Горожане.
Прошло около 3-х месяцев с момента, как Викентий повесился, и мы уже начали забывать об этом глупом событии, когда Мавр однажды заметил в разбитом , как и у многих ,почтовом ящике №11 конверт. После двухдневной паузы Мавр забрал конверт с письмом и на нашем очередном вечернем «заседании парламента» предложил рассмотреть вопрос дальнейшего существования данного почтового отправления. Обратным адресом значился далёкий город Бреевск и некая Солёная Вера Викторовна. Долгие разглагольствования о возможной связи Солёной Веры с покойным Плимкиным Виктором, в народе Викентием, ни к чему не привели, и было принято практически единогласное, при одном воздержавшемся, решение о вскрытии. Воздержался, как всегда, Семён Семёныч, битый политическими гонениями и воспитанный диссидентской литературой. В результате вышеозначенной акции обнаружился следующий текст:
-Здравствуй , папа!
Понимаю, как неожиданно для тебя моё письмо. Я его хотела написать ещё год назад, когда случайно узнала от тётки Матрёны, помнишь такую, наверно, о твоём конкретном существовании. Адрес твой у неё был, т.к. ты её мужа Василия с 23 февраля поздравлял всё время. А она была у меня в гостях, выпила с мороза, ну и расчувствовалась. Если б она всё это мне рассказала лет 10-15 назад, я б сама к тебе прикатила ,в глаза твои посмотреть. А сейчас я уж тоже жизнью трёпаная, по-другому всё воспринимается. Но написать всё же решила. Может тебе любопытно будет узнать, как живёт твоя дочь. У меня муж и двое детей, мальчик и девочка,14 и 19 лет , работаю бухгалтером на фабрике мягких игрушек, муж столярит, жизнь не весёлая, но и не особо грустная. Нормальная. Обычная. Хотела б узнать , как ты. Зла на тебя не держу. Жизнь успокоила. Поэтому пиши, может, приедешь к нам в гости, внуков посмотришь, глядишь, и правнуки не за горами. Ну, всё пока.
До свиданья. Ольга.
После такого чтения мы посидели молча минут 5-10, потом Егорыч, наш активист, бывший педагог-организатор, прочувствовав общий настрой, собрал деньги и сбегал за требуемым душе напитком. Выпили, закусили. Закурили. Мавр , на правах хозяина и инициатора затеи с письмом, заговорил по теме первым:
-Я, мужики, Викентия как-то не воспринимал никогда. Так, серый какой-то. К нашему товариществу не примкнул, появился ниоткуда и ушёл в никуда, прости господи. Взгляд куда-то вдаль всё время, не сьюморит, не приколется; неприкаянный интеллигент какой-то. Но в то же время гордый, помощи не попросит, всё сам…
-Да, -вмешался Гоги, Алексей Степанович по паспорту, но, благодаря излишней носастости, натуральный Гоги ,- я тоже удивлялся, женщин не видно, музыки не слышно, на что жил- непонятно. И плохого не скажешь о человеке, но и хорошего не придумаешь. Кто и как хоронил - тоже не знаем. Чудно!..
-И что характерно, - подал свой деловитый голос Сергей Сергеич, бывший ответственный работник ЖКХ - , никто в квартиру не появлялся после смерти. А ведь либо наследники, либо новые жильцы должны были бы побеспокоиться. И даже не опечатал никто. Захлопнули, и всё…Безобразие!
Мавр медленно и задумчиво выдохнул очередную затяжку и, загадочно взирая вдаль, произнёс:
-А было б небезынтересно квартирку-то посетить!.. Мы ж всё-таки соседи, должны блюсти, мало ли чего там. Может он бомбу изобретал, замедленного действия, а?!.
-Конечно, это абсолютное нарушение закона, но! Учитывая интересы окружающих и полный бардак в стране, думается, можно и рискнуть, -поддержал Сергей Сергеич, которому исполнение законов, в своё время, видимо, порядком надоело,- тем более, что дверка-то хлипкая, я обратил внимание. Если что, скажем, что дверь была открыта, вот и решили проверить.
-Дверь – не вопрос,- загорелся Гоги,- гвоздодёром отожмём, никто и не заметит!
Так и решили. Очередное вскрытие осуществили не менее легко, чем предыдущее, с письмом. Представшая глазу картина ничем не поразила. Вполне ожидаемая скромность, даже пофигизм в стилистике, цветовой гамме и прочее. Но чистота и опрятность, даже с учётом длительного отсутствия ремонта. Чувствовалось, что человек готовился к поступку, прибрался, нет ощущения длительного отсутствия . Побродили мы по хате, как-то неуютно, конечно, никуда лезть не захотелось, только собрались уходить, и тут, как в кино, открывается входная дверь , и входит дамочка, лет 45, может чуть старше, серьёзная такая. Далее немая сцена. «Не ждали». Но тут Сергей Сергеич сориентировался и спрашивает: «А Вы, прошу прощенья, собственно, кто будете? Из ЖЭКа?» Та ответствует: «Да, нет. Я сестра Виктора, приехала из Керчи. А вы кто?»
-Мы - бдительные соседи, домком, можно сказать. Дверь не заперта была, мы решили проверить.
Дамочка обвела взглядом хибарку.
-Всё понятно. Ворам тут вряд ли было чем поживиться, Виктор богатством-то не обрастал. Мне-то из соцзащиты знакомая позвонила недавно и рассказала..., а так и не знала, -дамочка устало вздохнула, присела на узкий диванчик.
-Вы простите, конечно-, заговорил Сергеич, -неуместное любопытство, наверно, но чем Ваш брат занимался ? Больно уж замкнут был, даже нам, соседям, ничего неизвестно.
-Чем занимался?.. Да чем только не занимался, да только всё так, для прокорма и штампа в трудовой. Хотя когда-то был ведущим специалистом на стройкомбинате, да… А потом, после одного случая, всё. Запил. Потом всё-таки взял себя в руки, когда уж врачи поставили перед фактом: либо, либо. Новым Булгаковым считал себя непризнанным. Писал всё что-то. В юности-то, бывало, стишки, рассказы в газетах печатали иногда. Но это ж баловство, не профессия. Вуз родители заставили окончить, а дальше что ж, сам себе голова. Вот и подрабатывал то там, то сям. А в последнее время и не знаю. Я отсюда 20 лет как уехала, квартиру эту мы с ним получали. Наверно, надо узнать, может он её приватизировал всё-таки? Хотя вряд ли. Такая морока не для него. Вы-то не знаете, случайно?
- Нет, не в курсе, к сожалению. А что, извините, за случай так пагубно повлиял на его жизнь?
- Да такой вот случай был, нехороший. Женщина у него в кабинете погибла.
- Как это?
-Упала как-то, поскользнулась, головой об угол стола, виском. И насмерть.
-Случайность?
-Следствие признало, что случайность.
-Но Вы как-то недоверчиво говорите. Думаете, по-другому было?
-Дело прошлое. Убил он её, вполне возможно. Она его любовницей была. И женой его начальника. Как уж у них там всё вышло, не знаю. Но она его натурально терроризировала, звонила домой часто, вытаскивала на какие-то встречи, разбирательства какие-то любовные вечно. Потом вдруг пропала. Уехала куда-то, вместе с мужем. И тут вдруг появилась. И вот, такое случилось… Не знаю, в общем. Но его всё это подрубило, естественно. С работы ушёл, и т. д.
-А дочь его тоже, наверно, не в курсе, что он умер?
-Дочь?! А какая у него дочь? Я про дочь впервые слышу. С чего вы взяли, что дочь у него есть?
-Ну…Тут вот письмо лежало. Мы такую, пожалуй, бестактность позволили себе, прочли. Из чистого любопытства. Вот, пожалуйста, можете ознакомиться сами.
-Дамочка с нескрываемым удивлением прочла письмо, задумалась, опустив листок, перебирая его пальцами, складывая и разворачивая, не глядя. Потом вдруг резко встала, прошлась по комнате, остановилась у окна и, повернувшись к нам, с вопрошающим утверждением сказала:
-Ёлки-палки! Это же, скорее всего, её дочь-то. И по времени как раз. И уехала она тогда вдруг. А вернулась через год. Мне говорили, что муж её бросил всё-таки. Доигралась. А дочка сиротой, выходит, осталась. Кошмар. А он знал, наверное. Или нет?.. Или она приехала ему рассказать, вот он…
-Что-то Вы как-то о братце родном, так, негативно. Он такой плохой был?
-Да не то, что плохой. Мы с ним не близки были. В детстве мне его в пример вечно ставили, и по учёбе, и по поведению. Начитанный был, жуть. Очкарик. Хлипкий. Но не обижали его, потому что рассказчик был отменный. Пока в школу шли, а это минут 40, так он истории из книг пересказывал. Одноклассники, и не только, табуном вокруг шли. Конан-Дойля всего знал, Дюма. Было что послушать. А меня не замечал просто, игнорировал. Выдающимися способностями я не блистала, только что спортивными стремлениями. Поэтому, наверно, особой любви к старшему брату не возникало. И когда выросли, то общались так, формально. Без взаимного интереса. У каждого своя жизнь. А как замуж вышла, то и вообще практически перестали.
-Н-да… История, - протянул Мавр,- я закурю?
Дамочка пожала плечами согласно.
-Булгаков, говорите,- прохаживаясь пробормотал Сергей Сергеевич, - но ведь плоды творческих усилий должны были бы остаться. Как думаете? Может, поищем совместно? Если не возражаете, конечно. Вы , кстати, где остановились?
-Да у знакомой. Подумала, может сюда и не попаду уже, может, кто уже живёт. А поискать- пожалуйста. Даже самой интересно. Ведь писал, знаю. А может, больше говорил. Или всё выкинул, или сжёг, Булгаков же…
Мы с максимальной деликатностью, испытывая естественную неловкость, принялись искать возможные рукописи по ящикам и т. п. Было похоже на обыск, с тем существенным отличием, что мы всё аккуратно возвращали на место. Вещей было крайне мало, безделушек практически вообще не было. А вот библиотека впечатляла. Хотя отношения библиофильского не чувствовалось, не было порядка в сортировке, аккуратности в расстановке. Но качество и количество затмевали эти недостатки эксплуатации.
-Я бы Вам посоветовал, мадам, книги в «Букинист» попробовать пристроить. Думаю, вполне могут приличные деньги принести. Могу посодействовать, если доверите, - предложил Гоги.
Дама кивнула головой с признательностью, находясь, судя по всему в неком отрешении. Она переходила с места на место, то там что-то приоткроет, что-то возьмёт, подержит и положит обратно, то там задержит свой взгляд.
Успехом наши попытки никак не хотели увенчиваться. Чистая бумага была, ручки и карандаши были, а вот результатов их взаимодействия, увы, не наблюдалось. Чуть уставшие и разочарованные мы расселись по углам.
Вдруг со стороны мест для уединения раздался гомерический смех. После чего перед нами предстал Сергей Сергеич с засученными рукавами и мокрыми руками.
-Други мои! – провозгласил он - , покойный знал, что рукописи не горят. Но не ведал, что и не тонут! Я, прошу прощенья, хотел по нужде сходить. А вода, обратил внимание, очень слабо уходит, профессиональный навык даёт о себе знать. А тут ещё шальная мысль мелькнула: «А вдруг?..» Я не побрезговал, и вот, глядите!
А в руке у него листы бумаги с текстами, мокрые, блеклые, но вполне материальные. Немного, правда, но на безрыбье, как говорится…
Мы разложили эти несчастные обломки чужого биенья творческой мысли на столе и подоконнике, и Мавр сразу с нетерпением принялся изучать их на пару с Сергеем Сергеевичем. Как мы поняли, это была малая толика от общего количества ушедших в беспросветное плавание белоснежных литературных кораблей. Но самое удивительное, что именно здесь описывался тот самый Случай, произошедший у Виктора в кабинете. Вот отрывок, позволяющий понять, что автор хотел рассказать читателю об этом:
«Она вошла в кабинет как будто и не пропадала на целый год, такая же уверенная, энергичная, только глаза чуть грустнее, и уставшие, серость под ними, немного поправилась будто. Закрыла дверь на замок изнутри, подошла:
-Не ждал?
-Да уж. Неожиданно, - ответил я, не зная, что делать, что говорить.
Она развернула меня на кресле к себе, села верхом и впилась резким поцелуем. В губах были новые ощущения, движения языка незнакомые, порывистые. Холод обескураженности быстро стал подтапливаться природным инстинктом, посылающим едва заметные поначалу, но нарастающие импульсы в кровь. Ответные движения возникли как бы сами собой. Она скинула пальто с себя, пиджак с меня; не отрываясь, её руки умело разбирались с предметами одеяния. Я не противился, и даже помогал и ей, и себе. Вскоре, раздетые в достаточной мере, мы слились в страстном порыве. Она двигалась неистово, даже остервенело, завывая, запрокидывая голову с закрытыми глазами. Я с силой притягивал её к себе, в том числе и потому, что боялся, чтоб она не упала. Но амплитуда скачков всё нарастала, я чувствовал, что она устремляется к пику, я тоже был уже близок, даже старался сдерживаться, как вдруг нога её соскочила с кресла, она как-то дёрнулась неловко, я потянулся, чтоб подхватить, стал приподниматься, не удержал, и мы размашисто завалились рядом со столом, при этом её голова громко и увесисто стукнулась об угол стола, а потом ещё и об пол. Я сразу не понял, что произошло, ещё продолжал двигаться, вдруг сознание зацепилось за растущее багровое пятно под волосами, и ужас метеоритом обрушился на бешено бьющийся пульс страсти, останавливая мысль, кровь, переворачивая восприятие. Мышечный тонус ещё требовал разрядки, а мозг уже атрофировался в эмоциях, сжался от страха…
Дальше всё происходило как при замедленной съёмке. Одно внутреннее «я» в обезумевшей остолбенелости взирало на всё откуда-то сверху, а другое цинично действовало в целях банального сокрытия следов, способных скомпрометировать действующих лиц. Оно, это другое «я», аккуратно одевало, поправляло, восстанавливало и создавало обстановку совершенной случайности произошедшего несчастья. Моё тело бросало то в жар, то в холод, видимо, в результате борьбы этих двух «я». Циничная сущность просчитала геометрию возможного падения, удара, инерции и прочее. Пол у меня, действительно, скользкий, из напольной плитки, при влажности даже ходить надо осторожно, особенно на каблуках. Вот, мол, и вышла неприятность трагическая.
С того дня жизнь для меня перевернулась. Эти два «Я» так и не смогли мирно ужиться. А сознание, в итоге, всё время находилось где-то посередине. И мучила, сидела занозой мысль, что наказание это мне. За что-то, чего я толком и не знаю, не понимаю. И она ведь даже не успела мне ничего рассказать, объяснить, куда исчезла, почему; и явилась вдруг, не предупредив…
И все годы дальнейшего существования не смог я найти себе оправдание и спокойствие, и в этой душевной прострации перестал быть той личностью, которая хоть как-то могла бы помирить меня с собой».
Дальше текст обрывался, а может и заканчивался. Мавр, который озвучивал данное повествование, закурил, уже не спрашивая, глубоко и тяжело затянулся, покачал головой, двигая губами и бровями с выражением досады.
-Значит, и он не знал, -отрешённо глядя куда-то в дальний угол сказала сестра Викентия.
Мы посидели ещё пару минут молча и медленно вышли.
-Вы, если помощь какая потребуется, обращайтесь, мы тут рядом все,- уходя последним наклонился к уставшей женщине Сергей Сергеич.
Серые съёжившиеся листы бумаги медленно и уныло продолжали сохнуть на столе…