“Откуда вещи берут своё происхождение
туда же должны они сойти по необходи-
мости, ибо должны они платить пеню
и быть осуждены за несправедливость
сообразно порядку времени. ”
Анаксимандр
VI век до р.х.
В ПОИСКАХ СМЫСЛА ЖИЗНИ
I. Никто не знает в чем смысл жизни
Огромная, белая, сверкающая операционная. Зачем я здесь? Какая нелепость. В центре, на столе голый мужчина. Деловито входят, будто просочившись сквозь стены, хирург, медсестры, не обращая внимания. О чем-то переговариваясь, но так, что ничего не было слышно, а видны лишь открывающиеся рты и скромная мимика лиц, они обступили лежащего неподвижно пациента. В операционной столько белизны и блеска, что казалось, какое еще солнце может ярче осветить, тем не менее оперируемый выделялся самым ярким светом, падающим сверху, с полусферы. Отчетливо громко, как ночью, звенят инструменты. Я подошел поближе.
Мужчина на столе, открыв глаза, почему то сразу глянул на меня. В его взгляде сквозила сосредоточенность и тревога. Рука со скальпелем полоснула по животу, кожа мгновенно разошлась в стороны от лезвия.
- Остановитесь – раздается властный голос.
- В чём дело?!! – раздраженно бросает хирург.
Комната наполняется какими-то людьми при галстуках с красными папками.
Хирург срывается на крик:
- Выйдете отсюда немедленно!
- Минуточку. Нам надо определиться. Вот вам новые лекарства для пациента.
На столик с инструментами падают изумительно красивые коробочки, пакетики с необходимым снадобьем…
-… твердо уверена в поставленном нами диагнозе… - убеждали галстуки.
- Бред! Пилюли вместо хирургического вмешательства?! -… должны решительно отбросить догмы, амбиции…- настаивали галстуки.
Хирург судорожно сжал скальпель и свирепо вперился на незваных пришельцев. Инструмент в его руке блестел и дрожал так быстро и яростно, что пациент даже приподнялся, не в силах отвести обезумевшего взгляда от грозного пляшущего орудия.
-… седания, где обсуждались первоочередные задачи, новые методы…
- продолжали бубнить галстуки.
-… стите, вы специалисты по медицине или по обсуждению – свистящим шепотом вопрошал хирург.
Моё тело стало ватным, а нежный эпителий горла высушило пламя, когда я посмотрел на оперируемого.
Теплый гной извергался из длинной полоски раны и грязными потоками плюхался на стол. От огромного напряжения глазные сосуды несчастного не выдержали и лопнули, залив красным из орбит выкатившиеся от ужаса белки.
- Во-о-о-н!!! – отчаянно завопил хирург, - какого же дьявола, кретины! Вон!!
Галстуки с папками мигом удалились, хлопнув дверью. На негнущихся ногах, мучительно напрягая мускулы, я попытался как можно скорей покинуть жуткое место и неожиданно оказался в предоперационной.
Как вспышка молнии пригвоздила меня вид трупа. Не дождался бедолага!!!
Желтые, сухие руки, с мольбой возведённые вверх и одеревеневшие. Белый запененный овал раскрытого рта и неестественно-большие вывалившиеся глазные яблоки с навсегда остановившимися зрачками, подчеркивали вспученную синюшность застывшей маски.
Всеми порами кожи я пронзительно ощутил, что подобное выражение начинает лепиться у меня на лице. Прочь! Бежать! Где выход?! Но стоило мне появиться в операционной комнате, как ужасный визг сестёр оглушил меня…
Липкий от пота, Алексей проснулся и поразился звенящей тишине. За окном картинно-спокойно занимался рассвет. Какое облегчение. Это всего лишь сон. Но память услужливо тревожила воображение мрачными отрывками сновидения. Потянулся за сигаретами. Рука приятно ощутила твёрдость пачки, а глаз успокоился твёрдой шеренгой фильтровых гильз. Жадность первых утренних затяжек.
Взор рассеянно блуждал по потолку однокомнатной квартиры, громадному в пол-стены книжному шкафу, телевизору, письменному столу, полочке с пластинками, колонкам, креслам, по-милицейски строго прижавших с двух сторон журнальный столик. Затёрто-знакомая холостяцкая обстановка с подъёмом солнца проявилась, как фотобумага всё отчётливей.
“ Приснится же эдакий кошмарчик, да ещё с субботы на воскресенье. Сегодня выходной как-никак. Гостей по-моему не предвидится. С удовольствием поработаю. А образ прекрасной незнакомки, нет – Мадонны, что пригрезилась неделю назад, не выходит из головы. Что у неё на руках? Солнце ласковое и тёплое. Осень подарит нам ещё один погожий день. Всё-таки мадонна, определенно мадонна. Жаль, но образ скоро вовсе рассеится, не подкрепленный обновлением. А хирург-то, каков молодчина! Странно, почему Вадим пропал? Может случилось что? Был такой жизнерадостный, кипучий. Как же – на гражданку вернулся. Мальчишник грандиозный устроил (ох и натрескался я, негодяй) – и на тебе, испарился. Что у нас по плану? Совсем забыл! Сегодня переговоры с Москвой. Что-то важное и срочное. Ну а самое главное – закончить, в конце концов «о смерти». Отчего так беспорядочно бегают мысли? Какую недюжинную волю должно приложить, дабы удержать эти непокорные потоки в одном направлении. Мыслительный процесс, наверное, подобен сканированию взгляда, когда мышцы глаза заставляют его за долю секунды бессознательно обшарить хаотичным узором любую поверхность, даже если и взор кажется неподвижным. Ведь когда долго смотришь в одну точку, всё остальное пространство покрывается туманной пеленой, кроме «лобного места» вокруг самой точки. Однако до этой малюсенькой точечки сканирование и не даёт сосредоточиться, обрекая взгляд на вечное, пусть и незаметное для нас, движение, расширяя поле зрения, не зашторивая перед нами мир до пылинки. Вот так остро и помыслить трудно – до пылинки, до сути, чтоб приоткрылось покрывало тайны, освободив ослепительный луч истины. Но может нам и дано сие блуждание, чтобы мы не сошли с ума, уставившись глазами и мыслями в одну точку! ”
До слуха донеслись звуки пробуждающегося дома, улицы, города.
“ Не послушать ли музыку. Скажем, Баха? ”
Поставив пластинку, Алексей вновь улёгся и даже закрыл глаза, наслаждаясь божественной мелодией. “ Почему эта хоральная прелюдия названа «Я взываю к тебе, Иисус Христос»? У меня воссоздаётся несколько иной образ. Прислушайтесь. С первыми органными аккордами я вижу широкую лестницу, хрустальную, устремленную ввысь; следующие нотки выдают лёгкую поступь, я иду, я подымаюсь вверх, преисполненный трепета и смирения от ожидания, от встречи с ним, ибо я иду к нему, чтобы раствориться в чистоте его, « Я иду к тебе, Иисус Христос»! – называю я эту музыку, пусть и для себя.
«Музыка сама по себе не несёт никакой информации. Это мы придаём ей смысл, наполняем образами» - утверждает Ницше. Но я не согласен с тобой, уважаемый. Если веришь глазам своим, то поверь и ушам. Как быть с полотнами Леонардо да Винчи, Рембранта, Рафаэля? Они видимые картины тоже стало быть не несут никакой информации? Тогда и окружающий мир – плод нашего воображения. Он придуман нами! Но с другой стороны – мы смотрим во вселенную человеческим оком, слишком человеческим. Увы, но мы не знаем ещё каков на самом деле видимый мир, тем более слышимый.
«Солнца не было бы, если бы мы на него не смотрели» - пытался убедить нас Шопенгауэр. «Может быть, не было бы вас, если бы солнце на вас не смотрело» - возразил Гёте. Разумно. Этому можно верить”.
Вулканов вскочил и, проделав коротенькую разминку, хрустя при этом суставами, прошёл на кухню. Мельком посмотрев на горку отложенной посуды в раковине, принялся заваривать с вечера оставшийся намолотый кофе.
« Но Библия утверждает обратное!» - продолжал осуждать Вулканов, - «Вначале было слово». Мартин Лютер взял на себя смелость перевести с греческого «логос», как «слово». Но логос многозначен. Мысль, слово, воля, любовь, дело. Что объединяет их? Идея. То есть – «Вначале была идея». Из идеи (Божьей) возник мир. А где же был Бог, когда мира не было?».
Осторожно шагая, с наслаждением вдыхая бодрящий аромат, Алексей вышел на балкон. Поставив на самодельный столик малый праздный набор, как он называл чашку кофе и сигареты, вернулся в комнату и включил электропроигрыватель. Когда он снова ступил на балкон, о чудо! Ему показалось, будто ветка клёна, протянутая к его окну, приветственно качнулась. Клён желал ему доброго утра! И это при почти полном безветрии?! Лишь едва уловимый зефир заставлял слегка трепетать листочки. Здравствуй, дружище клён!
Удобно устроившись, Алексей не спеша смаковал кофе, аккуратно стряхивал пепел с сигареты, нежась под лучами щедрого светилы. Какое великолепное тёплое осеннее утро! Желтое солнце, желтые листья, усиливающие буйство золотистого тона, который своим нарядом скрашивал невзрачные многоэтажные людские коробки.
Он любовался пространством меж двумя домами, заполненное живой жёлто-зеленой массой, скромно, но настойчиво заявляющей и о своём праве занимать место под солнцем.
«…Нам с тобой голубых небес навес
Нам с тобой станет лес глухой стеной
Нам с тобой… - проникновенно звучал голос из комнаты.
Да, нам только и остаётся это богатство. Только мы и можем наслаждаться, даром вселенной. Посмотри на прохожих. Как равнодушно проходят они, опустив головы, даже не взглянув на золото. Лишь бы не останавливаться. Суета, плотно запеленав их разум, стремительно уводит мимо настоящего, не даёт паузы для размышления, не позволяет хоть на секунду призадуматься - куда бежим? Зачем? Почему же я не могу воскликнуть сейчас:
- Люди! Это моё солнце, это мой уголок живой жемчужины – впитывая, вбирая в себя райский кусочек бытия, что смотрит на меня и входит в меня – Это моё утро!
Кто из прохожих станет претендовать на него?»
Полюбовавшись ещё немного на лучезарно трепещущую листву, фильтрующую и отражающую не только видимые, но казалось осязаемые лучики и блики теплодышащего шара, висевшего над горизонтом, Вулканов пошёл на кухню. Открыл краны и, убедившись в наличии горячей воды, начал мыть посуду. Терпеть не мог этого делать холодной водой.
Внимание привлёк поспешно скрывающийся длинноусый таракан, противно перебирающий ворсинками ножек. Преодолев опасно-открытое пространство на стене, паразит скрылся за плитой.
«Какое мерзкое создание, вид которого внушает такую же тошнотворность, как и мясистый, лысоватой хвост крысы, её злобно-красные глазки, толстая задница, колышущаяся от жира под грязно-серой шерсткой. Бр-р. И как ещё бороться с этими прусаками?»
Наконец Алексей закончил наводить блеск. Где-где, а чтоб на кухне было хирургически – чисто. Эту привычку он ревниво поддерживал и надо заметить, заботиться о том с каждым месяцем становилось легче, так как с уменьшением продуктов и кулинарных хлопот убавилось.
Бросив последний удовлетворенный взгляд на свою кухонную обитель, Вулканов прикрыл дверь и ушёл в ванную, где сразу разделся до пояса. Посмотрелся в зеркало. Оттуда глянула внимательным взором карих, обрамленных лучами морщин глаз, немного вытянутая, 35-летняя на вид физиономия. Худосочность торса подчеркивали выпирающие ключицы, а ребра особо явственно демонстрировали своё количество при поднятых руках. Большой открытый лоб, тонкий прямой нос, линия подбородка навешивали ярлык – «типично европейское лицо», а осмысленный взгляд усиливал предположение, что над черепной коробкой – бульон разума кипит. Провёл рукой по темной щетине. Экономно выдавив из тюбика колбаску пасты, начал чистить зубы. Затем старательно намылив щеки и шею, приступил к бритью. В мыслях вновь вернулся к Вадиму Жилину.
« Его радости не было предела. Возвращение с армии напоминало стремительный ураган, но не зловещий, а безудержно-весёлый, словно карнавал. Я даже заскучал без него, хотя для меня полтора года пролетели незаметно, не то что там. Как он счастлив, что вернулся домой».
Алексей отчётливо помнил, как Вадим во время недавнего застолья по случаю возвращения, оживлённые армейские рассказы то и дело прерывал, обращаясь в основном к нему, называя «моим философом» и любезно обнимая при этом, тостами и хвалебными дифирамбами в адрес своей жены и маленькой дочки. Твердо пообещал, что придёт вместе с нами на следующий день. И вдруг пропал. «Странно. Хотя бы сам заскочил. А мне как-то неудобно. И предчувствие нехорошее…»
Рука нервно дернулась. На подбородке заалела кровь. Досадливо поморщился.
«Будешь знать, как задумываться во время бритья» - казня себя, Вулканов поспешно закончил процедуру. Обильно продезинфицировавшись, посидел ещё немного в ванной, прижав к царапине кусочек ватки.
Посвежевшей после утреннего туалета, радостно потирал руки от предвкушения рабочего одиночества на целый воскресный день, Алексей прошёлся по комнате, посмотрев на часы, отметил время и остановился у книжного шкафа. В который раз с любовью и гордостью, пробегая взглядом по корешкам книг, он не преминул мысленно вобрать всё, чем он уже обладал, чтобы помнить и, храня в сознании своё сокровище, взалкать нового, свежего, окропляя живою водою застаивающуюся кровь, взбадривая и пронзая мозг плазмами мудрости человечества.
«Я не знаю, чтоб я без вас делал, милые мои друзья. Исчезни вы и наступила бы полнейшая пустота, вакуум заполнил бы не только комнату, но и душу мою». Каждый томик, каждое собрание сочинений имели свою историю, прежде чем занять своё место на полке. Никаких «нужных» знакомых с привилегиями блата у Вулканова не было и приходилось регулярно обегать книжные магазины, боясь упустить новинки, подолгу толкаться в выходные дни на книжном рынке со скромно накопленной суммой в кармане, таскать макулатуру в приёмные пункты, чтобы заимев ширпотребовские бестселлеры, дешевые детективы и сказки, обменять их затем на более близких для себя авторов. Естественно, в эти точки никак не могут попасть редкие издания шедевров мировой литературы. Они оседают в библиотеках любителей-накопителей, - самыми яркими представителями которых выступают «наши» - из справочника «Кто есть кто», впервые изданном в стране». Там черным по белому указано, что непременным хобби почти у всех «наших», а так же их родственников, является чтение художественной литературы. Ещё бы. Когда целыми стопками на блюдечке приносят.
Впрочем, немного старых подписок досталось Алексею в наследство от отца, который умер шесть лет назад, не дожив до «перестройки» несколько месяцев. Мать скончалась еще раньше и остались из семьи Вулкановых два брата – Михаил Романович и Алексей Романович. Старший, Михаил, давно как жена, дочь в институте учится, одно плохо у него в семье – спился в последние годы. Алексей пил редко, в меру, по возможности коньяк или хорошее вино и постоянно ссорился с братом на этой почве.
Михаил постоянно обещал и клятвенно бил себя в грудь, что завяжет с паскудной отравой, но снова и снова появлялся у брата, жалобно умоляя «выручить» и частенько уходил, хоть обруганный и облаянный, но с какой-нибудь суммой в кармане или с пустыми бутылками. На практике он никак не мог уловить момент, когда не заканчивается Алексеева категория «выпить» и всегда доходил до другой – «в стельку».
Незаметно для себя А.Вулканов оказался за письменным столом. Отставил в сторону книги, журнальные статьи, освобождая место, достал бумагу, взял в руку карандаш, но посидев таким образом минут пять-десять, уставившись на девственно-чистый лист, встал, принёс пепельницу, закурил и удобно облокотившись, задумался.
«Где ты ходишь-бродишь спасительная Муза, одна на всех и каждому своя. Хайдеггер предполагает: мыслить, значит войти в состояние отрешенности, отклонится от внешних раздражителей и постараться не давать свободы своей памяти, погрузиться в ничто, в Нирвану. Нечто подобное советует и Франц Кафка – сидите и слушайте тишину. Легко сказать, а что делать, когда мои думы пляшут словно солнечные зайчики. Что же такое мысли, если невозможно адекватно отразить их на бумаге. Как коряво и неуклюже порой выражаем мы словесно те легкие и прозрачные облака мыслей, как редко удается заарканить сетью воли побольше настоящих брызг мыслеформ и высыпать их в виде буквенных символов на понятную всем матрицу, которая навечно сохранит материализованные идеи. А может нам трудно схватить мысль из-за того, что она – женского рода! Как воплощение вечно-женственного, расплывчатого, туманно-влажного, мягко-поддатливого, бездонного, без жесткого стержня, за который легко было бы ухватиться мертвой хваткой и уверенно привести к присяге слову, языку нашего общения».
Сразу всплыл абрис странной женщины, не покидающий память уже неделю.
«Но почему я воспринял её как Мадонну? Как божественно-по-ту-стороннюю? Всегда являясь визави, она так пристально смотрит прямо мне в глаза, как живая. Зачем, никогда не виданная, ты приходишь для меня?».
Да, настроиться на желаемое не удавалось. Рассеяно посмотрел на кипу вчерашних газет, откуда навязчиво вползали в голову обрывки фраз, заголовки. Уже почти два месяца отдаляют события августовского путча, но вместо радости – одна пустота, усталая пустота, впрочем, как и на следующий день после победы. « Всё уходит куда-то в сторону, виляет. Блеснула звезда и погасла, даже точнее – погрязла в том же болоте. Если Ницше называл науку весёлой, то всю политику я именую близорукой. И эпиграф у меня к ней соответствующий: Господи! За что ты наградил нас такими короткими носами, ведь мы не научились видеть дальше собственного носа!» Алексей резко потянулся, взъерошил волосы и обуреваемый злым внутренним толчком, быть может, и вдохновением, начал быстро строчить на бумаге.
«Вы никак не найдёте формулы сосуществования, господа политики? Не спросить ли совета у незабвенного Макиавелли, последышами которого вы являетесь. Устойчивость государства – Ваше кредо, и любой ценой. А что остаётся делать соседу? Почему я не вижу дружеских руко-пожатий всех руко-водителей государств? Заметны лишь дипломатически-учтивые жесты, вынужденные, стало быть. На что же надеяться пассажирам, коль водители не найдут общего языка? Кто из водителей ответит этим несчастным, куда направляется жуткий автокараван, где многие машины начинены таким количеством взрывчатки, что хватит на всех и не на один раз. А водители меж тем спокойненько везут нас, даже слышны их заботливые переговоры:
- Ой, смотрите кочка! Не то рванёт!
- Осторожней на повороте.
- Давайте всё-таки пересчитаем заряды. У вас кажется больше.
- Слыхали, седьмая машина отказывается от боеприпасов, в пользу первой.
Но позвольте, господа, не проще ли вообще отказаться от смертоносного груза. Станет легче и спокойней дышать. Неужели это глупо? Тогда – кто объяснит мне тайный смысл рискованной забавы? Уничтожить полностью и всё. Я взываю к Вашему разуму, господа Президенты, руководители всех стран! Вас же не так много, чтобы не нашлось стола, способного привести к согласию! Где гарантия, что очередной фанатик не затребует копьё Лонгина и не покроет красным пеплом нашу планету?
Вулканов привстал и, порывшись в тетрадях, нашёл когда-то записанную им фразу. Она кратко резюмировала написанное только что.
«Все войны и мысли о них, суть – ребячество человечества. Пора взрослеть и оставить сии кровавые детские игры». Бросив карандаш, Алексей встал и возбуждённо заходил по комнате, постепенно успокаиваясь.
«А что если…»
Беспокойно-сумасшедший звонок нарушил покой. Чертыхаясь на ходу и удивляясь, кого это нелёгкая несёт, пошёл открывать. На пороге стоял Жилин. Приятная неожиданность!
- А, Вадим, заходи! Куда это ты пропал? Раздевайся и проходи в комнату, а я сейчас.