Сочинениям, изложениям и тому подобным школьным изуверствам посвящается данное воспоминание.
Слова «подпрыгнуть от удивления» многие считают гиперболой. Или метафорой? Или… Да, подзабыл я вузовский курс лингвистики. Если это лингвистика, а не какая-нибудь иная филологическая премудрость. Но речь не об этом.
Подпрыгнуть от удивления, без кавычек, в самом прямом, нелингвистическом смысле мне довелось один раз в жизни. В годы золотого школьного детства. «Давно, друзья веселые, простились мы со школою…» Кому сейчас лет по двадцать, в этой рифмованной строчке не слышат мелодии. Им бесполезно и объяснять, что такое школьная парта. Не досочка пластиковая на изогнутой полой трубке, исчерканная формулами, среди которых больше всего почему-то иксов и игреков. И это они сейчас называют партой! Нет, парта настоящая - целиком деревянная, грубо, даже под краской видно, оструганная. Черная наклонная доска в три мальчишечьих пальца толщиной, с двумя откидными, если повезло, крышками, не повезло - сплошная. С круглыми отверстиями справа и слева для чернильниц-непроливашек.
Так вот, сижу я, развалившись, за такой партой классе в шестом или седьмом. Жду - когда учительница по литературе, имени которой напрочь не помню, объявит результаты сочинения. На тему «Горьковский Данко как…» Как выразитель чего-то, чего сейчас, конечно, и не представить сегодняшнему шести-семикласснику.
Обычно-то я без большого энтузиазма ждал результатов всяких там контрольных-лабораторных. Ничего хорошего эти результаты мне, за редчайшими исключениями, не сулили. Выбор, который предлагала гадская судьба, ограничивался двумя оценками: «плохо» и «удовлетворительно». А иначе зачем бы мне со своим дневником производить разные там манипуляции… Но это - ладно. У меня сын в седьмой перешел, и мои непростые взаимоотношения с дневником - мое личное дело. Я не знаю и не подозревал никогда, что если разбавленным уксусом на ватке промокнуть какую-нибудь цифру, то цифра исчезнет. Но если эссенцией, - на месте отметки (как правило, не пятерки) появится сизое радужное пятно…
Да, но я что-то отвлекся. Так вот, сижу я и со сдержанным нетерпением слушаю: «Сочинение на тему «Горьковский Данко как выразитель (чего-то там)» в целом написали неплохо. Пятерок у нас…»
Что ты будешь делать! - теперь вперед забежал. Вот что значит писать не по правилам, изложенным в учебниках «Родная литература» (кому родная - вопрос). Где план? Где в этом плане: а) Вступление, б) Основная часть, в) Чего там еще, не помню?.. Нету! Результат налицо: вперед забежал. Забежал - надо вертаться. Возвращаться, если следовать правилам, установленным учебниками «Родная речь», которые теперь называются по-другому. Возвращаюсь на пару минут назад.
Легко и небрежно я развалился за партой потому, что ждал за свое сочинение небывало высокой оценки. Я ждал пятерки! Или пятерки с плюсом. Я ж ведь не просто писал в тетрадочке в косую линейку про Данко как выразителя. Горьковский романтический персонаж с вырванным сердцем я боготворил почти так же, как спустя год-два боготворил Маяковского - о чем учительница и подозревать не могла. Ща высоко выражусь, извиняйте. Алексей Максимович Пешков этим самым огненным сердцем, которое чудак-проводник поднял высоко над головой, осветил для меня Большую литературу. До Данко я просто читал запоями, с первого класса - о чем учительница тоже не подозревала, - с Горьковского рассказа стал читать… с умом, что ли, не знаю, как выразить. С умом и душой - во как! И так же, с умом и душой, попытался я - изо всех своих мальчишеских сил - написать про любимого своего героя. Литературного, нет ли - дело десятое. Про ГЕРОЯ хотел написать. Впервые за все свои школьные годы чудесные так расстараться, чтобы литераторша прослезилась.
«Она заплачет, прочитав мое сочинение, - предвкушал я, брызгая перьевой авторучкой (шариковых почти еще не было). - Она заплачет! Со слезами на своих некрасивых щеках она воскликнет: «Боже мой! Я и не знала, что Гладунюк такой умный мальчик. Вы только посмотрите, как он удивительно рассуждает!»
Одну фразу из своего вдохновенного труда я помню и посейчас: «Не надо жалеть о Данко!» Она у меня была припасена для концовки. Или как ее там, по-школьному?
Итак, я развалился за партой (в третий раз об одном и том же, Гладунюк! Это называется тавтология). А учительница, держа список перед полуметровой башней прически, монотонно артикулировала:
- Сочинение на тему «Горьковский Данко как выразитель (чего-то там)» в целом написали неплохо. Пятерок у нас… - она сверилась по листочку, - столько-то. Четверок - столько-то. Троек, как всегда, основное количество, двоек столько-то. И одна единица. Единица у Гладунюка.
Вот тут-то я и подпрыгнул!
Парта была с откидывающейся крышкой, крышка откинулась с грохотом. Ясно, класс захохотал и захихикал. Хохотали мальчишки.
Учительница ровным голосом установила порядок и объяснила насчет единицы. Тема, сказала она, не раскрыта совершенно. Данко у Гладунюка не объяснен как выразитель (чего-то там). Она была вынуждена зачеркнуть эту… этот… это сочинение.
И «это сочинение», наискось перечеркнутое красным, шлепнулось мне на парту. Как раз на какие то икс с игреком. После этого она перешла к пояснениям относительно пятерок. «Полностью раскрыть тему удалось авторам следующих работ…»
Я не думаю, чтобы Чехов, когда освистали «Чайку», терзался сильнее.
Что интересно, сомнения относительно раскрытия темы не приходили мне в голову. «Не раскрыл, что ж теперь… Надо было раскрывать». А вот теперь я жалею, что разорвал и выбросил тогда перечеркнутую красной ручкой тетрадку. Посмотреть бы, с высоты моих лет и какого-никакого литературного опыта, - что там еще за тема, и так ли уж, действительно, хило я ее забубенил?
Если бы та литераторша была хирургом, а я ее пациентом, - она бы меня зарезала.