Кольцо

 
Золоторев Павел Ильич в свои пятьдесят лет был дважды дедушкой, что вызывало в нем гордость за детей. «Рожают – значит, хотят жить, думая о будущем. Что без детей за жизнь? – рассуждал он, шагая за внучкой в садик. – Так, пустота. Можно, конечно, для себя жить, но как-то скучно. То ли дело смотреть в живые глаза внуков, видеть новую жизнь, пусть не всегда понятную, другую». Новые эмоции, которые несли внуки, были не с чем не сравнимы, они вызывали у него прилив нежности, которой не было к детям или уже стерлась. Павел Ильич почему-то не помнил, как росли его дети. Ему казалось, быстро стали взрослыми, и когда жена вспоминала их детские причуды, было стыдно сознаваться, что они прошли мимо его.
Садик располагался в уютном дворе, между пятиэтажек еще хрущевской постройки, в центральном районе города. Как-то он чудом уцелел в девяностые годы, когда власть решила, что рожать будет некому, и стали ликвидировать детские сады, приватизируя хорошие куски земли в городе или отдавая их под государственные структуры, которых развелось видимо-невидимо. Поэтому сейчас группы в садах были переполнены.
Старшая группа, куда ходила внучка Павла Ильича, тоже состояла из тридцати пяти ребятишек. Не успел он подойти к двери, как одевавшиеся ребята наперебой закричали:
– Юля! За тобой пришли!
Но Юлечка не торопилась, продолжая бегать за подругами, а Золотарев стоял, улыбаясь, и ждал. Минут через пять они вышли из сада. Внучка, которой исполнилось шесть лет, уже не хотела ходить за ручку и постоянно убегала вперед, останавливаясь только перед светофором. Павел Ильич был вынужден то ускорять, то замедлять шаг, если чадо вдруг тормозило свое движение. Неожиданно он увидел в руках Юли сотовый телефон – блестящий, с фотоаппаратом:
– Откуда у тебя телефон?
– Это настоящий, мне его дала Оксана, – выпалила внучка.
– Дай посмотреть! –  потребовал настойчиво Золотарев.
Внучка протянула телефон:
– Красивый.
Телефон оказался настоящим, не игрушечным.
– Надо вернуть! Зачем берешь чужие вещи! – как можно строже сказал Павел Ильич.
– Оксана подарила мне, она уже ушла домой. Ей мама разрешила.
– Ладно, завтра отдай! Хорошо? – успокоился дедушка.
– Хорошо, – согласилась Юля.
Дома, когда он рассказал дочери о сотовом, та начала отчитывать Юлю:
– Я тебе сколько раз говорю – не бери чужое! Ты опять за свое!
Девочка молчала, опустив голову, а дедушке стало неловко. И не потому, что рассказал о проступке Юли, а из-за реакции дочери, поэтому Павел Ильич вступился за малышку:
– Не будет она больше, завтра отдаст.
– Не защищай ты ее, воровку! Вот посадят в тюрьму, будет знать!
Дочь кричала, внучка плакала, а Павел Ильич потихоньку ушел в свою комнату и вспомнил свое далекое детство.
Кольцо, сплетенное из проволоки, покрытой цветной яркой изоляцией, было модным в те далекие шестидесятые годы. Почему? Он и сейчас задавал себе этот вопрос и ответить на него не мог. Может, разные времена диктуют свои детские желания? Сейчас вот сотовые телефоны заполнили нишу детских желаний. Если бы в те времена появились они, мы бы заинтересовались ими, но видимо, каждому поколению отпущены свои увлечения. Тогда появилась эта проволока – она сверкала яркими цветами и манила Павлика, как игрока карты. Он подходил к витрине не один раз уже целую неделю. Многие пацаны уже ходили с кольцами. Вожделенный набор проволоки стоил всего пятьдесят пять копеек. У Павла не было таких денег. Деньги давали ему обычно на фильмы, которые шли в старом кинотеатре, переоборудованном из старой конюшни, и на булочки в школу, но за пять дней можно было накопить совсем немного. Павлик начал копить – пятнадцать копеек лежали в укромном месте. Попытка попросить у родителей не увенчалась успехом, на такую ерунду денег ему не дали, тем более, что до этого выпросил книгу Д. Лондона Белый Клык». Да и просил он неуверенно, зная, что с деньгами дома не густо. Вообще-то ему всегда что-нибудь перепадало от окружающих, даже когда не просил. Может, у него вид был жалкий? Но и потом, когда повзрослел, люди давали деньги Павлу Ильичу без особых проблем. Тогда же он получил отказ, а вожделенная проволока виделась уже во сне. Она сияла на его пальце разноцветной радугой, а вокруг крутились дворовые парни и девчонки.
Тем злосчастным утром Павлик проснулся рано. Была суббота, и ему было положено 10 копеек на фильм «Она защищает Родину». Такой фильм он пропустить не мог, хотя не было уверенности, что попадет. Старый кинотеатр вмещал немногим двести пятьдесят человек, а желающих попасть было намного больше. Поэтому, если и доставались билеты, то без места, но пацаны были рады и этому.
Правда, надо было попасть в кинотеатр в первых рядах, чтобы занять на полу лучшие места, иначе приходилось стоять. Цивилизованной очереди, как сейчас, не было. Все давились в одно заветное оконце, и шанса прорваться одному, без поддержки группы, не было. В тот день юных киноманов набралось пять человек. Они отдали деньги самому здоровому из них – Витьке Рахманинову и, обступив его, пытались затолкать «гонца» к заветной цели. С Витьки снято почти все: шапка, рукавицы, телогрейка… Одежду отдали Павлику, так как с него толку было мало, а остальные устремились вперед, чтобы продавливать Витьку.
Стоит Павлик уже час. Пока стоял, получил два подзатыльника: один от Сереги Сиякаева, которые терроризировали поселок с одной стороны, а другой от  сына прокурора, Сереги Исаева. Его пацаны продвигались с переменным успехом, то прорываясь вперед, то отлетая назад, выдавленные мощной группировкой Сиякаева. А времени до начала фильма оставалось все меньше и меньше.
Но вот, наконец-то, распаренные, кто без пуговиц, кто без рукавицы, мальчишки вылезли с заветными синими бумажками.
И вот они в кинотеатре – сидя на полу, любуются чудом искусства, и их не смущают постоянные порывы ленты, ибо в это время они кричат «Сапожники», а после фильма все вслух проводят, перебивая друг друга, пресс-конференцию, смысл которой заключался в восхищении нашими. У всех отцы прошли через горнило войны, и они знали, что не все было так, как показывают, но в фильмах побеждали безоговорочно, что вызывало гордость за наших.
Когда он пришел домой, там никого не было. Павлик налил чай. Сахара не оказалось, и он пошел к серванту за конфетами. За стеклянной дверцей серванта, в большой вазочке лежали деньги. Его рука машинально взяла горсть монет. Павлик также быстро отчитал пятьдесят пять копеек, потом положил обратно. Взял конфеты, допил быстро чай и снова подошел к серванту. Он смотрел на монеты, а перед глазами стояла красивая проволока в витрине магазина. Медленно открыв сервант, на этот раз он отсчитал недостающие сорок копеек и положил в карман. Вытер ладони о шаровары, но они опять почему-то вспотели. Он стоял возле серванта как вкопанный, когда услышал сзади голос вошедшей сестры: «Павлик, захвати, конфеты!» Он вздрогнул, взял вазочку с конфетами и принес ее на кухню. А потом с сестрой пили чай, а ему казалось, что она знает про деньги в кармане. Она спрашивала про фильм, а он вяло отвечал невпопад.
– Тебе, что не понравился фильм? – в голосе ее звучало удивление.
– Да нет, понравился, – ответил он неубедительно и вышел на улицу.
Было холодно, далеко за сорок, стоял туман, и соседнего дома не было видно. Он медленно пошел по улице в сторону магазина, но мороз стал подгонять, и пришлось ускорить шаг. Магазин хозяйственных товаров располагался в одном здании с продовольственным и назывался в народе «Стеклянным» за его большие стеклянные окна. Павлик зашел в продовольственный, походил, посмотрел на блеклые витрины, на очередь и никак не мог насмелиться войти в хозяйственный. «Там же было много монет. Ничего не произойдет, если истрачу всего 40 копеек, – говорил внутренний голос. Павликова совесть не соглашалась и просила вернуться. Через десять минут он все-таки вошел в хозяйственный магазин и купил эту проклятую красивую проволоку.
Дома Павлик зашел в детскую комнату, в которой спал вместе с сестрами, и вынул набор из кармана – ему так не терпелось рассмотреть покупку. Убедившись в реальности произошедшего, спрятал его под подушку.
В этот день родители пришли поздно из гостей. Сестры уже спали, и только Павлика мучила бессонница. Родители попили чаю и легли спать.
Все открылось только через два дня, когда он сделал первое кольцо. Оно было прекрасным и ладно сидело на указательном пальце, сияя цветами радуги. Желание Павлика было исполнено. Он любовался им то вблизи, то вытягивая руку как можно дальше, то сжимая кулак, то распрямляя пальцы…
 В это время вошел отец и, увидев на столе пакет с набором проволоки, спросил:
– Ты где взял, сынок?
У Павлика внутри все похолодело, но он промолчал. Отец взял пакет, внимательно осмотрел, увидел ценник и уже сурово спросил:
– Говори, где взял?
– Купил, – с трудом выговорил Павлик.
– А где взял деньги? – голосом, не предвещающим ничего хорошего, спросил отец.
– В серванте, – упавшим голосом ответил Павел. И тут он услышал слово, которое он знал, но не понимал.
– Вор! Ты, понимаешь, что ты украл!
Наказание Павлик помнил смутно, а слово засело в душе, и оно жалило всегда, когда он слышал его снова.

Оторвавшись от воспоминаний, Павел Ильич подошел к внучке, погладил по голове:
– Милая Юляша, мы завтра пойдем вместе и отдадим телефон Оксане. А когда выучишь цифры и научишься пользоваться телефоном, я тебе куплю. Хорошо? Но чужое и без спроса никогда не бери.
Внучка подняла глаза и ответила согласием.