Он вышел из леса выпить молока. Она стояла на кладбище с семьей у трёх могил. Она плакала, но это были слёзы сердца, их никто не мог видеть, только он. Стояли, потом вырвали сорняки, посадили цветы, поговорили о чем-то своём, семейном. Поговорили и пошли. Пошли к роднику, мыли руки. Потом к другому, этот – целебный – его взволновал. Журчание его серебряной воды отозвалось верой в её сердце. Но нет, это только пустой отзвук. О, как она хороша, устала, ей жарко, но она так любит дышать травами!
Зашли к старушке, выпить молока. Ему сюда нельзя – собаки, он постоит за калиткой. Какое оно ароматное, белое, густое… ничего, он потерпит, попробует позже на лугу. Пошли. Куда? Когда же она останется одна? Заброшенный дом, трава наравне с крышей. Пробрались к выбитому окну, собрали фотографии, забили досками. Пошли назад к роднику. Она ловила изумрудных лягушек. Лягушки рассказали ему, её руки мягкие, нежные. Опять дорога. Он устал, так давно не воровал девушек. Последняя разбила ему сердце, она совсем не любила лес, не хотела смириться, плакала и умерла весной. Весной! Весной все только начинается! Но эта, эта мечтает о покое, уединении, тишине, пении птиц.
Одна. Наконец одна. Стоит у грядки с луком, смотрит на линию горизонта. Пора. Он скользнул по стволу яблони и упал к её ногам вечерним туманом. «Ещё три дня, три дня и я снова буду читать Его письма. Как же ты далеко, душа моя…» Нет! Не одна. Не любит дышать травами, не мечтает о покое, уединении, тишине, пении птиц. Она любит только «Его», она мечтает только о «Нём».
Он вздохнул, лучше было бы сразу оставить эту затею, напиться молока и подремать под шелест листьев. Побрёл домой. По дороге присел на пне, поправил онучу на правой ноге, покрепче примотал к ней левый лапоть.
4.12.2008