взрослые все чаще удивляли его обилием знаний всевоз¬можных непонятных выражений. Особенно в песнях у них встречаются со¬вершенно невнятные слова. Этой осенью понравилась ему песня на свадьбе у соседей, которую так красиво горланили гости: "Когда б имел златые горы и реки, полные вина". Андрей сразу запомнил, как ее петь, только вот со словами сладить никак не мог и произносил их автомати¬чески по запомнившемуся звучанию: "Когда б имел златые горы и реки, полные вина, сегодня был салазки в горы, и ты младенец мой всегда".
    Однажды мама прислушалась к его пению и позвала папу, и они вместе смеялись и тискали его. Но после этого случая Андрей стеснялся гром¬ко петь ту песню. Из прочитанной сказки он тоже ничего не понял, по¬этому, когда вернувшиеся папа с мамой стали разговаривать и смеяться с дядей Рудом над прочитанным, он ушел заниматься своими машинками.
    Взрослые в отсутствии ребенка быстро организовали застолье, где Владимир похвалился перед Рудольфом своими предпринимательскими дела¬ми и предложил:
        - Впрягайся и ты. Вдвоем мы твою квартиру быстро переделаем под магазин и к лету развернем торговлю овощами. Я под бизнес-план хлопо-чу безвозвратный кредит, так что можно будет и уличные палатки орга-низовать.

                2
    Разговор с Милановыми не изменил мнение Рудольфа о легкомысленнос¬ти поведения молодого поколения. Картина увиденного беззастенчивого перекура наркоманов на веранде дома потрясла его сознание, заставив задуматься о причинах утраты обществом морально-нравственных норм воспитания человека. Он все пытался провести параллель между временем своей комсомольской юности с временем теперешней молодой поросли. Как ни горько было думать, но получалось, что именно его поколение, вос¬питанное на идейно-материалистической тарабарщине отрицания семьи и частной собственности для построения коммунистического общества, и выт¬равило из людей понятие об истинном предназначении земной жизни.
    Разобравшись с мерой ответственности родителей за нравственную сто-рону воспитания своих детей, он на неделе заехал к сыну. Однако того дома не оказалось. Светлана же поведала Рудольфу что их парень минувшие выходные работал на грузовой машине. Убедившись, что в воск¬ресенье за рулем легковой машины сын находиться не мог, Рудольф поинтересовался у бывшей жены о внуке. По ее словам получалось, что внук в данный момент спит в соседней комнате, и тревожить его нельзя. Поскольку иных тем для беседы с бывшей женой у Рудольфа не было, он, оставив сыну запис¬ку с адресом своего нового места жительства, поспешил с кухни на выход. И тут в коридоре он увидел у входной двери рыжеголового малыша, вов¬сю шурудившего дверным шпингалетом в попытках сдвинуть его.
        - Ах, мое солнышко! – ринулась к малютке бабушка в обгон посети-теля, не забыв по пути прикрыть дверь комнаты, распахнутую разбегав-шимся несмышленышем. И все же Рудольф успел заметить в комнате молодого муж¬чину, сидевшего перед экраном телевизора.
        - Это друг Никиты, – заверила хозяйка бывшего супруга, который от неловкости нарушения идиллии чужих взаимоотношений поспешно склонился к внуку.
    Хозяйка тоже склонилась к ребенку, целуя его в щечку и приговари¬вая: – Кто это к Коленьке приехал? К Коле дедушка приехал.
    Она ворковала над малышом, и тот, протянув к Рудольфу рученки, надумал признать деда.
        - А бабушка у Коли где? – поддержал Рудольф родственный разговор, беря притихшего мальчонку на руки.
        - Там, – замахал тот правой рукой в неопределенном направлении.
        - Он бабушкой зовет мою маму, – смеясь, сообщила бабушка ребенка.
        - Где же у Коли мама? – поинтересовался дед, предполагая услышать: "мама тю-тю", но внук показал на свою кровную бабушку, четко проговорив: – Вот мама.
    Рудольфу не глянулось, что внуку преподносят ложные понятия, и он отправил его с рук на пол.
        - Человек обязан знать о существовании родной матери, какая бы она ни была, – упрекнул он бывшую жену, затем склонился к несмышле¬нышу с вопросом о папе, ожидая в ответ услышать: "Папа уехал на сво¬ей бибике", но малыш выдал другое:
        - Вот папа, – отвечал трехлетний мальчонка, направляясь к двери общей комнаты и натыкаясь на предусмотрительную бабушкину ногу.
        - Иди к маме, – взяла она внука на руки.
        - Все ясно, – проговорил Рудольф, выходя из квартиры в сопровож-дении внука на руках бабушки и жестко выговаривая ей: – Если бы не сын, я бы давно забыл к тебе дорогу.
    И тут он глянул на маленького родненького человечка, и добавил мно¬го мягче:
        - То, что ты внуку заменила мать, тебе зачтется. Однако нельзя воспитывать детей во лжи. Думай не о своем тщеславии, а о том, как бы не нанести ребенку душевную травму фактом запоздалого знакомства с блудной родительницей, бросившей его на произвол судьбы.
        - Подрастет, тогда и расскажем, – отвечала на это бывшая жена Рудольфа, самоотверженно предавшаяся инстинкту материнства.


                3
    Чем основательнее знания, тем сильнее желание применить их на пра-ктике жизни. Полюбилось Рудольфу Милкоеву по мере изучения рели-гиозных Писаний мечтать о создании государства с равными возможностями его гражданам иметь счастливую жизнь на основе душевного покоя. Все беды материальной жизни проистекают из-за игнорирования людьми божественных норм поведения. Общество, провозгласившее целью своего совершенствования материальные достижения технического прогресса, обречено на духовную деградацию. Обретенные свободы в таком обществе воспринимаются за вседозволенность. Тогда как свобода личности необходима для осознанного выбора методов предпринимательской деятельности. При капитализме свобода частного предпринимательства священна не во имя золотого тельца, а из-за возможности создания при рыночных условиях таких общественных взаимоотношений, при которых процветает бизнес деятельность, основанная на высоконравственных принципах хозяйствования. Когда российские предприниматели осознают взаимосвязь благополучия своей бизнес деятельности с благополучием жизни общества, тогда и установятся справедливые общественные взаимоотношения, Тогда каждый человек сможет добиться земных благ за счет конкретного созидательного труда, и обрести надежду на счастливую долю в жизни будущей за счет своего добродеяния и высоконравственного поведения по законам богобоязненности.
      Вот какими категориями научился мыслить Рудольф Милкоев. Со временем религиозный образ мышления превратился для него в норму, став его мировоззрением. Анализируя пагубность разнузданного поведения людей через призму божественного мировоззрения, пришел он к выводу о необходимости строить дальнейшую жизнь свою по Корану. Но при воплощении этого решения в практику жизни столкнулся Рудольф с неприятием близкими людьми его благих намерений. Наиболее остро это выявилось при его попытке узаконить взаимоотношения с бывшей женой на основе брака по-мусульмански. Вот почему теперь он даже Владимиру Миланову не признавался, что стал соблюдать мусульманскую религиозную практику.
      В делах предпринимательства у Рудольфа Милкоева  не было от Владимира Миланова никаких тайн. Он помогал компаньону во всех его начинаниях по организации частного дела и не отказывал ему в помощи при решении вопросов личной жизни. Когда Владимир при реконструкции бывшей квартиры Рудольфа под овощной магазин предложил Рудольфу взять совместное шефство над племянницей своей жены, тот охотно поддержал его. 
      - Нам осталось в магазине побелить да покрасить. А это логичнее сделать после того, как мы оборудуем выход на улицу, – обосновал Владимир необходимость передышки в строительстве и пошутил: – Заморозим нашу стройку до весеннего тепла. – Затем он поведал следующее:
        - Давно собираюсь съездить к Любе, и жене не единожды намекал о необходимости такого визита, но она даже слушать не хочет. А тем временем ее племянница второй год без роди¬тельского присмотра болтается по жизни, словно дерьмо в проруби.
    Рудольфу понравилась озадаченность друга судьбою родственницы, и они отправились с визитом, даже не позвонив той, к которой ехали. К счастью, Люба оказалась дома. Впустив их в прихожую, она не выка¬зала негаданным посетителям и грана радости, и Рудольфу показалось, что она чем-то встревожена. Так что, пока Владимир, отрекомендовав его компаньоном и другом, распространялся перед Любой насчет предс-тоящего юбилея ее бабушки, Рудольфу подумалось, а не ее ли визи¬теров только что спугнули они у подъезда дома, когда при их поя¬влении во дворе какой-то мужчина выглянул из кабины грузового "Москвича" с так называемым шиньоном, чтобы сделать знак рукой шоферу, грузившему в кузов машины картонные коробки, и тот быстренько зак¬руглился, сел за баранку и поспешно укатил, и это было похоже на бегство.
    Тем временем Владимир, агитировавший Любу на юбилей своей тещи, после ее слов, что до шестидесятилетия ее бабушки впереди еще целая неделя, перевел разговор на 8-е Марта, предлагая завтра отметить всем родственницам этот праздник опять же у его тещи, и такая идея Любе понравилась. Более того, она не возражала, чтобы посетители ради знакомства начали отмечать женский праздник сейчас и здесь, а потому пригласила негаданных гостей на кухню, направившись туда первой, отметившись по пути перед зеркалом и задернув штору, откры¬вавшую вид в комнату.
    Рудольфу прежде не доводилось в обыкновенной однокомнатной квар-тире наблюдать такое обилие штор. Шторы были в прихожей перед входными дверьми, перед нишей в стене, приспособленной под раздевалку, шторами отделялся проем комнаты от общего ее пространства, и они же делили длинную узкую комнату поперек на две части. И все же, несмотря на шторы, Рудольфу удалось заметить в комнате вдоль стены за шифоньером ряд картонных коробок, а на диване спящую жен¬щину. Зато на кухне он не нашел и намека на шторы. Здесь даже окно было украшено всего лишь легонькой занавеской. Тем не менее кухня ему показалась уютной и чистой вопреки неприбранной со стола по¬суде. Возможно, на радужность его впечатлений действовало то обсто¬ятельство, что он бросал взоры на хозяйку, на стройный гибкий стан ее с цыганскими движениями и увертками во время ходьбы. А ее креп¬кие стройные ножки, то и дело интимно проглядывавшие в мгновения волнения полы халата, застегнутого всего лишь на пару верхних пуго¬вок, могли свести с ума. Не мудрено, что Рудольф глядел на хозяйку, и не только на ее привлекательное лицо, излучающее задор молодой же¬нщины: кровь с молоком, таившей в дымчатых, с темно-вишневыми зрач¬ками, глазах томность и загадочность женской натуры.
    Люба, конечно же, знала себе цену. Сейчас она была уверена, что этот Рудольф втюрился в нее с первого взгляда, а потому вела себя в духе избитых фривольностей, свойственных женщинам, потерявшим веру в порядочность жизни. Она и до замужества подозревала о силе женского обаяния, а овдовев, быстро усвоила практику ди¬алога между мужчиной и женщиной, когда мужчины от всплеска интимного вле¬чения при намеке приглянувшейся женщины на доступность теряют самообладание вместе с верностью супружескому долгу.
    Заметив, что между Любой и Рудольфом вспыхнул взаимный интерес, Владимир решил разыграть эту карту и стал изображать из своего дру¬га богатого респектабельного мужчину. Заговорив на те¬му выпивки под хорошую закуску, он вынудил Любу показать, что у нее в холодильнике пусто.
        - Так ты отправь Рудольфа по магазинам! – предложил он таким тоном, словно тот был давнишним ее дружком. – И сама с ним пройдись, да держись к нему поближе. Сейчас большая редкость встре¬тить холостого богатого мужчину.
    Своими речами Владимир вогнал друга в краску, зато молодой хозяй¬ке понравилось и предложение родственника и смущение Рудольфа.
        - А хоть и женатый, лишь бы был богатый, – отвечала она с улы¬бкой.
    Таким образом Рудольф оказался в довольно щекотливом положении, потому что в кошельке у него было как всегда тоскливо, но перед лицом прекрасной дамы признаться  в этом он не хотел.
    Затаив на Владимира обиду за то, что выставляет бедного компань¬она в идиотском виде при наличии в собственном кармане кругленькой суммы только что полученного на организацию индивидуального частно¬го предприятия безвозвратного кредита, Рудольф небрежно обронил:
        - У меня с собой всего двадцать, – и вынул кошелек с та¬ким видом, словно дома лежали миллионные суммы, а эту ничтожную мелочь не хотелось даже доставать.
    Однако зря Рудольф заподозрил Владимира в коварстве. Тот вовсе не собирался его компрометировать. Он тотчас вынул из записной кни¬жки с десяток пятитысячных купюр и вручил их Любе, затем сходил в прихожую к пальто за кошельком, из которого взял четыре новеньких пятидесяти рублевки, протянув их Рудольфу, как одну, при этом погля¬дывая на Любу. Но надо отдать должное женщине, которая даже не взг¬лянула на чужие деньги, удовлетворившись собственными. Шел год рублевой деноминации, съевшей с денежных купюр лишние нули, однако денежные знаки с добавкой трех нулей пока тоже были в ходу.
    В замешательстве от происходящего, Рудольф не спешил брать день¬ги, и Владимир стоял с ними в протянутой руке, продолжая беседовать с Любой.
        - На диване у тебя отдыхает не Анастасии ли Федулиной дочка? – поинтересовался он.
        - Да, – подтвердила Люба. – Это Саша Федулина.
        - То-то гляжу: вроде как видел ее в поселке, – изображал Владимир из себя в отношении бывшей любовницы постороннего, затем спросил тоном праздного любопытства:
        - Она что, живет у тебя?
        - Нет, – возразила Люба. – Она меня на работе в киоске подменя¬ет, затем передает товар другой бригадной паре. Вот и зашла сразу после своей смены.
        - Бригадный подряд, – хмыкнул Владимир, продолжая держать пе¬ред Рудольфом деньги.
        - Да бери же! – воззвал он к нему. – Это твой заработок по ре-конструкции квартиры под магазин. Все в соответствии бизнес плана.
    Рудольфу эта зарплата была манной с неба. Взяв деньги, он тотчас украдкой, по привычке хоть что-то иметь в кошельке на черный день, пару купюр сунул в потайное отделение, а сам все с благодарностью смотрел на друга, который тем временем агитировал хозяйку быстрее идти по магазинам. Вскоре дело у них дошло до обсуждения покупок, причем Владимир грозился пить только водку, тогда как Люба настаивала на портвейне.
        - Возьмем и то и другое, – вмешался Рудольф, прекратив тем самым их веселый спор.   
        - Что ж, пошли! – поддержала Люба его решение, тотчас прижав¬шись грудью к его плечу в попытке взять у Владимира хозяйственную сумку, которую тот давно намеревался eй передать, но теперь держал подальше, с улыбкой поглядывая на осчастливленную деньгами пару. И все же Люба изловчилась выхватить сумку из рук родственника и направилась с нею в прихожую, а Рудольф остался стоять на кухне в состоянии оцепенения от женских прикосновений, разбудивших в нем прилив горячих сил, со-шедших было от перестроечной жизни на нет. Но мужские силы за истекший летний период вернулись к Рудольфу в полном объеме, быть может, благодаря советам Владимира: пить чай с добавкой зверобоя. Так или иначе, а сейчас в нем взыграла кровь, приведя его в замешательство.
    Одевшись, Рудольф вышел вместе с Любой на улицу. Той все было ясно насчет его состояния, а потому она без робости взяла его под руку и принялась раскручивать по магазинам на всю кату¬шку. И, по ее наблюдениям, ей это удалось, и, убедившись в послушнос¬ти доверчивого кавалера, повела она его в некое заведение полупод¬вального типа, куда уважающие себя  женщины предпочитают не заходить. Но Люба привычно спустилась по лестнице в подвальчик, в интерьере которого оказались всего лишь три деревянные стола с деревянными же скамейками, а вдоль стены от окошечка киоска по продаже на разлив вина и пива шла грубо сработанная полка, служившая столом для пью¬щих стоя.
    Вот в какое злачное место вошла Люба, как к себе домой, и ее при¬ход был тотчас отмечен завсегдатаями бара. Во всяком случае, находи¬вшиеся здесь три разгульные, бабенки немедленно подошли к ней. Возг¬лавляла их та самая Верка, которая в дверной глазок на веранде дома показалась Рудольфу привлекательной. И при ближайшем рассмотрении Верка выглядела симпатичной, несмотря на помятости лица, венчавшиеся синяком под левым глазом.
    - Ах, Люба! – выдала она радость от встречи с одноклассницей, словно не виделась с нею несколько лет.
    Изобразив восторг от встречи с подругой, приглядевшись к Рудольфу, Верка без обиняков перешла к делу:
        - Возьми нам по стаканчику, – обратилась она к бывшей однокласснице.
    Однако Люба зашла сюда не с целью тратиться, а из желания похвалиться своим новым почитателем. Так что в ответ на обращение своей подруги она весело заявила:
        - У меня на всех денег не хватит, – и продемонстрировала дамскую сумочку. Лишь Рудольф знал, что у Любы деньги есть, а потому посмотрел на нее чуть ли не с восторгом.
        - А у него? – поинтересовалась одна из Любиных знакомых.
        - У него денег – куры не клюют, – спровоцировала Люба Рудольфа к новым тратам.  Он заказал три стакана вина, а по подсказке Любы доплатил и за четвертый, все еще не веря, что та будет в кругу алкашек смаковать рассыпуху, как в годы его молодости прозвали деше¬вые вина, продаваемые на разлив. Пока Люба за милую душу пила вино с похмельными знакомыми, Рудольф с хозяйственной сумкой в руках скромно стоял у выхода из этого злачного заведения.
    В бар тем временем вошел мужчина средних лет да пенсионного вида женщина. Мужчина сходу прошел к пьющей группе женщин, а пенсионерка задержалась у киоска, заказав стаканчик и выпив его не отходя от ка¬ссы. Лишь после этого она присела к ближайшему столу и перевела дух. В это время Верка за соседним столом, продемонстрировав подошедшему мужчине свой пустой стакан, принялась агитировать Любу на новую порцию выпивки.
    Тем временем одна из алкашек подсела к опохмелившейся пенсионерке.
        - Что, баба Аня! Отремонтировал твой дед электроплитку? – по¬вела она разговор.
        - Надолго ли, – отвечала та со вздохом облегчения, рожденного опохмелкой.
        - Хочешь, я еще принесу! – напрашивалась подсевшая к пенсионер¬ке на выполнение платной услуги.
        - Мой опять заругается, – отнекивалась та.
        - Ну, тогда займи нам пятерку! – принялась клянчить молодая алкашка у пожилой. – Вам же вчера пенсию дали, – упрекнула она бабу Аню так, словно пенсию той выдали из кармана забулдыжных посетителей пивных заведений. Деньги шаромыжка занимала без отдачи, тем не менее баба Аня послушно полезла рукой во внутренний карман пальто.
        - Пятерок теперь нет, – сообщила она. – На десятку, да возьми и мне стаканчик, а то вставать не хочется.
    Тем временем Рудольф у выхода переминался с ноги на ногу. Покинуть сомнительное заведение без своей спут¬ницы он не мог, а присесть на лавочку к пьющей старухе не хотел. Та¬ким образом, выглядел он сейчас чопорным богатым лопухом, талант¬ливо раскрученным Любкой, которая была здесь своя в доску. Отлично понимая это, вовремя вспомнив, что их ждут дома, он решительно прошел в зал за своей подружкой. И Люба откликнулась на его призыв, тотчас направившись на выход, даже не притронувшись к только что заказанной порции вина. Компания оценила этот жест и не задерживала ее, лишь Рудолъфа тормознула все та же Верка просьбой "закурить". Но он был готов к чему-то подобному, и на ее просьбу отреагировал тем, что поплотнее сомкнул авоську с покупками, затем свободной рукой до¬стал из кармана рублевую монетку нового образца и всучил разгульной бабенке, порекомендовав с грустной усмешкой: – Купишь сама.
    Выйдя на улицу, Рудольф облегченно вздохнул, вызвав улыбку своей спутницы, давно заметившей его напряженное состояние. А ему действи-тельно было не по себе. Все увиденное в баре напоминало пору его молодости с той лишь разницей, что в застойный период социализ¬ма подобные заведения были излюбленным местом времяпрепровождения для пьющей рабочей молодежи, тогда как в перестроечные годы здесь большей частью ошивались шаромыги да бомжи.
    Никуда более не заходя, пошли они домой, где Владимир за время их отсутствия приготовил из картошки жаркое. Можно было накрывать стол, и за это дело взялась сама хозяйка. Наши друзья тем временем отправились в коридор, не решившись пройти в комнату, где спала та, о которой сейчас оба думали, стесняясь признаться в этом даже самим себе. Вскоре они вернулись на кухню к столу, где Владимир, сбросив задумчивость, принялся дурачиться и соблазнять Любу выпить водки. Однако та предпочитала по¬ртвейн, в итоге выпив его целую бутылку. Мужчины опорожнили бутылку водки на двоих и чувствовали себя превосходно. Нельзя сказать, чтобы Люба после сегодняшней выпивки была пьянее гостей, и ей сейчас было забавно подмечать их ожидание симптомов ее опьянения, потому что сегодня она выпила лишь половину того, что не единожды случалось ей выпивать без каких-либо последствий для са¬моконтроля. Но застольные кавалеры не знали этого, а потому при уборке посуды принялась она изображать поддатую женщину, то и дело наты¬каясь на них грудью. Когда же оба мужика вошли в смущение от ее упругих прикосновений  и принялись помогать ей, передавая тарелки со стола из рук в руки, она умудрилась "случайно" плюхнуться поочередно тому и другому на колени. Если во Владимире нашла она волевую сдержанность, то его друг ответил мужской твердостью. Убедившись в полной победе над новым знакомым, оставила она его в покое, взявшись донимать непоко¬лебимого родственника. Когда в ответ на ее агитацию сходить еще за выпивкой Владимир ответил отказом, она надулась и ушла в комнату, плюхнувшись там на диван, разбудив тем самым свою сменщицу.
    Таким образом Саша Федулина проснулась на квартире своей напарницы по работе в тот момент, когда Рудольф с Владимиром выходили из кухни. Немало удивившись их появлению, она подхватилась с дивана, где спала одетая, но босая, и тотчас пошлепала в коридор, хлопнула дверью ванной комнаты, громыхнула мусорным ведром, зажурчала в ра¬ковине водопроводной водой. Bсe это она проделала столь стремительно, что два друга успели лишь переглянуться. Она их не поприветствовала, и теперь им не оставалось ничего иного, как убраться восвояси.
    Уже будучи одетым, Владимир вернулся в комнату и принялся агитировать Любу перейти работать в нему.
        - Зачем сутками просиживать в киоске, если можно работать опре-деленное время за просторным прилавком! – принялся он разрисовывать условия работы в своем магазине, но не дождался от родственницы ответа, а потому поспешил повернуть разговор на праздни¬чную тему:
        - Так ты завтра обязательно приезжай к бабушке, – напомнил Владимир племяннице жены об их договоренности. – Кстати, Рудольф живет в их доме и занимает придел, – соблазнял он родственницу, но та молчала.

                4
        - Ну, как тебе наша Люба? – поинтересовался Владимир у Рудольфа, едва они вышли из квартиры. Тот не знал, что и отвечать, пос¬кольку видел Любу впервые и понятия не имел о прогрессе в ее склон¬ностях к выпивке. Зато Владимиру метаморфозы родственницы в освоении алкашных навыков были очень заметны. Кроме того, сегодня он заподозрил в ней и иные пагубные наклонности, а потому с раздражением объявил:
– Вот что значит наследственность папы алкаша и разгульной мамы.
        - Не слишком ли ты строг к ней? – возразил Рудольф.
        - Строг? – возмутился Владимир, замедляя шаг, и Рудольф тотчас остановился, чтобы выслушать его. Они были на выходе из пустынного двора, но Владимир все равно с опаской достал из внутреннего карма¬на пальто бумажный пакетик формата упаковки лаврового листа и подал оппоненту.
        - Открой, посмотри, – предложил он хмуро.
    В упаковке оказалась сушеная травка с запахом конопляной дури.
        - Гашиш! – удивился Рудольф, возвращая пакет.
        - Или афганская анаша, – возразил Владимир. – А ты говоришь: "строг", – упрекнул он собеседника, убирая пакет в карман, хотя Рудольф молчал, ошарашенный увиденным.
        - Я еще во дворе, когда увидел, как при знаке Приварова Твердозубов Кирилл на "Москвиче" дал ходу, заподозрил неладное, – приступил Владимир к рассказу, удивив Рудольфа своей зоркостью, поскольку тот тоже видел все это, но на расстоянии не разглядел их общих знакомых. Владимир же, оказывается, все подметил, однако вида не подал и сейчас сообщал удивительные вещи: – Пока ты с Любой ходил по магазинам, я вскрыл в комнате одну из коробок, что стоят за шифоньером, – сообщил он с ви¬дом брезгливости. По всей видимости, в нем всколыхнулось чувство отвратительности своего поступка. Пусть и ради торжества истины дейст¬вовал он в соответствии идей материализма: "Цель оправдывает средс¬тво ее достижения", и поступил по-воровски, то есть подло.
        - Этикетка на коробках: "Сухофрукты, Таджикистан" – для отвода глаз, – сообщил он результаты вскрытия. – На самом деле в коробках вот такие пакетики оранжевого цвета, замаскированные компотной сме¬сью.
        - Может быть, Люба не знает, что в коробках! – сделал Рудольф предположение. Уж очень не хотелось ему думать о симпатичной женщи¬не столь погано.
        - Нынешняя молодежь все знает, – возразил на это Владимир и до-бавил: – А ведь при самоликвидации фирмы я предупреждал ее, чтобы она больше не связывалась с Приваровым.
    Далее говорить им было не о чем, потому что оба почувствовали себя окунувшимися в дерьмо.
        - Придется мне прекращать это дело, – промолвил Владимир с уны-лой задумчивостью, после чего долго шел молча. И только перед расс-таванием он заговорил снова: – Ведь люди, жирующие на грехе наркома-нии, порочнее самих наркоманов. Те, бедолаги, своим пагубным пристрастием себя же и низводят до безобразного образа жизни.
    Слушал Рудольф друга с восхищением из-за его намерения: встать на защиту молодого поколения от наркотической заразы. Скажем, Рудольф тоже давно знал про пагубность наркомании, но никогда не помышлял противостоять темным силам наркобизнеса. Вырос он в такой местности, где дикорастущая конопля повсеместно встречалась по уре¬зам сопок. Мальчишками они конечно же баловались махоркой, но некоторые его сверстники пробовали-таки и коноплю, и кое-кто закончил свою жизнь наркоманом. Вспомнилась сейчас Рудольфу юность и то, как после третьего класса летом пасли они с одноклассником ме¬лкий скот, а потому имели в кармане спички, поскольку они считались атрибутом профессии пастуха. В подражание взрослым бывала у них в кармане и махорка. А конопля! Эта наркотическая травка встречалась аж рядом с поселком, однако они и в мыслях не держали соприкасаться с преступным баловством. Даже за махорку Рудольфу от родителей так влетело, что запомнилось на всю жизнь. В тот период детства он чувс¬твовал себя вольно, коль скоро отец умер, и мать с горя ходит сама не своя. И все же однажды она обнаружила в кармане брюк младшего сы¬на щепотку махорки. Она не взялась за ремень, да и поздно было, пос¬кольку по сельским понятиям работающий мальчишка считался добытчиком. Словно очнувшись к жизни от накатившей на нее новой беды, мать спро¬сила: – Ты не курить ли начал? – и Рудольф сжался от ее вопро¬са, но не от страха наказания, а от жалости к ней. Тогда он матери твердо пообещал: – Курить я не буду, я буду выпивать, – и выполнил свое обещание. На его жизненное решение повлияло то, что оба старших брата только как осознанно бросили курить.
    Всколыхнулись в Рудольфе картины детства, и вспомнились последствия наркомании на судьбе его сверстников. Один его друг юности с конопли перешел на самодельный опиум, однако за годы армейской слу-жбы сумел уйти от наркотической зависимости. И все равно поплатился он за разврат молодости тем, что не дотянул даже до сорока лет жиз¬ни. Так что Рудольф отлично знал, как все начинается с безобидного, казалось бы, курения наркотической травки. Тем не менее, увидев в дверной глазок перекур наркоманов, он не восстал против зла, а огра¬ничился контролем за сыном. Владимир же решился на искоренение исто¬чника наркотической заразы во имя спасения многих.
        - Что ж, действуй, но будь осторожен, – посоветовал Рудольф другу и пояснил свою точку зрения: – Официально разоблачить бывшего ро-дственника ты не сумеешь, потому что рычаги местной власти на его стороне, а вот навредить близким людям сможешь.
    Заметив, что эти слова подействовали на Владимира удручающе, Рудольф сменил тональность высказываний:
        - Поступай в соответствии своих духовно-нравственных понятий и помни, что мы с тобой – единомышленники, то есть – братья по убеждениям, и это выше родства по крови. Так что в случае чего за тебя найдется кому отомстить.
    Заручившись такой поддержкой, Владимир твердо решил довести задуманное дело до конца. Едва дождавшись рабочей недели, отправился он в мэрию и подгадал подъехать к началу рабочего дня, однако Приварова в кабинете не застал, но узнал, что Владимир Петрович с утра на планерке и будет через час. Слоняться столько времени по коридорам мэрии с пакетом анаши в кармане Владимир Миланов не мог, а потому с самым сердечным видом попросил у давнишней знакомой Натали разрешения подождать хозяина кабинета в его же кабинете. Секретарша Приварова имела о Миланове самые благородные впечатления и позволила ему расположиться у входа в кабинет за журнальным столиком, дав почитать детектив.
    Миланов присел у входа в логово своего врага и принялся читать произведение, которое к литературе относилось так же, как мультфильм относится к художественному фильму. Современная детективная писанина его давно не привлекала, однако сейчас требовалось убить время, а потому он бездумно глотал сногсшибательное повествование с непритязательным сюжетом о столичных воровских разборках, замешанных на чеченской теме. Когда повествование дошло до описания намерений главного героя в один прием разделаться с главарями соперничающих банд, и до попыток героини заразить своим СПИДом очередного богача, в коридоре послышались шаги.
    В приемную вошел Приваров и сходу прошел к секретарше сделать какое-то поручение, а Миланов за его спиной подошел к Натали отдать книгу. Мельком взглянув на посетителя, хозяин кабинета молча ушел к себе. Когда же Миланов без стука вошел в кабинет, то оказался с ним лицом к лицу.
        - Чем могу быть полезен? – с сарказмом спросил Приваров вошедшего, не спеша направляясь к рабочему столу, всем видом показывая, что не желает знать бывшего свояка. Ведь не кто иной, а именно Миланов являл для него диссонанс привычных деловых отношений, где своеволие подчиненных не прощается.
    Однако Миланова не смутил холодный прием, оказанный добрейшим отзывчивым Приваровым, каким слыл тот среди сослуживцев, обеспечивая круг своих знакомых всевозможными дефицитами. Когда время выдвинуло в дефицит наличные деньги, Приваров решил и эту проблему, организовав источник поступления черного нала. Играя в коллективе тип так называемой "доброй мамы", он своей вовсе не бескорыстной добротой порабощал окружающих людей, заставляя их пребывать в чувстве постоянной благодарности ему и в готовности оказать любую услугу. В свое время Миланов именно с подачи "добряка" Приварова подставился в омерзительном деле прикарманивания чужого труда, и вот сегодня он приехал предъявить этому организатору теневого бизнеса обвинение в пособничестве наркотической контрабанде. Не было у него прямых улик и руководствовался он логическим умозаключением насчет Кирилла Твердозубова, работавшего когда-то в фирме Приварова и дружившего с его сыном. А поскольку сын Приварова служил в таможне, поскольку во дворе Любы Приваров появлялся с Кириллом на грузовом "Москвичонке", то все сходилось. Так что, пока не поздно, должен он остановить этого гада ползучего, этого безнравственного выкормыша социализма, уже отрастившего щупальца капиталистического спрута.
    Достав из кармана пакетик с конопляной дурью, Миланов положил его на стол хозяина кабинета, искоса поглядывая на него. Он давно изучил выражение его лица и сейчас готов был поклясться, что Приваров узнал пакетик, хотя тщательно скрывал это. Так что как ни пытался Миланов спровоцировать бывшего свояка на испуг тем, что с таинственным видом прикрыл пакетик на его рабочем столе листом бумаги, заговорщицки поглядывая при этом на дверь кабинета, тот не дрогнул ни единым мускулом. Более того: он спокойно взял со стола пакетик, повертел в руках, вскрыл, понюхал содержимое и вернул Миланову.
        - Ты что же, анашу покуриваешь? – спросил он с едкой усмешкой.
        - А ты что? Через своего подручного анашей всю Сибирь снабжаешь? – в тон ему ответил Миланов.
        - А ну-ка! Вон отсюда! – прошипел Приваров, побагровев лицом от с трудом сдерживаемого желания заорать на посетителя.
        - Не кипятись, – посоветовал Миланов резким тоном. – Вот если не уберешь коробки с квартиры Любы, тогда покричим при свидетелях.
        - Да как ты смеешь! – возвысил голос хозяин кабинета, тем не менее сбавив тон при окончании восклицания. – Я сейчас вызову охрану, и ты загремишь с коробками вместе со своей Любой, – пообещал он, усаживаясь за селекторный пульт и берясь за трубку.
    От реальности столь плачевного финала борьбы с наркобизнесом у Миланова засосало под ложечкой. Он не знал, как далеко зашла Люба с сухофруктами, загаженными запретным зельем. Вполне могло быть, что она понятия не имела, через кого Кирилл достает эти коробки. "Влип я, как кур в ощип", – тоскливо подумалось ему, но внутренний голос неизбежности торжества справедливости придал мужества. "Придется напомнить Приварову прежние грехи", – мелькнула в голове верная мысль, и Миланов поспешил остановить звонок хозяина кабинета.
        - Вызывай, – посоветовал он с олимпийским спокойствием, прибирая пакетик в портмоне, как закладку, – только на тебя достаточно улик еще со времени работы фирмы твоего сына. Налоговые инспекции наверняка хранят отчетную документацию ликвидированных фирм, и я на первом же суде смогу показать товарные операции фирмы в их истинном значении, так что тебе  светит статья о хищениях государственного имущества в особо крупных размерах.
        - Ты... Иди отсюда, – устало махнул Приваров рукой, но теле¬фон оставил в покое.
        - Будь по-твоему, – возразил Миланов. – Только дай своему подручному указание, чтобы не втягивал Любу в ваши дела.
    Проговорив это, он спокойно покинул кабинет, но в коридоре noчувствовал, что по спине идет испарина. Следовало перевести дух, и с этой целью зашел он в туалет респектабельного заведения, встретивший его белизной керамической облицовки стен. Похоже, что это отхожее помещение было не для посетителей, потому что вслед за Милановым сюда тотчас зашли покурить два солидных мужика, и ему после писуара пришлось ретироваться. С мыслью о слежке он быстро вышел из здания на улицу, где переулком прошел к трамвайной остановке, воз¬ле которой знал мусорные баки.
    Лишь избавившись от злополучного пакетика, задышал Владимир Миланов спокойно и во всю грудь. Никогда прежде не испытывал он чув-ства полной незащищенности и тотального страха перед своеволием сильных мира сего, а потому счел бой с бывшим свояком безнадежно проигранным и дома ни словом не обмолвился жене о визите к Приварову. Надежда же не стала докучать супругу вопросами, потому что за время организации мужем индивидуального частного предприятия привыкла сдерживать женское любопытство. Сегодня, заметив в нем угнетенность, она сочла нужным отправить его погулять с сыном, а сама принялась за уборку детской комнаты.

                5
    Наступил воскресный день, и Надежда с утра отправилась к родите¬лям, чтобы помочь организовать праздничный стол по случаю юбилея матери, на который из посторонних приглашались чета соседей по ули¬це да жилец в приделе дома. Этот Рудольф в минувший выходной 8-го марта всем здесь понравился, когда поздравил женщин букетиком гвозди¬ки. Потому-то Люба со своей подружкой Веркой в подпитии и напросились к нему в гости под предлогом отдохнуть, а он терпеливо принял молодых разгульных бабенок, проявив к их пьяным вы¬крутасам выдержу и ничем не потревожив их отдых. И хорошо хоть сегодня Люба по просьбе бабушки обещалась прийти без развратной Верки.
    Ближе к полудню к теще на юбилей подъехал Владимир с сынишкой. Оставив ре¬бенка у родственников, зашел он  к Рудольфу. Его подмывало рассказать другу о своем визите к Приварову, да уж очень плачевным был результат той встречи, а потому завел он разговор о приглашенных на юбилей тещи соседей по улице По его наблюдениям чета пенсионеров – друзей его тестя и тещи, были любителями посплет¬ничать, и в их присутствии следовало держать ухо востро.
        - Это верно, – подтвердил Рудольф выводы друга и рассказал о не-давнем знакомстве с этими пенсионерами, жившими своим домом. Они до 8-го марта не замечали нового поселенца здешней улицы. Но вот на неделе, проходя мимо их дома, Рудольф был остановлен хозяином, постоянно маячившим у своей калитки, вопросом о погоде. И тотчас из дома вышла его жена, пригласила Рудольфа зайти к ним, объяснив порыв своего гостеприимства словами:- Мы все-таки теперь соседи с вами.
    Рудольф вынужден был уважить просьбу пожилых людей: Посмотреть как они живут.
      Едва он вошел за хозяевами во двор, как у его ног нарисовались с полдюжины кошек всевозможных мастей, которые принялись ластиться и к хозяевам и к посетителю. Пока хозяин зазывал кошек на веранду, называя каждую по имени, хозяйка выманила из дома грузную овчарку черной масти, которая из старческой лени не проявила к постороннему никакого интереса и, получив из рук хозяйки конфетку, тотчас убралась восвояси. Наконец муж с женой вве¬ли посетителя в дом, чисто прибранный и скромно обставленный. Только ведь Рудольфу было очень заметно, что не для экскурсии при¬глашен он сюда. Так что, повосторгавшись домашним уютом, похвалив хо¬зяев в выборе марки телевизора, заспешил он на выход. Тут-то хозяин, еще на улице отрекомендовавшийся Виктором Александровичем, и перешел к разговору, ради которого затеял знакомство.
        - Зачем ты пускаешь к себе этих проституток? – осведомился он с доброжелательной улыбкой.
    От беспардонности высказывания соседа по улице Рудольф не вдруг сообразил, что речь идет о дне 8-е марта, когда к нему напросились отдыхать пьяные внучка хозяев его дома с разбитной подружкой. Он-то не придал то¬му случаю никакого значения, а вот соседей по улице, оказывается, распирало любопытство насчет подробностей такого гостеприимства. Име¬нно из желания выведать пикантные детали время провождения одинокого мужчины с двумя поддатыми холостыми бабенками и затеял Виктор Александрович знакомство с Рудольфом, аттестуя его пьяных посетительниц самым вульгарным образом:
         - Это такие оторвы, что драть их надо в хвост и гриву.
    От такой рекомендации у Рудольфа зашевелилось в груди возмущение не столько из-за порнографических предложений, сколько из-за необос-нованных предположений, что он согласится "драть их" в бесчувствен¬ном состоянии. Однако своего возмущения он соседу по улице при той встрече не выказал, но порекомендовал не обсуждать поведение внучки хозяина дома, хотя бы до дня юбилея его жены.
    Сейчас, рассказывая этот случай Владимиру, Рудольф вдруг подумал, а правильно ли сам-то он поступает, пересказывая другу нелицеприятное мнение людей о его родственнице!
        - Ну, Верка – это подруга отпетая. Но неужели и Люба способна на бездумную связь! – усомнился он в выводах Виктора Александрови¬ча с целью показать Владимиру свое хорошее мнение о племяннице его жены.
        - Нынешняя молодежь на все способна, – ответил на это Владимир общей фразой, хотя лично у него подозрения насчет бездумного поведе-ния родственницы сильно поубавились после того, как Приваров столь спокойно пригрозил сдать Любу следствию вместе с коробками. Однако сейчас он промолчал о своих соображениях, потому что они обосновывались на впечатлениях от встречи с бывшим свояком, подробности которой не хотелось вспоминать.
    Выговорившись, друзья отправились к застолью, где тон беседам за-дали пенсионеры. Не успели отзвучать поздравительные тосты в адрес хозяйки дома, как хозяин перешел к воспоминаниям о годах своей юности, когда небо было лучисто, и жизнь шла наезженной колеей трудового ритма. После этого он перешел к рассуждениям текущего мо¬мента жизни, в которой нет ничего хорошего и определенного, где люди брошены на произвол судьбы, и каждый тянет в свою сторону. Значит, кем-то давно задумано и кому-то выгодно превратить российский народ в бездумных потребителей заграничных товаров, чтобы постепенно отучить общество от хозяйственной самостоятельности, и превратить Россию в сырьевой придаток им¬периалистических держав.
        - В том-то и дело! – подхватил Виктор Александрович рассуждения хозяина дома. – Крепко у нас сработала пятая колонна, – заявил он на-зидательно. – Это ж насколько гениально Ленин предвидел, что социали-стическому государству не страшны происки внешних врагов, но всего опаснее враг внутренний. Вот сейчас и идет все одно к одному, и ника¬кой бы интервент не додумался, так вредить трудовому человеку на ка¬ждом шагу. Представь себе, у моего кума садоводческий участок на бе¬регу Оби прошлым летом опять затопило, – приступил рассказчик к изло¬жению фактов. – Ну, по весне – понятное дело. Так подгадали сделать сброс воды из водохранилища в июле, чтобы у садоводов, имеющих участки на берегу ниже плотины, погубить урожай. Вот теперь скажи: разве это не враги? Конечно, враги народа. И никак я не пойму наш народ. Эти демократы развалили Союз, промышленность пустили на самотек, и они же хвалятся демократическими преобразованиями. Их расстрелять ма¬ло, а мы слушаем, развесив уши, – вздохнул он сокрушенно, добавил за-думчиво: – Они-то себе наворовали разных акционерных обществ, но для простого человека их политика: чем хуже – тем лучше.
        - Это точно, – подтвердил Сергей Павлович. – Цены прямо на глазах растут. Уголь вот опять подорожал.
        - В этом году три тонны угля будут за мой счет, – тотчас заявил Рудольф, поскольку придел дома обогревался батареей от общего парового котла.
        - Я не к тому говорю, – возразил Сергей Павлович и обратился к Анастасии Матвеевне с тостом: – Ну, дорогая моя! Живи до ста лет.
    На некоторое время за столом прекратилось словесное общение, ус-тупив место перезвону рюмками, покашливанию мужчин после выпитого, хрусту салатов на зубах жующих. Однако вскоре пенсионеры возобновили обсуждение проблем текущей жизни. Отношения между гостями к тому времени дошли до вполне дружеского общения. Тут-то Сергей Павлович и решил привлечь Рудольфа к беседе о внутреннем положении в стране.
        - Стоит ли говорить про политику на пьяную голову, – попытался тот отказаться, вызвав своим заявлением всеобщий протест.
        - Это кто пьяный? – дружно возмутилось застолье, и Рудольфу подумалось, что в таком приподнятом настроении людям легче выслушать горькую правду о том, как воплощенные в жизнь идеи ленинизма и практика сталинизма явили на божий свет лю¬дей с первобытными инстинктами оголтелого устремления к прелес¬тям земного бытия.
        - Что ж, – заговорил он. – Начну и я с Ленина, потому что именно благодаря нему были воплощены в жизнь идеи голого материализ¬ма. Это по его логике государственная машина всей мощью служит инте¬ресам угнетателей трудового народа, а вот при социализме будет все во имя человека да на благо человека, и не нужны коммунистическому обществу ни семья, ни частная собственность. Но теперь-то невооружен¬ным глазом видно, что социализм не развил  в человеке интеллекта, зато воспитал людей, живущих на материальных инстинктах. Сейчас вот дана возможность каждому проявлять любую инициативу. Так проявляй ее на благо родины и трудо¬вого народа, как учили по марксизму-ленинизму! Ан, нет. Не умеем мы работать по капиталистически, не приучены быть честными, законы у нашего государства  все, видите ли,  не такие,. В общем,  нам всегда что-то ме¬шает, как плохому танцору. А пора бы понять, почему при частной со¬бственности в развитых странах капитала хозяин своего бизнеса в первую голову бережет своих работников, и заботится о них почище, чем когда-то у нас крестьянин-частник заботился о своей кормилице-лошади. У нас же и предприниматели-то – выродки социалистической системы воспитания. Вся их логика состоит в том, чтобы разбогатеть за счет во¬ровства у государства, за счет обмана своих работников или за счет афер с рабочей силой при найме с испытательным сроком, чтобы выкинуть через пару месяцев временно нанятых, не оплатив их труд под предлогом несоответствия их мастерства требованиям фирмы. Это мы так воспитаны потому, что в устремленности построения материальной базы коммунизма начисто отвергали божественное мировоззрение, и за это теперь нас наказывает Бог скудоумием мышления.
    Речь Рудольфа лишь у Владимира наша отклик в душе. Пенсионеры бы-ли настолько недовольны его высказыванием, что Виктор Александрович не удержался от восклицания:
        - Ты что, издеваешься над нами? Какой может быть бог, если кто смел, тот и съел.
        - Нет-нет, – вмешалась в разговор его жена. – Что-то есть в при¬роде, нам неведомое.
        - Это все выдумки церковников да религиозные мифы, – стоял Вик¬тор Александрович на своем.
        - Но почему тогда религиозные мифы подтверждаются историческими фактами? – спросил Рудольф с доброжелательной улыбкой. 
        - Какие факты? – возмутился Виктор Александрович.
        - Долго рассказывать, – отклонил собеседник желание соседа перей¬ти к обсуждению конкретных данных. – Поверьте мне на слово, как представителю все той же системы социалистического воспитания, что чем больше соприкасаюсь с религиями, размышляю и сопоставляю скупые исто¬рические сведения о явлении человечеству пророков, тем тверже укрепляюсь в вере насчет наличия Косми¬ческого Разума. Человеческая душа является частичкой духовной энергии Космоса, и каждому пора осознать это.
      Свое богословское высказывание Рудольф проговорил с огоньком воодушевления в глазах.
        - До чего же он хорошо говорит! – прошептала Надежда на ухо мужу.
        - Я давно знаю, что Рудольф – гений, – тихо ответил ей Владимир.
        - Теперь мне понятно, откуда ветер дует, – вступил в разговор Сергей Павлович. – То-то мой зять последнее время мне всё мозги пудрит религиозными темами! – усмехнулся он, но при слове "зять" почтительно сделал жест рукой в сторону Владимира. – Значит, нынешним демократам вздумалось вместо парткомов строить храмы и подкармливать духовенство, – сделал он предположение. – Только за¬чем менять шило на мыло, и что нового даст религиозная идеология!
        - Мой разговор немножко о другом, – возразил на это Рудольф.- Нашему обществу следует усвоить для воспитания подрастающего поколения нравственные нормы поведения, а не демонстрировать в эстрадных представлениях голосистых и почти голопузых певиц. А храмы Богу тоже надо строить и не разделять в них людей по религиозному принципу. Храм божий необходимо возводить на основе всех понятий о Боге, как соборное место богослужения людей любого вероисповедания.
        - Молодец, Рудольф! – воскликнул Владимир. – Я полностью поддерживаю такую идею. Вот закончим с магазином и возьмемся за строите¬льство храма... Ну, пусть не храма, пусть будет часовня, которая украсит наш поселковый участок. Будет у нее четыре фронтона с изображением символики мировых религий. Купол часовни сделаем сверкающим, он будет символом солнца. Над куполом будет церковная глава, но без креста, символом земного шара. Над главой полукольцо из двух серпов месяца, сомкнутых концами видом лотоса.      
        - Да почему же часовню, а не церковь! – рассмеялся Сергей Павлович мечтаниям зятя, но Владимир замялся с ответом.
        - Потому что в часовне не нужны священнослужители, – ответил за него Рудольф. – Здесь каждый будет волен молиться Богу в соответствии своего верования.
        - Ну, два сапога – пара, – проговорил хозяин застолья с улыб¬кой снисходительности. – Так ты, поди-ка, тоже за чеченцев, как и Владимир? – спросил он у Рудольфа.
        - Я за мусульман, – отвечал тот с твердостью и, заметив недоу¬мение на лицах слушателей, пояснил: – Если словом "мусульманин" называют человека, предавшегося Богу осознанно, то я осознанно взял¬ся за писательство с намерением служить истине, а не людским стра¬стям. Пусть богослов из меня не получится, но хоть частичку истины о взаимосвязи духовного и материального мира постараюсь рассказать людям. Сказал же Иисус Христос в Евангелие от Иоанна: «Бог есть дух, и поклоняющийся Ему, должен поклоняться в духе и истине». И там же Пророк-Спаситель говорит следующее: "Как вы можете веровать, когда друг от друга принимаете славу, а славы, которая от единого Бога, не ищете".
      - Так ты что же, всерьез решил изображать мусульманина' - удивился Сергей Павлович.
    - Не надо ничего изображать, надо верить текстам Священного Писания и жить по заповедям гласа небес, - глухо проговорил Рудольф, затем пояснил, чеканя каждое слово: - Лишь неверно верующие изображают божества в виде скульптур, идолов, икон. Не разумеют они суть Священного Писания и не способны понять, что Бог - это Необъятное Незримое Духовное естество, созидающее всё материальное и из года в год одухотворяющее все виды живого вещества. В природе год за годом умирает и воссоздается бесчисленное множество видов растительной и животной жизни. А человек не может создать ни единого вида, способного к само воспроизводству. Вот ведь даже при копировании живого вещества методами клонирования получается у людей нечто несуразное не способное порождать себе подобных. Так что человек  рождается одухотворенным с определенными качествами и склонностями. Жизнь нам дается для осознанного выбора образа мышления и проявления своего »я». Не надо изображать веру в Бога, надо жить в атмосфере богобоязненности и ...
        - Враки все это, – бесцеремонно прервал Виктор Александрович проповедь Рудольфа. Ему надоело слушать двух  молодых умников. Вместо того, чтобы как все нормальные люди в застолье заняться пьянкой и песнями, те развели бодягу на давно пройденные темы.
        - Написать что угодно можно, – поддержала мужа Марта Михайлов-на, своим заявлением отбив у Рудольфа желание к дальнейшим откровениям. Он замолчал и отвлекся закусками, предоставив Владимиру возможность поупражняться в теологическом споре. Сам он решил далее не слушать застольные дебаты. Однако прислушаться к спорщикам его заставило восклицание Сергея Павловича:
        - Про Будду-то ты забыл! Писатель...
    Тому посчастливилось уличить зятя в неточности изложения понятий о возникновении  религий.
        - Какой из меня писатель, – смешался Владимир. – Вот кто настоящий писатель, – кивнул он на Рудольфа. – Такие рассказы пишет, что
зачитаешься.
    Никак не ожидая сейчас и здесь обсуждения своего творчества, Рудольф вздрогнул, но не вступил в беседу. А хозяину застолья понравилось и
смущение зятя и нерешительность его друга, потому-то он вздумал покритиковать обоих разом.
        - Так, значит, Владимир с тебя пример берет? – обратился он к Рудольфу.
        - Да как ты не поймешь, что кровная месть – это благородно и справедливо! – продолжил Владимир прерванный спор. – Представь се¬бе вот какую ситуацию, – по-свойски обратился он к тестю, и было заметно, что тому нравится дружеское обращение зятя. – Скажем, отсутству¬ет в человеке все святое, нет у него ни стыда, ни совести, не боит¬ся он ни черта, ни бога, и вся жизнь видится ему ареной для устрем¬лений к удовлетворению чувственных желаний. Готов такой человек ра¬ботать хоть киллером, лишь бы побольше платили. Когда же у челове¬ка есть твердые понятия религиозной нравственности, в соответствии с которыми нельзя предаваться страстям и служить им, то такой человек никогда не позволит насилия и слепого террора. Зато свой долг во имя торжества справедливости он неизменно выполнит. Скажем, ввязал¬ся я в борьбу с мафией. Случись что со мной, и никто из вас не су¬меет отомстить за меня по законному суду, потому что официальные правоохранительные органы имеют склонность к балансу интересов. В этом случае кровная месть станет единственно верным путем неотвра¬тимости наказания. Поскольку этот закон дан нам от Бога, то исполь¬зовать его имеет право только преданный Богу человек. Так что толь¬ко Рудольф сможет отомстить за меня, потому что он строит свою сознательную жизнь no нормам Корана, а мы с ним – братья по духу, и я горжусь своим братом.
        - Ну, вот что, дорогие братья и гости! – взяла Анастасия Матвеевна застольные бразды правления в свои руки, – мы здесь собра¬лись не для споров, – мягко упрекнула она сидевших за столом и по¬казала дочери глазами на полупустые бутылки. Надежда отправилась на кухню пополнять сервировку стола, а юбилярша обратилась к мужу:
        - Сергей! Возьми гармошку да спой что ни будь.
        - Что теперь тебе петь? – с улыбкой спросил тот. – Развe эту, как её: если даже будешь бабушка, все равно для меня ты останешься ладушкой–бабушкой, – шутливо исказил он слова песни и положил на плечо жены руку в попытке встать из-за стола, однако в этот момент с улицы вбежал внук.
        - Они идут, – выкрикнул Андрейка, быстро разделся и устремился к матери. Ему надоело во дворе забавляться снежными сугробами, поэтому он был рад предлогу заявиться к взрослому столу. Вслед за ним появилась любимая внучка юбилярши с напарницей по работе. Обняв бабушку, Люба прощебетала что-то поздравительное, и Анастасия Матвеевна немедленно усадила обеих пришедших за общий стол. Что ж, молодые женщины не отказались ни от штрафной рюмки, ни от дальнейшей выпивки и вскоре устроили танцы. За столом сделалось весело, и Люба выглядела веселее всех. В тот день она хотела избавиться от горечи разрыва с Кириллом, который вдруг взъелся на нее из-за коробок с компотом.

                6
    Конец марта выдался морозным и хмурым. Лишь при солнечных днях вовсю капало с крыш, а от асфальта и мусорных куч поднимались испа-рения. Но за ночь все оттаявшее замерзало вновь, да еще сверх того выпадал новый снежок, так что жителям частного сектора приходилось ежедневно очищать от снега свой двор. Однако Рудольф после юбилея ни разу не видел хозяина дома за снежными работами, хотя дворик кем-то регулярно прочищался. В прежние времена Сергей Павлович и без снега частенько занимался возле дома делами, и теперешняя его скрытость показалась Рудольфу преднамеренной. Заподозрив охлаждение отношений хозяина дома к своей персоне, он намеревался нанести ему визит, да все прояснилось само собой. Как-то утром проснулся Рудольф раньше обычного. Он быстро выбрался из-под одеяла, чтобы сделать физзарядку на веранде. Тут-то он и увидел, что во дворе снеговой лопатой вместо хозяина дома орудует его жена. Вернувшись в придел, быстренько одевшись, Рудольф вышел помочь женщине.
        - Что это вы за мужскую работу взялись? – проговорил он и, заб¬рав лопату, размялся за полезным делом, а вернув ее, спросил:
        - Хозяин со снегом воюет только до восьмого марта?
        - Что-то приболел он, – отвечала Анастасия Матвеевна. – Пятый день
гриппует. Вот уже и температуры нет, а он все равно ничегошеньки
не ест.
    Смутившись от необоснованности своих подозрений насчет вздорности характера соседа, Рудольф принялся расспрашивать его жену нас¬чет самочувствия больного. При этом он пространно рассуждал о том, что при лю¬бом заболевании повышение температуры тела является показа-телем борьбы организма с недугом.
        - Была у него температура, – возразила Анастасия Матве¬евна. – В первый день была, а потом сошла на нет. Вот и голова у него уже не болит, но все какие-то боли в животе чувствует, и аппе¬тита нет.
        - Что он пьет?
        - Не пьет он таблетки, говорит, что химия одно лечит, а другое калечит.
        - И не надо химию признавать, – одобрил Рудольф такое мнение и пояснил: – Я имел в виду: пьет ли он соки или чай.
        - Он любит чай с лимоном. На одном чае и жив, – поведала жена.
        - Ну, так я знаю, что у него за болезнь, – заверил Рудольф хозяйку и отправился в свою комнату, ра¬змышляя насчет того, что человек является частичкой природы, так что в соответствии йоги следует понять организм и помочь тем орга¬нам, которые позывами боли взывают о помощи. Разве медитация и ко¬нцентрация мышления на заданную тему не являются инструментом самосовершенствования человеческого интеллекта! По симптомам, высказанным женой больного, у того благодаря неожиданному сеансу голодания и пристрастия к чаю с лимоном шла интенсивная очистка кишечника от шлаков, после которой можно было приступать к очистке печени от накопившихся в ней отживших свой срок эритроцитов, от которых организм не сумел избавиться самостоятельно через выбросы желчи. Все это Рудольф в свое время прошел на себе, пробуя различные сеансы голодания для снижения веса. Тогда-то он случайно и выяснил чудодейственное свойство самодельного рябинового вина гнать из ор¬ганизма желчь. А поскольку и в этом году он по осе¬ни засыпал в полутора ведерную бутыль трехлитровый баллон мороженой красной рябины с таким же количеством сахарного песка, затем залил эту смесь крутым кипятком с предосторожностями резкого перегрева стек¬ла, то перебродившее вино сейчас у него стояло в бутыли.
    Откупорив бутыль, налив трехлитровую банку, Рудольф пошел к соседу. Тот лежал в постели с полным безразличием к жизни, однако очень удивился совету посетителя: пить принесенное самодельное ви¬но натощак по стакану утром и вечером.
        - У меня весь день натощак, – грустно признался он.
        - Теперь появится аппетит, – заверил его Рудольф.
    Выслушав диагноз своего заболевания, уяснив суть предложения по очистке организма, Сергей Павлович решился-таки за компанию с до-морощенным лекарем пропустить стаканчик, однако осилил всего пару глотков.
        - Фу, какая горечь, – удивился он, затем прислушался к себе, с опаской поглядывая на самозванного эскулапа.
        - А почему в желудке так жжет? – спросил он с испугом.
        - Все правильно, – успокоил Рудольф пациента, доливая его ста¬кан до краев. После этого он закрыл банку крышкой, поставил ее на стол и порекомендовал: – Сегодня тренируйся по глоточку, но завтра пей натощак залпом целый стакан три раза в день.
        - Градусы в нем все же есть, – подытожил Сергей Павлович реак¬цию организма на пару глотков самодельного вина.
        - Подожди, распробуешь, и сам будешь ставить, – заверил сосед больного. – У тебя сегодня проснется аппетит, – пророчествовал он насчет дальнейшего самочувствия своего подопечного, – но ты ешь по¬маленьку, и все тщательно пережевывай, потому что каждый крупный ком пищи будет ощущаться так, словно ползет наждак.
    Представив наждачный камень, Сергей Павлович с сомнением посмот-рел на самодеятельного врача.
        - Да ты не бойся, – поспешил тот подбодрить его. – У тебя будет слазить внутренняя слизистая оболочка кишечника, как у змеи шкура. Если на то пошло – можно сидеть недели три на одних кашах без хлеба, тогда, может быть, и вовсе ничего не ощутишь, – милости¬во разрешил врачеватель.
    И вот в роли врачебного консультанта Рудольф буквально за неделю поднял больного соседа на ноги, а тот вместо благодарности принялся теперь при случае подмечать у своего спасителя дурные стороны характера. Не мог он даже мысли допустить, что этакий непрактичный человек, витающий в облаках писательских замыслов, способен в применении столь элементарного продукта, как самодельное вино, обойти бывалого хозяйственника. Ведь Рудольфу и во сне не снилось многое из того, с чем приходилось сталкиваться Сергею Павловичу и успешно преодолевать благодаря природной смекалке да силе воли. В свое время за счет своих способностей создал он и положение на работе и домашнее хозяйство, когда после армии попал работать в заводской гараж автослесарем, затем после окончания вечер¬него техникума добился должности механика, и вскоре был избран ос¬вобожденным парторгом. Что у этого писателишки из нажитого имущест¬ва кроме книг! Ничегошеньки нет. А у Сергея Павловича дом – полнешенек, да в гараже стоит "Москвич" и иномарка внука. Еще у него есть металлический гаражный придел с металлическими стеллажами, на кото¬рых чёрт ногу сломит от всевозможных, так сказать, отходов производ¬ства. Но хозяин-то знает, куда и как можно использовать любую де¬таль от автомашин тех марок, какие имели распространение в бытность его работы механиком заводского гаража. Так что по деловой хватке не может быть и речи о сравнении Сергея Павловича с соседом, не на¬жившим ни кола, ни двора.
    Вот в каких размышлениях пребывал Сергей Павлович после гриппа, поскольку характер имел завистливый и самонадеянный. Свой характер он выработал из практики жизни, никогда не разделяя бытие на мате-риальную и духовную составляющие. Всю жизнь це¬нил он в людях умение жить обеспеченно, потому-то и показалось ему зазорным быть обойденным в практических познаниях человеческого ор¬ганизма совершенно не практичным соседом. Вот он и решил подвес¬ти Рудольфа к мысли, что тому следовало бы научиться жить, как все, а не умничать на религиозные темы, и поменьше выставлять напоказ свои знания.
    Когда банка опустела, зашел Сергей Павлович к соседу за очеред¬ной порцией целительного вина и, заполучив наполненную банку в ру¬ки, затеял нравоучительный разговор.
        - Ты что же, бобылем собираешься прожить всю жизнь? – поинте-ресовался он после того, как с банкой в руках  встал поближе к выходу.
        - Почему же? – возразил Рудольф. – Видишь, повесил шторы по¬перек комнаты, – похвалился он, продемонстрировав их зашторивание и объясняя суть нововведения: – Стоит задернуть, и получается прихожая. И переднюю часть комнаты поделю шторами вдоль на мужскую и женскую половину, затем приведу хозяйку, – заявил он о своих меч¬тах так, словно все зависело от его решения.
        - Это что-то в духе Чернышевского, – хмыкнул Сергей Павлович с чувством неодобрения. Не понравилась ему самоуверенность соседа. Оказался тот не лучше своего друга, а от Владимира хозяину дома, как тестю, довелось выслушивать много обидного.
        - Что ж, буду брать пример порядочности отношения к жене с предвестника социализма, – высказывался тем временем Рудольф с лу-кавой улыбкой, но Сергея Павловича кольнуло раздражение, и он решил показать этому умнику, кто есть кто. Никогда в разговоре с людьми, которых он считал ниже себя по общественному рангу, не давал он от-ступного.  А потому сейчас вознамерился он продемонстрировать перед Ру¬дольфом широту своих знаний, которые у него накопились благодаря чтению классической литературы, однако большей частью не находили применения подобно запасным частям к автомашинам устаревших оте-чественных марок.
        - В чем же ты видишь прелесть описанной Чернышевским семей¬ной жизни! Где ты встречал, чтобы хоть кто-то из настоящих му¬жиков добровольно отдал свою бабу другому, да еще инсценировал при этом самоубийство? – занозисто поинтересовался он.
        - Насчет инсценировки самоубийства Лопухова у Чернышевского задумано для показа, как надежнее революционеру уходить в подполье. И отказ высоконравственного человека от личного благополучия ради счастья любимых людей в порядочном обществе был не в редкость во все времена, – вспомнил Рудольф кое-что из уроков литературы.
         - Эти задвиги у тебя из-за твоих увлечений религиоз¬ными теориями, – проворчал Сергей Павлович. – Возлюби ближнего сво¬его, или как там: подставь другую щеку... Кому польза от такой по¬рядочности, – задумчиво обронил он, затем поведал мен¬торским тоном: – Блаж христианского благородства и порядочности бы¬ла в моде при декабристах, когда они восстали не во имя завоевания себе новых дворянских привилегий, а для ущемления интересов правящего строя. И вот эта бравада самоунижения понравилась народникам, вздумавшим облагородить народные массы светом знания. Но истинные-то цели пролетарской борьбы только Ленин сформулировал, соединив в своем учении идеи Маркса и Бакунина. Но что-то ни в одной программе партии, тем более в партийном уставе, не было положения о жертвах ради счастья своего ближнего. Подобные темы только писате¬ли любят мусолить, как Достоевский. Ну, ему за это уже при жизни были почет и уважение от церкви. А что ты поимеешь со своими ре-лигиозными взглядами? "Я – православный мусульманин", – передразнил Сергей Павлович высказывание Рудольфа. – Ну и наплевать на пра-вославие вместе с мусульманством любому материалисту, – выдал он на-зидательное откровенное мнение и хотел было ретироваться с банкой из комнаты, потому что по его логике хозяину следовало бы гнать та¬кого посетителя в шею. Однако тот смотрел на разговорившегося кри¬тикана с улыбкой добродушия и тем остановил его.
        - Как хорошо, что в своей критике ты отнесся ко мне искренне и неравнодушно! – весело воскликнул Рудольф и нестандартностью реак¬ции на нелицеприятный разговор смутил собеседника. – Ты только вслу¬шайся в это слово! Не равно душно. Это же куда прекраснее, чем мо¬лчаливое безразличие человека к человеку! – продолжал он восторга¬ться состоявшейся беседой, затем выдал задумчивое резюме: – На све¬те нет зла страшнее, чем равнодушие и тупость.
    Слушал Сергей Павлович соседа и смущенно думал, что тот, пожалуй, прав. Если бы не было в душе признательности этому Рудольфу за уча¬стие в преодолении болезни, не стал бы он читать ему нотации. И все же что-то мешало согласиться с доводами оппонента вслух; однако возражал он теперь не столь категорично.
        - Не верю я в благородство людей, – сознался Сергей Павлович и пояснил: – Вот ведь дети в отношении родителей всегда эгоистичны. А родители нынче пошли! Только и глядят, как бы спихнуть заботы о детях на шею государства.
        - Так что самое время заняться перевоспитанием общества с идей голого материализма на духовный образ мышления, – подхватил Рудольф размышления посетителя, повернув тему разговора на сто восемьдесят градусов и выдав утверждение: – Порядочные люди были, есть и будут во все времена. Даже сейчас тебе они встречаются в повседневной реальности, да ты не замечаешь их, потому что большое видится на расстоянии.
    Своим заявлением Рудольф хотел повернуть внимание Сергея Павло-вича на Владимира, который столь ревностно соблюдал правила честного предпринимательства, но сосед понял его по-своему.
        - Чтобы тебе стать благородным писателем, к которому будут относиться с уважением, надо показать свое умение жить, а не сидеть на одной картошке, – заявил он и с тем ретировался из комнаты.
    Усмехнувшись вслед ушедшему, Рудольф тем не менее задумался над его словами, ярко показывающими невозможность перевоспитания людей, зомбированных идеями материализма, на идеи божественного мировоззрения с признанием семьи и частной собственности за основу построения справедливого общества.

                7
    Наконец-то городские тротуары избавились от снега, и Рудольф с Владимиром принялись обустраивать вход в магазин. За общими дела¬ми у них пошли дружеские беседы, в которых ни тот ни другой не во-зобновляли разговора о шефстве над Любой, и на это каждый из них имел свою причину. Владимир не хотел вспоминать о провале миссии устрашения Приварова по отношению к племяннице жены, а Рудольф за последнее время почти что возненави¬дел эту Любу. Дело в том, что Люба, случайно распробовав у деда самодель¬ное рябиновое вино соседа, зачастила к родственникам, всякий раз заглядывая к Рудольфу с просьбой о баночке вина. Когда бутыль у не¬го опустела, она стала клянчить на выпивку деньги. И горьки же показались Рудольфу мысли о том, что молодая привлекательная женщина использует свое обаяние с целью удовлетворения алкашных потребностей, и перестал он пускать ее на порог.
    А Люба и не собиралась скрывать того, что к Рудольфу у нее чисто меркантильный интерес. Она не обращала внимания на его, растущую к ней, неприязнь. Дело было в том, что она в тот период была поглощена горечью разрыва с любимым и совершенно не следила за своим эгоистичным поведением. Но как только Люба помирилась с Кириллом, жизнь для нее вновь наполнилась разнообразием чувств. Теперь, вспо¬мнив пренебрежительное к ней отношение Рудольфа, она придумала продемонстрировать перед ним свое женское превосходство и сагитировала Сашу Федулину заявиться к нему в гости. Прихватила она для ком¬пании и свою разгульную подругу, вспомнив вежливое отношение Рудо¬льфа к Верке в день 8-го марта.
    Когда три молодые женщины нарисовались на пороге жилья одинокого мужчины, тот с радостью принял их, потому что мечтал соединить с од¬ной из них свою судьбу. К тому же, если прежде Люба приходила с целью раскрутить Рудольфа на выпивку, то сегодня она заявилась с баллоном покупного разливного вина. Так что Рудольф быстро организовал застолье, за которым решил отметить открытие частного магазина "Сельская горница". Ведь они с Владимиром уже повесили над входом в магазин вывеску, и пройти мимо этого факта за об¬щим столом он не мог. А гости и не возражали против такого предло¬жения, выражая полное одобрение его предпринимательским делам. Од¬нако Люба, почувствовав себя с банкой вина героем дня, вскоре принялась сводить застольные разговоры к интимным темам, намекая при этом на близость взаимоотношений с хозяином застолья. Своими выдумками она добилась того, что Рудольфу пришлось нарочито не обращать на ее треп никакого внима¬ния. Однако при проезде Любы в адрес Владимира он насторожился, а после очередной двусмысленности в адрес друга строго посмотрел на разболтавшуюся женщину, пытаясь остановить ее непристойные намеки.
    Поскольку Люба под воздействием выпивки вошла в раж критики мужского сословия, то в ответ на строгий пристальный взгляд Рудольфа тотчас переключилась на него.
        - Вот ты тоже корчишь из себя паиньку, а сам согласишься перес¬пать с каждой из нас, – заявила она, твердо глядя ему в глаза, за¬тем подытожила: – Все мужчины одинаковые, – и посмотрела на подруг в ожидании поддержки, а те кивнули в знак согласия с такими выводами.
    Женская экспансия смутила Рудольфа. Ведь при средс¬твах защиты он, действительно,  не отказался бы даже от наркоманки Верки. Однако ж нельзя инстинкты человека возводить в основу его характера, а потому он посчитал нужным дать отпор разболтавшейся гостье. Сдерживая расту¬щее к ней раздражение, он миролюбиво подтвердил: – Конечно, с таки¬ми молодыми симпатичными бабенками любой мужчина согласится лечь в постель, – затем грустно посмотрел на Любу, покачал укоризненно го-ловой и проговорил: – Но трепаться об этом женщине в присутствии му-жчины непозволительно.
        - Это я треплюсь? – взвилась Люба. – Да тебе стоит только пока¬зать, и ты не будешь возражать, – заявила она.
    Рудольфа возмутила женская наглость. Ему захотелось врезать в прекрасный женский лобик, маскирующий убогую женскую настырность и своеволие эмансипированной красотки. Он бросил ей в лицо: – Похоже, что в твоей голове нечего показывать, – а на очередную ответную реп¬лику Любы: «И в твоей голове не больше, чем в моей», – быстро накло¬нился к ней через стол, ухватил двумя пальцами правой руки ее левое ухо, приподнял гостью за ухо из-за стола, обвел вокруг стола, вывел на веранду, выкрикнув ей в лицо: – Иди отсюда и больше не приходи.
        - Дурак, осел, идиот, – выдала Люба в ответ и, поглажи¬вая рукой ухо, пошла одеваться к деду с бабушкой. За нею из комнаты ушли ее подруги, и Рудольф остался один. Он не находил себе места, с трудом отходя от аффекта, какого прежде не испыты¬вал. Он сейчас досадовал на себя за несдержанность и жалел эту бедную неприкаянную Любу, которая поплатилась ухом только потому, что была чертовски привлекательна. Ведь на иную страхолюду за подобную развязность он бы и пальцем не пошевелил.
    Вскоре в комнату заглянула Саша с искренним недоумением на лице,
и Рудольф тотчас вышел к ней на веранду, поинтересовавшись:
– Где она?
        - Ушла к Верке, – отвечала та, не решаясь о чем-то заговорить.
        - Ухо-то цело? – угрюмо осведомился он.
        - Цело, но покраснело, – отвечала она без эмоций и вдруг про-говорила с надрывом: – За что вы ее так!
    Рудольф не знал, как объяснить словами свой порыв, и не ведал, сможет ли Саша с девственностью своего мышления понять подспудные чувства мужского самолюбия! Но ему следовало именно сейчас озвучить причины своего поступка, потому что нагрубил он не только Любе, а и ее родне, живущей с ним под одной крышей.
        - Она не умеет вести себя за столом и матерится при старших, – объяснил он свой порыв, как умел, но даже себя не убедил такими доводами, а потому выдал после паузы искреннее: – Она мне нравится, и очень больно разочаровываться в человеке, которого готов полюбить.
        - Да, это верно, – согласилась Саша, задумчиво поглядывая в ок¬но веранды. – Я в прошлом году тоже испытала сильное разочарование одним человеком, – призналась она, мельком взглянув на собеседника, но Рудольфу сейчас было не до чьих-то откровений. И все же у него мелькнула мысль о рассуждениях Владимира Миланова насчет прогресса в самостоятельности мышления Саши. "А ведь она и вправду выправи¬лась от помешательства. Вишь, как толково рассуждает", – подумал он, но вновь заговорил о только что произошедшем инциденте.
        - Ты Любе скажи, что она мне все равно нравится, – попросил Рудольф Сашу, хотя в данный момент это было далеко от правды. Однако он посчитал полезным озвучить именно такой вымысел.
        - А мне всех сильнее нравится мой первый возлюбленный, – разот-кровенничалась Саша в ответ на его доверительность. – Не верю, что он погиб, чувствую: однажды заявится мой милый и скажет: "Здравст¬вуй. Я пришел к тебе, чтобы прожить вместе всю жизнь".
        - Да как ты его узнаешь? – осведомился Рудольф с иронией, по¬тому что со слов друга знал о ее безрассудном беспамятстве во время тае¬жной встречи.
        - Я у реки отдала ему кольцо, – сообщила она единственное, что осталось в ее памяти от встречи с Владимиром Милановым.
        - И ты запомнила?! Ты ж была совершенно чокнутая! – удивился Рудолъф, сообщая известное всему поселку прежнее состояние Саши, а ей в его восклицании послышалось нечто другое.
        - Откуда ты знаешь? – удивленно уставилась она на него.
        - Об этом знал весь поселок, – смутился Рудольф под ее взгля¬дом и принялся объяснять логику ее несостоявшегося счастья: – Потому-то твой возлюбленный и не захотел далее встречаться с тобой.
    От такого сообщения Саша обиженно потупилась, а ему стало стыдно за столь безжалостное откровение и жаль ее.
        - Когда окончательно выправишься мозгами, тогда вернется к тебе твой любимый, – грубо пообещал он, все еще находясь под впечатлением от стычки с Любой, но уже переключаясь мыслями на Сашу, думая о том, что она давно выправилась, и он согласился бы стать ее возлюбленным.
        - Я так и знала, – тихо обронила она в ответ и молча ушла, ос¬тавив его в глубокой задумчивости.
    При первой же встрече с Владимиром Рудольф рассказал ему о Любе и о Саше. Тот посмеялся над резкостями друга в отношении Любы, за¬тем поведал следующее:
        - Было дело, – признался он в отношении Саши. – Когда я в ее одежках отогрелся, когда допил твое НЗ, стало мне совсем хорошо. Денек разгулялся, ветер успокоился, одежки мои у костра просохли. Стал я переодеваться, а эта ненормальная принялась делать то же са¬мое. В общем, на берегу реки оказался поддатый мужик и податливая баба, – грустно усмехнулся Владимир, тем не менее, продолжил свое повествование веселым голосом: – Пошли мы в поселок бок о бок, но она принялась дурачиться: то отстанет, то вперед забежит; сломи¬ла березовую веточку и стала ею замахиваться на меня, потом сняла с указательного пальца вот это кольцо, – достал Владимир из потайного отделения кошелька самодельное серебряное колечко, – и говорит: "Ты мой жених, это тебе, так мне мама говорила". Сунула мне кольцо в руку и убежала вперед, размахивая веточкой березы, на которой то¬лько-только проклюнулись почки. И сама она была ни дать ни взять, как весенняя березка, очнувшаяся от зимней спячки к весенней жизни. Я потому и прозвал ее Синильгой, что запомнилась та веточка. Помни¬тся, в семидесятые годы туристы любили петь песню: "Ведь только однажды, однажды Синилъга березовой веточкой машет нам вслед".
        - На, возьми, – отдал Владимир кольцо другу.
    Рудольф примерил серебряное колечко, оказавшееся как раз на безы-мянный палец.
        - Что же теперь делать? – обратился он к Владимиру, который хо¬тя и был тремя годами моложе его, но в вопросах создания семьи мно¬го мудрее.
        - Замужнюю женщину греют воспоминания о романтичности обстояте¬льства своего решения выйти замуж, о роковом повороте судьбы при вы¬боре претендента в мужья, – отвечал Владимир с уверенностью. – Если Саше хочется, чтобы возлюбленный явился к ней с этим кольцом на ру¬ке, то явись, – посоветовал он.

                8
    Весь день Рудольф с Владимиром занимались обустройством в магазине бытового уголка. Во время установки старенькой газовой плиты у двер-ного проема квартиры, заложенного кирпичом и оштукатуренного, зазум-мерил входной звонок.
        - Кто-то к тебе, – кивнул Владимир на все еще не демонтированный дверной электрический звонок, захлебывающийся требовательной трелью, и Рудольф поспешил на улицу в подъезд дома, из которого навстречу ему вышла женщина с сумкой через плечо, полной писем и газет.
        - Не подскажете, где хозяин этой квартиры? – спросила женщина, показав рукой на окно магазина, – Милкоев, – уточнила она, заглянув в одно из отделений почтовой сумки.
    У Рудольфа сжалось сердце, потому что о перемене местожительства он не сообщал лишь поселковой родне.
        - Я – Милкоев, – с неохотой признался он.
        - Вам срочная. Распишитесь вот здесь, – подала почтальонша кви-танцию, затем вручила бланк телеграфного сообщения.
    Предчувствие не обмануло его. Телеграфировал старший племянник о смерти отца, и это для Рудольфа явилось полной неожиданностью. Ког¬да по осени Михаил переехал с хутора на квартиру от поселкового ка¬рьера, взявшего его усадьбу под базу водоснабжения вновь заработав¬шего бетонного завода, выглядел он превосходно. Тем не менее извес¬тие о кончине брата было налицо, и Рудольф был ошеломлен этим. Он не без помощи Владимира вышел из оцепенения, и сразу отправился домой, чтобы с утра выехать в поселок. Ночью сон долго не шел к нему. Па¬мять, взбудораженная печальным сообщением, заговорила картинами ра¬ннего детства, в котором Рудольф смутно помнил отца, поскольку тот после фронтовой контузии часто болел и умер, едва дав ему жизнь. За¬то братья да сестры теснились в его памяти, а Михаил, как старший из них, более других помнился ему. Именно от него Рудольфу в детстве перепадали оплеухи и нотации воспитательного характера, пользу которых он оценил лишь будучи взрослым.
    Углубившись в воспоминания детства, Рудольф выудил из памяти и во-все невероятное впечатление. Ни много ни мало, а возникло в нем то ощущение, как лежал он на животе и радовался предвкушению полета с печки на пол к работавшему там отцу. Даже постепенное сползание по-душки от всплеска руками и ногами вспомнилось, но сам полет на подушке не запо¬мнился. Но именно его последствия носил Рудольф с детства на лбу видом шишкообразного нароста кожи. Сейчас, потрогав то место рукой и, вроде бы нащупав утолщение кожи, он успокоился и вскоре заснул с улыбкой благодарности за щедрость памяти.
    С первой утренней электричкой Рудольф приехал в поселок, где по¬сле траурных мероприятий остался у овдовевшей снохи, по¬тому что уж очень переживала Наталья Дмитриевна кончину мужа. Умер Михаил от отравления спиртом благодаря алкогольным пристрастиям да благодаря тому, что достать выпивку в поселке оказалось намного проще и дешевле, чем на заимке.
    На следующий же день после похорон Рудольф сагитировал сноху к родственному занятию овощеводческими работами на своем поселковом участке. После этого он загорелся желанием проверить сохранность прошлогоднего урожая картошки, который они с Владимиром по осени заложили в наспех вырытый погреб. Не теряя времени, отправился он на свою поселковую усадьбу.
    Открыв погреб, не взломанный и не разграбленный под маскировкой отходов стройматериалов, увидел Рудольф печальное зрелище, затопленной талыми водами ямы. Достав из месива грязи ведро картошки, порезав несколько клубней, он убедился, что картошка насквозь пропиталась ржавыми разводами и не годна для кулинарии. Ее следовало неме¬дленно реализовать в местный колхоз на корм животным. На решение этой проблемы ушел весь день, и не обошлось без содействия Анаста¬сии Федулиной, перед которой Рудольф между делом поделился своей задумкой по поводу любовного объяснения с ее дочерью. Но вот карто¬шка была реализована, можно было возвращаться в город, который те¬перь ждал его реальными перспективами налаживания семейной жизни. Однако ему вздумалось уделить денек зимней рыбалке, потому что ре¬ка была под рукой. Хотя лед на ней давно приподняло, но он продол¬жал лежать на воде стылым панцирем, поджидая, когда ап¬рельское небо избавится от весенней хмари, когда солнце сгонит с полей да болот затяжелевшие от талых вод снега.
    Экипировавшись в одежки брата, прихватив старенький рюкзак, отправился Рудольф с утра на реку. Перебравшись по весеннему припаю на коренной лед, он принялся разгуливать по его сухой сахарно-белой поверхности и проверять заброшенные рыбацкие лунки. Так рыбачил он, продвигаясь по льду вверх по течению реки все ближе приближаясь к речной насыпи, служившей дорогой для переезда через реку и имевшей проем для стока воды, над которым по¬сле паводка, после  спада воды ежегодно пробрасывался деревянный мост. И сейчас прошлогоднее мостовое перекрытие еще было цело, но через ре¬ку уже никто не ездил, поскольку вода местами шла поверх низе¬нькой насыпи плотины. Не мудрено, что в проеме плотины шел полноводный сток весенних вод, быстро подтачивая ниже по течению зимнюю толщу речного льда. Зная это, Рудольф предусмотрительно сместился к противоположному от сброса воды берегу. Следовало бы и вовсе под¬няться на берег, чтобы обойти плотину, а затем выше ее сойти на лед, да беpeг в данном месте был обрывист, и вместо берегового припая шла от¬крытая вода. Так что решил Рудольф идти по льду до насыпи плотины, надеясь, что перетекающие через нее струи воды не представляют для пешехода в болотных сапогах непреодолимой преграды.
    Отогнув голенища сапог, расстегнув на всякий случай фуфайку, пере-кинув обе лямки рюкзака за одно плечо, пошел он в избранном направ-лении, ориентируясь по летней песчаной отмели, примыкавшей к плоти¬не, а сейчас обозначившейся огромной полыньей в поле всплывшего вы¬ше отмели льда. Следовало обойти эту полынью и по льду подобраться к насыпи плотины. Но как ни хитрил Рудольф, зи¬гзагами продвигаясь по пропитанному талыми водами льду лагуны, все же вскоре провалился под лед. Поскольку нечто подобное не исключалось им с самого начала продвижения по сомнительному маршруту, то при погру¬жении в воду он быстро развернулся, выбросив руки на лед в том мес¬те, по которому только что прошел.
    Оказавшись в воде почти до плеч и не встретив при этом ногами дна мелководной лагуны, Рудольф испугался, но не запаниковал, потому что надеялся на силу своих рук. Не зря же ежеднев¬но по утрам делал он физзарядку и уже свободно подтягивался на перекладине. И это в его-то возрасте и склонности к полноте. Так что сейчас с первой же попытки вытянул он свое тело из полыньи по пояс и попытался опереться коленом о лед, да кромка льда обломилась под усилием рук. Однако он сумел вновь выбросить руки на лед, завис¬нув в воде на его кромке и с удивлением ощущая  приличное под¬ледное течение в безобидной летом лагуне, к счастью поджимав¬шее его грудью к ледяному полю, в то же время затягивающее за ноги под лед. Такая ситуация не предвещала ничего хорошего, а потому он немедленно предпринял новую попытку выбраться из воды при помощи все тех же рук. И хотя на сей раз выжимался он много осторожнее, но лед под руками все равно обломился, едва нагрузка на него достигла веса человеческого тела.
    Зафиксировавшись в очередной раз вытянутыми руками на кромке льда, переведя дух, Рудольф с ужасом подумал, что энергии у него оста-лось в лучшем случае на пару силовых выжимов, тогда как участок сомнительного льда простирался довольно далеко и вел к зоне ос¬новного речного русла. "Неужели мне конец!" – мелькнула в его голове фатальная мысль с такой ясной определенностью, словно речь шла не о личной жизни, а о сюжетном повороте в судьбе литературного героя. Между тем тонул-то он, и утонуть в такой ситуации было вполне ре¬альным, потому что перемолотить весь участок рыхлого льда лагуны по направлению к берегу не хватит никаких сил, а звать на помощь здесь не имело смысла. Вспомнилось ему, как именно здесь, чуть выше пло¬тины, по весне тонули двое пьяных рыбаков. Говорят, они долго взыва¬ли о помощи, барахтаясь среди крошева льда, но никто не осмелился предпринять хотя бы какую-нибудь попытку их спасения.
    Смирился Рудольф с волею небес, не работая ни ногами, ни руками, и вспомнились ему религиозные понятия насчет того, что душа челове¬ка, устремленного думами к Всевышнему, избавляется от мук ада. "Значит, так Богу угодно", – подумал он без сожалений об оставляемой жизни, надеясь на достойную жизнь в будущем.
    В созерцательной прострации Рудольф находился не более минуты и вдруг обнаружил, что его никуда не тянет, и подледное течение поч¬ти не ощущается, видимо, из-за крошева льда, подмятого руками под живот и под кромку ледяного поля. Осознав это, он вернулся мыслями к реалиям жизни на земле, вспомнил советы бывалых людей о необходимости в случаях вынужденного купания немедленно избавляться от обу¬ви. Не мешкая и не горячась принялся он нога об ногу снимать рези¬новые сапоги, но как только те съехали голенищем до щиколотки, он подумал о плачевности результата пешего похода босиком по льду. Зафиксировав сапоги на ногах, он мысленно отметил хладнокровие и рациональность своих действий при столь гибельной ситуации. Некая расчетливая программа руководила каждым его действием. Вновь стал он осторожно выжи¬маться из полыньи на вытянутых поверх льда руках, а, как только вы¬тянулся по пояс, лег животом и грудью на кромку льда, не решаясь далее действовать ни руками, ни ногами. Через несколько мгновений он собрался с духом и принялся с нажимом грести руками по льду подобно снегоубороч¬ной машины, прозванной "тещины руки". Так по тюленьи и вытащил он себя на лед.
    Когда Рудольф сошел со льда на берег в том месте, где утром пере-брался на него, на небе вовсю светило солнце, с пригорков бежали проснувшиеся ручейки талых вод. Но вдоль реки тянул холодный вете¬рок, поэтому решил он не тащиться в мокрой одежде до поселка. Оты¬скав в прибрежных кустах тихую протаявшую поляну, раздевшись дона¬га, растерся он полусухим шарфом, просунул ноги в сухие рукава фу¬файки и угнездился на ней, обвязав грудь все тем же шарфом, расстелив вокруг себя мокрые одежки. Под напором тепла от солнечных лучей одежки сохли на глазах, но для него главным были спички, чудом не расквасившиеся в кармане пиджака и сейчас разложенные поштучно на сухой лист репейника. Как только с помощью подсохших спичек удалось развести костер, почувствовал он себя спасенным даже от простуды.
    В скором времени Рудольф сидел у костра, одетым во все сухое, прогреваясь до приступов чихания, с трудом веря, что совсем недавно то-нул в родной реке, знакомой с детства каждой отмелью, каждым береговым изгибом. Не было в нем сейчас ни злобы, ни ненависти к безжалост¬ной водной стихии, чуть было ни поглотившей его, но возникло чувство, схожее с гордостью за реку, вовремя сделавшую ему предостережение, наказав его за настырность и самонадеянность, не причинив при этом ни морального, ни физического вреда. Река по-родственному предупреждала его об опасностях и подледных течениях на предпринима¬тельском поле деятельности, где для успеха личного дела нет иного средства, как взвешенное честное отношение к партнерам по бизнесу.
 
               


                9
    Купание в весенней реке среди крошева льда прибавило Рудольфу решительности при объяснении перед Сашей Федулиной по сюжетам ее тае¬жного беспамятства. Поскольку она давно ожидала подобного поворота судьбы после своего выздоровления, то без колебаний приняла его пре¬дложение, и через месяц они устроили свадебную вечеринку. Таким образом, летом они в качестве молодоженов занимались совместно с семь-ей Милановых  овощеводством. Старания сдружившихся семей на посел-ковом участке земли были вознаграждены урожаем всех возделываемых культур, поэтому по осени Саша с Надеждой встали за прилавок, a Pудольф и Владимир занялись обустройством в магазине подсобных помеще¬ний для хранения овощей. Несмотря на постоянные предпринимательские расходы, соизмеримые с торговыми доходами, друзья все более убеждались в правильности избранного пути и пребывали в хорошем настроении. Они работали на благо семейного бизнеса, и ничто не предвещало беды, сва¬лившейся на их головы с первым же осенним снежком, выпавшем в том го¬ду довольно поздно.
    Когда в начале ноября у дома свалили КАМаз угля, Рудольф поспешил к хозяину отдать свою долю оплаты за отопление придела дома. Однако Сергей Павлович наотрез отказался взять деньги и даже помощь в пере-таскивании угля к углярке не хотел принимать. Насчет денег его жест можно было отнести за проявление сочувствия семье молодоженов, все лето перебивавшихся с хлеба на квас, но отказ в участии совместных работ был совершенно непонятен. Своим недоумением по поводу странности поведения хозяина дома Рудольф поделился с Владимиром, а тот чему-то встревожился и предложил на пару дней оставить все дела, что¬бы немедленно заняться этим подозрительным углем. Таким образом друзья на следующий же день носили уголь в углярку, путь к которой проходил мимо металлического гаражного придела, почему-то закрытого на замок. Придел вместо оконца имел узенькую смотровую щель. Однако  Владимир сумел разглядеть в нем знакомые картонные коробки.
        - Так это Приваров подарил ему уголь в обмен на предоставление помещения для хранения своей контрабанды, – сделал он предположение и, приложив палец к губам в знак молчания, продолжил работу. Дело у друзей спорилось до тех пор, пока ни нарисовался хозяин до¬ма. Бросив подозрительный взгляд на непрошеных помощников, но не заметив за ними любопытства к гаражному приделу, Сергей Павлович поздоровался общепринятым "бог на помощь", затем занялся делами в гараже. Только ведь его присутствие чувствовалось во дворе, а потому Рудо¬льфу пришло на ум прерваться на обеденный перерыв. Когда они с Влади¬миром уселись за стол, то первым делом обменялись мнением о сложив¬шейся ситуации.
        - Ты уверен, что это те самые коробки? – высказал Рудольф сом¬нение в надежде на мирный вариант развития событий.
        - Все сходится, – твердо возразил Владимир, – и мою догадку лег¬ко проверить, – заявил он с хмурым видом.
        - Это ж получается, что твой тесть и меня замазал контрабандой. Ведь живем-то мы с ним под одной крышей! – сделал Рудольф неутешительный вывод. Вспомнилось ему рассуждение Достоевского в романе "Бесы" насчет умения руководителя подпольной организации подчинять своей воле участников революци¬онного кружка путем пачкания их общей кровью за счет убийства отошедшего от их дел бывшего сотоварища.
        Горькие мысли не давали Рудольфу покоя, и он высказал их Владимиру, едва они выбрались из-за стола:
        - Получается, что я попался на добром отношении твоего тестя, и теперь живу в его доме измазанным по уши в дерьме.
        - А он в свою очередь попался на доброте Приварова, – подхватил Владимир эту мысль.      
        - И что же нам теперь делать? – горестно вздохнул Рудольф.
        - Что-то надо делать, – ответил Владимир с видом человека, уже принявшего решение.
    Отдохнув, друзья в прежнем темпе взялись за работу. Ближе к вече¬ру им стало ясно, что весь уголь сегодня перетаскать не получит¬ся, и они сбавили трудовой ритм. Когда из дома вышла хозяйка, она застала их беседующими о житье-бытье.
        - Что это ты не заглянешь к нам? – попеняла Анастасия Матвеевна зятю, но Владимир в ответ лишь улыбнулся, проговорив: – Не по¬скупился бывший зять на уголь, – и показал рукой на углярку так, словно был свидетелем сделки Сергея Павловича с Приваровым.
    Услышав такое заявление, Анастасия Матвеевна удивленно вскинулась и кивнула головой.
        - А Люба коробки сухофруктов в придел гаража на хранение завез¬ла зимой или летом? – спросил Владимир с озабоченным видом, слов¬но был ответственен за сохранность данного товара.
        - В мае, – ответила теща. Ошарашенная осведомленностью зятя подробно¬стями бартерной сделки, она тотчас ушла в дом.
    На следующий день, лишь только Владимир подъехал к Рудольфу, лишь только они взялись за угольные ведра, во двор вышел хозяин дома.
        - Ты что же не зайдешь к нам? – сходу насел он на зятя.
        - Вот с углем закончим, тогда зайду, – пообещал Владимир, за¬тем спросил: – Говоришь, Приваров за машину угля уговорил тебя пере¬дать фирме Кирилла Твердозубова металлический придел гаража в аренду под складирование картонных коробок?
        - Причем здесь коробки! – возмутился Сергей Павлович.
        - Притом, что в этих коробках контрабанда, – заявил Владимир.
        - А мне до фонаря, что в них! – вспылил тесть Миланова, доста¬вая из кармана аккуратно сложенную бумагу. – Вот договор о сдаче по¬дсобного помещения фирме для складирования товаров, где черным по белому написано, что хозяин арендуемого помещения не несет ответственности ни за сохранность, ни за качество складируемой продукции, - подал он документ.
        - Экое скотство лезет из людей коммунистической закваски благо¬даря плодам материалистического воспитания! – возмутился Владимир таким заявлением. – Моя хата с краю, и я ничего не знаю, – добавил он с едкой усмешкой. – А что, если в тех коробках контрабанда наркотиков, или пластиковой взрывчатки? – спросил он с нажимом.
        - Ну, пошло-поехало, – проворчал Сергей Павлович, однако на зя¬тя посмотрел без укоризны. – Если ты повернулся жить по-капиталисти¬чески, то живи без дураков, отвечай за свое конкретное дело, и не су¬йся в дела других, – пояснил он с нотками назидательности в голосе, затем добавил с уверенностью правоты своих рассуждений: – Пусть за наркоту отвечает тот, кто ее производит, пусть наркоманов ловят те, кому за это деньги платят, а мне на пенсию прожить невозможно, да еще приходится заботиться о детях-внуках.
    Упрек был сделан потому, что личный бизнес Владимира Миланова по-ка не давал дохода, так что его Надежда опять обращалась за помощью к родителям.
        - Ты представляешь капиталистов как сборище рвачей, которые дальше денег ничего не видят, – повел Владимир речь глухим, но спо-койным голосом. – Возможно, при первоначальной стадии капитализма это так и есть, о чем наглядно свидетельствуют наши рыночные взаи-моотношения. Однако истинная человечность и нравственность институ¬та частной собственности давно бросается в глаза. У нас вот при со¬циализме личное благополучие одних слоев населения допускалось за счет поругания и peпpecсий инакомыслящих, a капиталисты поче¬му-то заботятся о процветании всей нации и о благосостоянии своих работников. Дело здесь, конечно, не в том, что капиталисты такие добрые от избытка личного богатства, а в том, что им выгодно воспи¬тывать высоконравственный физически здоровый товар "рабочая сила", чтобы далее, при новом поколении трудящихся, развивать и совершенс¬твовать производственные технологии. Потому-то они и не жалеют денег для приобретения человеческих умов из любых уголков мира.
    Высказав свои высокие соображения, Владимир круто повернул разго-вор на прозу дня.
        - Когда Кирилл обещал быть за очередной партией товара из тво¬его придела? – спросил он тестя.
        - В эту субботу, – тотчас ответил тот, и вдруг стушевался, но было уже поздно.
        - Вот что мы сделаем, – весело заговорил Владимир в манере рас-суждений вслух: – Коль скоро ты заботишься о детях-внуках, а мой пасынок для тебя любимый внук, и ему после армии повезло устроить¬ся шофером в милицию, то есть получать деньги за борьбу с бандитизмом, то пусть Толя и займется деятельностью своего деда.
        - Ты что, совсем сдурел? – удивился Сергеи Павлович логике рассуждений зятя и, не сказав более ни слова, ушел в дом.
    Заявление Владимира показалось Рудольфу из рук вон, однако он мо-лча взялся за уголь и лишь после окончания работы высказал свое со-мнение насчет допустимости втягивать детей в подобные разборки род-ственников. На это друг заявил, что не допустит официального разби-рательства, а предпримет свои меры. Таким заявлением он настолько заинтриговал Рудольфа, что тот с нетерпением ждал субботнего дня. Но в субботу Владимир подъехал один. Едва поздоровавшись и попро¬сив друга без нужды не выходить на улицу, он ушел в дом к тестю с тещей. Таинственностью своего поведения он взвинтил Рудольфа, и тот устро¬ился у окна наблюдать пустынную улицу на окраине города, по которой как говорится, не ходили ни петух, ни курица. Однако вскоре к дому подъехал видавший виды грузовой "Москвичонок", из которого появи¬лась Люба, а за нею шофер. Как только они прошли за калитку, Рудольф выскользнул на веранду. Здесь он за¬метил Владимира, уткнувшегося в окно веранды, открывавшее вид на хозяйственные постройки. Тот внимательно следил за поведением визитеров, а потому вышел во двор тогда, когда Лю¬ба открыла гаражный придел.
    Появление Владимира у открытого склада было для приехавших пол-ной неожиданностью. Во всяком случае Рудольф ясно видел, как при его появлении напрягся шофер, а потому счел необходимым выйти к дру¬гу на помощь.
    В тот день Твердозубов Кирилл – а это он был за шофера – действи-тельно никак не ожидал встретить сейчас здесь кого-либо из посто¬ронних. Однако у него предусматривался подобный вариант, а потому он спокойно взял пару коробок с сухофруктами, и, проговорив Любе: – На сегодня хватит, – понес их к машине. Люба вознамерилась немедленно закрыть придел, да Владимир остановил ее:
        - Сходи, позови деда, – распорядился он, и она послушно ушла в дом.
        - Узнаешь? – кивнул Владимир другу на коробки.
    Не успел Рудольф что-либо сказать, как вернулся Кирилл и преспо-койно закрыл двери придела гаража. Однако ключ от замка был у Любы, числившейся в его фирме кладовщицей, поэтому ему пришлось остаться у дверей.
        - Говоришь, у тебя в коробках сухофрукты! – по-свойски обратил¬ся к нему Владимир.
        - Так точно, – с шутливой улыбкой отвечал тот, извлекая из кармана фактуру.
        - А проверить можно? – с видом недоумка попросил Владимир.
        - Пожалуйста, – ответил Кирилл и повел любопытствующих друзей к "Москвичонку", где преспокойно вскрыл обе коробки, в которых вслед за Владимиром заглянул Рудольф, но ничего, кроме компотной смеси не обнаружил.
    Тут Рудольфу подумалось о чрезмерной подозрительности друга. Возможно, вовсе не Кирилл был тогда во дворе дома Любы, а она, наве-рное, и знать не знает ни о какой контрабанде.
На улицу вышли Люба с Сергеем Павловичем. Кирилл, тотчас усевшись за руль автомашины, попросил кладовщицу:
        - Закрой придел, да нам пора ехать.
        - Там у вас всего пятнадцать коробок, а у меня свой магазин, и есть лицензия на торговлю продовольственными товарами, – вмешался в их разговор Владимир, причем прозвучало его заявление ни к селу ни к городу вроде того, что в огороде бузина, а в Киеве дядька.
        - Моя фирма не нуждается в услугах по реализации товаров, – су¬хо возразил Кирилл. После его слов Люба собралась было идти закры¬вать гаражный придел на замок, да Владимир придержал ее.
        - У тебя фактура на всю партию сухофруктов? – поинтересовался он с доброжелательным видом.
        - Да, – подтвердила та, достав бумаги из женской сумочки. Владимир взял фактуру из рук Любы, достал из кармана ручку со своими бумажками, выписал приходный кассовый ордер, отсчитал из другого кар¬мана пачку денег и передал их Любе в обмен на фактуру. Пока он за-нимался этим, подъехал на своей машине его пасынок. Толя сегодня хотя и взял выходной, но по просьбе отчима приехал в милицейской фор¬ме, пристегнув к поясному ремню пустую кобуру. Не мудрено, что его появление придало торопливости действиям Кирилла. Он поспешно выбрал¬ся из кабины "Москвича", подошел к Любе.
        - Я ж сказал, что эта партия сухофруктов обещана другим! – рез¬ко бросил он в лицо Владимиру, затем повернулся к Любе с приказом: – Забери у него фактуру и верни ему деньги.
    Однако было yжe поздно, потому что Владимир преспокойно направил-ся во двор к приделу гаража, и все последовали за ним. На правах хо¬зяина только что  приобретенной продукции он принялся выносить злополучные ко¬робки и ставить их поверх рампы, служившей хозяину дома для осмотра ходовой части автомашины. Когда коробки были выставлены на всеобщее обозрение, он вскрыл их и в каждую заглянул, затем взял пустое вед¬ро, в которое выгрузил из каждой коробки по две пригоршни сухофрук¬тов. После этого он при всеобщем молчании собравшихся взял из гара¬жа тестя канистру с бензином, облил коробки горючим и поджег. Не ус¬пела Люба от удивления его действиями прийти в себя, как из прогорев¬ших коробок, числившихся у нее с сухофруктами, посыпались горящие оранжевые пакетики, распространяя дымный запах дурмана.
    Достав из углярки совковую лопату, Владимир выгреб из костра несколько тлевших пакетиков, притушил их, взял один в руки, высыпал его содержимое на ладонь и сунул Любе под нос.
        - Видишь, чем торгует эта фирма? – спросил он, пристально заг-лядывая родственнице в глаза, но та была явно шокирована увиденным.
        - И ты, деда, знал об этом? – с надрывом обратилась она к угрю¬мо наблюдавшему за происходящим Сергею Павловичу.
        - Что ты, внученька! Откуда мне было знать, – понуро проворчал тот и ушел в дом от греха подальше. Между тем от возмущения увиденным Люба не находила себе места.
        - Это ты все подстроил! – бросила она в лицо Твердозубову Ки¬риллу и, влепив ему пощечину, убежала в дом. А тот, получив оплеуху от любовницы, крутанулся и вышел со двора, резко хлопнув калиткой.

                10
    Спустя неделю после случившегося Люба стояла за прилавком магазина Милановых, подменив Надежду, которая на зиму пошлa работать в детс-кий сад. Торговала Люба на пару с Сашей, в будние дни подменяя друг друга и устраивая себе выходные. А вот Рудольф с Владимиром работали в магазине без выходных, потому что торговля овощами по осени шла бойко, потому что следовало обустроить под магазином подвальное овощехранили¬ще. В этот период магазин для их семей превратился в излюбленное ме¬сте для свободного времени провождения. И в тот злополучный день Рудольф подъехал сюда с Сашей задолго до начала работы, но семья Милановых все-таки опередила их. Те сейчас экономили даже на электроэ¬нергии, а потому предпочитали столоваться на работе и готовить на газовой плите.
    При появлении Милкоевых Надежда тотчас усадила их к столу, а за чаепитием напомнила мужу о полупустом газовом баллончике.
    - На этой неделе должны заменить, – пообещал Владимир жене, за¬тем шмыгнул носом от простуды, заработанной при перетас¬кивании угля во дворе тестя. Аналогичный звук издал и Рудольф, да к тому же громко чихнул, рассмешив всех солидарными с другом симптома¬ми насморка.
    Чаепитие закончилось. Надежда со6ралась по делам, оставив млад¬шего сынишку на попечение отца. После ее ухода все взялись за подго-товительные торговые работы, закончив их задолго до официального от-крытия магазина. От нечего делать они вновь располо¬жились в хозяйственном закутке за гостеприимный стол. Однако сыниш¬ке Милановых не сиделось со взрослыми, и он стал проситься на улицу.
        - Может, с дядей Рудом погуляешь? – предложил ему отец. Андрей с радостью засобирался, и Рудольф, одевшись, вышел с ним во двор, убранный белизной свежевыпавшего снега. Снег был мягкий и мокрый, а потому ребенок с взрослым дядей принялись катать его в сне¬жные комья. За этим занятием они не видели, как во двор въехал "Жигуль", как шофер достал из багажника пятикилограммовый газовый баллон и отнес его в магазин.
         Когда Рудольф заметил отъезжавшую от магазина машину, он чем-то встревожился и, оставив снежные занятия, поспешил в помещение. Одна¬ко в магазине было все спокойно: Саша прихорашивалась перед зеркалом в предвкушении общения с покупателями, а Владимир подсоединял привезе-нный баллон к газовой плите. Не желая выглядеть ревнивым супругом, Рудольф выпил глоток чая и отправился на улицу. И вот не ус¬пели они здесь с Андреем накатать второй снежный ком для снеговика, как от магазина донесся глухой взрыв, похожий на вздох чудовища.
    Этот врыв на окраине города никого не встревожил. Но Рудольф взметнулся от его вздоха и бросился в магазин, подмечая на бегу, на-сколько пострадали окна и входная дверь. И все равно вопреки логике он надея¬лся на чудо, а потому, когда в помещении увидел Сашу за опрокинутым прилав¬ком лежащую на полу во весь хлыст, то подумал об обмороке. Опустившись перед женой на колени, смахнув носовым платком пыль с ее лица, он приподнял ей голову, чтобы подложить под затылок свою куртку. Тут-то он и обнаружил у жены в затылке глубокую рану.
    Догадавшись, что Саша при падении пробила голову о реб¬ро батареи отопления, Рудольф все равно не хотел поверить, что она мертва, а потому принялся делать ей искусственное дыхание с массажем груди в области сердца. Но ни пульс, ни дыхание у жены не восстанавливались.
    Суровая реальность случившегося медленно но верно вошла в его сознание, да так, что он несколько мгновений сидел перед трупом жены в одеревенелом состоянии, затем встал и с полнейшим рав¬нодушием ко всему окружающему отправился в хозяйственный закуток к эпицентру взрыва, предполагая найти там своего друга растерзанным на куски. Однако Владимир предстал пе¬ред его взором живым, хотя и крепко пригвожденным к стене опрокину¬той газовой плитой. В момент взрыва он сидел перед плитой на корточ¬ках, и она спасла его от растерзания. Тем не менее Рудольф сразу понял, что друг не жилец. Дело было не в оторванной по локоть левой руке Владимира, а в его лице. Оно взрывной волной выше носа было превращено в иссеченный крошевом взрывчатки бесформенный кусок мяса. И вот на  бесформенном кровоточащем лице жили гу¬бы, и подбородок, и рот, который открывался в намерении что-то сказать.
    Картина говорящего смертельно изуродованного лица потрясла Рудольфа.
        -Володя! Это я! – хрипло выдохнул он и склонился к другу и тотчас услышал:
        - Возьми к себе Андрея, Надежду.
    При мысли, что человек в момент смерти думает не о себе, у Рудольфа слезы брызнули из глаз. Но умирающий не мог видеть этих слез и все шептал завещание беззвучными губами, потому что в сдавленной груди не было больше воздуха.
        - Все сделаю, мой милый! – громко и торжественно пообещал Рудольф, не вытирая своих слез, а всецело наблюдая за губами друга. Но губы Владимира после услышанного обещания успокоились. Через несколько мгновений он затих с безвольно поникшей изуродованной головой.
    Душа Владимира Миланова покинула его тело так торжественно, что Рудольф благоговейно уселся на пол рядом с ним со словами: "святой человек". Затем он снял с руки погибшего обручальное кольцо, затем и со своей руки снял заветное серебряное колечко, которое когда-то в таежном беспамятстве именно Владимиру подарила Саша-Синильга. Что ж, смерть расставила все по своим местам, и Рудольф, выполняя волю судьбы, надел на безымянный палец уцелевшей руки друга серебряное колечко своей погибшей жены.
        -Дядя Руд! Кто нашу дверь бабахнул? – послышался детский воз¬глас.         
    Рудольф встрепенулся, быстро поднялся с пола и, вытерев лицо, направился к ребенку.
        -А когда мы снег катать будем? – встретил тот его вопросом.
        -Этой зимой обязательно докатаем, – пообещал Рудольф приемышу, трепетно беря мальчонку на руки, словно это было все, что ему осталось не поверженным от прошедшей жизни. Зная, как важно отвлечь ребенка от реальностей случившегося, он предложил:
        - А сейчас, сыночка, надо идти позвонить маме, потому что бабахнуло твоего папу и тетю Сашу.
        - Я хочу посмотреть! – захныкал Андрей, но Рудольф лишь крепче прижал его к груди.
        - Сейчас приедут врачи и будут лечить папу. А нам надо быстрей идти к маме, – уговаривал он несмышленыша, при этом словно со стороны наблюдая себя, удивляясь своей способности выдумывать небылицы. Однако для ребенка такая ложь сейчас была благом. Поэтому Рудольф с легким сердцем продолжал наговаривать Андрею, как быстро вылечат его па¬пу, как снова все вместе они будут ходить к папе в магазин, играть здесь во дворе и кататься с горки.